Стерлинг Брюс. Распад

   — Да, мне говорили, что ты такой, — уныло пробормотал Сосик. — Они меня предупреждали, но я не мог поверить. Ты не передашь мне панель управления?
   Оскар переключился на передачу по каналу федералов.
   — Это все еще в развитии, Леон! Нам надо прижать его побыстрей, пока он не придумал новых подходящих объяснений.
   Сосик мягко вытащил из рук Оскара панель управления и положил руку ему на плечо.
   — Детка, — сказал он, — пойдем прогуляемся. Нам надо поговорить серьезно с глазу на глаз.
   — Нам не следует сейчас тратить время на пустые беседы!
   — Сынок, я шеф администрации. Я не считаю, что ты тратишь время впустую, разговаривая со мной.
   Женщина из обслуживающего персонала принесла их шляпы и плащи. Они спустились на лифте и вышли на улицу.
   — Давай прогуляемся в сторону Соммервиля, — сказал Сосик. — Аудионаблюдение там менее плотное.
   — Проблема в этом? Ну так мы можем разойтись в разные стороны и поговорить по зашифрованной линии.
   Сосик вздохнул.
   — Ты не можешь перейти на обычный человеческий шаг хотя бы на минутку? Я уже старый человек.
   Оскар промолчал. Они проследовали по улице в северном направлении к проспекту. Оскар шел, вжав голову в плечи, холод пронизывал до костей. Деревья стояли голые, люди суетясь бегали по магазинам, делая рождественские покупки.
   — Я просто не могу находиться в офисе, — сказал Сосик. — Он сорвался, с ним все кончено. Все его обожают. А теперь они вынуждены наблюдать, что с ним творится.
   — Да, но ваш уход вряд ли поднимет им настроение.
   — Заткнись! — сообщил ему Сосик. — Я занимаюсь делами вот уже тридцать лет. Я видел закат политической карьеры множество раз — тот спился, этот смошенничал, третий вызвал скандал сексуальными похождениями, финансовыми махинациями… Но впервые мне встречается парень, который сошел с дистанции даже не успев принять присягу в Вашингтоне.
   — Элкотт, как всегда, выделяется из толпы, — кивнул Оскар. — Он провидец.
   Сосик бросил на Оскара испытующий взгляд.
   — Зачем ты, вообще, втянул его в политику? Он ведь совершенно не похож на нормального политика. Из-за жены? У нее что-то на тебя есть? Это из-за твоего происхождения?
   — Нормальные политики в наши времена не могут ничего сделать, Леон. Мы живем в сумасшедшее время. Америка — ненормальная страна. Мы исчерпали потенциал нормального подхода к вещам. Ничего не осталось.
   — Ты, безусловно, не нормален. И что ты делаешь в политике?
   Оскар пожал плечами.
   — Кто-то же должен исправлять то, что наделали за тридцать лет вы, политики и профессионалы, Леон.
   Сосих поморщился.
   — Ну хорошо, мы сделали наш лучший ход и в результате наш кандидат погорел.
   — Он не погорел. Он сошел с ума.
   — Сумасшедший или погорелец, какая разница.
   — Большая. Правда заключается в том, что у него помутнение рассудка. Это проблема. Проблема имиджа. Когда проблема такого рода, как сумасшествие, спрятать ее не удается. Ее лучше выставить на свет и подать поярче. Вот, например: в искреннем порыве протеста человек голодовкой довел себя до полусмерти, а теперь потерял рассудок. Но наше ключевое слово будет не «сумасшествие». Нашими ключевыми словами будут «искренний» и «протест».
   Сосик поднял воротник плаща.
   — Слушай, ты не сможешь всерьез разыграть такие карты.
   — Нет, я смогу. А вот сможете ли вы?
   — Мы не можем иметь душевнобольного в качестве сенатора! Как, черт возьми, он сумеет провести хотя бы один законопроект!
