Сухнев Вячеслав. Грязные игры

   - Чем порадуете? - тихо спросил старик и коротко кашлянул в кулак.
   - Александр Яковлевич, дорогой! - радостно осклабился начальник Управления, хватая и разламывая пряник с печатной лошадкой. - Ух ты, медо вый! Мы, Александр Яковлевич, получаем деньги не за то, чтобы кому-то щекотать подбородочек, мы информацию собираем. А она не бывает ни горькой, ни сладкой. И если информация все же вызывает у кого-то раздражающие эмоции и ощущения вроде изжоги, то я в этом не виноват.
   Старик тоже потянулся к пряникам, отщипнул кусочек.
   - Мы как-то всегда с вами начинаем с пикировки, Виктор Константинович...
   - Неудивительно, - кивнул генерал-полковник. - Мы ведь принадлежим не только к разным поколениям, но и к разным этническим типам.
   Пожалуй, так оно и есть, подумал Толмачев.
   Смуглый, носатый, с размашистыми бровями и скульптурно вылепленной головой, генерал-полковник напоминал античного римлянина. Только вместо тоги светлый костюм, в каких актеры из западных фильмов снимаются в роли мафиози. Александр же Яковлевич, в куцеватом пиджаке мышиного цвета, с мешками в подглазьях на плоском лице, напоминал председателя колхоза из башкирской глубинки...
   - Все, что у нас общее, - продолжал начальник Управления, - это язык. Вот вы родом из Костромы, я из Карачая. Расстояние большее, чем от Берлина до Сараева. Волна и камень, лед и пламень.
   Или возьмем нашего дорогого Эдуарда Геннадьевича. Он вообще из Сибири. Можно ли коренного сибиряка считать исконно русским? Я тут закончил читать Гумилева...
   Эдуард Геннадьевич улыбнулся пусто и холодно, задрал ослепительную манжету и посмотрел на золотой "Ронсон".
   - Извините, генерал, поговорим о Гумилеве в другой раз и в другом месте.
   - Неужто в камере? - жизнерадостно захохотал генерал-полковник и в порыве веселости хлопнул по спине своего референта. - Хорошо. - Он мгновенно сделался серьезным. - Я думал, вы не торопитесь, поскольку отставлены от государственной службы. Но если нет времени, извольте... Итак, вы познакомились с нашим докладом по итогам совещания в Поваровке ц с общим планом оперативных мероприятий. Прошу высказываться.
   - Доклад я прочитал внимательно, - сказал Эдуард Геннадьевич несколько агрессивно. - Ну и что? Совещание в Поваровке похоже на пьяный треп. У меня таких донесений...
   - Минуточку! - сказал генерал-полковник и кивнул Кабышеву.
   Тот достал из папки наработки отдела по борьбе с преступлениями в экономике.
   - Мы жабу за бабу не выдаем, - сухо сказал начальник Управления. - И записи пьяной болтовни не коллекционируем. Обратите внимание, Эдуард Геннадьевич, на красные галочки, которыми помечены некоторые пункты отчета ОБЭП. Ивы, Александр Яковлевич, полюбопытствуйте. Сопоставьте с нашим докладом. Допустим, полковник Сизов хвастается, как вы изволили выразиться, по пьянке, что он создает в Москве ячейки народного ополчения. Но в отчете указывается, сколько денег в последние недели сей новоявленный Козьма Минин угробил на оргработу. На наем помещений, на вербовку добровольцев и их экипировку. Вот отчет наружного наблюдения за Сизовым. Как видим, его выступление в Поваровке - совсем не пьяное хвастовство. И остальные тезисы доклада подтверждаются отчетами и донесениями наших служб.
   - Да, по-моему, доклад оставляет впечатление очень серьезного документа, - примирительно сказал старик.
   - Он таким и является, - отрезал начальник Управления.
   - Но ваши службы... - тонко улыбнулся Эдуард Геннадьевич. - Они ведь могут, так сказать, и подыграть. Поскольку при военной структуре и зависимости подчиненных от мнения старших по званию...
