Столяров Андрей. Наступает мезозой

   И, однако, у меня не было этих двух-трех секунд. Нужная картинка квартиры почему-то не возникала. Расплывались детали, Октавия давила указательным пальцем курок, и, наверное, выстрел мог грянуть в любое мгновение.
   – Руки за голову!..
   Но как раз в это время дверь конференц-зала открылась и оттуда выскочил Баггер также с пистолетом в руках и, по-моему, даже не целясь, выстрелил в распластанную по горке Октавию.
   Пах!.. Пах!.. Пах!..
   Правда, это было все, что он успел сделать. Молодой человек, который поближе, тоже выхватил пистолет, и на белой рубашке Баггера возникли кровавые пятна.
   Пах!.. Пах!.. Пах!..
   Грохот выстрелов наполнял вестибюль. Треснуло и вывалилось стекло, отделяющее террасу. Разлетелся плафон, бабахнули по стенам осколки.
   – Бегите, Серж…
   Баггер лежал на спине, и тупые ботинки его конвульсивно подергивались.
   И подергивалась обстановка квартиры, которую я пытался представить.
   Я не чувствовал, что способен через пространство шагнуть туда. Этот чертов конвейер пальбы, наверное, взбаламутил сознание. Я никак не мог по-настоящему сосредоточиться.
   Пах!.. Пах!.. Пах!..
   Как во сне я видел, что парни, застрелившие Баггера, поднимая свои пистолеты, медленно поворачиваются ко мне, а из узкого коридорчика выдвигаются еще, сразу трое, и такими же точно жестами засовывают руки под мышки.
   У меня оставался единственный выход.
   Я рванулся налево через выбитое пулей стекло и с размаху упал на железные перила террасы. Показались – веселая разнобоица крыш, трубы, трубы и Эйфелева башня над ними.
   Это был десятый этаж.
   Висело жидкое солнце.
   – Стой!.. Куда?..
   Молодые люди проламывались на террасу.
   Однако я уже перевалился через перила, и меня подхватил теплый свистящий воздух…
 
   Демонстрация свернула к Адмиралтейству и застопорилась на трамвайных путях, которые прижимались к саду. Леха сразу же опустил транспарант и сказал, оборачиваясь, недовольным голосом: – Ну вот, опять маринуют…Лицо его исказилось. Он подумал и сунул круглую палку Жаконе, который бессмысленно озирался.– На, пока подержи! – А почему это я? – резонно поинтересовался Жаконя.– А потому что ближе стоишь. Держи, не качайся!..Жаконя обнял транспарант и двумя руками, как тонущий, схватился за перекладину.– Дык, это самое… Хорошо жить, ребята…– Он действительно ощутимо покачивался, и костыль, упирающийся в асфальт, оказался не лишним.– Да здравствуют советские инженеры!..– Между тем Леха извлек из внутреннего кармана бутылку, примерно ноль восемь, и умело, пройдя по пробке ключом, с хлюпом вытащил ее пластмассовую заглушку. Деловито повернул бутылку наклейкой вперед.– Так что, из горла примем или как культурные люди? – Есть, есть посуда! – немедленно откликнулся кто-то. Тут же образовались стаканчики, запахло отвратительным алкоголем, однако выпить не удалось – как из под земли вырос встревоженный Хеня и сказал умоляющим голосом, где вместе с тем чувствовались и командирские интонации.– Ну ребята! Ну мы же вчера договаривались!..– Он насколько мог широко развел руками.– А что такое? – спросил недовольный Леха.– А такое, что договаривались, когда – выйдем с площади.– Дак застряли же, застряли – значит, не виноваты…– Леха с тонким прихлебом высосал из стакана портвейн, крякнул, хмыкнул, выдохнул свежак перегара и с удовлетворением слил в стаканчик остатки. Лицо у него прояснилось.– Ну что, Хеня, будешь? – Чувствовалось, что Хеня заколебался, и тем не менее принял стакан в ладонь, и втянул носом воздух, оценивая содержимое.
