Последние несколько фотографий были сделаны телеобъективом — с большого расстояния и из укрытия. Однако главное на них было видно: я влип.
Чертовы спецслужбисты следили за мной. С самого первого дня, когда в «Moon Way» застрелили китайца. Майор уверял, что это обычный порядок работы со свидетелями. Мне кажется, он врал и в тот момент они меня все-таки подозревали. Не знаю в чем.
Они начали за мной следить и сразу же обнаружили, что следят за мной не они одни. Спецслужбисты удивились. Затем заинтересовались. Навели справки. Выяснили, что ни милиция, ни расплодившиеся комитеты слежку за мной не устанавливали.
Тогда они попытались установить, кто же ее установил. И нарвались на настоящий приключенческий сериал.
Выяснилось, что погибшая и вроде бы даже похороненная в Тибете аспирантка профессора Толкунова развернула в городе активную деятельность.
Чем больше людей участвовало в поисках бриллианта, тем теснее становилось их амбициям. Ли не желал передавать алмаз властям, а консульство на этом настаивало. Дима не желал играть роль простого исполнителя, а просил долю. Дэн не доверял ни Ли, ни Диме, ни Жасмин…
Впрочем, даже при таком раскладе Жасмин должна была выиграть. Она бы все равно забрала алмаз себе, потому что она была умнее всех. Но тут появился я.
В тот момент, когда, выпив лишку в клубе «Moon Way», она подсела за мой столик, все пошло наперекосяк. Я был лишним в ее плане, и план рассыпался, как любят рассыпаться скелеты из школьных кабинетов анатомии. Лишний повод задуматься о вреде алкоголя и случайных знакомств.
…Я поднялся со скамейки и побрел вниз по улице. Когда я дошагал до третьего перекрестка, на моем пути встретились семеро сборщиков пожертвований.
Я по-прежнему совал в их ящики свои бабки. Пользуйтесь, чего уж там. Потом я опять устал идти и спустился в кафе. Разумеется, оно было оформлено под Австро-Венгрию времен Первой мировой.
Уютно и чистенько. На стойке бара — украшенная елочка. На окнах — серпантин и гирлянды. Пражские кафе вообще однотипны.
— Чего желает пан?
— У пана болит голова. Пану бы одно пиво. Светлое.
Услышав русскую речь, бармен расстроился, но пива все равно налил. Я сказал ему «спасибо».
За эти недели, что я провел в Праге, я много думал насчет того, что на самом деле произошло тогда в дацане. Сколько народу побывало в монастыре в тот субботний вечер? Пятнадцать? Двадцать? А живым остался я один…
Ни в одной из просмотренных мною в больнице газет о перестрелке и взрыве вертолета не было ни строчки. Инцидент замяли. Несмотря на отсутствие видимой цензуры и все разговоры о свободе слова, лишь малая доля того, что известно газетчикам, бывает опубликована. Уж я-то знаю.
Это не хорошо и не плохо — это просто так. Отнюдь не обо всем можно говорить вслух. Так что, возможно, бриллиант предназначен майором Борисовым совсем не для музея.
Но — больше это не мое дело. Мне плевать. Я попал в эту историю случайно. Блондинка в найт-клабе подсела ко мне за столик — вот и все. Этот камень никогда не был мне нужен. Больше того, мне не очень нужны даже причитающиеся проценты.
Нет, сначала-то я обрадовался. Еще как! Еле дождался, пока смогу толком ходить, вырвался из госпиталя, побежал оформлять документы…
Я пригубил пиво и улыбнулся. Приехав из больницы в свою опять сырую, опять неприбранную, пахнущую тоской и алкоголем квартиру, я почувствовал: есть шанс все изменить. Не просто поменять работу, друзей, квартиру и привычки. Изменить ВСЕ. Начать еще раз.
Прошло всего три недели, и я был уже абсолютно не способен вспомнить — что следовало начать?.. почему еще раз?
