Страница:
Здание школы занимало место в 864 квадратных сажени. Своей красотой, лаконичностью и строгим изяществом оно вписало новую блестящую страницу в архитектуру Николаевской улицы.
Чтобы получить разрешение, а главное - благословение - на открытие школы, Гаджи Зейналабдин приглашает к себе в дом виднейших представителей бакинского духовенства. Авторитет служителей ислама был в те времена непререкаем, на любое начинание, пусть даже самое благородное, они могли наложить свое "вето".
Духовников весьма разгневала "безрассудная" затея Гаджи Зейналабдина. И они подняли на ноги народ. На следующий день в отношении двух религиозных деятелей, одобривших идею открытия женской школы, были совершены оскорбительные акции: дом кази Мир Магомета Керима облили керосином и едва не подожгли, а ворота ахунда Мирзы Абутураба измазали нечистотами.
После этой дикой выходки Гаджи меняет тактику: чтобы закрыть рот мусульманским реакционерам, он посылает моллу Мирза Магомед-оглы в паломничество по святым местам: в Мекку, Медину, Кербелу, Хорасан, Каир, Стамбул, Тегеран, снабдив его деньгами и богатыми подарками. Посланец Гаджи должен был встретиться с самыми уважаемыми в исламском мире религиозными деятелями, муджтахидами и получить от них официальные - с подписями и печатями - документы о том, что девушки-мусульманки, как и юноши, могут обучаться в современных школах и что ничего противного адату в этом нет.
Тем временем весть об открытии в Баку современной "урусской" школы для мусульманских девушек со скоростью молнии разнеслась по городу: ее обсуждали на свадьбах и меджлисах, на базарах и в магазинах. Реакционно настроенные ахунды и муллы, "благочестивые" мусульмане склоняли темную, невежественную толпу против детища Тагиева.
Молла Мирза оказался очень предприимчивым человеком и потому выполнил поручение Гаджи с блеском: привез письменные разрешения от восьми самых известных в то время муджтахидов. Тагиев вновь собирает в своем дворце духовников и спрашивает их по одному: какому муджтахиду ты веришь? (Тогда у каждого был наиболее почитаемый муджтахид, чье слово считалось непреложным законом). Те перечисляют своих кумиров, а Гаджи показывает подписанные ими бумаги, где они разрешают обучение девушек современным наукам.
Тагиев имел немалые заслуги перед Российской империей: своими благотворительными делами он способствовал развитию просвещения и культуры, способствовал претворению в жизнь многих полезных начинаний. Поэтому по высочайшему указу ему было присвоено звание действительного статского советника. Это звание равнялось званию генерала, контр-адмирала и обер-прокурора, и имело большие полномочия. Собрав "отцов города", духовенство, влиятельных лиц в Старой Тазапирской мечети, Тагиев вновь приступает к обсуждению этого вопроса. Он вразумляет, уговаривает, угрожает...
"Святые отцы" в черной абе, с огромными чалмами на головах, толстобрюхие гаджи и мешади с рыжими бородами, окрашенными хной, выйдя на середину, просторно разглагольствовали о целомудрии, приводили примеры и доказательства из Корана, из житий пророков, халифов, имамов, называя затею Тагиева "бесовской" и "богохульной". Гочу, увешанные саблями и револьверами, открыто угрожали Гаджи и его сторонникам.
Тагиев потрясал документами и свидетельствами, привезенными из мест поклонения, неоднократно перечитывал их, до хрипоты убеждая соотечественников, что обучение девушек современным наукам - дело полезное и нужное.
Два самых уважаемых религиозных деятеля, присутствовавших на меджлисе кази Бакинской губернии Мир Магомет Керим и Мирза Абу тураб Ахунд, приводили цитаты из Корана, где говорилось о том, что мусульманки, как и мужчины-мусульмане, должны овладеть знаниями. В изучении современных наук нет ничего богопротивного.
И вновь возвышались голоса протеста.
Наконец берет слово Гаджи Зейналабдин Тагиев:
"О мои соплеменники, нашим дочерям необходимо учиться; у них раскроются глаза, они будут достойно вести себя в семье... А то что же это получается? Наша молодежь уезжает учиться в Англию, Германию, Францию и привозит оттуда жену, потому что наши девушки им, видите ли, не подходят; дети, рожденные в этом браке, невольно становятся вероотступниками. А ведь они - наши наследники. Если так пойдет и дальше, отцовские очаги останутся без Корана, без намаза, без шариата. В новой школе мы будем обучать наших девочек основам религиозного права, домоводству, умению вести хозяйство, готовить, шить, ткать, читать, писать и разговаривать по-русски и по-мусульмански, будем учить арифметике, географии, научим воспитывать детей, быть образцовой матерью и женой. Что в этом плохого?! Молла Али Гаджи Халил оглы! Послушай меня! Я вовсе не хочу сделать наших девушек бесстыдными, заставить их ходить с открытыми лицами и все такое прочее. Позавчера ночью твоя двадцатилетняя дочка едва не померла от жестоких колик. Ты спешно послал за усатым доктором Амбарцумом, который обследовал девушку, выписал ей лекарства и тем спас от смерти. Теперь ответь мне по совести: если бы вместо усатого Амбарцума к тебе в дом явилась женщина-мусульманка и вылечила твою дочь, разве это не более соответствовало бы шариату? У нас великая нужда в женщинах-педагогах, женщинах-врачах. А школу эту я решил открыть после того, как мой народ а присутствии государя-императора обозвали диким. Я истратил почти две сотни тысяч рублей, построив здание будущей школы. Учителями здесь будут лица женского пола. Я послал в Казань гонцов, чтобы те отыскали мусульманок-татарок, кои смогут преподавать нашим девочкам. Они нашли педагога по имени Хадиджа-ханум. Мы дали объявления во все русские газеты о том, что ищем женщин-учительниц, знающих наш язык...". Вскоре объявились еще две женщины - Марьям-ханум Суркевич из литовских татар и Ганифа-ханум из Ахалциха.
На следующий день после этого меджлиса реакционно настроенные правоверные под предводительством гочу затеяли на улицах города переполох: насильно разувая встретившихся им на пути женщин и девушек-мусульманок, они заставляли их вместо башмачков на высоких каблуках обуться в налеин*; на головы тех, чье лицо было открыто чуть больше положенного, набрасывали большую, черную чадру; прохожих, которые пытались вступиться за женщин, обливали грязной бранью и грозились пристрелить. В те дни были совершены нападения на дома учениц мусульманской женской школы. Так, неизвестные ворвались в дом жителя крепостной части города Ахунда молла Рухуллы и убили его во время намаза за то, что он послал в тагиевскую школу сразу двух дочерей. Местные власти и полиция наблюдали за происходящим со стороны, предпочитая не вмешиваться в "национально-религиозный вопрос". В сущности, официальные круги восприняли идею Тагиева об открытии женской школы без особого восторга.
