Страница:
В качестве исходной точки своего сан-лоренсийского путешествия я избрал грязный городишко Минатитлан на реке Коацакоалькос. В Минатитлане мексиканское правительство построило завод по очистке местной нефти. Неподалеку от нефтеочистительного завода у набережной стоят на якоре несколько суденышек, обеспечивающих сообщение по многочисленным рукавам реки. Раз в два дня вверх по реке Коацакоалькос отплывает тихоходная баржа с пышным названием «Янки Клиппер». Она могла бы доставить меня в Сан-Лоренсо за несколько песо. Но хотя мне приходится беречь каждый сентаво, я отдал предпочтение узкому каноэ с бензиновым моторчиком. Впрочем, то время, которое я сэкономил благодаря более быстрому плаванию, было растрачено до последней минуты, пока я в течение нескольких часов торговался о плате с Армандо - так звали капитана, матроса и штурмана лодки в одном лице.
Наконец мы все-таки подняли якорь, и зеленая лодка понесла меня против течения могучей тропической реки. Выше Минатитлана Коацакоалькос широко разливается. Я смотрю в ее коричневую болотисто-грязную воду. На глади реки отражаются тяжелые тучи, закрывающие солнце. Они похожи на замки. К счастью, дождя нет, хотя сейчас и период дождей. (Да, пока дождь не идет. Но позднее, в Сан-Лоренсо, дождь порядком меня измучил.)
Минатитлан, отправной пункт моего путешествия за тайнами Сан-Лоренсо, прощается со мной высокой трубой нефтеочистительного завода, обстреливающей город черным дымом. Выдыхающая дым труба медленно исчезает вдали, Минатитлан остается за поворотом реки, и я сразу, без всякого перехода, оказываюсь в совершенно ином мире. Сначала нас сопровождают по берегам просторы саванн, позже болотистые джунгли. Вскоре мы минуем слияние рек Успанапы и Коацакоалькос.
В 80 километрах от Минатитлана Коацакоалькос раздваивается, обтекая большой низкий остров Такамичапа. В истории индейской Америки этот остров занимает особое место. Здесь родилась и жила со своим племенем Марина - известная возлюбленная завоевателя Мексики Эрнандо Кортеса. Теперь мы плывем по левому рукаву Коацакоалькос. Через несколько километров рукав снова раздваивается. На сей раз Армандо выбирает самое западное ответвление - Рио-Чикито. Именно сюда, на левый берег Рио-Чикито, в 1936 году, после страшных наводнений, совершенно опустошивших Такамичапу, переселились люди с этого острова. Они начали обрабатывать земли, которые когда-то принадлежали ныне уже покинутой асьенде Сан-Лоренсо. Поскольку земля здесь более плодородна, чем на Такамичапе, а разлив бурной реки никогда не затопляет высокий берег у Сан-Лоренсо, выходцы с острова живут в этих местах и поныне.
Вскоре после того, как заброшенная асьенда предоставила приют бывшим обитателям острова Такамичапы, в убогую деревню на берегу реки пришел первый учитель. Тогда у власти в Мексике находилось прогрессивное правительство Карденаса, проявлявшее большую заботу о просвещении деревенских жителей. Этот первый, сам не слишком образованный просветитель сан-лоренсийцев обратил внимание на каменные памятники, которые переселенцы время от времени находили на своих землях, и окрестил новую деревню Теночтитланом. Очевидно, он предполагал, что именно здесь находилась знаменитая столица ацтеков.
Благодаря ошибке учителя та часть поселения, которая расположена прямо на высоком берегу реки, до сих пор носит название Теночтитлан. Само поселение Сан-Лоренсо, находящееся на небольшой, приподнятой над окрестностями месете, которая, видимо, была сердцем этого доколумбова центра, лежит на расстоянии 2,5 километра к юго-западу от Теночтитлана. Наконец, третье маленькое поселение, входящее в состав этой деревни, - Пуэрто-Нуэво расположено в километре к востоку. Важные археологические находки были сделаны на территории всех трех поселений. Но для меня не подлежит сомнению, что три - три с половиной тысячи лет назад все эти нынешние поселения составляли единый ольмекский город.
Итак, свой путь в Сан-Лоренсо я заканчиваю в Теночтитлане, прибрежной части этой древней индейской метрополии. Деревенька разглядывает реку с высокого берега. К воде спускаются лишь полунагие прачки, а также, естественно, теночтитланские рыбаки, получающие из Рио-Чикито дополнение к своему весьма скудному рациону.
Десятки малых маундов, на которых расположены примитивные хижины обитателей Сан-Лоренсо, убеждают меня, что я нахожусь в обширной археологической зоне. Я посещаю некоторые жилища, разыскивая местного проводника, одного из членов разветвленного рода Каманов, к которому мне советовал обратиться мой приятель из Халапы, главного города Веракруса, Франсиско Беверидо. В Халапе, в тамошнем археологическом музее, я готовился к путешествию в Сан-Лоренсо. Наряду с Франсиско Беверидо, наиболее ценные сведения мне сообщил геолог д-р Альфонсо Медельин Сениль. Профессор Медельин Сениль, собственно, был единственным человеком, который уже в силу своего поста директора археологического музея штата Веракрус несколько раз посетил Сан-Лоренсо после того, как Мэтью Стерлинг и его маленькая группа окончательно покинули заброшенную деревеньку на Рио-Чикито.
Медельин Сениль попытался перенести в музей, которым он руководил, большинство известных в то время сан-лоренсийских монументов. Но, как я убедился, об этой попытке он вспоминает без особой радости. А позднее мне стало известно, по какой причине. Жители Сан-Лоренсо полагали, что каменные головы, каменные ягуары и вообще все удивительные камни, которые они время от времени находили под верхним слоем земли на своих маленьких полях, являются их собственностью, так же как получаемая с этих полей фасоль. И, следовательно, никто, даже директор археологической службы штата, не имеет права отнимать «их камни». Купить - да. Но просто так увезти! Ни за что! Одно из посещений Сан-Лоренсо вообще могло стать последней поездкой профессора. К счастью, до деревни вовремя добралась спасательная экспедиция мексиканской армии. Под дулами автоматов разъяренные крестьяне отступили и выдали солдатам Медельина Сениля, которого собирались линчевать. Но для дальнейших раскопок в окрестностях деревни обстановка была весьма неблагоприятной.