Деньги — это отличная штука. Не стоит даже обсуждать такие банальности. Когда денег нет — это плохо. Когда деньги есть — это хорошо. Однако когда денег ЧЕРЕСЧУР МНОГО — это опять плохо.
Что мне делать со всей обрушившейся горой наличности? Раньше я работал, чтобы не умереть с голоду. Работа у меня была грязная, но в то же время и интересная. А теперь?
Допустим, я куплю себе в Праге квартиру. Даже целый дворец. Заплачу горничной жалованье на год вперед. Съезжу на сафари в Кению. Что потом? Впереди годы и годы…
На ум приходило одно: сопьюсь и кончу дни в приюте для неизлечимых чешских алкашей. Короче, еще вчера я решил: пора завязывать. Пришло время возвращаться.
Прага — это, конечно, праздник, который всегда с тобой, и все в таком роде. Но — пусть я буду вспоминать об этом празднике издалека. Пусть все это будет для меня тем, чем и должно быть — мечтой. Несбыточной.
Ну а деньги пристрою, решил я. Способ найдется. В конце концов, должен же у меня в стране существовать какой-нибудь Фонд детских домов. Что я в этой жизни действительно люблю, так это детишек. Своих нет, так помогу хоть чужим.
Готов допустить, что такой выход покажется кому-то смешным. Что ж, я не против. Пусть кто-то весело посмеется.
И знаете, стоило мне все это решить, как жизнь снова стала опять интересной. Осмысленной. Появилась даже мысль о том, что если я решил плюнуть на бабки, то имею право хоть оттопырить напоследок?
Вчера я отправился в самый дорогой ресторан, какой смог отыскать по путеводителю, и заказал копченого лосося, гуся с каштанами, кровяной колбасы, устриц, икру, улиток, зачем-то шампанское «Лоран-Порье», а также большое количество водки.
Вчера я казался себе красавцем. Но съесть все заказанное я так и не смог, а из-за того, что накануне я смешивал столь разные напитки, у меня болела голова. Так что теперь я казался себе моральным уродом из анекдотов и просто пил пиво.
Я поискал взглядом официанта.
— Сколько с меня за пиво? Сколько-сколько?
— Да, пан… о-о!.. Пан щедр… Приходите еще.
— Это вряд ли.
— Вам что-то не понравилось у нас?
— Наоборот — все слишком уж хорошо.
Я вышел на улицу. Прага готовилась к Рождеству. Прекрасный город. Может быть, самый красивый город на планете. Но — только после моего. Вымокшего, серого, хмурого. Того, в который я наконец возвращаюсь.
У входа в кафе стоял очередной сборщик пожертвований. Молодой, наголо остриженный и опять с коробкой в руках.
— Пане, пожертвуйте на строительство первого в Чехии буддийского монастыря.
— На что?
— На строительство буддийского монастыря…
— Нет. Категорически. Ни копейки.
Парень задрал брови:
— Почему?
Ответил я ему совершенно честно:
— Знаешь, дружище, с некоторых пор я терпеть не могу буддистов…
Часть 2
Коктейль «КРОВАВАЯ МЭРИ» ПО-ИРЛАНДСКИ
Probably, I’ve got nothing…
but it’s more,
than you’ve got.
1
Жирный, непроглядный мрак давил на нее. В горле стоял липкий комок ужаса. Она знала: сейчас… вот сейчас произойдет непоправимое… но остановить происходящее уже не могла.
Мужчина, взгляд которого она ощущала всей спиной, увязался за ней еще у метро. Сперва она решила, что это ей только кажется… и свернула на уходящую в сторону улицу. Потом на другую… третью…
Мужчина не отставал. Когда она наконец огляделась вокруг, то обнаружила, что оказалась на абсолютно незнакомой улице. Мрачный индустриальный район. Зияющие чернотой пустые окна. И только гулкие шаги за спиной…
Все произошло слишком быстро для того, чтобы она успела хоть что-нибудь предпринять.
