Страница:
Гаджи Зейналабдин велел отвести в баню и купить уста Мураду новую одежду. Вечером старые друзья сидели в кабинете миллионера Тагиева и беседовали по душам. Мурад рассказал о своих злоключениях и попросил помощи.
"Вот что, уста Мурад, устрою-ка я тебя в мануфактурную лавку, будешь хозяином".
"Аллах с тобой, Гаджи, - отмахив ся уста Мурад, - я с таким делом не справлюсь".
"Справишься, - смеется Гаджи. - Приказчики будут работать, а ты себе знай присматривай. Хозяином быть легче всего, тебе не дома строить...". На том и порешили.
Один русский инженер вспомин "Встретил я как-то Гаджи Зейналабдина Тагиева. Он недавно из Парижа вернулсяю Я его спрашиваю, каковы впечатления от заморских краев. А он отвечает: "А, киши" ехали мы по Парижу в фаэтоне, рядом со мной переводчик. Нам надо направо поворачивать, а извозчик поворотил коней налево. Ну, я его и ткнул легонько зонтиком в спину, а затем объясняю знаками, что нам в другую сторону. И вдруг, что бы вы думмали? Этот извозчик останавливает свой фаэтон прямо посередине проспекта, спрыгивает с козел и принимается что-то орать на всю улицу, оживленно при этом жестикулируя. Я поворачиваюсь к переводчику и прошу растолковать мне, что вызвало столь яростный гнев у почтенного парижанина. Переводчик объяснил мне, что фаэтонщика рассердил пренебрежительный жест зонтиком. Он посчитал это за оскорбление. Если тебе есть что сказать, говори на человеческом языке. И тут только я все понял. Понял и, честно говоря, устыдился. У нас-то простолюдина можно и тычком наградить, и оскорбить, а он поклонится и еще спасибо скажет... А там... И подумал я тогда: будь и у наших людей такая гордость, насколько бы мы ли счастливее.
Вы знаете, после этого разговора мое уважение к Тагиеву - этому неграмотному, за всю свою жизнь не прочитавшему и пяти строк старику, который едва мог говорить по-русски, - возросло во сто крат. Он делился со мной впечатлениями не от роскоши парижских гостиниц и ресторанов, сияния аристократических салонов и блеска театральных залов. Он говорил со мной о гордости, человеческом достоинстве и правах человека".
Художник Амир Гаджиев рассказывает, что Тагиев привез из Европы несколько полотен известных западных живописцев, которые он приобрел за большие деньги. Кроме того, по его заказу Айвазовский написал несколько картин, одна из них - композиция под названием "Босфор" (на русском она называлась "Принцевые острова"). В 1921 году она бесследно исчезла. Другой морской пейзаж - он называется "Корабль попавший в шторм" - находится в данное время в музее изобразительных иску имени Р. Мустафаева в Баку.
Учитель Алимамед Мустафаев рассказывал, что братья Оруджевы выставили в витрине своего магазина на Николаевской улице две небольшие картины. Одна изображала Биби-Эйбатскую мечеть, другая - "У родника" - свершение намаза неким пожилым мусульманином в лесу, у небольшого источника. Первая картина стоила пятьсот рублей, вторая - триста. Оба полотна нарисовал известный журналист и редактор Алибек Гусейнзаде. На одной из учительских вечеринок Габиббек Махмудбеков говорит: видать, плохи дела у Алибека, если он продает свои собственные картины. Давайте скинемся по червонцу и купим картину "У родника", а после бросим жребий. Кому повезет, тот и станет ее обладателем. Так и сделали. Произведение же, изображавшее мечеть, решил купить английский консул в Баку Мак Доннел. Он хотел увезти картину с собой в Лондон как память о Кавказе. Зайдя в магазин, он уплатил за картину и попросил приказчика прислать полотно завтра утром в крепость -там тогда помещалось английское консульство. Об этом в тот же вечер узнал Гаджи Зейналабдин Тагиев. Он отправил пятьсот рублей и попросил прислать картину к нему... "Только с одним условием: чтобы автор картины ничего не знал. Алибек Гусейнзаде - редактор газеты "Хаят" и журнала "Фиюзат", я плачу ему жалованье, от меня он денег не примет. Что же касается изображения Биби-Эйбатской мечети, то пусть картина лучше останется в Баку. Что англичанам до наших мечетей! Вон эмир Бухары, испросив дозволения у царя, построил в самом сердце Петербурга мусульманскую мечеть, да и мы, состоятельные люди Баку, ему в этом благородном деле содействие оказали. Или взять Муртуза Мухтарова: во Владикавказе соорудил превосходную мечеть с двумя минаретами. А мы позволяем, чтобы изображения наших святынь уплывали за границу. Нехорошо...".
Дочь Тагиева - Сара рассказывала:
"Папа давал нам в месяц пять рублей на мелкие расходы. Причем, завел для этого особую тетрадь: мы ходили в контору, расписывались и получали свои деньги. Видно, таким образом он приучал нас к порядку. Однажды прислуга повела меня, сестру Лейлу и брата Магомета на морскую прогулку. Мы сели на пароход "Або". Служанка разговаривала с капитаном, а мы прогуливались по палубе. Магомет, указав на стекло иллюминатора, сказал: "Видите, какое оно толстое. Его никто не сможет сломать". В меня вдруг вселился бес, и я заспорила: "А вот и сломаю". Поспорили на коробку шоколада. Подняв с палубы какую-то железную болванку, я что было силы запустила в иллюминатор. Окно, конечно же, разлетелось вдребезги. Капитан и служанка, испугавшись, подбежали к нам. Я стояла немного испуганная, но счастливая, что выиграла спор с братом. На следующий день меня вызвали в кабинет отца. "Кто сломал иллюминатор на "Або"? - нахмурившись, спросил он меня. "Я... Мы заспорили с Магометом...". "А кто вставит стекло?". Я пожала плечами: "Не знаю". Отец заворчал: "Ломать ты можешь, а вот кто будет расплачиваться за твою шалость, не знаешь". Я ответила, что стекло, вероятно, не так уж дорого стоит и что мы могли бы вставить его за свой счет. "Вот именно, - оживился отец, - твой месячный пай пойдет на ремонт иллюминатора. Брат и сестра получат, как обычно, по пять рублей, а ты нет. Иди в свою комнату".
"Отцу сообщили, что некий юноша, окончивший гимназию, пошел со своей невестой в театр, причем, девушка была без чадры. Местный гочу Бешир-бек пригрозился убить обоих. Отец пригласил к себе градоначальника и рассказал ему об этом деле, попросив защитить влюбленных. Градоначальник всыпал гочу по первое число и взял с него обязательство не трогать молодых людей".