   – "Иверия",– уважительно констатировал он.– Раскопали "Иверию", где это вы, ребята? – Места надо знать,– ответил Леха.– И между прочим, вот ты подумал бы как парторг: обеспечивать надо трудящихся, делать централизованно, вышел, значит, на демонстрацию – получи бутылек. Вот и явка тогда образуется стопроцентная…– Рита рядом со мной неожиданно засмеялась.
   – Ладно-ладно, ты эти шуточки брось,– официальным тоном посоветовал Хеня.– Надо все-таки разбираться, как можно шутить и как нельзя.– А что я такого сказал? – А – думать надо! – С оскорбленным достоинством Хеня выдул стакан, тоже крякнул и вдруг побледнел всем лицом, диковато оглядываясь.
   У него даже уши зашевелились.– А где транспарант?..– Вонвон-он!..откликнулись сразу несколько энтузиастов.– Сохранили твою фанеру!.. Жаконя присматривает!..– Мы слегка расступились, чтобы не загораживать фигуру Жакони, тот рыгнул, и в это время я вдруг заметил среди демонстрантов Зоммера. Зоммер стоял с рабочими Металлического завода и о чем-то с ними беседовал, держа в руках майонезную баночку. Вероятно, тоже расслабился по случаю остановки. С его правого локтя свисала авоська, а расстегнутый плащ обнаруживал светлый дешевый костюм. Мятый галстук у горла, старенькие ботиночки. Ни дать ни взять – бухгалтер среднего предприятия.
   Он почуял мой взгляд и тоже ответил взглядом, но – с тупым равнодушием, как будто бы не узнав. Тем не менее у меня пробежала холодная дрожь по телу. Я отступил на шаг. Рита, явно обеспокоенная, дернула меня за рукав.– Что случилось, вспомнил что-нибудь нехорошее? – Ничего,отворачиваясь от Зоммера, сказал я.– Как это ничего? У тебя щеки позеленели…– Говорю тебе: ничего.
   Не трогай меня, не надо…
   Кажется, Рита обиделась. К счастью, в эту секунду где-то впереди грянул оркестр, демонстрация зашевелилась и двинулась по направлению к площади.
   Плотные сомкнутые шеренги оттерли Зоммера. Я надеялся, что – навсегда.
   Сердце у меня ощутимо постукивало. И поэтому когда из толпы вылез Хеня и плаксиво начал настаивать, чтобы я хотя бы немного понес транспарант – понимаешь, Жаконя нахрюкался, потеряет, мерзавец,– я довольно-таки решительно ему отказал. Дескать, извини, дорогой, рука не сгибается.
   А слегка возбужденная Рита не к месту хихикнула.– Ладно,– сказал обиженный Хеня.– Будет обсуждаться твоя работа, припомним.– И, увидев Шаридова, шагающего с женой и с детьми, закричал, продираясь к нему через шеренги идущих: – Подождите, Халид Ибрагимович, одну минуточку!..– А вслед за Хеней вылез из толпы бодрый Леха и, потирая руки, со значением подмигнул: – Ну что, деятели, сваливаем отсюда? – Неудобно, обещали пройти с коллективом,– сказал я.– Неудобно на потолке отдыхать, одеяло спадает. В общем, вы, как хотите, а мы всей конторой фью-ить!..– Леха сделал кому-то из задних призывный жест и, как лезвие сквозь кисель, рванулся поперек демонстрации. Мы с Ритой также начали диффундировать к краю.
   Праздничный громадный портрет вождя взирал на нас с ближнего дома.
   Занимал он пространство от крыши до первого этажа и, наверное, создавал полумрак в закрытых им помещениях.– Посмотри,– толкнула меня в бок Рита.– Что такое? – Ты – посмотри, посмотри! – Вероятно, материя на портрете была довольно плохо натянута, прямо посередине его вздувался пузырь, и от слабого ветра казалось, что вождь шевелит бровями. Зрелище было забавное.
   – Всего через год,– сказал я.– Через год он умрет, а потом это все начнет постепенно разваливаться. Исчезнут партия, КГБ, а республики образуют самостоятельные государства. Вся жизнь переменится.– Я и сам едва верил своим словам.
