Страница:
Орни уже не знала, кого ей первым приводить в себя. Решила, что лучше – доктора.
Спустившись в овраг, она нашла Линара повисшим на надломленной березке, сунула ему под нос один из тех многочисленных мешочков, что болтались на ее поясе. Мешочек, надо сказать, очень резко пах.
Доктор сморщился и закашлялся – пришел в себя.
– Где? Что? – забормотал он, воротя нос в сторону.
– Слезайте скорее с дерева, – отозвалась Орни и потянула его за куртку.
– А, да. – С такими словами Линар забарахтался в ветках, отчего тонкий надломленный ствол хрупнул окончательно, и доктор, с треском, шумом и березовой кроной обрушился еще глубже в овраг.
Орни только зажмурилась.
Но Линар уже выбирался. Его лицо, руки и одежда заметно, пострадали – были разодраны и порваны, и брови – грозно нахмурены.
– Где этот гад?! – С таким громким возгласом он вылез из оврага, а Орни молча ткнула ему на неподвижную группу, которую составляли Элиас и Фредерик.
– Черт, ты его так? – спросил доктор, указывая на больших размеров шишку, что появилась у Элиаса на затылке.
Не без усилий они приподняли гвардейца и перетащили его в сторону.
– Глянь его шишку. – С этими словами Линар вернулся к Фредерику.
У того вокруг левого глаза и дальше к уху вздулся и расцвел огромный кровоподтек. Скула была разбита, из нее сочилась кровь.
– Ничего. Главное – живой. – И Линар осторожно стал прикладывать смоченное холодной водой полотенце к синяку. – И глаз цел.
Это он определил, аккуратно разлепив вздутые веки. Да, глаз был цел, но и он и второй тоже безнадежно и глубоко закатились.
Орни тем временем ощупала шишку Элиаса. Череп был цел. Правда, разве могла девушка, почти ребенок, маленькая и тощая, проломить голову такому богатырю. Оглушила и только. И, судя по кряхтенью, Элиас уже готов был прийти в себя.
– Эй, что делать-то? Вдруг опять набросится?
– Да? Сейчас оттащу Фредерика подальше, – оторвался доктор.
Он действительно подхватил короля под мышки и быстро-быстро потащил его за малиновые кусты. Сапоги Фредерика оставляли борозды в опавшей листве. Он приоткрыл здоровый глаз, шепнул:
– Куда?
– Что? – не понял Линар.
– Тащишь?
– А... Туда...
– А. – И Фредерик вновь закрыл глаза, проваливались в беспамятство.
Линар уложил его поудобнее, сунул под голову свою куртку, скрученную в валик, вновь промокнул синяк.
– Как все плохо, – бормотал доктор. – И что на него нашло?
Оставив мокрое полотенце на лице Фредерика, он встал и вернулся к Орни и Элиасу.
Тот уже пришел в себя и сидел набычившись. Линар подскочил к нему, внезапно сгреб за грудки, заставил встать и затряс, насколько позволяли собственные силы:
– Что на тебя нашло?!
Элиас не отвечал и не вырывался, только горько кривил губы.
– Па-ачему у тех, кто силен, как бык, всегда недостаток мозгов?! – орал Линар. – Убить его захотел?!
– Много ты понимаешь, – буркнул Элиас.
– Что?!! – почти на визг сорвался доктор. – Я не понимаю?! Я понял, что ты собирался убить своего короля, а меня швырнул в овраг, и я мог погибнуть! Вот что я понял!
Тут Элиас оторвал руки Линара от себя и сгреб доктора в охапку.
– Вот что я скажу! Могу еще раз тебя туда кинуть! Здесь уже нет ни королей, ни слуг! Здесь мы равны, он сам это сказал! Он просил меня сделать то, что я хотел, вот я и сделал!
– И какие твои проблемы это решило?!
– Какие? – Тут Элиас смешался, выпустил доктора. – А никакие... Никакие. – Тут губы его предательски дрогнули, а в глазах блеснула влага, но он быстро отвернулся. – Все с самого начала было такой глупостью...
Он, спотыкаясь, пошел к своей лошади, вдел ногу в стремя и взялся за луку седла.
– Куда собрался? – раздался голос Фредерика. Он шатаясь вышел из-за малиновых кустов, придерживая у лица полотенце.
– Черт, я, кажется, ослеп на один глаз. – Это он произнес своим обычным скучающим голосом.
Подбежавший Линар поддержал его, усадил на охапку листьев под деревом, сказал:
– Все в порядке. Глаз просто заплыл. Пара дней – и все пройдет.
Фредерик отстранил его, чтоб вновь обратиться к гвардейцу:
– Элиас! Я вопрос тебе задал!
– Я уеду.
– Ага. И куда? Из Королевства ты уже уехал.
– К черту! Куда угодно!
– Детство какое, – с досадой произнес Фредерик. – Моя разбитая рожа – не повод...
– А Марта?!
– Марта? Что такое Марта, чтоб король терял своего лучшего друга из-за нее.
– Как ты можешь?! – воскликнул Элиас, оборачиваясь и вновь сжимая кулаки. – Как ты вообще мог так поступить с нами? С ней? Ведь ты заставил ее согласиться на помолвку со мной! Признайся!
Фредерику нечего было говорить.
– Друг, – с горечью продолжал Элиас. – Ты говорил когда-то, что друзья тебе не нужны. А Кора, она сказала, что быть твоим другом так же несладко, как и врагом. Но я и предположить не мог, до какой степени... Боже мой, да я, наверное, сильнее тебя страдаю оттого, что она умерла!
И тут Фредерик подскочил как ошпаренный:
– Как ты смеешь?!
– Смею! Пока она была жива, а ты счастлив, и я был счастлив с Мартой. Она хоть вид делала, что любит меня, хоть пыталась полюбить. И кто знает, может все бы у нас получилось. По крайней мере, у меня был шанс. А теперь, когда Коры не стало, нет и для меня надежды... Никакой... Ну почему мое счастье зависит от твоего?!
А Фредерик почувствовал, что нет у него внутри злобы. Словно ледяной водой затопило те угли ярости, что готовы были запылать... Он подошел к гвардейцу, проговорил, судорожно сглотнув:
– Я прошу... я прошу простить меня.
Стоит сказать, что это было нечто. И Элиас и Линар просто остолбенели. Они прекрасно знали, чего стоило Фредерику произнести сейчас эти слова. Сам он был ужасно бледен, а в глазах лихорадило несвойственное ему замешательство.
– Я столько бед натворил. Думал: ничего невозможного для меня нет. – Голос Короля был глух и полон неуверенности. – Я ведь хотел сделать тебя и Марту счастливыми... Нельзя было так поступать, нельзя... Черт, как плохо, как плохо...
11
12
Спустившись в овраг, она нашла Линара повисшим на надломленной березке, сунула ему под нос один из тех многочисленных мешочков, что болтались на ее поясе. Мешочек, надо сказать, очень резко пах.