Народный артист республики Сидги Рухулла рассказывал, что однажды всех актеров вызвал к себе Гаджи Зейналабдин Тагиев. "Я посылаю вас в Иран, начал Тагиев, - сам шах Ирана просил об этом. Все расходы беру на себя. Да и о семьях ваших позабочусь, пока вы в Иране будете, чтобы они ни в чем не нуждались. Я заказал у французского портного каждому из вас по два костюма, идите и снимите мерки. Кроме того, получите у казначея деньги на туфли и нижнее платье. И нечего смущаться, я знаю, каковы у вас заработки. А там нам нельзя лицом в грязь ударить. Ведите себя достойно...".
Гаджи Зейналабдин Тагиев скончался 1 сентября 1924 года в возрасте 105 лет на своей мардакянской даче. 4 сентября его похоронили, в соответствии с собственным его завещанием, у ног известного бакинского ахунда - Моллы Абутураба.
Мирза Ахунд Абу Тураби был прогрессивным человеком своего времени. Он окончил высшую духовную школу в Багдаде, в совершенстве знал арабский, персидский, турецкий, русский языки. Выступал с многочисленными статьями на страницах азербайджанских газет и журналов, являлся автором книг по истории и философии религии, в частности, такого известного в мусульманском мире исследования, как "Причины раскола ислама", в котором он подверг резкой критике разделение верующих на суннитов и шиитов. Мирза Ахунд Абу Тураби был поборником просвещения, приветствовал любые прогрессивные начинания в этой области. По его инициативе в родном селении Амираджанах была открыта первая женская моллахана, а также первая русско-татарская светская школа, где он сам преподавал математику, географию, естественные науки. Гаджи Зейналабдин Тагиев очень уважал Ахунда Абутураба, прислушивался к его советам и наставлениям. А о его завещании есть несколько легенд. Одна из них гласит:
"Тагиев сам рассказывал, что ехал как-то в роскошной карете на свою дачу в Мардакя-ны. Настроение, мол, у меня самое веселое, дела идут преотлично. Вдруг вижу из окна: едет Ахунд Абутураб ага в своем стареньком фаэтоне. Я остановил карету, приказал извозчику пригласить Ахунда пересесть в мой экипаж. Едем мы с ним и мирно беседуем о том, о сем. Я спрашиваю: "Ага, как ты думаешь, богатство может выскользнуть у меня из рук?". Абутураб ага отвечает: "Гаджи, ты ездил в саму Мекку, совершил паломничество; тебе небезызвестны превратности судьбы. Если аллах пожелает, он в мгновение ока лишит тебя всего состояния. Так что больше думай о вечном...". Когда в двадцатые годы, после национализации моих фабрик, промыслов и дворцов, я переехал на постоянное местожительство в свою мар-дакянскую дачу, я вспомнил о словах незабвенного Абутураба аги и понял: то, что знал его мизинец, не знает и моя голова. Потому я и завещаю похоронить меня у его ног".
В похоронах Тагиева принимало участие множество людей. Газета "Бакинский рабочий" поместила следующее объявление:
"Кончина 3. А. Тагиева. 1 сентября скончался в Мардакянах от воспаления легких на 105 году жизни Зейнал Абдин Тагиев. Покойный был известен как один из крупных промышленников и финансистов и большой филантроп". После установления Советской власти в Азербайджане, почтенному старцу, так много сделавшему для родного города, предложили самому выбрать любое место, где бы он хотел жить. Гаджи остановился на своем любимом доме в Мардакянах, где и прожил остаток своих дней.
В свое время на месте захоронения Ахунда Абутураба Муртуз Мухтаров воздвиг красивый мавзолей. Однако впоследствии могила Тагиева, 6ыла разрушена, мавзолей пришел в запустение.
Даже при беглом обзоре дореволюционной печати становится ясным, сколь великое множество добрых и благородных дел совершил Гаджи Зейналабдин Тагиев при жизни. Он протягивал руку помощи не только своим соплеменникам и согражданам. Он помогал интеллигенции в Иране и Индии, Египте и Турции. Когда, к примеру, газета "Хаблул метин", выходящая в Индии, из-за материальных затруднений была вынуждена приостановить свое издание, Тагиев помог ей встать на ноги, ссудив значительную сумму.
Назову лишь некоторые суммы его пожертвований с благотворительными целями из того огромного списка, что мне известен:
на здание мусульманского благотворительного общества в Петербурге - 11 тысяч рублей; на обучение и воспитание армянских детей-сирот - 3 тысячи рублей; для женской русской школы "Святая Нина" - 5 тысяч рублей; на ремонт мечетей Кавказа и Дагестана - 5 тысяч рублей; для ограждения и благоустройства бакинского кладбища - 5 тысяч рублей; на ремонт Астраханской мечети - 5 тысяч рублей; в помощь школе "Саадат" - 5 тысяч рублей; на строительство здания медресе в Тегеране - 55 тысяч рублей, для ремонта школы "Сафа" - 500 рублей; для детей-сирот, для больных женщин и вдов - 8 тысяч 500 рублей; для коммерческого училища, для обучения мусульманских ребятишек - 50 тысяч рублей и т. д. и т. п. И это лишь незначительная часть его пожертвований. Нариман Нариманов еще в 1900 году написал брошюру, посвященную жизни, деятельности Гаджи Зейналабдина Тагиева и его заслугам перед отечеством, где особо отмечал, что "доблестный Гаджи израсходовал на благо нации и своего народа более миллиона рублей"*.
______________ * Рукописный фонд АН Азербайджана, инвентарный номер 5105.
Одним из известных бакинских миллионеров был АГА МУСА НАГИЕВ. В отличие от Тагиева, это был беспощадный, жестокий эксплуататор, к тому же, очень скупой, прижимистый. Этот никогда не бросал денег "на ветер". Его состояние было ничуть не меньше тагиевского, скорее наоборот. В последние предреволюционные годы капитал Гаджи Зейналабдина равнялся от силы пяти-шести миллионам, тогда как состояние Мусы Нагиева оценивалось в семьдесят миллионов золотых рублей. При упоминании имени Ага Мусы вспоминается бальзаковский Гобсек. Это своеобразный восточный вариант западного капиталиста-стяжателя... Миллионер Ага Муса был довольно оригинальной, даже "легендарной" личностью. Несмотря на то, что на деньги Нагиева в центре города возвысилось величественное здание мусульманского благотворительного общества "Исмаилийе", несмотря на то. что он взял на себя завершение строительства бакинского реального училища и отстроил третий этаж, а на городской окраине возвел здание городской лечебницы (сейчас больница имени Семашко), несмотря на то, что Ага Муса пожертвовал значительную сумму на сооружение бакинского водопровода, - в народе за ним прочно закрепилось прозвище "хасис" ("скупой").