______________ * Налеин - старинная женская обувь без задников.
Гаджи Зейналабдин советует девочкам послать телеграмму императрице Александре Федоровне, поблагодарить ее за живое участие в деле создания школы и за то, что согласилась дать школе свое имя. Через два дня от Александры Федоровны пришла ответная телеграмма, в которой она желала девушкам учиться на "отлично", стать полезными Родине и обществу гражданками, прожить жизнь в здравии и счастье. Эта телеграмма пресекла все споры и раз и навсегда решила судьбу женской школы.
В школу приняли 58 девочек, 35 из них были из бедных семейств. Их освободили от платы за учение. Расходы на питание и одежду взялся возмещать Тагиев. Школа представляла собой закрытый пансион. Пансионеркам разрешалось навещать родителей один раз в неделю - по пятницам, с 10 до 17 часов дня.
Занятия в школе начались 7 сентября 1901 года. А 9 сентября состоялась праздничная церемония открытия. По этому случаю пришло множество поздравительных телеграмм из Крыма, Узбекистана, Петербурга, Казани и других мест. Сенатор Янковский, к примеру, писал Тагиеву: "Желаю успехов Школе, для открытия которой вы приложили столько усилий...". А Тагиев, выступая перед собравшимися, сказал: "Эту женскую школу мы должны в будущем превратить в гимназию. Сие моя заветная мечта".
На церемонии открытия выступало много интеллигентов. Среди тех, кто не мог скрыть бурной радости по поводу этого знаменательного события, был редактор первой азербайджанской газеты "Экинчи" ("Пахарь") Гасан-бек Зардаби. Свое пламенное выступление он закончил следующими словами: "Долгие тебе лета, Гаджи!".
Прошло немного времени, и в других национальных окраинах Российской империи стали открываться мусульманские женские школы - в Тифлисе, Казани, Башкирии, Дагестане. А в самом Баку к 1915 году было уже 5 женских школ. Одна из них - в рабочем районе города - Балаханах.
Некий француз по имени Да Бай в книге, изданной в Париже, назвал первую мусульманскую женскую школу в Баку непостижимым чудом.
Официальной формой одежды учениц бакинской русско-мусульманской женской школы на первых порах была одежда дагестанских девушек. В 1909 году ее сменила форма, принятая в русских учебных заведениях - платье из голубой ткани, белый фартук, пелерина; помимо каждодневного платья, ученицы имели одежду, надеваемую по торжественным случаям или праздникам.
Школа с четырехлетним сроком обучения через два года стала пятилеткой, затем шестилеткой и в конце концов семинарией. Гаджи поместил в банк сто тысяч золотых рублей из расчета 5% годовых, настояв на превращении школы в семинарию. По историческим документам, здание александровской школы обошлось ему в 183,533 рубля золотом, да на школьное оборудование было затрачено 29.000 золотых рублей. В банке хранился неприкосновенный капитал школы в сумме 125.000 рублей, проценты от которого покрывали насущные расходы. После превращения школы в семинарию капитал составил 225.000 рублей.
Подвальное помещение здания было сдано в аренду братьям Оруджевым под типографию, выручаемая от аренды сумма также предназначалась на покрытие текущих нужд школы.
Впоследствии при школе были открыты двухгодичные подготовительные курсы для женщин-педагогов.
Здание александровской женской школы интересно и оригинально в архитектурном отношении. Здесь умело использованы национально-романтические традиции азербайджанского зодчества. Стена основного фасада выложена параллельным рядом белых и золотистых камней, что создавало светлое, оптимистическое ощущение.
На торжественной церемонии первого выпуска Гаджи Зейналабдин подарил выпускницам Коран, переведенный на азербайджанский язык, "Гюлистан" Саади, произведения Льва Толстого, Пушкина, Гоголя, Лермонтова, новые платья, памятные сувениры. С той поры дарить выпускницам подарки сделалось доброй традицией.
Интересна история перевода Корана на азербайджанский язык. Реакционное духовенство яростно сопротивлялось переводу Корана, доказывая, что изречения Корана суть божественного происхождения, а потому никто не имеет права вникать в их смысл и переиначивать по-своему. И вновь за дело берется Тагиев. Он отправляет кази Мирмагомеда Керима в Багдад, откуда тот привозит официальное разрешение на перевод Корана, а затем, ныписав из Лейпцига арабский шрифт, Гаджи отпечатал азербайджанский вариант Корана. Переводчиком был сам казн Мирмагомед Керим.
Первой директрисой женской мусульманской школы была Ганифа-ханум Меликова (жена Гасан-бека Зардаби).
Когда шах Ирана посетил проездом Баку, его супруга нанесла визит ученицам женской мусульманской школы имени Александры Федоровны и подарила каждой в память о встрече золотую десятку на золотой цепи. Девочки носили этот подарок как амулет.
Своих дочерей - Сару и Лейлу - Гаджи Зейналабдин решил отправить учиться в Смольный институт. Послал соответствующие документы в Петербург и стал ждать ответа. Из Смольного пришел отказ, мол, в связи с тем, что вы не бек, не хан и вообще не принадлежите к аристократическому сословию, выполнить вашу просьбу не можем. В нашем институте обучаются лишь дети графов, князей, ханов, беков, эмиров. Тогда жена Тагиева - Сона-ханум представила официальные документы о том, что ее отец - доблестный генерал русской армии Араблинский, награжденный царем золотым оружием. Эти девочки внучки генерала, а следовательно, имеют право на привилегии. Благодаря заслугам деда, дочек Тагиева приняли в Смольный институт.
В центре Москвы, неподалеку от Ленинской библиотеки, Тагиев выстроил четырехэтажный особняк, где останавливался, когда попадал сюда по делам.
О Гаджи Зейналабдине рассказывают множество историй.
Писатель Солтан Меджид Ганизаде, основатель новой учебной методики, инспектор просвещения Бакинской губернии, старейший азербайджанский педагог был другом Гаджи Зейналабдина. Он рассказывал, что на торжества по случаю восшествия на престол Александра III от мусульман Закавказья послали представителем в Петербург Тагиева. Во время церемонии председатель совета министров, стоя по правую руку императора, представлял ему подходящих с поздравлениями сановников. Когда Гаджи Зейналабдин в традиционном мусульманском одеянии - архалуке, длинной чухе, шираз-ских чарыхах - с хлебом и солью приблизился к государю, председатель совета министров пренебрежительно сказал, думая, что Тагиев не понимает по-русски: "Ваше величество, это представитель дикого народа". Тагиев с достоинством ответил: "Мы не дикие, мой народ не дикий, он имеет богатую многовековую историю".