Она пыталась бежать, поскользнулась, рухнула на землю. Он бросился на нее и прижал к земле всей тяжестью тела. Она пыталась кричать, но из горла вылетал лишь хриплый стон.
Он засмеялся ей прямо в лицо:
— Все! Ты покойница! Но сперва…
Он отбросил полу плаща, и только тут, замерев от ужаса, она увидела, что…
На моем редакционном столе зазвенел телефон местной связи. Я снял трубку и сказал: «Алё».
— Илья Юрьевич? Это Степашин, ваш редактор.
Главный редактор моей газеты Виктор Константинович Степашин начинал карьеру как комсомольский работник. С тех пор у него сохранилась манера говорить о себе в третьем лице: «Это ваш редактор…», «По мнению нашего редактора…», «Давайте будем с уважением относиться к нашему редактору…»
— Слушаю, Виктор Константинович.
— Не могли бы вы зайти ко мне в кабинет? Нет, ничего не случилось. Минут через пять-семь, хорошо?
Я положил трубку и перечитал последнее предложение: «Замерев от ужаса, она увидела…»
За окнами серела осенняя Фонтанка.
Тоска…
День начался с того, что с утра мне, похмельному, с трудом соображающему, что к чему, позвонил приятель, спортивный обозреватель нашей газеты Алексей Осокин, который сообщил, что все — он доигрался.
Обратившись в пятницу вечером в районный кожно-венерологический диспансер по поводу рези при мочеиспускании, приятель и обозреватель узнал: то, что должно было произойти, — произошло. Результаты анализов показали: в мазке Алексея присутствуют злые и коварные микробы гонококки.
С диагнозом «острая гонорея, сопровождаемая хронической формой трихомоноза», он отбывал на лечение в городскую больницу № 6. Как минимум две недели читатели должны были черпать новости спорта со страниц других газет.
Так началось сегодняшнее утро. Денек выдался утру под стать. Возможно, дело в том, что сегодня понедельник.
Полдня я вылавливал в коридорах городской прокуратуры следователя, который обещал сообщить мне подробности поимки серийного убийцы с Лиговского проспекта.
Ближе к обеду следователя я выловил. Но сколь-нибудь внятного рассказа от него не добился. Так что запланированное в завтрашний номер повествование под рубрикой «Ужасы ночного города» давалось теперь потом и кровью. А сейчас плюс ко всему я зачем-то понадобился редактору.
Я выбрался из-за стола и в переполненной пепельнице затушил сигарету. Прежде чем идти в кабинет к Степашину, я зашел к ответственному секретарю газеты — насквозь прокуренной, сморщенной тетечке по имени Ира.
Она посмотрела мне в глаза и спросила: чего надо? Если бы я решился ответить честно, то, наверное, сказал бы, что надо мне выспаться… принять душ… и, может быть, поменять образ жизни. Но отвечать честно я не стал.
— Меня Степашин вызывает. А страшилку о Лиговке я где-то на треть только успел написать.
— И чего?
— Как со сдачей полос? Терпит ли время?
— За час никак не успеешь?
— Никак.
Ира выдохнула струю дыма. Он был вонючий. Что за гадость она курит?
— Знаешь, Стогов, а как ты посмотришь, если твою кровавую драму мы перекинем на среду?
— На среду? Какого года?
— Я серьезно.
— Разумеется, я не против. Но чем ты будешь заполнять дырку на второй полосе?
Ира покопалась в бумагах и вытащила одну, свернутую в трубочку.
— С утра по сетям информацию передали… По всем прикидкам — бомба.
Я прочитал распечатку компьютерного сообщения.
Оказывается, история с угоном школьного автобуса в Лондоне и взрывом нескольких кораблей в порту Бирмингема, о которой орали все газеты мира месяцев семь-восемь назад, напрямую касалась отечественной внешней политики.