   Слишком уж нереальным казалось такое будущее. Пучина времени, десять лет.– Ты меня, по-моему, все же разыгрываешь,– ответила Рита.– Ну откуда ты можешь знать, тоже мне – прорицатель…– Она пожала плечами.– А чего бы ты хотела больше всего? – спросил я.– В жизни или прямо сегодня? – уточнила Рита.– Разумеется, в жизни…– Чтобы так было всегда…– Как сейчас? – Ну да, как в эту минуту…
   Она тихо царапнула меня ногтем по ладони. Обтираясь о куртки и о плащи, мы выбрались из демонстрации. Вероятно, в преддверии площади выходить уже было запрещено: вилась цепь ограждения и кучковались за ней наряды милиционеров. Двое тут же направились в нашу сторону, а один помахал рукой, приказывая вернуться. Рита в нерешительности остановилась.
   Однако Леха, подняв над головой пятерню, завопил что-то вроде: – Да здравствует наша доблестная милиция!..– и сержант показал нам тогда, что, дескать, давайте быстрее. Им, наверное, лень было спорить по этому поводу.
   На середине улицы я оглянулся: еле-еле бредущий Жаконя упорно пер транспарант, а его самого поддерживал Бампер из технического отдела, причем шли они оба как будто через болотную топь, и башка у Жакони перекатывалась по груди, точно резиновая.
   Он все же здорово нагрузился.
   А с другой стороны к ним прислонился пухленький Зоммер – тоже, видимо, обессилев, отфыркиваясь и пыхтя, и его перекашивала раздутая посудой авоська.
   Подготовился, значит.
   Далее неторопливо подтягивались Валечка с Жозефиной.
   Команда в полном составе.
   – Нормально,– констатировал Леха, дождавшийся нас.
   – Пока обошлось без потерь.– И прикрикнул, наверное, сжигаемый нетерпением.– Давай-давай, мужики, шевелите конечностями!..
   Светило майское солнце.
   – А что это за энтузиаст? – кивая на Зоммера, спросил я.– Что за тип? Он, вроде, раньше в наших мероприятиях не участвовал.
   Леха осклабился.
   – Кто, этот? Да, толковый мужик, у него с собой четыре фунфурика.
   Ну? Пускай посидит, что нам, жалко?..
   Он с большим удовольствием потянулся.
   Я смотрел на вязкие толпы людей, продавливающиеся в створе улицы.
   Колонна была бесконечной: она шла и шла под вопли диктора из репродукторов.
   В настоящий момент приветствовали славных советских ученых.– Рра!.. Рра!.. Рра!..– доносилось с площади. Точно ревело слоновье стадо. Плескались флажки и гирлянды. Качались над головами воздушные шарики. Я почему-то вспомнил доклад Дюваля. Одомашнивание человека, создание новых инстинктов. Трансформация психики в систему примитивных рефлексов. Индивидуум исчезает, отсчетом становится популяция. Генетическое единство постепенно устраняет конфликты. Человечество замыкается в благостном оцепенении.
   Как-то так. Во всяком случае, близко к тексту.
   – Ну ты что, совсем отключился? – Леха двинул меня кулаком.
   Жил он, к счастью, недалеко, и когда мы всей гурьбой ввалились в квартиру, то, конечно, первым делом разместили совершенно обеспамятевшего Жаконю.
   Положили его на диван, а заботливая Жозефина подоткнула подушку под голову.
   Набросили на него покрывало.
   Жаконя только мычал, бессмысленные бельмы закатывались, и даже телевизор, врубившийся вдруг на полную мощь, как ни рявкал, не мог его потревожить.
   Он лишь вялым движением навалил на ухо подушку.
   – Убавьте звук,– посоветовала Жозефина.
   Я уже схватился за ручку, чтобы ее повернуть, и в это время женщина, появившаяся на экране, сказала:
   – Передаем подробности катастрофы в Санкт-Петербурге.