Ага Муса вступил в религиозно-политическую секту "бехаи". На главном фасаде "Исмаилийе", на самом верху, он водрузил огромный портрет-памятник основателя течения шейха Бехауллы, высеченный из гранита. Под ним, в одном из круглых окон, стояла мраморная скульптура сына Нагиева - Исмаила.
Ага Муса родился в Баладжарах, в очень бедной семье. Его отец Наги продавал саман, брат до конца жизни работал банщиком.
Сам Ага Муса в молодости исходил бакинские улицы с паланом за спиной работал носильщико-амбалом. Благодаря нефти и природной деловой хватке он стал миллионером. Понастроил и понакупил в Баку много домов. Нагиев был владельцем около сотни зданий и десятка кораблей.
Долгое время Ага Муса проживал в Форштадте, в двухэтажном доме на углу Спасской и Гимназической улиц - позади Касум-бековской мечети. У дома горел фонарь, который называли "Каменным". В этот каменный фонарь были вставлены голубые, красные, зеленые, бирюзовые стекла: по вечерам квартал сиял разноцветными огнями. Возле "Каменного фонаря" постоянно толпились ребятишки, зачарованно глядя на "волшебные" стекла. Правда, сам Ага Муса не особенно жаловал всякие излишества, роскошь и прочее. Избегал лишних трат.
В конце концов по настоянию Гаджи Зейналабдина Тагиева он снял квартиру в доме Сеида Мирбабаева, который тот купил у купца Арамяна. Квартира Нагиева находилась в бельэтаже и считалась лучшей во всем доме.
У Нагиева был личный цирюльник по имени Исхак Караханов, который каждую неделю наведывался в дом к миллионеру, - подправлял волосы на голове, стриг бороду. Однажды, застав хозяина в добром расположении духа, он указал на богатый ковер, что лежал на полу, и попросил: "Хозяин, ты - человек состоятельный, а мне такого ковра нипочем не купить. Подари его мне". Ага Муса с невиданной щедростью поручает своему управляющему купить точно такой ковер и отправить в дом Караханова. Об этом случае после долго говорили, как о сенсации. Гораздо более характерен для него следующий эпизод: как-то на Каспии поднялся сильный шторм, не один корабль получил повреждения или пошел ко дну. Капитан одного из кораблей Нагиева сумел благополучно доставить грузы и корабль а бухту. Приходит он к хозяину и, радостный, докладывает: так, мол, и так, я дал обещание зарезать жертвенного барана, разреши... Ага Муса насупился и давай отчитывать старого морского "волка", словно мальчишку:
"Очень даже напрасно, отец мой, если тебе так приспичило, дал бы обет поститься целую неделю или, еще того лучше - во время следующего рейса питаться на корабле не за счет хозяина, а за свой собственный". Так и не дал нескольких рублей на покупку жертвенного барана, хотя капитан спас товар на десятки тысяч рублей.
Став миллионером и отстроившись, Ага Муса перевез жену-мусульманку и детей в красивый особняк на углу Торговой и Мариинской . А сам со второй женой - грузинкой по национальности - переехал в величественное здание из трех этажей, располагавшееся на углу Красноводской и Каменистой улиц. Внешний вид здания, богатство архитектурных украшений, орнамента, резьбы, великолепные окна, двери, балконы издалека привлекали внимание прохожих. Здесь уже Ага Муса явно не жалел средств, стремясь превзойти соседей. Купол на крыше, развевающийся штандарт были видны отовсюду. Перед домом находилась небольшая площадка с цветником, именуемая багировским садиком. Таким же великолепием отличалось внутреннее убранство дворца, с его богатыми барельефами, горельефами, лепкой и позолотой на стенах, на потолке. В комнатах, залах - паркет всех мыслимых и немыслимых форм, зеркала - выписаны из Италии, мебель - из Франции. Нагиев обожал свою вторую жену и старался всячески угодить ей. На меджлисах, представляя грузинку-красавицу, он говорил по-русски: "Наш жена..." Шутники исподтишка подтрунивали над ним: "Ну и что же, Николай II вместо "я" всегда говорит "мы". Вместо "Я и Россия" он говорит "Мы и Россия". Так и наш Ага Муса. Хочет быть не хуже царя. "Иногда Ага Муса звал свою жену запросто - "мой Амалия".
Как-то Манташев во время дружеского застолья с гордостью сказал, что в Париже в его честь устроил торжественный раут сам Пуанкаре.
Ага Муса спрашивает: "А сколько у этого Раута Пуанкаре буровых!"
"Раут - это не имя, это значит торжественный обед, меджлис. А Пуанкаре нефтью не занимается, - объясняет Манташев. - Он является президентом Франции, управляющим, если хочешь..."
"Э, подумаешь - управляющий! - скривил губы Ага Муса. - У меня на каждом промысле по управляющему. Я ни в жисть в гости к ним не пойду. Кто такой управляющий, чтобы я оказал ему эту честь!"
Когда у Ага Мусы спрашивали, как идут его дела, он, как правило, отвечал весьма неопределенно: "Дела, как у Нобеля, - дымоход широк, да короток, так что больше дыма, чем жара..." Все свои дела он держал в строгом секрете: нипочем не скажет, сколько нефти добывают на его промыслах, есть у него закрытые фонтаны или нет, какое количество нефти скопилось в амбарах и резервуарах. Или назовет такие цифры, что и непосвященному понятно - цифры в десять раз меньше истинных. Купит какую-нибудь вещь за копейку, а продать старается за рубль. Смешно сказать: даже на себя денег жалел. За фунт хны или басмы для бороды и волос не давал более пятака: я, мол, в 1870-м году по такой цене покупал. Бакалейщики, зная его нрав, старались сбыть Нагиеву хну похуже, разбавляя ее обыкновенной краской.
Приезжает как-то Ага Муса на промысел. Глядит, возле недостроенного здания конторы сидят каменщики, чернорабочие и обедают. Развели из ненужных досок костер, греются. Подрядчик свернул папиросу и прикурил от спички. Ага Муса говорит ему:
"Сынок, ты мне более не нужен, можешь завтра получить расчет". Тот растерялся: "Почему, Ага Муса!" Миллионщик отвечает: "Перед тобой вона какой кострище горит, а ты папиросу спичкой раскуриваешь. Тот, кто своего добра не жалеет, чужое-то тем более разорит".