Британская разведка МИ-6 обнародовала заявление, в котором утверждала, что на самом деле тогда, весной, в пригороде Лондона Ист-Энде была накрыта не база исламских террористов, а перевалочный пункт российских спецслужб.
Чем уж там отечественные орлы занимались — то ли денежки отмывали, то ли перепродавали кокаин с целью поправить традиционно бедственное материальное положение, — об этом МИ-6 умолчала. Однако намекала, что дела в Ист-Энде творились неблаговидные. В цивилизованном мире не принятые.
В марте британские автоматчики окружили штаб-квартиру, разоружили охрану и махом накрыли всех причастных к делу лиц. Кроме одного, самого главного лица — агента-резидента. Каковой, положив на месте не менее шести британских коллег, взял в заложники целый автобус, набитый маленькими британцами и британочками, и, прихватив деньги, умудрился свалить из Лондона, добраться до Бирмингема и там, оставив дымящиеся руины нескольких доков и не менее тридцати трупов, исчез в неизвестном направлении.
Теперь англичане утверждали, что это направление им известно. Путь супершпиона лежал, как они уверяли, обратно в Россию. Теперь им, англичанам, очень хотелось бы видеть супермена в английской тюрьме. По возможности обосновавшимся там навсегда.
— Думаешь поставить в завтрашний номер?
— А что?
— Что ли, ты глупая? Ладно, если бы живыми детками прикрывались моджахеды. Так ведь речь о наших орлах… Когда в дерьмо вляпываются соотечественники, неплохо бы согласовать.
— Я согласовывала. Степашин куда-то звонил, говорит, что выпускать можно.
— Ну, тогда конечно. Тогда — с богом. А репортаж я в среду сдам. В первой половине дня, устроит?
Ира сказала, что ее устроит. Со спокойным сердцем я постучал в дверь редакторского кабинета.
— Войдите!
В кабинете сидели посетители. Трое парней и рыжая, ослепительной красоты девица.
Девица сидела прямо напротив двери. Не упереться взглядом в ее бюст было невозможно.
— А вот и Илья Юрьевич! Знакомьтесь — ведущий специалист в области острого репортажа, так сказать, гордость нашей газеты — Ха! Ха! Ха! — господин Стогов. Никто не расскажет об интересующих вас сторонах жизни города лучше, чем он. А это, Илья Юрьевич, наши зарубежные гости из Ирландии, из города… э-э…
— Из Корк-сити.
— Да-да! Из Корк, так сказать, сити. Знакомьтесь!
Я обвел взглядом зарубежных коллег. Рослые. Зеленоглазые. Длинноногие. Первый (небритый, длинноволосый, одетый в кожаную куртку и черные джинсы) сказал:
— Брайан Хьюсон. Я сотрудник небольшой газеты «Войс оф фридом». Это студенческая газета Коркского университета.
Второй (подтянутый, хмурый, с тяжелым подбородком и носом боксера) кивнул:
— Мартин Клейтон. Журналист «Айриш ревью».
Третий (блеклый и неброский) представился:
— Шон Маллен. Я стажируюсь в «Корк дейли телеграф». Очень приятно.
Рыжая девушка молчала. Мне хотелось, чтобы она сказала хоть что-нибудь, и я проговорил:
— Илья Стогов.
— Деирдре О’Рейли. Я не совсем журналист. Я аспирантка факультета социологии Коркского университета. Собираю материал для магистерской диссертации.
Редактор смотрел на то, как мы знакомимся, с видом Деда Мороза, которому нравится, что дети сами нашли себе развлечение и, может быть, им не нужно будет дарить подарки.
— Коллеги будут стажироваться при нашей газете всю неделю. А мы в свою очередь должны позаботиться, чтобы неделя прошла для них плодотворно. Вы понимаете меня, Илья Юрьевич?
Чего здесь не понять?