   - Не продолжайте, - поморщился начальник Управления. - Знаете, Эдуард Геннадьевич, почему вы проиграете свои будущие выборы на пост президента? Если, конечно, дело дойдет до выборов... Потому что с малыми козырями за взяткой не ходите.
   Вы играете только с полной колодой. И с тузом в рукаве. Вы хотите получить от нас гарантии на сто процентов. А еще лучше - на сто десять. Так не играют. Не хотите рисковать - вяжите носки на продажу. Правда, и там есть риск - можно неосторожно сесть задницей на клубок со спицами.
   За столом повисла неловкая тишина. Костистое лицо Эдуарда Геннадьевича налилось свекольным отваром. Он позвенел ногтем по расписному жостовскому подносу у самовара, кротко вздохнул и сказал:
   - Извините...
   - Да чего там! - развел руками генерал. - Это вы меня извините. А в общем-то я предвидел вашу реакцию на доклад. И прихватил с собой людей, которые по уши в ситуации. Можете их пытать.
   И он широким жестом показал на Савостьянова с Толмачевым.
   Эдуард Геннадьевич быстро выдохся со своей иронией - Савостьянов по всем пунктам плана оперативных мероприятий отвечал точно, быстро, парируя наскоки подчеркнуто доброжелательным тоном. Зато старик, когда разговор зашел о предложениях Управления по разрушению экономической базы мятежников, долго и нудно вытягивал жилы из Толмачева. Александр Яковлевич хорошо понимал общий смысл предстоящих операций, но его интересовали детали, которые с упорством дилетанта он пытался понять.
   Толмачев взмок, но держался хорошо и по репликам начальника Управления чувствовал, что тот доволен его ответами.
   - Сдаюсь, - сказал наконец старик, вскидывая вверх тонкие синеватые руки, похожие на птичьи лапки. - Вы нас полностью убедили в жизнеспособности плана по предотвращению... Мы его принимаем в целом. А детали, Виктор Константинович... Ну, это уж на ваше усмотрение.
   Генерал-полковник тут же положил перед стариком план и дешевую авторучку.
   - Тогда подпишите - и с Богом, по коням!
   - Подписать? - удивился старик. - В каком качестве?
   - В качестве заказчика, - без улыбки сказал генерал. - Смету и проект утверждаю.
   - Вы... серьезно? - тихо спросил старик.
   - Серьезней некуда, - кивнул генерал. - Без вашей подписи этот план чистая самодеятельность, подпадающая под целую кучу статей Уголовного кодекса. А я с законом в догонялки сроду не играл.
   - Ну что ж... - пожевал губами старик.
   Он поправил очки, взял ручку и аккуратно написал на титульном листе плана: "Согласен". Поставил число и витиевато расписался.
   - А мой автограф не требуется? - спросил Эдуард Геннадьевич с уже привычной иронией.
   - Ваш - нет, - ответил начальник Управления.
   - Почему, позвольте спросить?
   - Позвольте вам не отвечать. А то обидитесь.
   - Как хотите, - досадливо сказал Эдуард Геннадьевич и поднялся. Полагаю, мы решили все, что запланировали.
   И стремительно пошел на выход - высокий, сильный, в белой рубашке с пестрым модным галстуком. Настоящий теннисист.
   Старик, кряхтя, тоже начал выбираться из-за стола.
   - А пообедать? - не очень настойчиво спросил генерал-полковник.
   - У меня диета, - мягко улыбнулся Александр Яковлевич. - И все же... Почему вы не захотели, чтобы он тоже подписал план?
   - Видите ли... Потом, в случае чего, он скажет, что автограф у него под пытками вынули.
   - Да, - вздохнул старик. - Колючий вы человек, Виктор Константинович, колючий. Недаром, помнится, генсек мне жаловался на вас. И еще... Все эти намеки на зарубежное влияние... Они вызывают идиосинкразию у большинства общества.
