Страница:
В конце октября, когда навигация на Волге прекращалась, цены на нефть в Баку сильно падали. Этим пользовались крупные нефтепромышленники, в частности, Шамси, скупая у мелких владельцев нефть за копейки и наполняя цистерны и резервуары. Весной они отправляли нефть клиентам и продавали ее в несколько раз дороже. Так наживались огромные состояния.
В Баку у Шамси была жена-мусульманка. Он имел от нее двух сыновей и двух дочерей. В Москве он содержал вторую семью. Отец его русской жены Марии Павловны - был сенатором и человеком, приближенным к царской фамилии. С помощью тестя-сенатора и "черного золота в Баку все двери Москвы и Петербурга распахнулись перед вчерашним батраком настежь. Вскоре он построил на берегах Невы, неподалеку от Зимнего дворца, красивый особняк. Да и в Москве отгрохал для Марии дом с бассейном и оранжереей. Каждый год они отправлялись с женой в путешествие по городам Европы, подолгу жили на знаменитых курортах.
Зиму Шамси, как правило, проводил в Москве или Петербурге, заключал сделки с купцами, а к Новруз-байраму возвращался на родину, чтобы самолично проследить за отправкой нефти клиентам. Он приезжал в свое имение в Мардакянах и все дни проводил в кутежах и веселье, закатывал пиры закадычным друзьям, рассказывая им байки и анекдоты из жизни великосветского Петербурга. Часто устраивал званые обеды в своем бакинском доме. Тогда на центральном куполе взвивался штандарт, оповещая округу о том, что миллионер Асадуллаев просит пожаловать к себе друзей и родных на меджлис.
Старый буровой мастер, ветеран труда Мовсум-киши как-то рассказывал: "Была середина весны. Прошел Новруз-байрам. Я работал в саду своего родственника, Муртуза Мухтарова. Поливал цветы, взрыхлял землю лопатой, кормил птиц, в развешенных по саду в клетках и певших на сотню голосов. Рядом, в небольшом открытом загоне, резвились джейраны и маралы. Казалось, все - и цветы, и птицы, и звери - приветствуют весну. Ко мне подошел нукер и сказал, что Муртуз-ага просит вас пожаловать к нему. Я поднялся на застекленную веранду. Муртуз Мухтаров говорит мне:
"Сынок, Ага Шамси из Московии вернулся, он на своей даче сейчас. Сходи к штукатурщику уста-Месмели, пускай заглянет ко мне вечерком. Наведаемся к Ага Шамси. Уста-Месмели - человек словоохотливый, с ним в компании не скучно".
Словом, собрались мы и пошли вечером к Асадуллаеву. Он играл в нарды. Принял нас сердечно, велел приготовить чай. Настроение у него, однако, было подавленное. Таким мы его никогда не видели. Какой-то пароход, приближаясь к берегу, дал гудок. Уста-Месмели сказал: "Ага Шамси, это твой пароход. Слышь, свистит, словно тебя окликает. Я этот свист среди тысячи других отличу. Пароход, если мне память не изменяет, на имя твоего сыночка старшего, дай ему аллах здоровья...".
Небольшая деталь: рассказывают, будто Шамси был неравнодушен к пароходным гудкам, поэтому сирены на всех его судах и баркасах изготавливали по специальному заказу. Однажды он продавал старый пароход. Клиент, пытаясь сбить цену, говорит: побойся аллаха, Шамси-ага, пароход-то старый. Шамси обиделся: при чем здесь пароход, ты послушай, какой у него гудок - за тысячу верст слышно. .,
Как ни странно, но слова уста-Месмели окончательно испортили Асадуллаеву настроение. Он вскочил с места и в ярости забегал по комнате: "Это не мой пароход, нет у меня теперь никаких пароходов. И сам я разорен, дотла разорен зловредными людьми, чтоб им пусто было, - он швырнул на пол папаху и 'принялся ругать своего старшего сына. - Чтоб тебе белого света не увидеть! Чтоб я вас вместе с матерью своими руками в землю закопал! Разорили меня, мерзавцы!"
Он поперхнулся и закашлял. Мы усадили его и принялись успокаивать.
Дело в том, что старший сын Шамси и его первая жена-мусульманка часто устраивали ему сцены, требуя оставить русскую жену. Видя, что уговорами тут не поможешь, они принялись всячески вредить ему. Немного отдышавшись, Шамси рассказал Муртузу Мухтарову следующее: "Ага Муртуз, послушай, что мне этот щенок подстроил. Ты знаешь, что каждую осень я заключаю сделки с тамошними купцами на поставку нефти. Прошлой осенью, оформив договора, я послал сюда управляющему телеграмму, мол, купи столько-то тысяч пудов нефти и храни в амбарах. Осенью-то нефть в Баку дешевле молока. Бери - не хочу. Когда телеграмму принесли в контору, управляющий находился в отлучке. И телеграмма попала в руки моего балбеса Мирзы. Он ее прочел и, сговорившись со старой чертовкой (Шамси имел в виду свою первую жену), спрятал. А за неделю до моего приезда вместе с матушкой отбыл в Хорасан - грехи замаливать, чтоб им оттуда не вернуться! Это, значит, чтоб мне под горячую руку не попасть. Ух, я бы его своими руками придушил, змееныша... Приезжаю я и говорю управляющему: вот тебе договора, грузи нефть на пароходы и отправляй в Россию, клиенты заждались. А он на меня глаза пялит: какую такую нефть, я ничего не знаю. Осенью от вас указаний на сей счет не было, вот я и не произвел закупки. Как не было! А моя телеграмма!! Не получал я, отвечает, никакой телеграммы. Проверили мы почту и обнаружили, что телеграмма попала в руки Мирзы. Это они мне за Марию мстят... - Асадуллаев принялся вдруг рыдать. - Что же мне теперь делать! Нефть-то в несколько раз подорожала. Чтобы расплатиться с клиентами, мне придется продать все свои промысла и пароходы. Да я и то уже почти все продал: суда, баркасы, завод... Разорен, разорен... Вот только эта дача осталась да дома в городе. Но и они скоро уплывут из рук. Лучше бы мне умереть, чем дожить до этого дня..."
Он вдруг зашатался и рухнул на пол, потеряв сознание.
Мы всполошились, забегали, послали за доктором в Баку..."
Дочь Мусы Нагиева, Умулбени, была невесткой Шамси, женой его старшего сына. Муса не допустил разорения свата, поддержал его в черный день. Он сам заплатил по векселям, закупил и отправил клиентам Шамси нефть, сохранив за Асадуллаевым его дома, дачу и большое гумно в Сураханах. По совету Фатуллы-бека Рустамова на деньги все того же Нагиева Шамси заложил на своем участке в Сураханах несколько буровых скважин. Вскоре одна из них забила мощным фонтаном. Нефтяной поток превратил окрестности в море, причем, нефть была высшего качества, сураханская. Клиенты повалили к Шамси гурьбой. В день скважина выдавала по десять тысяч тонн нефти. Она вошла в историческую летопись нефтедобывающей промышленности Баку, наряду с другими знаменитыми скважинами и фонтанами, - на ее месте даже заложили памятный камень.
СЕИД МИРБАБАЕВ также был одним из тех бакинцев, кому нефть принесла неожиданное богатство. Сеид - знаменитый певец-ханенде, весьма популярный в народе и среди местной знати. Его наперебой приглашали на свадьбы и меджлисы, одаривая богатыми подарками, деньгами. В Варшаве его голос записали на граммофонные пластинки, и пластинки эти расходились по дорогой цене. Гаджи Зейналабдин часто наказывал: "Смотри, Ага, береги свой голос, это божий дар, его ни за какие деньги не купишь..."
Пригласили, как-то Сеида с музыкантами на богатую свадьбу. Родители женили единственного сына, поэтому постарались вовсю. Сеида, всякое повидавшего на своем веку, ошеломил наплыв именитых гостей нефтепромышленников, купцов, пароходовладельцев, землевладельцев, щеголявших друг перед другом роскошью наряда, обилием золота и драгоценных камней и щедростью шабаша*. После каждой песни Сеида они буквально осыпали его и музыкантов дождем из золотых монет и ассигнаций.
______________ * Шабаш - деньги, которые швыряют на свадьбе танцорам и музыкантам.
Спев величальную в честь жениха, заворожив гостей прекрасным голосом и мастерством исполнения мугамов, ханенде исполнил здравицу в честь дяди новобрачного по отцовской линии:
Хорош бутон у розы золотой,
Коснись ее ты ласковой рукой,
Семью создай, удвой ее, утрой...
Жених, с желанной свадьбою тебя!
Плывет, как пава, по морю ладья,
Пусть нас одарят жениха дядья,
Благословен твой брат и вся родня!
Жених, с желанной свадьбою тебя!
Дядя жениха помахал в воздухе двумя пятисотенными ассигнациями, чтобы раззадорить других родственников, и, обойдя зал, сунул деньги в бубен.
Мирбабаев затянул с еще большим вдохновением:
Прекрасен май - цветущая пора,
Свекрухи брат, не пожалей добра.
Да славятся отец твой, мать, сестра...
Жених, с желанной свадьбою тебя!
Дядя жениха, - в богатом наряде, опоясанный золотым поясом, весь увешанный золотым оружием и золотыми медальонами, усыпанными бриллиантами и рубинами, - в восторге кричит ханенде: "Сеид, дарю тебе скважину в местечке "Бала шоранлыг", доставшемся мне в наследство от бабушки (будто в отместку дяде жениха по отцовской линии). Бурить там еще не закончили, но это я все беру на себя. Забьет фонтан - станешь миллионщиком. А пока, да упокоит аллах твоих предков, спой еще одну величальную, разбереди душу!"
После такого подарка Сеид запел, как соловей. Поднес правую руку к уху, сверкнул крупным бриллиантом на безымяином пальце (ханенде был редким знатоком драгоценностей и их страстным коллекционером) и залился немыслимыми руладами на невообразимо высоких нотах. Весь меджлис ахнул от восхищения. Шабаш посыпался в бубен певца осенним листопадом.
Надолго запомнили эту свадьбу гости. Запомнил ее и Сеид Мирбабаев, потому что вскоре после этого его скважина в "Бала шоранлыг" дала большую нефть, залила окрестности золотым потоком и вмиг сделала певца Сеида миллионером Сеид-агой.
Интересно, что, разбогатев, Сеид Мирбабаев стал стесняться своей прежней профессии. Дело дошло до того, что он скупал свои пластинки, записанные в Варшаве, и разбивал их вдребезги, дабы ничто не напоминало о его прошлом и не умаляло солидности нынешнего положения.
Кстати, в связи с граммофонными записями Сеида Мирбабаева мне вспоминается еще одна история. Думаю, она будет интересна читателям.
После Сеида Мирбабаева в Варшаву для записи пригласили карабахского ханенде Сеида. Его голос также пришелся по душе любителям народной музыки, и они записали пластинку. Узнав, что певца зовут Сеид, варшавяне страшно удивились: как так, у нас уже есть пластинка человека по имени Сеид. Что же это получается - он Сеид и ты Сеид! Думали, думали и придумали: чтобы различить их, второго Сеида нарекли Шушинским. Под этим именем он и прославился в народе.
Ну, а Сеид Мирбабаев, став обладателем миллионов, преисполнился сознанием собственной значительности и решил приобрести дом Арамяна на набережной. Чтобы не отставать от других тузов.
Арамян однажды проиграл этот дом в карты. Дело произошло следующим образом: увлекся игрой в клубе и просадил все состояние, а потом сгоряча поставил на карту последнее, что у него было: дом-красавец. Когда и дом уплыл из рук, Арамян чуть было не застрелился. Неизвестно, чем бы дело кончилось, если бы знакомые не послали весточку жене миллионера. Знали, что она чрезвычайно привязана к мужу и может уберечь его от крайности. Двери зала вдруг распахнулись, в комнату вошла женщина с небольшим чемоданчиком в руках и, приблизившись к Арамяну, негромко сказала: "Я слышала, что тебя постигла неудача. Можешь проиграть и это, только не падай духом, дорогой..."
Открыл Арамян чемоданчик, а там драгоценности фамильные - золото, бриллианты, пояса золотые и прочее. Жена, значит, последнее принесла, чтобы поднять ему дух. Воспрял он и вновь засел за карты. А к утру отыграл и свой дом, и все состояние.
...В летнем и зимнем клубах каждый вечер шла азартная игра. В карты проигрывались целые состояния, земельные участки, дома, заводы, промысла... Иной богатей становился банкротом, а мошенник без гроша в кармане владельцем большого завода или шикарного особняка...
Одним из известных в городе игроков был, к примеру, Гаджи Гаджиага оглы Юсифага. Этот недалекий человек, все дни проводивший в кутежах и обжорстве, просадил как-то за одну ночь огромную сумму денег и несколько домов. Ему советовали остановится, не играть более, но азарт пересилил доводы рассудка, и уже через десять минут он проиграл многотысячное владение со всем движимым и недвижимым имуществом.
Хорошо еще, что жена Юсифаги, по совету родственников, наняла адвоката и перевела на свое имя четырехэтажное здание по Набережному проспекту (просп.Нефтяников), пока муж и его не проиграл в карты.
Были у Юсифаги дружки по имени Даглы Аббас и Малбаш Юсиф, тоже заядлые игроки и, к тому же ловкачи. Едва у Юсифаги заведутся деньжонки, как они отвозят его в Новханы, Пиршаги, приглашая на кутабы из верблюжатины или джыз-быз, а после пирушки обчищают до последней копейки. В конце концов Юсифага спускает все деньги. Прослышав о его бедственном положении, один из друзей покойного отца вызывает Юсифагу к себе и говорит:
"Когда твой отей умирал, он завещал передать тебе, что в случае банкротства у тебя остается один выход - покончить жизнь самоубийством, чтобы избежать позора". "Это как - повеситься что ли!". "Да! В большой комнате отцовского дома, на крючке для люстры".
Отчаявшись, Юсифага решил исполнить завещание отца. Влез на стол, просунул голову в петлю. Но крючок оборвался, а из дыры в потолке на голову неудачливого самоубийцы упали два кисета, полные золота. Юсифага воспрял духом и... отправился в казино. Спустя немного времени, золото уплыло у него из рук, и бывший толстосум стал настоящим нищим.
Были в городе и профессиональные остряки-балагуры, которых специально приглашали на меджлисы, дабы потешить гостей, и среди них не последнее место занимал Шёну-оглы Абдулла. Правда, однажды с ним приключился конфуз. Пригласил его как-то один из местных богатеев съездить за компанию в Кербелу - свершить паломничество. "Вдвоем в дороге веселее будет". Купил ему коня, снаряжение необходимое. И дал какой-то мешок. Это спрячь под седлом, отдашь в Кербеле.
Доехали они до Кербелы. Богатей спрашивает про свой мешок. Шёну-оглы отвечает, что мешок пуст. "Очень уж вкусный был говут* . Я его потихоньку ел всю дорогу". "Как это ел!!" - вытаращился спутник Абдуллы. - Ты хоть соображаешь, что ты говоришь!" "А что такое!" "Так ведь это кости моего покойного батюшки, я их измельчил в ступе и насыпал в мешок. Хотел здесь, в Кербеле, купить земли для могилы и закопать прах отца". В общем, Шёну-оглы едва ноги унес от разъяренного богача. "Эка чудак! - рассказывал он после знакомым, - я же еще и виноват. Откуда мне знать, что было в этом проклятом мешке. Предупредил бы заранее..."
______________
* Говут - измельченная жареная пшеница или горох.
...Став миллионером. Сеид Мирбабаев решил купить особняк не хуже тагиевского дворца. Отправился он к Гаджи Зейналабдину за советом: так, мол, и так, хочу дом приобрести. Тот отвечает: у меня в Баку много домов, выбирай любой. Кроме, конечно, отцовского да того, в котором моя семья проживает. Сеид благодарит Тагиева: спасибо, Гаджи, я на ваши дома не зарюсь... Гаджи Зейналабдин, поразмышляв, предложил: "В таком случае я дам тебе письмо, отправляйся в Тифлис. Арамян продает свой дом на набережной, может, тебе удастся его купить. Хороший дом, ничуть не хуже моего. Да я и сам сколько лет там прожил, пока свой дом не отстроил. После в моей квартире Ага Муса жил со своими домочадцами". Вместе с Сеидом Тагиев отправил в Тифлис бухгалтера-счетовода Миргабиба Сейидмамедова, чтобы тот помог певцу-миллионеру при оформлении покупки. Кроме того, он дал Сеиду еще одно письмо - в канцелярию наместника. "Пойдешь на прием к наместнику и скажешь ему, что хочешь стать попечителем Горийской семинарии, готов оказывать сему заведению всяческую материальную помощь. Эта нужное дело: во-первых, уважение к тебе будет соответственное со стороны властей, во-вторых, мы сможем посылать в семинарию побольше детей мусульман. Я именно из-за этого и взял попечительство над бакинской технической школой. Пришли ко мне как-то из учебного округа и говорят: здание школы три года стоит недостроенным, не хватает тридцати тысяч рублей. Я отвечаю: даю все сорок тысяч и беру попечительство над школой. И на Коммерческое училище у меня ушло едва не девяносто тысяч рублей. Ага Муса по моему совету взял попечительство над реальным училищем. Сейчас там половина школьников - мусульмане..."
В общем, сделал Сеид так, как наказывал Гаджи. Побывал у наместника, взял под свое покровительство Горние чую семинарию. В Тифлисе эта новость стала событием, о бакинском миллионере в те дни писали все газеты, расхваливая его щедрость. Словом, Гаджи Зейналабдин в самую точку попал.
Арамян встретил гостей радушно, велел слугам перевезти их чемоданы из гостиницы в свой особняк. Мол, негоже людям Гаджи по гостиничным номерам скитаться - сие для меня оскорбительно. Гаджи для меня - все равно что брат родной.
Он устроил в честь бакинцев званый обед, повез их осматривать достопримечательности Тифлиса и вообще оказал чрезвычайное гостеприимство. Узнав о цели визита, он сказал: я хотел это здание продавать, а после раздумал. Однако Гаджи Зейналабдину я отказать не могу. Цену дому я положил триста тысяч. Ради Гаджи готов скинуть еще пятьдесят.
Сеид Мирбабаев, не торгуясь, извлек из кармана чековую книжку и выписал чек на четверть миллиона.
Прощаясь, Арамян дал Миргабибу два конверта: "Этот конверт передашь своему хозяину. А это тебе".
Миргабиб рассказывал: "Я ужасно переполошился: интересно, что он положил в конверт!" В вагоне не утерпел, вскрыл: из конверта выпали пять сотенных. Сеид спрашивает: "Сколько подарил тебе Арамян!" Пятьсот рублей, отвечаю я и показываю ему конверт. Сеид расщедрился и тоже подарил мне пятьсот рублей". На эти деньги Миргабиб построил в Мардакянах красивую дачу, разбил сад.
К месту, хочу отметить, что одна из дочерей Миргабиба Сеидмамедова стала одной из первых военных летчиц Советского Союза. О ней слагали песни, ее фотографии публиковали все газеты и журналы, ее имя ходило из уст в уста. К тому же Зулейха-ханум была настоящей красавицей - огромные глаза, черные брови полумесяцем, пышные волосы. Ее белозубая улыбка завораживала сердца.
Зулейха окончила азербайджанский институт нефти и химии. Затем отправилась в Москву и поступила на штурманское отделение военно-воздушной академии имени Жуковского. Освоив полет на прославленных истребителях Яковлева, она получает звание военного летчика-истребителя. Во время учебы ее избирают депутатом в Московский совет.
С первого и до последнего дня Великой Отечественной войны она находилась на фронте, участвовала в многочисленных боевых операциях. Награждена 7 орденами: одним орденом Ленина, двумя орденами Трудового Красного Знамени, 2 орденами Славы, 2 орденами Отечественной войны второй степени, многими медалями. Конечно, об этом можно написать отдельное произведение. Тем более, что тема удивительной судьбы первой азербайджанской девушки - военной летчицы - не вмещается в рамки нашего повествования. Однако, мне кажется, что это краткое отступление будет интересно читателям.
...Одним из внезапно разбогатевших нефтепромышленников был также бинагадинец Салимов. Во время нефтяного бума он решил попытать счастья и начал бурить скважину на участке, доставшемся ему в наследство от отца и деда. Занял денег у родственников, потратил все, что имел в наличности, а нефти все нет и нет. Кроме того, каждый четверг надо было выплачивать жалованье рабочим. Как ни тяжело мне приходилось, им было еще тяжелее: полуголодные, они не разгибали спины по десять-двенадцать часов в сутки, копаясь в грязи, ворочая огромные бурильные станки... Владельцы соседних участков и промыслов то и дело посматривали в мою сторону, надеясь, что я наконец обанкрочусь и продам участок за копейки. Кое-кто даже предлагал ссуду на грабительских условиях. Наконец, я решил ехать в Петербург. Упаду к ногам царя, попрошу защиты. В селе у меня была лавка, я ее заложил. Оставил мастеру и рабочим денег на полтора месяца, напек себе в дорогу хлеба..." В те времена верующие мусульмане, отправляясь в дорогу, непременна брали с собой хлеб или высушенный лаваш, чтобы не питаться едой "гяуров" и не осквернить своего благочестия.
"Приехав в Баладжары, я купил билет и поднялся в вагон. Сижу и думаю: о аллах, что же со мной будет! Впереди зима, холода, чужая страна, незнакомые люди. Да станет ли меня кто слушать! У меня был хороший меховой полушубок. Я его с собой захватил. Повесил его возле окна, устроился поудобнее и гляжу на перрон, отправки дожидаюсь. Вдруг вижу, появился на платформе мой буровой мастер - весь в нефти. "Проклятье шейтану", - прошептал я, не веря своим глазам. Слышу, кто-то меня зовет. Высунулся из окна. И верно, мастер, не обманули меня глаза. Он кричит, руками как сумасшедший размахивает: "С тебя муштулуг, хозяин, скважина забила фонтаном". Я подхватился с места, выскочил из вагона и понесся к участку как угорелый. Опомнился только возле буровой. А там настоящее столпотворение: нефть течет, как селевой поток, с неба льет нефтяной дождь, вокруг теснятся фаэтоны, пролетки, арбы... Все меня поздравляют, каждый муштулуг требует. Владельцы промыслов, заводчики наперебой предлагают деньги, ссуду, клянутся в верной дружбе. А ведь еще вчера меня за версту обходили. Через час, запыхавшись, пришел мастер. И тут только я вспомнил, что оставил в вагоне меховое пальто, мафраши с хлебом, чемодан. Так они без меня до Петербурга и доехали..."
Салимов отстроил на Старой полицейской величественный особняк, два дома построил на Красноводской и Каменистой улицах. Было у него в городе еще несколько не менее привлекательных зданий. Все они отличаются внушительными размерами и красотой.
В конце XIX - начале XX века миллионеры в Баку плодились, словно грибы после дождя. Так что обо всех и не расскажешь. Хочу только упомянуть об одном очень богатом сураханском нефтепромышленнике, печально знаменитом далеко за пределами своего родного селения.
На участке некоего сураханца по имени Шыхы нашли богатейшие залежи нефти. Сураханская "белая" нефть очень ценилась на российском рынке. И стоила в два-три раза дороже.
Однако не только своим богатством прославился Шыхы. У него был удивительный кровожадный, человеконенавистнический нрав. В молодости он предводительствовал над шайкой гочу, да и, став миллионщиком, содержал при себе целый отряд вооруженных молодцов, готовых по одному его знаку убить человека, покуражиться над людьми. Шыхы держал в страхе всю округу. Он завел псарню, где откармливали огромных волкодавов. Эти страшные звери нередко нападали на прохожих, загрызали их насмерть, отчего Шыхы приходил в восторг. Вообще убить человека, особенно отца многодетного семейства, оставить детей сиротами, а женщин вдовами, погасить чей-то очаг, разорить чье-нибудь имение - было его излюбленным занятием.
Не случайно, когда Шыхы умер, это событие праздновали жители не только Сураханов, но и всех окрестных апшеронских селений.
Ненависть народа к насильнику и убийце была столь велика, что родственники усопшего поостереглись хоронить тело на сельском кладбище. Шыхы похоронили в его собственном дворе, да еще обнесли могилу железной оградой, к которой цепями приковали двух огромных псов.
Шыхы построил в Баку несколько доходных домов в четыре этажа, был у него роскошный дом в Мардакянах, ну и, конечно, поместье в Сураханах, где он проводил большую часть времени в "невинных" забавах.
Одним из бакинских миллионеров был ТУМАНЯН. Ему принадлежало высокое четырехэтажное здание напротив Губернаторского сада. Был он иранским подданным, однако имел многочисленные конторы по всей России. Музаффередин-шах, будучи проездом в Баку во время турне по Европе, останавливался в доме Туманяна. Вот как описывает сам шах Ирана свое двухдневное пребывание в Баку: "Поезд остановился, мы вышли из вагона, на станции нас приветствовало множество мусульман - были среди них тебризцы, дагестанцы. Караул парадного гарнизона стоял навытяжку, играла музыка. Мы прошли перед строем солдат, затем направились в заранее отведенную комнату; здесь находились уляма*, сеиды, купцы, всё люди Туманяна. На встречу с нами пожаловал со своей свитой наш консул Назимюльмюлью, резиденция коего находится в Тифлисе. Прошло некоторое время, и нам сообщили, что карета подана. Мы вышли из здания вокзала. Дул сильный хазри; он трепал флаги, вывешенные в нашу честь, задувал факелы и едва не свалил почетные ворота. Чувствовалось, что к нашему приезду здесь усиленно готовились. Несмотря н сильный ветер, на улице толпилось много мусульман и лиц иных национальностей.
______________ * Уляма - ученое духовенство.
От станции до резиденции мы прибыли за двадцать минут. Тротуар и улица перед величественным особняком были устланы дорогими коврами, само здание украшено флагами и светильниками. Все вокруг освещала иллюминация. Выйдя из кареты, мы стали подниматься по высокой лестнице. Здание четырехэтажное. Нас разместили на третьем этаже. Комнаты убраны по-европейски, украшены и увешаны очень красивыми и богатыми коврами. Меня встретили люди Туманяна. Поговорив с ними, я прошел в отведенные для нас апартаменты. Многих из прибывшей со мной свиты разместили в этом же доме.
На следующий день премьер-министр сообщил, что по приказу русского императора в Баку из Тифлиса на встречу со мной прибыл наместник Кавказа. Он ждет аудиенции. Я просил его пожаловать во дворец.
Наместник оказался весьма представительным, дородным мужчиной. После короткой беседы я убедился в его сметливости и остром уме.
В Баку у Шамси была жена-мусульманка. Он имел от нее двух сыновей и двух дочерей. В Москве он содержал вторую семью. Отец его русской жены Марии Павловны - был сенатором и человеком, приближенным к царской фамилии. С помощью тестя-сенатора и "черного золота в Баку все двери Москвы и Петербурга распахнулись перед вчерашним батраком настежь. Вскоре он построил на берегах Невы, неподалеку от Зимнего дворца, красивый особняк. Да и в Москве отгрохал для Марии дом с бассейном и оранжереей. Каждый год они отправлялись с женой в путешествие по городам Европы, подолгу жили на знаменитых курортах.
Зиму Шамси, как правило, проводил в Москве или Петербурге, заключал сделки с купцами, а к Новруз-байраму возвращался на родину, чтобы самолично проследить за отправкой нефти клиентам. Он приезжал в свое имение в Мардакянах и все дни проводил в кутежах и веселье, закатывал пиры закадычным друзьям, рассказывая им байки и анекдоты из жизни великосветского Петербурга. Часто устраивал званые обеды в своем бакинском доме. Тогда на центральном куполе взвивался штандарт, оповещая округу о том, что миллионер Асадуллаев просит пожаловать к себе друзей и родных на меджлис.
Старый буровой мастер, ветеран труда Мовсум-киши как-то рассказывал: "Была середина весны. Прошел Новруз-байрам. Я работал в саду своего родственника, Муртуза Мухтарова. Поливал цветы, взрыхлял землю лопатой, кормил птиц, в развешенных по саду в клетках и певших на сотню голосов. Рядом, в небольшом открытом загоне, резвились джейраны и маралы. Казалось, все - и цветы, и птицы, и звери - приветствуют весну. Ко мне подошел нукер и сказал, что Муртуз-ага просит вас пожаловать к нему. Я поднялся на застекленную веранду. Муртуз Мухтаров говорит мне:
"Сынок, Ага Шамси из Московии вернулся, он на своей даче сейчас. Сходи к штукатурщику уста-Месмели, пускай заглянет ко мне вечерком. Наведаемся к Ага Шамси. Уста-Месмели - человек словоохотливый, с ним в компании не скучно".
Словом, собрались мы и пошли вечером к Асадуллаеву. Он играл в нарды. Принял нас сердечно, велел приготовить чай. Настроение у него, однако, было подавленное. Таким мы его никогда не видели. Какой-то пароход, приближаясь к берегу, дал гудок. Уста-Месмели сказал: "Ага Шамси, это твой пароход. Слышь, свистит, словно тебя окликает. Я этот свист среди тысячи других отличу. Пароход, если мне память не изменяет, на имя твоего сыночка старшего, дай ему аллах здоровья...".
Небольшая деталь: рассказывают, будто Шамси был неравнодушен к пароходным гудкам, поэтому сирены на всех его судах и баркасах изготавливали по специальному заказу. Однажды он продавал старый пароход. Клиент, пытаясь сбить цену, говорит: побойся аллаха, Шамси-ага, пароход-то старый. Шамси обиделся: при чем здесь пароход, ты послушай, какой у него гудок - за тысячу верст слышно. .,
Как ни странно, но слова уста-Месмели окончательно испортили Асадуллаеву настроение. Он вскочил с места и в ярости забегал по комнате: "Это не мой пароход, нет у меня теперь никаких пароходов. И сам я разорен, дотла разорен зловредными людьми, чтоб им пусто было, - он швырнул на пол папаху и 'принялся ругать своего старшего сына. - Чтоб тебе белого света не увидеть! Чтоб я вас вместе с матерью своими руками в землю закопал! Разорили меня, мерзавцы!"
Он поперхнулся и закашлял. Мы усадили его и принялись успокаивать.
Дело в том, что старший сын Шамси и его первая жена-мусульманка часто устраивали ему сцены, требуя оставить русскую жену. Видя, что уговорами тут не поможешь, они принялись всячески вредить ему. Немного отдышавшись, Шамси рассказал Муртузу Мухтарову следующее: "Ага Муртуз, послушай, что мне этот щенок подстроил. Ты знаешь, что каждую осень я заключаю сделки с тамошними купцами на поставку нефти. Прошлой осенью, оформив договора, я послал сюда управляющему телеграмму, мол, купи столько-то тысяч пудов нефти и храни в амбарах. Осенью-то нефть в Баку дешевле молока. Бери - не хочу. Когда телеграмму принесли в контору, управляющий находился в отлучке. И телеграмма попала в руки моего балбеса Мирзы. Он ее прочел и, сговорившись со старой чертовкой (Шамси имел в виду свою первую жену), спрятал. А за неделю до моего приезда вместе с матушкой отбыл в Хорасан - грехи замаливать, чтоб им оттуда не вернуться! Это, значит, чтоб мне под горячую руку не попасть. Ух, я бы его своими руками придушил, змееныша... Приезжаю я и говорю управляющему: вот тебе договора, грузи нефть на пароходы и отправляй в Россию, клиенты заждались. А он на меня глаза пялит: какую такую нефть, я ничего не знаю. Осенью от вас указаний на сей счет не было, вот я и не произвел закупки. Как не было! А моя телеграмма!! Не получал я, отвечает, никакой телеграммы. Проверили мы почту и обнаружили, что телеграмма попала в руки Мирзы. Это они мне за Марию мстят... - Асадуллаев принялся вдруг рыдать. - Что же мне теперь делать! Нефть-то в несколько раз подорожала. Чтобы расплатиться с клиентами, мне придется продать все свои промысла и пароходы. Да я и то уже почти все продал: суда, баркасы, завод... Разорен, разорен... Вот только эта дача осталась да дома в городе. Но и они скоро уплывут из рук. Лучше бы мне умереть, чем дожить до этого дня..."
Он вдруг зашатался и рухнул на пол, потеряв сознание.
Мы всполошились, забегали, послали за доктором в Баку..."
Дочь Мусы Нагиева, Умулбени, была невесткой Шамси, женой его старшего сына. Муса не допустил разорения свата, поддержал его в черный день. Он сам заплатил по векселям, закупил и отправил клиентам Шамси нефть, сохранив за Асадуллаевым его дома, дачу и большое гумно в Сураханах. По совету Фатуллы-бека Рустамова на деньги все того же Нагиева Шамси заложил на своем участке в Сураханах несколько буровых скважин. Вскоре одна из них забила мощным фонтаном. Нефтяной поток превратил окрестности в море, причем, нефть была высшего качества, сураханская. Клиенты повалили к Шамси гурьбой. В день скважина выдавала по десять тысяч тонн нефти. Она вошла в историческую летопись нефтедобывающей промышленности Баку, наряду с другими знаменитыми скважинами и фонтанами, - на ее месте даже заложили памятный камень.
СЕИД МИРБАБАЕВ также был одним из тех бакинцев, кому нефть принесла неожиданное богатство. Сеид - знаменитый певец-ханенде, весьма популярный в народе и среди местной знати. Его наперебой приглашали на свадьбы и меджлисы, одаривая богатыми подарками, деньгами. В Варшаве его голос записали на граммофонные пластинки, и пластинки эти расходились по дорогой цене. Гаджи Зейналабдин часто наказывал: "Смотри, Ага, береги свой голос, это божий дар, его ни за какие деньги не купишь..."
Пригласили, как-то Сеида с музыкантами на богатую свадьбу. Родители женили единственного сына, поэтому постарались вовсю. Сеида, всякое повидавшего на своем веку, ошеломил наплыв именитых гостей нефтепромышленников, купцов, пароходовладельцев, землевладельцев, щеголявших друг перед другом роскошью наряда, обилием золота и драгоценных камней и щедростью шабаша*. После каждой песни Сеида они буквально осыпали его и музыкантов дождем из золотых монет и ассигнаций.
______________ * Шабаш - деньги, которые швыряют на свадьбе танцорам и музыкантам.
Спев величальную в честь жениха, заворожив гостей прекрасным голосом и мастерством исполнения мугамов, ханенде исполнил здравицу в честь дяди новобрачного по отцовской линии:
Хорош бутон у розы золотой,
Коснись ее ты ласковой рукой,
Семью создай, удвой ее, утрой...
Жених, с желанной свадьбою тебя!
Плывет, как пава, по морю ладья,
Пусть нас одарят жениха дядья,
Благословен твой брат и вся родня!
Жених, с желанной свадьбою тебя!
Дядя жениха помахал в воздухе двумя пятисотенными ассигнациями, чтобы раззадорить других родственников, и, обойдя зал, сунул деньги в бубен.
Мирбабаев затянул с еще большим вдохновением:
Прекрасен май - цветущая пора,
Свекрухи брат, не пожалей добра.
Да славятся отец твой, мать, сестра...
Жених, с желанной свадьбою тебя!
Дядя жениха, - в богатом наряде, опоясанный золотым поясом, весь увешанный золотым оружием и золотыми медальонами, усыпанными бриллиантами и рубинами, - в восторге кричит ханенде: "Сеид, дарю тебе скважину в местечке "Бала шоранлыг", доставшемся мне в наследство от бабушки (будто в отместку дяде жениха по отцовской линии). Бурить там еще не закончили, но это я все беру на себя. Забьет фонтан - станешь миллионщиком. А пока, да упокоит аллах твоих предков, спой еще одну величальную, разбереди душу!"
После такого подарка Сеид запел, как соловей. Поднес правую руку к уху, сверкнул крупным бриллиантом на безымяином пальце (ханенде был редким знатоком драгоценностей и их страстным коллекционером) и залился немыслимыми руладами на невообразимо высоких нотах. Весь меджлис ахнул от восхищения. Шабаш посыпался в бубен певца осенним листопадом.
Надолго запомнили эту свадьбу гости. Запомнил ее и Сеид Мирбабаев, потому что вскоре после этого его скважина в "Бала шоранлыг" дала большую нефть, залила окрестности золотым потоком и вмиг сделала певца Сеида миллионером Сеид-агой.
Интересно, что, разбогатев, Сеид Мирбабаев стал стесняться своей прежней профессии. Дело дошло до того, что он скупал свои пластинки, записанные в Варшаве, и разбивал их вдребезги, дабы ничто не напоминало о его прошлом и не умаляло солидности нынешнего положения.
Кстати, в связи с граммофонными записями Сеида Мирбабаева мне вспоминается еще одна история. Думаю, она будет интересна читателям.
После Сеида Мирбабаева в Варшаву для записи пригласили карабахского ханенде Сеида. Его голос также пришелся по душе любителям народной музыки, и они записали пластинку. Узнав, что певца зовут Сеид, варшавяне страшно удивились: как так, у нас уже есть пластинка человека по имени Сеид. Что же это получается - он Сеид и ты Сеид! Думали, думали и придумали: чтобы различить их, второго Сеида нарекли Шушинским. Под этим именем он и прославился в народе.
Ну, а Сеид Мирбабаев, став обладателем миллионов, преисполнился сознанием собственной значительности и решил приобрести дом Арамяна на набережной. Чтобы не отставать от других тузов.
Арамян однажды проиграл этот дом в карты. Дело произошло следующим образом: увлекся игрой в клубе и просадил все состояние, а потом сгоряча поставил на карту последнее, что у него было: дом-красавец. Когда и дом уплыл из рук, Арамян чуть было не застрелился. Неизвестно, чем бы дело кончилось, если бы знакомые не послали весточку жене миллионера. Знали, что она чрезвычайно привязана к мужу и может уберечь его от крайности. Двери зала вдруг распахнулись, в комнату вошла женщина с небольшим чемоданчиком в руках и, приблизившись к Арамяну, негромко сказала: "Я слышала, что тебя постигла неудача. Можешь проиграть и это, только не падай духом, дорогой..."
Открыл Арамян чемоданчик, а там драгоценности фамильные - золото, бриллианты, пояса золотые и прочее. Жена, значит, последнее принесла, чтобы поднять ему дух. Воспрял он и вновь засел за карты. А к утру отыграл и свой дом, и все состояние.
...В летнем и зимнем клубах каждый вечер шла азартная игра. В карты проигрывались целые состояния, земельные участки, дома, заводы, промысла... Иной богатей становился банкротом, а мошенник без гроша в кармане владельцем большого завода или шикарного особняка...
Одним из известных в городе игроков был, к примеру, Гаджи Гаджиага оглы Юсифага. Этот недалекий человек, все дни проводивший в кутежах и обжорстве, просадил как-то за одну ночь огромную сумму денег и несколько домов. Ему советовали остановится, не играть более, но азарт пересилил доводы рассудка, и уже через десять минут он проиграл многотысячное владение со всем движимым и недвижимым имуществом.
Хорошо еще, что жена Юсифаги, по совету родственников, наняла адвоката и перевела на свое имя четырехэтажное здание по Набережному проспекту (просп.Нефтяников), пока муж и его не проиграл в карты.
Были у Юсифаги дружки по имени Даглы Аббас и Малбаш Юсиф, тоже заядлые игроки и, к тому же ловкачи. Едва у Юсифаги заведутся деньжонки, как они отвозят его в Новханы, Пиршаги, приглашая на кутабы из верблюжатины или джыз-быз, а после пирушки обчищают до последней копейки. В конце концов Юсифага спускает все деньги. Прослышав о его бедственном положении, один из друзей покойного отца вызывает Юсифагу к себе и говорит:
"Когда твой отей умирал, он завещал передать тебе, что в случае банкротства у тебя остается один выход - покончить жизнь самоубийством, чтобы избежать позора". "Это как - повеситься что ли!". "Да! В большой комнате отцовского дома, на крючке для люстры".
Отчаявшись, Юсифага решил исполнить завещание отца. Влез на стол, просунул голову в петлю. Но крючок оборвался, а из дыры в потолке на голову неудачливого самоубийцы упали два кисета, полные золота. Юсифага воспрял духом и... отправился в казино. Спустя немного времени, золото уплыло у него из рук, и бывший толстосум стал настоящим нищим.
Были в городе и профессиональные остряки-балагуры, которых специально приглашали на меджлисы, дабы потешить гостей, и среди них не последнее место занимал Шёну-оглы Абдулла. Правда, однажды с ним приключился конфуз. Пригласил его как-то один из местных богатеев съездить за компанию в Кербелу - свершить паломничество. "Вдвоем в дороге веселее будет". Купил ему коня, снаряжение необходимое. И дал какой-то мешок. Это спрячь под седлом, отдашь в Кербеле.
Доехали они до Кербелы. Богатей спрашивает про свой мешок. Шёну-оглы отвечает, что мешок пуст. "Очень уж вкусный был говут* . Я его потихоньку ел всю дорогу". "Как это ел!!" - вытаращился спутник Абдуллы. - Ты хоть соображаешь, что ты говоришь!" "А что такое!" "Так ведь это кости моего покойного батюшки, я их измельчил в ступе и насыпал в мешок. Хотел здесь, в Кербеле, купить земли для могилы и закопать прах отца". В общем, Шёну-оглы едва ноги унес от разъяренного богача. "Эка чудак! - рассказывал он после знакомым, - я же еще и виноват. Откуда мне знать, что было в этом проклятом мешке. Предупредил бы заранее..."
______________
* Говут - измельченная жареная пшеница или горох.
...Став миллионером. Сеид Мирбабаев решил купить особняк не хуже тагиевского дворца. Отправился он к Гаджи Зейналабдину за советом: так, мол, и так, хочу дом приобрести. Тот отвечает: у меня в Баку много домов, выбирай любой. Кроме, конечно, отцовского да того, в котором моя семья проживает. Сеид благодарит Тагиева: спасибо, Гаджи, я на ваши дома не зарюсь... Гаджи Зейналабдин, поразмышляв, предложил: "В таком случае я дам тебе письмо, отправляйся в Тифлис. Арамян продает свой дом на набережной, может, тебе удастся его купить. Хороший дом, ничуть не хуже моего. Да я и сам сколько лет там прожил, пока свой дом не отстроил. После в моей квартире Ага Муса жил со своими домочадцами". Вместе с Сеидом Тагиев отправил в Тифлис бухгалтера-счетовода Миргабиба Сейидмамедова, чтобы тот помог певцу-миллионеру при оформлении покупки. Кроме того, он дал Сеиду еще одно письмо - в канцелярию наместника. "Пойдешь на прием к наместнику и скажешь ему, что хочешь стать попечителем Горийской семинарии, готов оказывать сему заведению всяческую материальную помощь. Эта нужное дело: во-первых, уважение к тебе будет соответственное со стороны властей, во-вторых, мы сможем посылать в семинарию побольше детей мусульман. Я именно из-за этого и взял попечительство над бакинской технической школой. Пришли ко мне как-то из учебного округа и говорят: здание школы три года стоит недостроенным, не хватает тридцати тысяч рублей. Я отвечаю: даю все сорок тысяч и беру попечительство над школой. И на Коммерческое училище у меня ушло едва не девяносто тысяч рублей. Ага Муса по моему совету взял попечительство над реальным училищем. Сейчас там половина школьников - мусульмане..."
В общем, сделал Сеид так, как наказывал Гаджи. Побывал у наместника, взял под свое покровительство Горние чую семинарию. В Тифлисе эта новость стала событием, о бакинском миллионере в те дни писали все газеты, расхваливая его щедрость. Словом, Гаджи Зейналабдин в самую точку попал.
Арамян встретил гостей радушно, велел слугам перевезти их чемоданы из гостиницы в свой особняк. Мол, негоже людям Гаджи по гостиничным номерам скитаться - сие для меня оскорбительно. Гаджи для меня - все равно что брат родной.
Он устроил в честь бакинцев званый обед, повез их осматривать достопримечательности Тифлиса и вообще оказал чрезвычайное гостеприимство. Узнав о цели визита, он сказал: я хотел это здание продавать, а после раздумал. Однако Гаджи Зейналабдину я отказать не могу. Цену дому я положил триста тысяч. Ради Гаджи готов скинуть еще пятьдесят.
Сеид Мирбабаев, не торгуясь, извлек из кармана чековую книжку и выписал чек на четверть миллиона.
Прощаясь, Арамян дал Миргабибу два конверта: "Этот конверт передашь своему хозяину. А это тебе".
Миргабиб рассказывал: "Я ужасно переполошился: интересно, что он положил в конверт!" В вагоне не утерпел, вскрыл: из конверта выпали пять сотенных. Сеид спрашивает: "Сколько подарил тебе Арамян!" Пятьсот рублей, отвечаю я и показываю ему конверт. Сеид расщедрился и тоже подарил мне пятьсот рублей". На эти деньги Миргабиб построил в Мардакянах красивую дачу, разбил сад.
К месту, хочу отметить, что одна из дочерей Миргабиба Сеидмамедова стала одной из первых военных летчиц Советского Союза. О ней слагали песни, ее фотографии публиковали все газеты и журналы, ее имя ходило из уст в уста. К тому же Зулейха-ханум была настоящей красавицей - огромные глаза, черные брови полумесяцем, пышные волосы. Ее белозубая улыбка завораживала сердца.
Зулейха окончила азербайджанский институт нефти и химии. Затем отправилась в Москву и поступила на штурманское отделение военно-воздушной академии имени Жуковского. Освоив полет на прославленных истребителях Яковлева, она получает звание военного летчика-истребителя. Во время учебы ее избирают депутатом в Московский совет.
С первого и до последнего дня Великой Отечественной войны она находилась на фронте, участвовала в многочисленных боевых операциях. Награждена 7 орденами: одним орденом Ленина, двумя орденами Трудового Красного Знамени, 2 орденами Славы, 2 орденами Отечественной войны второй степени, многими медалями. Конечно, об этом можно написать отдельное произведение. Тем более, что тема удивительной судьбы первой азербайджанской девушки - военной летчицы - не вмещается в рамки нашего повествования. Однако, мне кажется, что это краткое отступление будет интересно читателям.
...Одним из внезапно разбогатевших нефтепромышленников был также бинагадинец Салимов. Во время нефтяного бума он решил попытать счастья и начал бурить скважину на участке, доставшемся ему в наследство от отца и деда. Занял денег у родственников, потратил все, что имел в наличности, а нефти все нет и нет. Кроме того, каждый четверг надо было выплачивать жалованье рабочим. Как ни тяжело мне приходилось, им было еще тяжелее: полуголодные, они не разгибали спины по десять-двенадцать часов в сутки, копаясь в грязи, ворочая огромные бурильные станки... Владельцы соседних участков и промыслов то и дело посматривали в мою сторону, надеясь, что я наконец обанкрочусь и продам участок за копейки. Кое-кто даже предлагал ссуду на грабительских условиях. Наконец, я решил ехать в Петербург. Упаду к ногам царя, попрошу защиты. В селе у меня была лавка, я ее заложил. Оставил мастеру и рабочим денег на полтора месяца, напек себе в дорогу хлеба..." В те времена верующие мусульмане, отправляясь в дорогу, непременна брали с собой хлеб или высушенный лаваш, чтобы не питаться едой "гяуров" и не осквернить своего благочестия.
"Приехав в Баладжары, я купил билет и поднялся в вагон. Сижу и думаю: о аллах, что же со мной будет! Впереди зима, холода, чужая страна, незнакомые люди. Да станет ли меня кто слушать! У меня был хороший меховой полушубок. Я его с собой захватил. Повесил его возле окна, устроился поудобнее и гляжу на перрон, отправки дожидаюсь. Вдруг вижу, появился на платформе мой буровой мастер - весь в нефти. "Проклятье шейтану", - прошептал я, не веря своим глазам. Слышу, кто-то меня зовет. Высунулся из окна. И верно, мастер, не обманули меня глаза. Он кричит, руками как сумасшедший размахивает: "С тебя муштулуг, хозяин, скважина забила фонтаном". Я подхватился с места, выскочил из вагона и понесся к участку как угорелый. Опомнился только возле буровой. А там настоящее столпотворение: нефть течет, как селевой поток, с неба льет нефтяной дождь, вокруг теснятся фаэтоны, пролетки, арбы... Все меня поздравляют, каждый муштулуг требует. Владельцы промыслов, заводчики наперебой предлагают деньги, ссуду, клянутся в верной дружбе. А ведь еще вчера меня за версту обходили. Через час, запыхавшись, пришел мастер. И тут только я вспомнил, что оставил в вагоне меховое пальто, мафраши с хлебом, чемодан. Так они без меня до Петербурга и доехали..."
Салимов отстроил на Старой полицейской величественный особняк, два дома построил на Красноводской и Каменистой улицах. Было у него в городе еще несколько не менее привлекательных зданий. Все они отличаются внушительными размерами и красотой.
В конце XIX - начале XX века миллионеры в Баку плодились, словно грибы после дождя. Так что обо всех и не расскажешь. Хочу только упомянуть об одном очень богатом сураханском нефтепромышленнике, печально знаменитом далеко за пределами своего родного селения.
На участке некоего сураханца по имени Шыхы нашли богатейшие залежи нефти. Сураханская "белая" нефть очень ценилась на российском рынке. И стоила в два-три раза дороже.
Однако не только своим богатством прославился Шыхы. У него был удивительный кровожадный, человеконенавистнический нрав. В молодости он предводительствовал над шайкой гочу, да и, став миллионщиком, содержал при себе целый отряд вооруженных молодцов, готовых по одному его знаку убить человека, покуражиться над людьми. Шыхы держал в страхе всю округу. Он завел псарню, где откармливали огромных волкодавов. Эти страшные звери нередко нападали на прохожих, загрызали их насмерть, отчего Шыхы приходил в восторг. Вообще убить человека, особенно отца многодетного семейства, оставить детей сиротами, а женщин вдовами, погасить чей-то очаг, разорить чье-нибудь имение - было его излюбленным занятием.
Не случайно, когда Шыхы умер, это событие праздновали жители не только Сураханов, но и всех окрестных апшеронских селений.
Ненависть народа к насильнику и убийце была столь велика, что родственники усопшего поостереглись хоронить тело на сельском кладбище. Шыхы похоронили в его собственном дворе, да еще обнесли могилу железной оградой, к которой цепями приковали двух огромных псов.
Шыхы построил в Баку несколько доходных домов в четыре этажа, был у него роскошный дом в Мардакянах, ну и, конечно, поместье в Сураханах, где он проводил большую часть времени в "невинных" забавах.
Одним из бакинских миллионеров был ТУМАНЯН. Ему принадлежало высокое четырехэтажное здание напротив Губернаторского сада. Был он иранским подданным, однако имел многочисленные конторы по всей России. Музаффередин-шах, будучи проездом в Баку во время турне по Европе, останавливался в доме Туманяна. Вот как описывает сам шах Ирана свое двухдневное пребывание в Баку: "Поезд остановился, мы вышли из вагона, на станции нас приветствовало множество мусульман - были среди них тебризцы, дагестанцы. Караул парадного гарнизона стоял навытяжку, играла музыка. Мы прошли перед строем солдат, затем направились в заранее отведенную комнату; здесь находились уляма*, сеиды, купцы, всё люди Туманяна. На встречу с нами пожаловал со своей свитой наш консул Назимюльмюлью, резиденция коего находится в Тифлисе. Прошло некоторое время, и нам сообщили, что карета подана. Мы вышли из здания вокзала. Дул сильный хазри; он трепал флаги, вывешенные в нашу честь, задувал факелы и едва не свалил почетные ворота. Чувствовалось, что к нашему приезду здесь усиленно готовились. Несмотря н сильный ветер, на улице толпилось много мусульман и лиц иных национальностей.
______________ * Уляма - ученое духовенство.
От станции до резиденции мы прибыли за двадцать минут. Тротуар и улица перед величественным особняком были устланы дорогими коврами, само здание украшено флагами и светильниками. Все вокруг освещала иллюминация. Выйдя из кареты, мы стали подниматься по высокой лестнице. Здание четырехэтажное. Нас разместили на третьем этаже. Комнаты убраны по-европейски, украшены и увешаны очень красивыми и богатыми коврами. Меня встретили люди Туманяна. Поговорив с ними, я прошел в отведенные для нас апартаменты. Многих из прибывшей со мной свиты разместили в этом же доме.
На следующий день премьер-министр сообщил, что по приказу русского императора в Баку из Тифлиса на встречу со мной прибыл наместник Кавказа. Он ждет аудиенции. Я просил его пожаловать во дворец.
Наместник оказался весьма представительным, дородным мужчиной. После короткой беседы я убедился в его сметливости и остром уме.