И все-таки уже через несколько лет в Сан-Лоренсо направился еще один житель Халапы - упомянутый выше мой друг Франсиско Беверидо, в ту пору студент последнего курса отделения археологии Халапского университета. Беверидо был единственным мексиканцем, приглашенным участвовать в американской экспедиции, которая намеревалась основательно изучить загадки трехтысячелетнего поселения. Так как я уже давно переписываюсь с Франсиско Беверидо и во время своего последнего посещения Халапы я долго гостил у него, то по рассказам очень хорошо представил себе, как протекало и к каким результат привело это до сего времени самое продуманное и, несомненно, самое интенсивное исследование ольмекской области.
Вдохновителем и организатором экспедиции был профессор Йельского университета, американский археолог Майкл Д. Ко. В течение трех последующих сезонов вместе с ним в Сан-Лоренсо работало более десятка американских ученых - уже не только археологов, но также зоологов и ботаников. Был среди них и один инженер-картограф. Звали его Рей Кротсер, позднее я хотел бы упомянуть о нем особо. Разумеется, при раскопках в Сан-Лоренсо помогало и все мужское население деревни. К одному из местных участников этого большого предприятия и адресовал меня Франсиско Беверидо.
Я очень удивился, когда мой туземный гид по сан-лоренсийским археологическим памятникам первым делом привел меня в местную школу. Мятежные обитатели Сан-Лоренсо - Теночтитлана, некогда едва не убившие профессора Медельина, добились-таки у федерального правительства вознаграждения за «свои камни»! Им построили прекрасную современную школу. К сожалению, сейчас в школьном здании все уже пришло в упадок, а сан-лоренсийский школьный сторож, который должен был бы заботиться о его сохранности, предпочитает за соответствующее вознаграждение показывать немногочисленным пришельцам несколько ольмекских скульптур, помещенных Ко на школьном дворе. Одна из них меня особенно заинтересовала. По всей видимости, она изображает участника ритуальной игры в мяч, напоминающей баскетбол (ее, следовательно, тоже изобрели «ягуарьи индейцы»). У статуи нет рук. Вместо них по обеим сторонам корпуса я вижу большие округлые отверстия. И у меня не остается никаких сомнений: у игрока были подвижные руки, которым можно было придать произвольное положение. Кроме этой совершенно уникальной статуи ольмекского спортсмена, на школьном дворе выставлены и некоторые другие весьма примечательные скульптуры, найденные экспедицией Ко на территории этих трех поселков. Другие скульптуры до сих пор остаются в главном центре ольмекской метрополии - на примерно километровой террасе, поднимающейся над окрестной саванной.
На этом природном столе, пересеченном в нескольких местах невысокими «гребнями» и «ущельями», Стерлинг нашел в 1945 году те 15 статуй, которые дали повод для первого обследования Сан-Лоренсо. Все статуи лежали тогда у подножия «гребней» и во «впадинах». Но во времена Стерлинга всю террасу покрывал невысокий кустарник. А поскольку как раз эта возвышенность, очевидно, была «городищем» сан-лоренсийского комплекса, Ко приказал вырубить кустарник. За несколько месяцев сан-лоренсийские мачетерос очистили месету. И тогда Рей Кротсер подошел к своему теодолиту и начал составлять детальный план всей территории. Работа эта была изнурительная, но усилия, затраченные на нее, себя оправдали. План Кротсера не только в совершенно новом свете представил Ко и, собственно, всякому, кто интересуется историей и культурой индейской Америки, сан-лоренсийскую террасу, но и рассказал о ее обитателях - «ягуарьих индейцах».
Оказалось, что вся месета, эти «гребни» и «ущелья», на самом деле не создание природы, а гигантское творение человека, не имеющее в Америке никаких аналогий. Например, гребень «С» является зеркально точным повторением противолежащего ему гребня «О». Дублируется каждая деталь. То же относится и к двум другим, еще более могучим валам, занимающим южную часть месеты. Точно так же и пространства между отдельными валами, со всей очевидностью, упорядочены по определенному плану.
Наряду с «гребнями» и «впадинами», истинное назначение которых ним пока не известно, мы находим на месете 20 «маленьких озер», названных Беверидо «лагунами». Но когда Рей Кротсер измерил эти «лагуны», оказалось, что их, бесспорно, создали люди. Две из них до сих пор имеют форму совершенно точного шестигранника. Открытие Кротсера навело Ко на мысль заглянуть внутрь одной из этих странных «лагун». Он попробовал сделать это. И результат? Оказалось, что все дно «лагуны» выложено какими-то «стандартными панелями», изготовленными из вулканического туфа. Я пытаюсь как-то объяснить назначение этих странных водоемов. Может быть, культ воды, водяных божеств? Право, не знаю. Ко в этой связи вспоминает бассейны храмов Древней Индии и Цейлона, где во время религиозных празднеств очищались верующие.
Открытие сан-лоренсийских водоемов было дополнено открытием каких-то каналов, проложенных на глубине нескольких метров под поверхностью. Магистраль была создана из небольших базальтовых блоков в форме буквы «У». Согласно измерениям Рея Кротсера, главная линия имела протяженность 558 футов. Канализация! Три тысячи лет тому назад! Если для вышеупомянутых «лагун» я еще мог бы при случае найти какое-то понятное нам назначение, то какой цели служила канализационная система Сан-Лоренсо, мне вообще неясно. Кому и зачем могло понадобиться искусственно орошать этот город, так щедро поливаемый дождями? Или? Или, может быть, я вижу остатки древней осушительной системы? Но с осушением этих мест не справилась бы и современная техника.
Для чего же «ягуарьи индейцы» создали это непонятное сооружение? Возможно, с единственной целью - оказать почести богам дождя? Но я полагаю, что канализация - слово «канализация» мне, разумеется, следует поместить в кавычки - каким-то образом должна быть связана с сан-лоренсийскими «лагунами». Между тем инженер Кротсер, который после завершения работы над картой занялся обследованием водных сооружений ольмеков, ни в одной из «лагун» не нашел соединения с этими каналами.
