- Простите, что-то я ничего не понимаю, - сказал Калашник. - Вы узнали что-нибудь о Петрове?
   - Да, узнал. Он приехал вчера днем,чтобы увидеть по срочному делу полковника Колосова...
   - Это работник местного управления МВД? Зачем же ему быть здесь?-удивился Калашник.
   - Он приезжает в Балаклаву отдохнуть. Страстный рыболов. По выходным дням гостит у балаклавских рыбаков. В субботу вечером он выехал на промысел. Говорят, обычно после ловли он остается на день у рыбаков, а к вечеру возвращается. Но бывает, что он снова в ночь отправляется на ловлю. Петров прождал его весь вечер и, так как Колосов не вернулся, пошел к нему через горы. Они уверены, что он выехал с Колосовым на рыбную ловлю. С восходом солнца рыбаки вернутся и привезут обоих.
   - Так...-сказал Калашник.-что же, поедем домой? Или подождем восхода солнца?
   - Пожалуй стоит подождать, - ответил нерешительно Смолин.
   Он подумал немного, смотря на силуэты генуэзских башен, чуть проступившие напомутневшем небе, и сказал:
   - Все это очень хорошо,-рыбная ловля, и отдых, и все прочее. Но я не могу понять, какое срочное дело привело сюда Петрова? Что заставило его сидеть здесь целый день и тащиться на Большой берег через горы?
   - Дождемся его возвращения, выясним, - пожал плечом Калашник. Садитесь пока. Дремлите. Хотите папиросу?
   Смолин машинально протянул руку, но сейчас же отдернул.
   - Не хочу, - сказал он рассеянно. - Послушайте, Григорий Харитонович...
   - Да?
   - Вы не любите ходить?
   - А в чем дело?
   - Я скажу вам прямо - я очень волнуюсь... И имею на это причины. Может быть, это смешно, но я не могу здесь сидеть в ожидании... Идемте...
   - Куда?
   - На Большой берег. Подождем там. Мне сказали, что с прибрежных скал их можно увидеть. У Колосова - бинокль. Нас заметят. Ну, что здесь томиться три часа? Идемте...
   Калашник молча вылез из кабины. Они отпустили шофера и пошли. Под ногами у них застучали полуразвалившиеся ступени каменной лестницы. Они поднимались к Генуэзской башне - любимому месту прогулок жителей Балаклавы. Отсюда шла тропинка на Большой берег.
   Смолин шел впереди, широко шагая длинными ногами и резко выбрасывая руки. Сзади тяжело дышал Калашник. Небо светлело. Море, черное и глянцевитое, точно политое маслом, ворчало глубоко внизу.
   - Далеко это? - спросил Калашник.
   - Да нет, не больше сорока минут хода. Скоро придем.
   Они шли по высоким выпуклым холмам, поросшим перегоревшей травой. Дул ветер, обвевая их разгоряченные лица. Калашник остановился.
   - Смотрите-ка, вон там. Это, кажется, они.
   Смолин посмотрел на море. Далеко, почти у горизонта, из черноты светили крошечные, неподвижные огоньки.
   - Пожалуй, - согласился Смолин.
   Они прибавили шагу. По стремительным движениям Смолина, по его молчаливой отчужденности, Калашник догадывался, как тот волнуется. Постепенно возбуждение передалось и ему. Бессонная ночь обострила чувства, притупила мысли, и он, уже не отдавая себе отчета, ощущал тревогу Смолина как свою.
   - Теперь вниз, - сказал Евгений Николаевич.
   Крутой, поросший сосняком и можжевельником глинистый склон уходил под ногами в полумрак. Они спускались уже не разбирая дороги, напрямик, продираясь плечами через колючие кусты, срываясь на крутящихся под ногами камнях и комьях засохшей глины. Море шумело все ближе и ближе... Наконец, они очутились на просторном пляже, растянувшемся по широкому берегу. Под ногами захрустела галька.
   - Вот и Большой берег, - сказал Смолин.