...Однажды жены миллионеров собрались в "Исмаилийе" на благотворительный бал. Каждая постаралась одеться побогаче, понавесить на себя побольше драгоценностей, чтобы затмить своим блеском остальных. Инженер, побывавший на том благотворительном вечере, рассказывал, что сперва мужчины (между собой, конечно) выбрали царицей бала осетинку Лизу - супругу миллионера Муртуза Мухтарова. Она появилась на вечере дважды: в разных нарядах и разных комплектах драгоценностей. Сначала ослепила всех диадемой, ожерельем, кольцами, браслетами, серьгами и поясом из крупных бриллиантов, а затем сменила комплект гарнитуром из огромных миндалевидных изумрудов. Каждый комплект драгоценностей весил не менее 700 каратов. Однако когда в зал вошла жена Ага Мусы, все зачарованно замерли. Она была усыпана изумрудами в форме цветов, птиц, бабочек и пр. Волосы грузинки искрились бриллиантами, а на ногах красовались золотые башмачки. Долго потом шли в городе разговоры об этом вечере.
Здесь следует сделать небольшое отступление. Старый финансист, всю жизнь проработавший в бакинских банках, лично знавший деловых людей того времени, знакомый со многими миллионерами-нефтепромышленниками, рассказывал, что богатей не держали дома своих драгоценных безделушек. Для этого в городских банках заводили специальные сейфы. "Я, например, работал в Волго-Камском банке. Так там из 300 сейфов 70 или 80 предназначались для хранения фамильных драгоценностей. Кроме того, когда тот или иной богатей заказывал ювелиру драгоценную безделушку, одновременно с оригиналом изготавливалась фальшивая копия - точно такого же размера и формы. Подделки бывали столь искусны, что решительно ничем не отличались от настоящих драгоценностей. Золото, бриллианты, изумруды хранились в сейфах, а подделки надевали на свадьбы, в театры и на балы. Конечно, об этом никто не знал. В остальных 200-230-ти сейфах лежали ценные акции, купчие крепости на фабрики и заводы, движимое и недвижимое имущество".
Я не смог сдержать своего любопытства:
"Куда же подевалось все это золото, платина и бриллианты! Где сейчас это богатство!"
Финансист хитро улыбнулся: "Переварилось в желудке пролетариата..."
"Как переварилось!!" - оторопел я.
"А очень просто, - с усмешкой отозвался ушлый старик. - Все эти бриллианты и изумруды, все эти бесценные произведения искусства продали иранским купцам за муку, зерно, ячмень, лобио, горох, кишмиш и прочие продукты, которыми накормили народ..."
Я подавленно молчал. "Неужели не было другого выхода".
"Тогда создали специальные комиссии, они опечатали сейфы во всех банках, а затем принялись за подсчеты. Все, до последнего карата, расписали, занесли в тетрадки, составили каталоги. То же самое проделали с вещами буржуев и купцов - мебельными гарнитурами, зеркалами, сервизами и прочим.
Тогда в России был страшный голод, да и у нас люди бедствовали. Вот и поменяли те богатства неисчислимые на продукты, скот, птицу и тем немного накормили людей".
...Управляющий делами нефтепромышленника Манташева - Григорий Александрович Казарбеков - рассказывал, что в 1908 году распространился по городу слух, будто бы Ага Муса задумал строить в Баку сразу восемь особняков. Четыре из них на Телефонной, один на Каспийской улице, пятое здание на углу Торговой и Мариинской, шестое - неподалеку от оперного театра, семиэтажное здание гостиницы "Новая Европа" по Горчаковской улице (сейчас офис компании "Лукойл"), восьмое - на городской окраине (больница имени Семашко)...
Подряд на строительство домов он отдал Гаджи Касумову. Азербайджанские миллионеры часто давали ему подряды на сооружение своих особняков и доходных домов. У самого Гаджи Касумова в городе также было несколько больших зданий.
Один из недоброжелателей Касумова пришел к Нагиеву и доложил ему, что подрядчик не чист на руку. За счет твоих домов строит себе четырехэтажный дворец на Станиславской улице - напротив бакинской технической школы. Ага Муса рассмеялся: "Эх, отец мой, наивный ты человек! У меня никто ничего не сможет украсть. Гаджи строит свой дом за счет людей, у которых покупает материалы. На те деньги, что предназначены для строительства восьми зданий, он покупает материалы для девяти домов. Сверх восьми кирпичей еще один кирпичик, сверх восьми гвоздей еще один гвоздик... Я ведь проверяю цену каждой досточки, каждого гвоздика, которые идут на строительство моих домов. И это прекрасно знают все подрядчики. А что там ему удается урвать, - сие меня не касается..."
У самого Гаджи Касумова рядом с деловой конторой находились большие магазины, торгующие строительными материалами. Сюда завозили товар со всего света. Другой магазин Касумова был на первом этаже здания, расположенного напротив технической школы; над входом красовалась гигантская вывеска: "Пол - Паркет".
Григорий Александрович Казарбеков рассказывал: "Манташев поручил мне появляться от его имени на всех мусульманских меджлисах и благотворительных собраниях, особенно тех, что были связаны с именем Гаджи Зейналабдина Тагиева, и не жалеть там денег. Однажды я получил пригласительный билет на очередное собрание мусульманского благотворительного общества. Положил в один карман сюртука сотенный билет, в другой - целую пачку ассигнаций на 800 рублей и отправился. Войдя в фойе, я остановился как вкопанный. Прямо ко мне на встречу шла ослепительная красавица в роскошном наряде. Это была жена Гаджи Зейналабдина - Сона-ханум - прославившаяся своей красотой и щедростью. Она весьма активно участвовала в делах благотворительного общества. Ее сопровождали две юные девушки, в руках у которых находились подносы. На одном - шелковые ленты, на другом - деньги... Соиа-ханум взяла с первого подноса ленту и прикрепила мне на грудь, ее ласковый взор околдовал меня. Я невольно протянул руку в карман, вытащил деньги и, сунув их в пригласительный билет, бросил на поднос. В это время в фойе вошел Ага Муса Нагиев. Сона-ханум, подобно лебедю, заскользила ему навстречу. Девушки прикололи на грудь миллионеру шелковую ленточку. Он извлек из кармана зеленую трехрублевку и нехотя бросил на поднос. Сона-ханум улыбнулась и сказала: "Ага Муса, только что твой сын Ага Исмаил бросил на поднос сто рублей, а вот ты..." Ага Муса скороговоркой перебил ханум: "Матушка моя, ему что, он ведь мой сын, сын миллионщика Нагиева... Сона-ханум, а я чей сын! Сын бедного баладжарского крестьянина Наги, продавца самана. То-то же..."
"Выйдя из "Исмаилийе", - рассказывал далее Казарбеков, - я обнаружил, что вместо сотенной, приготовленной для пожертвования, я бросил на поднос всю пачку ассигнаций. Вот как умели "выуживать" деньги дамы-благотворительницы".