   — Элкотт никогда и не собирался заниматься всякими техническими моментами. У нас есть для этого хорошо подготовленные кадры. Элкотт — харизматический лидер. Он может зажечь людей, повести их за собой к сияющим вершинам. Все, что ему нужно было, — это привлечь к себе внимание и заставить их поверить в него. И сейчас он этого добился.
   Сосик задумался.
   — Детка, если ты сможешь, это провернуть и это сработает, то это будет значить, что вся страна сошла с ума.
   Оскар промолчал.
   — И как конкретно, ты думаешь, это можно сделать?
   — Мы должны повесить всех собак на Хью, задев патриотические чувства народа, а сами пока будем разбираться с медицинскими проблемами. Постоянные репортажи от постели больного, когда Эл будет приходить в сознание. Уинстон Черчилль был биполярной личностью, а Авраам Линкольн страдал депрессиями. Призовем на помощь всех федеральных демократов, призовем на помощь его жену — она борец, она будет за него бороться до конца. Плюс горы писем в поддержку сенатора. Это все осуществимо.
   — Если это осуществится, значит, я потерял контакт с реальностью. Это не та Америка, что я знаю. У меня на такое не хватит сил. Я подам в отставку. И ты станешь шефом администрации.
   — Нет, Леон, ты должен остаться шефом администрации. Ты квалифицированный профессионал, тебе доверяют, а я… здесь никак не вписываюсь в картину. С моим происхождением я не смогу выступать, если потребуют публичной медицинской проверки.
   — Я знаю, ты рвался на мое место.
   — О, у меня и без этого забот полон рот. Сосик фыркнул.
   — Не втирай мне очки.
   — Правда, — сказал Оскар. — Это верно, я метил на ваше место, но теперь у меня другие дела. Вы видели ее, это Грета.
   — Кто? ? ?
   — Ученая, черт возьми! Доктор Пеннингер! Сосик взаправду удивился.
   — Что? Она? Да ей все сорок! Морда топором! Что с тобой, малыш? Не более двух месяцев назад у тебя сваливались штаны при виде журналисточки, которая поддерживала в прессе вашу предвыборную кампанию. И ты был до чертиков счастлив, что тебя с ней не засекли! А теперь эта?
   — Да, все верно. Эта. Сосик поскреб подбородок.
   — Совсем забыл, как это бывает в молодости… И из этого может выйти что-нибудь хорошее?
   — Нет, не может, — ответил Оскар. — Ничего хорошего, кроме плохого. Совсем плохого. Все еще хуже, чем вы думаете, все просто ужасно. Если нас застукают, мы оба лишимся работы. А она фанатичный трудоголик — наука единственный смысл ее существования. Хью обожает ее и хочет переманить к себе в какую-то сумасшедшую мозговую лабораторию, которую он строит в бывших соляных копях… Плюс, она слишком много пьет, у нее аллергия на обычный воздух, она на восемь лет меня старше. … И, ох, она к тому же еврейка. Хотя сейчас, по ряду причин, быть евреем — не слишком проблематично.
   Сосик тяжело вздохнул.
   — Хо! Так вот как обстоят дела!
   — Да, почти. За исключением одной вещи. Она — гений! Она уникальна и неповторима, она великолепна!
 
   Кевин Гамильтон пришел в гости к Оскару потолковать по-соседски. Кевин был человек с не отрегулированным режимом дня, он принес с собой пакет банановых чипсов, ореховое масло, сэндвич и шоколадку.
   — Политика в наши дни не имеет значения, — откровенно проинформировал он Оскара.
   — Я же не предлагаю тебе влезать в политику, Кевин. Я просто прошу присоединиться к моей команде и взять на себя обеспечение безопасности.
   Кевин высыпал в ладонь горсть банановых чипсов и одним махом отправил их в рот.
   — Ну ты же вроде сам этим занимаешься, зашибаешь бабки на этом…
   Оскар установил лэптоп на широком столе для совещаний.
