Стрельцова Маша. Записки падшей ведьмы

   — Вера!!! — рявкнул Буйвол. — Ты чего, мать твою разэдак, несешь???
   Увлекшаяся Верунька вздрогнула, быстро сообразила что она за компанию со мной нечаянно и Буйвола зацепила, ойкнула и стремглав бросилась за двери.
   Мы с дедком переглянулись.
   — Еще раз она мне что — то скажет — килы на нее посажу! — твердо пообещала я.
   — Давай-ка я в своем доме сам буду решать, кого наказывать, а кого миловать, — недовольно покосился на меня дед.
   — Ну так поговорите с ней, — пожала я плечами. — Пусть она ко мне не лезет. А если полезет — то пусть не обижается.
   — А килы — это что?
   — Думаю, вы это скоро увидите, — пообещала я и пошла к себе в комнатку.
 
   Оставшееся время до вечера я валялась на кровати и читала книжки с ноутбука. Жадина — Буйвол нормальный комп мне так и не поставил в комнату. Ну да я молчала в тряпочку, не до компьютера, главное, что я тут в безопасности.
   Кстати — о безопасности. А не видать мне ее, если я сейчас растеряюсь. Ситуация складывается на редкость удачная. Денис ко мне дышит неровно — это раз. Ну, или дышал, но все равно, раз был огонь — угольки раздуть недолго. Ленка ему неверна и потому жить они вместе вряд ли будут — это два. Можно смело считать Дэна холостым. И три — то, что на жену Дэна, сына смотрящего по Екатеринграду, не посмеет поднять руку никто, коль войны не хочет. Так что мне надо всего — то ухитриться быстренько выйти замуж. А далее — кто — то из семьи встречается с Козырем, нынешним смотрящим моего города, перетирают меж собой, и охота на меня объявляется закрытой. Все! Все мои проблемы решены! Потому что если меня все — таки кирдыкнут, или со мной случится несчастный случай — между городами будет война, и все это хорошо понимают. Тут дело даже не в моей драгоценной персоне, а в факте. Буйвол вряд ли спокойно отреагирует на то, что людей из его семьи спокойно мочат.
   Внутренний голос план одобрил и мы начали выбирать фасон свадебного платья. Он хотел гладкое длинное платье, обтягивающее фигуру, с большим декольте, я же твердо стояла на кринолине. Но тоже с декольте. Через полчаса споров голос обиделся и сказал: «Сначала выйди, потом права качай». «Ну и выйду, чего тут сложного, — удивилась я. — Щаз на перец приворожу, делов — то!» «А ты помнишь что тебе надо все проблемы решить до материного приезда?» — язвительно вопросил голос.
   Я охнула и полезла в календарь. Черт возьми — прошла уже целая вечность! Маменька наверняка уже вернулась, ее кирдыкнули и теперь мне носить цветочки по субботам на могилку и ей.
   По календарю следовало, что маменька явится через двадцать четыре дня. Я облегченно вздохнула, давя в себе удивление — как же так? Совсем я закрутилась. Ну да ладно.
   Последний рывок — и все будет ок. У меня будет отличный муж, опора и каменная стена, да и маменька наконец — то перестанет меня сватать всяким идиотам. Козырь успокоит Толика и прочих. Все будет хорошо!!! Осталось только Дэна приворожить.
   Ерунда какая.
   На миг мне стало страшно — а вдруг не получится? По уму — то сейчас надо б раскладку на картах сделать, посмотреть его сердце — а вдруг он еще любит кого — то? Тогда никакой приворот — отворот не сработает. Но с другой стороны — а зачем карты, ведь и так все видно. Нет у него никого, кроме Ленки. А Ленку… Ленку он безусловно любил — иначе зачем бы он на ней женился? Только покажите мне парня, который будет любить девушку после такого, что она устроила. Максимум — какой—нибудь подкаблучник может попытаться наладить отношения, постараться забыть — но никак, никак после такого отношения не будут прежние. Потому что по дому будет бегать ребенок, которого жена зачала от лучшего друга.