   Уже совсем посветлело небо. Звезды погасли. В беловатом, смутном свете рождающегося утра Калашник увидел усталое, измученное лицо Смолина, устремленное в море.
   Они поднялись на высокие скалы у берега. Внизу черные волны разбивались фонтанами брызг, долетавших до их ног тяжелыми каплями.
   - Петро-ов! - крикнул изо всех сил Смолин, приложив рупором руки ко рту.
   - Ко-ло-сов! - вторил ему глубоким хрипловатым басом Калашник.
   Они опустили руки и прислушались. Сквозь шум моря ничего не было слышно.
   - Но они должны нас услышать, - сказал Смолин. - Им не так мешает шум моря, как нам.
   Они кричали, напрягая голоса, пока не запершило в горле. Калашник, прищурясь, пристально смотрел на море.
   - Нас заметили, - спокойно сказал он. Далеко, далеко - там, где темная вода сливалась с горизонтом, показалось маленькое белое пятнышко. И в перерывах между ударами волн о скалу можно было различить ровное стрекотание мотора.
   Лодка приближалась. Смолин, махая руками над головой, всматривался в тех, кто в ней был, и пытался разглядеть среди них Петрова. На носу стоял человек, направлявший в их сторону бинокль. К мотору наклонился второй.У руля сидел третий.
   - На носу - Колосов, - определил Смолин.
   Лодка неслась наперерез волуам. Теперь уже отчетливо были видны борта и белые буквы на них.
   - У руля - человек в форме, - это не Петров, - сказал Калашник. Значит, если третий не он...
   - Что же ему делать у мотора? - возразил, прикусив губы, Смолин.
   Третий выпрямился.
   - Нет, не он, - тихо проговорил Калашник.
   Мотор смолк. Колосов крикнул что-то в рупор.
   - В чем... дело?-донеслось сквозь шум прибоя.
   - Ищем... Петрова... - закричал Смолин. Его... нет с вами?
   - Какого... Петрова?
   - Из группы Смолина!..
   - Это... профессор Смолин?
   - Я!..
   - Берем вас на борт!
   Калашник и Смолин сбежали вниз, оступаясь на скользких камнях. Лодка подошла, поднимаясь и опускаясь на волнах. Моторист осторожно удерживал ее багром, не давая ударяться о скалы.
   Смолин прыгнул с берега в лодку и чуть было не оступился. Колосов поддержал его за талию. Калашник дождался момента, когда лодка оказалась вплотную у берега, и спокойно перешагнул через борт.
   - Что случилось? - спросил Колосов, усаживая ученых.
   - Пропал Петров, - сказал коротко Смолин.
   - Расскажите все по порядку, - предложил Колосов и крикнул мотористу:Отводи лодку от скал и давай полный! Идем прямой Севастополь.
   ...Итак, еще одна катастрофа. Петров исчез. Подавленный, сидел Смолин на носу лодки, устремив взгляд в лиловую темную воду. Брызги летели ему в лицо и стекали каплями с опустившихся усов. Калашник тронул его за плечо:
   - Смотрите-ка, Евгений Николаевич...
   Смолин поднял голову. Странный необычайный свет излучался на востоке. Солнце еще не всходило, но горизонт уже засветился ярким латунным блеском. От него веером расходилось по небу желтое сияние. Море отливало мрачными темнолиловыми красками. И чем ярче разгорался этот пожар неба, тем мрачнее становилось море. Лишь кое-где, в гребешках волн, загорались и погасали золотые искорки.
   Солнце раскаленным добела краем показалось из-за горизонта. И внезапно ослепительным светом озарилось все море! Куда ни падал взгляд, всюду переливалось как бы расплавленное золото, блистая всеми оттенками желтобелого цвета.
   Там, где тени сгущались, море горело червонным отливом. Где дробилась вода, растекаясь на скалах, поднимаясь фонтанами брызг, светложелтое золото прыгало миллионами пылающих звезд.
   Все, кто был в лодке, щуря сипнущие от блеска глаза, ошеломленно смотрели на невиданное зрелище.