Пока Рей Кротсер искал каналы ольмеков, остальные участники экспедиции извлекали из земли одну ольмекскую статую за другой. Перед завершением трехлетней работы в Сан-Лоренсо их посетили неожиданные гости. В деревню прибыли два физика - представители фирмы «Varia Assoociates» из Пало-Альто в Калифорнии. Эта фирма производит различные сложные технические приспособления для археологов. И свое новейшее изобретение - цезиевый магнитометр - фирма хотела опробовать именно здесь, в Сан-Лоренсо.
Магнитометры устанавливают отклонения напряжения магнитного поля над различными местами земной поверхности. Эти отклонения, или аномалии, указывают на присутствие в почве чужеродных предметов. Прибор, который привез в Сан-Лоренсо д-р Шелдон Брейнер, основан на применении цезия. В цезиевой камере магнитометра, с виду похожей на банку сгущенного молока, магнитные импульсы преобразуются в звуковые сигналы. Сила их соответствует величине аномалий. До тех пор цезиевый магнитометр еще никогда не испытывался американскими археологами. Причем на вид этот очень сложный прибор выглядит весьма просто, можно даже сказать, несолидно. И верно - банка сгущенного молока на удочке.
Шелдон Брейнер добрался до Сан-Лоренсо утром. А после полудня он отправился со своей «удочкой» в первый обход. Франсиско Беверидо вспоминает, с каким недоверием, почти с насмешкой наблюдали ветераны трех сан-лоренсийских сезонов за американским физиком и его потешным прибором. Но тут магнитометр запищал и указал на первую аномалию. И физик попросил - попробуйте копать здесь. Потом магнитометр запищал во второй, в третий и до вечера еще в четвертый раз. Землекопы четыре раза вонзали кирки в землю. И всякий раз с успехом! Всюду, где указал Шелдон Брейнер, были найдены какие-нибудь ольмекские памятники, иногда - поврежденные, иногда - совершенно целые. Самой прекрасной находкой Брейнера была великолепно сохранившаяся статуя «человека-ягуара».
Физики со своими приборами пробыли в Сан-Лоренсо всего несколько дней. Но триумф их был полным. Тайные насмешники забыли свои предубеждения, и если кто-нибудь из них готовится вернуться в Сан-Лоренсо, то наверняка тайком изучает дома принципы магнитометрии.
Впрочем, исследователи, с магнитометром и без него прочесывавшие сан-лоренсийскую месету, искали не только скульптурные работы «ягуарьих индейцев», но изучали и все органические остатки, обнаруженные поблизости от них. Ими также занимались физики, которые теперь с помощью радиокарбонных анализов могут весьма точно определять возраст находки. Все образцы с радиоактивным углеродом С14, которые брались на пробу, показали, что строители «гребней» и «лагун» сан-лоренсийской месеты пришли на Рио-Чикито около 1200 года до н. э. и жили здесь примерно до 900 года до н. э.
Свою высокую культуру создатели каменных статуй принесли в Сан-Лоренсо уже в готовом виде. Немногочисленное примитивное местное население, обитавшее в окрестностях месеты до прихода «ягуарьих индейцев», было покорено завоевателями Сан-Лоренсо. После этого в течение целых 300 лет овеянный славой ольмекский культурный центр жил полнокровной жизнью. Бог-ягуар покровительствовал городу, и в конце второго тысячелетия до нашей эры его почитатели, видимо, создали здесь главный центр своего ягуарьего мира. Долголетнее исследование Сан-Лоренсо показало, что в ольмекской столице в конце второго - начале первого тысячелетия до нашей эры было примерно 5 тысяч жителей. Следовательно, уже тогда Сан-Лоренсо был не только церемониальным культовым центром, но и настоящим городом в прямом смысле слова. Это был первый, древнейший город индейской Америки, а в свое время и один из самых больших городов мира, если вообще не самый большой. Впрочем, настоящее название его нам неизвестно, точно так же, как не знаем мы и подлинного имени его строителей.
Создание этого города и найденные произведения ольмеков свидетельствуют о том, насколько могучей и жизнеспособной была ольмекская культура. И нужно добавить еще следующее: в Сан-Лоренсо, так же как и в классический город «ягуарьих индейцев» Ла-Венту, весь материал для ваяния и строительства приходилось привозить. И так же, как позднее в Ла-Венте, здесь, в Сан-Лоренсо, для обеспечения этих весьма значительных по объему работ была необходима сложная, несомненно, уже государственная организация. «Ягуарьи индейцы», очевидно, должны были иметь и свое «ягуарье государство». Влияние его наверняка охватывало обширную зону. Ведь правители ольмекской «империи» должны были сгонять на строительство «гребней» и «лагун» месеты тысячи рабочих с весьма далеких окрестностей города.
И в ольмекской «империи» слава одних росла, разумеется, за счет подневольного, изнурительного труда других. Но вот неожиданно грянул гром. Стирлинг обнаружил все найденные им статуи не на «гребнях» месеты, а на их склонах и во впадинах между ними. А в результате позднейших обследований экспедиции Ко было с полной достоверностью доказано, что статуи не упали на плато с «гребней» под воздействием сил природы, а были сброшены. И не только сброшены. Мятежники, имя которых нам также, разумеется, неизвестно, в буквальном смысле слова «казнили» большинство ольмекских статуй - отсекли им головы. Так, и ольмекский игрок в мяч, выставленный во дворе местной школы, тоже стоит теперь без головы. А поскольку гигантские головы, естественно, нельзя было отрубить, то их лица были изуродованы шрамами.
Особенно же меня поразило то обстоятельство, что ольмекские памятники были не только обезображены восставшими, но и их сверхъестественное могущество, в которое тогда, конечно, верили, было ликвидировано с помощью специальных религиозных обрядов. Так что разрушения не были следствием разбушевавшихся революционных страстей, а осуществлялись как продуманная акция. К примеру, упомянутый выше обезглавленный игрок в мяч после казни был уложен в простую, явно выстроенную специально для этой цели неприхотливую «усыпальницу», выложенную красной глиной, а потом засыпан. В самом начале работы экспедиции в Сан-Лоренсо Диль, помощник Ко, нашел два других, тоже намеренно поврежденных ольмекских памятника. Они стояли «вниз головой» на нескольких ритуальных топорах, которые так почитались в ольмекских городах.