   Так что — какие к черту карты! Сердце Дениса — пустой сосуд, незаполненное нежностью к кому-то, и надо это быстренько исправить! Пока кто — то другой не успел, а то ведь свято место пусто не бывает!
   Я скосила глаза на часы — уже шесть, надо сходить на кухню, выпросить у Веруньки неизменный чай с булочкой — она по-прежнему злоупотребляет чесноком и луком — и к Денису, колдовать. Пора претворять свои планы в жизнь! Я встала с кроватки и пошла на кухню.
   Еще из коридора я услышала голоса.
   — … а она на меня смотрит наглыми глазами и заявляет — не стану я вашу тухлятину жрать!
   Я аж остановилась — голос у Веруньки был до того обиженный, что стало интересно, кто ж ее так, божьего одуванчика…
   — Так, может, и правда было что — то несвежее, — послышался равнодушный голос Аллочки.
   — Это у меня — то несвежее? — задохнулась от возмущения Верунька. — Вот Евгений Евгеньевич уж который год трескает за обе щеки да знай нахваливает, а ей, видите ли — тухлятина! Она, паскуда, и впрямь носом в тарелки залезла, все обнюхала, рожу скривила и велит — уберите от меня ваши помои!
   — Так и сказала?
   — Истинный крест! — с жаром поклялась Верунька. — Я ее спрашиваю, мол, чего тебя, хабалка, не устраивает, поди в своей деревне слаще морковки ничего не едала, а тут — нате — пожалуйста, пальцы гнем! А она мне — мол, на диете я…
   — Ну вот, а ты кипятишься, — так же спокойно оборвала ее Аллочка. — Да и не похожа она на деревенскую, вон какая цаца…
   Однако Веруньку было не остановить. Не заметив хозяйкиной реплики, она вовсю меня честила:
   — … а тока какая такая у нее диета, не пойму я! Принесла я ей чай, а она в него аж семь ложек сахера поклала!! Я считала!
   — Счетовод, блин, — не выдержала я и вошла на кухню. — Тебя чего, Евгений Евгеньевич не предупреждал, чтобы ты язык свой попридержала?
   Верунька в это время водила кисточкой по лицу полулежащей на угловом диванчике Аллочки — накладывала желтковую маску. Увидев меня, она отставила в сторону миску с кисточкой, уперла руки в боки и завопила как скорая помощь:
   — А! Явилася! Кой — чего и вспомнить нельзя, как оно всплывает!
   — Леди! — стиснула я зубы и напомнила себе что я в гостях. — Вы б за речью своей следили!
   — А ты мне рот — то не затыкай! — задиристо ответила Верунька и полуобернулась к хозяйке. — А еще, Алла Петровна, эта перед вашим мужем хвостом крутит, сиськами трясет! Давно примечаю, а сегодня аж сердце не выдержало! Выслала меня подальше — и ну прям на террасе охмурять Евгения Евгеньевича!
   И тут мое терпение лопнуло. Строевым шагом я дошла до мойки, по пути схватила кружку с недопитым чаем, налила в нее воды и внятно, не стесняясь, начитала заговор на килы.
   — Чего-й ты там бормочешь? — подозрительно осведомилась Верунька.
   Я запечатала заклинание и молча вылила воду на Веруньку.
   — Аааа! — заголосила она.
   — Что случилось? — с трудом шевеля скованными подсохшим желтком губами, осведомилась Аллочка. На глазах у нее лежали чайные тампоны — и слава богу. Не надо ей всего видеть.
   Я подхватила мисочку со взбитым желтком, кисточку, и принялась старательно наносить маску, приговаривая:
   — Все нормально, не переживайте.
   — Допрыгалась Верка? — усмехнулась Аллочка.
   — Ну, — со вздохом призналась я. — Водой ее облила, чтоб успокоилась. А насчет того что я Евгения Евгеньевича охмуряю — врет!
   Алла едва заметно улыбнулась.
   — Я знаю, кого ты тут охмуряешь.
   Я пристыжено заткнулась. Это что, так заметно? Мы помолчали, потом хозяйка в сердцах бросила:
   — Да помолчи ты ради бога, уши закладывает уже.
