Страница:
Если Новый мировой порядок потерпит крах, может произойти все, что угодно. Если технократия не выполнит своих напыщенных обещаний, сулящих экономический рост, если поток потребительских товаров иссякнет, а экраны любимых игрушек погаснут, могут высвободиться по-настоящему страшные политические силы.
Нет никаких причин предполагать, что XXI век будет более разумным или менее кровопролитным, чем девятнадцатый или двадцатый, а поскольку мировое общество базируется на товарном изобилии, Великая депрессия стала бы окончательным освобождением от иллюзий. Тогда к власти начнут рваться эксцентрики с факелами в руках.
Господство технократии основывается на всеобщей уверенности в том, что политический активизм не приведет ни к чему стоящему. Пока технократия процветает, избиратель утрачивает свою значимость.
Но мы не предрекаем краха цивилизации. Мы пытаемся найти реальную, жизнеспособную и вместе с тем принципиально новую форму политики, которая способна вырасти из современных реалий. Что это значит? Как она будет выглядеть и ощущаться?
Вот несколько предполагаемых признаков нового политического движения XXI века.
Во-первых, этому движению понадобится принципиально новая идеология. Новая воодушевляющая Грандиозная Идея, что-то складывающееся в слоган типа «Свобода, равенство, братство», «Один человек – один голос!», «Нет глобализации без представительства!» – что-то в этом роде.
Новой идеологии не надо быть похожей на традиционную. Вначале она даже может показаться довольно глупой и эксцентричной, как, скажем, феминизм. Потребуется время, чтобы понять, что отцы-основатели движения вовсе не шуты. Напротив, они тщательно все продумали, и их намерения вполне серьезны. Постепенно они начнут выигрывать самые серьезные дискуссии и привлекать серьезно настроенных сторонников.
Это политическое движение, скорее всего, будет глобальным и многосторонним. Вряд ли оно будет базироваться в рамках одного государства – правительства некоторых государств загнаны в угол, а патриотические призывы ограничивают сами себя.
Ему потребуются какие-то места дислокации и политические модели. Здесь национальные государства выглядят не слишком многообещающими, по крайней мере на первых порах. Более вероятны кандидатуры больших городов. Управление городов может быть захвачено небольшими авангардными группами энтузиастов, и лучшими из кандидатов станут наверняка многонациональные города со своими диаспорами, интенсивно вовлеченные в мировую торговлю. Вполне сойдет Брюссель. Сингапур. Возможно, Нью-Йорк, Амстердам или Гонконг.
Ключ к успеху в том, чтобы эти города воплотили новую политическую доктрину в жизнь, а затем окажется, что толпы людей захотят к ним присоединиться. Подтверждением их теории станет политика городских властей, которая принесет процветание, повысив качество жизни. Если они будут побеждать, оплот движения начнут повсеместно воспринимать более цивилизованно, более серьезно и доверчиво, чем отсталые области планеты. Мир ногами проголосует в его пользу.
Это движение, по всей вероятности, возглавят очень богатые и очень прогрессивные люди. Если что-то и продемонстрировали недавние неприятности с Усамой бен Ладеном, так это то, что радикалам больше не обязательно быть бедными. Напротив, эксцентричные фигуры богачей, таких как Джордж Сорос, Сильвио Берлускони, Стив Форбс, Росс Перо и, конечно, Усама бен Ладен, внесли заметную сумятицу в современный политический пейзаж. Сорос со своим «открытым обществом» ближе всех подошел к принципиально новой политической идеологии, но все движения, порожденные одним отцом-основателем, сильно страдают от наполеоновских комплексов собственных прародителей.
Этому движению придется стать другим. Оно будет привлекать и очень богатых, но умудрится обойти проблему богатеев, возможно, за счет создания Великого союза диаспор, заключенного между «сливками общества» и экономическими беженцами.
Богатых людей мало волнуют национальные государства: возможность лишиться собственности сдерживает и пугает их. Бедным страшно нужен капитал, в то время как богатым страшно нужны избиратели. Похоже на потенциальный союз низов с верхами. А возможно, потребуется именно столь неортодоксальный альянс, чтобы сокрушить современные властные структуры существующего статус-кво.
Раз капитал движется по всему земному шару, а его преследует громадная орда людей без корней, которых каким-то образом притягивают эти деньги, это может привести к образованию новой коалиции мировых социальных сил. Это поможет преодолеть и традиционные политические проблемы, поставленные реальными государствами. Перспектива еще туманна, но прецеденты уже были: это прекрасно сработало в Гонконге. И даже во времена золотой лихорадки в Калифорнии.
Двадцать первый век страшно перенаселен, может даже сложиться впечатление, что в нем не осталось места для новообразованных сообществ. Но беспорядок предлагает массу свободного пространства. На свете много прекрасных мест, покинутых отчаявшимися людьми. Бейрут когда-то был замечательным местом, да и Сараево стоило бы порекомендовать. Если найдется группа инвесторов, которые отважатся на восстановление Кабула, их встретят с распростертыми объятиями.
Еще один потенциальный признак: основные участники движения должны быть слишком молодыми, чтобы понимать, что традиционная политика не сработает. Слишком наивными, чтобы цинично относиться к активизму, и твердо верить, что политика изобретена именно ими. В «политике», о которой без конца талдычат их деды, все делалось не так – к ней относились не так. Как только эти новые игроки услышат о «лете любви» [43]в далеком Узбекистане, они не будут объяснять друг другу, насколько это невероятно, – просто соберут вещи и отправятся в путь.
Это движение на первых порах будет черпать силы не в национальных государствах, а в городах, неправительственных организациях, глобальных предприятиях, в публичном секторе и вне его – практически в любом месте, не отравленном выхлопами традиционной политики. Однако надежнейшим залогом успеха будет страстный интерес к голосованию. Активность избирателей в технократическом обществе настолько низка, что искренний массовый энтузиазм моментально изменит результаты выборов. Участники нового политического движения на пути к славе не будут слишком привередничать насчет голосования. Они пойдут от двери к двери. Они устроят грандиозные публичные митинги. Они соберут местных политических боссов и соберут свои политические машины. У них будет период, схожий с факельными шествиями и пивными путчами.