   По предварительным данным, погибло около тридцати человек. Продолжается сильный пожар на заводе "Пластмассы и полимеры", от огня взорвалась батарея, обеспечивавшая производственный цикл, около трех тонн горючих веществ попало на землю. Жители ближайших домов отселяются. Район катастрофы блокирован. Вместе с городскими пожарными действуют воинские соединения…
   После этого звук пропал. Появился из кухни Леха, сжимающий в руках два фужера, и, уставясь в дрожащее прыгающее изображение, как ребенок, обалдело спросил:
   – А разве телевизор работает? А он уже неделю, как хрюкнулся…
   Экран тут же погас, и на нем проступила стеклянная гладкая серость.
   Я заметил, что и вилка в розетку, оказывается, не была воткнута. То есть, электричество не поступало. Тогда я тихо скользнул в соседнюю комнату и, дождавшись, пока Зоммер так же тихо просочится за мной, посмотрел на него – еле сдерживаясь, стараясь не выплеснуть раздражения:
   – Это ваша работа?
   – Они пытались меня захватить,– сказал Зоммер.– Они нас опять каким-то образом вычислили. Полагаю, что без поддержки церкви не обошлось. Подтянули военных, наверное, особые подразделения.
   Между прочим, я там заметил какой-то чудовищный огнемет. Вероятно, они собирались залить квартиру напалмом. Извините, но как мне было еще отвязаться от них? Я ведь даже не защищался, я просто отодвинул их в сторону…
   – Отодвинул? – с отчетливым клокотанием в горле переспросил я.
   А задумчивый Зоммер похлопал мягкими веками.
   – Вероятно, не стоит так волноваться по незначительным поводам. Если вас укусил, например, какой-нибудь муравей, то вы сами смахнете их всех, оказавшихся в это время на коже. Вы не будете разбираться, какой там именно укусил. Разумеется, всех,– и половину при этом перекалечите. Понимаете, это чисто инстинктивное действие.– Он смотрел сквозь меня, как будто в какие-то дали. Было тихо, лишь раздавался за дверью негромкий звяк. Вероятно, накрывали на стол в смежной комнате. Что-то пискнула Валечка, что-то ответила Жозефина.
   Мерной поступью протопал Бампер на кухню. Зоммер сжал смешные маленькие кулачки.– Честно говоря, меня волнуют сейчас совсем другие вопросы. Если вы не вернулись, значит, на квартире – "замок".
   Вероятно, вас именно потому и отбросило в прошлое. В то же место, но в совершенно другую точку отсчета. И вот это мне, извините, очень не нравится. Я уже когда-то сталкивался с аналогичной проблемой…
   Он, по-моему, целиком погрузился в воспоминания. У него даже дернулась, как будто от тика, щека, а зрачки блеклых глаз необыкновенно расширились.
   Я безнадежно сказал:
   – А, быть может, вам лучше вообще оставить меня в покое? Десять лет в своем прошлом я уж как-нибудь проживу. Осторожненько так проживу, высовываться не стану. Но зато и гарантия, что здесь-то меня не найдут.
   А там, в будущем, вы ко мне просто не явитесь. Вы же видите, как-то не складывается у нас. Все, что я предлагаю, вам не подходит: голод, войны, а также ненависть и любовь. Почему-то вы это все безоговорочно отвергаете. Я уже и не знаю, что можно еще предложить. Семинар в этом смысле ничуть не облегчил ситуацию. Там – теория, а тут – реальная жизнь. Вам, наверное, следовало бы выбрать кого-то другого.
   Вы подумайте, время, по-моему, еще есть. И, наверное, вы согласитесь, что так будет значительно проще…
   Зоммер, однако, меня не слушал, осторожно втянул в себя воздух, повел, как локатором, головой и расставил ладони, точно принимая сигналы.
   – Нет,– сказал он после длительного молчания.– Нет, по-моему, здесь все в порядке. Извините, меня насторожил эпизод с телевизором.– И, наверное, успокоившись, весьма снисходительно объяснил.– К сожалению, тут все не так просто, как кажется.