   Я покосилась на усердно визжащую на одной ноте Веруньку. Та на минуту закрыла рот, всхлипнула, и принялась жаловаться на жизнь.
   — Вот она, благодарность — то людская! Столько лет тута проработала, обстирывала всех, обшивала, кормила, дерьмо за вами выносила…
   — Чего — чего ты за нами выносила? — изумленно переспросила Аллочка.
   Верунька осеклась, поняв что слегка увлеклась, подумала и зарыдала горше прежнего:
   — Вот, дожилась на старости лет, никакого уважении я и почитания, всяк меня обидеть норовит, бедная я бедная!
   Я аккуратно подцепила последнюю капельку желтка, нанесла ее на кожу Аллочки и обернулась в безвинной жертве. Лицо ее уже расцвело красными точками размером с копеечку. Я аж удивилась, что так быстро подействовало. Сама я килы не разу не сажала, но технологию знала. Скоро по центру «копеечки» должна под кожей вылезти жутко болючая горошинка, полная гноя. Это и есть кила. Лечить ее сложно — потому как гнойная сумка под кожей, и «соска», как называла это бабушка, то есть выхода наружу нет. Не выдавить килу, словно обычный прыщ.
   Мне килы запомнились по одному случаю. Когда я жила в детстве у бабушки, та подсадила их местной почтальонше. И за дело — мерзавка рылась по посылкам. Вроде бы мелочь, скажете вы, недостойная такого наказания? Как сказать… Деревенька у нас была небольшая, в основном из пенсионеров, которые остались доживать свой век на обжитом месте, молодежь, как и везде, устремилась в город. И вот для тех бабулек, что приходили со слезами к моей бабушке — разоренная посылка была вовсе не мелочь. Они, бедные, все на пенсию жили, с трудом концы с концами сводили, а в тех посылках им взрослые дети обычно посылали что — нибудь вкусненькое, что б порадовалась старушка — мать. А старушка получала из всей посылки дай бог если четверть.
   Бабушка моя долго увещевала Таньку — почтальонку, мол, брось кражами у старух промышлять. Та лишь делала круглые глаза — мол, о чем вы? У нее у самой было двое детей, и потому бабушка колебалась, не спешила с наказанием. Понимала, каково одной ребятишек поднимать.
   Однако сколько веревочке не виться, а конец все равно будет. Карасиха, наша соседка, съездила к сыну по зиме в город и вернулась в слезах. Оказывается, сынок уж полгода как устроился на прилично оплачиваемую работу и потому с каждой зарплаты отправлял ей по посылке с консервами, печеньем и обожаемой Карасихой сгущенкой. Ни одной посылки она не получила. Все это бедная соседка, плача, рассказывала у нас на кухне. Я знала, чего она так расстроена — у нее эти полгода как раз тяжкие были. Картошку у нее по осени всю подчистую выкопали неизвестные лица, а как в деревне без картошки зимовать? Да и приболела она тогда, заготовок не смогла наделать.
   Бабушка молча выслушала Карасиху, погладила ее по плечу и велела идти домой.
   А у почтальонши на следующий день выступили килы.
   Когда мы с бабушкой навестили ее в больнице, ее уже пытались лечить. Врачи славно потрудились, вскрывая килы и отсасывая гной, а было их столько, что на лице у Тани не было и миллиметра, свободного от них. И вот утерли хирурги пот, забинтовали ее лицо, а когда рубчики поджили — килы полезли по-новому на освобожденную кожу.
   Я видела, как Таня при виде бабушки немедля кинулась на колени, и взахлеб принялась умолять ее о помощи.
   — Поняла, за что тебе это было? — спросила бабушка.
   Таня истово кивала головой и рыдала.
   Больше жалоб на нее с тех пор не было.
 
   Верунька же по—прежнему завывала, сидя на табуреточке. Я отставила в сторону пустую миску, взмахнула руками и очень натурально удивилась:
   — Ой! А чего это у тебя с лицом — то?
   Та, не обращая внимания на меня, усердно рыдала.