Восстание тех, кто в Сан-Лоренсо и его окрестностях работал на «ягуарьих индейцев», было, очевидно, успешным. И около 900 года ольмекам пришлось покинуть свой великолепный город, первый настоящий город индейской Америки. Вскоре не слишком далеко от этих мест возникает вторая столица «ягуарьих индейцев», нынешняя Ла-Вента. А поскольку время, когда был покинут Сан-Лоренсо, и время, когда была основана Ла-Вента, стиль памятников обоих городов, религиозные представления их обитателей совершенно совпадают, я убежден, что строителями Ла-Венты и были изгнанные из Сан-Лоренсо ольмекские властители. В Ла-Венте «ягуарьи индейцы» создали затем «вторую ольмекскую империю»
Итак, мы знаем, куда ушли «ягуарьи индейцы» из Сан-Лоренсо. Но тут есть и другой вопрос - собственно, еще более важный: откуда ольмеки пришли в Сан-Лоренсо? Где они жили до этого? Ведь их культура, их религиозные представления, блестящее мастерство их ваятелей - все это сформировалось где-то в ином месте. Но где же? На этот вопрос пыталось ответить уже несколько видных американистов. Одни искали прародину «ягуарьих индейцев» в Центральной Мексике, другие - в штатах Герреро и Морелос на побережье Тихого океана. Однако я думаю, что правы те, кто ищет отчий край ольмеков именно здесь, в южном Веракрусе и северном Табаско.
Но это еще слишком широкое определение. Первоначальная племенная территория «ягуарьих индейцев» находилась, по-видимому, вблизи гор Лос-Тустлас, там, где я начал свое путешествие по стране ольмеков. Из всех своих городов именно сюда всякий раз возвращались «ягуарьи индейцы» за материалом для скульптур, который на их первоначальной родине был всегда под рукой и который они поэтому научились с таким совершенством обрабатывать. В данной связи мне вспоминается еще кое-что - и опять-таки это пирамида. На сей раз самая древняя в истории индейской Америки - ла-вентская! У нее весьма необычные очертания и горизонтальная проекция. Человек, впервые начертивший ее, - калифорнийский профессор Хейзер - перелетал однажды на маленьком самолете через тустласские горы. И вдруг он понял, что конус ла-вентской пирамиды в точности повторяет, в буквальном смысле слова отражает, как в зеркале, форму тустласских вулканов. Следовательно, ольмеки просто, как это прекрасно сказал Ко, принесли в новую столицу вместе с первой индейской пирамидой кусочек старой родины.
Очевидно, у подножия тустласских гор находились и древнейшие поселения «ягуарьих индейцев». Однако могло случиться, что их все до одного, как Помпеи, залили потоки лавы из многочисленных, еще до недавнего времени действовавших вулканов, и мы, пожалуй, никогда не узнаем в истинном виде самых первых шагов самой первой высокой культуры Америки. А жаль. Хотя бы потому, что во всей мировой истории известно лишь малое число подобных культур. Высоких культур, которые не были бы ученицами, наследницами, продолжательницами других высоких культур. Ольмеки же были такими первыми из первых. Вот еще одна причина, почему я хотел с ними познакомиться, почему я совершил путешествие за «птичьим человеком», древнейшей стелой и обезглавленными статуями. А также путешествие к древнейшей пирамиде Америки.
Итак, древнейшая ольмекская пирамида стоит в Ла-Венте. А древнейшая, уже, несомненно, майяская пирамида находится в Вашактуне. (Она была построена около 325 года н. э.)
И углы отдельных ее ступеней украшают 18 масок ягуара! Только позднее ягуар постепенно исчезает из майяского мира. Мужественную мощь ла-вентских памятников сменяет затем утонченная архитектура первых больших городов майяского Древнего царства. Но самый прекрасный из них - чиапаское Паленке - майяские мастера, теперь уже самостоятельно, создают только спустя несколько столетий. При этом Паленке расположено неподалеку от Ла-Венты и отделено от нее одним только непроходимым Лакандонским девственным лесом.
Глава 4. ПИРАМИДЫ В ДЖУНГЛЯХ
Я простился со столицей «ягуарьих индейцев» и вообще с ольмеками и теперь еду к тем, кто пришел после «ягуаров» и, развивая традиции ольмекской культуры, создал самую высокую, самую блестящую культуру индейской Америки - культуру майяскую. Автобус везет меня по единственному шоссе, которое ведет через табасканские трясины к городку Теапе, исходному пункту моей вылазки за сокровищами майяских городов, скрытых в Лакандонских джунглях.
Позднее, когда я перевалил через центральноамериканские Кордильеры, возвращаясь от индейцев племен цельталь, соке и цоциль, которых посетил на юго-западных склонах сьерры Чиапа, мне довелось еще раз ехать по этому шоссе. Теапа - важный перевалочный пункт для каждого, кто направляется к индейцам центральноамериканских Кордильер. Меня же сейчас интересуют майя. Но в данный момент - не те бедные, доведенные до жалкого состояния майя, которые возделывают ныне земли своих предков, а те, что 10 или 15 столетий тому назад построили свои метрополии, великолепные города, затмившие все другие архитектурные памятники индейской Америки. Майяские города находятся в двух достаточно резко отличающихся друг от друга областях Центральной Америки. Первая из них, куда я и направляюсь, - это обширная территория центральноамериканских Кордильер, местами достигающих значительной высоты (например, селения племен цельталь и цоциль, также относящихся к майяской языковой семье, зачастую расположены на высоте более двух тысяч метров).
Через всю эту область течет важнейшая река всей майяской истории - знаменитая Усумасинта. По обоим ее берегам простирается столь же знаменитый дикий и непроходимый Лакандонский девственный лес. К области джунглей в бассейне Усумасинты прилегает так называемый Петен, небольшое и невысокое плато, на котором в I или II веке н. э. возник первый каменный город индейцев майя.
Этот древнейший период майяской истории мы называем периодом Древнего царства. Древнее царство (оговоримся, что это лишь название одного из периодов Майяской истории, а вовсе не название государства) кончается где-то в IX или X веке, когда майя покидают последний из своих великолепных городов на берегах животворной реки и переселяются в новую область, которая теперь уже навсегда станет их отчим краем, - на Юкатан. И на Юкатане я увидел множество столь же великолепных городов: Чичен-Ицу, Кабах, Ушмаль, Цибильчальтун, Сайиль, Тулум и другие. Но свое путешествие за сокровищами майяских городов я хочу построить в той же последовательности, по тем же вехам, которые определили путь майя во времени и пространстве. Поэтому я сначала направляюсь в Лакандонские джунгли, к Усумасинте, в города Древнего царства. Самый прекрасный из них и более всего вызывающий восхищение - Паленке. К тому же он расположен неподалеку от единственной железной дороги, идущей через Теапу.