   — У нас не так уж много времени, чтобы болтать о том о сем. Так что давай, выложим карты на стол. Понимаю, ты особый парень, но я тоже как-никак могу получать информацию из Сети. Список твоих правонарушений не помещается на экране. Десять лет ты жил на доходы, источники которых неизвестны. Твой отец был обвинен во вскрытии компьютерных паролей. Ты работаешь осведомителем в полиции, и вести наблюдение стало твоим увлечением. Я уверен, что ты как раз то, что мне нужно.
   — Мило с твоей стороны не упомянуть о моем происхождении, — заметил Кевин.
   Он отложил в сторону сэндвич и достал из портфеля старомодный лэптоп на батарейках. Древняя машина была перетянута тугими ремнями, на ней были видны наклейки, оставшиеся после путешествий.
   — Я никогда не говорю о таких вещах, — ответил Оскар.
   — Еще бы ты стал говорить о том, что я происхожу из этнического меньшинства! — заметил Кевин, глянув на экран. — Насколько я могу судить, ты вообще лабораторный продукт.
   — Признаю — виновен.
   — Да-а, моему папаше пришлось плохо, когда поломался его бизнес, однако твой был отличным гангстером. Повезло тебе, что федералы не любили потрошить голливудских звезд.
   — Ага, и фильмы у него были просто криминальные.
   — Ну ты, я вижу, крепкий орешек. Но я не гожусь в телохранители. Так, помогаю по-соседски. Я здесь хорошо пристроился, после многих лет кочевой жизни приятно иметь крышу над головой. Но ты ведь политик и у тебя множество врагов. Если я стану работать на парня вроде тебя, меня могут убить.
   — Дело в том, что это я хочу избежать насильственной смерти и плачу тебе за это деньги.
   — Ума не приложу, чего я вообще сижу и слушаю тебя, шеф. Но знаешь, готов признать, в чем-то мне твое предложение по душе. Люблю парней, которые знают, чего хотят, и прямо идут к цели. Что касается тебя, то… Думаю…
   «Пора разыгрывать следующую карту», — решил Оскар.
   — Слушай, я понимаю насчет твоего отца, Кевин. Многие порядочные люди пострадали, когда интеллектуальная собственность обесценилась. Мои друзья из окружения сенатора могли бы поговорить кое с кем насчет гранта за ущерб и клевету. Думаю, я мог бы что-нибудь для тебя сделать.
   — Ого, вот это было бы здорово! Знаешь, мой папаша был совсем неопытен в таких делах. Он вовсе не был похож на тех белых, какими их изображают ваши, — этакий расистский подход. А федералы просто взяли и обвинили его во всех грехах — в нарушении тайны информации и прочем. И он даже не сообразил представить против них в суд контробвинения в растрате.
   — Ему следовало нанять хорошего адвоката.
   — Кого именно? Его собственный адвокат смылся в Европу, как только запахло жареным. — Кевин вздохнул. — Я почти, что сам решил махнуть в Европу, а потом подумал… какого черта! Можно примкнуть, к кочующим по дорогам пролам, и это будет то же самое, что выехать в другую страну.
   — Ты не возражал бы против поездки в Техас? У тебя ничего не намечается здесь на Рождество? Мы бы могли сразу полететь туда.
   — Мне безразлично. Мне все равно, где быть, если я имею возможность подсоединиться к своему серверу.
   Хлопнула дверь, и через мгновение появилась Донна с пакетом, присланным по авиапочте.
   — Это мне? — радостно поинтересовался Кевин. Он вскрыл пакет складным швейцарским ножом. — Майонез! — с недоверчивым изумлением воскликнул он, вытаскивая здоровую банку без этикетки, наполненную густой белой массой. — Кажется, почти ручное производство. — Он бережно положил банку в свой безразмерный портфель.
   — Она приехала, — прошептала Донна Оскару.
