Сухнев Вячеслав. Грязные игры

   - Даже если сделать поправку на некоторую аффектацию, свойственную в последнее время "Правде", - задумчиво сказал Седлецкий, - даже, говорю, если сделать такую маленькую поправку на визгливость...
   - Ты бы тоже завизжал, - перебил Мирзоев. - Получил бы дубинкой по рогам - и завизжал бы!
   - Погоди, Турсун! Я и говорю: если скорректировать впечатления корреспондентов... Не по фактам - факты вот, на снимке. А по эмоциям! Все равно - налицо грубая провокация.
   Он сложил газету и спрятал в карман.
   - Кому-то очень хочется выставить режим сборищем дураков и костоломов. Ты ведь понимаешь, Турсун, кому это выгодно?
   - Да брось ты! - отмахнулся Мирзоев. - Меня вот никто дураком не выставит, даже если очень захочет. И тебя тоже. А тут, значит, смогли. Выставили! На весь свет без штанов... И теперь это нынешнее Чикаго просто царский подарок для команды нашего заклятого друга Упрямого. Ему бы не в заговоры играть, а въехать Первого мая в Москву на танке. Арестовать парочку первых попавшихся чиновников, побить десяток коммерческих ларьков и пообещать снизить цены на хлеб и колбасу. И ша! На руках бы его в Кремль отнесли. Вместе с танком.
   - Хорошо, что ты по нашу сторону баррикад, - съязвил Седлецкий. - Не представляю, что бы делал режим, окажись ты в танке Упрямого.
   - Вот вы где, товарищи...
   Капитан Сарана явил круглое лицо в зарослях фикусов, пальм и олеандров, и оно напомнило луну в джунглях - конопатую луну с облупившимся носом.
   - Какие мы тебе товарищи? - прошипел Седлецкий. - Конспираторы, вашу мать, с ума сойти...
   - Ну, извините, господа, - заметно обиделся Сарана. - Столик для ваших сиятельств заказан.
   Пообщавшись неделю с Седлецким, капитан привык к его периодическим вспышкам высокомерной язвительности и теперь изредка, как мог, огрызался. Мирзоев примирительно похлопал Сарану по плечу и спросил:
   - Ты сегодняшние газеты смотрел?
   - Смотрел, - кивнул капитан. - Москвичам опять морды побили. Так это не новость. По телеку позавчера показывали. Небольшой, правда, кусочек, но показали. А вы разве не видели по телевизору?
   - Ездили в одно место, - сказал Седлецкий. - Ну и что, Сарана, ты думаешь по поводу этого инцидента?
   - Ничего не думаю, - резковато сказал капитан. - Своих проблем до фига. У младшей девки глазные зубы режутся - вторые сутки вопит, не переставая.
   Они пошли через холл к двери ресторана. Дежурный администратор оторвал натруженный взор от пустой стойки и с неожиданным энтузиазмом помахал толстой ручкой:
   - Владимир Георгиевич, дорогой, рад видеть!
   Покушать к нам? Ну, приятного аппетита!
   - Аты, оказывается, популярная тут личность, - заметил Саране Седлецкий.
   - Поработайте в краевой администрации на ниве приватизации - и станете популярным, - вздохнул Сарана, открывая дверь ресторана. - Это, Алексей Дмитриевич, я только у вас - Ванька-дурак, а у общественности - Иван Иваныч.
   В ресторане было прохладнее, чем в холле. А может, просто показалось так сначала из-за розового полумрака - стеклянную стену, выходящую на солнечную сторону улицы, прикрывали багровые шторы. Полтора десятка столов под скатертями в клетку тянулись по залу в два ряда, оставляя узкий проход.
   Седлецкий поморщился: никакого интима. Придется вести переговоры на глазах любопытных едоков, уже занявших большинство посадочных мест.
   Он сразу отметил двух посетителей ресторана за последним у выхода на улицу столиком. В почти одинаковых блекло-зеленых распашонках, с бугристыми мышцами и сонными квадратными физиономиями, они ковыряли вилками салаты и потягивали минералку.