Время от времени в Петербург наезжали зарубежные журналисты, интересующиеся отечественной экзотикой. В эти дни, забывая о семьях и работе, сотрудники газеты должны были отбывать повинность гостеприимства.
Связываться с зарубежными коллегами не желал в редакции никто. Однако у редактора Виктора Константиновича имелась идея. Он верил, что долг гостеприимства рано или поздно окажется платежом красен и у газеты появится возможность отправлять сотрудников для стажировки в иные страны.
Никогда еще никто из моих знакомых журналистов не уезжал за счет встречающей стороны никуда дальше Выборга. Тем не менее иностранные гости бывали встречены в редакторском кабинете с неизменным гостеприимством.
До сих пор я только смеялся над невезучими коллегами. Те шипели в ответ и пытались извлечь из обрушившейся напасти хоть какую-то выгоду.
Кто-то гонял гостей за пивом. Кто-то одалживал у них денег, честно предупреждая, что отдавать не собирается. Симпатичных press-girls Осокин сразу приглашал в свою гостеприимно распахнутую постель…
Редактор выразил надежду на то, что гостям понравится наш замечательный город, и принялся выпихивать нас из кабинета. Ирландцы поднялись, пожали ему руку и вышли в коридор.
Я вышел вместе с ними, озадаченно похлопал себя по карманам и, сказав, что забыл в кабинете сигареты, вернулся обратно.
— Виктор Константинович, я категорически не согласен!
— С чем?
— Почему я?! От моего завтрашнего материала готов только заголовок! Виктор Константинович, почему я?!
— Что вы предлагаете?
— Я не хочу с ними возиться!
— А кто станет показывать им город?
— Социальщики целым отделом ни хрена не делают. Им и отдайте. Они еще и спасибо скажут.
— Социальщики заняты. Они освещают работу нового городского правительства.
— Ну почему я, а?
— Я думал было их Осокину передать, но мне тут сообщили… В общем, кроме вас, заняться ими некому.
— А я не могу!
— Илья Юрьевич! Вы знаете, что наше издание — член Европейской газетной федерации. А это не только права, но и обязанности. Когда в прошлом году федерация поставила нам два новых сканера и компьютер, вы, между прочим, громче всех радовались. Гости пробудут здесь всего неделю. От ежедневных обзоров я вас освобождаю. На летучки можете не ходить. Больше, извините, помочь ничем не могу.
Черт бы побрал всех редакторов на свете. Выходя из кабинета, я хлопнул дверью.
Ирландцы все еще стояли в коридоре. Не глядя на них, я вытащил пачку «Lucky Strike» и воткнул одну сигарету себе в зубы. Длинный небритый парень в кожаной куртке (Брайан?) поднес мне зажигалку.
— Thank you.
— Можешь говорить по-русски. Мы все учили ваш язык.
— А что именно я должен говорить?
Парни промолчали. Я затянулся сигаретой.
— Значит, вы из Ирландии.
— Да. Мы из Ирландии.
— А к нам, значит, приехали на неделю?
— Да. На неделю.
— Да-а, блин.
— Нет, не Dublin. Мы из Cork-city. Дублин — это столица, а Корк — второй по величине город Ирландии. Как у вас — есть Москва и есть Петербург.
Я сделал вид, что мне интересно все это узнать.
— И давно вы приехали?
— Сегодня с утра. В восемь тридцать.
Я выбросил докуренную сигарету и вытащил из пачки новую.
— А где остановились?
— В гостинице для иностранцев. У станции метро… э-э… у станции метро «Площадь Мужества». Она называется гостиница «Студенческая».
Мы опять помолчали. Оглядев их еще раз, я глубоко затянулся и спросил:
— Хотите пива?
— Вообще-то да. Вообще-то неплохо бы. Куда пойдем?
Могло бы быть и хуже. Редактор мог подсунуть мне старых зануд, ни слова не понимающих по-русски… По крайней мере, теперь у меня всегда будет уважительная причина отвертеться от газетной текучки.