Ганизаде рассказывал и о другом эпизоде: "Я отправился в Гори, сопровождая юношей-мусульман в семинарию. Все они успешно сдали вступительные экзамены, но двоих мусульман дирекция зачислить отказалась, ссылаясь на отсутствие денежных средств. Я заспорил с директором и сказал ему в сердцах, что эти юноши все равно будут учиться в горийской семинарии. А потом пошел на почту и дал телеграмму Гаджи, мол, так и так - прошу вас взять на себя расходы на обучение двух юношей-мусульман. Вскоре пришел ответ, что Гаджи Зейналабдин берет на себя расходы по обучению и содержанию в семинарии четырех мусульман, двух армян и двух грузин-".
Рассказывал он и о другом интересном случае. Знаменитый художник Бродский взялся нарисовать Гаджи Зейналабдина Тагиева во весь рост - в мундире действительного статского советника, при всех регалиях, орденах и медалях. В два сеанса он закончил свою работу. Гаджи спрашивает, сколько он должен живописцу за портрет. Бродский называет сумму в десять тысяч рублей. Гаджи не может скрыть своего изумления: "Десять тысяч за три часа?!".
Художник отвечает: "Нет, Гаджи, не за три часа, а за двадцать пять лет, семь месяцев, двадцать один день и три часа...".
В это время в кабинет входит высокий, среднего возраста мужчина. Одет он в короткий бешмет, поверх накинута чуха, на голове бухарская папаха, на ногах ширазские чарыхи. Редкостная по красоте борода... Поздоровавшись с Гаджи, вошедший извлек из-за кушака кисет с деньгами, протянул Тагиеву и говорит: "Гаджи, возьмите аманат*... Большое спасибо... Дай господь, чтобы ваши руки всегда были такими же щедрыми на добрые дела...".
______________
* ' Аманат - вещь, данная на хранение или временное пользование.
Гаджи кликнул казначея: "Мир Габиб-ага, возьми этот аманат!".
Мир Габиб берет кисет с деньгами, сверяется с конторской тетрадью и, возвратившись, сообщает, что гость сполна вернул долг: 1000 рублей, сто золотых десяток...
Вернувший долг говорит: "Гаджи, если не составит труда, отдайте аманат, что я оставлял в залог".
Гаджи спрашивает с интересом: "А что ты оставил в залог?".
Мужчина отвечает: "Откройте Коран, там, где начинаются суры Ясина, вы положили маленький конверт".
Мир Габиб открывает огромный Коран, находит небольшой конверт, откуда извлекает два волоса, которые возвращает владельцу.
Художник недоуменно наблюдает за происходящим, ничего не понимая,
Мир Габиб объясняет ему, что у мусульман издавна сложился обычай оставлять в залог несколько волос из бороды. Никто не смеет нарушить этот обычай. Иначе его назовут бесчестным. С таким никто не станет иметь дела..
Бывший батрак из Чемберекенда Кербала Гюли рассказывал, что сорок лет тому назад (он имел в виду голод 1892 года) случилась засуха и недород; цены на ячмень и пшеницу подскочили в десять раз. С другой стороны, началась эпидемия холеры. Люди погибали от голода и болезней. Спекулянты, наживаясь на народном горе, продавали пшеницу, ячмень и просо по дорогой цене. Гаджи Зейналабдин соорудил четыре деревянных амбара, которые засыпал ячменем, рисом, пшеницей и мукой. Все содержимое амбара он раздал сирым, больным и голодным. По этому случаю в народе даже ходила частушка:
Гаджи Зейналабдин
Верный богу господин.
Хлебный отворил амбар,
Обездоленным раздал.
Спекулянты, мешавшие муку с песком и продававшие людям втридорога, возненавидели Гаджи лютой ненавистью.
В 1892 году холера косила людей. Не хватало бязи на саван, чтобы хоронить мертвецов. Тогда некий Магомед Джафар-бек из селения Сабунчи накупил бязи и пожертвовал мечети, дабы мусульмане могли без проволочек похоронить усопших. По городу ходила насмешливая поговорка: "Смерть - от господа, саван - от Магомед Джафар-бека". И вновь рассказывает Кербела Гюли: "Пришла как-то женщина к Гаджи и говорит ему: так, мол, и так, муж у меня умер, осталась куча ребятишек, которые пухнут от голода. Помоги, ради аллаха. Тот отправляет женщину домой, а через несколько дней покупает для этого семейства превосходную дойную корову российской породы. Вдобавок ко всему, он выделяет деньги на корм скотине. Женщина занялась продажей молока, гатыка, сливок, и тем вырастила своих , ребятишек".
...Шел как-то Гаджи Зейналабдин мимо Парапета. Видит: стоят несколько актеров и певцов перед рестораном, препираются с хозяином. Гаджи остановился, поздоровался. "О чем спорите?" - спрашивает. Владелец ресторана вышел вперед: "Гаджи, ребята хотят пообедать, а в карманах у них пусто".
Гаджи улыбнулся и говорит: "Покорми ребят за мой счет".
Через три дня он проезжает мимо этого ресторана. Увидев в дверях хозяина, интересуется; "Ты почему не прислал счет за обед, который я обещался оплатить?".
Владелец ресторана осклабился: "А ребята еще кушают, Гаджи...".
Тагиев рассмеялся: "Ловкие шельмы! Ты их сегодня домой проводи. Только повежливее, не обижай...".
...Старый мардакянский садовник рассказывает: "Как-то заглянул к Гаджи деревенский аксакал с подарком из 20 яиц. Решил посоветоваться. Я, мол, собираюсь сына женить и хочу сделать пуллу-той*... Гаджи отвечает: "Ну что же, свадьба - дело хорошее. Вот только зачем тебе делать пуллу-той? Народ-то в деревне бедный, какой с них толк? Нанесут тебе пятаков да копеек. Вот тебе пятьдесят рублей, иди справляй свадьбу". Старик, радостный, откланялся и ушел. Подумав о чем-то, Гаджи велел мне вернуть старика. Я бросился следом за недавним гостем. Нагнал его и привел в дом. Гаджи говорит: "А киши, это деньги немалые. Сейчас на дворе ночь, а ну как кто-нибудь отнимет у тебя по дороге. Оставь их, а завтра я тебе пришлю ассигнацию нарочным". Старик хитро прищурился: "Э, нет, уважаемый Гаджи. Денег я тебе вернуть никак не могу. А вдруг ты ночью помрешь? С кого тогда спрашивать? Дети-то твои мне денег, небось, не дадут?" Гаджи засмеялся:
______________
* Пуллу-той - свадьба, на которой вместо подарков молодым дарят деньги.