   - Но доклад не предназначен для общества. Даже для его меньшинства.
   - И тем не менее. Не слишком ли вы демонизируете роль фактора внешнего давления на нашего уважаемого президента?
   - Нет, не слишком, - резко сказал начальник Управления. - И вы это хорошо знаете. Что до меня, эти факты уже в печенках сидят!
   - Ну, будьте здоровы, - сказал старик и коротко всем поклонился. Спасибо, товарищи, за работу.
   В открытых дверях показалась охрана. В полной тишине Александр Яковлевич ушел.
   - Жрать хотите, орлы? - спросил генерал-полковник свое воинство. - Я быка съем! Как будто на себе пахал, честное слово.
   Он пересел к стене и стукнул кулаком по нарисованной дороге на ржаном поле. В углу открылась неприметная дверь, и появился генерал Грищенко худой, усатый и залысый. Одет он был по-цивильному - белая маечка с надписью "Лос-Анджелес лайонс", джинсы и кроссовки. Грищенко работал заместителем генерал-полковника и курировал отделы Управления, связанные с экономикой.
   - Здравия желаю, - сказал Грищенко.
   - Давно не виделись, - отозвался Савостьянов.
   - Присаживайся, Сергей Федорович, - сказал начальник Управления. Насчет обеда распорядился? Ну и молодец.
   Вошли два мальчика в белых косоворотках, перетянутых красными кушаками, и принялись метать на стол... Генерал-полковник выпил стопку ледяной водки, закусил груздем и спросил у Грищенко:
   - Все слышал, Сергей Федорович?
   - Все, Виктор Константинович.
   - Как считаешь, наш дорогой друг Александр Яковлевич был искренен?
   - Не думаю. Не тот человек. Но он примиряется с обстоятельствами. Деньги перевел сполна. Как и договаривались.
   - Счета отследили?
   - Конечно. Любопытная складывается цепочка.
   - Вот Савостьянов когда-нибудь подергает за цепочку. А сейчас такой вопрос, Сергей Федорович:
   сможем ли мы держать счета под контролем, не возбуждая подозрений?
   - Без проблем. Толмачев, тебе слово.
   - Да, в нашем отделе соответствующую методику разработали, - подтвердил Толмачев, откладывая ложку.
   - В каком - вашем? - сварливо спросил Савостьянов. - Ты где уже месяц работаешь, голубь?
   - Отстань от парня, - попросил генерал-полковник. - А ты, Толмачев, хорошенько жуй. Жуй и рассказывай.
   Начальник Управления выслушал пространные объяснения Толмачева и засмеялся, поигрывая стопкой:
   - А отдел, значит, называется - по борьбе с преступлениями в сфере экономики? Юмористы у тебя сидят, Грищенко... Прекрасно! Александру Яковлевичу будет не до юмора, когда мы ему краник перекроем.
   Обед закончили в молчании. Генерал-полковник приказал референтам подождать на улице.
   Разомлев от фирменных угощений и холодной водочки, Толмачев покуривал в тенечке, повесив пиджак на сучок. Вдалеке перекликались гудками электрички, а над головой возились птицы. С сосны упала старая разлапистая шишка. Кабышев дремал на заднем сиденье машины. Никуда бы отсюда не ехать, подумал Толмачев. Зачем люди дерутся, подличают и подставляют друг другу ножки, когда жизнь коротка, а лето быстротечно?
   Между тем в светелке за столом разговор шел серьезный.
   - Когда едешь в Поваровку? - спросил начальник Управления у Грищенко.
   - Завтра. Думаю, это будет серьезное сборище.
   - Да, мне уже доложили, как МТБ обеспечивает его безопасность. Передашь Ткачеву план оперативных мероприятий. Кстати, замечательный документ -даже с визой старика.
   - Не понял, Виктор Константинович... Ведь мы собирались подсунуть Ткачеву другой план!
   - А это и есть другой. Я его подменил перед тем, как дать старику на подпись. Оперативникдолжен знать такие фокусы.