   Из полумрака выплыло воистину небесное создание: в жемчужной переливающейся мини-юбке, в прозрачной блузке, с бабочкой в кудряшках, сожженных перекисью водорода. Килограммы загорелого щедрого тела неудержимо рвались наружу из последних оков одежды.
   - Здравствуйте, мальчики! - прокуренным голосом пропело создание. - А четвертый будет, Владимир Георгиевич?
   - Скоро будет. Ну, где посадишь, Аллочка?
   Метресса двигалась вдоль столов, напоминая вкрадчивыми телодвижениями серебристого питона. Загипнотизированные ею клиенты перестали чавкать. Когда рассаживались за столом - наискосок от мордастой парочки у дверей, к почетной свите, кроме Аллочки, прибавились еще одна официантка и шеф-повар в высоком белом колпаке.
   Общество обеденного зала ресторана "Кавказ" с возрастающим интересом присматривалось теперь не только к статям метрессы Аллочки, но и к незнакомым физиономиям Седлецкого и Мирзоева. Молодец, Сарана, подумал Седлецкий, хорошо подготовил выход на сцену...
   - Что будем кушать, мальчики? - Метресса протянула им меню в лакированной незахватанной картонке, которую берегла, надо думать, для исключительных случаев.
   - Посмотри там сама, лапа, - томно разрешил Седлецкий. - Представь, что хочешь угостить лучшего друга.
   Пока судьбу обеда решал почтительный консилиум, у стола остановился невысокий майор в летней форменной рубашке, расстегнутой до пупка.
   Судя по всему, майор не относил себя к формалистам, ибо, кроме рубашки с погонами, на нем были спортивные шаровары с алыми лампасами и сандалии на босу ногу. Не относил себя майор и к сторонникам умерщвления плоти, сиречь аскезы, потому что живот его мешком выпирал из шаровар, а щеки вольно свисали почти до звездочек на погонах.
   В редких черных кудрях майора проглядывала шафрановая плешь, баклажанный нос отливал синим, а в лиловых коровьих глазах отражалась многовековая тоска по утраченному величию целого угнетенного народа.
   - Какие люди! - встал Сарана и раскинул руки крестом.
   - И без охраны, - показал кипенно-белые руки странный майор.
   - Знакомьтесь, друзья, - сказал Сарана. - Это Рафаэль Левонович, очень хороший человек. А это Алексей Дмитриевич, тоже очень хороший человек.
   Из Москвы, между прочим...
   Мирзоева он не представил.
   Хороший человек Рафаэль Левонович ущипнул за задницу официантку - на зависть остальной публике и коротко, как и положено военному человеку, приказал:
   - К заказу - два "Стрижамента"! Кругом - марш...
   Затем он уселся во главе стола и с веселым любопытством принялся разглядывать Седлецкого.
   - Ну, и как в Москве? - спросил наконец. - Бизнес идет?
   - Понемножку, - пожал плечами Седлецкий. - Сами знаете, какая сейчас конъюнктура. А если учесть, что мы занимаемся закупками и перевозкой зерна... Впрочем, господин Сарана рассказал, конечно, о наших проблемах.
   - Стоп! - вскинул руки майор. - О делах я на голодный желудок не разговариваю. Город посмотрели? Это, понятно, не столица, но и тут есть свои прелести. И я, несмотря на занятость, успеваю воздать им должное.
   Да уж, подумал Седлецкий, успеваешь - вон какие гамаки под глазами...
   - Я тут открыл замечательную водку! - с воодушевлением продолжал майор. - Вообще неравнодушный человек всегда найдет дело по душе, даже в провинции. Вы меня понимаете, надеюсь?
   Говорил он по-русски очень чисто, с характерным старомосковским распевом. Рафаэль Левонович родился и вырос на Патриарших прудах...
   - Но вернемся к водке, - продолжал майор. - Называется она "Стрижамент". Фирменная, замечу.
   Я стал немножко забывать любимый армянский коньяк. А ведь его пивал сам Черчилль. "Стрижамент"
   делается на тридцати трех целебных травах, которые растут на одноименной горе. Тут растут, за огородом. О! Как раз к слову принесли предмет нашего разговора. Спасибо, душа моя! А где рыбка?