   Вы однажды уже просили хлеба, и тогда начался поворот к земледелию и ремеслу. Вы просили любви и мира, и вам – со всей атрибутикой – дана была Нагорная проповедь. Вы просили затем личной свободы – началась Реформация, приведшая к множественности конфессий.
   К сожалению, все это уже было опробовано. А каковы результаты? Хлеба, чтоб накормить голодных, по-прежнему нет, войны стали ожесточеннее, особенно за последний век, а дарованная свобода приводит к затуханию личности. Человек растворился в среде вещественных благ: погружается в быт, превращается в окультуренное животное. Искра божьего духа в нем медленно угасает. Вы, по-моему, слышали об этом на семинаре. Нет, здесь требуется что-то иное.– Зоммер неожиданно замолчал и вдруг, сморщившись, сунул руку куда-то за ворот рубашки – с наслаждением почесался и выпрямился, несколько обескураженный. Мордочка его слабо порозовела.Пррроклятье!..– смущенно сказал он.– Досаждают слабости человеческого организма.
   То одно отвлекает внимание, то – другое. Между прочим, как вы полагаете, нас здесь покормят?..
   – Наверное,– сказал я.
   И тут дверь открылась, и просунулась из гостиной раскрасневшаяся Жозефина.
   – Тебя к телефону…
   – Меня, точно? – одновременно тревожась и изумляясь, спросил я.
   – Тебя, тебя, такой вежливый голос…
   И Жозефина исчезла.
   Я глянул на Зоммера, который пожал плечами, а затем переместился в прихожую и взял со столика трубку.
   – Сергей Петрович, вы нашу передачу смотрели? – сразу же спросили меня.– Вот сейчас, она прошла по первой программе?
   – Кто это? – выдавил я, внезапно похолодев от предчувствия.
   А серьезный вежливый голос в трубке сказал:
   – Неважно. Просто мы хотели увидеться с вами. Возвращайтесь обратно, ваша квартира свободна. Мы восстановили там всю прежнюю обстановку.
   А теперь – дополнение к показанному материалу.
   В трубке что-то негромко щелкнуло, и Рита, как будто из могилы, произнесла:
   – Сережа, я тебя жду. У меня все в порядке, но ты поторопись, пожалуйста. Я тебя очень прошу: приходи обязательно…
   И опять внутри что-то щелкнуло.
   – Эй!..– растерянным шепотом сказал я.– Подождите минуточку, не разъединяйте!..– Из прихожей я видел Риту, раскладывающую в это время салфетки. Она чуть прогибалась – так, что обрисовывалась фигура. Чувствовалась в ней некоторая оживленность.
   И одновременно она находилась за десять лет от меня и безжизненным ровным голосом говорила, точно под чью-то диктовку.
   Повеяло сквозняком.
   – Алло! Я вас слушаю!..
   Трубка, однако, молчала – не было ни обычных легких потрескиваний, ни гудка. И только когда я положил ее обратно на аппарат, что-то слабенько тенькнуло, свидетельствуя, что линия заработала.
   – Все в порядке? – спросил Зоммер, появляясь в прихожей.
   – Да,– надеясь, что он не прислушивался, кивнул я.
   – Ну и отлично! Зовут…
   Зоммер что-то жевал, равномерно двигая челюстью,– проглотил и понюхал затем следующий кусок колбасы. И лицо его выразило очевидное наслаждение.
   Светлые глазенки замаслились.
   – Вкусно,– сказал он…
 
   Мне казалось, что в помещении пахнет дымом. Это было довольно обширное гулкое помещение с мощным каменным нефом, поддерживающим низкий свод, совершенно без окон и находящееся, видимо, ниже земной поверхности.
   Вероятно, было сделано все, чтобы придать ему некоторое подобие уюта: темным бархатом была задрапирована облезлая штукатурка стен, прикрывая кирпич, висели картины религиозного содержания, громоздился в простенке двух ниш распятый деревянный Христос, причем краска на дереве уже местами облупилась, еле слышно шуршал, по-видимому включенный, кондиционер, и ворсистый ковер растянулся от нефа до каминной решетки. Желтело медное ограждение. Полукругом стояли три кресла с широкими подлокотниками, и торчал перед ними на тумбочке прямоугольник плоского телевизора – видеоаппаратура возле него образовывала уступчатую пирамиду.