   — Вера! — я придала голосу тревожность, схватила со столика зеркальце и подала ей. — Ну-ка, посмотрись!
   Та наконец замолчала, схватила зеркальце и поднесла его к лицу. С минуту она рассматривала себя, после чего с каким — то недоумением спросила:
   — А чего-й это у меня с рожей-то приключилось?
   И тут как по заказу прямо на кончике носа вспухла горошина килы. Верунька нахмурилась, подняла руку, чтобы ощупать ее, коснулась и заорала благим матом. Мда… Говорили мне, что килы — вещь жутко болючая…
   От ее вопля Аллочка вздрогнула, чайные тампоны свалились с глаз и она запричитала:
   — Вера! Ну что вы кричите, словно вас режут! Ой…
   Ужас в ее глазах плескался самый неподдельный. Аллочка махом вспорхнула на спинку дивана и во все глаза смотрела на Веруньку.
   — Тихо — тихо, — успокоила я ее. — Не разговаривайте, Алла, у вас маска и так трещинами уже пошла!
   Та посмотрела на меня ясными голубыми глазами на фоне желтой от кожи маски и стараясь не разжимать губ, прошипела:
   — Скорую! Срочно! Не дай бог она тут позаражает всех!
   — Конечно — конечно! — заверила я ее и потянулась к трубке телефона.
   Оставшееся время до приезда скорой Аллочка просидела на спинке дивана, словно воробушек на жердочке, а я успокаивала Веруньку.
   — Неоткуда мне энтой заразе было прилипнуть, — рыдала она. — Я ж завсегда руки мою, постоянно с кометом да доместосом вожусь — стерильная я! Да и медосмотр меня Алла Петровна каждые три месяца проходить заставляет!
   — А это не зараза, — с постной миной святоши вещала я. — Это наказанье Божье такое. Злобы в тебе много, копилась она, копилась — и вот, прорвалась на волюшку.
   — Да откуда во мне злоба? — подняла на меня Верунька несчастные глаза. — Я завсегда и пшена голубям насыплю, и копеечку нищему у церкви дам!
   На ее лицо уже было страшно смотреть. Центральная часть уже полностью покрылась багровыми горошинами. Я вздохнула и посоветовала:
   — Ты это… Библию купи.
   — Поможет? — обрадовалась Верунька.
   — Да погоди ты. Купишь Библию — читай ее, особенно Нагорную проповедь.
   — А ты мне ее на бумажке напиши, — сквозь слезы попросила несчастная.
   — В Библии прочтешь, — отмахнулась я. — Евангелие от Матфея, пятая глава.
   — Поможет? — уставилась она на меня заплывшими от кил глазами.
   — Поможет, — вздохнула я, — коль сердцем примешь Христа, покаешься да уверуешь.
   — Господи, прости меня, грешную! — Верунька немедленно подняла глаза к потолку и принялась истово вещать: — Верую я в тебя, Господи, а еще больше уверую, как излечишь меня!
   — Не, — поморщилась я. — Баш на баш тут не работает.
   — А как работает? — снова зарыдала она.
   — А вот так: ты к Господу хорошо, так ведь Он — то к тебе еще лучше!
   — Свечку поставлю! — снова понеслось в потолок. — Большую! Две!
   Я тяжко вздохнула.
   — Я ж говорю — баш на баш не работает.
   — Я просто так поставлю, из уважения, — быстро сказала Верунька.
   Я хмыкнула.
   — Ладно, читай Библию. Как дойдет до сердца Слово Божье да покаешься — тогда и молись, что б излечил он тебя. Ясно?
   — Ясно, — Верунька уткнулась в зеркало, посмотрела на лицо и зарыдала горше прежнего.
   Тут на пороге появился озабоченный Буйвол:
   — Девушки, а с кем у нас тут плохо? Скорая у ворот стоит, говорят что к нам.
   — Скорее веди врачей! — простонала Аллочка со спинки дивана.
   — Господи, — у Буйвола аж голос сел при виде ее желтого лица. — Что это с тобой?
   — Скорее врача, чего тянешь! — нервно закричала она.