Наконец мы все-таки подняли якорь, и зеленая лодка понесла меня против течения могучей тропической реки. Выше Минатитлана Коацакоалькос широко разливается. Я смотрю в ее коричневую болотисто-грязную воду. На глади реки отражаются тяжелые тучи, закрывающие солнце. Они похожи на замки. К счастью, дождя нет, хотя сейчас и период дождей. (Да, пока дождь не идет. Но позднее, в Сан-Лоренсо, дождь порядком меня измучил.)
Минатитлан, отправной пункт моего путешествия за тайнами Сан-Лоренсо, прощается со мной высокой трубой нефтеочистительного завода, обстреливающей город черным дымом. Выдыхающая дым труба медленно исчезает вдали, Минатитлан остается за поворотом реки, и я сразу, без всякого перехода, оказываюсь в совершенно ином мире. Сначала нас сопровождают по берегам просторы саванн, позже болотистые джунгли. Вскоре мы минуем слияние рек Успанапы и Коацакоалькос.
В 80 километрах от Минатитлана Коацакоалькос раздваивается, обтекая большой низкий остров Такамичапа. В истории индейской Америки этот остров занимает особое место. Здесь родилась и жила со своим племенем Марина - известная возлюбленная завоевателя Мексики Эрнандо Кортеса. Теперь мы плывем по левому рукаву Коацакоалькос. Через несколько километров рукав снова раздваивается. На сей раз Армандо выбирает самое западное ответвление - Рио-Чикито. Именно сюда, на левый берег Рио-Чикито, в 1936 году, после страшных наводнений, совершенно опустошивших Такамичапу, переселились люди с этого острова. Они начали обрабатывать земли, которые когда-то принадлежали ныне уже покинутой асьенде Сан-Лоренсо. Поскольку земля здесь более плодородна, чем на Такамичапе, а разлив бурной реки никогда не затопляет высокий берег у Сан-Лоренсо, выходцы с острова живут в этих местах и поныне.
Вскоре после того, как заброшенная асьенда предоставила приют бывшим обитателям острова Такамичапы, в убогую деревню на берегу реки пришел первый учитель. Тогда у власти в Мексике находилось прогрессивное правительство Карденаса, проявлявшее большую заботу о просвещении деревенских жителей. Этот первый, сам не слишком образованный просветитель сан-лоренсийцев обратил внимание на каменные памятники, которые переселенцы время от времени находили на своих землях, и окрестил новую деревню Теночтитланом. Очевидно, он предполагал, что именно здесь находилась знаменитая столица ацтеков.
Благодаря ошибке учителя та часть поселения, которая расположена прямо на высоком берегу реки, до сих пор носит название Теночтитлан. Само поселение Сан-Лоренсо, находящееся на небольшой, приподнятой над окрестностями месете, которая, видимо, была сердцем этого доколумбова центра, лежит на расстоянии 2,5 километра к юго-западу от Теночтитлана. Наконец, третье маленькое поселение, входящее в состав этой деревни, - Пуэрто-Нуэво расположено в километре к востоку. Важные археологические находки были сделаны на территории всех трех поселений. Но для меня не подлежит сомнению, что три - три с половиной тысячи лет назад все эти нынешние поселения составляли единый ольмекский город.
Итак, свой путь в Сан-Лоренсо я заканчиваю в Теночтитлане, прибрежной части этой древней индейской метрополии. Деревенька разглядывает реку с высокого берега. К воде спускаются лишь полунагие прачки, а также, естественно, теночтитланские рыбаки, получающие из Рио-Чикито дополнение к своему весьма скудному рациону.
Десятки малых маундов, на которых расположены примитивные хижины обитателей Сан-Лоренсо, убеждают меня, что я нахожусь в обширной археологической зоне. Я посещаю некоторые жилища, разыскивая местного проводника, одного из членов разветвленного рода Каманов, к которому мне советовал обратиться мой приятель из Халапы, главного города Веракруса, Франсиско Беверидо. В Халапе, в тамошнем археологическом музее, я готовился к путешествию в Сан-Лоренсо. Наряду с Франсиско Беверидо, наиболее ценные сведения мне сообщил геолог д-р Альфонсо Медельин Сениль. Профессор Медельин Сениль, собственно, был единственным человеком, который уже в силу своего поста директора археологического музея штата Веракрус несколько раз посетил Сан-Лоренсо после того, как Мэтью Стерлинг и его маленькая группа окончательно покинули заброшенную деревеньку на Рио-Чикито.
Медельин Сениль попытался перенести в музей, которым он руководил, большинство известных в то время сан-лоренсийских монументов. Но, как я убедился, об этой попытке он вспоминает без особой радости. А позднее мне стало известно, по какой причине. Жители Сан-Лоренсо полагали, что каменные головы, каменные ягуары и вообще все удивительные камни, которые они время от времени находили под верхним слоем земли на своих маленьких полях, являются их собственностью, так же как получаемая с этих полей фасоль. И, следовательно, никто, даже директор археологической службы штата, не имеет права отнимать «их камни». Купить - да. Но просто так увезти! Ни за что! Одно из посещений Сан-Лоренсо вообще могло стать последней поездкой профессора. К счастью, до деревни вовремя добралась спасательная экспедиция мексиканской армии. Под дулами автоматов разъяренные крестьяне отступили и выдали солдатам Медельина Сениля, которого собирались линчевать. Но для дальнейших раскопок в окрестностях деревни обстановка была весьма неблагоприятной.
И все-таки уже через несколько лет в Сан-Лоренсо направился еще один житель Халапы - упомянутый выше мой друг Франсиско Беверидо, в ту пору студент последнего курса отделения археологии Халапского университета. Беверидо был единственным мексиканцем, приглашенным участвовать в американской экспедиции, которая намеревалась основательно изучить загадки трехтысячелетнего поселения. Так как я уже давно переписываюсь с Франсиско Беверидо и во время своего последнего посещения Халапы я долго гостил у него, то по рассказам очень хорошо представил себе, как протекало и к каким результат привело это до сего времени самое продуманное и, несомненно, самое интенсивное исследование ольмекской области.