   Здесь был даже высокий и узкий аквариум: в яркой-зеленой воде, между водорослями, подсвеченные люминесцентными лампами, еле-еле подрагивали плавниками лунообразные рыбы. Сплюснутые их тела походили на игрушки из дымчатого стекляруса, выделялись лишь бусины внимательных глаз и раздвоенные хвосты со слюдяными прожилками.
   Дыма, вроде бы, не было.
   И тем не менее, мне казалось, что горький раздражающий запах пропитывает помещение. Я сразу закашлялся. Я, наверное, уже сроднился с гарью пожаров. Дымом пахло в квартире, куда я, шагнув, переместился из прошлого, дымом пахло на лестнице, когда я спускался к "мерседесу", ожидающему меня, вдоль всей улицы слоились сиреневые густые усы: воздух был напластован, как будто в призрачной штольне. Солнце создавало ощущение миража. А когда "мерседес", прорываясь к окраинам, мягко вылетел на середину выгибающегося моста, обнаружились в открывшейся панораме проемы развалин – зубы зданий, скорлупы задранных крыш – и колышущаяся над ними поросль рыхлого дыма.
   Вероятно, город был наполовину разрушен.
   Даже мрачный, как мне показалось, туповатый шофер, соблюдая, по-видимому, инструкцию, не вымолвивший за всю дорогу ни слова, тут слегка покосился на догорающий универмаг и всхрапнул, будто горло его было сделано из железа:
   – Сожгли город, сволочи…
   – Кто? – спросил я, на всякий случай прикидываясь идиотом.
   – Мы куда направляемся? И зачем? Что – вообще происходит?
   Но шофер, уже взяв себя в руки, опять замолчал и молчал все то время, которое мы еще ехали. И только когда машина остановилась во дворе кирпичного монастыря, окруженного строительными лесами и, вероятно, бездействующего, открывая дверцу передо мной, он произнес неприветливо:
   – Ну, приплыли…– и добавил, уже не скрывая накопившейся яростной злобы.– Шевелись, сейчас тебе все расскажут…
   А затем деловито достал из багажника весь обтертый "калашников".
   Так что, дымом, наверное, пахло и здесь, но особо прислушиваться к ощущениям времени не было – из ближайшего кресла поднялся навстречу мне человек и кивнул, не подавая руки, как будто боялся испачкаться:
   – Наконец-то… Садитесь… А мы вас порядком заждались…
   – Это вы мне звонили? – так же без какого-либо приветствия спросил я.
   А человек покивал:
   – Давайте по порядку. Располагайтесь…
   Он был одет во все темное: гладкий черный костюм и бадлон цвета сажи, из чернеющих туфель тянулись черные шелковые носки, а фалангу его безымянного пальца охватывал черный же перстень. Бриллиант, украшавший его, казался каплей воды. И он, видимо, не привык терять время даром, потому что с ходу представился, сказав, что его зовут Флавиан, к сожалению, имя не русское, но так уж принято, усадил меня в кресло рядом с собой и, нажав какую-то кнопку на плате, включил телевизор.
   – Вы город – видели? Я сейчас покажу вам еще кое-что – в том же духе, имеющее к вам непосредственное отношение…
   Экран телевизора прояснел, появилась заставка: зеленые иероглифы в рамке, а потом без всякого перехода пошли документальные кадры.
   Я увидел остатки знакомой деревни в Африке: пропыленную мертвую улицу и купы зонтичных на горизонте. Сохранилась даже станина грузовика – закопченная рама с торчащими электроприводами. Сам ребристый контейнер уже куда-то исчез, а от хижин остались кострища – как скопища головастиков. И по улице сгоревшей деревни равномерно трусило какое-то существо – нечто вроде мохнатого волка на коротеньких лапах. Шерсть у него отливала металлом, и, когда оператор, не дрогнув, дал крупный план, я увидел, что это не шерсть, а никелированные колючки.