   Ноздрев, подумал Седлецкий. Ноздрев - вот кого он напоминает. Однако сходство с гоголевским персонажем у Рафаэля Левоновича было чисто внешним. И служил он не в звании майора, а в звании полковника, занимая должность начальника особого отдела армии. О зверствах полковника Адамяна в азербайджанских селах легенды ходили...
   Достойный соратник генерала Ткачева, что и говорить.
   Седлецкому тоже приходилось убивать - на то и война. 'Не важно, тайная или явная. Важно, что война, в состоянии которой он находился больше двадцати лет. Война... То есть силовое оттеснение, экономическое подавление противника и, как крайний случай, его физическое уничтожение. Честно говоря, Седлецкий мало переживал, отнимая чужие жизни. Ведь на кону во многих случаях стояла его собственная.
   Но к самому процессу убийства он до сих пор не мог привыкнуть и никогда не находил в нем удовольствия. Убийство было для него самой тяжелой и грязной частью работы.
   Полковник Адамян пытал пленных азербайджанцев, экспериментируя на гениталиях, а расстреливал только в анальное отверстие: "Сейчас, Мустафа, тебя поцелует Аллах!" В Нагорном Карабахе азербайджанцы объявили пятьдесят тысяч долларов награды не за голову, а за я и ц а полковника Адамяна.
   Начальник штаба Отдельной армии генералмайор Серебряков, приятельствовавший с полковником, настоял в свое время на удалении Адамяна из Шуши в Ереван. Чтобы тот смог сберечь свое драгоценное достояние и руководить пытками из безопасного далека. А ввиду передислокации полковник вместе с армией очутился в Ставрополе.
   И тут он берегся: сбрил буденновские усы и надел майорские погоны с эмблемой автобата - колесо с крылышками.
   Надо заметить, что майор-полковник имел к автомобильному парку Отдельной армии самое непосредственное отношение. С благословения командарма Ткачева и в четыре руки с его зампотехом Адамян распродавал армейские "КамАЗы" и "УАЗы" - только пыль вздымалась из-под колес. Новенькие машины, поступавшие в армию по разнарядке Минобороны, не успевали, бывало, сойти с крепежных башмаков, как уже переходили в категорию техники, "не подлежащей восстановлению" и включенной в список безвозвратных потерь "в результате интенсивной эксплуатации в боевых условиях".
   Потом на этих автомобилях катили по горным дорогам звиадисты и абхазские сепаратисты, сторонники отторжения Южной Осетии от Грузии и их противники, ингушские отряды самообороны и шаонские партизаны, защитники Нагорного Карабаха и защитники великого и неделимого Азербайджана, сочинские спекулянты и ставропольские мафиози.
   Весь Кавказ летел в пыли и грохоте на надежных колесах волжских автозаводов вперед и вперед - ко всеобщей гражданской войне и окончательной неразберихе.
   Деньги российских налогоплательщиков, не самых богатых в мире, сначала превращались в мощную технику. В руках ловких спекулянтов в погонах она вновь превращалась в деньги. Таким образом, и тут, в горах Кавказа, подтверждалась справедливость марксистской формулы "деньги - товар деньги". Прибыль от грабежа оседала не только в бездонных карманах отцов-командиров Отдельной армии. Значительная часть этих средств послужила командарму Ткачеву вступительным взносом в клуб мятежников.
   В этом ускоряющемся движении к пропасти полковник Адамян был надежным приводным ремнем. Разграблением армии он занимался в перерывах между особыми делами в своем особом отделе.
   Страшно представить, каких вершин разбоя он мог бы достичь, если бы значительную часть его драгоценного времени не занимала контрразведка...
   Так что Седлецкий хорошо представлял, с кем очутился за одним столом, с кем, так сказать, хлеб преломил. И не один только хлеб.