   Буйвол испарился, чтобы через минуту появиться в сопровождении врачей.
   — Ну чего вы как черепахи тащитесь, жена умрет — пристрелю к черту! — подгонял он медперсонал.
   В кухню влетела запыхавшаяся пожилая врачиха с саквояжиком и молоденькая медсестричка.
   — С кем тут плохо? — отдуваясь, спросили они.
   — Вот! — скорбно указал Буйвол на Аллочку.
   — Вот! — плаксиво указала она на Верочку.
   Медперсонал недоуменно посмотрел на Буйвола.
   Ну, чего тележитесь? — рявкнул он.
   — Не кричите, Евгений Евгеньевич, это грех, Богу сие неугодно, — благочестиво сказала Верунька, оторвалась от зеркальца и повернулась лицом к общественности.
   — Господи…, — сказала врачиха.
   — Что за черт? — сказал Буйвол.
   — Ой, мамочки! — взвизгнула медсестричка.
   — Это сильно заразно, да? — побледнела Аллочка.
   Врачиха подошла к Веруньке, осмотрела ее лицо, надавила пальцем в перчатке на одну из кил и Верунька, тонко вскрикнув, брякнулась от боли в обморок.
   — Носилки! — резко бросила врачиха медсестричке.
   Та стремглав кинулась из комнаты.
   — Это что еще за пердимонокль? — несколько растерянно вопрошал Буйвол.
   — Я с таким в первый раз встречаюсь, — развела руками женщина. — Сейчас довезем до больницы, там разберутся.
   — А это заразно? — не отставала Аллочка.
   — Не знаю, — снова пожала плечами докторша.
   — А с женой — то моей что? — возопил Буйвол.
   — А что с ней? — недоуменно уставилась я на него.
   — Так а вот! — ткнул он в Аллочку.
   Мы с ней переглянулись и рассмеялись. Я — от души, Аллочка — с трудом преодолевая засохший желток.
   — Маска это на мне, маска! — пояснила она.
   — Так ты не больна? — уточнил Буйвол.
   — Пока нет! — со значением сказала Алла и кивнула на Веруньку. — А там уж — как Бог даст!
   Тут прибежала медсестричка и водитель с носилками, и Веруньку понесли в машину. Провожать мы ее вышли всем миром.
   Стояли на крылечке со скорбными минами и только что платочками не махали. Жаль, что она оценить этого в силу своего беспамятства не могла. Хотя нет. Уже когда ее запихивали в машину, она очнулась, оглянулась вокруг себя страдающим взором и тихо прошептала:
   — Люди добрые, дайте Библию…
   — Чего-чего она там шепчет? — тихонько спросил Буйвол у жены.
   — В библиотеке она есть, на полке возле сейфа стоит, — так же тихо прошелестела Верунька.
   Я быстренько помчалась в библиотеку, отыскала там Библию и, вернувшись, положила ее Веруньке на грудь.
   — Ну вот теперь и помирать можно, — сказала она и прикрыла глаза.
   — Все так плохо? — побледнел Буйвол.
   — В больнице разберутся, — как всегда ответила докторша, вскочила в машину и они уехали.
   Наш дедок с тоской смотрел им вслед и шептал:
   — Господи, Верунька, как же мы без тебя…
   Я с недоумением на него покосилась. Нашел кого жалеть.
   — А чего это ты так по ней убиваешься? — ровно спросила Аллочка.
   — Так а как же! Готовить то кто, вы будете?
   Мы с ней синхронно переглянулись и помотали головой.
   — Вот то — то и оно! Все, баста, карапузики, буду теперь гастрит на старости лет зарабатывать, всухомятку хлеб жевать! Ох-ох, дожился! — сурово поглядел на нас Буйвол.
   Мы съежились под его взглядом.
   — Баб — полный дом, а борщ сварить некому! — не унимался он.
   Аллочка очнулась, вскинула голову и холодно осведомилась:
   — Где это ты, Женя, баб увидел?
   — Я не про тебя, — осекся он. — Я вообще — ну что за ерунда, что за молодежь пошла — готовить не умеют и не хотят!