"Твоя правда, старик. Всякое может случиться. Сегодня ты есть, а завтра тебя нет". Он повернулся ко мне: "Ступай, проводи аксакала до дому".
...Повадился некто к Гаджи и все время сплетничал про одного из тагиевских управляющих: "Он на руку нечист, построил за твой счет двухэтажный особняк, брату лавку в городе открыл, купил фаэтон, - прогони его с работы". Гаджи махал рукой: "Пускай остается. Этот, по крайней мере, уже деньжат поднакопил и все, что хотел, сделал. Другой-то опять заново воровать начнет. Пускай остается".
Зейнал-бек Селимханов рассказывал, что по вечерам в кабинете Гаджи собирались родные и близкие, именитые люди города. Они вели неторопливые беседы, обменивались новостями, читали газеты, журналы, книги. Здесь звучала арабская, персидская, турецкая речь, со вниманием просматривали русскую печать, газеты на французском, английском, немецком языках. Гаджи Зейналабдин был чрезвычайно любознательный и жадный до знаний человек. Во все, до малейших мелочей, он вникал сам, головотяпства, дилетанства не терпел ни в одном деле. Он всегда жалел, что в юности ему не довелось выучиться, получить образования. Может, потому он так поощрял молодежь, стремившуюся к знаниям, потому так опекал гимназистов, семинаристов, студентов - независимо от национальности и вероисповедания.
Инженер Рза Рзаев рассказывает:
"Я тогда учился в гимназии. В 1919 году, в канун Новруз-байрама, мы собирали пожертвования в пользу бедных и осиротевших детей. Мне и трем гимназистам дали опечатанную шкатулку на замке, куда мы должны были собирать денежные взносы. Заглянув в несколько лавок, магазинов, деловых контор, мы направились к дому Гаджи Зейналабдина Тагиева. Сперва привратник не хотел пускать нас. Тогда я упросил его передать Гаджи, что к нему пришел внук Гаджи Алинаги, живущего в крепости. Вскоре нас впустили в приемную, а оттуда провели прямиком в кабинет самого Тагиева. Гаджи сидел в своем любимом кресле. Увидев меня, он спросил: "Это ты и есть внук Гаджи Алинаги?". Я утвердительно кивнул головой. Тагиев показал на жестяную шкатулку и спрашивает: "Сюда уже кто-нибудь кидал деньги?". "Да, Гаджи", - ответил я. Гаджи сказал: "Отнесите эту коробку в школу, а мне принесите пустую".
Мы быстро сбегали в гимназию и принесли пустую шкатулку. Гаджи опустил в нее один чек. Когда в школе отомкнули замок, оказалось, что Гаджи Зейналабдин пожертвовал в пользу бедных и сирот огромную по тем временам сумму в пять тысяч рублей.
Несколько человек встречают Гаджи на улице и начинают жаловаться: "Ай Гаджи, сколько уж дней как в городе ни одной свежей рыбы не найдешь. Помоги, ради аллаха". Гаджи отвечает: "Не беспокойтесь, скоро вас затошнит от запаха рыбы". На следующий день, велев запрячь фаэтон, он отправляется на один из своих рыбных промыслов. Управляющий докладывает ему, что в последние дни уловы весьма небогаты. Тогда Гаджи Зейналабдин берет свежевыловленную, еще живую рыбину, снимает с пальца дорогое бриллиантовое кольцо и, закрепив его проволокой на хвосте, отпускает рыбу обратно в Каспий.
Эта весть разносится по всем промыслам. На следующий день в море выходит невиданное количество лодок и баркасов. Каждому хочется выловить заветную рыбу и стать обладателем драгоценного кольца. Через два дня в городе от изобилия рыбы - шамайки, кутума, сазана, леща, осетрины, севрюги, лосося - повернуться было нельзя. Правда, окольцованную рыбу так никто и не поймал...
У Гаджи Зейналабдина был старинный топор, который служил ему верой и правдой, когда Тагиев еще работал каменщиком-строителем. Он подвесил этот топор на внутренней стене одного из своих двух огромных сейфов, напротив двери, чтобы всякий раз, открывая ее, видеть топор, вспоминать о превратностях судьбы и никогда не кичиться нажитым богатством...
Народный артист республики Сидги Рухулла рассказывал, что "когда Тагиев работал учеником каменщика, он подружился с помощником мастера по имени Мурад. Мурад был внимателен и ласков к тщедушному пареньку, помогал ему таскать тяжелую кадку с раствором, не перегружал работой. Мурад так и остался до конца дней каменщиком, а Тагиев сделался миллионщиком.
Однажды старинные приятели встретились и разговорились. Мурад спрашивает: ай Гаджи, это правда, что ты зараз можешь заработать 50 тысяч рублей?
Гаджи отвечает: "Уста* Мурад, через десять дней я отправляюсь в Париж. Собирайся, поедешь со мной". Мурад, поколебавшись, соглашается. Уж очень велико было искушение повидать заморские страны. В Париже они останавливаются в фешенебельной гостинице "Лувр". Уста Мураду кажется, что он видит чудесный сон. Вокруг парчовые занавеси, зеркала, позолота. Служащие гостиницы предупреждают малейшее их желание. Гаджи дарит всем коридорным и официанткам "Лувра" по комплекту богатой одежды. Это становится в Париже сенсацией. Завтракая в ресторане, Гаджи велит принести банку лучшей икры. Приносят железную пятифунтовую банку, на которой крупными буквами выведено: Г. 3. Тагиев. Уста Мурад восхищенно качает головой: это же надо, имя Гаджи известно всему миру.
______________
* Уста - мастер, знаток своей профессии
Вечером к Тагиеву приходят трое господ и просят его не показываться на городском аукционе, который состоится завтра. Уезжайте, ради всего святого, из Парижа, а мы, де, переведем на ваш личный счет 100 тысяч рублей и представим соответствующие документы. Ваше появление на аукционе перевернет вверх дном все наши планы.
Гаджи соглашается. На следующий день, получив в банке чек на сто тысяч, Тагиев с уста Мурадом покидает Париж и направляется в Рим. "Видишь, уста Мурад, а ты не верил, что я могу зараз заработать пятьдесят тысяч. Сегодня мне ни за что, ни про что отвалили в два раза больше. Верно говорят: деньги к деньгам липнут...".
Через несколько лет после этого путешествия уста Мурад разорился. Старику жилось очень худо. Знавшие его посоветовали обратиться к Гаджи: он, мол непременно поможет. Тот долго не решался. Но однажды все же преодолел стеснение. Похожего на нищего старика долго не впускали в дом, пока он не пригрозил отправить Гаджи телеграмму. Тогда привратник нехотя доложил хозяину, что к нему просится каменщик Мурад. "Уста Мурад?! - воскликнул Тагие! Зовите его поскорей!". Привратник смущенно ответил, что старик одет в грязные лохмотья и что такого нельзя впускать дворец.