Мы спустились в буфет, купили по пиву и сели за столик.
— У вас журналисты много пьют?
— Порядочно.
— У нас тоже. В Ирландии журналисты — самая пьющая категория населения.
— Приятно слышать, что мы не одиноки.
— В прошлом году в Корке был устроен beer-maraphon. В смысле марафон по пиву. Команды разных профессий бежали через весь город и в каждом баре выпивали по кружке «Гиннесса». До финиша добежали только портовые докеры и журналисты. Но журналисты были все-таки первыми.
— Я горжусь вами.
— У вас очень светлое пиво. Темных сортов, таких как «Гиннесс» или «Финн», нет.
— А вы неплохо говорите по-русски.
— У нас в Cork state university есть кафедра славистики. Я учился там факультативно. Меня очень интересовали труды ваших революционеров. Мне хотелось выучить язык. Мартин учил русский в колледже, Шон тоже. А Деирдре вообще по образованию славист. Готовится стать большим знатоком вашей страны. Да, Дебби?
Брайан задрал брови, и все трое парней загоготали.
— Странное имя Деирдре.
— Ты можешь звать меня Дебби.
У нее была странная манера не произносить, а цедить слова буква за буквой. Получалось ничего.
— За знакомство!
Мы допили «Балтику», и Брайан сходил купить еще по одной.
— Что именно вы хотели бы посмотреть в нашем замечательном городе? Что вас здесь интересует?
Ребята переглянулись и принялись чесать подбородки.
— Политика? Музеи с театрами? Русская душа в естественном интерьере?
— Наверное, нет. Ничего из этого.
— Тогда что?
— За Деирдре я тебе говорить не буду. Она сама скажет, зачем приехала (новый взрыв хохота). А нам хотелось бы просто пожить здесь так, как живут простые люди. Как ты, например.
— Я не думаю, что вам будет со мной интересно.
— Почему?
— Мой день состоит из того, что с самого утра я сажусь работать…
— А вечером?
— А вечером вам бы со мной тоже не понравилось.
— Ты работаешь целый день?
— С утра до вечера.
— У вас в городе есть night life?
— Есть. С найт-лайфом в городе все в порядке.
— Может быть, ты покажешь в общих чертах, в чем она заключается? Что-нибудь такое, что не лежит на поверхности. Понимаешь, вся ваша странная внутренняя политика… матрешки, перестройка, Чечня… В зубах навязло. Ничего, что я так говорю?
— Ничего…
— Хотелось бы посмотреть на что-нибудь такое… Что-то спешиал. Не знаю… Может быть, можно будет побеседовать с какими-то странными людьми… С оккультистами или, например, сатанистами. Брайан очень интересуется маргинальными политическими партиями — троцкистами, синдикалистами, левыми радикалами… Понимаешь?
— Не очень. Я даже не знаю, есть ли в Петербурге все эти троцкисты и оккультисты.
— Есть, есть! Адреса некоторых я даже взял с собой.
— Тогда легче. Тогда найдем.
— А еще я хотел бы встретиться с вашими диггерами. Я читал, что у вас много диггеров — парней, которые живут в подземных ходах и туннелях. Может быть, можно договориться, чтобы они взяли нас полазать по катакомбам?
— С этим сложнее.
— Почему?
— Понимаешь, в Петербурге нет катакомб.
— В каждом городе есть катакомбы.
— А вот в Петербурге нет. В Одессе есть и в Москве есть, а у нас нет.
— Серьезно?
— Во-первых, Петербург — очень молодой город. Моложе Нью-Йорка. Здесь просто не успели ничего такого накопать. А во-вторых, город стоит на болоте. Под нами, на глубине десяти метров, уже вода. Диггерам тут делать нечего.
Мартин залпом допил свое пиво, сходил к стойке и принес всем еще по бутылке.
— Жаль. Я уже пообещал своему редактору. Это точно, что ты говоришь?
— Точно.