Доктор сморщился и закашлялся – пришел в себя.
– Где? Что? – забормотал он, воротя нос в сторону.
– Слезайте скорее с дерева, – отозвалась Орни и потянула его за куртку.
– А, да. – С такими словами Линар забарахтался в ветках, отчего тонкий надломленный ствол хрупнул окончательно, и доктор, с треском, шумом и березовой кроной обрушился еще глубже в овраг.
Орни только зажмурилась.
Но Линар уже выбирался. Его лицо, руки и одежда заметно, пострадали – были разодраны и порваны, и брови – грозно нахмурены.
– Где этот гад?! – С таким громким возгласом он вылез из оврага, а Орни молча ткнула ему на неподвижную группу, которую составляли Элиас и Фредерик.
– Черт, ты его так? – спросил доктор, указывая на больших размеров шишку, что появилась у Элиаса на затылке.
Не без усилий они приподняли гвардейца и перетащили его в сторону.
– Глянь его шишку. – С этими словами Линар вернулся к Фредерику.
У того вокруг левого глаза и дальше к уху вздулся и расцвел огромный кровоподтек. Скула была разбита, из нее сочилась кровь.
– Ничего. Главное – живой. – И Линар осторожно стал прикладывать смоченное холодной водой полотенце к синяку. – И глаз цел.
Это он определил, аккуратно разлепив вздутые веки. Да, глаз был цел, но и он и второй тоже безнадежно и глубоко закатились.
Орни тем временем ощупала шишку Элиаса. Череп был цел. Правда, разве могла девушка, почти ребенок, маленькая и тощая, проломить голову такому богатырю. Оглушила и только. И, судя по кряхтенью, Элиас уже готов был прийти в себя.
– Эй, что делать-то? Вдруг опять набросится?
– Да? Сейчас оттащу Фредерика подальше, – оторвался доктор.
Он действительно подхватил короля под мышки и быстро-быстро потащил его за малиновые кусты. Сапоги Фредерика оставляли борозды в опавшей листве. Он приоткрыл здоровый глаз, шепнул:
– Куда?
– Что? – не понял Линар.
– Тащишь?
– А... Туда...
– А. – И Фредерик вновь закрыл глаза, проваливались в беспамятство.
Линар уложил его поудобнее, сунул под голову свою куртку, скрученную в валик, вновь промокнул синяк.
– Как все плохо, – бормотал доктор. – И что на него нашло?
Оставив мокрое полотенце на лице Фредерика, он встал и вернулся к Орни и Элиасу.
Тот уже пришел в себя и сидел набычившись. Линар подскочил к нему, внезапно сгреб за грудки, заставил встать и затряс, насколько позволяли собственные силы:
– Что на тебя нашло?!
Элиас не отвечал и не вырывался, только горько кривил губы.
– Па-ачему у тех, кто силен, как бык, всегда недостаток мозгов?! – орал Линар. – Убить его захотел?!
– Много ты понимаешь, – буркнул Элиас.
– Что?!! – почти на визг сорвался доктор. – Я не понимаю?! Я понял, что ты собирался убить своего короля, а меня швырнул в овраг, и я мог погибнуть! Вот что я понял!
Тут Элиас оторвал руки Линара от себя и сгреб доктора в охапку.
– Вот что я скажу! Могу еще раз тебя туда кинуть! Здесь уже нет ни королей, ни слуг! Здесь мы равны, он сам это сказал! Он просил меня сделать то, что я хотел, вот я и сделал!
– И какие твои проблемы это решило?!
– Какие? – Тут Элиас смешался, выпустил доктора. – А никакие... Никакие. – Тут губы его предательски дрогнули, а в глазах блеснула влага, но он быстро отвернулся. – Все с самого начала было такой глупостью...
Он, спотыкаясь, пошел к своей лошади, вдел ногу в стремя и взялся за луку седла.
– Куда собрался? – раздался голос Фредерика. Он шатаясь вышел из-за малиновых кустов, придерживая у лица полотенце.
– Черт, я, кажется, ослеп на один глаз. – Это он произнес своим обычным скучающим голосом.
Подбежавший Линар поддержал его, усадил на охапку листьев под деревом, сказал:
– Все в порядке. Глаз просто заплыл. Пара дней – и все пройдет.
Фредерик отстранил его, чтоб вновь обратиться к гвардейцу:
– Элиас! Я вопрос тебе задал!
– Я уеду.
– Ага. И куда? Из Королевства ты уже уехал.
– К черту! Куда угодно!
– Детство какое, – с досадой произнес Фредерик. – Моя разбитая рожа – не повод...
– А Марта?!
– Марта? Что такое Марта, чтоб король терял своего лучшего друга из-за нее.
– Как ты можешь?! – воскликнул Элиас, оборачиваясь и вновь сжимая кулаки. – Как ты вообще мог так поступить с нами? С ней? Ведь ты заставил ее согласиться на помолвку со мной! Признайся!
Фредерику нечего было говорить.
– Друг, – с горечью продолжал Элиас. – Ты говорил когда-то, что друзья тебе не нужны. А Кора, она сказала, что быть твоим другом так же несладко, как и врагом. Но я и предположить не мог, до какой степени... Боже мой, да я, наверное, сильнее тебя страдаю оттого, что она умерла!
И тут Фредерик подскочил как ошпаренный:
– Как ты смеешь?!
– Смею! Пока она была жива, а ты счастлив, и я был счастлив с Мартой. Она хоть вид делала, что любит меня, хоть пыталась полюбить. И кто знает, может все бы у нас получилось. По крайней мере, у меня был шанс. А теперь, когда Коры не стало, нет и для меня надежды... Никакой... Ну почему мое счастье зависит от твоего?!
А Фредерик почувствовал, что нет у него внутри злобы. Словно ледяной водой затопило те угли ярости, что готовы были запылать... Он подошел к гвардейцу, проговорил, судорожно сглотнув:
– Я прошу... я прошу простить меня.
Стоит сказать, что это было нечто. И Элиас и Линар просто остолбенели. Они прекрасно знали, чего стоило Фредерику произнести сейчас эти слова. Сам он был ужасно бледен, а в глазах лихорадило несвойственное ему замешательство.
– Я столько бед натворил. Думал: ничего невозможного для меня нет. – Голос Короля был глух и полон неуверенности. – Я ведь хотел сделать тебя и Марту счастливыми... Нельзя было так поступать, нельзя... Черт, как плохо, как плохо...
11
Элиас остался. По-прежнему мрачный, он ехал позади Фредерика. А тот выглядел не менее мрачно, да еще с ужасным синяком на пол-лица. Дальше рысил Линар с Орни за спиной. Эти двое выглядели не в пример лучше. Девушка прокручивала в голове те события, свидетелем которых она была.