Ну что ж, давайте подведем итоги наших размышлений. Это новое движение, которое возникнет из союза диаспор, будет базироваться в оффшорных зонах, объединит богатых и бедных, будет обладать гигантскими амбициями, разбудит подлинные страсти, использует множество молодых фанатиков, будет параполитическим и очень похожим на неправительственную организацию. По сути, эта организация будет похожа на Аль-Каиду. И это не случайно. Террористическая сеть Аль-Каиды – это глобальное политическое движение, пытающееся преуспеть в контексте реалий XXI века. К сожалению, оно уродливо сляпано, а задумано из рук вон плохо. В нем заправляют убийцы-автократы, у рядовых членов нет формальной возможности высказать свое мнение, и, хотя желающих вступить в ее ряды толпы, на девяносто девять процентов это озлобленные юнцы с автоматами.
Аль-Каида могла бы превратить бесправных мусульман в стабильных, степенных, процветающих касбахов, а Багдад «золотого века» действительно стал бы силой, с которой следует считаться. Оно имело бы в своем распоряжении весь мусульманский мир, где никогда не питали сильных чувств к национальным государствам. В мире миллиард мусульман. Мусульманская диаспора неплохо управляется и сама, когда мусульманам позволяют жить без коррупции и грубых угроз. Салман Рушди [44], к примеру, очень влиятельный голос в культурном мире, это утонченный и преуспевающий человек. Он чувствует себя одинаково свободно и в содрогающемся от террора Нью-Йорке, и в содрогающемся от террора родном Мумбаи.
Почти то же можно сказать о китайской, индийской и даже русской диаспорах. Это народы с определенными способностями, но нефункциональная государственная политика заметно сдерживает их развитие. У них сильные общины, похожие козыри и похожие недостатки. Не обладающие постоянным местом жительства, со своими вечными денежными переводами, изголодавшиеся по новостям с родины, они также становятся постоянными и крайне заинтересованными пользователями Интернета. Возможно, когда-нибудь эти лишенные корней, глобализированные люди поймут, что, раз уж у них есть мозги и деньги, они вполне способны изобрести и новую властную структуру, отвечающую их совместным интересам.
Можно даже возразить, что в Соединенных Штатах диаспоры развиты сильнее всего. Это необъятные просторы суши, где древняя вражда и глупейшие традиции были искоренены в безоглядной погоне за возвратом инвестиций. Эта политика сейчас доминирует во всем мире. Но в США к тому же существуют традиции государственного управления, одни из самых древних и преемственных среди современных держав, и они сейчас необычайно прочны. Американское население стабильно, перенасыщено стариками, а Интернет – лишь хобби для общества, у которого уже есть Голливуд и канал CNN. Соединенным Штатам есть что терять, поэтому они не допустят грандиозных взрывов изобретательного политического радикализма. Но земной шар велик. А его население подвижно. Уровень образования и доступа к информации повышается каждый день. Часы идут по-прежнему. И хотя людей иногда поражают террором или моральной паникой, их еще могут воодушевлять символы надежды.
Существуют веские, серьезные причины ожидать от политики будущего хорошего. Жизнь временами может казаться мрачной, особенно когда благодаря щедрым жестам прессы тьма безжалостно обрушивается на нас со всех сторон. Но в прошлом людям жилось гораздо хуже, чем нам, они подвергались гораздо худшим испытаниям и даже были подвержены худшим порокам, но все же выживали. И даже добивались своего.
Если на рубеже веков нам пришлось бы выбирать политический символ, ярчайший пример восстановления справедливости, торжества прогресса и наказания виновных, мы нашли бы его не в Америке. Мы нашли бы его в Германии.
Одного слова «Рейхстаг» достаточно, чтобы у ветеранов XX века по спине побежали мурашки. И не без причин.
Злополучный Рейхстаг был построен в 1882 году немецким архитектором Паулем Валлотом в странном стиле, совмещающем итальянское Возрождение, готику и барокко. Последнее слово индустриальной мысли, он отличался конструкциями в хайтечном духе и своим грандиозным куполом. Его возведение растянулось на десять лет, так как различные министерства и комитеты постоянно пересматривали планы строительства. Как только оно завершилось, кайзер Вильгельм оскорбил архитектора, лишив его имперских наград.
Следующие десять лет Валлот украшал здание росписью, статуями и скульптурами, большинство из которых искренне ненавидели десять основных политических фракций Германии и тридцать девять партий.
В Первую мировую войну в здании обосновались немецкие военные, использовавшие его как центр цензуры и пропаганды. После поражения Германии в 1919 году его захватили отчаянные левые «спартаковцы», полностью его разграбившие. Следующий режим превратил Рейхстаг в крепость. Но это были только цветочки.
Если идеал Нового мирового порядка, который мы уже обсуждали, – стабильное капиталистическое государство с открытой бухгалтерией, низким уровнем инфляции, стабильными ценами и т. д. – кажется немного скучным и пресным, то приходит грандиозная идея: подробно рассмотреть прямую его противоположность. То есть Веймарскую Германию [45]. Искалеченное, куцее, нежизнеспособное государство с катастрофической инфляцией и безумной политикой.
Недееспособность Веймарской республики позволила экстремизму достичь фатальных размеров. Канцлер Адольф Гитлер уже на второй день пребывания у власти выгнал Веймарский парламент из Рейхстага. Парламент был распущен, а в 1933 году в Рейхстаге очень кстати случился пожар. Нацистский режим, очистив обгоревшие развалины, использовал здание для антисемитской агитации и кинофестивалей Геббельса.
Во время Второй мировой войны Рейхстаг стал базой люфтваффе и бункером Вермахта. Воздушные налеты союзников нанесли ему сильный урон. А затем пришла очередь Красной армии, обстреливавшей его с особой жестокостью.
Обуглившийся Рейхстаг разрушался вплоть до 1954 года, пока власти разделенного Берлина не потрудились взорвать жалкие остатки его купола. В 1961 году почти у дверей Рейхстага была построена Берлинская стена. Благодаря жалким попыткам ремонта он был более или менее восстановлен к 1972 году, когда стал Институтом истории. Он и сам мог давать уроки истории, но уюта в нем не было.
Рейхстаг – здание, с которым всегда были трудности. Проклятый, отравленный змеиным ядом дом, место, где трагически растрачивалась созидательная энергия нации.