   — Мне надо встретиться с гостьей, — объяснил тот Кевину.
   — Еще одной? — подмигнул Кевин. — А где та цыпочка, что выскочила в банном халате?
   — Ты не мог бы подойти ко мне завтра утром и сообщить твое решение?
   — Не-а, зачем мне приходить? Я уже все решил. Я согласен.
   — Правда?
   — Ага, это приятные перемены в моей мирной жизни. Я приступлю к работе сразу же. Ты там договорись с вашими сисадминами, а я гляну, что можно сделать для вас в Сети.

7.

   Жизни в Коллаборатории не хватало многих привлекательных возможностей, имевшихся в Бостоне. Оскар и Грета встретились в сломанном автомобиле на темной стоянке позади мастерской по ремонту транспортных средств. Место встречи выбрал Кевин Гамильтон. Кевин имел большой опыт устраивать встречи нужных людей внутри анонимных автомобилей. Кевин не был агентом Секретной службы, но он рос уличным мальчишкой и знал массу трюков и уловок.
   — Я боюсь, — призналась Грета.
   Оскар поправил пиджак, натянувшийся от неудобной позы. Автомобиль был настолько мал, что они сидели почти на коленях друг у друга.
   — Как ты можешь бояться аудитории? Ты же произносила речь по поводу получения Нобелевской премии в Стокгольме?
   — Но тогда я говорила о моей собственной работе! Об этом я могу говорить всегда и везде. Это совсем другое. Но ты хочешь, чтобы я встала перед правлением директоров и отчитала их. Перед большой толпой моих друзей и коллег. Я не гожусь для таких выступлений.
   — Как раз, наоборот, ты прекрасно подходишь. Ты идеально подходишь для этой роли. Я знал это с того момента, как тебя увидел.
   Грета пристально смотрела на экран лэптопа. Это был единственный освещенный предмет внутри мертвого авто, и его темноватый свет мягко подсвечивал их лица. Было два часа ночи.
   — Если здесь действительно так плохо, как ты думаешь, тогда бороться бесполезно. Мне надо уйти в отставку.
   — Нет, ты не должна уходить в отставку. Цель твоего выступления на собрании директоров — напротив, заставить их уйти! — Оскар взял ее за руку. — Ты не обязана говорить ничего, кроме того, что сама считаешь чистой правдой.
   — Ну, кое-что тут, безусловно, правда, так как я сама тебе об этом рассказывала. Но я никогда не намеревалась сообщать им вслух , что они должны уйти. И я не хотела бы с ними говорить таким образом. Такая речь — это жесткая политическая атака! Это не наука. Это не объективно.
   — Тогда скажи мне, как нужно с ними говорить. В конце концов, ты же умеешь выступать — ты из тех, кто умеет заставить аудиторию слушать. Давай обсудим по пунктам, что ты хочешь им сказать.
   Грета полистала текст на экране вверх и вниз и вздохнула.
   — Хорошо. Я думаю, самая тяжелая часть вот эта, где речь идет о положении ученых, о том, что они являются угнетенным классом. Вот: «Группа эксплуататоров должна быть убрана, с ней надо покончить». Ученые солидаризируются и требуют справедливости. Господи боже, да я просто не смогу такое выговорить! Это слишком радикально, это прозвучит как сумасшедшее требование!
   — Но вы на самом деле угнетенный класс! Это так и есть, это самая что ни на есть жгучая правда. Наука в какой-то момент взяла неверное направление, вся научная деятельность скатывается черт знает куда! Вы потеряли свою нишу в общественной жизни. Вы потеряли престиж, самоуважение и уважение других. Требования, которые вам сейчас предъявляют, невыполнимы. У вас больше нет интеллектуальной свободы. Вы находитесь в интеллектуальном рабстве.
   — Но это не превращает нас в «угнетенный класс». Мы элитные кадры, высокообразованные эксперты.