   Белорыбица, икра черная, баранина на вертеле, перепелиные тушки, опять икра, но красная, опять баранина, но вываренная с зеленью и орехами, треугольные пончики с требухой, круглые пончики с мозгами и яйцами... Шеф-повар был на высоте.
   И главный за столом едок с этой высоты тоже не слезал. Орошаемые целебным "Стрижаментом" и номерными "Ессентуками", замечательные яства так и проваливались в объемистую утробу Рафаэля Левоновича.
   Через час Седлецкого стало клонить ко сну от духоты, обжорства и нескончаемого красноречия Адамяна. Полковник знал чудовищное множество анекдотов, былей и солдатских баек. Чтобы не повторяться, излагал их сериями: "Теперь об ишаках...
   Приходит Мустафа на рынок..."
   Его можно остановить только пулей, подумал Седлецкий, в изнеможении улыбаясь и в который раз покорно подставляя рюмку. Он не боялся упиться незаметно принял таблетку алкофага, но боялся, что в какой-то момент утратит выдержку и схватит сотрапезника за адамово яблоко...
   Отдуваясь, встал Сарана, с сожалением посмотрел на часы.
   - Пора на службу, как ни приятно было пообщаться. Рад, что познакомил вас. Еще увидимся.
   - Обязательно, дорогой! - закричал Рафаэль Левонович.
   Подали кофе с мороженым. Адамян промокнул кучей салфеток плешь и загривок и сказал неожиданно трезвым голосом:
   - Теперь о деле. Сарана говорит, вы ищете технику. Что конкретно нужно?
   Седлецкий с Мирзоевым летуче переглянулись.
   Начиналась самая сложная часть встречи.
   - Нужны большегрузные машины. Желательно "КамАЗы".
   - И что же вы собираетесь возить?
   - Скажу, как родному: зерно.
   - Не сочтите за праздное любопытство, ребята... Очень интересно знать, куда и как отсюда можно возить хлеб?
   - Это просто. Из ставропольских хозяйств через Элисту, Волгоград и Саратов - в уральские районы.
   - Уралу хватает оренбургского хлеба, - усмехнулся Адамян. - Я немножко разбираюсь в экономической географии. Рынок там схвачен. Челябинские и свердловские фирмачи задавят вашу дохлую контору, не охнув.
   - Откуда вы взяли, что наша контора дохлая? - натурально удивился Седлецкий.
   Адамян наклонился поближе и с расстановкой сказал:
   - Дружок! Я не хожу на свидание, не подмывшись. Понял? Мои люди в Москве доложили, что ваша сраная фирма, зарегистрированная в Химках, провела с начала года одну сраную операцию - отмыла партию денег. Причем эти деньги скорей всего здешнего, то есть кавказского, происхождения.
   А теперь вам машины понадобились! Да как вы смеете предлагать мне, офицеру, подобные сомнительные сделки?
   Возмущение Адамян изобразил безупречно - даже шерсть дыбом поднялась в расстегнутой на груди рубахе. Артист, подумал Седлецкий. Ничего, мы тоже в самодеятельности играли. Он достал сигарету и раздраженно постучал о пачку - знак для Мирзоева.
   Тот отодвинул вазочку с мороженым и медленно сказал на диалекте равнинной Шаоны:
   - Думаю, э с а ул, мы напрасно теряем время с этим толстым армянским поросенком. Только зря давали деньги мальчику из администрации... Лучше бы он свел нас с генералом!
   Адамян, не оборачиваясь к Мирзоеву, напряженно вслушивался. Седлецкий знал, что полковник понимает равнинный шаонский, имеющий, в отличие от горного, много тюркских корней. На этом и строилась игра.
   - Виноват, - сказал Седлецкий Мирзоеву подобострастно. - Но в Москве мне говорили, что генерал ничего не решает без этого человека...
   - Правильно! - по-русски перебил Адамян. - Правильно говорили. И не поросенок я, а кабан.
   Кабан! Вот с такими клыками!
   И показал с помощью двух рук - с какими. Седлецкий и Мирзоев обескураженно промолчали.
   - Ладно, прощаю, - сказал Адамян. - Но попрошу в моем присутствии говорить только по-русски.