Чтобы получить разрешение, а главное - благословение - на открытие школы, Гаджи Зейналабдин приглашает к себе в дом виднейших представителей бакинского духовенства. Авторитет служителей ислама был в те времена непререкаем, на любое начинание, пусть даже самое благородное, они могли наложить свое "вето".
Духовников весьма разгневала "безрассудная" затея Гаджи Зейналабдина. И они подняли на ноги народ. На следующий день в отношении двух религиозных деятелей, одобривших идею открытия женской школы, были совершены оскорбительные акции: дом кази Мир Магомета Керима облили керосином и едва не подожгли, а ворота ахунда Мирзы Абутураба измазали нечистотами.
После этой дикой выходки Гаджи меняет тактику: чтобы закрыть рот мусульманским реакционерам, он посылает моллу Мирза Магомед-оглы в паломничество по святым местам: в Мекку, Медину, Кербелу, Хорасан, Каир, Стамбул, Тегеран, снабдив его деньгами и богатыми подарками. Посланец Гаджи должен был встретиться с самыми уважаемыми в исламском мире религиозными деятелями, муджтахидами и получить от них официальные - с подписями и печатями - документы о том, что девушки-мусульманки, как и юноши, могут обучаться в современных школах и что ничего противного адату в этом нет.
Тем временем весть об открытии в Баку современной "урусской" школы для мусульманских девушек со скоростью молнии разнеслась по городу: ее обсуждали на свадьбах и меджлисах, на базарах и в магазинах. Реакционно настроенные ахунды и муллы, "благочестивые" мусульмане склоняли темную, невежественную толпу против детища Тагиева.
Молла Мирза оказался очень предприимчивым человеком и потому выполнил поручение Гаджи с блеском: привез письменные разрешения от восьми самых известных в то время муджтахидов. Тагиев вновь собирает в своем дворце духовников и спрашивает их по одному: какому муджтахиду ты веришь? (Тогда у каждого был наиболее почитаемый муджтахид, чье слово считалось непреложным законом). Те перечисляют своих кумиров, а Гаджи показывает подписанные ими бумаги, где они разрешают обучение девушек современным наукам.
Тагиев имел немалые заслуги перед Российской империей: своими благотворительными делами он способствовал развитию просвещения и культуры, способствовал претворению в жизнь многих полезных начинаний. Поэтому по высочайшему указу ему было присвоено звание действительного статского советника. Это звание равнялось званию генерала, контр-адмирала и обер-прокурора, и имело большие полномочия. Собрав "отцов города", духовенство, влиятельных лиц в Старой Тазапирской мечети, Тагиев вновь приступает к обсуждению этого вопроса. Он вразумляет, уговаривает, угрожает...
"Святые отцы" в черной абе, с огромными чалмами на головах, толстобрюхие гаджи и мешади с рыжими бородами, окрашенными хной, выйдя на середину, просторно разглагольствовали о целомудрии, приводили примеры и доказательства из Корана, из житий пророков, халифов, имамов, называя затею Тагиева "бесовской" и "богохульной". Гочу, увешанные саблями и револьверами, открыто угрожали Гаджи и его сторонникам.
Тагиев потрясал документами и свидетельствами, привезенными из мест поклонения, неоднократно перечитывал их, до хрипоты убеждая соотечественников, что обучение девушек современным наукам - дело полезное и нужное.
Два самых уважаемых религиозных деятеля, присутствовавших на меджлисе кази Бакинской губернии Мир Магомет Керим и Мирза Абу тураб Ахунд, приводили цитаты из Корана, где говорилось о том, что мусульманки, как и мужчины-мусульмане, должны овладеть знаниями. В изучении современных наук нет ничего богопротивного.
И вновь возвышались голоса протеста.
Наконец берет слово Гаджи Зейналабдин Тагиев:
"О мои соплеменники, нашим дочерям необходимо учиться; у них раскроются глаза, они будут достойно вести себя в семье... А то что же это получается? Наша молодежь уезжает учиться в Англию, Германию, Францию и привозит оттуда жену, потому что наши девушки им, видите ли, не подходят; дети, рожденные в этом браке, невольно становятся вероотступниками. А ведь они - наши наследники. Если так пойдет и дальше, отцовские очаги останутся без Корана, без намаза, без шариата. В новой школе мы будем обучать наших девочек основам религиозного права, домоводству, умению вести хозяйство, готовить, шить, ткать, читать, писать и разговаривать по-русски и по-мусульмански, будем учить арифметике, географии, научим воспитывать детей, быть образцовой матерью и женой. Что в этом плохого?! Молла Али Гаджи Халил оглы! Послушай меня! Я вовсе не хочу сделать наших девушек бесстыдными, заставить их ходить с открытыми лицами и все такое прочее. Позавчера ночью твоя двадцатилетняя дочка едва не померла от жестоких колик. Ты спешно послал за усатым доктором Амбарцумом, который обследовал девушку, выписал ей лекарства и тем спас от смерти. Теперь ответь мне по совести: если бы вместо усатого Амбарцума к тебе в дом явилась женщина-мусульманка и вылечила твою дочь, разве это не более соответствовало бы шариату? У нас великая нужда в женщинах-педагогах, женщинах-врачах. А школу эту я решил открыть после того, как мой народ а присутствии государя-императора обозвали диким. Я истратил почти две сотни тысяч рублей, построив здание будущей школы. Учителями здесь будут лица женского пола. Я послал в Казань гонцов, чтобы те отыскали мусульманок-татарок, кои смогут преподавать нашим девочкам. Они нашли педагога по имени Хадиджа-ханум. Мы дали объявления во все русские газеты о том, что ищем женщин-учительниц, знающих наш язык...". Вскоре объявились еще две женщины - Марьям-ханум Суркевич из литовских татар и Ганифа-ханум из Ахалциха.
На следующий день после этого меджлиса реакционно настроенные правоверные под предводительством гочу затеяли на улицах города переполох: насильно разувая встретившихся им на пути женщин и девушек-мусульманок, они заставляли их вместо башмачков на высоких каблуках обуться в налеин*; на головы тех, чье лицо было открыто чуть больше положенного, набрасывали большую, черную чадру; прохожих, которые пытались вступиться за женщин, обливали грязной бранью и грозились пристрелить. В те дни были совершены нападения на дома учениц мусульманской женской школы. Так, неизвестные ворвались в дом жителя крепостной части города Ахунда молла Рухуллы и убили его во время намаза за то, что он послал в тагиевскую школу сразу двух дочерей. Местные власти и полиция наблюдали за происходящим со стороны, предпочитая не вмешиваться в "национально-религиозный вопрос". В сущности, официальные круги восприняли идею Тагиева об открытии женской школы без особого восторга.