   Волк действительно был из металла – разинул железную пасть, и оттуда высунулся язык, дымящийся испарениями.– Поселение Бенбе, к юго-западу от Кинталы,– прокомментировал диктор.– Його-його – согласно легендам, мифическое божество. Появление його-його свидетельствует о Великой Кончине.– Картинка сменилась. Теперь это был вполне европейский пейзаж: улицы в гудроне асфальта, каменные ухоженные кварталы. Я заметил коробки автобусов, замерших перед кирхой. Только эти автобусы были безнадежно пусты, корка тротуара потрескалась, и высовывались из нее железные суставчатые растения. А от тронутых ржавчиной, лапчатых листьев их – тоже, медленно и беззвучно, отделялись коричневые испарения. Словно сами растения были разъедаемы изнутри кислотой, над зазубренными шипами ныряли чудовищные стрекозы: вероятно, с полметра, выпуская кинжалы когтей.Любек, данные на шестое июня,– откомментировал диктор.– Апокалипсис, население город покинуло…– А затем я увидел Париж, охваченный паникой, гомерическое нашествие жаб на пригороды Миннеаполиса, вымершие кварталы Нью-Йорка, где бушевала холера, и еще какие-то города и брошенные поселения. И повсюду – железо, чудовища, вспышки болезней.
   Я не знаю, сколько эта демонстрация продолжалась: вероятно, недолго, но мне показалось, что – целый час. Наконец, появился лик ведьмы, терроризирующей Афины, а затем – иероглифы, и Флавиан небрежно выключил телевизор.
   – Прекрасная операторская работа,– сказал он.– Цвет, изображение, панорамы, японцы это умеют. Между прочим, во время съемок погиб режиссер. Пожран його-його, не успели подхватить с вертолета.
   Он беззвучно похлопал ладонью по подлокотнику.
   – Патриарх о вашей деятельности осведомлен? – спросил я.
   – Патриарх, разумеется, знает о том, что мы существуем. Но с другой стороны, мы по статусу – довольно независимое подразделение.
   Служба безопасности церкви – так это называется. Свои методы, свои магические приемы. Интересно, что некоторые идут еще со времен Царства Израилева. Ведь с так называемыми Пришествиями приходилось бороться еще тогда. И тогда еще разработаны были определенные ритуалы: заклинания, заговоры, разная мистическая дребедень. И потом это все копилось и отшлифовывалось тысячелетиями. Ничего, как видите, оправдывают себя. Ну а сам Патриарх – зачем ему знать подробности…– Флавиан улыбнулся мне, точно сообщнику, поведя ладонью по воздуху, сделал обтекаемый жест и, нажав пару клавиш на элегантной панели селектора, как о чем-то давно обговоренном, распорядился.– Люций? Давайте…
   Дверь сразу же отворилась, и, как заключенная, держа руки сцепленными за спиной, по ступенькам спустилась Рита, сопровождаемая громоздким шофером. Выглядела она довольно прилично: в джинсах, в блузке, с немного отрешенным лицом, посмотрела на кресло, которое было, наверное, для нее подготовлено, но прошла не к нему, а к стулу, стоящему в отдалении.
   Села и тут же нагнулась вперед – изучая меня, как будто раньше не видела.
   Глаза ее заблестели.
   – Я это так и представляла себе,– сказала она.– Разумеется, дьявол и не похож на черта с рогами. Человек – вызывающий симпатию и любовь. И однако, печать Сатаны на нем явственно различима…– Она вдруг вся напряглась и выбросила вперед правую руку. Пальцы, стиснувшиеся в щепоть, прочертили пылающий крест по воздуху. А под кожей лица набрякли синие вены.– Изыди, Сатана!..– Она совершенно преобразилась: кости носа и челюстей заострились, точно в агонии, выступили изогнутые клыки над нижней губой, и начесы волос зашевелились, как черви.– Изыди!.. Сгинь!.. Развейся!.. Провались в огнедышащую геенну!..