   Смолин быстро спустил руку за борт и зачерпнул в горсть воды. Калашник хмуро, исподлобья, следил за его движениями. Смолин смотрел, не отрывая глаз, как капли воды, медленно просачиваясь сквозь пальцы, стекали по коже. Вот уже последняя капля поползла по его руке. Он разжал пальцы, рассматривая высыхающую ладонь. Измученное лицо его осветилось внезапно вспыхнувшей мыслью.
   - Так вот в чем заключалось открытие бедняги Крушинского! - произнес он негромко, качая головой.- Бактериальная пленка!
   - Что? - спросил, не понимая, Калашник.
   - Это золотонакопляющая бактерия, - ответил Смолин. - Очевидно, в тканях золотой водоросли, сожительствуя с ней, размножались микробы, концентрирующие золото из морской воды. В результате наших экспериментов, повидимому, микробы попали в море, размножились и вот вам результат золотая бактериальная пленка.
   Глава 28
   В ЧЕМ ЗАКЛЮЧАЛОСЬ ОТКРЫТИЕ КРУШИНСКОГО
   Изо дня в день, потеряв счет неудачным попыткам, Петров продолжал опыты с остатками золотой водоросли. Прошло уже больше трех месяцев после отъезда группы Смолина на Мурман. Беспрерывные неудачи удручали Петрова, но он продолжал с яростной настойчивостью ставить культуру за культурой.
   Был уже конец августа. Однажды, доставая утром из несгораемого шкафа очередную порцию золотой водоросли, он случайно бросил взгляд на свинцовый футляр. Там хранился изотоп золота, привезенный Смолиным из Москвы. Аркадий отвинтил крышку, посмотрел на флакон с желтыми кристаллами и удивился, как это раньше ему не пришло в голову поставить культуру в растворе радиоактивного золота? Ведь это же - самое надежное средство контроля за накоплением золота!
   На другое утро он собрал со дна аквариума измельченные частички золотой ветви и проверил содержание в них радиоактивного золота. Стрелка на циферблате гейгеровского счетчика еле шевельнулась. Ну, так и должно быть. На мертвых частичках, пролежавших в растворе целые сутки, должны были зацепиться отдельные мицеллы-радиоактивного золота.
   Петров продолжал обследование всего, что было в аквариуме - налетов на стенках, осадка на дне, бактериальной пленки. Когда в камеру счетчика было положено стекло с пленкой, загорелась сигнальная лампочка и стрелки на обоих циферблатах с тонким стрекотаньем пришли в движение. Аркадий смотрел ошеломленно и не понимал, в чем дело. Потом он бросился со стеклом к микроскопу.
   Долго, дрожащими пальцами, водил он препарат взад и вперед, вправо и влево, пытаясь обнаружить какие-либо следы проростков. Водил-и видел: ровные ряды палочек,, тесно прилегающие друг к другу, и ничего больше.
   В недоумении он оторвался от микроскопа. Взял еще пробу с бактериальной пленки, снова подивился ее поразительной радиоактивности. И внезапно догадка осветила сознание. Он выхватил из аквариума несколько крошек, раздавил их на предметном стекле, подсушил, потом выдавил из пипетки на препарат капельку красящего раствора, употребляющегося для быстрой окраски микроскопических препаратов растений, накрыл покровным стеклом и поставил под самое большое увеличение. Он уже успокоился и руки его обрели привычную ловкость. Но когда он наклонился над микроскопом, пальцы его снова задрожали. Он увидел - с поразительной ясностью, словно выведенный тушью рисунок - тончайшую сеть, сплетенную в клетках водоросли из нитей микробов.
   - Так вот в чем тут дело! Симбиоз! [Симбиоз-сожительство двух различных организмов, из которого оба организма извлекают пользу.] прошептал Петров. От волнения у него потемнело в глазах.
   Да, сомнений не оставалось. Золотая водоросль оказалась убежищем для микробов, накапливающих золото в ее тканях. Петров уговаривал себя не волноваться, не суетиться, не дергаться. Сжигаемый своими переживаниями, он все-таки заставил себя провести в лабо. ратории и день, и ночь, проверяя сделанное открытие. И только утром на другой день он отправил телеграмму Смолину.
   Но спокойно ждать приезда профессора было свыше его сил. Еще два дня прошли как в чаду. Петров сидел в лаборатории до вечера, включая и выключая счетчик для испытания новых и новых проб бактериальной пленки. Все было ясно. Открывался совершенно новый путь исследований.
   Вечером он открыл несгораемый шкаф, чтобы достать очередную порцию золотоносной водоросли для постановки новой культуры. И вдруг он вспомнил ту минуту, когда в полумраке лаборатории Крушинского несколько месяцев назад так же вот зазвенел замок, открылась тяжелая дверца и перед их глазами тускло блеснули медью пустые полки. Вспомнил - и все тело его покрылось испариной. Может быть, именно за это открытие поплатился жизнью бедный Николаи Карлович!... Несколько мгновений он смотрел на остатки золотой водоросли в картонной коробке, чувствуя, как замирает сжатое внезапным волнением сердце...
   Потом захлопнул дверцу, положил ключ в карман и побежал к телефону. Колосова в Севастополе не оказалось. Петров долго добивался, чтобы ему сообщили, где находится полковник. Наконец, к телефону вызвали знакомого Петрову лейтенанта, который объяснил, где искать Колосова.
   ...Он медленно спускался по глинистому обрыву Большого берега к морю, не спуская глаз с горизонта, где, чуть видные в вечернем сумраке, маячили белые пятна рыбачьих лодок. Кусты орешника и можжевельника цеплялись за его одежду, но он не обращал внимания на эти помехи. В нетерпении он шел не тропинкой, а кратчайшим путем, по крутому, высохшему ложу ручья, покрыюму глубоко ушедшими в глину камнями.
   В его возбужденном воображении беспрерывно мелькало пережитое за последние трое суток. Бешено крутящаяся на циферблате стрелка гейгеровокого счетчика непрерывно. стояла у него перед глазами.
   Он услышал шуршанье и стук катящихся камней, точно кто-то бежал за ним. Но прежде чем успел оглянуться, он почувствовал толчок... удар... и потерял сознание...
   Потом, были минуты просветления. Он очнулся. Над ним в недосягаемой вышине медленно плыли звезды. Голова невыносимо болела. Все тело затекло. Он попытался пошевельнуться, но не мог, - его плотно опутывала веревка, врезавшаяся глубоко в мышцы.
   Он хотел крикнуть, но издал только глухой стон, - во рту была тряпка, а поверх нее на челюстях лежала плотная повязка. Он повел глазами. В ночной мгле чуть виден был силуэт сидящего рядом на корточках человека. Его крючковатый нос свесился на искривленные губы... Человек повернулся к Петрову. Аркадий задвигался по земле, пытаясь подняться... Снова почувствовал резкую боль. И опять все заволокло туманом...
   Из тумана временами выплывали странные, бредовые картины, Петров уже не помнил, что рисовало ему помрачненное сознание и что в действительности возникало в окружавшем его полумраке. Наиболее реальным было впечатление тусклого света, исходившего от лампочки, которая мигала среди кромешной мглы у него перед глазами.
   Его ложе тряслось беспрерывной мелкой дрожью. Петров догадывался, что это работа мотора. Он понял, что его везут по морю. Сильно качало. Повязка с лица была снята. Несколько раз подступала мучительная рвота, скручивающая желудок... И после нее опять восприятие окружающего терялось...
   Последний раз он очнулся, чувствуя, что его несут, тяжело ступая по твердой земле. Занимался рассвет... Петров увидел несколько человеческих фигур, услышал непонятный гортанный говор. Долго вслушивался он в короткие обрывистые фразы, произносимые негромкими голосами. Аркадий пытался понять хотя бы слово, но ничего не мог разобрать. Потом опять все исчезло...
   Глава 29
   ЛИЦОМ К ЛИЦУ
   Аркадий открыл глаза... Сразу навалилось ощущение тяжелой ломоты во всем теле. Он потянулся, расправляя сдавленный болью позвоночник, пошевелил руками, приподнялся на локте и осмотрелся. Он находился в помещении, погруженном в полумрак. Свет пробивался сквозь узкие щели под потолком, еле освещая голые серые стены, глинобитный пол и соломенную цыновку, на которой лежал Аркадий.
   - Вот так история! - прошептал он. - Завезли черт знает куда... И кто зaвез-неизвестно... И зачем завезли - тоже неизвестно. Но надо быть готовым ко всему.
   Он попытался сесть, но не удержался и упал, больно стукнувшись затылком о стену. Несколько минут он лежал на цыновке, уткнувшись лицом в измятый рукав пиджака, собираясь с силами. Наконец, ему стало легче. Он осторожно встал на четвереньки. Поднялся, держась за стену, на ноги. В голове шумело. Но постепенно сквозь боль к нему возвращалось ощущение своих мышц, своего тела. Он сделал несколько резких движений, морщась от ломоты в суставах. Теперь можно было сесть и подумать о том, что делать.
   Он украден... И нечего ломать голову над мотивами похищения - они совершенно ясны.
   Ни для кого в мире его персона не представляла интереса, помимо его деятельности в лаборатории профессора Смолина.
   Его привезли сюда, чтобы получить сведения о работе с золотой водорослью... По его спине пробежали мурашки.
   "Что же делать?.. Буду молчать - решил он. - А побои? Пытки? мелькнуло в голове. Но он отогнал эту мысль. - Будь, что будет".
   Прежде всего надо решить - куда его привезли? Путешествие по морю было, вероятно, недолгим. На рассвете судно уже пристало к берегу. Следовательно, переезд длился пе больше четырех-шести часов. И все же, на быстроходном судне за такой срок можно переплыть Черное море в любом направлении.
   Он встал, обошел все тесное помещение - четыре шага вдоль, три шага поперек - глядя вверх, откуда пробивался свет. Там, под самым потолком была узкая, в ладонь шириною, щель.
   Стена была, невидимому, толстой: через щель ничего не было видно - ни неба, ни зелени деревьев, ни стен соседних зданий. Аркадий осмотрел дверь, сбитую из тяжелых, массивных досок. Аркадий толкнул ее. Она даже не шевельнулась, - невидимому, снаружи ее держал прочный засов.
   Петров припал к двери ухом, прислушался. Сначала в едва слышном шуме, проникавшем сквозь толстые доски, ничего нельзя было разобрать. Потом пробились голоса, но они звучали так неотчетливо, что Аркадию не удавалось различить ни одного слова. Говорили, по-видимому, трое. Ясно можно было различить только интонацию, - заискивающую, подобострастную у двоих,и повелительную, резкую у третьего. Это был высокий баритон металлического тембра.
   Затем за дверью послышались шаги. Петров отскочил, бросился на цыновку, лег и закрыл глаза.
   Загремел засов. Скрипнула дверь. Кто-то вошел в комнату и остановился перед цыновкой. Сквозь ресницы неплотно закрытых глаз Аркадий увидел смуглое бритое лицо с ястребиным носом, черные волосы и густые черные брови, рубашку, небрежно расстегнутую на груди, светлосерый костюм. На губах у вошедшего застыла не то брезгливая, не то досадливая усмешка. Он толкнул Петрова носком ботинка. Аркадий медленно поднял веки, словно очнувшись от обморока, и изобразил на лице выражение тупого испуга.
   - Ну? - сказал брюнет.
   Петров застонал.
   - Поднимитесь! - резко приказал брюнет.
   Петров медленно, исказив лицо болезненной гримасой, повернулся к нему всем корпусом, приподнялся на локте, но не встал.
   - Ну-с, понятно вам, где вы находитесь и что от вас нужно?
   Петров отрицательно покачал головой.
   - Хорошо, будем знакомиться. Ваша фамилия Петров. Вы сотрудник профессора Смолина и его помощник в работе над биологическими методами извлечения золота из морской воды. Так?
   Петров пожал плечами.
   - Очень хорошо, - продолжал противный звенящий голос. - Позвольте представиться мне самому. Моя фамилия... ну, скажем, Смит. Она не имеет для вас никакого значения, так как вами интересуюсь не я сам, а... так сказать, инстанция, стоящая надо мной.
   - Чего же от меня хочет эта ваша... инстанция? - угрюмо спросил Петров.
   - Она хочет получить от вас некоторые сведения. Разумеется, не даром. Даром у нас ничего не делается. А за соответствующее вознаграждение. Вы будете хорошо обеспечены, и-я это гарантирую-освобождены и сможете жить, где захотите. Сможете вернуться к себе на родину - доставку мы вам также гарантируем - или избрать для проживания любую другую страну.
   От сдерживаемой ярости Петров почувствовал приступ тошноты. Он проглотил слюну, облизал пересохшие губы и грубо спросил:
   - А если я ничего не скажу?
   - Нет, вы скажете! - уверенно возразил Смит. - Или умрете здесь - в этом хлеву. Третьего выхода для вас нет. Подумайте. Время у нас есть.
   Смит повернулся на каблуках и вышел, стукнув дверью.
   Петров вскочил с цыновки и бросился было к двери. Но снаружи загрохотал засов, и Аркадий снова сел на цЫновку, прислонившись спиной к стене. Он тяжело дышал от возбуждения. Голова горела. Обрывки бессвязных мыслей проносились в голове.
   Что можно предпринять? Дождаться вторичного прихода этого Смита и сделать попытку схватиться с ним? Какой в этом смысл? Даже, если удастся одержать над ним верх, бегство из этой комнаты - все равно, что самоубийство. Снаружи, конечно, - охрана.
   Попытаться обмануть, придумать какую-нибудь небылицу, притвориться сдавшимся на милость своих тюремщиков? Но что придумать, как обмануть?
   Снаружи снова звякнул засов и дверь завизжала, впуская невысокого сгорбленного старика в халате, перетянутом пестрым платком. Старик поставил перед Петровым широкую низкую скамейку. На ней был поднос с небольшими закрытыми мисками. И только теперь Петров вспомнил, что он ничего не ел, наверно, уже более суток.
   Как только за стариком захлопнулась дверь, Аркадий сел на цыновке и нетерпеливо поднял крышки с сосудов. Обоняние защекотал острый запах баранины, поджаренной с луком. Петров попробовал. Блюдо было густо сдобрено томатом и перцем, но вкус его показался Петрову недурным. Он нерешительно взял широкую вилку, съел один кусок, другой, и незаметно прикончил все блюдо. В другом сосуде была рыба, также приготовленная с томатом, луком и перцем. Перца было так много, что он обжигал рот.
   - Восточная кухня! - сказал Петров, крутя головой.
   Но рыба ему тоже понравилась, хотя после нее во рту жгло еще сильнее. Ему захотелось пить. Он осмотрел остальные сосуды. Ни воды, ни вина в них не было. А жажда становилась все острей. Он встал и пошел было к двери, чтобы позвать старика... И вдруг со всей обнаженной очевидностью перед ним раскрылся смысл этого обеда. Пытка - вот что это такое! Ему не дадут пить, чтобы заставить говорить.
   Он подошел к двери... Постоял перед ней в нерешительности. Потом тихо постучал и прислушался. Никто не отзывался. Он постучал сильнее. Ответа не было.
   Часть четвертая
   ТАЙНА КАРАДАГА
   Г л а в а 30
   МОРЕ НЕ СОХРАНЯЕТ СЛЕДОВ
   ...В городе творилось невообразимое... Сотни лодок бороздили сверкающую и переливающуюся на солнце поверхность залива. Небо пылало зноем. Странный свет сиял над городом, придавая фантастический медно-красный оттенок лицам, одеждам, стенам зданий, асфальту улиц, зелени деревьев на бульварах...
   -- Феерия! - процедил в раздумье Калашник.
   Он стоял у окна и смотрел на волнующуюся, пеструю севастопольскую толпу.
   Людские потоки стремились к набережным. Каждый хотел своими глазами увидеть необычайную окраску моря.
   Смолин не отозвался. Его похудевшее, осунувшееся лицо, его глубоко запавшие глаза казались невозмутимо спокойными. И только плотно сжатые губы да застывшая на лбу сетка глубоких складок, выдавали напряженную работу мысли. Он сидел, откинувшись на спинку кресла, в глубине комнаты. Рука с потухшей папиросой свесилась с ручки кресла. Они только что вернулись на машине Колосова из Балаклавы. Необходимо было немедленно отправиться в лабораторию, чтобы проверить догадку об открытии Крушинского. Но страшная, сверхчеловеческая усталость приковывала Смолина к его месту.
   Калашник отошел от окна и, смотря себе под ноги, зашагал по диагонали просторной комнаты.
   - Ну, Евгений Николаевич, - сказал он, продолжая шагать, - судьба свела нас на стыке дорог, которые до сего времени шли параллельно. Что вы на это скажете?
   Смолин, словно очнувшись от сна, поднял голову и взглянул на него.
   - Предстоят серьезные дела, Григорий Харитонович. Я не знаю, как оцениваете вы свою деятельность за этот год. А я... я допустил в своей работе непростительные ошибки, за которые расплатились жизнью два моих лучших сотрудника...
   - Ну, при чем же тут вы, Евгений Николаевич? - пробормотал Калашник, не глядя на Смолина. - Совпадение обстоятельств...
   - Обстоятельства совпадают неблагоприятно в тех случаях, когда руководители упускают эти обстоятельства из виду, отвлекаясь факторами, не имеющими отношения к работе. - Смолин поднял руку, посмотрел на погасшую папиросу и отбросил ее прочь.- Словом... я не собираюсь предаваться бесплодному самобичеванию, но и не намерен закрывать глаза на свои промахи... Предстоящей работой придется искупить все... И вам, Григорий Харитонович, как мне кажется, следует вплотную включиться в наше общее дело.
   Калашник остановился в недоумении. Такая прямая и ясная формулировка того, что пока еще шевелилось в самых глубинах его сознания, задела его самолюбие.
   - То есть, как это... в общее дело? - проворчал он, нахмурив лохматые брови.
   - Так, в наше общее дело, - спокойным, утомленным голосом повторил Смолин. - Я надеюсь, вам стало, так же как и мне, понятно, что наше с вами соревнование - это детская игра по сравнению с тем, что выросло между нами и нашими зарубежными соперниками. Они ведь добиваются тех же результатов...
   Калашник слушал, расставив ноги, засунув руки в карманы и недовольно сопя.
   - ...И мы сможем одержать верх над ними, только сплотив наши силы,-закончил Смолин.
   Калашник шумно откашлялся.
   - И что же вы собираетесь делать... при моем содействии? - спросил он мрачно.
   Смолин ответил не сразу. Калашник, ожидая ответа, стоял перед ним неподвижно, в той же позе - расставив ноги, засунув руки в карманы, опустив голову и мрачно глядя из-под нахмуренных бровей.
   - Я полагаю, - заговорил, наконец, Смолин, - что сейчас самое главное - не дать противнику понять, в каком пункте мы добились перспективных результатов. Противник знает, что мы ведем работы на Мурмане, на Дальнем Востоке и на Черном море. Но нет никаких оснований полагать, что он осведомлен в том, что же мы считаем главным из достигнутых нами успехов. Его сведения фрагментарны и противоречивы. Теперь противнику будет гораздо труднее нам мешать, - он обнаружил себя, и за ним, я надеюсь, будет установлено наблюдение. Вот наше преимущество. И каковы бы ни были помехи в нашей работе, мы будем -продолжать эксперименты до тех пор, пока-не добьемся окончательного результата. А тогда уже никакая сила не сможет помешать нам реализовать свой успех.