Теперь уже в их отряде царила гробовая тишина, нарушаемая фырканьем и топаньем лошадей. Каждый думал о своем...
– Значит, он король? – шепотом спросила Орни доктора.
– Нда, – буркнул он, не отвлекаясь от своих мыслей.
– А почему...
Но Линар быстро оборвал все ее расспросы:
– Вот у него и спросишь!
Девушка даже вздрогнула, но про себя решила: «Ну и не вопрос». И кстати на следующем привале, когда Элиас и Линар ушли собирать хворост для костра, смело подсела к устроившемуся под кленом Фредерику. Запрокинув голову, он держал на лице смоченное в холодной воде полотенце, и Орни смело сняла его и деловито начала умащать кровоподтек своей мазью.
– Вам будет, о чем поговорить с Линаром, – заметил Фредерик, лениво прикрыв глаз, чтоб девушка смогла промокнуть багровое вздутое веко.
– Думаю, в способах лечения синяков, подобных Вашему, мы не сойдемся с ним во мнениях, – улыбнулась Орни. – Он предпочитает холодные компрессы, я – мазь, которую меня матушка научила делать.
На это Фредерик ничего не ответил – просто ждал окончания процедуры.
– Как грудь? – спросила Орни. – Рука?
– В порядке, – буркнул он. – Ты скоро?
– Не похожи вы на короля, – вдруг заметила девушка.
– И много королей ты видела?
– Такого, как вы, точно – ни разу. – Она усмехнулась.
Фредерик устало посмотрел на нее:
– Что ты хочешь? Давай уж, говори. Мы теперь в одной команде.
– Узнать о вас побольше. Вы были Судьей, теперь вы король, но почему-то вдали от своего Королевства. Что с вами случилось?
Его губы чуть дрогнули, потому что ожило в памяти все очень живо и ясно.
– Почему бы и нет? – пробормотал Фредерик. – Почему бы и не рассказать. Говорят, от этого легчает.
– Расскажите, конечно, – с готовностью закивала девушка. – Вот увидите: на самом деле станет легче.
– Все похоже на кошмарный сон... У меня была жена. Красавица и умница. Она любила меня. Она столько для меня сделала. Мы много пережили вместе. Так много, что кому иному до конца жизни хватило бы... Наконец все беды, казалось, остались позади. У нас должен был родиться ребенок. Эти роды... – он замолк, закусив губу, потом вдруг обхватил руками голову, зажал уши. – Боже, я слышу, как она кричит, как ей больно... И некому помочь. И я ничего не могу сделать... Я, король, ничего не могу сделать!.. Ребенок родился, но она... она умерла... И теперь я почти каждую ночь вижу себя рядом с ней в могиле... Я слышу ее дыхание, запах ее тела и волос, я касаюсь ее руки, и она теплая! Но мне темно и душно и холодно под могильным песком. И нет сил вырваться и вырвать ее оттуда... Я похоронен вместе с моей красавицей... И теперь я бегу. От мест, от мира, где жила она, где все напоминает о ней... Но воспоминания-то во мне, а от себя не убежать... Похоже, я глупость делаю, слоняясь по миру в надежде все забыть, но это все-таки легче, чем оставаться там, где все связано с ней... Трудности, с которыми сталкиваешься в пути, отвлекают от тяжелых мыслей. Пусть ненадолго, но забываешься...
Орни была ошарашена такими признаниями.
– А ваш ребенок? Вы о нем подумали? Каково ему?
– Он слишком мал. Ему нет дела до переживаний. Молоко кормилицы, сухие пеленки и теплая колыбель – вот все, в чем он нуждается.
Орни замотала головой:
– Нет-нет, как же вы не понимаете. Дети так остро все чувствуют. Ведь теперь рядом с ним нет ни одного близкого, родного человека. Подумайте, взгляните на это так: у него умерла мать, а отец бросил его!
Фредерика дернуло, по лицу пробежала судорога.
– Не смей так говорить! – прошипел он.
– Но это так!
– Нет!
– Да!
– Нет!!!
– Но я это вижу ТАК!
Он только зарычал в ответ.
– Вы бросили своего сына! – выкрикнула Орни. – Разве это правильно?! Вы всю жизнь судите других, а сами что вытворили?!!
– Не смей мне выговаривать!
– А что, вы в праведники записались?!
Фредерик подскочил со своего места:
– Замолчи! Да кто ты такая?!
– Может, и никто, – тоже встав, ответила девушка. – Да, никто, но я бы никогда не поступила так, как Судья Королевского дома, как король!
– О! – С таким возгласом крайнего возмущения Фредерик кинулся к своей лошади, взлетел в седло.
Его лицо было перекошено от ярости, глаза горели.
– Видеть вас всех не могу! – бросил он это Орни и как раз подошедшим Элиасу и Линару, стегнул Мышку и быстрей вихря понесся куда глаза глядят.
Парни в полной ошарашенности выронили собранный хворост.
– Что ты ему наговорила?! – набросился на Орни Линар.
– То, что считала нужным!
– Ты дура непроходимая! Он уже несколько месяцев как труп ходит, вот только сейчас немного ожил! И что теперь?! Ты представляешь, что он сейчас может сделать?!
– Что?! Ну что?! Вернуться домой! Вот что ему нужно сделать!
– Молчи лучше! – зашипел доктор, потом взревел. – Элиас! Его надо догнать! – и кинулся ловить своего коня...
Мышке, похоже, передалось одержимое настроение Фредерика: и он несся со страшной скоростью по бездорожью, дико вскидывая головой. Перелетел через овраг, поваленные деревья, сиганул меж елей, заскользил копытами по песчаной косе, что вывела к речному берегу, и остановился только тогда, когда уже по брюхо оказался в этой самой речке – Фредерик сам натянул поводья, потому что октябрьская вода наполнила его сапоги неприятным отрезвляющим холодом.
– Вот черт! – Все, что вставало у него на пути, всегда его раздражало; тем более – сейчас. – Вперед, Мальчик, вперед! Такой ручеек грех не переплыть!
Послушный Мышка ринулся дальше в реку, оттолкнулся копытами от дна и поплыл, громко фыркая.
Вода была довольно холодная, но, перебравшись на другой берег, Фредерик и не подумал останавливаться – он желал как можно быстрее и дальше оторваться от своих путников. Он был зол как никогда, в мыслях осыпая проклятиями их самоуправство и себя самого за то, что пошел у них на поводу, позволив остаться. Поэтому Мышке досталась еще пара тычков в бока, и он поскакал с не меньшей скоростью дальше от реки, за вересковые и еловые заросли, в глубь леса.