   — Можно пиццу заказывать, — пискнула я.
   — Вот — вот! — смерил он меня тяжелым взглядом. — Я про что и говорю! Ну, молодежь!
   — Чего нервничаешь? — так же невозмутимо сказала Аллочка. — Завтра съезжу в агентство, подберут нам новую стряпуху. На двадцать тысяч, что мы Вере платим, много охотников наберется.
   — Сколько — сколько? — ахнул кто — то у дверей.
   Мы обернулись. Там стояла темненькая востроносая девчонка из горничных и не смущаясь смотрела на нас.
   — Светка, тебе чего? — бесцеремонно осведомился Буйвол.
   — Да я случайно вот услышала, — не опустила девчонка взгляда. — Никак повариху надо? Так я могу!
   — Что, серьезно? — обрадовался Буйвол.
   — Ой, вы бы знали, какие я торты пеку — пальчики оближешь! — скромно призналась девчонка.
   — На кухню! — тут же распорядился дедок, лучась довольством.
   — А, простите, мне платить будут как горничной, или как Вере? — осведомилась востроносая.
   — Не обижу, — отмахнулся Буйвол. — Иди ужин собирай, а то вон уж семь, а мы еще и за стол не сели. Сколько времени тебе надо, чтобы на скорую руку чего — нибудь сварганить?
   — Полчасика, — улыбнулась девица и исчезла.
   — Так что, в агентство не пойдем? — осведомилась Алла у мужа.
   — Посмотрим, чем она нас на ужин накормит, — рассудил Буйвол. — Вкусно будет — оставлю ее на кухне и на Верунькиной зарплате, а нет — так снова в горничные разжалую.
   — А что, такая разница в зарплате?
   — Да, — кивнула Алла. — Горничные получают по десять тысяч, а повариха — двадцать.
   — А почему такая дискриминация? — удивилась я. — Верунька вроде не упахивалась на кухне, а вот девчонки целый день по дому шуршат, ни разу их присевшими не видела.
   — Так а я пожрать люблю, — скромно признался Буйвол.
   Я посмотрела на его объемистое брюшко и слегка улыбнулась. Понятно, чего Верунька такую власть в доме взяла, совсем обнаглела.
   Мы присели в беседку и принялись обсуждать случившееся.
   — Ты, Ал, завтра давай в больницу на обследование, не дай Бог с тобой такая же ерунда приключится, — заботливо говорил Буйвол.
   Ту аж передернуло от представившейся перспективы.
   — Если сильно заразно — то я мансарду в гостевом домике занимаю! — заявила я.
   Супруги переглянулись и посмотрели на меня с недоумением:
   — Так он же закрытый уж который год, мы туда даже и не заходим, — озадаченно молвил Буйвол.
   — Именно, — кивнула я. — У одной моей знакомой что — то сильно заразное муж из командировки привез, так потом санэпидемстанция к ней приехала и все — все в квартире залила какой — то клейкой жидкостью, она потом воняла на весь квартал и отмыть ее не удалось. Дезинфицируют они так. Так ей потом пришлось всю мебель выкидывать и капитальный ремонт делать, а жила она все это время у мамы.
   — Господи, — схватилась за сердце Аллочка. — Ты что, с ума сошла? Да у меня мебель и ремонт знаешь сколько стоят?
   — Так это не мне, эт санэпидемстанции объяснять будете, — пожала я плечами.
   — А чего муж твоей знакомой из командировки — то привез? — тихо спросил Буйвол.
   — А не знаю, она не говорит, — честными глазами посмотрела я на него.
   — Так! — решительно сказала Аллочка. — Никакой санэпидемстанции мне в моем доме не надо. Ясно?
   — Ясно! — закивал головой Буйвол. — А если заразное все же?
   — Вылечим! — туманно, но оптимистично пообещала я.
   — Кушать подано! — завопила с крыльца Светка.
   — Уже? — спросили мы хором. Времени с принятия ее на должность поварихи прошло всего — то ничего.
   — Уже! — улыбнулась она.