Вдохновителем и организатором экспедиции был профессор Йельского университета, американский археолог Майкл Д. Ко. В течение трех последующих сезонов вместе с ним в Сан-Лоренсо работало более десятка американских ученых - уже не только археологов, но также зоологов и ботаников. Был среди них и один инженер-картограф. Звали его Рей Кротсер, позднее я хотел бы упомянуть о нем особо. Разумеется, при раскопках в Сан-Лоренсо помогало и все мужское население деревни. К одному из местных участников этого большого предприятия и адресовал меня Франсиско Беверидо.
Я очень удивился, когда мой туземный гид по сан-лоренсийским археологическим памятникам первым делом привел меня в местную школу. Мятежные обитатели Сан-Лоренсо - Теночтитлана, некогда едва не убившие профессора Медельина, добились-таки у федерального правительства вознаграждения за «свои камни»! Им построили прекрасную современную школу. К сожалению, сейчас в школьном здании все уже пришло в упадок, а сан-лоренсийский школьный сторож, который должен был бы заботиться о его сохранности, предпочитает за соответствующее вознаграждение показывать немногочисленным пришельцам несколько ольмекских скульптур, помещенных Ко на школьном дворе. Одна из них меня особенно заинтересовала. По всей видимости, она изображает участника ритуальной игры в мяч, напоминающей баскетбол (ее, следовательно, тоже изобрели «ягуарьи индейцы»). У статуи нет рук. Вместо них по обеим сторонам корпуса я вижу большие округлые отверстия. И у меня не остается никаких сомнений: у игрока были подвижные руки, которым можно было придать произвольное положение. Кроме этой совершенно уникальной статуи ольмекского спортсмена, на школьном дворе выставлены и некоторые другие весьма примечательные скульптуры, найденные экспедицией Ко на территории этих трех поселков. Другие скульптуры до сих пор остаются в главном центре ольмекской метрополии - на примерно километровой террасе, поднимающейся над окрестной саванной.
На этом природном столе, пересеченном в нескольких местах невысокими «гребнями» и «ущельями», Стерлинг нашел в 1945 году те 15 статуй, которые дали повод для первого обследования Сан-Лоренсо. Все статуи лежали тогда у подножия «гребней» и во «впадинах». Но во времена Стерлинга всю террасу покрывал невысокий кустарник. А поскольку как раз эта возвышенность, очевидно, была «городищем» сан-лоренсийского комплекса, Ко приказал вырубить кустарник. За несколько месяцев сан-лоренсийские мачетерос очистили месету. И тогда Рей Кротсер подошел к своему теодолиту и начал составлять детальный план всей территории. Работа эта была изнурительная, но усилия, затраченные на нее, себя оправдали. План Кротсера не только в совершенно новом свете представил Ко и, собственно, всякому, кто интересуется историей и культурой индейской Америки, сан-лоренсийскую террасу, но и рассказал о ее обитателях - «ягуарьих индейцах».
Оказалось, что вся месета, эти «гребни» и «ущелья», на самом деле не создание природы, а гигантское творение человека, не имеющее в Америке никаких аналогий. Например, гребень «С» является зеркально точным повторением противолежащего ему гребня «О». Дублируется каждая деталь. То же относится и к двум другим, еще более могучим валам, занимающим южную часть месеты. Точно так же и пространства между отдельными валами, со всей очевидностью, упорядочены по определенному плану.
Наряду с «гребнями» и «впадинами», истинное назначение которых ним пока не известно, мы находим на месете 20 «маленьких озер», названных Беверидо «лагунами». Но когда Рей Кротсер измерил эти «лагуны», оказалось, что их, бесспорно, создали люди. Две из них до сих пор имеют форму совершенно точного шестигранника. Открытие Кротсера навело Ко на мысль заглянуть внутрь одной из этих странных «лагун». Он попробовал сделать это. И результат? Оказалось, что все дно «лагуны» выложено какими-то «стандартными панелями», изготовленными из вулканического туфа. Я пытаюсь как-то объяснить назначение этих странных водоемов. Может быть, культ воды, водяных божеств? Право, не знаю. Ко в этой связи вспоминает бассейны храмов Древней Индии и Цейлона, где во время религиозных празднеств очищались верующие.
Открытие сан-лоренсийских водоемов было дополнено открытием каких-то каналов, проложенных на глубине нескольких метров под поверхностью. Магистраль была создана из небольших базальтовых блоков в форме буквы «У». Согласно измерениям Рея Кротсера, главная линия имела протяженность 558 футов. Канализация! Три тысячи лет тому назад! Если для вышеупомянутых «лагун» я еще мог бы при случае найти какое-то понятное нам назначение, то какой цели служила канализационная система Сан-Лоренсо, мне вообще неясно. Кому и зачем могло понадобиться искусственно орошать этот город, так щедро поливаемый дождями? Или? Или, может быть, я вижу остатки древней осушительной системы? Но с осушением этих мест не справилась бы и современная техника.
Для чего же «ягуарьи индейцы» создали это непонятное сооружение? Возможно, с единственной целью - оказать почести богам дождя? Но я полагаю, что канализация - слово «канализация» мне, разумеется, следует поместить в кавычки - каким-то образом должна быть связана с сан-лоренсийскими «лагунами». Между тем инженер Кротсер, который после завершения работы над картой занялся обследованием водных сооружений ольмеков, ни в одной из «лагун» не нашел соединения с этими каналами.
Пока Рей Кротсер искал каналы ольмеков, остальные участники экспедиции извлекали из земли одну ольмекскую статую за другой. Перед завершением трехлетней работы в Сан-Лоренсо их посетили неожиданные гости. В деревню прибыли два физика - представители фирмы «Varia Assoociates» из Пало-Альто в Калифорнии. Эта фирма производит различные сложные технические приспособления для археологов. И свое новейшее изобретение - цезиевый магнитометр - фирма хотела опробовать именно здесь, в Сан-Лоренсо.