О необычайной скупости Ага Мусы по городу ходили легенды. Собирали как-то пожертвования в пользу азербайджанских студентов, обучающихся в вузах России. Зашли к Нагиеву. Тот опять протягивает трешницу. Ему с укором говорят, мол, Тагиев дал 200 рублей. Ага Муса отвечает, ничуть не смутившись:
"Вот что, уста Мурад, устрою-ка я тебя в мануфактурную лавку, будешь хозяином".
"Аллах с тобой, Гаджи, - отмахив ся уста Мурад, - я с таким делом не справлюсь".
"Справишься, - смеется Гаджи. - Приказчики будут работать, а ты себе знай присматривай. Хозяином быть легче всего, тебе не дома строить...". На том и порешили.
Один русский инженер вспомин "Встретил я как-то Гаджи Зейналабдина Тагиева. Он недавно из Парижа вернулсяю Я его спрашиваю, каковы впечатления от заморских краев. А он отвечает: "А, киши" ехали мы по Парижу в фаэтоне, рядом со мной переводчик. Нам надо направо поворачивать, а извозчик поворотил коней налево. Ну, я его и ткнул легонько зонтиком в спину, а затем объясняю знаками, что нам в другую сторону. И вдруг, что бы вы думмали? Этот извозчик останавливает свой фаэтон прямо посередине проспекта, спрыгивает с козел и принимается что-то орать на всю улицу, оживленно при этом жестикулируя. Я поворачиваюсь к переводчику и прошу растолковать мне, что вызвало столь яростный гнев у почтенного парижанина. Переводчик объяснил мне, что фаэтонщика рассердил пренебрежительный жест зонтиком. Он посчитал это за оскорбление. Если тебе есть что сказать, говори на человеческом языке. И тут только я все понял. Понял и, честно говоря, устыдился. У нас-то простолюдина можно и тычком наградить, и оскорбить, а он поклонится и еще спасибо скажет... А там... И подумал я тогда: будь и у наших людей такая гордость, насколько бы мы ли счастливее.
Вы знаете, после этого разговора мое уважение к Тагиеву - этому неграмотному, за всю свою жизнь не прочитавшему и пяти строк старику, который едва мог говорить по-русски, - возросло во сто крат. Он делился со мной впечатлениями не от роскоши парижских гостиниц и ресторанов, сияния аристократических салонов и блеска театральных залов. Он говорил со мной о гордости, человеческом достоинстве и правах человека".
Художник Амир Гаджиев рассказывает, что Тагиев привез из Европы несколько полотен известных западных живописцев, которые он приобрел за большие деньги. Кроме того, по его заказу Айвазовский написал несколько картин, одна из них - композиция под названием "Босфор" (на русском она называлась "Принцевые острова"). В 1921 году она бесследно исчезла. Другой морской пейзаж - он называется "Корабль попавший в шторм" - находится в данное время в музее изобразительных иску имени Р. Мустафаева в Баку.
Учитель Алимамед Мустафаев рассказывал, что братья Оруджевы выставили в витрине своего магазина на Николаевской улице две небольшие картины. Одна изображала Биби-Эйбатскую мечеть, другая - "У родника" - свершение намаза неким пожилым мусульманином в лесу, у небольшого источника. Первая картина стоила пятьсот рублей, вторая - триста. Оба полотна нарисовал известный журналист и редактор Алибек Гусейнзаде. На одной из учительских вечеринок Габиббек Махмудбеков говорит: видать, плохи дела у Алибека, если он продает свои собственные картины. Давайте скинемся по червонцу и купим картину "У родника", а после бросим жребий. Кому повезет, тот и станет ее обладателем. Так и сделали. Произведение же, изображавшее мечеть, решил купить английский консул в Баку Мак Доннел. Он хотел увезти картину с собой в Лондон как память о Кавказе. Зайдя в магазин, он уплатил за картину и попросил приказчика прислать полотно завтра утром в крепость -там тогда помещалось английское консульство. Об этом в тот же вечер узнал Гаджи Зейналабдин Тагиев. Он отправил пятьсот рублей и попросил прислать картину к нему... "Только с одним условием: чтобы автор картины ничего не знал. Алибек Гусейнзаде - редактор газеты "Хаят" и журнала "Фиюзат", я плачу ему жалованье, от меня он денег не примет. Что же касается изображения Биби-Эйбатской мечети, то пусть картина лучше останется в Баку. Что англичанам до наших мечетей! Вон эмир Бухары, испросив дозволения у царя, построил в самом сердце Петербурга мусульманскую мечеть, да и мы, состоятельные люди Баку, ему в этом благородном деле содействие оказали. Или взять Муртуза Мухтарова: во Владикавказе соорудил превосходную мечеть с двумя минаретами. А мы позволяем, чтобы изображения наших святынь уплывали за границу. Нехорошо...".
Дочь Тагиева - Сара рассказывала:
"Папа давал нам в месяц пять рублей на мелкие расходы. Причем, завел для этого особую тетрадь: мы ходили в контору, расписывались и получали свои деньги. Видно, таким образом он приучал нас к порядку. Однажды прислуга повела меня, сестру Лейлу и брата Магомета на морскую прогулку. Мы сели на пароход "Або". Служанка разговаривала с капитаном, а мы прогуливались по палубе. Магомет, указав на стекло иллюминатора, сказал: "Видите, какое оно толстое. Его никто не сможет сломать". В меня вдруг вселился бес, и я заспорила: "А вот и сломаю". Поспорили на коробку шоколада. Подняв с палубы какую-то железную болванку, я что было силы запустила в иллюминатор. Окно, конечно же, разлетелось вдребезги. Капитан и служанка, испугавшись, подбежали к нам. Я стояла немного испуганная, но счастливая, что выиграла спор с братом. На следующий день меня вызвали в кабинет отца. "Кто сломал иллюминатор на "Або"? - нахмурившись, спросил он меня. "Я... Мы заспорили с Магометом...". "А кто вставит стекло?". Я пожала плечами: "Не знаю". Отец заворчал: "Ломать ты можешь, а вот кто будет расплачиваться за твою шалость, не знаешь". Я ответила, что стекло, вероятно, не так уж дорого стоит и что мы могли бы вставить его за свой счет. "Вот именно, - оживился отец, - твой месячный пай пойдет на ремонт иллюминатора. Брат и сестра получат, как обычно, по пять рублей, а ты нет. Иди в свою комнату".
"Отцу сообщили, что некий юноша, окончивший гимназию, пошел со своей невестой в театр, причем, девушка была без чадры. Местный гочу Бешир-бек пригрозился убить обоих. Отец пригласил к себе градоначальника и рассказал ему об этом деле, попросив защитить влюбленных. Градоначальник всыпал гочу по первое число и взял с него обязательство не трогать молодых людей".