______________ * Налеин - старинная женская обувь без задников.
Гаджи Зейналабдин советует девочкам послать телеграмму императрице Александре Федоровне, поблагодарить ее за живое участие в деле создания школы и за то, что согласилась дать школе свое имя. Через два дня от Александры Федоровны пришла ответная телеграмма, в которой она желала девушкам учиться на "отлично", стать полезными Родине и обществу гражданками, прожить жизнь в здравии и счастье. Эта телеграмма пресекла все споры и раз и навсегда решила судьбу женской школы.
В школу приняли 58 девочек, 35 из них были из бедных семейств. Их освободили от платы за учение. Расходы на питание и одежду взялся возмещать Тагиев. Школа представляла собой закрытый пансион. Пансионеркам разрешалось навещать родителей один раз в неделю - по пятницам, с 10 до 17 часов дня.
Занятия в школе начались 7 сентября 1901 года. А 9 сентября состоялась праздничная церемония открытия. По этому случаю пришло множество поздравительных телеграмм из Крыма, Узбекистана, Петербурга, Казани и других мест. Сенатор Янковский, к примеру, писал Тагиеву: "Желаю успехов Школе, для открытия которой вы приложили столько усилий...". А Тагиев, выступая перед собравшимися, сказал: "Эту женскую школу мы должны в будущем превратить в гимназию. Сие моя заветная мечта".
На церемонии открытия выступало много интеллигентов. Среди тех, кто не мог скрыть бурной радости по поводу этого знаменательного события, был редактор первой азербайджанской газеты "Экинчи" ("Пахарь") Гасан-бек Зардаби. Свое пламенное выступление он закончил следующими словами: "Долгие тебе лета, Гаджи!".
Прошло немного времени, и в других национальных окраинах Российской империи стали открываться мусульманские женские школы - в Тифлисе, Казани, Башкирии, Дагестане. А в самом Баку к 1915 году было уже 5 женских школ. Одна из них - в рабочем районе города - Балаханах.
Некий француз по имени Да Бай в книге, изданной в Париже, назвал первую мусульманскую женскую школу в Баку непостижимым чудом.
Официальной формой одежды учениц бакинской русско-мусульманской женской школы на первых порах была одежда дагестанских девушек. В 1909 году ее сменила форма, принятая в русских учебных заведениях - платье из голубой ткани, белый фартук, пелерина; помимо каждодневного платья, ученицы имели одежду, надеваемую по торжественным случаям или праздникам.
Школа с четырехлетним сроком обучения через два года стала пятилеткой, затем шестилеткой и в конце концов семинарией. Гаджи поместил в банк сто тысяч золотых рублей из расчета 5% годовых, настояв на превращении школы в семинарию. По историческим документам, здание александровской школы обошлось ему в 183,533 рубля золотом, да на школьное оборудование было затрачено 29.000 золотых рублей. В банке хранился неприкосновенный капитал школы в сумме 125.000 рублей, проценты от которого покрывали насущные расходы. После превращения школы в семинарию капитал составил 225.000 рублей.
Подвальное помещение здания было сдано в аренду братьям Оруджевым под типографию, выручаемая от аренды сумма также предназначалась на покрытие текущих нужд школы.
Впоследствии при школе были открыты двухгодичные подготовительные курсы для женщин-педагогов.
Здание александровской женской школы интересно и оригинально в архитектурном отношении. Здесь умело использованы национально-романтические традиции азербайджанского зодчества. Стена основного фасада выложена параллельным рядом белых и золотистых камней, что создавало светлое, оптимистическое ощущение.
На торжественной церемонии первого выпуска Гаджи Зейналабдин подарил выпускницам Коран, переведенный на азербайджанский язык, "Гюлистан" Саади, произведения Льва Толстого, Пушкина, Гоголя, Лермонтова, новые платья, памятные сувениры. С той поры дарить выпускницам подарки сделалось доброй традицией.
Интересна история перевода Корана на азербайджанский язык. Реакционное духовенство яростно сопротивлялось переводу Корана, доказывая, что изречения Корана суть божественного происхождения, а потому никто не имеет права вникать в их смысл и переиначивать по-своему. И вновь за дело берется Тагиев. Он отправляет кази Мирмагомеда Керима в Багдад, откуда тот привозит официальное разрешение на перевод Корана, а затем, ныписав из Лейпцига арабский шрифт, Гаджи отпечатал азербайджанский вариант Корана. Переводчиком был сам казн Мирмагомед Керим.
Первой директрисой женской мусульманской школы была Ганифа-ханум Меликова (жена Гасан-бека Зардаби).
Когда шах Ирана посетил проездом Баку, его супруга нанесла визит ученицам женской мусульманской школы имени Александры Федоровны и подарила каждой в память о встрече золотую десятку на золотой цепи. Девочки носили этот подарок как амулет.
Своих дочерей - Сару и Лейлу - Гаджи Зейналабдин решил отправить учиться в Смольный институт. Послал соответствующие документы в Петербург и стал ждать ответа. Из Смольного пришел отказ, мол, в связи с тем, что вы не бек, не хан и вообще не принадлежите к аристократическому сословию, выполнить вашу просьбу не можем. В нашем институте обучаются лишь дети графов, князей, ханов, беков, эмиров. Тогда жена Тагиева - Сона-ханум представила официальные документы о том, что ее отец - доблестный генерал русской армии Араблинский, награжденный царем золотым оружием. Эти девочки внучки генерала, а следовательно, имеют право на привилегии. Благодаря заслугам деда, дочек Тагиева приняли в Смольный институт.
В центре Москвы, неподалеку от Ленинской библиотеки, Тагиев выстроил четырехэтажный особняк, где останавливался, когда попадал сюда по делам.
О Гаджи Зейналабдине рассказывают множество историй.
Писатель Солтан Меджид Ганизаде, основатель новой учебной методики, инспектор просвещения Бакинской губернии, старейший азербайджанский педагог был другом Гаджи Зейналабдина. Он рассказывал, что на торжества по случаю восшествия на престол Александра III от мусульман Закавказья послали представителем в Петербург Тагиева. Во время церемонии председатель совета министров, стоя по правую руку императора, представлял ему подходящих с поздравлениями сановников. Когда Гаджи Зейналабдин в традиционном мусульманском одеянии - архалуке, длинной чухе, шираз-ских чарыхах - с хлебом и солью приблизился к государю, председатель совета министров пренебрежительно сказал, думая, что Тагиев не понимает по-русски: "Ваше величество, это представитель дикого народа". Тагиев с достоинством ответил: "Мы не дикие, мой народ не дикий, он имеет богатую многовековую историю".