На окраине леса Фредерик остановил серого, достал карту и сверился с ней. Теперь ехать надо было на север, через поле, где начиналась небольшая дорога, примыкавшая к северному тракту, с которого они сошли на привал. Надо сказать, совершив такое скоропалительное бегство, Фредерик сделал огромный крюк назад, и очень был этим недоволен. К тому же он вымок в реке, и порывы холодного осеннего ветра, гулявшего по полю, пробирали его до костей. «Совершаю глупость за глупостью!» – так он сказал сам себе и вновь выругался. Легче не стало. А скорее наоборот. Похоже, и природа ополчилась против него: с порывами ветра налетели мрачные свинцовые тучи, и из них посыпалась мелкая холодная водяная взвесь.
Так, обзывая себя «тряпкой», «дураком», «идиотом» и словами покрепче, Фредерик добрался до дороги. К этому моменту у него уже зуб на зуб не попадал, а Мышка устало храпел, и из его ноздрей вылетала пена. Ведь привала, как такового, у них и не получилось.
Завидев недалеко от дороги пару маленьких, как бы вросших в землю, домиков, Фредерик решил заехать на селище.
Хутор по виду был заброшенным.
Пробравшись внутрь покосившейся избы, Фредерик радостно отметил, что печка в довольно неплохом состоянии. За пару минут он зажег в ней огонь, использовав для растопки обломки бревен внутренней разрубленной перегородки и прочий хлам, ввел внутрь Мышку, расседлал и подвязал ему мешок с овсом, сам принялся энергично прыгать вокруг нагревающейся печки, хлопая себя по бокам и бедрам. Так постепенно Фредерик обсох и согрелся. Укутавшись в плащ, сел на ворох тряпья у огня и достал из мешка провизию. Перекусив, соорудил возле двери особую конструкцию из обломков досок, которая должна была с грохотом развалиться, если бы кто-нибудь попытался зайти в дом, и улегся поспать. Меч и кинжал, сняв с пояса, положил рядом и заснул почти мгновенно...
Проснулся так же внезапно, от тревожного стука и ржания Мышки – серый топотал ногами по доскам, чтоб разбудить хозяина. Фредерик подхватился и сжал рукоять меча, готовясь к схватке.
На него из темноты смотрели две пары огромных блестящих глаз. Первой была мысль «как они прошли в избу». Кинув взгляд на дверь, увидел, что сигнальная конструкция не тронута. «Я болван, что не обследовал весь дом, – обругал себя Фредерик. – Наверняка где-то есть какие-нибудь щели».
Пока пришельцы не проявляли агрессии, и Фредерик также не спешил что-либо предпринимать. Он молчал – ждал, а ждать он умел.
Глаза пару раз моргнули, но продолжали скользить по нему, видимо, изучая. Потом из темноты на свет, что отбрасывали тлеющие в печи уголья, выплыло худое заросшее бородой лицо. За ним – еще одно, безбородое и молодое, но такое же изможденное.
– Зачем вы в нашем доме? – спросил бородатый.
– Отдыхаю, – коротко буркнул Фредерик.
Тот кивнул, видимо, удовлетворенный этим ответом, бросил взгляд на кусок хлеба, который Фредерик не доел, а оставил рядом с собой на плаще. Король заметил этот взгляд и, подняв ломоть, молча протянул бородатому. Тот не схватил, как можно было предположить, а спокойно взял и передал младшему, и благодарно кивнул Фредерику.
– Я фермер Ален, хозяин Смоляного хутора, а это мой сын – Фортин.
– Что ж это за хутор? Развалины одни, – заметил Фредерик.
– Не моя в том вина, – ответил Ален, присаживаясь у печки.
Его сын, жадно вонзивший зубы в хлеб, устроился у отца за спиной, то и дело бросая на Фредерика опасливые взгляды. Но тот был спокоен – крестьяне никогда не представлялись ему серьезной угрозой – поэтому прикрыл глаза и расслабился, подозревая услыхать печальную историю Алена.
Так и случилось.
– Барон Криспин, здешний землевладелец, разрушил наш хутор этой весной. Мы задолжали ему за несколько месяцев.
– Что ж в долги-то влезли? – лениво осведомился Фредерик.
– Так уж получилось, – глухо ответил Ален.
– Что за ответ? Получилось так, как старались. – Не любил Фредерик жалобы крестьян на своих хозяев: в свое время наслушался их – да и голова у него болела.
– Может, вы и правы, господин рыцарь... Да только в начале осени жена моя умерла. Сердце у ней не выдержало...
– А почему живете в этих развалинах? Шли бы на новое место.
– Рады бы, да никак – люди барона строго следят, чтобы мы не покинули эти места, не уплатив ему долг. Так и дохнем тут потихоньку. – Ален все мял в больших руках видавшие виды шапку.
Фредерик слегка поморщился:
– Сколько долгу?
– Шесть золотых.
Молодой человек открыл свой кошелек. Там было еще достаточно полновесных монет Южного Королевства. Без слов отсчитал шесть, протянул Алену. Тот замотал головой, отказываясь:
– Не привык я к дармовщине.
– Бери, – сказал как отрезал Фредерик. – Как отдашь долг барону, отправляйся с сыном в Березовый городок. Место как раз для таких, как вы... Вот смотри, где это. – Он развернул свою карту и указал Алену дорогу. – Хозяйкой там – госпожа Криста. Скажешь, что направил тебя рыцарь-южанин Фредерик. Она знает... Теперь дай мне поспать.
– Как мне благодарить вас, сэр?! – Фермер прямо на колени упал и головой уже ткнулся в пол.
От этого Фредерик даже застонал – не любил он такой благодарности.
– Будет замечательно, если вы прямо сейчас обрадуете барона Криспина возвратом долга, а меня оставите в покое, – пробормотал молодой человек, запахнув плотнее плащ и собираясь уснуть.
– Мы молиться за вас будем, – пообещал Ален.
– Вот это – дело, – согласно кивнул Фредерик.
Отбивая земные поклоны, фермер с сыном допятились до двери, шумно развалили сигнальное сооружение, врезавшись в него спинами, чем напугали Мышку, и ушли.
– Как мне все надоело, – прошептал Фредерик, и это был крик его души.
Закрыв глаза, он откинул голову назад и провалился в тревожный сон, полный тяжких видений.
Кора появилась именно в том платье, в котором выглядела потрясающе. Улыбаясь, она взяла его за руки, и они закружились под звуки невидимых флейт и лютней... Так было в их первую встречу. И вновь ее волосы цвета пламени рассыпались по изящным точеным плечам, оплели их обоих, вскружив ему голову своим теплым ароматом. Именно в этот момент он почувствовал, что безнадежно и навсегда влюбился в ее изумрудные глаза, сияющие волосы и нежное тонкое лицо.
Они кружились, становилось все жарче и жарче, и почему-то не хватало дыхания, и ноги не слушались, а Кора смеялась, тянула его за собой... Юная, резвая, быстрая, а он словно постарел, и не было сил за ней успеть... Так она и исчезла вдруг, не обернувшись, не подождав его... И темно, и душно, и жар в голове... Как давит виски, словно обручем. Потом понял, что давит – чей-то еле слышный стон «больно-больно»... Он ныл в его голове, рождая упрямую сверлящую боль... Так кричала Кора, а он зажимал тогда себе уши ладонями, потому что ничем не мог ей помочь, а слышать такое не было сил... Теперь ему больно, невыносимо больно...
Стук, ржание... Это Мышка. Мышка что-то почуял.
Фредерик открыл глаза и тут сообразил, что болен. Совсем болен. Его знобило, а голова, наоборот, горела, словно в огне. «Ну оно и к лучшему. Осталось только помереть».
Ему уже было все равно, кого почуял Мышка. Зверя или человека – какая разница, кто, возможно, прикончит его здесь. И мысль о смерти показалась даже заманчивой...
– Да он еле жив, – раздался голос. – А ты говорил: очень опасен. Не опаснее младенца.
– Так убейте его, сэр.
– Зачем? Только потому, что он тебя зацепил? Если он так хорош в битве, как ты говорил, у меня будет к нему пара предложений... Ишь, как его подкосило. А синяк-то какой славный... Кто-нибудь, влейте в бедолагу нашего лекарства! Да укутайте его получше. И поедем из этой дыры.
Фредерик слышал все это как из колодца. А после последних слов ему в рот сунули горлышко фляжки, и что-то, похожее на жидкое пламя, обожгло ему горло, пищевод и сам желудок. Он закашлялся, его согнуло пополам, и кто-то поддержал за плечи, постучал по спине, хохоча:
– Эге, это тебе не южное винцо-компотик!
Затем его грубо, но плотно замотали в несколько теплых плащей и куда-то понесли.
В голове зашумело, завертелось, по телу бежало приятное тепло, а не горячечный жар, и очень быстро Фредерик вновь провалился в сон, хмельной и без сновидений.
Теперь уже в их отряде царила гробовая тишина, нарушаемая фырканьем и топаньем лошадей. Каждый думал о своем...
– Значит, он король? – шепотом спросила Орни доктора.
– Нда, – буркнул он, не отвлекаясь от своих мыслей.
– А почему...
Но Линар быстро оборвал все ее расспросы:
– Вот у него и спросишь!
Девушка даже вздрогнула, но про себя решила: «Ну и не вопрос». И кстати на следующем привале, когда Элиас и Линар ушли собирать хворост для костра, смело подсела к устроившемуся под кленом Фредерику. Запрокинув голову, он держал на лице смоченное в холодной воде полотенце, и Орни смело сняла его и деловито начала умащать кровоподтек своей мазью.
– Вам будет, о чем поговорить с Линаром, – заметил Фредерик, лениво прикрыв глаз, чтоб девушка смогла промокнуть багровое вздутое веко.
– Думаю, в способах лечения синяков, подобных Вашему, мы не сойдемся с ним во мнениях, – улыбнулась Орни. – Он предпочитает холодные компрессы, я – мазь, которую меня матушка научила делать.
На это Фредерик ничего не ответил – просто ждал окончания процедуры.
– Как грудь? – спросила Орни. – Рука?
– В порядке, – буркнул он. – Ты скоро?
– Не похожи вы на короля, – вдруг заметила девушка.
– И много королей ты видела?
– Такого, как вы, точно – ни разу. – Она усмехнулась.
Фредерик устало посмотрел на нее:
– Что ты хочешь? Давай уж, говори. Мы теперь в одной команде.
– Узнать о вас побольше. Вы были Судьей, теперь вы король, но почему-то вдали от своего Королевства. Что с вами случилось?
Его губы чуть дрогнули, потому что ожило в памяти все очень живо и ясно.
– Почему бы и нет? – пробормотал Фредерик. – Почему бы и не рассказать. Говорят, от этого легчает.
– Расскажите, конечно, – с готовностью закивала девушка. – Вот увидите: на самом деле станет легче.
– Все похоже на кошмарный сон... У меня была жена. Красавица и умница. Она любила меня. Она столько для меня сделала. Мы много пережили вместе. Так много, что кому иному до конца жизни хватило бы... Наконец все беды, казалось, остались позади. У нас должен был родиться ребенок. Эти роды... – он замолк, закусив губу, потом вдруг обхватил руками голову, зажал уши. – Боже, я слышу, как она кричит, как ей больно... И некому помочь. И я ничего не могу сделать... Я, король, ничего не могу сделать!.. Ребенок родился, но она... она умерла... И теперь я почти каждую ночь вижу себя рядом с ней в могиле... Я слышу ее дыхание, запах ее тела и волос, я касаюсь ее руки, и она теплая! Но мне темно и душно и холодно под могильным песком. И нет сил вырваться и вырвать ее оттуда... Я похоронен вместе с моей красавицей... И теперь я бегу. От мест, от мира, где жила она, где все напоминает о ней... Но воспоминания-то во мне, а от себя не убежать... Похоже, я глупость делаю, слоняясь по миру в надежде все забыть, но это все-таки легче, чем оставаться там, где все связано с ней... Трудности, с которыми сталкиваешься в пути, отвлекают от тяжелых мыслей. Пусть ненадолго, но забываешься...
Орни была ошарашена такими признаниями.
– А ваш ребенок? Вы о нем подумали? Каково ему?
– Он слишком мал. Ему нет дела до переживаний. Молоко кормилицы, сухие пеленки и теплая колыбель – вот все, в чем он нуждается.
Орни замотала головой:
– Нет-нет, как же вы не понимаете. Дети так остро все чувствуют. Ведь теперь рядом с ним нет ни одного близкого, родного человека. Подумайте, взгляните на это так: у него умерла мать, а отец бросил его!
Фредерика дернуло, по лицу пробежала судорога.
– Не смей так говорить! – прошипел он.
– Но это так!
– Нет!
– Да!
– Нет!!!
– Но я это вижу ТАК!
Он только зарычал в ответ.
– Вы бросили своего сына! – выкрикнула Орни. – Разве это правильно?! Вы всю жизнь судите других, а сами что вытворили?!!
– Не смей мне выговаривать!
– А что, вы в праведники записались?!
Фредерик подскочил со своего места:
– Замолчи! Да кто ты такая?!
– Может, и никто, – тоже встав, ответила девушка. – Да, никто, но я бы никогда не поступила так, как Судья Королевского дома, как король!
– О! – С таким возгласом крайнего возмущения Фредерик кинулся к своей лошади, взлетел в седло.
Его лицо было перекошено от ярости, глаза горели.
– Видеть вас всех не могу! – бросил он это Орни и как раз подошедшим Элиасу и Линару, стегнул Мышку и быстрей вихря понесся куда глаза глядят.
Парни в полной ошарашенности выронили собранный хворост.
– Что ты ему наговорила?! – набросился на Орни Линар.
– То, что считала нужным!
– Ты дура непроходимая! Он уже несколько месяцев как труп ходит, вот только сейчас немного ожил! И что теперь?! Ты представляешь, что он сейчас может сделать?!
– Что?! Ну что?! Вернуться домой! Вот что ему нужно сделать!
– Молчи лучше! – зашипел доктор, потом взревел. – Элиас! Его надо догнать! – и кинулся ловить своего коня...
Мышке, похоже, передалось одержимое настроение Фредерика: и он несся со страшной скоростью по бездорожью, дико вскидывая головой. Перелетел через овраг, поваленные деревья, сиганул меж елей, заскользил копытами по песчаной косе, что вывела к речному берегу, и остановился только тогда, когда уже по брюхо оказался в этой самой речке – Фредерик сам натянул поводья, потому что октябрьская вода наполнила его сапоги неприятным отрезвляющим холодом.
– Вот черт! – Все, что вставало у него на пути, всегда его раздражало; тем более – сейчас. – Вперед, Мальчик, вперед! Такой ручеек грех не переплыть!
Послушный Мышка ринулся дальше в реку, оттолкнулся копытами от дна и поплыл, громко фыркая.
Вода была довольно холодная, но, перебравшись на другой берег, Фредерик и не подумал останавливаться – он желал как можно быстрее и дальше оторваться от своих путников. Он был зол как никогда, в мыслях осыпая проклятиями их самоуправство и себя самого за то, что пошел у них на поводу, позволив остаться. Поэтому Мышке досталась еще пара тычков в бока, и он поскакал с не меньшей скоростью дальше от реки, за вересковые и еловые заросли, в глубь леса.
На окраине леса Фредерик остановил серого, достал карту и сверился с ней. Теперь ехать надо было на север, через поле, где начиналась небольшая дорога, примыкавшая к северному тракту, с которого они сошли на привал. Надо сказать, совершив такое скоропалительное бегство, Фредерик сделал огромный крюк назад, и очень был этим недоволен. К тому же он вымок в реке, и порывы холодного осеннего ветра, гулявшего по полю, пробирали его до костей. «Совершаю глупость за глупостью!» – так он сказал сам себе и вновь выругался. Легче не стало. А скорее наоборот. Похоже, и природа ополчилась против него: с порывами ветра налетели мрачные свинцовые тучи, и из них посыпалась мелкая холодная водяная взвесь.
Так, обзывая себя «тряпкой», «дураком», «идиотом» и словами покрепче, Фредерик добрался до дороги. К этому моменту у него уже зуб на зуб не попадал, а Мышка устало храпел, и из его ноздрей вылетала пена. Ведь привала, как такового, у них и не получилось.
Завидев недалеко от дороги пару маленьких, как бы вросших в землю, домиков, Фредерик решил заехать на селище.
Хутор по виду был заброшенным.
Пробравшись внутрь покосившейся избы, Фредерик радостно отметил, что печка в довольно неплохом состоянии. За пару минут он зажег в ней огонь, использовав для растопки обломки бревен внутренней разрубленной перегородки и прочий хлам, ввел внутрь Мышку, расседлал и подвязал ему мешок с овсом, сам принялся энергично прыгать вокруг нагревающейся печки, хлопая себя по бокам и бедрам. Так постепенно Фредерик обсох и согрелся. Укутавшись в плащ, сел на ворох тряпья у огня и достал из мешка провизию. Перекусив, соорудил возле двери особую конструкцию из обломков досок, которая должна была с грохотом развалиться, если бы кто-нибудь попытался зайти в дом, и улегся поспать. Меч и кинжал, сняв с пояса, положил рядом и заснул почти мгновенно...
Проснулся так же внезапно, от тревожного стука и ржания Мышки – серый топотал ногами по доскам, чтоб разбудить хозяина. Фредерик подхватился и сжал рукоять меча, готовясь к схватке.
На него из темноты смотрели две пары огромных блестящих глаз. Первой была мысль «как они прошли в избу». Кинув взгляд на дверь, увидел, что сигнальная конструкция не тронута. «Я болван, что не обследовал весь дом, – обругал себя Фредерик. – Наверняка где-то есть какие-нибудь щели».
Пока пришельцы не проявляли агрессии, и Фредерик также не спешил что-либо предпринимать. Он молчал – ждал, а ждать он умел.
Глаза пару раз моргнули, но продолжали скользить по нему, видимо, изучая. Потом из темноты на свет, что отбрасывали тлеющие в печи уголья, выплыло худое заросшее бородой лицо. За ним – еще одно, безбородое и молодое, но такое же изможденное.
– Зачем вы в нашем доме? – спросил бородатый.
– Отдыхаю, – коротко буркнул Фредерик.
Тот кивнул, видимо, удовлетворенный этим ответом, бросил взгляд на кусок хлеба, который Фредерик не доел, а оставил рядом с собой на плаще. Король заметил этот взгляд и, подняв ломоть, молча протянул бородатому. Тот не схватил, как можно было предположить, а спокойно взял и передал младшему, и благодарно кивнул Фредерику.
– Я фермер Ален, хозяин Смоляного хутора, а это мой сын – Фортин.
– Что ж это за хутор? Развалины одни, – заметил Фредерик.
– Не моя в том вина, – ответил Ален, присаживаясь у печки.
Его сын, жадно вонзивший зубы в хлеб, устроился у отца за спиной, то и дело бросая на Фредерика опасливые взгляды. Но тот был спокоен – крестьяне никогда не представлялись ему серьезной угрозой – поэтому прикрыл глаза и расслабился, подозревая услыхать печальную историю Алена.
Так и случилось.
– Барон Криспин, здешний землевладелец, разрушил наш хутор этой весной. Мы задолжали ему за несколько месяцев.
– Что ж в долги-то влезли? – лениво осведомился Фредерик.
– Так уж получилось, – глухо ответил Ален.
– Что за ответ? Получилось так, как старались. – Не любил Фредерик жалобы крестьян на своих хозяев: в свое время наслушался их – да и голова у него болела.
– Может, вы и правы, господин рыцарь... Да только в начале осени жена моя умерла. Сердце у ней не выдержало...
– А почему живете в этих развалинах? Шли бы на новое место.
– Рады бы, да никак – люди барона строго следят, чтобы мы не покинули эти места, не уплатив ему долг. Так и дохнем тут потихоньку. – Ален все мял в больших руках видавшие виды шапку.
Фредерик слегка поморщился:
– Сколько долгу?
– Шесть золотых.
Молодой человек открыл свой кошелек. Там было еще достаточно полновесных монет Южного Королевства. Без слов отсчитал шесть, протянул Алену. Тот замотал головой, отказываясь:
– Не привык я к дармовщине.