Народный артист республики Сидги Рухулла рассказывал, что однажды всех актеров вызвал к себе Гаджи Зейналабдин Тагиев. "Я посылаю вас в Иран, начал Тагиев, - сам шах Ирана просил об этом. Все расходы беру на себя. Да и о семьях ваших позабочусь, пока вы в Иране будете, чтобы они ни в чем не нуждались. Я заказал у французского портного каждому из вас по два костюма, идите и снимите мерки. Кроме того, получите у казначея деньги на туфли и нижнее платье. И нечего смущаться, я знаю, каковы у вас заработки. А там нам нельзя лицом в грязь ударить. Ведите себя достойно...".
Гаджи Зейналабдин Тагиев скончался 1 сентября 1924 года в возрасте 105 лет на своей мардакянской даче. 4 сентября его похоронили, в соответствии с собственным его завещанием, у ног известного бакинского ахунда - Моллы Абутураба.
Мирза Ахунд Абу Тураби был прогрессивным человеком своего времени. Он окончил высшую духовную школу в Багдаде, в совершенстве знал арабский, персидский, турецкий, русский языки. Выступал с многочисленными статьями на страницах азербайджанских газет и журналов, являлся автором книг по истории и философии религии, в частности, такого известного в мусульманском мире исследования, как "Причины раскола ислама", в котором он подверг резкой критике разделение верующих на суннитов и шиитов. Мирза Ахунд Абу Тураби был поборником просвещения, приветствовал любые прогрессивные начинания в этой области. По его инициативе в родном селении Амираджанах была открыта первая женская моллахана, а также первая русско-татарская светская школа, где он сам преподавал математику, географию, естественные науки. Гаджи Зейналабдин Тагиев очень уважал Ахунда Абутураба, прислушивался к его советам и наставлениям. А о его завещании есть несколько легенд. Одна из них гласит:
"Тагиев сам рассказывал, что ехал как-то в роскошной карете на свою дачу в Мардакя-ны. Настроение, мол, у меня самое веселое, дела идут преотлично. Вдруг вижу из окна: едет Ахунд Абутураб ага в своем стареньком фаэтоне. Я остановил карету, приказал извозчику пригласить Ахунда пересесть в мой экипаж. Едем мы с ним и мирно беседуем о том, о сем. Я спрашиваю: "Ага, как ты думаешь, богатство может выскользнуть у меня из рук?". Абутураб ага отвечает: "Гаджи, ты ездил в саму Мекку, совершил паломничество; тебе небезызвестны превратности судьбы. Если аллах пожелает, он в мгновение ока лишит тебя всего состояния. Так что больше думай о вечном...". Когда в двадцатые годы, после национализации моих фабрик, промыслов и дворцов, я переехал на постоянное местожительство в свою мар-дакянскую дачу, я вспомнил о словах незабвенного Абутураба аги и понял: то, что знал его мизинец, не знает и моя голова. Потому я и завещаю похоронить меня у его ног".
В похоронах Тагиева принимало участие множество людей. Газета "Бакинский рабочий" поместила следующее объявление:
"Кончина 3. А. Тагиева. 1 сентября скончался в Мардакянах от воспаления легких на 105 году жизни Зейнал Абдин Тагиев. Покойный был известен как один из крупных промышленников и финансистов и большой филантроп". После установления Советской власти в Азербайджане, почтенному старцу, так много сделавшему для родного города, предложили самому выбрать любое место, где бы он хотел жить. Гаджи остановился на своем любимом доме в Мардакянах, где и прожил остаток своих дней.
В свое время на месте захоронения Ахунда Абутураба Муртуз Мухтаров воздвиг красивый мавзолей. Однако впоследствии могила Тагиева, 6ыла разрушена, мавзолей пришел в запустение.
Даже при беглом обзоре дореволюционной печати становится ясным, сколь великое множество добрых и благородных дел совершил Гаджи Зейналабдин Тагиев при жизни. Он протягивал руку помощи не только своим соплеменникам и согражданам. Он помогал интеллигенции в Иране и Индии, Египте и Турции. Когда, к примеру, газета "Хаблул метин", выходящая в Индии, из-за материальных затруднений была вынуждена приостановить свое издание, Тагиев помог ей встать на ноги, ссудив значительную сумму.
Назову лишь некоторые суммы его пожертвований с благотворительными целями из того огромного списка, что мне известен:
на здание мусульманского благотворительного общества в Петербурге - 11 тысяч рублей; на обучение и воспитание армянских детей-сирот - 3 тысячи рублей; для женской русской школы "Святая Нина" - 5 тысяч рублей; на ремонт мечетей Кавказа и Дагестана - 5 тысяч рублей; для ограждения и благоустройства бакинского кладбища - 5 тысяч рублей; на ремонт Астраханской мечети - 5 тысяч рублей; в помощь школе "Саадат" - 5 тысяч рублей; на строительство здания медресе в Тегеране - 55 тысяч рублей, для ремонта школы "Сафа" - 500 рублей; для детей-сирот, для больных женщин и вдов - 8 тысяч 500 рублей; для коммерческого училища, для обучения мусульманских ребятишек - 50 тысяч рублей и т. д. и т. п. И это лишь незначительная часть его пожертвований. Нариман Нариманов еще в 1900 году написал брошюру, посвященную жизни, деятельности Гаджи Зейналабдина Тагиева и его заслугам перед отечеством, где особо отмечал, что "доблестный Гаджи израсходовал на благо нации и своего народа более миллиона рублей"*.
______________ * Рукописный фонд АН Азербайджана, инвентарный номер 5105.
Одним из известных бакинских миллионеров был АГА МУСА НАГИЕВ. В отличие от Тагиева, это был беспощадный, жестокий эксплуататор, к тому же, очень скупой, прижимистый. Этот никогда не бросал денег "на ветер". Его состояние было ничуть не меньше тагиевского, скорее наоборот. В последние предреволюционные годы капитал Гаджи Зейналабдина равнялся от силы пяти-шести миллионам, тогда как состояние Мусы Нагиева оценивалось в семьдесят миллионов золотых рублей. При упоминании имени Ага Мусы вспоминается бальзаковский Гобсек. Это своеобразный восточный вариант западного капиталиста-стяжателя... Миллионер Ага Муса был довольно оригинальной, даже "легендарной" личностью. Несмотря на то, что на деньги Нагиева в центре города возвысилось величественное здание мусульманского благотворительного общества "Исмаилийе", несмотря на то. что он взял на себя завершение строительства бакинского реального училища и отстроил третий этаж, а на городской окраине возвел здание городской лечебницы (сейчас больница имени Семашко), несмотря на то, что Ага Муса пожертвовал значительную сумму на сооружение бакинского водопровода, - в народе за ним прочно закрепилось прозвище "хасис" ("скупой").