   — Ну и что? Вы в отвратительном положении! У вас нет никаких прав принимать решения относительно собственных исследований. Вы не контролируете расходы. У вас нет никаких гарантий обеспечения вас работой. У вас украли все ваши традиционные привилегии. Ваша старая высокая культура была сметена подчистую невежественными поверхностными подражателями. Вы техническая интеллигенция, верно, но вы играете на руку нахлебникам и коррумпированным политикам, тем, кто набивает карманы за ваш счет.
   — Как ты можешь так говорить? Посмотри на это удивительное место, в котором мы живем!
   — Милая, ты только думаешь, что это башня из слоновой кости. В действительности вы арендаторы трущоб.
   — Но никто так не считает!
   — Дело в том, что вас дурачили в течение многих лет» Ты умна, Грета. У тебя есть глаза и уши. Подумай о том, как вы живете. Подумай о том, как твои коллеги действительно должны жить. Всерьез подумай. Она замолчала.
   — Вперед, — сказал он. — Не стесняй себя во времени, обдумай это.
   — Это правда. Да, это правда, и это ужасно, и я стыжусь и ненавижу это. Но ведь это политика. У нас нет никаких средств справиться с этим.
   — Мы займемся этим, — сказал он. — Давай-ка пройдемся дальше по твоей речи.
   — Хорошо. — Она вытерла глаза. — Ладно, вот что для меня действительно больно и неприятно — сенатор Дугал. Я знаю, что он за человек, я общалась с ним долгое время. Конечно, он пил слишком много, но все мы делаем это в настоящее время. Он был не так плох, как остальные.
   — Люди не могут объединяться против абстракций, им нужно, чтобы их неприятности обрели конкретное лицо. В этом — то, как ты подаешь людей в политике, — ты должна выбрать цель, закрепить, олицетворить ее и поляризовать. Дугал отнюдь не единственный твой враг, но пусть тебя это не беспокоит. Остальные полезут из всех щелей, как только ты припрешь их к стенке.
   — Но он построил здесь все, он построил всю Лабораторию!
   — Он проходимец. У нас куча информации о нем — воз и маленькая тележка сведений о его незаконной деятельности. Никто не смел перечить ему, пока он был у власти. Но теперь, когда в судне обнаружилась течь и туда хлынула вода, крысы бегут с тонущего корабля. Там все — подкуп, вознаграждения, отмывание денег… Вот ты отвечаешь сейчас за Оборудование. Дугал и его близкие друзья снимали сливки с Оборудования в течение многих лет. У вас есть как юридическое, так и моральное обязательство предъявить ему претензии. И самое приятное, что в данный момент наезд на Дугала вам совершенно ничем не грозит. Он не может ничего вам сделать. Дугал — легкая часть задачи. — Оскар помолчал и добавил: — Вот кто меня на самом деле беспокоит, так это Хью.
 
   — Я не понимаю, зачем я должна поступать так гнусно…
   — Тебе нужна громкая проблема, а громких и не спорных проблем на свете не бывает. Насмешка — лучшее оружие радикала. Власть имущие могут выдержать все, кроме насмешки.
   — Это не для меня.
   — Давай сначала попробуем. Проведем эксперимент. Начни с одного или двух из тех подпевал и посмотри, как реагирует твоя аудитория.
   Она фыркнула.
   — Они ученые. Они не отвечают за подпольные махинации.
   — Отвечают и еще как! Ученые умеют драться, как сумасшедшие ласки. Взять хотя бы вашу собственную историю здесь, в Лаборатории! Когда Дугал все тут строил, он должен был купить голоса тех, кто его одобряет. Он нуждался в поддержке христианских организаций, раз собирался строить гигантскую генетическую лабораторию в Восточном Техасе, где традиционно уважают Библию. Именно поэтому Коллабораторий имеет собственный отдел креационистской науки. Это продолжалось шесть недель и сопровождалось кулачными драками, бунтами и поджогами! Они были вынуждены вызвать полицию штата Техас, чтобы восстановить порядок.