Когда холодная война закончилась, а Германия объединилась, было принято решение вернуть столицу в Берлин. Немцам потребовалось определенное мужество, чтобы нанять для перестройки их Рейхстага британского архитектора. Должно быть, и Норману Фостеру потребовалось не меньше мужества взяться за эту работу.
Лорд Фостер, бесспорно, считается одним из величайших современных архитекторов планеты. Он владеет потрясающим техническим мастерством. К тому же в его распоряжении имеется и первоклассный офис с четырьмя сотнями дизайнеров и архитекторов плюс дочерняя инженерная фирма. Студия Фостера проектировала и осуществляла величайшие и амбициознейшие проекты современности: от аэропорта в Гонконге до высочайшего небоскреба в Европе.
Но даже у волшебника Фостера не было волшебной палочки для такого ящика Пандоры истории, как Рейхстаг. Ему потребовалось два года, чтобы разработать проект нового Рейхстага, и четыре, чтобы перестроить его. Верный себе, Рейхстаг вновь породил бюрократическую волокиту. Были отступления, были компромиссы, были докучливые и бессмысленные помехи.
В результате недовольными оказались все. Одним не нравилась модернизированная версия немецкого орла. Другим, кому было за шестьдесят, за семьдесят, – новый стеклянный купол. А в 1995 году строительным бригадам пришлось ждать затаив дыхание, пока Кристо «завернет» здание. Но в 1999 году обновленный Рейхстаг был официально открыт. Премьер-министр Германии Герхард Шредер заявил: «Я хочу, чтобы этот стеклянный купол стал символом открытости и чистоты нашей демократической политики». Проблемы безопасности Рейхстага, без сомнения, были решены, но, как сказал Фостер, «это здание без секретов».
Рейхстаг был избавлен от мрачных ассоциаций и символически очищен. Это не просто новая роспись и косметический ремонт. Вся конструкция была глубоко переосмыслена. Конец XX века подарил нам законченный Рейхстаг, Рейхстаг, превзошедший все предыдущие.
Новые интерьеры органично вписаны в старые конструкции: сверкающие новые двери аккуратно вставлены в испещренный следами от снарядов камень. Блестящие конструкции из стекла и металла, наполняющие Рейхстаг дневным светом, сочетаются со старым камнем. Заботливо сохранено множество отметин прежних ужасов: пожаров и обстрелов. Даже триумфальные советские надписи были оставлены то здесь, то там. Это прошлое, которому позволили сыграть свою роль в будущем.
Нынешний Рейхстаг – самое «зеленое» правительственное здание мира. Залитый дневным светом и вентилируемый свежим воздухом, он снабжен системой отопления, работающей лишь за счет солнечных батарей и сжигания растительного масла. Он даже способен поставлять экологически чистую энергию близлежащим зданиям.
Его новые принципы – освещенность, честность, доступность и открытость для публики. Новая крыша с куполом превратилась в смотровую площадку. В стеклянный купол встроены гигантские зеркала, проливающие солнечный свет на зал заседаний. Немецкий народ любит прогуляться вокруг купола площадью в три тысячи квадратных метров, высоко над головами «слуг общества». Этот потрясающий купол, эта фантастически «продвинутая» игрушка (движущийся хром и истинно немецкая точность), был без единого шва точно вписан в толщу древнего камня. И если вы усядетесь там поглазеть на постоянно жалующихся политиков, вы почувствуете, как вся воздушная конструкция еле ощутимо вибрирует. Увидеть сегодняшний Рейхстаг означает узнать Германию. Это действительно его Капитолий, и это вся Германия от «А» до «Я». Рейхстаг наконец-то возвысился, чтобы жить в соответствии со своим слоганом: «Для немецкого народа».
Восемь тысяч человек ежедневно проходят по лабиринту его смотровой площадки, откуда открывается объединенный Берлин: Бранденбургские ворота, парк Тиргартен, Потсдамская площадь – все зловещие места, остававшиеся замороженными в годы холодной войны, а теперь оказавшиеся в центре Европы.
Магически сфокусированному символизму потребовалось много энергии, чтобы осветить один из самых мрачных реликтов XX века. Но это было сделано. Посидеть внутри сияющего купола обновленного
Рейхстага, наблюдая за катящимся солнцем и слушая шум города, означает испытать незабываемое чувство – получить антидот против моральной паники. Это очень сильное ощущение безмятежности, зрелости, трезвой готовности исправить ошибки и дать справедливости восторжествовать. Строгий, официальный и мудрый, новый Рейхстаг стал зданием, подходящим для шекспировского судьи. Это замечательное место. Оно похоже на штаб-квартиру новой, лучшей цивилизации.
Подобно веку, в котором ему предстоит существовать, новый Рейхстаг кажется немного странным на вид и по-детски эклектичным. Но это полностью современная политическая конструкция – изящная, практичная, прекрасно построенная, полностью функциональная и, конечно же, потрясающе красивая.
Более того, Рейхстаг XXI века пришелся по вкусу и поклонникам хайтека, и «зеленым». Но он не просто совместил все это в себе. Он еще и дешево обошелся. А бюджет как раз и относится к тем вопросам, которыми пренебрегают государственные деятели и которые мы детально рассмотрим в следующей главе.
Сцена шестая
Эта глава – о том, как стать богатым. Это чрезвычайно серьезная глава, без всякой там чепухи. Давайте перейдем сразу к делу. Как насчет того, чтобы заработать громадную кучу денег?
Очень многие пишут книги о том, как разбогатеть. На эти книги существует постоянный, предсказуемый и даже пугающий спрос. Так как корпоративная футурология является одним из моих хобби, я знаком со многими их авторами. Здесь, в шестой главе, я наконец-то стал одним из них. В этой главе я расскажу вам, как обрести богатство, превосходящее самые дерзкие ваши мечты.
Для начала, однако, постараемся быть честными друг с другом. Мы отважно бросимся решать очень важную, высокоинтеллектуальную проблему бизнес-консалтинга, а именно: «Эй! Если этот друг так умен, почему же он сам не разбогател?»
В конце концов, о чем читатель может резонно заметить, если бы я сам был богат, я бы не отсиживал свой зад, сочиняя книги о бизнесе. Я бы делал те вещи, которые, по моим представлениям, всегда делают богачи, отрываясь в роскошном отеле в тропическом раю. Я, конечно же, не засиживался бы над работой днями и ночами, чтобы научить других зарабатывать деньги.