Ганизаде рассказывал и о другом эпизоде: "Я отправился в Гори, сопровождая юношей-мусульман в семинарию. Все они успешно сдали вступительные экзамены, но двоих мусульман дирекция зачислить отказалась, ссылаясь на отсутствие денежных средств. Я заспорил с директором и сказал ему в сердцах, что эти юноши все равно будут учиться в горийской семинарии. А потом пошел на почту и дал телеграмму Гаджи, мол, так и так - прошу вас взять на себя расходы на обучение двух юношей-мусульман. Вскоре пришел ответ, что Гаджи Зейналабдин берет на себя расходы по обучению и содержанию в семинарии четырех мусульман, двух армян и двух грузин-".
Рассказывал он и о другом интересном случае. Знаменитый художник Бродский взялся нарисовать Гаджи Зейналабдина Тагиева во весь рост - в мундире действительного статского советника, при всех регалиях, орденах и медалях. В два сеанса он закончил свою работу. Гаджи спрашивает, сколько он должен живописцу за портрет. Бродский называет сумму в десять тысяч рублей. Гаджи не может скрыть своего изумления: "Десять тысяч за три часа?!".
Художник отвечает: "Нет, Гаджи, не за три часа, а за двадцать пять лет, семь месяцев, двадцать один день и три часа...".
В это время в кабинет входит высокий, среднего возраста мужчина. Одет он в короткий бешмет, поверх накинута чуха, на голове бухарская папаха, на ногах ширазские чарыхи. Редкостная по красоте борода... Поздоровавшись с Гаджи, вошедший извлек из-за кушака кисет с деньгами, протянул Тагиеву и говорит: "Гаджи, возьмите аманат*... Большое спасибо... Дай господь, чтобы ваши руки всегда были такими же щедрыми на добрые дела...".
______________
* ' Аманат - вещь, данная на хранение или временное пользование.
Гаджи кликнул казначея: "Мир Габиб-ага, возьми этот аманат!".
Мир Габиб берет кисет с деньгами, сверяется с конторской тетрадью и, возвратившись, сообщает, что гость сполна вернул долг: 1000 рублей, сто золотых десяток...
Вернувший долг говорит: "Гаджи, если не составит труда, отдайте аманат, что я оставлял в залог".
Гаджи спрашивает с интересом: "А что ты оставил в залог?".
Мужчина отвечает: "Откройте Коран, там, где начинаются суры Ясина, вы положили маленький конверт".
Мир Габиб открывает огромный Коран, находит небольшой конверт, откуда извлекает два волоса, которые возвращает владельцу.
Художник недоуменно наблюдает за происходящим, ничего не понимая,
Мир Габиб объясняет ему, что у мусульман издавна сложился обычай оставлять в залог несколько волос из бороды. Никто не смеет нарушить этот обычай. Иначе его назовут бесчестным. С таким никто не станет иметь дела..
Бывший батрак из Чемберекенда Кербала Гюли рассказывал, что сорок лет тому назад (он имел в виду голод 1892 года) случилась засуха и недород; цены на ячмень и пшеницу подскочили в десять раз. С другой стороны, началась эпидемия холеры. Люди погибали от голода и болезней. Спекулянты, наживаясь на народном горе, продавали пшеницу, ячмень и просо по дорогой цене. Гаджи Зейналабдин соорудил четыре деревянных амбара, которые засыпал ячменем, рисом, пшеницей и мукой. Все содержимое амбара он раздал сирым, больным и голодным. По этому случаю в народе даже ходила частушка:
Гаджи Зейналабдин
Верный богу господин.
Хлебный отворил амбар,
Обездоленным раздал.
Спекулянты, мешавшие муку с песком и продававшие людям втридорога, возненавидели Гаджи лютой ненавистью.
В 1892 году холера косила людей. Не хватало бязи на саван, чтобы хоронить мертвецов. Тогда некий Магомед Джафар-бек из селения Сабунчи накупил бязи и пожертвовал мечети, дабы мусульмане могли без проволочек похоронить усопших. По городу ходила насмешливая поговорка: "Смерть - от господа, саван - от Магомед Джафар-бека". И вновь рассказывает Кербела Гюли: "Пришла как-то женщина к Гаджи и говорит ему: так, мол, и так, муж у меня умер, осталась куча ребятишек, которые пухнут от голода. Помоги, ради аллаха. Тот отправляет женщину домой, а через несколько дней покупает для этого семейства превосходную дойную корову российской породы. Вдобавок ко всему, он выделяет деньги на корм скотине. Женщина занялась продажей молока, гатыка, сливок, и тем вырастила своих , ребятишек".
...Шел как-то Гаджи Зейналабдин мимо Парапета. Видит: стоят несколько актеров и певцов перед рестораном, препираются с хозяином. Гаджи остановился, поздоровался. "О чем спорите?" - спрашивает. Владелец ресторана вышел вперед: "Гаджи, ребята хотят пообедать, а в карманах у них пусто".
Гаджи улыбнулся и говорит: "Покорми ребят за мой счет".
Через три дня он проезжает мимо этого ресторана. Увидев в дверях хозяина, интересуется; "Ты почему не прислал счет за обед, который я обещался оплатить?".
Владелец ресторана осклабился: "А ребята еще кушают, Гаджи...".
Тагиев рассмеялся: "Ловкие шельмы! Ты их сегодня домой проводи. Только повежливее, не обижай...".
...Старый мардакянский садовник рассказывает: "Как-то заглянул к Гаджи деревенский аксакал с подарком из 20 яиц. Решил посоветоваться. Я, мол, собираюсь сына женить и хочу сделать пуллу-той*... Гаджи отвечает: "Ну что же, свадьба - дело хорошее. Вот только зачем тебе делать пуллу-той? Народ-то в деревне бедный, какой с них толк? Нанесут тебе пятаков да копеек. Вот тебе пятьдесят рублей, иди справляй свадьбу". Старик, радостный, откланялся и ушел. Подумав о чем-то, Гаджи велел мне вернуть старика. Я бросился следом за недавним гостем. Нагнал его и привел в дом. Гаджи говорит: "А киши, это деньги немалые. Сейчас на дворе ночь, а ну как кто-нибудь отнимет у тебя по дороге. Оставь их, а завтра я тебе пришлю ассигнацию нарочным". Старик хитро прищурился: "Э, нет, уважаемый Гаджи. Денег я тебе вернуть никак не могу. А вдруг ты ночью помрешь? С кого тогда спрашивать? Дети-то твои мне денег, небось, не дадут?" Гаджи засмеялся:
______________
* Пуллу-той - свадьба, на которой вместо подарков молодым дарят деньги.
"Твоя правда, старик. Всякое может случиться. Сегодня ты есть, а завтра тебя нет". Он повернулся ко мне: "Ступай, проводи аксакала до дому".