   — Ну, с созданием этого отдела все обстояло не так плохо.
   — Нет, это было ужасно. Ваше небольшое замкнутое общество постаралось выкинуть это из памяти, потому что было слишком стыдно вспоминать. И это еще не все. В следующем году восстали жители Буны, настоящий городской бунт… И фанатичные преследования в течение экономической войны. Федеральная «охота на ведьм» — поиски иностранных шпионов в научных рядах, — гиперинфляция и простые сотрудники Лаборатории, прозябающие на голодном пайке… Послушай, я не ученый, как ты. Я не принимаю на веру, что наука одни лишь благородные усилия. Я реально смотрю на вещи.
   — Хорошо, а я не политический деятель, как ты. Так зачем мне выкапывать уродливые скандалы?
   — Любимая, мы когда-нибудь поговорим подробнее о Золотой эпохе двадцатого века — о лысенковщине, атомном шпионаже, нацистских врагах и экспериментах с радиацией! А пока что давай придерживаться твоей речи.
   Она пристально смотрела на лэптоп.
   — Боже, совсем ужасно! Ты хочешь, чтобы я сократила наш бюджет и выкинула людей с работы!
   — Бюджет должен быть сокращен. И сокращен решительно. И людей надо по увольнять, их надо буквально вывозить грузовиками. За шестнадцать лет существования Лаборатория обросла огромным штатом бездельников-бюрократов. Надо разогнать этот ваш отдел Раскрутки — там одни только прихвостни Дугала, сплошные взяточники. Выгони этих трутней из Лаборатории и передай бюджет в руки настоящих исследователей. И особенно гони в шею полицию.
   — Я не могу гнать полицию. Это сумасшествие.
   — Полицию следует изгнать как можно быстрее. Создай свою собственную охрану. Если у тебя нет собственной полиции, ты идешь на поводу других. Полиция — ядро любого общества, и если она не на твоей стороне, тебе не удержать власть. Хью это понимает. Именно поэтому Хью держит полицейских. Они могут быть официально федералами, но они все у него в кармане.
   Автомобиль вдруг резко тряхнуло, раздался глухой удар и скрип.
   Оскар вскрикнул от неожиданности. Бесформенное черное животное, налетевшее на машину, заскребло когтями по капоту.
   Это — лемур, — сказала Грета. — Они ночные животные.
   Лемур смотрел сквозь ветровое стекло желтыми глазами, размерами и формой напоминавшими мячи для гольфа. Прижатые почти вплотную к стеклу протогума-ноидные руки придавали ему странно-серьезный вид.
   — Боже, что это! — вскрикнул Оскар. — Он напоминает кошмарный призрак Банко, что преследует тебя по ночам! И кому только могла взбрести в голову эта светлая идея? Дикие животные, гуляющие на свободе в научной Лаборатории? В этом нет ни малейшего смысла!
   — Они и в самом деле призраки, — сказала Грета. — Мы научились делать это здесь, и это кое-что значит.
   Она приоткрыла дверцу и, высунувшись наполовину наружу, замахала рукой.
   — Иди отсюда! Ступай прочь!
   Лемур неохотно растворился в темноте.
   Оскара прошиб холодный пот. Волосы встали дыбом, руки дрожали. Он мог фактически обонять собственный страх: острый запах феромонов. Он скрестил руки на груди, его била крупная дрожь, и он никак не мог ее унять: нынешним вечером он был предельно восприимчив.
   — Подожди минутку… Извини… Так на чем мы остановились?
   — Я не могу встать и начать требовать увольнения людей!
   — Не решай все заранее. Попробуй. Начни с того, что некоторых из прихвостней следует уволить и затем смотри, какой будет реакция. — Он перевел дыхание. — И помни о кульминационном моменте — в конце ты выкладываешь туза.
   — Это когда я сообщаю, что отказываюсь от моего собственного жалованья?