Магнитометры устанавливают отклонения напряжения магнитного поля над различными местами земной поверхности. Эти отклонения, или аномалии, указывают на присутствие в почве чужеродных предметов. Прибор, который привез в Сан-Лоренсо д-р Шелдон Брейнер, основан на применении цезия. В цезиевой камере магнитометра, с виду похожей на банку сгущенного молока, магнитные импульсы преобразуются в звуковые сигналы. Сила их соответствует величине аномалий. До тех пор цезиевый магнитометр еще никогда не испытывался американскими археологами. Причем на вид этот очень сложный прибор выглядит весьма просто, можно даже сказать, несолидно. И верно - банка сгущенного молока на удочке.
Шелдон Брейнер добрался до Сан-Лоренсо утром. А после полудня он отправился со своей «удочкой» в первый обход. Франсиско Беверидо вспоминает, с каким недоверием, почти с насмешкой наблюдали ветераны трех сан-лоренсийских сезонов за американским физиком и его потешным прибором. Но тут магнитометр запищал и указал на первую аномалию. И физик попросил - попробуйте копать здесь. Потом магнитометр запищал во второй, в третий и до вечера еще в четвертый раз. Землекопы четыре раза вонзали кирки в землю. И всякий раз с успехом! Всюду, где указал Шелдон Брейнер, были найдены какие-нибудь ольмекские памятники, иногда - поврежденные, иногда - совершенно целые. Самой прекрасной находкой Брейнера была великолепно сохранившаяся статуя «человека-ягуара».
Физики со своими приборами пробыли в Сан-Лоренсо всего несколько дней. Но триумф их был полным. Тайные насмешники забыли свои предубеждения, и если кто-нибудь из них готовится вернуться в Сан-Лоренсо, то наверняка тайком изучает дома принципы магнитометрии.
Впрочем, исследователи, с магнитометром и без него прочесывавшие сан-лоренсийскую месету, искали не только скульптурные работы «ягуарьих индейцев», но изучали и все органические остатки, обнаруженные поблизости от них. Ими также занимались физики, которые теперь с помощью радиокарбонных анализов могут весьма точно определять возраст находки. Все образцы с радиоактивным углеродом С14, которые брались на пробу, показали, что строители «гребней» и «лагун» сан-лоренсийской месеты пришли на Рио-Чикито около 1200 года до н. э. и жили здесь примерно до 900 года до н. э.
Свою высокую культуру создатели каменных статуй принесли в Сан-Лоренсо уже в готовом виде. Немногочисленное примитивное местное население, обитавшее в окрестностях месеты до прихода «ягуарьих индейцев», было покорено завоевателями Сан-Лоренсо. После этого в течение целых 300 лет овеянный славой ольмекский культурный центр жил полнокровной жизнью. Бог-ягуар покровительствовал городу, и в конце второго тысячелетия до нашей эры его почитатели, видимо, создали здесь главный центр своего ягуарьего мира. Долголетнее исследование Сан-Лоренсо показало, что в ольмекской столице в конце второго - начале первого тысячелетия до нашей эры было примерно 5 тысяч жителей. Следовательно, уже тогда Сан-Лоренсо был не только церемониальным культовым центром, но и настоящим городом в прямом смысле слова. Это был первый, древнейший город индейской Америки, а в свое время и один из самых больших городов мира, если вообще не самый большой. Впрочем, настоящее название его нам неизвестно, точно так же, как не знаем мы и подлинного имени его строителей.
Создание этого города и найденные произведения ольмеков свидетельствуют о том, насколько могучей и жизнеспособной была ольмекская культура. И нужно добавить еще следующее: в Сан-Лоренсо, так же как и в классический город «ягуарьих индейцев» Ла-Венту, весь материал для ваяния и строительства приходилось привозить. И так же, как позднее в Ла-Венте, здесь, в Сан-Лоренсо, для обеспечения этих весьма значительных по объему работ была необходима сложная, несомненно, уже государственная организация. «Ягуарьи индейцы», очевидно, должны были иметь и свое «ягуарье государство». Влияние его наверняка охватывало обширную зону. Ведь правители ольмекской «империи» должны были сгонять на строительство «гребней» и «лагун» месеты тысячи рабочих с весьма далеких окрестностей города.
И в ольмекской «империи» слава одних росла, разумеется, за счет подневольного, изнурительного труда других. Но вот неожиданно грянул гром. Стирлинг обнаружил все найденные им статуи не на «гребнях» месеты, а на их склонах и во впадинах между ними. А в результате позднейших обследований экспедиции Ко было с полной достоверностью доказано, что статуи не упали на плато с «гребней» под воздействием сил природы, а были сброшены. И не только сброшены. Мятежники, имя которых нам также, разумеется, неизвестно, в буквальном смысле слова «казнили» большинство ольмекских статуй - отсекли им головы. Так, и ольмекский игрок в мяч, выставленный во дворе местной школы, тоже стоит теперь без головы. А поскольку гигантские головы, естественно, нельзя было отрубить, то их лица были изуродованы шрамами.
Особенно же меня поразило то обстоятельство, что ольмекские памятники были не только обезображены восставшими, но и их сверхъестественное могущество, в которое тогда, конечно, верили, было ликвидировано с помощью специальных религиозных обрядов. Так что разрушения не были следствием разбушевавшихся революционных страстей, а осуществлялись как продуманная акция. К примеру, упомянутый выше обезглавленный игрок в мяч после казни был уложен в простую, явно выстроенную специально для этой цели неприхотливую «усыпальницу», выложенную красной глиной, а потом засыпан. В самом начале работы экспедиции в Сан-Лоренсо Диль, помощник Ко, нашел два других, тоже намеренно поврежденных ольмекских памятника. Они стояли «вниз головой» на нескольких ритуальных топорах, которые так почитались в ольмекских городах.
Восстание тех, кто в Сан-Лоренсо и его окрестностях работал на «ягуарьих индейцев», было, очевидно, успешным. И около 900 года ольмекам пришлось покинуть свой великолепный город, первый настоящий город индейской Америки. Вскоре не слишком далеко от этих мест возникает вторая столица «ягуарьих индейцев», нынешняя Ла-Вента. А поскольку время, когда был покинут Сан-Лоренсо, и время, когда была основана Ла-Вента, стиль памятников обоих городов, религиозные представления их обитателей совершенно совпадают, я убежден, что строителями Ла-Венты и были изгнанные из Сан-Лоренсо ольмекские властители. В Ла-Венте «ягуарьи индейцы» создали затем «вторую ольмекскую империю»
[4].