— А метро?
— Что метро?
— Ну, можно нам спуститься в ваше ночное метро?
— В каком смысле «ночное»?
— В смысле, когда там никого нет, все закрыто и не ездят поезда.
— Зачем тебе именно ночное метро? Поезжай днем, выглядит оно точно так же.
— Нет, днем неинтересно. Я читал, что в вашем метро ночью творятся странные вещи. Мутируют крысы, исчезают люди…
— Плюнь, ничего там не происходит. Если хочешь, я, конечно, попробую договориться, чтобы вас пустили, но уверяю — ничего необычного там нет. Шахта как шахта.
— Серьезно? Сможешь договориться?
Кивнул я не задумываясь. Какие проблемы?
Если бы вместо пива мы пили водку, то, возможно, я бы пообещал ирландцам, что договорюсь о проходе для них в спальню президента страны.
— Значит, поедем в метро?
— Хорошо. Поедем.
— Сегодня?
— Сегодня? Не знаю. Ты хочешь именно сегодня?
— Why not?
Я попытался вытряхнуть часы, застрявшие в манжете. Полпятого. В принципе пресс-отдел ГУВД должен работать до шести, но кто там будет сидеть в такое время?
Аккредитация журналистов, желающих сунуть нос туда, куда его не следует совать, находилась именно в их ведении. Если все разошлись, то экскурсии сегодня не выйдет.
— Знаете что? Вы тут допивайте, а я позвоню. Допьете — поднимайтесь. Мой кабинет на четвертом этаже. Номер 428. Там на двери написано «Стогов».
Парни сказали «о’кей», а я пошел звонить в пресс-отдел.
Если бы я знал, чем эта история закончится, то предпочел бы поскользнуться на лестнице, упасть и сломать ногу — лишь бы никогда не дойти до телефона.
Однако ничего этого в ту минуту я еще не знал.
2
Звонки заняли у меня почти час. Ирландцы успели допить свое пиво, подняться ко мне в кабинет и снова спуститься обратно, а я все сидел и накручивал телефонный диск.
Дурацкая ситуация. Я не хотел звонить… я хотел сидеть ниже этажом и пить холодное пиво… вместо этого я сидел и накручивал диск.
Обычно ко всему, что затевали масс-медиа, окружающие относились без особого удивления. Можете преподнести им любой, какой угодно бред, они проглотят это без лишних вопросов: газетчикам виднее.
На этот раз дела продвигались туго. Добиться для четверых ирландцев, пусть даже и журналистов, пропуска в столь режимное заведение, как метрополитен, оказалось задачей почти невыполнимой.
Если бы я не застал на месте знакомого гувэдэшника, которому до этого несколько раз оказывал мелкие услуги, думаю, ничего из этой затеи не вышло бы. Однако знакомый оказался на месте.
— Тебе это нужно?
— Очень!
Зачем я соврал?
— Хорошо. Попробую. Перезвони. Вернее, я сам перезвоню.
— Скоро?
— Минут через десять.
Офицер перезвонил через тридцать пять минут, когда я уже решил, что он плюнул и уехал домой. Сказав, что вопрос улажен, он дал телефон некоего капитана Тихорецкого.
— Это тоже ГУВД?
— Нет, это из офэпэшников.
— Из кого?
— КЗОФП — Комитеты защиты объектов федерального подчинения.
— Что за комитет такой?
— Из новых. Занимаются охраной особо важных объектов по всей стране. А может, даже и за границей — не знаю. Очень серьезная контора. Метро — это их епархия.
Капитан Тихорецкий был в курсе дела. Попросил продиктовать имена и фамилии ирландцев и сказал, что в полвторого ночи будет ждать нас у входа на станцию метро «Сенная площадь». Я смог наконец спуститься обратно в буфет.
— Ну как?
— Все о’кей.
— Идем в ночную подземку?
— Едем.
Я кивнул и пододвинул себе кресло.