   Наслаждаясь замешательством сотрапезников, он налил себе водочки.
   - Начнем с чистого листа. Вы такие же москвичи, как я парижанин. Хоть в зеркало иногда смотритесь, что ли... Кто в Шаоне стоит за вами?
   - Не ваше дело, - буркнул Седлецкий. - Достаточно, что за нами стоят реальные деньги. На этом и остановимся. Или вы работаете с нами, или мы уходим.
   Адамян долго молчал, бесцельно поигрывая вилкой.
   - Хорошо, - решился он. - Не станем тревожить генерала, разберемся сами. Итак?
   - Два десятка машин, - сказал Седлецкий.
   ' _ Однако, однако! - удивился Адамян. - А самолеты вам не потребуются?
   - Потребуются - попросим.
   - А вы знаете, что за машины придется платить настоящими деньгами?
   - Вот такими? - достал пятидесятидолларовую бумажку Седлецкий. - Знаем. Но это не все. Нам нужна и другая техника.
   - Остряки, - нахмурился Адамян. - Другая техника... Где же я ее, интересно, возьму?
   - Потеряете. Начинается передислокация, неразбериха...
   - Та-ак! А эти сведения откуда? Тоже из Москвы?
   - Да ладно тебе дуру гнать, полковник, - неожиданно вступил в разговор Мирзоев. - Могу назвать номер приказа о передислокации. Мы в Шаоне умеем не только плясать перед боем. В общем, с тебя -двадесятка "КамАЗов", стрелковое вооружение в расчете хотя бы на полк и пяток установок залпового огня. А мы тебя не обидим.
   - Вы, часом, не собираетесь объявлять войну Турции, господа хорошие?
   - Для этого понадобится сначала пройти через Армению.
   Мирзоев встал и приказал Седлецкому:
   - Расплатись тут... А тебе, полковник, позвоню завтра. Успеешь провентилировать вопрос?
   - Постараюсь, - задумчиво сказал Адамян.
   Мирзоев направился к выходу.
   - Какой у тебя начальник, э с а у л! - сказал Адамян. -Ладно, запиши телефончик.
   - Я его знаю, - сказал Седлецкий, бросая на стол деньги.
   15
   "Россия вступила в полосу умопомрачительных массово-политических аттракционов - введенный президентом особый режим правления, чрезвычайные сессии и съезды, плебисциты, референдумы.
   На сессиях и съездах вынесут приговор одним, на плебисцитах-референдумах - другим. А между делом посадят на скамью подсудимых учредителей ГКЧП, если только ее не освободят под размещение инициаторов введения особого режима правления.
   С новым нас, дорогие соотечественники, 1937 годом!"
   В. Гущин.
   "С новым нас 1937 годом".
   "Независимая газета",
   1993, 27 марта.
   Старые корявые яблони за домом вовсю цвели.
   Небольшой ночной дождик сбил часть цветов, и в молодой траве лепестки их казались розовыми снежинками.
   Солнце только встало, и его лучи светили в каплях, словно самоцветы. За серым штакетником открывалась пустынная дорога к станции, а за дорогой поле изумрудной озими, умытой небесной влагой. Высокую прозрачную тишину нарушало лишь теньканье синиц, прижившихся в саду.
   Узкая дорога под солнцем начала парить. В крохотных, на глазах исчезающих лужицах шевелились красные дождевые черви, мигрирующие с одной грядки в другую. Переселение червей обещало долгое тепло, и Акопов радовался за всех огородников в округе. Хотя его, конечно, совершенно не волновали собственные виды на урожай.
   Утреннюю разминку он делал по старинной системе "Шань Лун", что приблизительно означало "Дух дракона". Смысл нагрузок по этой системе заключался в интенсивном дыхании и постепенном, как бы перетекающем напряжении из одной группы мышц в другую. При этом обязательно надо было представлять, какой он, Акопов, страшный, какой грозный, как тяжело и одновременно грациозно скользит Ван Лун, Великий Дракон, по грешной земле, вдыхая озон, а выдыхая пламя... Все быстрее и быстрее несется его могучее, защищенное панцирем тело, все мощнее взмахи гремучих крыльев...
   И вот уже далеко внизу - цветущие сады, поле с озимыми, дачный поселок, грязь на подсыхающей дороге.
   Мысленный взлет являлся кульминацией напряжения, после чего полагалось расслабиться и сменить дыхание. Слабый ветерок приятно сушил кожу на лице, на взбугрившихся мышцах спины и предплечий. Хорошую систему придумали китайские монахи - не надо ни спортзала, ни тренажеров. Не надо даже относительно свободного пространства. Когда Акопов сидел в подвале старшего дознавателя Небабы, только благодаря "Шань Лун" он и сохранил форму. Полчаса такой разминки вполне заменяли километровую в хорошем темпе пробежку.
   Затем он отрабатывал реакцию - жонглировал тремя кирпичами, ловил их на спину, на грудь и на голову. Если кто-то пробовал поймать лбом кирпич с метровой высоты, не заработав при этом шишку, тот поймет, чем занимался Акопов. Еще он походил на руках, подпрыгивая через каждые два шага, подержал угол, опираясь на землю одной лишь растопыренной пятерней, побегал сначала на носках, потом на пятках.
   Пришло знакомое чувство полного контроля над телом. Он задержал дыхание на несколько минут и мысленно проинспектировал все внутренние органы, начиная от глазных яблок и кончая слепой кишкой. Желчный пузырь чуть увеличился - результат вчерашнего злоупотребления маринованным чесноком, обнаруженным в подвале среди прочих разносолов. Пора завязывать с острым.
   На кухне уже звякала посуда - значит, Людмила встала.
   - Ты бы не рисовался в огороде лишний раз! - крикнула она. - Тоже мне, гений кун-фу...
   - Не люблю кун-фу, - сказал Акопов, зажигая газовую колонку. - Сплошные позы. Одна экзотика.
   - Ты тоже, представь себе, выглядел экзотично.
   Голый, потный, на руках бегаешь! Или с кирпичом на голове.
   - Пусть любопытные не подглядывают. Ну, потный, ну, с кирпичом... Обычная зарядка.
   - Обычная, - согласилась Людмила. - Обычная для качка с Даниловского рынка. Или для гэбэшника.
   Вода чуть согрелась. Акопов встал под душ, ухая и фыркая на весь дом. Через несколько минут, вытирая мокрые волосы, он принюхался на пороге кухни. Была она большой, на хорошую семью, с газовой плитой, с холодильником и буфетом темного дерева. Несколько древних стульев окружали круглый обеденный стол, покрытый клеенкой с васильками. Широкое окно распахивалось на застекленную веранду. Летом, когда плети хмеля и граммофончиков укроют стеклянную стену, на веранде хорошо будет гонять чаи.
   - Тебе никогда не говорили, что ты хорошо готовишь? - спросил Акопов.
   Людмила возилась у плиты. Сегодня на ней была легкомысленная блузка, открывающая руки, и широкая клетчатая юбка.
   - Не успевали, - вздохнула Людмила. - Может, хотели сказать, да не успевали. Либо очень голодные попадались, либо невоспитанные.
   Акопов уселся в углу, между окном, на котором шевелилась от сквозняка кремовая занавеска, и бу
   фетом с резными дверцами и латунными круглыми ручками.
   - Как называется это кушанье, душа моя? - спросил он.
   Людмила не успела ответить. Запищал зуммер в коробочке, похожей на телефонную розетку. Спускаясь на кухню, Людмила переключила сюда линию прослушивания. Акопов откинул крышку коробочки и нажал кнопку громкой трансляции и записи.
   Кто-то с раннего утра пытался позвонить на "фазенду" генерала Антюфеева.
   Семь гудков насчитал Акопов, пока на даче наконец сняли трубку.
   - Спите, орлы? - раздраженно спросил хрипловатый одышливый голос генерала. - Ты, что ли, Барыльченко, на проводе?
   - Естественно, товарищ генерал-майор, я. И не спим вовсе. Мы тут палас выбиваем. Который наверху лежит.
