Сухнев Вячеслав. Грязные игры

   - Вот вам и ключик, - улыбнулся Седдецкий. - Надо сыграть на характере Георгадзе, на его неприязни к Адамяну. Если капитану все как следует втолковать...
   - Втолковать! - невесело засмеялся Мирзоев. - Чистосердечное признание и все такое... Да он просто пошлет нас в задницу!
   - Не пошлет, - сказал Седдецкий. - Главное - не представляться ему в качестве сотрудников спецслужб. Надо убедительно объяснить, что Адамян обнаглел, зарвался и стал мешать взрослым дядям в Москве вести свою игру. Наверху, мол, решили Адамяна отодвинуть. А если еще намекнуть, что Георгадзе за понятливость может рассчитывать на благосклонность дядей из Москвы, что ему светит место пахана в здешнем оружейном бизнесе...
   - Мне нравится, - сказал Сарана. - А кто с ним будет работать?
   - Ты, кто же еще? - пожал плечами Седдецкий. - Работник краевой администрации... Ты просто обязан быть повязанным с мафией. Так что дуй в Шаону. Мирзоев организует контакт с нужными людьми в ведомстве Баглоева. Дождись Георгадзе.
   И пусть он вернется сюда с подтверждением, что мы представляем мощную партизанскую группировку - с деньгами и крепкими завязками в Москве.
   Сарана поманил молодого бегемота с газетой:
   - Мы едем в Минводы. Свяжись с аэропортом, забей бронь на шаонский борт. Придумай, что сказать жене. Срочно, мол, в Кисловодск вызвали.
   Связник исчез. А они допили вино и поехали в Минводы на машине краевого отделения одного российского банка, под крышей которого работала ставропольская группа.
   В аэропорту еще чувствовалась тревожная атмосфера после недавнего инцидента с захватом заложников - на каждом углу бдительные милиционеры с короткоствольными автоматами ели глазами пассажиров, их багаж, тормозили подозрительных. Угрюмые кавказцы безропотно поднимали руки, когда их обыскивали, прижав к стене возле стойки регистрации.
   Обстановка в крае накалялась с каждым месяцем. Ставрополье стало транзитным пунктом для частей Российской Армии, уходящей из Закавказья.
   Офицеры и прапорщики, преданные политиканами, пустились во все тяжкие, распродавая армейскую технику и вооружение. Спрос на эти, так сказать, товары военторга постоянно рос. Ставрополье оккупировали десятки преступных группировок - перманентная гражданская война выдавила их из шести северокавказских республик, граничащих с краем.
   Группировки, поделившие когда-то тихий и процветающий край, теперь объединялись по национальному признаку, хотя грабили и убивали, не спрашивая жертв о национальности. Особенно активно работали в Ставрополье армяне, чеченцы и дагестанцы, контролируя крупные города, в том числе в районе Минеральных Вод, внедряя "своих" в структуры власти и управления. Выходы на руководящие краевые "верхи" помогали мафии отмывать деньги, скупая недвижимость, различные предприятия.
   Вот почему Сарана, работая в краевой администрации, имел широкие связи и с руководством Отдельной армии, и с паханами национальных преступных кланов.
   Его провели на посадку, два милиционера грудью защищали чиновника краевой администрации.
   Вскоре "Як-40", задержанный на двадцать минут в порту, взлетел, унося капитана Сарану. Из аэропорта Мирзоев сделал срочный звонок в Шаону и успел предупредить своего человека в контрразведке. Тот обещал не только встретить капитана и проследить за его безопасностью, но и помочь ему в переговорах с Георгадзе. Оставалось ждать.
   Они вернулись в Ставрополь, поужинали все в том же "Кавказе", где их теперь знали и обслуживали мгновенно. Не спеша вернулись домой, на улицу Карла Маркса. Здесь они жили в просторной, хорошо обставленной квартире с балконом, с большой кухней и, что тоже немаловажно, с дверью, обшитой стальным листом.
   В подъезде, как всегда, пахло кошачьей мочой.
   И еще - табачным дымом. Оперативник, похожий на бегемота, курил, устроившись на широком подоконнике у лифта. Дым завитками струился над его головой. Он молча передал Седлецкому конверт.
   На кухне Мирзоев вскрыл письмо и запел приятным хрипловатым баритоном:
   - Письмецо в конверте подожди, не рви, не везет мне в смерти, повезет в любви...
   Он отвечал за переписку с Центром. Через минуту Мирзоев расшифровал безобидные приветы от несуществующей тети Маруси:
   - Адамяна брать по возможности быстрее. Организовать скрытную доставку в Москву. Подпись - Первый.
   Седлецкий в сердцах брякнул чайник на плиту.
   - У наших бригадиров семь пятниц на неделе!
   Мы зачем сюда ехали, Турсун? Может, я что-то запамятовал?
   - Зачем ехали? Перекрыть каналы продажи техники.
   - Да! И тем самым перекрыть кислород командарму Ткачеву. А теперь придется брать Адамяна.
   Известного в дружеском кругу под кликухой Жопа с Пистолетом... То есть надо полностью менять сценарий. Ну, предположим, возьмем... Канал-то останется! Ткачев по-прежнему будет получать свой доппаек.
   - Приказы не обсуждаются, - напомнил Мирзоев. - Ты сам в поезде говорил, что не только наша группа задействована на работе с Отдельной армией. Значит, изменилась ситуация.
   Они долго, в полном молчании, пили душистый чай. Южная ночь спустилась с далеких гор. Все тише шумел город, и лишь под окнами время от времени цокали каблуки патрулей - наряды обходили окрестности гостиниц "Ставрополь" и "Эльбрус", превратившихся в офицерские казармы и штабы частей. Вдалеке с шумными хлопками падали иногда на асфальт пустые бутылки. Одна половина квартирантов гостиниц еще составляла планы завтрашних занятий и учений, а другая уже широко, со смаком отдыхала от трудов праведных.
   - Барда-ак! - протянул наконец Седлецкий. - Думал ли ты когда-нибудь, Турсун, что доживешь до такого позорного факта в биографии? Чем ты, майор героической Советской Армии, занимаешься? Отлавливаешь, как вредное насекомое, полковника, начальника особого отдела. Полковника, который героическую армию грабит. Барда-ак!
   - Извини, - усмехнулся Мирзоев. - Извини, Алексей Дмитриевич, но это факт не моей биографии, а биографии армии. И твоей биографии тоже.
   Мы свое дело делаем. Чего остальным от души желаю.
   - Ладно, замнем, - вздохнул Седлецкий. - Как будем переправлять Адамяна?
   - Как обычно. Бандеролью. Я бы не стал экспериментировать, имея проверенную схему.
   Седлецкий пододвинул телефон.
   - Иез, - ответили в трубке. - Произносите!
   - Привет, дорогой Михаил Сергеевич! Это твой постоянный клиент. Нет желания завтра покататься?
   - Хоть на Северный полюс! - засмеялся извозчик "Тойоты".
   - Далеко не поедем, обещаю. Нам бы в совхозах помидорчиков приглядеть.
   - Нет проблем. Продукта в хозяйствах навалом, сговориться можно на любую партию.
   - Подгребай часиков в девять к Нижнему рынку.
   - О'кей, шеф! Что брать - плавки или пушку?
   - И то, и другое. В дороге все сгодится.
   Потом он позвонил в Ростов.
   - Нужна бандероль...
   - Хорошо. Завтра высылаю на нашу базу в Армавир.
   19
   "Можно ли опираться на силу дальше? Смею утверждать, что эту политику дальше продолжать нельзя, даже если очень хочется. И вот почему.
   Во-первых, отсутствует система государственного и гражданского контроля за силовыми структурами...
   Во-вторых, идет мощное разложение силовых структур, и не в силу действия каких-то внешних сил, на что принято ссылаться (западные разведки, пресса, депутаты), а по причине порочности самой системы и ее руководителей...
   В-третьих, в новых условиях конфликтов силовые структуры уже оказались неспособными выполнить задачи по их предотвращению и локализации в строго заданных рамках соглашений, если таковые удавалось достичь..."
   В. Лопатин.
   "Президент и "человек с ружьем",
   "Независимая газета",
   1992, 17 ноября
   С наступлением летних холодов у Акопова резко ухудшилось настроение, хотя он и пытался отвлечься работой в саду. Мелкий дождь, который проливался по утрам и надолго повисал на проводах и деревьях, раскисшая дорога, промозглый ветер... И постоянное ощущение сырости - даже в доме. Все это, конечно, не способствовало душевному комфорту. Но пуще всего донимала скука.
   После большого съезда гостей дача Антюфеева опустела. Командарм Ткачев остался в Поваровке один. Изредка он выходил на балкончик, смотрел в хмурое небо и ежился от ветра. Затем исчезал в мансарде. И Акопов записывал одни и те же звуки: звяканье стакана, бульканье и вздохи. Правда, несколько раз по утрам за ним приходила машина. Командарм обряжался в форму и на несколько часов уезжал в Москву - вероятно, какие-то проблемы с передислокацией армии ему приходилось решать самому. Но большую часть суток Ткачев пил на даче. По вечерам он отправлялся гулять, закутавшись в плащ-накидку. За ним в отдалении тенью двигался охранник. Генерал доходил до озера и некоторое время стоял на берегу, нахохлившись, словно больная ворона. Потом возвращался на дачу, и бульканье в подслушивающих устройствах возобновлялось. Акопов ощущал тоску генерала как свою собственную и под этим двойным грузом все больше ненавидел непогоду и Поваровку.
   Клетка, понял однажды Акопов. У нас клетка на двоих... Ему захотелось очутиться на жаре, на пути в желтому слепящему горизонту. Захотелось ощутить солнце на обожженных плечах и сладкий запах пустыни - запах цветущей верблюжьей колючки.
   И еще захотелось хорошенько выпить и закурить - впервые за несколько последних месяцев...
   В то утро стояла обычная промозглая сырость.
   Порывистый ветер срывал с яблонь ледяную влагу и с шумом швырял ее в стекла веранды. По крыше стучали обломанные сучья. Вдали над полем вставала иссиня-черная туча, медленно и неумолимо закрывая все небо.
   - Как бы снег не пошел, - озабоченно сказала Людмила, поправляя перед зеркалом капюшон серой куртки. - Или град... Редиску побьет.
   Акопов ничего не ответил. Набросив на плечи байковое одеяло, он читал свою астрологическую книгу "Звезды говорят", бездумно пробегая взглядом по плохо оттиснутым строчкам.
   - Пойду, - сказала Людмила. - А то на электричку не успею. Не скучай. Ладно? Не вернусь к ужину - разогрей котлеты.
   Акопов кивнул. Людмила шагнула за порог.
   Пахнуло мокрой землей и сырым деревом. Хлопнула калитка - и фигурка в серой куртке мелькнула за молодыми кустами малины. Акопов сам бы с удовольствием съездил в Москву - с отчетом и за инструкциями, но генерал Ткачев удерживал его в Поваровке.
   Он врастяжку попил чаю и немного согрелся.
   Даже одеяло отбросил. Поднялся наверх, посидел несколько минут у подслушивающего блока. Из динамиков доносились равномерное похрапывание и равнодушный медленный стук большого маятника.
   Генерал Ткачев боролся со скукой и непогодой с помощью сна.
   Тогда Акопов оделся потеплее, взял зонтик и отправился в поселковый магазин у станции. Так захотелось курить, что чуть с ума не сошел. А ведь эту дурную привычку Акопов еще в разведшколе победил. Выблевал ее после кроссов, марш-бросков в противогазе, после силовых тренажеров. Правда, потом пару месяцев курил в Афгане. В самое свирепое время, когда готовилась эвакуация 40-й армии.