   — Да, думаю, что можно было бы пойти на добровольное сокращение примерно вполовину — даже это было бы хорошо, поскольку по моим прикидкам бюджет Коллаборатория следует урезать в два раза. Но более сильное впечатление произведет полный отказ от зарплаты. Ты отказываешься брать правительственные деньги, пока Лаборатория не будет преобразована. Это финал выступления, он покажет, что ты действительно серьезно настроена, это станет событием. Тогда ты сядешь на место, и будешь наблюдать дальнейший фейерверк.
   — Ага, я сяду, и директор уволит меня, не сходя с места.
   — Нет, не уволит. Не посмеет. Он никогда не был самостоятельным человеком, и он просто недостаточно умен, чтобы быстро отреагировать. Он будет выжидать. Выкинуть директора из офиса — не проблема. Следующий большой шаг — посадить тебя на директорское место. И самое сложное — удержаться на должности достаточно долго, чтобы успеть протолкнуть некоторые реальные реформы.
   Грета вздохнула.
   — И затем, наконец, когда-нибудь я смогу заняться работой в моей Лаборатории?
   — Вероятно. — Он сделал паузу. — Нет, конечно, сможешь. Если ты в самом деле этого захочешь.
   — На что я буду жить, не получая жалованья?
   — У тебя сохранилась твоя Нобелевская премия. У тебя осталась большая груда шведских крон, которую ты даже не трогала.
   Она нахмурилась.
   — Я думала купить новое оборудование, но люди в Лаборатории не позволили бы мне этого.
   — Хорошо, это твоя проблема. Но в первую очередь надо уволить всех тех жалких ублюдков!
   Она закрыла лэптоп.
   — Да, это серьезно. После такого выступления поднимется страшный шум и ужасная вонь. Кое-что случится.
   — Надо, чтобы что-нибудь случилось. Именно поэтому мы делаем все это.
   Она с тревогой повернулась на месте, задев его коленом.
   — Я всего лишь хочу правды. Не политики. Просто правды.
   — Это честная политическая речь! Все, что ты скажешь, может быть подтверждено документами.
   — Это честно относительно всего, что не касается нас с тобой. Честно, но не в отношении тебя и меня.
   Оскар медленно выдохнул. Он ожидал этого вопроса.
   — Да, ты права — это та цена, которую мы должны заплатить за успех. Послезавтра мы начинаем нашу кампанию. Даже с самыми чистыми намерениями и желаниями мы больше не сможем встречаться с тобой наедине. До этого мы могли урвать момент, мы могли встречаться в Бостоне или в Луизиане без риска навлечь на себя неприятности, и это было прекрасно. Но отныне у нас больше не будет такой возможности. Сегодня — последний раз, когда ты и я встретились друг с другом наедине. Меня даже не будет на твоем завтрашнем выступлении. Нельзя производить впечатление, будто я подталкиваю тебя.
   — Но людям все известно относительно нас. Многие знают. Я хочу, чтобы люди знали.
   — Все политические лидеры ведут двойную жизнь. Публичную и частную. Это не лицемерие. Это действительность.
   — А что, если нас разоблачат?
   — Ну, есть два способа разрешить ситуацию. Мы можем все отрицать. Это самый простой и самый легкий способ — отрицать все и предоставить им собирать доказательства. Другой вариант — разыграть таких скромных голубков, говорить, что мы польщены их попыткой нас свести. Мы можем немного поиграть в такую игру, быть при этом сексуальными и очаровательными. Это старый голливудский способ. Правда, это довольно опасная игра, но я в ней поднаторел, мне самому этот способ кажется предпочтительней.
   Некоторое время она молчала. Потом спросила:
   — А ты не будешь скучать без меня?
   — Без тебя? Что значит без тебя? С этого момента я — менеджер твоей кампании. Ты теперь — самое главное в моей жизни! Ты — мой кандидат!