– Бери, – сказал как отрезал Фредерик. – Как отдашь долг барону, отправляйся с сыном в Березовый городок. Место как раз для таких, как вы... Вот смотри, где это. – Он развернул свою карту и указал Алену дорогу. – Хозяйкой там – госпожа Криста. Скажешь, что направил тебя рыцарь-южанин Фредерик. Она знает... Теперь дай мне поспать.
– Как мне благодарить вас, сэр?! – Фермер прямо на колени упал и головой уже ткнулся в пол.
От этого Фредерик даже застонал – не любил он такой благодарности.
– Будет замечательно, если вы прямо сейчас обрадуете барона Криспина возвратом долга, а меня оставите в покое, – пробормотал молодой человек, запахнув плотнее плащ и собираясь уснуть.
– Мы молиться за вас будем, – пообещал Ален.
– Вот это – дело, – согласно кивнул Фредерик.
Отбивая земные поклоны, фермер с сыном допятились до двери, шумно развалили сигнальное сооружение, врезавшись в него спинами, чем напугали Мышку, и ушли.
– Как мне все надоело, – прошептал Фредерик, и это был крик его души.
Закрыв глаза, он откинул голову назад и провалился в тревожный сон, полный тяжких видений.
Кора появилась именно в том платье, в котором выглядела потрясающе. Улыбаясь, она взяла его за руки, и они закружились под звуки невидимых флейт и лютней... Так было в их первую встречу. И вновь ее волосы цвета пламени рассыпались по изящным точеным плечам, оплели их обоих, вскружив ему голову своим теплым ароматом. Именно в этот момент он почувствовал, что безнадежно и навсегда влюбился в ее изумрудные глаза, сияющие волосы и нежное тонкое лицо.
Они кружились, становилось все жарче и жарче, и почему-то не хватало дыхания, и ноги не слушались, а Кора смеялась, тянула его за собой... Юная, резвая, быстрая, а он словно постарел, и не было сил за ней успеть... Так она и исчезла вдруг, не обернувшись, не подождав его... И темно, и душно, и жар в голове... Как давит виски, словно обручем. Потом понял, что давит – чей-то еле слышный стон «больно-больно»... Он ныл в его голове, рождая упрямую сверлящую боль... Так кричала Кора, а он зажимал тогда себе уши ладонями, потому что ничем не мог ей помочь, а слышать такое не было сил... Теперь ему больно, невыносимо больно...
Стук, ржание... Это Мышка. Мышка что-то почуял.
Фредерик открыл глаза и тут сообразил, что болен. Совсем болен. Его знобило, а голова, наоборот, горела, словно в огне. «Ну оно и к лучшему. Осталось только помереть».
Ему уже было все равно, кого почуял Мышка. Зверя или человека – какая разница, кто, возможно, прикончит его здесь. И мысль о смерти показалась даже заманчивой...
– Да он еле жив, – раздался голос. – А ты говорил: очень опасен. Не опаснее младенца.
– Так убейте его, сэр.
– Зачем? Только потому, что он тебя зацепил? Если он так хорош в битве, как ты говорил, у меня будет к нему пара предложений... Ишь, как его подкосило. А синяк-то какой славный... Кто-нибудь, влейте в бедолагу нашего лекарства! Да укутайте его получше. И поедем из этой дыры.
Фредерик слышал все это как из колодца. А после последних слов ему в рот сунули горлышко фляжки, и что-то, похожее на жидкое пламя, обожгло ему горло, пищевод и сам желудок. Он закашлялся, его согнуло пополам, и кто-то поддержал за плечи, постучал по спине, хохоча:
– Эге, это тебе не южное винцо-компотик!
Затем его грубо, но плотно замотали в несколько теплых плащей и куда-то понесли.
В голове зашумело, завертелось, по телу бежало приятное тепло, а не горячечный жар, и очень быстро Фредерик вновь провалился в сон, хмельной и без сновидений.
12
Приятно, проснувшись после болезни, чувствовать себя здоровым...
Фредерик проснулся именно так. Болезнь, которая, как он думал, лишит его жизни, пропала так же быстро, как и одолела его. Он сильно пропотел, и первая мысль была – сменить рубашку. Сев в постели, вдруг понял, что ослаб: перед глазами все закружилось, а в ушах противно зазвенело, и в руках он не почувствовал былой силы. Пришлось лечь обратно и укрыться одеялом.
Тут появилась вторая мысль – где это он?
Помещение – маленькая комнатка с низким потолком – было незнакомым, но запахи и ощущения что-то напоминали. Еще странность – не было ни одного окна.
На табурете у кровати Фредерик обнаружил кувшин с водой и жадно напился. Влага взбодрила его, освежила мысли, и они побежали более деятельно.
Одежда?
Если не считать его собственной льняной рубашки, он был раздет.
Оружие?
Его тоже не оказалось. Нигде в комнате.
Вообще вся обстановка помещения была: простая кровать, на которой он лежал, табурет с кувшином, квадратный дощатый стол и еще табурет. Все.
Это походило на камеру...
День вообще сейчас или ночь?
Фредерик лег глубже в подушку и задумался очень крепко.
Почесав свою отросшую щетину, он сделал вывод, что ей не меньше трех дней. Уже стало легче. Тогда получается, что целых три дня он спал? Вполне возможно – за один день он не выздоровел бы...
Тут залязгало железо – открывали тяжелую дверь.
Фредерик смежил веки и сделал дыхание ровным – прикинулся «все еще спящим». А сквозь полусомкнутые ресницы он все прекрасно обозревал.
В комнату вошел мужчина среднего роста, плотного телосложения, в просторной бархатной одежде. Его молодое холеное белое лицо украшали маленькие усы и бородка. Голову покрывал необъятный берет, а на груди, в складках куртки, поблескивал внушительных размеров круглый медальон из старинного потемневшего золота на массивной цепи.
– Я думаю: ты не спишь, южанин, – сказал вошедший, и по голосу Фредерик узнал того, кто распоряжался насчет него на заброшенном хуторе. – За три дня только мертвый не выспится. Хотя надо заметить, иногда я думал, что тебе конец.
Фредерик уже открыл глаза и внимательно смотрел на мужчину.
– Конечно, вижу: у тебя много вопросов, – усмехнулся тот и подошел ближе к кровати, переставил кувшин на пол и сел на табурет. – Постараюсь объяснить все быстро и доходчиво. Я – граф Густав, и ты кое-что слыхал обо мне. И не только слыхал, а имел неосторожность разболтать услышанное чуть ли не всей стране... Хм, как все-таки быстро вести разносятся... Но к делу. В последнее время ты сильно подпортил мои планы...
Фредерик на такое заявление лишь пожал слегка плечами.
– Убил юного Романа, стал причиной смерти преданного мне барона Лиера, прекрасно осведомил насчет моих планов барона Криспина, его сладкую дочь и, возможно, все его окружение. Могу предположить, что многое уже долетело и до ушей моего владетельного брата...
И тут тоже ответом было лишь пожатие плечами.