   - Но тогда настоящий план остался без визы?
   - Ты не поверишь, Сергей Федорович, но рыдать по этому поводу я не намерен. Проведем операцию - дай команду осторожно готовить к скупке участки, которые мы наметили в прошлый раз.
   А ты, Савостьянов, прикрой контакты Грищенко.
   - Хорошо. Под какой крышей вести скупку?
   - Никакой крыши! Хватит. Это наша земля, земля Управления. Мы, дорогой Сергей Федорович, просто возвращаемся. Первых христиан, если знаешь, тоже гоняли - триста лет с чем-то подряд.
   Пока император Константин... Впрочем, Константинов у нас нет. К сожалению. Остались одни "серые кардиналы". Ладно, пусть они пока думают, что мы крестимся исключительно под их скучные проповеди. В преферансе, друзья, главное - держать вежливую морду. И набирать взятки, набирать!
   - Можно задать один деликатный вопрос? - спросил Савостьянов. Александра Яковлевича мы... потом когда-нибудь... повесим или расстреляем?
   - Зачем? Ты же культурный человек, Юрий Петрович, в галстуке ходишь, книжки читаешь... Не будем мы ущемлять старика, не будем. Достаточно восстановить Музей Ленина, а Александра Яковлевича посадить его директором. Конечно, элемент садизма в таком варианте есть, но по крайней мере никто не упрекнет нас в людоедстве.
   21
   "11 августа в префектуру Северного округа были вызваны главные начальники подразделений милиции и внутренних войск... Им были даны указания - развернуть на милицейских базах иногородний батальон из числа оперативного резерва МВД.
   Всего в округе будет размещено несколько тысяч личного состава оперативного резерва...
   Первые подразделения внутренних войск начнут прибывать в Москву в понедельник 16 августа.
   Размещение иногородних батальонов внутренних войск планируется и в других префектурах.
   Местом их дислокации станут казармы Московского округа МВД. Командующий этим округом Аркадий Баскаев это никак не комментирует...
   10 августа г-н Ельцин пообещал, что в сентябре проблема власти в стране будет решена. Кем?"
   Служба безопасности "День".
   "Когда верстался номер".
   "День",
   1993, 15 августа, №32.
   Земля, украшенная цветущим разнотравьем, раскручивалась за окном электрички. Ветер, пропахший теплом полян и перелесков, проносился по вагону, теребя газету, которой Толмачев прикрывался от яростного света. Еще не было девяти часов, а солнце уже ощутимо прижигало даже сквозь замызганное стекло.
   Он ничем не отличался от прочего вагонного люда, который в это утро покидал Москву. Толмачев был обряжен в выцветшие джинсы с бахромой на брючинах, в распашонку в серую клетку и синий американский картузик с длинным козырьком. На коленях он держал старый коричневый рюкзак с заскорузлыми кожаными лямками, а на рюкзаке, небрежно сложенная, валялась выгоревшая куртка из тонкого зеленого брезента, какие любят носить изыскатели, строители и лесники. Довершали наряд коричневые башмаки на ребристой подошве - "траки". Их-то, башмаки эти, дольше всего искали на складе группы внедрения, потому что у Толмачева дома не оказалось никакой туристской обуви, кроме чугунных кирзовых сапог, годных лишь для осенних грибных походов.
   Да, опять он уносился в неведомую даль, в легкое и светлое лето, уносился, как и год назад, когда скрывался от службы безопасности Управления.
   Мог ли он тогда хотя бы в шутку подумать, что через год будет работать в этой наводящей душевный озноб службе, да еще далеко не последним человеком?
   Опять он летел над землей в железном снаряде, полном крепких запахов разогретого металла, людского пота, пластиковой обшивки и табачного дыма, волнами плывущего из тамбура. Толпа рассосалась лишь в Подольске и на следующих ближайших станциях - остальные дачники поехали дальше.