Ага Муса вступил в религиозно-политическую секту "бехаи". На главном фасаде "Исмаилийе", на самом верху, он водрузил огромный портрет-памятник основателя течения шейха Бехауллы, высеченный из гранита. Под ним, в одном из круглых окон, стояла мраморная скульптура сына Нагиева - Исмаила.
Ага Муса родился в Баладжарах, в очень бедной семье. Его отец Наги продавал саман, брат до конца жизни работал банщиком.
Сам Ага Муса в молодости исходил бакинские улицы с паланом за спиной работал носильщико-амбалом. Благодаря нефти и природной деловой хватке он стал миллионером. Понастроил и понакупил в Баку много домов. Нагиев был владельцем около сотни зданий и десятка кораблей.
Долгое время Ага Муса проживал в Форштадте, в двухэтажном доме на углу Спасской и Гимназической улиц - позади Касум-бековской мечети. У дома горел фонарь, который называли "Каменным". В этот каменный фонарь были вставлены голубые, красные, зеленые, бирюзовые стекла: по вечерам квартал сиял разноцветными огнями. Возле "Каменного фонаря" постоянно толпились ребятишки, зачарованно глядя на "волшебные" стекла. Правда, сам Ага Муса не особенно жаловал всякие излишества, роскошь и прочее. Избегал лишних трат.
В конце концов по настоянию Гаджи Зейналабдина Тагиева он снял квартиру в доме Сеида Мирбабаева, который тот купил у купца Арамяна. Квартира Нагиева находилась в бельэтаже и считалась лучшей во всем доме.
У Нагиева был личный цирюльник по имени Исхак Караханов, который каждую неделю наведывался в дом к миллионеру, - подправлял волосы на голове, стриг бороду. Однажды, застав хозяина в добром расположении духа, он указал на богатый ковер, что лежал на полу, и попросил: "Хозяин, ты - человек состоятельный, а мне такого ковра нипочем не купить. Подари его мне". Ага Муса с невиданной щедростью поручает своему управляющему купить точно такой ковер и отправить в дом Караханова. Об этом случае после долго говорили, как о сенсации. Гораздо более характерен для него следующий эпизод: как-то на Каспии поднялся сильный шторм, не один корабль получил повреждения или пошел ко дну. Капитан одного из кораблей Нагиева сумел благополучно доставить грузы и корабль а бухту. Приходит он к хозяину и, радостный, докладывает: так, мол, и так, я дал обещание зарезать жертвенного барана, разреши... Ага Муса насупился и давай отчитывать старого морского "волка", словно мальчишку:
"Очень даже напрасно, отец мой, если тебе так приспичило, дал бы обет поститься целую неделю или, еще того лучше - во время следующего рейса питаться на корабле не за счет хозяина, а за свой собственный". Так и не дал нескольких рублей на покупку жертвенного барана, хотя капитан спас товар на десятки тысяч рублей.
Став миллионером и отстроившись, Ага Муса перевез жену-мусульманку и детей в красивый особняк на углу Торговой и Мариинской . А сам со второй женой - грузинкой по национальности - переехал в величественное здание из трех этажей, располагавшееся на углу Красноводской и Каменистой улиц. Внешний вид здания, богатство архитектурных украшений, орнамента, резьбы, великолепные окна, двери, балконы издалека привлекали внимание прохожих. Здесь уже Ага Муса явно не жалел средств, стремясь превзойти соседей. Купол на крыше, развевающийся штандарт были видны отовсюду. Перед домом находилась небольшая площадка с цветником, именуемая багировским садиком. Таким же великолепием отличалось внутреннее убранство дворца, с его богатыми барельефами, горельефами, лепкой и позолотой на стенах, на потолке. В комнатах, залах - паркет всех мыслимых и немыслимых форм, зеркала - выписаны из Италии, мебель - из Франции. Нагиев обожал свою вторую жену и старался всячески угодить ей. На меджлисах, представляя грузинку-красавицу, он говорил по-русски: "Наш жена..." Шутники исподтишка подтрунивали над ним: "Ну и что же, Николай II вместо "я" всегда говорит "мы". Вместо "Я и Россия" он говорит "Мы и Россия". Так и наш Ага Муса. Хочет быть не хуже царя. "Иногда Ага Муса звал свою жену запросто - "мой Амалия".
Как-то Манташев во время дружеского застолья с гордостью сказал, что в Париже в его честь устроил торжественный раут сам Пуанкаре.
Ага Муса спрашивает: "А сколько у этого Раута Пуанкаре буровых!"
"Раут - это не имя, это значит торжественный обед, меджлис. А Пуанкаре нефтью не занимается, - объясняет Манташев. - Он является президентом Франции, управляющим, если хочешь..."
"Э, подумаешь - управляющий! - скривил губы Ага Муса. - У меня на каждом промысле по управляющему. Я ни в жисть в гости к ним не пойду. Кто такой управляющий, чтобы я оказал ему эту честь!"
Когда у Ага Мусы спрашивали, как идут его дела, он, как правило, отвечал весьма неопределенно: "Дела, как у Нобеля, - дымоход широк, да короток, так что больше дыма, чем жара..." Все свои дела он держал в строгом секрете: нипочем не скажет, сколько нефти добывают на его промыслах, есть у него закрытые фонтаны или нет, какое количество нефти скопилось в амбарах и резервуарах. Или назовет такие цифры, что и непосвященному понятно - цифры в десять раз меньше истинных. Купит какую-нибудь вещь за копейку, а продать старается за рубль. Смешно сказать: даже на себя денег жалел. За фунт хны или басмы для бороды и волос не давал более пятака: я, мол, в 1870-м году по такой цене покупал. Бакалейщики, зная его нрав, старались сбыть Нагиеву хну похуже, разбавляя ее обыкновенной краской.
Приезжает как-то Ага Муса на промысел. Глядит, возле недостроенного здания конторы сидят каменщики, чернорабочие и обедают. Развели из ненужных досок костер, греются. Подрядчик свернул папиросу и прикурил от спички. Ага Муса говорит ему:
"Сынок, ты мне более не нужен, можешь завтра получить расчет". Тот растерялся: "Почему, Ага Муса!" Миллионщик отвечает: "Перед тобой вона какой кострище горит, а ты папиросу спичкой раскуриваешь. Тот, кто своего добра не жалеет, чужое-то тем более разорит".
...Однажды жены миллионеров собрались в "Исмаилийе" на благотворительный бал. Каждая постаралась одеться побогаче, понавесить на себя побольше драгоценностей, чтобы затмить своим блеском остальных. Инженер, побывавший на том благотворительном вечере, рассказывал, что сперва мужчины (между собой, конечно) выбрали царицей бала осетинку Лизу - супругу миллионера Муртуза Мухтарова. Она появилась на вечере дважды: в разных нарядах и разных комплектах драгоценностей. Сначала ослепила всех диадемой, ожерельем, кольцами, браслетами, серьгами и поясом из крупных бриллиантов, а затем сменила комплект гарнитуром из огромных миндалевидных изумрудов. Каждый комплект драгоценностей весил не менее 700 каратов. Однако когда в зал вошла жена Ага Мусы, все зачарованно замерли. Она была усыпана изумрудами в форме цветов, птиц, бабочек и пр. Волосы грузинки искрились бриллиантами, а на ногах красовались золотые башмачки. Долго потом шли в городе разговоры об этом вечере.