– Вот сколько у меня причин, чтоб, самое малое, убить тебя, южанин, – продолжал Густав. – Но я этого не сделал.
Фредерик чуть приподнял брови, как бы лениво интересуясь «и почему?».
– Я наоборот – спас тебя от смерти на этом заброшенном селище. И ты мне должен, южанин...
– Как вы узнали, что я там? – внезапно перебил его Фредерик.
Густав даже вздрогнул – он просто не ожидал вопроса, тем более – заданного таким тоном, словно его допрашивают; потом ответил:
– Это неважно.
Фредерик кивнул, отметив про себя, что из графа никакой информации он не вытянет, поэтому расслабился и стал внимательно слушать то, что Густав сам намеревался рассказать. И тот спросил:
– Во-первых, где леди Роксана?
– В отеческом доме, я полагаю, – в который раз пожав плечами, ответил Фредерик.
Густав заиграл желваками. Было видно, что он едва сдерживает ярость. Правда, Фредерик никак не понимал ее причины.
– Не держи меня за дурака, – прошипел граф. – Мы сейчас в замке барона Криспина, но Роксаны тут нет. Она ведь была с тобой...
– С чего вы взяли? – опять пожал плечами Фредерик.
– Со слов барона!.. И советую отвечать сразу!
– Чушь какая-то, – пробормотал молодой человек сам себе. – Ничего не понимаю...
В его голове действительно все перемешалось, будто кто взболтал последние события, как яичницу перед жаркой. Он даже подумал: не продолжается ли так его бред.
– Ну ладно, сделаем скидку на хворь. Может, она и впрямь повредила твоей памяти, – взяв себя в руки, продолжил Густав. – Криспин сказал, что Роксана отправилась с тобой в Полночный храм.
– Возможно, – пытаясь во что-то вникнуть, чуть склонил голову Фредерик. – Я, право, уже ни в чем не могу быть твердо уверен...
Фредерик проснулся именно так. Болезнь, которая, как он думал, лишит его жизни, пропала так же быстро, как и одолела его. Он сильно пропотел, и первая мысль была – сменить рубашку. Сев в постели, вдруг понял, что ослаб: перед глазами все закружилось, а в ушах противно зазвенело, и в руках он не почувствовал былой силы. Пришлось лечь обратно и укрыться одеялом.
Тут появилась вторая мысль – где это он?
Помещение – маленькая комнатка с низким потолком – было незнакомым, но запахи и ощущения что-то напоминали. Еще странность – не было ни одного окна.
На табурете у кровати Фредерик обнаружил кувшин с водой и жадно напился. Влага взбодрила его, освежила мысли, и они побежали более деятельно.
Одежда?
Если не считать его собственной льняной рубашки, он был раздет.
Оружие?
Его тоже не оказалось. Нигде в комнате.
Вообще вся обстановка помещения была: простая кровать, на которой он лежал, табурет с кувшином, квадратный дощатый стол и еще табурет. Все.
Это походило на камеру...
День вообще сейчас или ночь?
Фредерик лег глубже в подушку и задумался очень крепко.
Почесав свою отросшую щетину, он сделал вывод, что ей не меньше трех дней. Уже стало легче. Тогда получается, что целых три дня он спал? Вполне возможно – за один день он не выздоровел бы...
Тут залязгало железо – открывали тяжелую дверь.
Фредерик смежил веки и сделал дыхание ровным – прикинулся «все еще спящим». А сквозь полусомкнутые ресницы он все прекрасно обозревал.
В комнату вошел мужчина среднего роста, плотного телосложения, в просторной бархатной одежде. Его молодое холеное белое лицо украшали маленькие усы и бородка. Голову покрывал необъятный берет, а на груди, в складках куртки, поблескивал внушительных размеров круглый медальон из старинного потемневшего золота на массивной цепи.
– Я думаю: ты не спишь, южанин, – сказал вошедший, и по голосу Фредерик узнал того, кто распоряжался насчет него на заброшенном хуторе. – За три дня только мертвый не выспится. Хотя надо заметить, иногда я думал, что тебе конец.
Фредерик уже открыл глаза и внимательно смотрел на мужчину.
– Конечно, вижу: у тебя много вопросов, – усмехнулся тот и подошел ближе к кровати, переставил кувшин на пол и сел на табурет. – Постараюсь объяснить все быстро и доходчиво. Я – граф Густав, и ты кое-что слыхал обо мне. И не только слыхал, а имел неосторожность разболтать услышанное чуть ли не всей стране... Хм, как все-таки быстро вести разносятся... Но к делу. В последнее время ты сильно подпортил мои планы...
Фредерик на такое заявление лишь пожал слегка плечами.
– Убил юного Романа, стал причиной смерти преданного мне барона Лиера, прекрасно осведомил насчет моих планов барона Криспина, его сладкую дочь и, возможно, все его окружение. Могу предположить, что многое уже долетело и до ушей моего владетельного брата...
И тут тоже ответом было лишь пожатие плечами.
– Вот сколько у меня причин, чтоб, самое малое, убить тебя, южанин, – продолжал Густав. – Но я этого не сделал.
Фредерик чуть приподнял брови, как бы лениво интересуясь «и почему?».
– Я наоборот – спас тебя от смерти на этом заброшенном селище. И ты мне должен, южанин...
– Как вы узнали, что я там? – внезапно перебил его Фредерик.
Густав даже вздрогнул – он просто не ожидал вопроса, тем более – заданного таким тоном, словно его допрашивают; потом ответил:
– Это неважно.
Фредерик кивнул, отметив про себя, что из графа никакой информации он не вытянет, поэтому расслабился и стал внимательно слушать то, что Густав сам намеревался рассказать. И тот спросил:
– Во-первых, где леди Роксана?
– В отеческом доме, я полагаю, – в который раз пожав плечами, ответил Фредерик.
Густав заиграл желваками. Было видно, что он едва сдерживает ярость. Правда, Фредерик никак не понимал ее причины.
– Не держи меня за дурака, – прошипел граф. – Мы сейчас в замке барона Криспина, но Роксаны тут нет. Она ведь была с тобой...
– С чего вы взяли? – опять пожал плечами Фредерик.
– Со слов барона!.. И советую отвечать сразу!
– Чушь какая-то, – пробормотал молодой человек сам себе. – Ничего не понимаю...
В его голове действительно все перемешалось, будто кто взболтал последние события, как яичницу перед жаркой. Он даже подумал: не продолжается ли так его бред.
– Ну ладно, сделаем скидку на хворь. Может, она и впрямь повредила твоей памяти, – взяв себя в руки, продолжил Густав. – Криспин сказал, что Роксана отправилась с тобой в Полночный храм.
– Возможно, – пытаясь во что-то вникнуть, чуть склонил голову Фредерик. – Я, право, уже ни в чем не могу быть твердо уверен...