Ну и в чем же тут дело? Давайте взвешенно и серьезно рассмотрим реальную экономическую ситуацию – сочинение руководства по бизнесу. Наш автор, будучи просто автором, получает от 6 до 8 процентов от дохода, приносимого его продуктом. Это значит, что 92 процента его усилий уходят непосредственно книгоиздателям, дистрибьютерам и книготорговцам. Если он действительно разбирается в бизнесе, как утверждает, как же он докатился до сочинения книг? А не стоило ему сразу набрать обороты и стать книгоиздателем? Вспомните ярчайший пример Уильяма Рэндольфа Херста, магната книгоиздания, выстроившего сказочный дворец Сан-Симеон и послужившего прообразом для «Гражданина Кейна». Вот он был богат.
Как я понимаю, я уже успел серьезно подорвать к себе доверие, но потерпите меня еще немного, потому что я собираюсь сделать шокирующее заявление: я действительно богат. Чертовски богат. Значит, вам стоит обратить на меня внимание. Вы должны в гипнотическом экстазе выслушивать мои заявления о будущем бизнеса, хотя я сам и пальцем о палец не ударил в мире бизнеса и абсолютно не намерен пачкать свою творческую натуру плебейской беготней с какой-то коммерцией.
А как насчет главного, а? Насколько я богат? Что ж, я не самый богатый в мире. До сенсационного обвала их акций за это звание могли бы потягаться Билл Гейтс и Ларри Эллисон. Как ни трагично, я даже не самый богатый писатель в мире. Это, наверное, Стивен Кинг. Когда мы, писатели, рассуждаем о бизнесе в каком-нибудь отеле, проливая шардоне на собственные туфли, Стивен Кинг является для нас образцом успеха в нашей индустрии. «Ах! – восторженно повторяем мы. – Вот бы мне стать таким, как Стивен Кинг!» Страдать от постоянных кошмаров, лишиться зрения, попасть в больницу из-за потерявшего управление грузовика – да, такая жизнь по мне!
Но хотя я и не Стивен Кинг, я все равно ужасно богат. Просматривая налоговые бумажки перед 15 апреля [46], я с вылезшими от удивления глазами убеждаюсь, что мои доходы и ресурсы значительно больше, чем у 99 процентов жителей нашей планеты. И хотя я одеваюсь, как вечный студент, и живу в киберпанковском запустении, я, без сомнения, принадлежу к финансовой элите мира. Я даже был на Всемирном экономическом форуме в Давосе. И мне не пришлось за это платить. Я был приглашен и включен в факультативную программу.
Я знаю, подобное признание шокирует. Если бы я заявил, что отношусь к бисексуалам, алкоголикам или у меня маниакально-депрессивный психоз, меня бы охотно простили – в конце концов, я же писатель. А вот публично злорадствовать по поводу чьих-то доходов – просто какое-то ужасное люмпенство. Для людей, которых Дэвид Брукс назвал «буржуазной богемой», существует серьезнейшее социальное табу на хвастовство деньгами. Напечатав на этой странице заполненную налоговую форму за номером 1040, я совершил бы большее преступление, чем если бы я опубликовал в Интернете свои фото в голом виде.
Тем не менее здесь, в шестой главе, я решился быть откровенным на предмет денег. Потому что это оздоровляет и дает силы посмотреть в лицо горькой правде насчет нас самих. Мое душевное здоровье сильно укрепилось, когда я наконец сломался и, рыдая над собственными платиновыми кредитными картами, признался, что каким-то образом разбогател. Нет смысла юлить и увиливать по этому поводу. Пришло время, когда отрицание хуже правды. Таким образом, я решился и готов дать показания по поводу специфической природы нынешнего и будущего поколения богачей, и, переходя от абстрактного к конкретному, я разберусь со своим собственным случаем.
Когда двадцать пять лет назад я впервые начал писать книги, еще в легендарные первые дни отчаянной борьбы, я был молод, сентиментален и старался подражать богеме, но не был действительно беден. Хотя я носил драные теннисные туфли и питался в основном консервированным мясом-чили, я прекрасно проводил время. Мой отец был высокооплачиваемым специалистом, оплатившим мое четырехлетнее пребывание в колледже. Я подрабатывал. Даже моя очаровательная и неподражаемая подружка работала, полностью оплачивая все свои расходы, да и, если уж говорить правду, иногда мои тоже.
Я шел на риск, выбрав писательскую жизнь, так как писал научно-фантастические романы, а подобный род деятельности считается ложкой дегтя в бочке будущего бизнес-резюме. Но у меня была возможность экспериментировать. К тому времени я уже знал, как выглядит и пахнет настоящая бедность, потому что подростком жил в Индии. Иногда трудно понять, как тебе повезло, но откровенная, неприкрытая нищета не забывается. В отличие от процветания, нищету не спутаешь ни с чем.
Мои коллеги по корпоративной футурологии обычно используют определенные сценарии, чтобы открыть нам глаза на последствия наших поступков. Подготовленные как надо, они бывают очень реалистичными: хороший сценарий разрежет слои будущего, как нож кондитера. Так что давайте нафантазируем футурологический сценарий о моем личном экономическом положении.
Представьте, что я взял себя самого помоложе, бледного двадцатилетнего романиста, и перенес его сюда, в будущее настоящее. Мы проводим явно нервничающего юнца в мой офис, будущее сегодня, ускользающий клочок пространства и времени, где я сижу и печатаю эту книгу.
Нетрудно сделать вывод, что парень будет потрясен. А он бы мог поместить все свои земные богатства туда, на полку, куда я ставлю свои романы. Офис довольно хорош, но его потрясет не это. Как и большинство богемных детей из хорошо обеспеченных семей, он испытывает откровенное презрение к собственности. Без сомнения, он прямиком направится к моим романам и начнет изучать их от корки до корки, дабы понять, в какой момент я стал тряпкой, продался, потерял свою остроту. Этот ребенок был явным фанатиком, безнадежно мечтавшим, чтобы его услышали. Ему никогда и в голову не приходило, что его необычные мысли принесут ему деньги. Но это все же произошло. Он не был готов именно к этому. Это оказалось удивительным и тревожным.