   И еще - когда работал в банде у Степана. Но очень редко... А тут, значит, снова потянуло!
   Магазин представлял собой обычную стекляшку с грязными заляпанными стеклами и давно не мытыми витринами. Несколько местных старух, сложив мокрые зонты на пустой прилавок, судачили с толстой продавщицей, обряженной в грязно-белый халат, лопнувший под мышками. Из прорех выглядывала ядовито-зеленая мохеровая кофта. В углу, на больших напольных весах, спал сном праведника пьяный грузчик в сандалиях на босу ногу. Акопов медленно прошелся вдоль прилавка. Замолчавшие старухи дружно уступили ему поле обзора. За стеклом стояли горки консервных банок, пакеты с крупой и пирамиды из шоколадных плиток. Акопов спросил пачку недорогих сигарет и бутылку водки.
   И рискнул снова выйти под дождь, сжимая в губах сигарету и вдыхая запах табака. Мимо прошел от станции тяжелый грузовик и обдал Акопова мелкой водяной пылью.
   Спички он забыл. Решил сократить путь и понесся вприпрыжку по лужам. Сначала перебежал мокрую пустошь, заросшую донником и цикорием. Намокшие по колени джинсы захлюпали. Узкий проулок, где крапива поднималась, словно джунгли, вывел его к задворкам дачи. Он перелез через ветхий забор, держась за обомшелую стену сарая.
   И увидел гостей... Двое в одинаковых синих плащах с поднятыми воротниками топтались на крыльце. Один независимо разглядывал окрестности, другой ловко копался в замке. Выходит, за дачей все время наблюдали. Увидели, что хозяева ушли, - вот и нанесли визит. Дверь приоткрылась, и незваные гости исчезли внутри дома.
   Акопов сорвал с бутылки "бескозырку", хлебнул и засеменил к крыльцу, фальшиво насвистывая "Марш энтузиастов". В дверях он даже запел про руки-крылья и пламенный мотор, но прервался и спросил сам себя:
   - Ты что, Серега, мудила-мученик, дверь не закрыл, что ли? А может, Люська приехала? Люська!
   Он обернулся и увидел в приоткрытую дверь кухни оторбпевших гостей. Акопов выпучил глаза, взвизгнул и прикрыл голову руками. Из бутылки плеснулась водка.
   - Мужики! - сказал он, задыхаясь. - Вы чо, мужики? Вы зачем...
   Гости безмолвствовали, тоже, как видно, ошеломленные не меньше Акопова. Были они молодыми и здоровыми - плечи не умещались в плащи.
   - Все берите! - завопил Акопов. - Только не бейте! Денег нет - баба забрала... Во, даже пузырь отдам!
   - Да вы успокойтесь, гражданин, - досадливо сказал один из незнакомцев - с перебитым, видно, в боксерском прошлом носом. - Не собираемся мы ничего брать. Просто дверь была открыта...
   - А мы из пожарной охраны, - сказал другой.
   И продемонстрировал издали какое-то удостоверение.
   На Акопова они смотрели с брезгливым любопытством. И он оценил себя со стороны. Тощий, не очень молодой человек с седеющей клочковатой бородой, грязный и похмельный.
   Он прошел на кухню и плюхнулся на стул.
   - Хух, Господи... А я думал - ворье. Сейчас ворья развелось - страшное дело. Не желаете водочки? С холоду?
   - Мы на работе, - напомнил первый, с перебитым носом. - Идет дачный сезон, а погода холодная. Многие пользуются электронагревательными приборами. Вот, проверяем.
   - Некоторые включают самоделки, -добавил второй. - Так называемые "козлы".
   - Да, - развил тезис первый. - От них и пожары.