...Повадился некто к Гаджи и все время сплетничал про одного из тагиевских управляющих: "Он на руку нечист, построил за твой счет двухэтажный особняк, брату лавку в городе открыл, купил фаэтон, - прогони его с работы". Гаджи махал рукой: "Пускай остается. Этот, по крайней мере, уже деньжат поднакопил и все, что хотел, сделал. Другой-то опять заново воровать начнет. Пускай остается".
Зейнал-бек Селимханов рассказывал, что по вечерам в кабинете Гаджи собирались родные и близкие, именитые люди города. Они вели неторопливые беседы, обменивались новостями, читали газеты, журналы, книги. Здесь звучала арабская, персидская, турецкая речь, со вниманием просматривали русскую печать, газеты на французском, английском, немецком языках. Гаджи Зейналабдин был чрезвычайно любознательный и жадный до знаний человек. Во все, до малейших мелочей, он вникал сам, головотяпства, дилетанства не терпел ни в одном деле. Он всегда жалел, что в юности ему не довелось выучиться, получить образования. Может, потому он так поощрял молодежь, стремившуюся к знаниям, потому так опекал гимназистов, семинаристов, студентов - независимо от национальности и вероисповедания.
Инженер Рза Рзаев рассказывает:
"Я тогда учился в гимназии. В 1919 году, в канун Новруз-байрама, мы собирали пожертвования в пользу бедных и осиротевших детей. Мне и трем гимназистам дали опечатанную шкатулку на замке, куда мы должны были собирать денежные взносы. Заглянув в несколько лавок, магазинов, деловых контор, мы направились к дому Гаджи Зейналабдина Тагиева. Сперва привратник не хотел пускать нас. Тогда я упросил его передать Гаджи, что к нему пришел внук Гаджи Алинаги, живущего в крепости. Вскоре нас впустили в приемную, а оттуда провели прямиком в кабинет самого Тагиева. Гаджи сидел в своем любимом кресле. Увидев меня, он спросил: "Это ты и есть внук Гаджи Алинаги?". Я утвердительно кивнул головой. Тагиев показал на жестяную шкатулку и спрашивает: "Сюда уже кто-нибудь кидал деньги?". "Да, Гаджи", - ответил я. Гаджи сказал: "Отнесите эту коробку в школу, а мне принесите пустую".
Мы быстро сбегали в гимназию и принесли пустую шкатулку. Гаджи опустил в нее один чек. Когда в школе отомкнули замок, оказалось, что Гаджи Зейналабдин пожертвовал в пользу бедных и сирот огромную по тем временам сумму в пять тысяч рублей.
Несколько человек встречают Гаджи на улице и начинают жаловаться: "Ай Гаджи, сколько уж дней как в городе ни одной свежей рыбы не найдешь. Помоги, ради аллаха". Гаджи отвечает: "Не беспокойтесь, скоро вас затошнит от запаха рыбы". На следующий день, велев запрячь фаэтон, он отправляется на один из своих рыбных промыслов. Управляющий докладывает ему, что в последние дни уловы весьма небогаты. Тогда Гаджи Зейналабдин берет свежевыловленную, еще живую рыбину, снимает с пальца дорогое бриллиантовое кольцо и, закрепив его проволокой на хвосте, отпускает рыбу обратно в Каспий.
Эта весть разносится по всем промыслам. На следующий день в море выходит невиданное количество лодок и баркасов. Каждому хочется выловить заветную рыбу и стать обладателем драгоценного кольца. Через два дня в городе от изобилия рыбы - шамайки, кутума, сазана, леща, осетрины, севрюги, лосося - повернуться было нельзя. Правда, окольцованную рыбу так никто и не поймал...
У Гаджи Зейналабдина был старинный топор, который служил ему верой и правдой, когда Тагиев еще работал каменщиком-строителем. Он подвесил этот топор на внутренней стене одного из своих двух огромных сейфов, напротив двери, чтобы всякий раз, открывая ее, видеть топор, вспоминать о превратностях судьбы и никогда не кичиться нажитым богатством...
Народный артист республики Сидги Рухулла рассказывал, что "когда Тагиев работал учеником каменщика, он подружился с помощником мастера по имени Мурад. Мурад был внимателен и ласков к тщедушному пареньку, помогал ему таскать тяжелую кадку с раствором, не перегружал работой. Мурад так и остался до конца дней каменщиком, а Тагиев сделался миллионщиком.
Однажды старинные приятели встретились и разговорились. Мурад спрашивает: ай Гаджи, это правда, что ты зараз можешь заработать 50 тысяч рублей?
Гаджи отвечает: "Уста* Мурад, через десять дней я отправляюсь в Париж. Собирайся, поедешь со мной". Мурад, поколебавшись, соглашается. Уж очень велико было искушение повидать заморские страны. В Париже они останавливаются в фешенебельной гостинице "Лувр". Уста Мураду кажется, что он видит чудесный сон. Вокруг парчовые занавеси, зеркала, позолота. Служащие гостиницы предупреждают малейшее их желание. Гаджи дарит всем коридорным и официанткам "Лувра" по комплекту богатой одежды. Это становится в Париже сенсацией. Завтракая в ресторане, Гаджи велит принести банку лучшей икры. Приносят железную пятифунтовую банку, на которой крупными буквами выведено: Г. 3. Тагиев. Уста Мурад восхищенно качает головой: это же надо, имя Гаджи известно всему миру.
______________
* Уста - мастер, знаток своей профессии
Вечером к Тагиеву приходят трое господ и просят его не показываться на городском аукционе, который состоится завтра. Уезжайте, ради всего святого, из Парижа, а мы, де, переведем на ваш личный счет 100 тысяч рублей и представим соответствующие документы. Ваше появление на аукционе перевернет вверх дном все наши планы.
Гаджи соглашается. На следующий день, получив в банке чек на сто тысяч, Тагиев с уста Мурадом покидает Париж и направляется в Рим. "Видишь, уста Мурад, а ты не верил, что я могу зараз заработать пятьдесят тысяч. Сегодня мне ни за что, ни про что отвалили в два раза больше. Верно говорят: деньги к деньгам липнут...".
Через несколько лет после этого путешествия уста Мурад разорился. Старику жилось очень худо. Знавшие его посоветовали обратиться к Гаджи: он, мол непременно поможет. Тот долго не решался. Но однажды все же преодолел стеснение. Похожего на нищего старика долго не впускали в дом, пока он не пригрозил отправить Гаджи телеграмму. Тогда привратник нехотя доложил хозяину, что к нему просится каменщик Мурад. "Уста Мурад?! - воскликнул Тагие! Зовите его поскорей!". Привратник смущенно ответил, что старик одет в грязные лохмотья и что такого нельзя впускать дворец.