   - Охренели, воины? Сколько раз говорить - пылесосом надо, пылесосом! Немедленно прекратить!
   - Есть! Считайте, товарищ генерал-майор, прекратили.
   - Вот бестолочи... Какие еще новости?
   - Артур лапу занозил.
   - Не могли вдвоем за одной собакой уследить?
   Разгильдяи! Вот отправлю на точку... Бабочек ловить! Внял?
   - Не переживайте, товарищ генерал-майор. Занозу я вытащил, лапу продезинфицировал. Пока хромает. Поэтому я вам и доложил. Чтобы не удивлялись, товарищ генерал-майор.
   - Ну ладно. Теперь насчет паласа, Барыльченко... Может, его лучше убрать? Скатать и убрать?
   Лето же на улице.
   - Можно и скатать. Делов-то!
   - Скатайте. К двенадцати ноль-ноль приедет повар. Внял?
   - Какой еще повар, товарищ генерал-майор?
   А меня куда?
   - Куда, куда... Под муда! Один не управишься - на ужине будет человек двадцать. И шашлыки по-армянски делать не умеешь. Не спорь, не умеешь! Насчет паласа. Если скатать, он в кладовку поместится?
   - Может, поместится. Делов-то. Однако, товарищ генерал-майор, лучше его вообще оставить на месте. Под ним полы корябаные.
   - Морда твоя корябаная, Барыльченко! Давно можно было покрасить! Это я насчет полов.
   - Очень смешно, товарищ генерал-майор! Только я дипломированный повар, а не маляр.
   - Кстати, насчет повара. Пришлют из ресторана. Так что не ревнуй, будешь на подхвате.
   - А продукты? Холодильник пустой с прошлого раза.
   - Поменьше надо нырять в генеральский холодильник, друг ты мой!
   - Ая и не ныряю. Там мелко...
   - Не хами! Подвезут харчи. В общем, готовься.
   И сам готовься, и этого напарника твоего, пидора...
   наркомана этого постращай от моего имени! Внял?
   - В каком смысле постращать? По шее, что ли, надавать?
   - Да хоть по яйцам! Чтобы летал, падла, летал!
   Еще раз тарелку разобьет или заснет на ходу от своих таблеток, не погляжу на его папашу! Спрятал, называется, сыночка в армию от тюрьмы! Так и передай - выкину. Как гондон выкину!
   - Понял, товарищ генерал-майор, передам.
   - Палас на место положить!
   - Считайте, уже лежит.
   - Палас-то немецкий, Барыльченко.
   - Не волнуйтесь, товарищ генерал-майор. Я по нему только босиком хожу. И шаги пошире делаю.
   - Ох, доумничаешься, Барыльченко!
   Не прощаясь, генерал положил трубку.
   - Да-а, - протянул Акопов после некоторого молчания. - Крутой генерал пошел.
   - Главное - разговорчивый, - засмеялась Людмила. - Кстати, это замечание... насчет армянского шашлыка. Ни на какие мысли не наводит?
   - Скорей всего будут гости с Кавказа, - пожал плечами Акопов. - Генерал хочет их приятно удивить. Вот и все.
   - Бедная собачка, - пробормотала Людмила. - Как же она занозила лапу? Мне их всегда жалко, животных!
   - Видно, тебя животные ни разу не хватали за ноги и прочие места, вздохнул Акопов. - Отставить посторонние разговоры!
   Машина оказалась армейским микроавтобусом с зашторенными окнами. Водитель, повар и два дачных солдатика долго разгружали продукты.
   - На батальон хватит, - прикинул Акопов.
   Теперь они с Людмилой сидели на втором этаже дачи, у блоков подслушивания и видеозаписи. Через щель в зашторенном окне хорошо виден был двор фазенды с бетонированной площадкой у крыльца. На ней и стоял микроавтобус. Собаки лежали чуть поодаль и провожали взглядами бумажные мешки, запятнанные кровью. Одна овчарка время от времени зализывала лапу. Должно быть, Артур, подумала Людмила, рассматривая двор через телеобъектив.