   Говорили они медленно, веско, перебрасываясь словами, будто мячиками. Стоя друг против друга, они обстоятельно шарили глазами по стенам.
   - Ага, - пробормотал Акопов. - От "козлов"
   пожары... Вам виднее. Значит, выпить не хотите?
   Ну, тогда я сам. Извиняюсь, конечно. А то нервы заиграли.
   Он налил в стакан, дрожа и морщась. Подумал - добавил. Вздохнул и добавил еще, косясь на бутылку. Он словно забыл о гостях. Выпил махом, содрогнулся и тут же закурил.
   - Хорошо! Тут, понимаете, какое дело... Баба в город помотала, к теще. У нее там, у бабы, маманя в городе живет. Ну и поехала. А я, думаю, и без бабы не соскучусь. Правильно? Вчера перебрал маленько... Да вы садитесь! Может, все же налить?
   Пока болтал, заметил, что незваные гости разочарованно переглянулись. И спросил, уже чувствуя легкий дурман:
   - Вы, значит, всех шмонаете? Или через раз?
   Сукой буду, это на меня соседка настучала. Парашка старая... Ну и ладно. Нам от закона прятать нечего. Тут, в кухне, сами видите - ни хрена. Никаких "козлов". В сортире они тоже без надобности.
   - А наверху? - с надеждой спросил кривоносый. - Можно посмотреть?
   - Да на здоровье! - засуетился Акопов. - Только, извиняюсь, колесики снимите. А то натопчите, баба опять кипеж поднимет. Дружков, мол, водил.
   Он первым сбросил сапоги и побрел, покряхтывая, по лестнице на второй этаж. Пусть поднимаются... Если нормально ударить первого, то на узкой лестнице он свалит второго. А там разберемся. Однако "пожарники", чуть поколебавшись, разуваться не пожелали.
   - Мы вам верим, - сказал кривоносый. - Распишитесь, что предупреждены о соблюдении правил противопожарной безопасности в летний сезон.
   Акопов расписался. Бланк был настоящий - Солнечногорского районного управления пожарной охраны.
   - Извините, что помешали отдыхать, - сказал второй. - Кстати, давно из мест заключения?
   - Уже три года, - застенчиво сказал Акопов. - Но в полной завязке!
   Едва они убрались, Акопов осмотрел дверной замок. Аккуратно открывали, профессионально.
   Скорей всего комбинированной отмычкой. Затем он поднялся на чердак и понаблюдал за "пожарниками". Те бродили по улице, на пять-десять минут задерживаясь в каждом дворе. Навестили и соседку, дача которой стояла почти напротив антюфеевского терема. Долго оттуда не выходили. А ведь соседка, бедная старушка, приболела, и ее несколько дней назад увез в город зять. Значит, не к одному Акопову ходили в гости без спросу.
   Он достал из буфета телефон спецсвязи.
   - Первый занят, - сказал незнакомый голос. - Позвоните попозже, пожалуйста.
   - Некогда мне позже звонить, браток! - Акопов еще не вышел из роли. Немедленно скажи Первому, что у Седьмого - большие проблемы.
   - Я попытаюсь.
   - Ты что, новенький? Попытается он! Давай, тормоши Первого, тормоши, пока я не приехал и не навалял тебе по заднице!
   Трубку бросили.
   Акопов выругался и набрал другой хитрый номер.
   - Подполковник Толмачев. Слушаю!
   - Ага, - сказал Акопов. - Теперь знаю, кому навалять по заднице. Еще раз бросишь трубку, Толмачев, - урою!
   - Интересно, зачем вы хамите? - спросил неведомый Толмачев. Самоутверждаетесь таким образом? Могу лишь посочувствовать - комплекс неполноценности очень мешает жить.
   - Ты, философ! - рявкнул Акопов. - Туг скоро придут, может, яйца мне на уши натягивать, а ты политесам обучаешь по секретному телефону?
   - Хорошо, - невозмутимо сказал Толмачев. - Соединяю с Первым. Успеете поговорить, пока яйца при вас.