   Напротив освободил ось место, которое целеустремленно заняла высокая блондинка в голубом спортивном костюме. Она села точно и грациозно, как большая кошка. Сходство с этим своенравным домашним животным подчеркивали удлиненные зеленые глаза и высокие скулы. Две объемистые сумки блондинка поставила в проходе, прямо на ноги Толмачеву.
   - Ох, извините! Ф-фу... Я уж думала, придется стоять до конца, до самого Серпухова. Извините.
   - Не переживайте, - благодушно сказал Толмачев, осторожно вытаскивая ноги из-под тяжелых сумок. - Кирпичи везете, если не секрет?
   - Зачем? - удивилась блондинка.
   - На дачу, - объяснил Толмачев. - Если вот так, по две сумки каждый день... лет за пять можно навозить на целый дом. И еще на курятник останется. А если воровать кирпичи на стройке...
   - Да ну вас! - засмеялась блондинка. - Продукты везу. Крупу и все такое.
   Она с интересом посмотрела на Толмачева, задержала взгляд на оттопыренном кармашке распашонки.
   - Вы, кажется, курите? Не угостите сигаретой?
   А то бежала на электричку - не успела купить.
   - Ради Бога, - сказал Толмачев, поднимаясь. - Могу составить компанию.
   Они вышли в тамбур, где в одном углу маялся дедок с угрюмым кобелем на поводке, а в другом углу смаковал дешевое пиво толстяк в панамке.
   - Подвинься, дядя, - скомандовала блондинка, и толстяк безропотно вжался в стену.
   Она прикурила, придержав руку Толмачева со спичкой, искоса взглянула на него. Около тридцати, подумал Толмачев. И веснушки у носа, словно у девчонки...
   - Сейчас все курят, - доложил толстяк в пространство и вытер с губ пивную пену. - И мужики курят, и бабы. А по мне - лучше лишний раз выпить. От табака только вред.
   Он посмотрел бутылку на просвет, пожал плечами и побрел в вагон.
   - Морализатор, - сердито сказала блондинка. - Или моралист? Надоели они, эти морализаторы... И на работе, и дома, и в телевизоре. И все учат.
   Все умные! А раз такие умные - почему плохо живут? Логично?
   - Железная логика, - кивнул Толмачев. - Вам не говорили, что вы похожи на кошку?
   - Нет, - засмеялась блондинка. - Кстати, я кошек люблю. А вам не говорили, что вы похожи на Кевина Костнера?
   - Новая порода собак?
   - Да ну вас! - отмахнулась блондинка. - Это известный американский киноактер. Не верю, что не знаете.
   - Откуда же! Последний раз я был в Америке...
   Да, лет сорок назад. Младенцем.
   Он любил такую первую пристрелочную болтовню. Блондинка с резко меняющимся настроением ему нравилась.
   ...Задание он выслушал и недоуменно пожал плечами:
   - Конечно, Юрий Петрович, если вам так хочется - покатаюсь. Хотя никаких навыков в агентурной работе...
   - Не прибедняйся, - перебил Савостьянов. - У тебя есть нюх, ты хорошо чувствуешь обстановку, а это для нас - самое главное. Как слух для музыканта. И потом, не мне хочется. Не мне хочется, Николай Андреевич, чтобы ты мотался по жаре в гнусном пригородном транспорте, изображая шпиона. Этого требует дело. Во-первых, больше некого послать. А во-вторых, в качестве референта ты ведешь сейчас нашу основную тему. Значит, должен знать ее досконально, изнутри. Я не могу полностью доверять справкам, которые воруют для нас в Министерстве обороны. Справки ведь тоже составляют на основе сведений из вторых и третьих рук.
   А мне нужна информация из первых рук.
   - Понимаю, - кивнул Толмачев. - Вопросов нет. Кроме одного: в какие сроки надо уложиться?
   - Неделю дам, скажи спасибо.
   - Спасибо, Юрий Петрович. Неделя - на Серпухов, Калугу и Тверь... И далее со всеми остановками. Спасибо!
   - Пожалуйста. Меня предупреждали, что ты бываешь невоздержан на язык в разговорах с начальством. Теперь вижу, правильно предупреждали.
   Но это не порок. Человек злоязычный, как правило, более открытый. Бойся людей медоточивых.
   - Если я еще раз поблагодарю вас - за совет, не сочтете очередным проявлением злоязычия?
   - Не сочту. Я сам веселый и веселых люблю.
   В следующий понедельник жду отчет.
   - Но ведь сегодня уже среда! Неделя-то не получается.
   - Не будь занудой, бухгалтер. Молодой еще.
   - Молодость - недостаток, который очень быстро проходит, - пригорюнился Толмачев. - На меня уже девушки не смотрят. А может, смотрят, да мне некогда на них смотреть.
   - У тебя впереди - целая неделя. Ну ладно, не целая... Все равно неделя. Я бы сам с удовольствием покатался. Погода стоит сказочная. А насчет девушек... Служба, Николай Андреевич, такая - ничего лишнего. И личного. Так что постарайся их совместить.
   - Кого - их? - не понял Толмачев.
   - Службу с блядками...
   Этим отеческим наставлениям и пытался следовать Толмачев в громыхающей электричке. Недалеко было ехать до Серпухова, но они успели познакомиться. Полина преподавала в школе. Нет, не в школе, а в гимназии! Русский язык и литературу.
   В Москву ездила проведать старую тетку. А в Серпухове она жила с матерью в собственном доме в кремлевском посаде. Была замужем, но недолго. Толмачев поведал о себе старую байку - про Институт химии растений. И новую байку приобщил - как он наладился съездить в приокские леса, поглядеть поближе на растения, химией которых так старательно занимался в институте.
   - Жалко наши леса, - серьезно сказала Полина. - Скоро ничего не останется. Большие люди берут землю под дачи, сводят деревья. Терема строят, чтоб они сгорели! В заповеднике строят! И никто, что характерно, не вякает. А вы там, в Москве, куда смотрите?
   - В телевизор, - сказал Толмачев. - Как и вы тут.
   Когда в окне вагона замаячили высокие дома на привокзальной площади Серпухова, Полина достала записную книжку.
   - Вот адресок на всякий случай, - смутившись и сердито тряхнув головой, сказала она. - Если останется время или с ночевкой появятся проблемы, милости прошу, Николай Андреевич, в гости! Мне почему-то хочется снова увидеть вас. Или это плохо - вот так, в лоб, приглашать в гости незнакомого мужчину?
   - Почему же - незнакомого? - вздохнул Толмачев, перечитывая адрес.
   - Время такое, - тихо сказала Полина. - Слишком большие скорости. Или мне еще сто лет дожидаться очередной нечаянной встречи в электричке?
   - Нет, - сказал Толмачев. - Не надо столько ждать. Обязательно зайду.
   Он потолкался в очереди в кассе автовокзала, проследил, как Полина, мелькнув голубой курткой, исчезла в толпе, штурмующей автобус. А потом неспешно пошел от станции через площадь. И дальше, через утренний город чистый и зеленый.
   Турист должен ходить пешком, если хочет больше увидеть. Впрочем, пока что никаких особых достопримечательностей не наблюдалось. Город у станции, как и сотни ему подобных, был застроен стандартными домами и ничем не отличался от прочих современных российских поселений. Ну, может, был посветлее и почище прочих городов, которые довелось видеть Толмачеву.
   Неспешно шагал он, не прячась под бейсболкой от солнца, которое взбиралось выше разлапистых тополей, выше серпуховских небоскребов. Шел, пока не вышел на широкую Советскую площадь, занятую цветами. На площадь смотрело длинное четырехэтажное здание казенного вида, облицованное синими плитами, а над зданием трепыхался под тихим ветром государственный триколор. У входа в здание, под круглым бетонным козырьком, стоял автобус с красной надписью "Турист" на канареечном борту. Вероятно, путешественники знакомились с кипучей деятельностью городской администрации, а сама эта деятельность относилась к числу достопримечательностей.
   Далее улица пошла вниз. Большие дома кончились, открылся старый город. Рванул ветер, полыхнула синяя слепящая лента реки, распахнулся горизонт и несколько минут ошеломленный Толмачев смотрел во все глаза.
   На холмах стоял город, на холмах, которые спускались в широкую речную долину, словно ступени гигантской лестницы. Из мягкой темной зелени холмов поднимались либо белое здание с красной крышей, либо желтая колоколенка, либо купол с блестящим крестиком. Островом мира и покоя казался город в окрестном море смуты и лжи... В этом древнем урочище все элементы пейзажа складывались в нерукотворную гармонию, и ни один архитектор не мог бы рассчитать и измыслить этот невероятный ансамбль из речных берегов, зелени на холмах и белых извилистых улиц - ни один архитектор, ибо для воплощения замысла в реальный объем ему понадобилось бы несколько веков.
   Толмачев стряхнул наваждение и пошел вниз, в долину, которая, чем дальше, тем прихотливее раскручивалась вокруг. Он шел мимо каменных палат и лабазов, мимо скороспелых домиков под убогими шиферными кровлями, мимо старых садов и молодых палисадников с пыльными, давно отцветшими сиренями. Старый город, как старый человек, являл вблизи морщины и шрамы...
   Тишина и парная сырость встретили его у реки.
   По деревянным мосткам с перилами он перешел пойму Серпейки, отдыхая в тени корявых старых ветел, торчащих из тенистых берегов, и очутился в изножий высокого холма, на котором белел строгий собор. Захотелось лечь в траву на склоне и долго лежать, глядя в зеленую даль, занавешенную синим небом с пуховыми облаками. Он бы так и сделал, будучи простым туристом. Потому что путь от станции оказался вовсе не близким, как представлялось, глядя на карту. Ноги в грубых башмаках горели и стенали. Однако Толмачев был не просто туристом и не забывал об этом. А посему сделал над собой мысленное усилие, поправил лямки надоевшего рюкзака, успевшего намять плечи, и двинулся вверх, к руинам кремля, над которым поднималась ажурная колокольня Троицкого собора.
   У массивных стен храма висела теплая тишина.
   На большой утоптанной площадке перед обрывом было пусто. Туристы, наверное, уже схлынули. А может, городская администрация еще продолжала потчевать их рассказами о радужных перспективах.
   Он закурил, продолжая рассматривать пейзаж, похожий на иллюстрацию к какой-то пушкинской сказке, и услышал торопливые шаги. Запыхавшийся молодой человек в легком сером костюме, при галстуке и со светлой мягкой бородкой чуть поклонился.
   - Извините, - сказал он, - не подскажете, который час? У меня часы остановились, хотя недавно из ремонта. Такая досада...
   - Без четверти двенадцать, - отозвался Толмачев. - Но я не уверен. Мои часы тоже из ремонта.
   - Здравствуйте, - чуть смущенно улыбнулся молодой человек. - Куда пойдем? Или поедем? Машина ждет. Тут за собором, буквально сто метров.
   - Давайте погуляем, - предложил Толмачев. - В машинах я накатаюсь.
   И они пошли вдоль молчащих стен, по косогору с мягонькой травкой. Безлюдно и покойно было тут, хотя невдалеке дышал город, и звуки его, словно волны ленивого прибоя, приглушенно доносились до кремлевского холма.
   - Вы удачно выбрали место, - сказал Толмачев. - Здесь можно загорать голышом.
   - Можно, но лучше бы этого не делать, - рассудительно сказал молодой человек. - Итак, если позволите... Я готов доложить справку.
   Толмачев вновь закурил, посмотрел на мягкую бородку и безвольный толстогубый рот. Когда-то он видел на сцене вот таких интеллигентов - в чеховских пьесах. И подавил раздражение: работать приходится с теми людьми, которых заслуживаешь.