   — Иди, Дениску позови, — подтолкнул меня Буйвол.
   — А он спит и велел не будить, — ответила я.
   — Ну ладно тогда, потом как проснется, пожует чего, — бросил дедок и рысцой направился в столовую. Я пошла за ним следом.
   Еще из коридора Буйвол начал зычно вопить:
   — А что, Светулька, у нас седни на ужин?
   Чего — то он к поварихам неровно дышит. Прошлая была Верунька, эта же, не успела снять фартук горничной, как превратилась из Светки в Светульку.
   — Не «сёдни», а «сегодня», — строго поправила его Аллочка.
   — Извини, мать, — чмокнул он ее в макушку и снова завопил в сторону кухни: — Так чем порадуешь?
   — Борщ у меня на ужин и тефтельки с картофельным пюре, — Светулька появилась с большим подносом, направляясь в столовую.
   — Так быстро успела сготовить, что ль? — удивился дедок.
   — Долго ли умеючи, — усмехнулась та.
   — Молодец! — уважительно поглядел он на нее.
   За ужином Буйвол наворачивал за обе щеки и знай похваливал:
   — Ну, Светулька, ну угодила! Прямо как Верунька готовишь, только побыстрее! А ну-ка, налей добавочки!
   Светулька радостно улыбалась и слегка краснела.
   Я понюхала тарелки, с грустью отметила что новая повариха так же как и прежняя без меры кладет приправы. Ну да ничего. Это даже и к лучшему, что я уже который день почти ничего не ем — колдовство на пустой желудок удается лучше. Однако я улучила минутку и договорилась со Светой, что в моей тарелке с завтрашнего дня ни чеснока, ни лука не будет. С Верунькой фиг бы я договорилась.
   Как все славно — то складывается, а то я скоро с одного чая совсем отощаю! Нет слов, на фигуру это хорошо влияет, но вот характер у меня поганый стал. Нафиг я Буйвола с Аллой стращала санэпидемстанцией? По вредности! Потому как некормленая была и нервная.
   — Спасибо, все было очень вкусно, — вежливо поблагодарила Аллочка и встала из-за стола.
   Я случайно глянула в окно и увидела багряное закатное небо.
   — Ба-атюшки! — вскочила я.
   — Чего это с тобой? — осведомился Буйвол, облизывая ложку.
   — Колдовать пора! — бросила я на бегу.
   — Ну-ну, — хмыкнул он.
   Я обернулась на пороге столовой и твердо пообещала:
   — Через полчаса Денис Ленку забудет, как прошлогодний сон. Слово даю.
   — Посмотрим, — бросил он.
   Я кивнула и побежала на кухню.
   — Свет, дай перца, льда и мака. И воды покупной бутылку, — попросила я повариху.
   — Ой, слушай, я и не знаю еще где что лежит, — развела она руками и полезла в холодильник. — Ага, вода есть, лед тоже вижу…
   Так мы совместными усилиями прошарили кухню и нашли все требуемое. Я схватила ингредиенты в охапку и рванула на второй этаж.
   Денис спал в тоже же позе, что я его оставила. Я осторожно убрала темную прядь со лба и слегка коснулась губами его губ. Я хотела понять — что это такое — целовать своего мужа. Как — то было странно что вот он — человек, с которым я буду жить всю отмеренную мне богом жизнь, ежедневно в течение многих лет он будет рядом, у нас родятся дети…
   Странно это все было осознавать…
   Встряхнувшись, я приступила к колдовству. Первым делом я заговорила на верность мак, несколько крупинок насыпала в ботинки, остальное отложила — завтра велю Светке пирог для Дэна с ним испечь.
   Потом кинула в кружку с родниковой водой кусочки льда и сделала наговор на остуду. Когда растает лед — растает и вся нежность Дениса к Ленке. Вообще все хорошее из его души к ней — уберется.
   И напоследок — я заговорила красный перец на жгучую любовь и осторожно сдула щепотку на лицо Дэна. Проследила, как мельчайшие оранжевые пылинки осели на его кожу, он их вдохнул и громко чихнул.