Нет никаких причин предполагать, что XXI век будет более разумным или менее кровопролитным, чем девятнадцатый или двадцатый, а поскольку мировое общество базируется на товарном изобилии, Великая депрессия стала бы окончательным освобождением от иллюзий. Тогда к власти начнут рваться эксцентрики с факелами в руках.
Господство технократии основывается на всеобщей уверенности в том, что политический активизм не приведет ни к чему стоящему. Пока технократия процветает, избиратель утрачивает свою значимость.
Но мы не предрекаем краха цивилизации. Мы пытаемся найти реальную, жизнеспособную и вместе с тем принципиально новую форму политики, которая способна вырасти из современных реалий. Что это значит? Как она будет выглядеть и ощущаться?
Вот несколько предполагаемых признаков нового политического движения XXI века.
Во-первых, этому движению понадобится принципиально новая идеология. Новая воодушевляющая Грандиозная Идея, что-то складывающееся в слоган типа «Свобода, равенство, братство», «Один человек – один голос!», «Нет глобализации без представительства!» – что-то в этом роде.
Новой идеологии не надо быть похожей на традиционную. Вначале она даже может показаться довольно глупой и эксцентричной, как, скажем, феминизм. Потребуется время, чтобы понять, что отцы-основатели движения вовсе не шуты. Напротив, они тщательно все продумали, и их намерения вполне серьезны. Постепенно они начнут выигрывать самые серьезные дискуссии и привлекать серьезно настроенных сторонников.
Это политическое движение, скорее всего, будет глобальным и многосторонним. Вряд ли оно будет базироваться в рамках одного государства – правительства некоторых государств загнаны в угол, а патриотические призывы ограничивают сами себя.
Ему потребуются какие-то места дислокации и политические модели. Здесь национальные государства выглядят не слишком многообещающими, по крайней мере на первых порах. Более вероятны кандидатуры больших городов. Управление городов может быть захвачено небольшими авангардными группами энтузиастов, и лучшими из кандидатов станут наверняка многонациональные города со своими диаспорами, интенсивно вовлеченные в мировую торговлю. Вполне сойдет Брюссель. Сингапур. Возможно, Нью-Йорк, Амстердам или Гонконг.
Ключ к успеху в том, чтобы эти города воплотили новую политическую доктрину в жизнь, а затем окажется, что толпы людей захотят к ним присоединиться. Подтверждением их теории станет политика городских властей, которая принесет процветание, повысив качество жизни. Если они будут побеждать, оплот движения начнут повсеместно воспринимать более цивилизованно, более серьезно и доверчиво, чем отсталые области планеты. Мир ногами проголосует в его пользу.
Это движение, по всей вероятности, возглавят очень богатые и очень прогрессивные люди. Если что-то и продемонстрировали недавние неприятности с Усамой бен Ладеном, так это то, что радикалам больше не обязательно быть бедными. Напротив, эксцентричные фигуры богачей, таких как Джордж Сорос, Сильвио Берлускони, Стив Форбс, Росс Перо и, конечно, Усама бен Ладен, внесли заметную сумятицу в современный политический пейзаж. Сорос со своим «открытым обществом» ближе всех подошел к принципиально новой политической идеологии, но все движения, порожденные одним отцом-основателем, сильно страдают от наполеоновских комплексов собственных прародителей.
Этому движению придется стать другим. Оно будет привлекать и очень богатых, но умудрится обойти проблему богатеев, возможно, за счет создания Великого союза диаспор, заключенного между «сливками общества» и экономическими беженцами.
Богатых людей мало волнуют национальные государства: возможность лишиться собственности сдерживает и пугает их. Бедным страшно нужен капитал, в то время как богатым страшно нужны избиратели. Похоже на потенциальный союз низов с верхами. А возможно, потребуется именно столь неортодоксальный альянс, чтобы сокрушить современные властные структуры существующего статус-кво.
Раз капитал движется по всему земному шару, а его преследует громадная орда людей без корней, которых каким-то образом притягивают эти деньги, это может привести к образованию новой коалиции мировых социальных сил. Это поможет преодолеть и традиционные политические проблемы, поставленные реальными государствами. Перспектива еще туманна, но прецеденты уже были: это прекрасно сработало в Гонконге. И даже во времена золотой лихорадки в Калифорнии.
Двадцать первый век страшно перенаселен, может даже сложиться впечатление, что в нем не осталось места для новообразованных сообществ. Но беспорядок предлагает массу свободного пространства. На свете много прекрасных мест, покинутых отчаявшимися людьми. Бейрут когда-то был замечательным местом, да и Сараево стоило бы порекомендовать. Если найдется группа инвесторов, которые отважатся на восстановление Кабула, их встретят с распростертыми объятиями.
Еще один потенциальный признак: основные участники движения должны быть слишком молодыми, чтобы понимать, что традиционная политика не сработает. Слишком наивными, чтобы цинично относиться к активизму, и твердо верить, что политика изобретена именно ими. В «политике», о которой без конца талдычат их деды, все делалось не так – к ней относились не так. Как только эти новые игроки услышат о «лете любви» [43]в далеком Узбекистане, они не будут объяснять друг другу, насколько это невероятно, – просто соберут вещи и отправятся в путь.
Это движение на первых порах будет черпать силы не в национальных государствах, а в городах, неправительственных организациях, глобальных предприятиях, в публичном секторе и вне его – практически в любом месте, не отравленном выхлопами традиционной политики. Однако надежнейшим залогом успеха будет страстный интерес к голосованию. Активность избирателей в технократическом обществе настолько низка, что искренний массовый энтузиазм моментально изменит результаты выборов. Участники нового политического движения на пути к славе не будут слишком привередничать насчет голосования. Они пойдут от двери к двери. Они устроят грандиозные публичные митинги. Они соберут местных политических боссов и соберут свои политические машины. У них будет период, схожий с факельными шествиями и пивными путчами.
Ну что ж, давайте подведем итоги наших размышлений. Это новое движение, которое возникнет из союза диаспор, будет базироваться в оффшорных зонах, объединит богатых и бедных, будет обладать гигантскими амбициями, разбудит подлинные страсти, использует множество молодых фанатиков, будет параполитическим и очень похожим на неправительственную организацию. По сути, эта организация будет похожа на Аль-Каиду. И это не случайно. Террористическая сеть Аль-Каиды – это глобальное политическое движение, пытающееся преуспеть в контексте реалий XXI века. К сожалению, оно уродливо сляпано, а задумано из рук вон плохо. В нем заправляют убийцы-автократы, у рядовых членов нет формальной возможности высказать свое мнение, и, хотя желающих вступить в ее ряды толпы, на девяносто девять процентов это озлобленные юнцы с автоматами.
Аль-Каида могла бы превратить бесправных мусульман в стабильных, степенных, процветающих касбахов, а Багдад «золотого века» действительно стал бы силой, с которой следует считаться. Оно имело бы в своем распоряжении весь мусульманский мир, где никогда не питали сильных чувств к национальным государствам. В мире миллиард мусульман. Мусульманская диаспора неплохо управляется и сама, когда мусульманам позволяют жить без коррупции и грубых угроз. Салман Рушди [44], к примеру, очень влиятельный голос в культурном мире, это утонченный и преуспевающий человек. Он чувствует себя одинаково свободно и в содрогающемся от террора Нью-Йорке, и в содрогающемся от террора родном Мумбаи.
Почти то же можно сказать о китайской, индийской и даже русской диаспорах. Это народы с определенными способностями, но нефункциональная государственная политика заметно сдерживает их развитие. У них сильные общины, похожие козыри и похожие недостатки. Не обладающие постоянным местом жительства, со своими вечными денежными переводами, изголодавшиеся по новостям с родины, они также становятся постоянными и крайне заинтересованными пользователями Интернета. Возможно, когда-нибудь эти лишенные корней, глобализированные люди поймут, что, раз уж у них есть мозги и деньги, они вполне способны изобрести и новую властную структуру, отвечающую их совместным интересам.
Можно даже возразить, что в Соединенных Штатах диаспоры развиты сильнее всего. Это необъятные просторы суши, где древняя вражда и глупейшие традиции были искоренены в безоглядной погоне за возвратом инвестиций. Эта политика сейчас доминирует во всем мире. Но в США к тому же существуют традиции государственного управления, одни из самых древних и преемственных среди современных держав, и они сейчас необычайно прочны. Американское население стабильно, перенасыщено стариками, а Интернет – лишь хобби для общества, у которого уже есть Голливуд и канал CNN. Соединенным Штатам есть что терять, поэтому они не допустят грандиозных взрывов изобретательного политического радикализма. Но земной шар велик. А его население подвижно. Уровень образования и доступа к информации повышается каждый день. Часы идут по-прежнему. И хотя людей иногда поражают террором или моральной паникой, их еще могут воодушевлять символы надежды.
Существуют веские, серьезные причины ожидать от политики будущего хорошего. Жизнь временами может казаться мрачной, особенно когда благодаря щедрым жестам прессы тьма безжалостно обрушивается на нас со всех сторон. Но в прошлом людям жилось гораздо хуже, чем нам, они подвергались гораздо худшим испытаниям и даже были подвержены худшим порокам, но все же выживали. И даже добивались своего.
Если на рубеже веков нам пришлось бы выбирать политический символ, ярчайший пример восстановления справедливости, торжества прогресса и наказания виновных, мы нашли бы его не в Америке. Мы нашли бы его в Германии.
Одного слова «Рейхстаг» достаточно, чтобы у ветеранов XX века по спине побежали мурашки. И не без причин.
Злополучный Рейхстаг был построен в 1882 году немецким архитектором Паулем Валлотом в странном стиле, совмещающем итальянское Возрождение, готику и барокко. Последнее слово индустриальной мысли, он отличался конструкциями в хайтечном духе и своим грандиозным куполом. Его возведение растянулось на десять лет, так как различные министерства и комитеты постоянно пересматривали планы строительства. Как только оно завершилось, кайзер Вильгельм оскорбил архитектора, лишив его имперских наград.
Следующие десять лет Валлот украшал здание росписью, статуями и скульптурами, большинство из которых искренне ненавидели десять основных политических фракций Германии и тридцать девять партий.
В Первую мировую войну в здании обосновались немецкие военные, использовавшие его как центр цензуры и пропаганды. После поражения Германии в 1919 году его захватили отчаянные левые «спартаковцы», полностью его разграбившие. Следующий режим превратил Рейхстаг в крепость. Но это были только цветочки.
Если идеал Нового мирового порядка, который мы уже обсуждали, – стабильное капиталистическое государство с открытой бухгалтерией, низким уровнем инфляции, стабильными ценами и т. д. – кажется немного скучным и пресным, то приходит грандиозная идея: подробно рассмотреть прямую его противоположность. То есть Веймарскую Германию [45]. Искалеченное, куцее, нежизнеспособное государство с катастрофической инфляцией и безумной политикой.
Недееспособность Веймарской республики позволила экстремизму достичь фатальных размеров. Канцлер Адольф Гитлер уже на второй день пребывания у власти выгнал Веймарский парламент из Рейхстага. Парламент был распущен, а в 1933 году в Рейхстаге очень кстати случился пожар. Нацистский режим, очистив обгоревшие развалины, использовал здание для антисемитской агитации и кинофестивалей Геббельса.
Во время Второй мировой войны Рейхстаг стал базой люфтваффе и бункером Вермахта. Воздушные налеты союзников нанесли ему сильный урон. А затем пришла очередь Красной армии, обстреливавшей его с особой жестокостью.
Обуглившийся Рейхстаг разрушался вплоть до 1954 года, пока власти разделенного Берлина не потрудились взорвать жалкие остатки его купола. В 1961 году почти у дверей Рейхстага была построена Берлинская стена. Благодаря жалким попыткам ремонта он был более или менее восстановлен к 1972 году, когда стал Институтом истории. Он и сам мог давать уроки истории, но уюта в нем не было.
Рейхстаг – здание, с которым всегда были трудности. Проклятый, отравленный змеиным ядом дом, место, где трагически растрачивалась созидательная энергия нации.
Когда холодная война закончилась, а Германия объединилась, было принято решение вернуть столицу в Берлин. Немцам потребовалось определенное мужество, чтобы нанять для перестройки их Рейхстага британского архитектора. Должно быть, и Норману Фостеру потребовалось не меньше мужества взяться за эту работу.
Лорд Фостер, бесспорно, считается одним из величайших современных архитекторов планеты. Он владеет потрясающим техническим мастерством. К тому же в его распоряжении имеется и первоклассный офис с четырьмя сотнями дизайнеров и архитекторов плюс дочерняя инженерная фирма. Студия Фостера проектировала и осуществляла величайшие и амбициознейшие проекты современности: от аэропорта в Гонконге до высочайшего небоскреба в Европе.
Но даже у волшебника Фостера не было волшебной палочки для такого ящика Пандоры истории, как Рейхстаг. Ему потребовалось два года, чтобы разработать проект нового Рейхстага, и четыре, чтобы перестроить его. Верный себе, Рейхстаг вновь породил бюрократическую волокиту. Были отступления, были компромиссы, были докучливые и бессмысленные помехи.
В результате недовольными оказались все. Одним не нравилась модернизированная версия немецкого орла. Другим, кому было за шестьдесят, за семьдесят, – новый стеклянный купол. А в 1995 году строительным бригадам пришлось ждать затаив дыхание, пока Кристо «завернет» здание. Но в 1999 году обновленный Рейхстаг был официально открыт. Премьер-министр Германии Герхард Шредер заявил: «Я хочу, чтобы этот стеклянный купол стал символом открытости и чистоты нашей демократической политики». Проблемы безопасности Рейхстага, без сомнения, были решены, но, как сказал Фостер, «это здание без секретов».
Рейхстаг был избавлен от мрачных ассоциаций и символически очищен. Это не просто новая роспись и косметический ремонт. Вся конструкция была глубоко переосмыслена. Конец XX века подарил нам законченный Рейхстаг, Рейхстаг, превзошедший все предыдущие.
Новые интерьеры органично вписаны в старые конструкции: сверкающие новые двери аккуратно вставлены в испещренный следами от снарядов камень. Блестящие конструкции из стекла и металла, наполняющие Рейхстаг дневным светом, сочетаются со старым камнем. Заботливо сохранено множество отметин прежних ужасов: пожаров и обстрелов. Даже триумфальные советские надписи были оставлены то здесь, то там. Это прошлое, которому позволили сыграть свою роль в будущем.
Нынешний Рейхстаг – самое «зеленое» правительственное здание мира. Залитый дневным светом и вентилируемый свежим воздухом, он снабжен системой отопления, работающей лишь за счет солнечных батарей и сжигания растительного масла. Он даже способен поставлять экологически чистую энергию близлежащим зданиям.
Его новые принципы – освещенность, честность, доступность и открытость для публики. Новая крыша с куполом превратилась в смотровую площадку. В стеклянный купол встроены гигантские зеркала, проливающие солнечный свет на зал заседаний. Немецкий народ любит прогуляться вокруг купола площадью в три тысячи квадратных метров, высоко над головами «слуг общества». Этот потрясающий купол, эта фантастически «продвинутая» игрушка (движущийся хром и истинно немецкая точность), был без единого шва точно вписан в толщу древнего камня. И если вы усядетесь там поглазеть на постоянно жалующихся политиков, вы почувствуете, как вся воздушная конструкция еле ощутимо вибрирует. Увидеть сегодняшний Рейхстаг означает узнать Германию. Это действительно его Капитолий, и это вся Германия от «А» до «Я». Рейхстаг наконец-то возвысился, чтобы жить в соответствии со своим слоганом: «Для немецкого народа».
Восемь тысяч человек ежедневно проходят по лабиринту его смотровой площадки, откуда открывается объединенный Берлин: Бранденбургские ворота, парк Тиргартен, Потсдамская площадь – все зловещие места, остававшиеся замороженными в годы холодной войны, а теперь оказавшиеся в центре Европы.
Магически сфокусированному символизму потребовалось много энергии, чтобы осветить один из самых мрачных реликтов XX века. Но это было сделано. Посидеть внутри сияющего купола обновленного
Рейхстага, наблюдая за катящимся солнцем и слушая шум города, означает испытать незабываемое чувство – получить антидот против моральной паники. Это очень сильное ощущение безмятежности, зрелости, трезвой готовности исправить ошибки и дать справедливости восторжествовать. Строгий, официальный и мудрый, новый Рейхстаг стал зданием, подходящим для шекспировского судьи. Это замечательное место. Оно похоже на штаб-квартиру новой, лучшей цивилизации.
Подобно веку, в котором ему предстоит существовать, новый Рейхстаг кажется немного странным на вид и по-детски эклектичным. Но это полностью современная политическая конструкция – изящная, практичная, прекрасно построенная, полностью функциональная и, конечно же, потрясающе красивая.
Более того, Рейхстаг XXI века пришелся по вкусу и поклонникам хайтека, и «зеленым». Но он не просто совместил все это в себе. Он еще и дешево обошелся. А бюджет как раз и относится к тем вопросам, которыми пренебрегают государственные деятели и которые мы детально рассмотрим в следующей главе.
Сцена шестая
Панталоне
Шестой же возраст –
Уж это будет тощий Панталоне,
В очках, в туфлях, у пояса – кошель.
В штанах, что с юности берег, широких
Для ног иссохших; мужественный голос
Сменяется опять дискантом детским:
Пищит, как флейта…
Эта глава – о том, как стать богатым. Это чрезвычайно серьезная глава, без всякой там чепухи. Давайте перейдем сразу к делу. Как насчет того, чтобы заработать громадную кучу денег?
Очень многие пишут книги о том, как разбогатеть. На эти книги существует постоянный, предсказуемый и даже пугающий спрос. Так как корпоративная футурология является одним из моих хобби, я знаком со многими их авторами. Здесь, в шестой главе, я наконец-то стал одним из них. В этой главе я расскажу вам, как обрести богатство, превосходящее самые дерзкие ваши мечты.
Для начала, однако, постараемся быть честными друг с другом. Мы отважно бросимся решать очень важную, высокоинтеллектуальную проблему бизнес-консалтинга, а именно: «Эй! Если этот друг так умен, почему же он сам не разбогател?»
В конце концов, о чем читатель может резонно заметить, если бы я сам был богат, я бы не отсиживал свой зад, сочиняя книги о бизнесе. Я бы делал те вещи, которые, по моим представлениям, всегда делают богачи, отрываясь в роскошном отеле в тропическом раю. Я, конечно же, не засиживался бы над работой днями и ночами, чтобы научить других зарабатывать деньги.
Ну и в чем же тут дело? Давайте взвешенно и серьезно рассмотрим реальную экономическую ситуацию – сочинение руководства по бизнесу. Наш автор, будучи просто автором, получает от 6 до 8 процентов от дохода, приносимого его продуктом. Это значит, что 92 процента его усилий уходят непосредственно книгоиздателям, дистрибьютерам и книготорговцам. Если он действительно разбирается в бизнесе, как утверждает, как же он докатился до сочинения книг? А не стоило ему сразу набрать обороты и стать книгоиздателем? Вспомните ярчайший пример Уильяма Рэндольфа Херста, магната книгоиздания, выстроившего сказочный дворец Сан-Симеон и послужившего прообразом для «Гражданина Кейна». Вот он был богат.
Как я понимаю, я уже успел серьезно подорвать к себе доверие, но потерпите меня еще немного, потому что я собираюсь сделать шокирующее заявление: я действительно богат. Чертовски богат. Значит, вам стоит обратить на меня внимание. Вы должны в гипнотическом экстазе выслушивать мои заявления о будущем бизнеса, хотя я сам и пальцем о палец не ударил в мире бизнеса и абсолютно не намерен пачкать свою творческую натуру плебейской беготней с какой-то коммерцией.
А как насчет главного, а? Насколько я богат? Что ж, я не самый богатый в мире. До сенсационного обвала их акций за это звание могли бы потягаться Билл Гейтс и Ларри Эллисон. Как ни трагично, я даже не самый богатый писатель в мире. Это, наверное, Стивен Кинг. Когда мы, писатели, рассуждаем о бизнесе в каком-нибудь отеле, проливая шардоне на собственные туфли, Стивен Кинг является для нас образцом успеха в нашей индустрии. «Ах! – восторженно повторяем мы. – Вот бы мне стать таким, как Стивен Кинг!» Страдать от постоянных кошмаров, лишиться зрения, попасть в больницу из-за потерявшего управление грузовика – да, такая жизнь по мне!
Но хотя я и не Стивен Кинг, я все равно ужасно богат. Просматривая налоговые бумажки перед 15 апреля [46], я с вылезшими от удивления глазами убеждаюсь, что мои доходы и ресурсы значительно больше, чем у 99 процентов жителей нашей планеты. И хотя я одеваюсь, как вечный студент, и живу в киберпанковском запустении, я, без сомнения, принадлежу к финансовой элите мира. Я даже был на Всемирном экономическом форуме в Давосе. И мне не пришлось за это платить. Я был приглашен и включен в факультативную программу.
Я знаю, подобное признание шокирует. Если бы я заявил, что отношусь к бисексуалам, алкоголикам или у меня маниакально-депрессивный психоз, меня бы охотно простили – в конце концов, я же писатель. А вот публично злорадствовать по поводу чьих-то доходов – просто какое-то ужасное люмпенство. Для людей, которых Дэвид Брукс назвал «буржуазной богемой», существует серьезнейшее социальное табу на хвастовство деньгами. Напечатав на этой странице заполненную налоговую форму за номером 1040, я совершил бы большее преступление, чем если бы я опубликовал в Интернете свои фото в голом виде.
Тем не менее здесь, в шестой главе, я решился быть откровенным на предмет денег. Потому что это оздоровляет и дает силы посмотреть в лицо горькой правде насчет нас самих. Мое душевное здоровье сильно укрепилось, когда я наконец сломался и, рыдая над собственными платиновыми кредитными картами, признался, что каким-то образом разбогател. Нет смысла юлить и увиливать по этому поводу. Пришло время, когда отрицание хуже правды. Таким образом, я решился и готов дать показания по поводу специфической природы нынешнего и будущего поколения богачей, и, переходя от абстрактного к конкретному, я разберусь со своим собственным случаем.
Когда двадцать пять лет назад я впервые начал писать книги, еще в легендарные первые дни отчаянной борьбы, я был молод, сентиментален и старался подражать богеме, но не был действительно беден. Хотя я носил драные теннисные туфли и питался в основном консервированным мясом-чили, я прекрасно проводил время. Мой отец был высокооплачиваемым специалистом, оплатившим мое четырехлетнее пребывание в колледже. Я подрабатывал. Даже моя очаровательная и неподражаемая подружка работала, полностью оплачивая все свои расходы, да и, если уж говорить правду, иногда мои тоже.
Я шел на риск, выбрав писательскую жизнь, так как писал научно-фантастические романы, а подобный род деятельности считается ложкой дегтя в бочке будущего бизнес-резюме. Но у меня была возможность экспериментировать. К тому времени я уже знал, как выглядит и пахнет настоящая бедность, потому что подростком жил в Индии. Иногда трудно понять, как тебе повезло, но откровенная, неприкрытая нищета не забывается. В отличие от процветания, нищету не спутаешь ни с чем.
Мои коллеги по корпоративной футурологии обычно используют определенные сценарии, чтобы открыть нам глаза на последствия наших поступков. Подготовленные как надо, они бывают очень реалистичными: хороший сценарий разрежет слои будущего, как нож кондитера. Так что давайте нафантазируем футурологический сценарий о моем личном экономическом положении.
Представьте, что я взял себя самого помоложе, бледного двадцатилетнего романиста, и перенес его сюда, в будущее настоящее. Мы проводим явно нервничающего юнца в мой офис, будущее сегодня, ускользающий клочок пространства и времени, где я сижу и печатаю эту книгу.
Нетрудно сделать вывод, что парень будет потрясен. А он бы мог поместить все свои земные богатства туда, на полку, куда я ставлю свои романы. Офис довольно хорош, но его потрясет не это. Как и большинство богемных детей из хорошо обеспеченных семей, он испытывает откровенное презрение к собственности. Без сомнения, он прямиком направится к моим романам и начнет изучать их от корки до корки, дабы понять, в какой момент я стал тряпкой, продался, потерял свою остроту. Этот ребенок был явным фанатиком, безнадежно мечтавшим, чтобы его услышали. Ему никогда и в голову не приходило, что его необычные мысли принесут ему деньги. Но это все же произошло. Он не был готов именно к этому. Это оказалось удивительным и тревожным.