Итак, мы знаем, куда ушли «ягуарьи индейцы» из Сан-Лоренсо. Но тут есть и другой вопрос - собственно, еще более важный: откуда ольмеки пришли в Сан-Лоренсо? Где они жили до этого? Ведь их культура, их религиозные представления, блестящее мастерство их ваятелей - все это сформировалось где-то в ином месте. Но где же? На этот вопрос пыталось ответить уже несколько видных американистов. Одни искали прародину «ягуарьих индейцев» в Центральной Мексике, другие - в штатах Герреро и Морелос на побережье Тихого океана. Однако я думаю, что правы те, кто ищет отчий край ольмеков именно здесь, в южном Веракрусе и северном Табаско.
Но это еще слишком широкое определение. Первоначальная племенная территория «ягуарьих индейцев» находилась, по-видимому, вблизи гор Лос-Тустлас, там, где я начал свое путешествие по стране ольмеков. Из всех своих городов именно сюда всякий раз возвращались «ягуарьи индейцы» за материалом для скульптур, который на их первоначальной родине был всегда под рукой и который они поэтому научились с таким совершенством обрабатывать. В данной связи мне вспоминается еще кое-что - и опять-таки это пирамида. На сей раз самая древняя в истории индейской Америки - ла-вентская! У нее весьма необычные очертания и горизонтальная проекция. Человек, впервые начертивший ее, - калифорнийский профессор Хейзер - перелетал однажды на маленьком самолете через тустласские горы. И вдруг он понял, что конус ла-вентской пирамиды в точности повторяет, в буквальном смысле слова отражает, как в зеркале, форму тустласских вулканов. Следовательно, ольмеки просто, как это прекрасно сказал Ко, принесли в новую столицу вместе с первой индейской пирамидой кусочек старой родины.
Очевидно, у подножия тустласских гор находились и древнейшие поселения «ягуарьих индейцев». Однако могло случиться, что их все до одного, как Помпеи, залили потоки лавы из многочисленных, еще до недавнего времени действовавших вулканов, и мы, пожалуй, никогда не узнаем в истинном виде самых первых шагов самой первой высокой культуры Америки. А жаль. Хотя бы потому, что во всей мировой истории известно лишь малое число подобных культур. Высоких культур, которые не были бы ученицами, наследницами, продолжательницами других высоких культур. Ольмеки же были такими первыми из первых. Вот еще одна причина, почему я хотел с ними познакомиться, почему я совершил путешествие за «птичьим человеком», древнейшей стелой и обезглавленными статуями. А также путешествие к древнейшей пирамиде Америки.
Итак, древнейшая ольмекская пирамида стоит в Ла-Венте. А древнейшая, уже, несомненно, майяская пирамида находится в Вашактуне. (Она была построена около 325 года н. э.)
И углы отдельных ее ступеней украшают 18 масок ягуара! Только позднее ягуар постепенно исчезает из майяского мира. Мужественную мощь ла-вентских памятников сменяет затем утонченная архитектура первых больших городов майяского Древнего царства. Но самый прекрасный из них - чиапаское Паленке - майяские мастера, теперь уже самостоятельно, создают только спустя несколько столетий. При этом Паленке расположено неподалеку от Ла-Венты и отделено от нее одним только непроходимым Лакандонским девственным лесом.
Глава 4. ПИРАМИДЫ В ДЖУНГЛЯХ
Я простился со столицей «ягуарьих индейцев» и вообще с ольмеками и теперь еду к тем, кто пришел после «ягуаров» и, развивая традиции ольмекской культуры, создал самую высокую, самую блестящую культуру индейской Америки - культуру майяскую. Автобус везет меня по единственному шоссе, которое ведет через табасканские трясины к городку Теапе, исходному пункту моей вылазки за сокровищами майяских городов, скрытых в Лакандонских джунглях.
Позднее, когда я перевалил через центральноамериканские Кордильеры, возвращаясь от индейцев племен цельталь, соке и цоциль, которых посетил на юго-западных склонах сьерры Чиапа, мне довелось еще раз ехать по этому шоссе. Теапа - важный перевалочный пункт для каждого, кто направляется к индейцам центральноамериканских Кордильер. Меня же сейчас интересуют майя. Но в данный момент - не те бедные, доведенные до жалкого состояния майя, которые возделывают ныне земли своих предков, а те, что 10 или 15 столетий тому назад построили свои метрополии, великолепные города, затмившие все другие архитектурные памятники индейской Америки. Майяские города находятся в двух достаточно резко отличающихся друг от друга областях Центральной Америки. Первая из них, куда я и направляюсь, - это обширная территория центральноамериканских Кордильер, местами достигающих значительной высоты (например, селения племен цельталь и цоциль, также относящихся к майяской языковой семье, зачастую расположены на высоте более двух тысяч метров).
Через всю эту область течет важнейшая река всей майяской истории - знаменитая Усумасинта. По обоим ее берегам простирается столь же знаменитый дикий и непроходимый Лакандонский девственный лес. К области джунглей в бассейне Усумасинты прилегает так называемый Петен, небольшое и невысокое плато, на котором в I или II веке н. э. возник первый каменный город индейцев майя.
Этот древнейший период майяской истории мы называем периодом Древнего царства. Древнее царство (оговоримся, что это лишь название одного из периодов Майяской истории, а вовсе не название государства) кончается где-то в IX или X веке, когда майя покидают последний из своих великолепных городов на берегах животворной реки и переселяются в новую область, которая теперь уже навсегда станет их отчим краем, - на Юкатан. И на Юкатане я увидел множество столь же великолепных городов: Чичен-Ицу, Кабах, Ушмаль, Цибильчальтун, Сайиль, Тулум и другие. Но свое путешествие за сокровищами майяских городов я хочу построить в той же последовательности, по тем же вехам, которые определили путь майя во времени и пространстве. Поэтому я сначала направляюсь в Лакандонские джунгли, к Усумасинте, в города Древнего царства. Самый прекрасный из них и более всего вызывающий восхищение - Паленке. К тому же он расположен неподалеку от единственной железной дороги, идущей через Теапу.