   - Смешно, - сказал Акопов. - Надо познакомиться.
   Савостьянов выслушал его рассказ о визите "пожарников" и спросил задумчиво:
   - Ну, и кто, по-твоему, приходил? Из ГРУ или МТБ?
   - Скорей всего из МГБ. Грушники не поленились бы все осмотреть. Они же профессионалы.
   - А если ни те, ни другие? Почему бы Ткачеву не завести свою контрразведку?
   - Вполне допускаю, Юрий Петрович. Как бы то ни было, работают они превентивно, по всей округе, обеспечивают большой запас прочности. Значит, назревает что-то очень серьезное.
   - Назревает, ты прав... Все-таки я пришлю с Людмилой бригаду. Будете посменно работать. Нам сюрпризы не нужны!
   20
   "В столице циркулируют настойчивые слухи и всякого рода версии о состоянии здоровья президента, о резко возрастающем противоборстве в высших эшелонах власти, о предпутчевой атмосфере все чаще высказываются обозреватели газет, радио, телевидения. Публикуются неожиданные документы и вялые их опровержения...
   Совещание ряда радикалов, о котором уже говорилось ранее, не оставляет сомнений в том, что механизм заговорщицкой деятельности запущен ими всерьез и в силу этого вряд ли может быть остановлен.
   Операция такого типа, безусловно, является жестом отчаяния. Тем не менее, учитывая включенность в данную комбинацию внешних сил, не следует умалять опасности, угрожающей представительной власти".
   "Возможен ли переворот?"
   "Советская Россия",
   1993, 5 августа.
   Наступил очередной понедельник. За выходные на Европейской равнине резко потеплело. Солнце, как и положено в середине июня, вновь стало горячим летним светилом, а не холодным дневным фонарем. Москвичи с облегчением обнажались - футболки, шорты и распашонки пришли на смену свитерам и ветровкам.
   Машина начальника Управления, лавируя в автомобильном потоке на Садовом кольце, ехала медленно, подолгу застревая у перекрестков, и генерал, скучая, разглядывал толпу.
   - Можем не поспеть, Виктор Константинович, - сказал пожилой водитель генеральской "Волги", когда они намертво встали у Каляевской. - Как с ума все посходили, честное слово... Едут и едут! То по домам, значит, сидели, а теперь надумали кататься. Можем не поспеть. Включить дуделку?
   Генеральский водитель имел простительную шоферскую слабость - ненавидел частников, полагая, что дороги в Москве принадлежат исключительно ведомственному транспорту.
   - Не бери в голову, Филигшыч, - отозвался генерал-полковник. - Ну, опоздаем... Не кдевушкам едем - подождут.
   Он дотронулся до плеча полковника Кабышева, референта, который на переднем сиденье читал и правил бумаги.
   - Иван Сергеевич, позвони нашим друзьям и предупреди.
   Кабышев отложил папку и снял трубку радиотелефона.
   На некотором расстоянии в другой "Волге" ехали Савостьянов с Толмачевым. Еще два экипажа - перед "Волгой" начальника Управления и за машиной Савостьянова - обеспечивали прикрытие. В них сидели чинные молодые люди в светлых костюмах при галстуках - по такой-то жаре! - и с портфелями-"дипломатами" на коленях. Галстуки представляли направленные акустические решетки, с помощью которых можно было прослушивать не только толпу за окнами машин, но и дома вдоль дороги. А в "дипломатах" дремали пулеметы с кассетами патронов, обеспечивающими целую минуту непрерывной стрельбы. Собрал такую гвардию начальник Управления не потому, что трусил. Он просто не выносил неожиданностей. Всего предусмотреть нельзя, любил повторять генерал-полковник. Но к встрече с пьяным дураком, злой собакой и лживой женщиной нормальный человек должен быть готов всегда.
   Лишь на Волоколамском шоссе стало посвободнее. Теперь все четыре автомобиля Управления мчались бампер в бампер. Толмачев в этих краях бывал не однажды, но всегда - за рулем и поэтому плохо помнил окрестности. Сейчас он не спеша разглядывал их, словно видел впервые.
   Промчались под водотоком канала имени Москвы. Слева открылось Тушинское летное поле. Над ним парили разноцветные самолетики - летуны радовались солнцу и чистому небу. Пересекли кольцевую автотрассу и еще минут пять катили через зеленый тихий Красногорск. Потом кавалькада свернула на узкую ухоженную дорогу. Вскоре остановились в большом сосняке.
   Сквозь кроны высоченных деревьев проглядывали белые башенки и шатровые крыши ресторанатерема. Два черных "Мерседеса" тускло отсвечивали тонированными стеклами на стоянке в глубине рощи. А молчаливые ребята с каменными физиономиями прогуливались по гаревым дорожкам вокруг здания. Охранники из машин Управления смешались с ними так же естественно, как футболисты двух команд на одном поле.
   Через подставных лиц Управление владело половиной пая ресторана. Вторая половина принадлежала мафии, специализирующейся на недвижимости. Люди там были серьезные, денежные и деликатные - приятно работать. Они знали начальника Управления как ученого-политолога, за советом к которому не гнушаются обращаться постояльцы Кремля, и потому с пониманием воспринимали охрану генерала, его спецмашины и привязанность к одному и тому же банкетному залу на втором этаже, в уединенной светлице.
   В этот зал они вошли вчетвером. Впереди - начальник Управления и Савостьянов, а на шаг сзади - Кабышев с Толмачевым. В таком великолепии Толмачев очутился впервые. Помещение было просторным и светлым: окна в витражах с растительными узорами. Такие же узоры, только из светлого дерева, тянулись от пола до потолка по узким панелям, обрамляющим громадные пейзажи на стенах.
   В блестящем полу из цветного наборного паркета отражался потолок, подшитый резными плитами с тем же орнаментом. Посреди зала - витые деревянные колонны. С потолка свисали на чугунных цепях люстры в виде многорожковых подсвечников. Чуть выступающая из стены печь с синими гжельскими изразцами задавала интерьеру домашний уют.
   У глухой стены с хорошей копией шишкинской "Ржи" дожидался длинный стол под льняной скатертью с вышитыми красными петушками. На нем стояли плетеные корзины из бересты с бубликами, ватрушками и темными печатными пряниками.
   В центре стола светил медалями огромный, ведра на три, самовар.
   За столом сидели двое. Одного, похожего на сонного филина с пушистыми бровями, Толмачев узнал сразу - не единожды видел его по телевизору.
   Этот старик всегда мелькал на заднем плане. За спиной последнего генсека, за спиной первого российского президента, за спинами премьеров, министров и мафиозных политиков. Спины появлялись и исчезали вместе с физиономиями, а старик оставался, зорко поглядывая совиными глазками из телевизионной полутьмы.
   И второй был знаком - поджарый спортивный мужчина лет пятидесяти с хвостиком. Он тоже мелькал в толпе на телеэкране, но гораздо дальше, чем старик. И реже. Моложавый поднял голову на стук шагов, изобразил холодную улыбку на костистом лице и сказал высоким, почти детским голосом:
   - О-о... Какая представительная делегация!
   - Это наши помощники, - объяснил начальник Управления. - Объем информации таков, что по ходу разговора потребуются справки.
   Расселись. Старик и моложавый - под "Рожью", генералы с референтами напротив, спинами к окнам. Полковник Кабышев вынул из черной кожаной папки тощий блокнот с дешевой ручкой и положил перед начальником Управления. Толмачев решил собезьянничать и начал копаться в своей папке, разыскивая блокнот. Но Савостьянов лишь отмахнулся.
   Старик медленно прошелся взглядом по лицам управленцев, и под этим безжизненным взглядом Толмачев почувствовал, как между лопатками выступил пот.