Здесь следует сделать небольшое отступление. Старый финансист, всю жизнь проработавший в бакинских банках, лично знавший деловых людей того времени, знакомый со многими миллионерами-нефтепромышленниками, рассказывал, что богатей не держали дома своих драгоценных безделушек. Для этого в городских банках заводили специальные сейфы. "Я, например, работал в Волго-Камском банке. Так там из 300 сейфов 70 или 80 предназначались для хранения фамильных драгоценностей. Кроме того, когда тот или иной богатей заказывал ювелиру драгоценную безделушку, одновременно с оригиналом изготавливалась фальшивая копия - точно такого же размера и формы. Подделки бывали столь искусны, что решительно ничем не отличались от настоящих драгоценностей. Золото, бриллианты, изумруды хранились в сейфах, а подделки надевали на свадьбы, в театры и на балы. Конечно, об этом никто не знал. В остальных 200-230-ти сейфах лежали ценные акции, купчие крепости на фабрики и заводы, движимое и недвижимое имущество".
Я не смог сдержать своего любопытства:
"Куда же подевалось все это золото, платина и бриллианты! Где сейчас это богатство!"
Финансист хитро улыбнулся: "Переварилось в желудке пролетариата..."
"Как переварилось!!" - оторопел я.
"А очень просто, - с усмешкой отозвался ушлый старик. - Все эти бриллианты и изумруды, все эти бесценные произведения искусства продали иранским купцам за муку, зерно, ячмень, лобио, горох, кишмиш и прочие продукты, которыми накормили народ..."
Я подавленно молчал. "Неужели не было другого выхода".
"Тогда создали специальные комиссии, они опечатали сейфы во всех банках, а затем принялись за подсчеты. Все, до последнего карата, расписали, занесли в тетрадки, составили каталоги. То же самое проделали с вещами буржуев и купцов - мебельными гарнитурами, зеркалами, сервизами и прочим.
Тогда в России был страшный голод, да и у нас люди бедствовали. Вот и поменяли те богатства неисчислимые на продукты, скот, птицу и тем немного накормили людей".
...Управляющий делами нефтепромышленника Манташева - Григорий Александрович Казарбеков - рассказывал, что в 1908 году распространился по городу слух, будто бы Ага Муса задумал строить в Баку сразу восемь особняков. Четыре из них на Телефонной, один на Каспийской улице, пятое здание на углу Торговой и Мариинской, шестое - неподалеку от оперного театра, семиэтажное здание гостиницы "Новая Европа" по Горчаковской улице (сейчас офис компании "Лукойл"), восьмое - на городской окраине (больница имени Семашко)...
Подряд на строительство домов он отдал Гаджи Касумову. Азербайджанские миллионеры часто давали ему подряды на сооружение своих особняков и доходных домов. У самого Гаджи Касумова в городе также было несколько больших зданий.
Один из недоброжелателей Касумова пришел к Нагиеву и доложил ему, что подрядчик не чист на руку. За счет твоих домов строит себе четырехэтажный дворец на Станиславской улице - напротив бакинской технической школы. Ага Муса рассмеялся: "Эх, отец мой, наивный ты человек! У меня никто ничего не сможет украсть. Гаджи строит свой дом за счет людей, у которых покупает материалы. На те деньги, что предназначены для строительства восьми зданий, он покупает материалы для девяти домов. Сверх восьми кирпичей еще один кирпичик, сверх восьми гвоздей еще один гвоздик... Я ведь проверяю цену каждой досточки, каждого гвоздика, которые идут на строительство моих домов. И это прекрасно знают все подрядчики. А что там ему удается урвать, - сие меня не касается..."
У самого Гаджи Касумова рядом с деловой конторой находились большие магазины, торгующие строительными материалами. Сюда завозили товар со всего света. Другой магазин Касумова был на первом этаже здания, расположенного напротив технической школы; над входом красовалась гигантская вывеска: "Пол - Паркет".
Григорий Александрович Казарбеков рассказывал: "Манташев поручил мне появляться от его имени на всех мусульманских меджлисах и благотворительных собраниях, особенно тех, что были связаны с именем Гаджи Зейналабдина Тагиева, и не жалеть там денег. Однажды я получил пригласительный билет на очередное собрание мусульманского благотворительного общества. Положил в один карман сюртука сотенный билет, в другой - целую пачку ассигнаций на 800 рублей и отправился. Войдя в фойе, я остановился как вкопанный. Прямо ко мне на встречу шла ослепительная красавица в роскошном наряде. Это была жена Гаджи Зейналабдина - Сона-ханум - прославившаяся своей красотой и щедростью. Она весьма активно участвовала в делах благотворительного общества. Ее сопровождали две юные девушки, в руках у которых находились подносы. На одном - шелковые ленты, на другом - деньги... Соиа-ханум взяла с первого подноса ленту и прикрепила мне на грудь, ее ласковый взор околдовал меня. Я невольно протянул руку в карман, вытащил деньги и, сунув их в пригласительный билет, бросил на поднос. В это время в фойе вошел Ага Муса Нагиев. Сона-ханум, подобно лебедю, заскользила ему навстречу. Девушки прикололи на грудь миллионеру шелковую ленточку. Он извлек из кармана зеленую трехрублевку и нехотя бросил на поднос. Сона-ханум улыбнулась и сказала: "Ага Муса, только что твой сын Ага Исмаил бросил на поднос сто рублей, а вот ты..." Ага Муса скороговоркой перебил ханум: "Матушка моя, ему что, он ведь мой сын, сын миллионщика Нагиева... Сона-ханум, а я чей сын! Сын бедного баладжарского крестьянина Наги, продавца самана. То-то же..."
"Выйдя из "Исмаилийе", - рассказывал далее Казарбеков, - я обнаружил, что вместо сотенной, приготовленной для пожертвования, я бросил на поднос всю пачку ассигнаций. Вот как умели "выуживать" деньги дамы-благотворительницы".
О необычайной скупости Ага Мусы по городу ходили легенды. Собирали как-то пожертвования в пользу азербайджанских студентов, обучающихся в вузах России. Зашли к Нагиеву. Тот опять протягивает трешницу. Ему с укором говорят, мол, Тагиев дал 200 рублей. Ага Муса отвечает, ничуть не смутившись: