Страница:
– Наверно, – сквозь одежду ее голос звучал глухо. – Может быть, все дело в том, что я еще маленькая и, поэтому, вера у мена тоже маленькая, не настоящая…
– И это говоришь мне ты, чье сердце живет сказкой больше, чем реальным миром!
Девочка удивленно взглянула на него… И тихо рассмеялась. Ей вдруг показались такими забавными все ее страхи. Ведь, что бы ни случилось, ей всегда было куда скрыться – на луну своей мечты.
– Шамаш, – выбравшись из воротника и поспешно смахнув капельки воды с подбородка, вновь заговорила она, и на этот раз в ее голосе не звучала грусть, лишь любопытство, – почему ты отвечаешь на все мои вопросы, даже те, которые потом мне самой кажутся такими глупыми?
– Потом, однако, не в тот миг, когда ты их задаешь.
– Да, но…
– Не спросив, ты будешь продолжать думать, что не знаешь чего-то важного, того, что может понадобиться тебе уже через миг.
– И все дело только в этом? – Мати глядела на него, сощурившись, с подозрением.
Сама не зная почему, она была уверена, что есть что-то еще… Что-то, от чего веяло необычностью сказки.
– Нет, – вынужден был признать Шамаш. – Еще в том, кто я. Колдун не может уклоняться от вопросов, кто бы их ни задавал: малый ребенок или седой старик. Он должен отвечать, говоря при этом только правду.
– Так было в твоем мире? У нас Хранитель делает все, что захочет. Почему ты не можешь забыть о прежних законах?
– Я привык к ним.
– Но ведь ты отказался от прежнего мира.
– Я пытался, думая, что так будет лучше. Однако… – он вздохнул, качнув головой.
– Но у тебя не получилось?
– Это оказалось сильнее меня.
– Значит, так нужно… Скажи лучше, – видя, что этот разговор стал причинять собеседнику боль, она поспешила перейти на другую сторону тропы: – И ты ни разу в жизни не говорил неправду?
– Ни разу.
– Такого не может быть! Нет, я не врунишка, но порой так хочется поддеть кого-нибудь, посмеяться… А когда ты был маленьким, ты поступал так же?
– Конечно. У меня был очень строгий наставник.
– А родители?
– Я их почти не помню. Они умерли, когда мне было года три.
– А что с ними случилось?
– Их убили…
– Убили? А кто? Почему?… Нет, нет, не отвечай, не надо! Тебе, должно быть, очень больно об этом вспоминать, как мне о смерти мамы… Я помню, ты говорил: в том, другом мире люди не любили магов… Значит, ты тоже сирота, как и я…?
Даже хуже. Ведь у меня есть па… Шамаш, вот ты маг… Ты когда-нибудь пробовал вернуть родителей? Можно было бы пойти за ними во владения Метелицы, в ее ледяной замок и попытаться разбудить…
– Нет. У нас не было снежной пустыни, и Метелицы не было.
– Но как же тогда? Что случалось с теми, кто умирал?
– Жизнь – это дорога. Рождение – начало пути, смерть – конец той его части, что идет по просторам земли, шаг через пропасть, на другом конце которой начинается вечная, звездная дорога, ведущая меж созвездий по пути мечты.
– Здорово! – она вздохнула. – Я бы тоже лучше ушла куда-нибудь, вместо того, чтобы спать вечным сном, ожидая, что, может быть, придет тот день, когда меня разбудят…
– Все будет так, как ты захочешь. Смерть – великий чудотворец. Она исполняет самые заветные желания, нужно только не бояться ее.
– Да, – она вздохнув.
– Ты загрустила.
– Я… Ну, я просто подумала… А как же моя мама? Я знаю, что увижу ее в последнем сне, а вот встречу ли на этой дороге?
– Все будет так, как ты захочешь, – повторил колдун. Он хотел сказать что-то еще, но…
– Вот ты где! – загромыхал совсем рядом голос Атена. Девочка не успела опомниться, как сильные руки отца подхватили ее и спустили вниз, на землю. – Ну-ка беги в тепло!
– Но папа!
– Марш, я сказал! – прикрикнул на нее караванщик, и девочке ничего не оставалось, как подчиниться. Скорчив недовольную рожицу и что-то бормоча себе под нос, она побрела к своей повозке.
Проводив ее взглядом, Атен повернулся к магу.
– Извини, что я прервал ваш разговор, – в какой уж раз, поддавшись первому чувству в своих поступках, а потом, ощутив запоздалую вину, хозяин каравана просил прощения у Шамаша, которого это удивляло нисколько не меньше, чем трепетное, благоговейное отношение к нему всех вокруг. – В ожидании ночи в пустыни становится особенно холодно… И, потом, уже поздно, Мати пора спать.
Прости…
– За что? Она твое дитя. Тебе ли не знать, что будет для нее наилучшим, – промолвил колдун. Он подвинулся, жестом предлагая караванщику подняться на облучок, но тот только отрицательно качнул головой.
– Здесь опасный участок, нужно внимательнее следить за дорогой, – он оправдывался за отказ.
Какое-то время колдун молча смотрел на него сверху вниз, а затем тихо промолвил:
– Если так, может быть, следует остановиться? Вы не разбивали шатер уже два месяца. И люди, и животные устали от долгой однообразной череды дней, похожих друг на друга как снежинки из шали Метелицы. Им нужно отдохнуть.
– До города еще далеко. Мы не можем тратить время, благоприятное для пути, на отдых. Погода может испортиться…
– Я позабочусь о том, чтобы этого не случилось. И мне ничего не стоит согреть воздух внутри шатра, так что вам не придется тратить на это огненную воду.
– Нам действительно будет лучше дать всем отдохнуть, – к хозяину каравана подошел Евсей. – Я не припомню, чтобы когда-нибудь мы шли без остановок столько времени…
Атен оглянулся на шагавших чуть позади караванщиков, старавшихся не упустить ни одного слова из разговора хозяев каравана. Увидев мольбу в их покрасневших от усталости глазах, он кивнул, соглашаясь. В конце концов, за последнее время они одолели куда больший отрезок пути, чем планировали. В запасе оставалось достаточно времени. И, потом, ведь у наделенного магическим даром могли быть и какие-то свои причины говорить об остановке.
Минуло всего ничего с тех пор, как они приняли мага в свою семью, но Атену казалось, что Шамаш шел с караваном целую вечность…
"Да, к хорошему быстро привыкаешь. А ведь если бы Мати тогда не убежала… – вздохнув, караванщик качнул головой. Воспоминание о случившемся несло в себе двойственные чувства. С одной стороны, он был благодарен богам за Их милость, за все, чем Они одарила его, но, с другой, всякий раз слишком ясно представлял себе, как все могло обернуться, если бы… Его сердце сжималось от резкой боли. – Если бы боги не помогли найти Мати в снегах, если бы она не упросила взять его… Кто же знал тогда, кто мог знать…" -он снова вздохнул.
Порой, в душе, он страшно корил себя за то, что был так жесток с чужаком в те, самые первые дни…
"Ничего, – ему приходилось успокаивать себя. – Хвала богам, у меня есть возможность исправить ошибки, сделать все, чтобы Шамаш понял и простил…" И хотя маг никогда ни о чем не просил, Атен считал, что обязан постоянно что-то делать для Хранителя. Караванщик впервые сталкивался с такой бескорыстностью и не мог не искать способ отблагодарить.
Когда шатер был установлен, и люди стали готовиться ко сну, Атен решил воспользоваться временем покоя и относительной безопасности и показать магу древние священные свитки. Он надеялся, что карты, составленные на заре времен и изображавшие мир таким, каким он был давным-давно, когда перемены только начали изменять лик земли, позволят Шамашу хотя бы в памяти вернуться назад, вспомнить то теплое, дорогое, что было у него в прошлом, найти тонкую нить, которая связывала бы его время с жизнью каравана.
Но взгляд наделенного магическим даром лишь скользнул по многоцветному полотну.
Да, в его глазах было сочувствие – но и только. Ни горечи потери, ни боли, ни скорби, ни тоски по тому, что потеряно безвозвратно.
И Атен, украдкой, поглядывая на него, терялся в догадках: как такое возможно?
Человек не способен столь надежно подчинять себе свои чувства. "Если бы он увидел на карте след того, что некогда было его домом, он не отвел бы взгляд с такой легкостью, – караванщик был убежден в этом. – Я не смог бы так… Никто бы не смог".
Нет, по-видимому, Шамаш не знал и ушедшего мира. Все: и древние города, и минувшие дороги, – было ему чужим. Но из каких же тогда глубин прошлого он пришел? Неужели земля много древнее, чем о ней говорят сказки и легенды? Или она действительно не одна и, как и у людей, у нее есть братья и сестры, наделенные собственной судьбой, идущие своей собственной дорогой?
– Тяжело жить на краю гибели, – вывел его из размышлений на грани между явью и дремой тихий голос мага. Шамаш, бережно сворачивая карты, пристально смотрел на караванщика.
– Что поделаешь… – качнув головой, тяжело вздохнул Атен. – Сколько я себя помню, мы постоянно живем одним днем, одним поколением, стараясь не думать о том, что случится с нашими детьми, что мы оставим им в наследство.
– Всегда есть в кого верить, на что надеяться и о чем мечтать, – Шамаш грустно улыбнулся, вспомнив недавний разговор с Мати. Возможно, этим двоим, – отцу и дочери, было так трудно найти общий язык именно потому, что они было очень похожи друг на друга, но, несмотря на это, упрямо видели лишь различия…
Какое-то время они сидели в тишине.
Атен думал о своих предчувствиях и опасениях. Ему давно хотелось поговорить с Хранителем о Мати. И вот сейчас, казалось, выдался случай как раз для такого разговора…
Но хозяин каравана так и не решился спросить, выбрав неведенье, пусть и томительное, однако, все же, не столь невыносимо жестокое, какой может быть только искренняя правда.
Колдун тоже молчал, задумчиво глядя куда-то в сторону. Казалось, что его большие черные глаза пронзали огненным взглядом пространство и время, вспоминая что-то, отделенное от него навсегда непреодолимой гранью, установленной богами.
– Ты тоскуешь по семье? – караванщик и сам не заметил, как слова сорвались у него с губ. Он вовсе не хотел расспрашивать Хранителя о прошлом, зная по собственному опыту, сколь болезненными могут быть воспоминания о потерянном навеки. Но сказанного слова не заберешь назад. – Прости, – смутившись, пробормотал он.
– Все нормально, – Шамаш продолжал смотреть в пустоту, и хотя его лицо оставалось спокойным, караванщик заметил глубокую печаль у него в глазах. – Мне не больно вспоминать о том, что у меня было, ведь я отказался от этого по своей воле. Я знал, на что иду… И я благодарен богам за то, что они сохранили мне память, ибо это – все, что у меня осталось… Странно только, что она кажется такой чужой, бесчувственной, словно принадлежит кому-то другому… И в ней нет самого главного, что хотят знать разум, сердце, душа: не было ли все напрасно…
– Неужели ты сомневаешься?
– Да, ведь у меня нет возможности проверить, убедиться, что с теми, кого я должен был защитить, все в порядке, – опустив голову на грудь, он умолк.
– Странно, – в какой уж раз Шамаш удивлял караванщика. – У нас маг никогда не говорит о сомнениях, живущих в нем, он никогда не признается, что мог быть не прав, даже если это так…
– Возможно, в этом его сила, когда в ваших городах слишком многое зависит от Хранителя. Для вас он – полубог, которому и надлежит вести себя, словно так оно и есть. Я же – бродяга, странник, который никогда не сможет забыть об этом.
– Скажи… – Атен облизал вдруг пересохшие губы. "Если я не спрошу сейчас, то не сделаю этого никогда", – подумал он, заставляя себя успокоиться, собраться с силами… Сглотнув комок, подкативший к горлу, он продолжал: – Почему ты безропотно принимаешь то, что дала тебя судьба, идешь простым караванщиком, когда мог бы основать свой город, занять в нем положение, которого заслуживаешь по праву? Твоего дара недостаточно для этого или…
– Я знаю, каково отвечать за чужие жизни. Чем больше дар, тем больше власть, чем больше власть – тем больше ответственность.
– Но ты ведь не боишься ответственности?
– Нет. Страх тут ни при чем. Я просто не хочу.
– Никогда бы не поверил, если б мне сказали, что в мире есть человек, отказывающийся от трона Хранителя, – пораженный, прошептал Атен.
– Меня куда больше удивляет, что у вас находятся наделенные даром, готовые добровольно заточить себя в клетке, пусть даже золотой. Магический дар нуждается в испытании, в дороге. Только в пути он рождается, растет, крепнет… Без этого он угаснет, словно лишенный пищи огонь…
Шамаш умолк. Молчал и караванщик, не решаясь продолжать расспросы, которые вряд ли были способны приблизить его к исполнению надежд.
Атену показалось, что он начал понимать мага. И не только его. Богов тоже. А ведь до сих пор то, что Они бросили мага в снегах пустыни, казалось ему бессмысленно, даже безжалостно странным. Выходило же, что Они просто привели странника к подобным ему. Но если это так, караванщикам было не на что надеяться: стремление обрести свой город так и останется всего лишь мечтой…
"Что ж, – караванщик вздохнул. – На все воля богов. Мы должны благодарить их за то, что они дают, и не просить большего"…
Так он и сидел в тишине, глядя на свои шершавые, мозолистые ладони, словно пытаясь предсказать будущее по причудливо переплетавшимся линиям судьбу.
– Ладно, – когда молчание стало в тягость, Шамаш двинулся к пологу. – Уже поздно.
И тебе, и мне нужно отдохнуть, – и он ушел, оставив караванщика наедине со своими мыслями.
Тусклый свет практически выгоревшей лампы освещал похожее на пещеру чрево повозки – маленький мирок караванщика, то единственное, что в странствиях по бесконечным дорогам пустыни отделяло его от снежной пустыни, не позволяя упасть, утонуть в ее бесконечности, замерзнуть во власти холодного дурманящего дыхания.
В эту ночь вокруг царила тишина – редкая спутница каравана. Тяжелый купол шатра и прочные толстые шкуры повозок заглушали звуки. И казались такими далекими, словно пришедшими из иного мира, шелест снега, тяжелое, грустное дыхание одинокой пустыни да возгласы дозорных, похожие на обрывки слов, произнесенных на чужом, непонятном языке.
Поджав ноги и подперев рукой голову, на грани между явью и сном, Атен бездумно смотрел перед собой ничего не видевшим взглядом, не узнавая окружавшего его, словно он стал чужим.
Хозяин каравана был не в силах разобраться в своих чувствах. В этот миг более всего на свете ему хотелось покинуть повозку, стоявшую на грани, по одну из сторон которой царила снежная пустыня, по другую, в шатре, беззаботно спал караван. Вот только он никак не мог решить, куда ему идти…
– Атен! – вместе с порывом морозного, искрившегося осколками снега ветра, в повозку ворвался голос Евсея, приподнявшего внешний полог.
– Залезай скорее, не напускай холода, – недовольно проворчал хозяин каравана, не удостоив помощника даже взглядом.
– Почему не спишь? – тот снял посеребренную изморозью шапку, расстегнул полушубок и уже торопливо растирал шерстяным платком замерзшие щеки и нос. – Братишка, признаюсь, ты выглядишь неважно. Тебе стоит хоть немного отдохнуть, пока все спокойно.
– Появились предвестницы Метели? – голос караванщика звучал безразлично, как-то отрешенно, словно в этот миг он был слишком далек от мыслей о реальном мире и его обыденных забот. Да, он спрашивал. Но, при этом, не ждал ответа.
– Нет, ветер тих и робок, словно невеста накануне свадьбы, ночь ясна и пустыня от горизонта до горизонта лежит, как серебряная чеканная тарелка… – беззаботно ответил помощник.
– К чему было ставить шатер, когда погода позволяет каравану продолжать путь?
Люди забыли о том, что нужно экономить тепло… Маг совсем нас избаловал… – хмуро глядя куда-то в сторону, ворчал Атен. В его голосе не было ни осуждения, ни злости – лишь непонятная тоска, замешенная на глубокой, скрываемой вдали от чужих глаз, боли. – И зачем ты убедил меня согласиться…? – зевнув, Атен потер слипавшиеся глаза, тратя все силы на то, чтобы не позволить сознанию сбежать в представлявшийся таким сладостным и желанным мир сна.
Он недовольно поморщился, вынужденный признать, что действительно устал. И это несмотря на то, что последние месяцы были удивительно спокойными и безоблачными.
"Снежные боги!" – Атен затряс головой, стараясь сбросить наваждение и прервать казавшиеся бесполезными размышления. Наверно, ему действительно не следовало бороться с дремой. Он должен отдохнуть, пока опасности не приблизились к каравану. Ведь сколько их ждет в пути: снежные трещины, взбесившиеся ветра, тяжелые, слепящие снегопады, наконец, разбойники…
Хозяин каравана усмехнулся. Теперь он мог позволить себе это. С тех пор, как караванщики узнали, что пустыня привела к ним наделенного даром, многое изменилось. Люди и сами не заметили, как случилось, что страхи, которые совсем недавно заставляли замирать сердце, трепетать в постоянном напряжении, теперь казались какими-то призрачными, нереальными. Пусть они еще не успели совсем забыться, но их матовая дымка более не укрывала собой весь мир, затмевая свет солнца и очерняя костер луны. Пусть снежная пустыня, хотя она и стала добрее, не превратилась, будто в сказке, в зеленую равнину, и по-прежнему ночами случались трескучие морозы, от которых перехватывало дыхание и слезились глаза. Но в людях поселилась спокойная уверенность в том, что тепла всегда будет вдоволь. Не надо экономить огненную воду, боясь, что она закончится. Не надо дрожать от страха перед тем, что сломаются сложные, понятные лишь очень немногим механизмы, обогревавшие повозки, позволявшие возводить шатер. Ведь когда у каравана свой Хранитель, беды не посмеют приблизиться к нему.
– Что с тобой происходит? – от внимания Евсея не ускользнули все те чувства, которые промелькнули на лице брата.
– Ничего! – поспешно ответил Атен, достаточно резко, чтобы показать помощнику, что ему совсем не хочется говорить.
– Ты опять за свое? – тот осуждающе взглянул на брата. – Сколько раз повторять: не носи тяжкие мысли в груди, выпусти их на волю, и тебе станет легче. Расскажи.
Однажды ты признал, что я наделен некоторыми качествами служителя. Позволь же мне пусть ненадолго стать им теперь, когда в караване появился Хранитель.
Атен провел ладонью по лицу, словно сбрасывая паутину снежинок. Вздохнув, он спросил:
– Ты помнишь, что почувствовал, когда узнал, что Шамаш – маг, помнишь, каким воплем радости встретили люди известие о том, что с их караваном будет идти маг?
– Мне показалось, что сказка становится явью. Я долго не мог поверить, что такое возможно, что ты говоришь правду… В какой-то миг я даже испугался, что ты помешался, когда твое сознание не выдержало переживаний за дочь… А потом я уже с трудом убеждал себя, что мой разум не померк… Думаю, другие думали так же, просто одним удалось раньше справиться с сомнениями, другим – позже.
– Им кажется, что в тот день, перед лицом богов, маг принял на себя обет защищать караван от стихий, став его Хранителем, что теперь никакие беды не коснутся нас…
– Он и есть Хранитель. Не удивительно, что люди относятся к нему с таким благоговейным трепетом… – на миг ему показалось, что он понял, какие мысли, чувства мучают брата. – Тебе, должно быть, очень тяжело делить власть с чужаком, когда она столько лет принадлежала тебе одному…
– При чем здесь это? – караванщик поморщился. – Да пожелай он, я бы не раздумывал ни мгновения, я был бы только рад… Дело в ином… Шамаш не Хранитель… Он совсем другой. Неужели ты не видишь? В нем нет желания властвовать над телами и душами людей, стремления приказывать, решать за других… Он осознает, что ему дано куда больше, чем другим караванщикам, но старается скрыть свои способности…
– Показывая тем самым, что его дар не случаен, что он подчинен ему много лучше, чем большинству Хранителей, узнавших о нем лишь прикоснувшись к священному камню.
– Пусть всегда сохраняется грань, отделяющая Шамаша от остальных, но он не стремится устраниться, отдалиться от людей, от их повседневной жизни. Его умению понять других мог бы позавидовать умудренный опытом служитель, его искренность, чем-то сродни детской доверчивости, подкупает, как вера жреца. Хранитель считает любую физическую работу унизительной для себя. Шамаш же, наоборот, сам вызывается в дозор, ездит возницей, лечит животных, да что там, пару дней назад я вообще застал его за тем, что он ворочал тюки, перегружая продукты из складской повозки. И это едва оправившись от ран!…Я уже не говорю о том, сколько времени он проводит с малышами, рассказывая им сказки…
– Трудно передать словами, как родители благодарны ему… Дети прекратили болеть, стали много послушнее… Но я не понимаю, при чем здесь это? Хранитель всегда сам выбирает, какая работа ему ближе, какое дело ему по душе. Главное от этого не меняется.
– Боги ничего не делают просто так! Они не случайно привели Шамаша в пустыню, хоть знали, как нужен Хранитель в застывших на краю гибели городах! Должно быть, Они понимали, что Шамаш не смог бы стать Хранителем, что его магия иная… Евсей, ведь ему ничего не известно о наших городах…!
– Ты слышал, что говорят в караване? – несмотря на свою способность понимать других, на этот раз, когда чувства одерживали верх над разумом, Евсею хотелось лишь переубедить брата. При этом он даже не делал попытки задуматься над тем, что скрывалось за словами собеседника. – У меня в ушах до сих пор звучат слова одной рабыни, которая уверяла Лину, что если каравану на его пути попадется замерзший город, Шамашу будет достаточно войти в его храм, чтобы тепло вновь вернулось в сердце священного камня и мертвое ожило… Уверяла, хотя в этом и не было никакой нужды, когда Лина и сама думала об этом! Все так думают…И никто до сих пор не решается заговорить об этом с магов только потому, что караванщики считают себя не вправе просить или, тем более, требовать от Хранителя исполнения своей мечты, боясь злоупотребить его расположенностью к каравану… Помнишь, мы говорили о твоем предчувствии? Тогда ты был уверен, что нам разрешат остаться в Эшгаре. Но сейчас… Сейчас твое предвидение приобретает совсем другой смысл и…
– Нет! – резко прервал его хозяин каравана, который понимал, как тяжело и больно вырывать из сердца ростки надежды, но он должен был это сделать. – Это невозможно и поэтому никогда не свершится! Он сам этого не хочет! – нахмурившись, Атен умолк.
Какое-то время в повозке царила тишина. Когда же Евсей, наконец, понял последние слова старшего брата, он тихим, враз охрипшим голосом, спросил:
– Ты говорил с ним об этом?
– Я не решился спросить напрямую, но… да, – он кивнул.
– Что ж, – Евсей вздохнул. – Прости меня, брат, но я не могу, не хочу расставаться с надеждой. Возможно, ты не так понял его слова… – он качнул голову.
– Евсей, обещай мне… Обещай мне, что не станешь просить его основать город! – Атен и сам до конца не понимал, зачем делал это. Просто караванщик чувствовал, что должен. – И поговоришь с остальными о том, чтобы…
– Я ведь уже сказал: люди не смеют ни о чем его просить. Так и будет. Они не нарушат закон, даже несмотря на все мечты и надежды. Они будут ждать, когда он сам предложит. Но позволь им, нам всем надеяться…
– Это глупо…
– Ты… Я никак не могу понять, почему ты так ненавидишь даже само слово "мечта"!
Почему ты борешься с ней, будто она – самый злой враг?
– Может быть, так оно и есть, – караванщик двинулся к пологу. – Ты прав, пойду-ка я спать. Что сидеть, думая ни о чем…- и он направился к своей повозке.
Но как караванщик ни старался заснуть, у него ничего не получалось. Ему вспоминались слова Шамаша, заставляя вновь и вновь задумываться над ними, пытаясь понять, почему наделенный даром поступает именно так, что движет им? И чем дальше он думал, тем больше приходил к выводу, что стремление уклониться от ответственности тут совсем ни при чем. А, значит, зря он в сердцах ругал мага, мысленно обвиняя его в слабости… Видимо, дело было в чем-то совсем другом, недосказанном, недопонятым, столь же тонком и необъяснимым, как те предчувствия, которые порой посещали Атена.
"Что уж теперь", – вздохнув, караванщик взглянул на спавшую дочку. Видно, ночь послала ей один из своих сказочных, прекрасных снов. Его отблески лежали улыбкой на губах, румянили щеки.
Глядя на Мати, Атен вновь и вновь возвращался к мысли о том, что бы он делал, если бы госпожа Айя не была так милосердна к его девочке? Смог бы он пережить смерть малышки? Наверно, нет. Случись подобное, жизнь потеряла бы всякий смысл…
Ему было отчего прийти в отчаяние: уже дважды девочка стояла на грани, из-за которой нет возврата. Будут ли боги благосклонны к ней в третий раз? Конечно, маг не оставит ее в беде, но… Но хозяину каравана было невыносимо от одной мысли о собственной бессилии перед лицом судьбы. Ведь он ее отец и не может надеялся на других. В одно и то же время его охватывала ярость и беспомощно опускались руки.
"Нет, хватит", – он решительно двинулся к пологу, спеша скорее выбраться из повозки.
– Атен! – едва он ступил на землю, его окликнул Евсей. Помощник подбежал к хозяину каравана. Его движения были резкими, черты напряжены, а в глазах читалась озабоченность.
От былой дремы не осталось и следа. Караванщик огляделся вокруг, но не нашел ничего, что могло бы объяснить беспокойство Евсея. Маленький мирок под защитой шатра спал тихим, спокойным сном. Разве что в нем было куда теплее, чем обычно, хотя костров с огненной водой так никто и не разжег.
– Что случилось? – устремив взгляд на друга, спросил он.
– У нас гости, – тихо ответил тот. В его голосе слышалось волнение, но не паника.
– И это говоришь мне ты, чье сердце живет сказкой больше, чем реальным миром!
Девочка удивленно взглянула на него… И тихо рассмеялась. Ей вдруг показались такими забавными все ее страхи. Ведь, что бы ни случилось, ей всегда было куда скрыться – на луну своей мечты.
– Шамаш, – выбравшись из воротника и поспешно смахнув капельки воды с подбородка, вновь заговорила она, и на этот раз в ее голосе не звучала грусть, лишь любопытство, – почему ты отвечаешь на все мои вопросы, даже те, которые потом мне самой кажутся такими глупыми?
– Потом, однако, не в тот миг, когда ты их задаешь.
– Да, но…
– Не спросив, ты будешь продолжать думать, что не знаешь чего-то важного, того, что может понадобиться тебе уже через миг.
– И все дело только в этом? – Мати глядела на него, сощурившись, с подозрением.
Сама не зная почему, она была уверена, что есть что-то еще… Что-то, от чего веяло необычностью сказки.
– Нет, – вынужден был признать Шамаш. – Еще в том, кто я. Колдун не может уклоняться от вопросов, кто бы их ни задавал: малый ребенок или седой старик. Он должен отвечать, говоря при этом только правду.
– Так было в твоем мире? У нас Хранитель делает все, что захочет. Почему ты не можешь забыть о прежних законах?
– Я привык к ним.
– Но ведь ты отказался от прежнего мира.
– Я пытался, думая, что так будет лучше. Однако… – он вздохнул, качнув головой.
– Но у тебя не получилось?
– Это оказалось сильнее меня.
– Значит, так нужно… Скажи лучше, – видя, что этот разговор стал причинять собеседнику боль, она поспешила перейти на другую сторону тропы: – И ты ни разу в жизни не говорил неправду?
– Ни разу.
– Такого не может быть! Нет, я не врунишка, но порой так хочется поддеть кого-нибудь, посмеяться… А когда ты был маленьким, ты поступал так же?
– Конечно. У меня был очень строгий наставник.
– А родители?
– Я их почти не помню. Они умерли, когда мне было года три.
– А что с ними случилось?
– Их убили…
– Убили? А кто? Почему?… Нет, нет, не отвечай, не надо! Тебе, должно быть, очень больно об этом вспоминать, как мне о смерти мамы… Я помню, ты говорил: в том, другом мире люди не любили магов… Значит, ты тоже сирота, как и я…?
Даже хуже. Ведь у меня есть па… Шамаш, вот ты маг… Ты когда-нибудь пробовал вернуть родителей? Можно было бы пойти за ними во владения Метелицы, в ее ледяной замок и попытаться разбудить…
– Нет. У нас не было снежной пустыни, и Метелицы не было.
– Но как же тогда? Что случалось с теми, кто умирал?
– Жизнь – это дорога. Рождение – начало пути, смерть – конец той его части, что идет по просторам земли, шаг через пропасть, на другом конце которой начинается вечная, звездная дорога, ведущая меж созвездий по пути мечты.
– Здорово! – она вздохнула. – Я бы тоже лучше ушла куда-нибудь, вместо того, чтобы спать вечным сном, ожидая, что, может быть, придет тот день, когда меня разбудят…
– Все будет так, как ты захочешь. Смерть – великий чудотворец. Она исполняет самые заветные желания, нужно только не бояться ее.
– Да, – она вздохнув.
– Ты загрустила.
– Я… Ну, я просто подумала… А как же моя мама? Я знаю, что увижу ее в последнем сне, а вот встречу ли на этой дороге?
– Все будет так, как ты захочешь, – повторил колдун. Он хотел сказать что-то еще, но…
– Вот ты где! – загромыхал совсем рядом голос Атена. Девочка не успела опомниться, как сильные руки отца подхватили ее и спустили вниз, на землю. – Ну-ка беги в тепло!
– Но папа!
– Марш, я сказал! – прикрикнул на нее караванщик, и девочке ничего не оставалось, как подчиниться. Скорчив недовольную рожицу и что-то бормоча себе под нос, она побрела к своей повозке.
Проводив ее взглядом, Атен повернулся к магу.
– Извини, что я прервал ваш разговор, – в какой уж раз, поддавшись первому чувству в своих поступках, а потом, ощутив запоздалую вину, хозяин каравана просил прощения у Шамаша, которого это удивляло нисколько не меньше, чем трепетное, благоговейное отношение к нему всех вокруг. – В ожидании ночи в пустыни становится особенно холодно… И, потом, уже поздно, Мати пора спать.
Прости…
– За что? Она твое дитя. Тебе ли не знать, что будет для нее наилучшим, – промолвил колдун. Он подвинулся, жестом предлагая караванщику подняться на облучок, но тот только отрицательно качнул головой.
– Здесь опасный участок, нужно внимательнее следить за дорогой, – он оправдывался за отказ.
Какое-то время колдун молча смотрел на него сверху вниз, а затем тихо промолвил:
– Если так, может быть, следует остановиться? Вы не разбивали шатер уже два месяца. И люди, и животные устали от долгой однообразной череды дней, похожих друг на друга как снежинки из шали Метелицы. Им нужно отдохнуть.
– До города еще далеко. Мы не можем тратить время, благоприятное для пути, на отдых. Погода может испортиться…
– Я позабочусь о том, чтобы этого не случилось. И мне ничего не стоит согреть воздух внутри шатра, так что вам не придется тратить на это огненную воду.
– Нам действительно будет лучше дать всем отдохнуть, – к хозяину каравана подошел Евсей. – Я не припомню, чтобы когда-нибудь мы шли без остановок столько времени…
Атен оглянулся на шагавших чуть позади караванщиков, старавшихся не упустить ни одного слова из разговора хозяев каравана. Увидев мольбу в их покрасневших от усталости глазах, он кивнул, соглашаясь. В конце концов, за последнее время они одолели куда больший отрезок пути, чем планировали. В запасе оставалось достаточно времени. И, потом, ведь у наделенного магическим даром могли быть и какие-то свои причины говорить об остановке.
Минуло всего ничего с тех пор, как они приняли мага в свою семью, но Атену казалось, что Шамаш шел с караваном целую вечность…
"Да, к хорошему быстро привыкаешь. А ведь если бы Мати тогда не убежала… – вздохнув, караванщик качнул головой. Воспоминание о случившемся несло в себе двойственные чувства. С одной стороны, он был благодарен богам за Их милость, за все, чем Они одарила его, но, с другой, всякий раз слишком ясно представлял себе, как все могло обернуться, если бы… Его сердце сжималось от резкой боли. – Если бы боги не помогли найти Мати в снегах, если бы она не упросила взять его… Кто же знал тогда, кто мог знать…" -он снова вздохнул.
Порой, в душе, он страшно корил себя за то, что был так жесток с чужаком в те, самые первые дни…
"Ничего, – ему приходилось успокаивать себя. – Хвала богам, у меня есть возможность исправить ошибки, сделать все, чтобы Шамаш понял и простил…" И хотя маг никогда ни о чем не просил, Атен считал, что обязан постоянно что-то делать для Хранителя. Караванщик впервые сталкивался с такой бескорыстностью и не мог не искать способ отблагодарить.
Когда шатер был установлен, и люди стали готовиться ко сну, Атен решил воспользоваться временем покоя и относительной безопасности и показать магу древние священные свитки. Он надеялся, что карты, составленные на заре времен и изображавшие мир таким, каким он был давным-давно, когда перемены только начали изменять лик земли, позволят Шамашу хотя бы в памяти вернуться назад, вспомнить то теплое, дорогое, что было у него в прошлом, найти тонкую нить, которая связывала бы его время с жизнью каравана.
Но взгляд наделенного магическим даром лишь скользнул по многоцветному полотну.
Да, в его глазах было сочувствие – но и только. Ни горечи потери, ни боли, ни скорби, ни тоски по тому, что потеряно безвозвратно.
И Атен, украдкой, поглядывая на него, терялся в догадках: как такое возможно?
Человек не способен столь надежно подчинять себе свои чувства. "Если бы он увидел на карте след того, что некогда было его домом, он не отвел бы взгляд с такой легкостью, – караванщик был убежден в этом. – Я не смог бы так… Никто бы не смог".
Нет, по-видимому, Шамаш не знал и ушедшего мира. Все: и древние города, и минувшие дороги, – было ему чужим. Но из каких же тогда глубин прошлого он пришел? Неужели земля много древнее, чем о ней говорят сказки и легенды? Или она действительно не одна и, как и у людей, у нее есть братья и сестры, наделенные собственной судьбой, идущие своей собственной дорогой?
– Тяжело жить на краю гибели, – вывел его из размышлений на грани между явью и дремой тихий голос мага. Шамаш, бережно сворачивая карты, пристально смотрел на караванщика.
– Что поделаешь… – качнув головой, тяжело вздохнул Атен. – Сколько я себя помню, мы постоянно живем одним днем, одним поколением, стараясь не думать о том, что случится с нашими детьми, что мы оставим им в наследство.
– Всегда есть в кого верить, на что надеяться и о чем мечтать, – Шамаш грустно улыбнулся, вспомнив недавний разговор с Мати. Возможно, этим двоим, – отцу и дочери, было так трудно найти общий язык именно потому, что они было очень похожи друг на друга, но, несмотря на это, упрямо видели лишь различия…
Какое-то время они сидели в тишине.
Атен думал о своих предчувствиях и опасениях. Ему давно хотелось поговорить с Хранителем о Мати. И вот сейчас, казалось, выдался случай как раз для такого разговора…
Но хозяин каравана так и не решился спросить, выбрав неведенье, пусть и томительное, однако, все же, не столь невыносимо жестокое, какой может быть только искренняя правда.
Колдун тоже молчал, задумчиво глядя куда-то в сторону. Казалось, что его большие черные глаза пронзали огненным взглядом пространство и время, вспоминая что-то, отделенное от него навсегда непреодолимой гранью, установленной богами.
– Ты тоскуешь по семье? – караванщик и сам не заметил, как слова сорвались у него с губ. Он вовсе не хотел расспрашивать Хранителя о прошлом, зная по собственному опыту, сколь болезненными могут быть воспоминания о потерянном навеки. Но сказанного слова не заберешь назад. – Прости, – смутившись, пробормотал он.
– Все нормально, – Шамаш продолжал смотреть в пустоту, и хотя его лицо оставалось спокойным, караванщик заметил глубокую печаль у него в глазах. – Мне не больно вспоминать о том, что у меня было, ведь я отказался от этого по своей воле. Я знал, на что иду… И я благодарен богам за то, что они сохранили мне память, ибо это – все, что у меня осталось… Странно только, что она кажется такой чужой, бесчувственной, словно принадлежит кому-то другому… И в ней нет самого главного, что хотят знать разум, сердце, душа: не было ли все напрасно…
– Неужели ты сомневаешься?
– Да, ведь у меня нет возможности проверить, убедиться, что с теми, кого я должен был защитить, все в порядке, – опустив голову на грудь, он умолк.
– Странно, – в какой уж раз Шамаш удивлял караванщика. – У нас маг никогда не говорит о сомнениях, живущих в нем, он никогда не признается, что мог быть не прав, даже если это так…
– Возможно, в этом его сила, когда в ваших городах слишком многое зависит от Хранителя. Для вас он – полубог, которому и надлежит вести себя, словно так оно и есть. Я же – бродяга, странник, который никогда не сможет забыть об этом.
– Скажи… – Атен облизал вдруг пересохшие губы. "Если я не спрошу сейчас, то не сделаю этого никогда", – подумал он, заставляя себя успокоиться, собраться с силами… Сглотнув комок, подкативший к горлу, он продолжал: – Почему ты безропотно принимаешь то, что дала тебя судьба, идешь простым караванщиком, когда мог бы основать свой город, занять в нем положение, которого заслуживаешь по праву? Твоего дара недостаточно для этого или…
– Я знаю, каково отвечать за чужие жизни. Чем больше дар, тем больше власть, чем больше власть – тем больше ответственность.
– Но ты ведь не боишься ответственности?
– Нет. Страх тут ни при чем. Я просто не хочу.
– Никогда бы не поверил, если б мне сказали, что в мире есть человек, отказывающийся от трона Хранителя, – пораженный, прошептал Атен.
– Меня куда больше удивляет, что у вас находятся наделенные даром, готовые добровольно заточить себя в клетке, пусть даже золотой. Магический дар нуждается в испытании, в дороге. Только в пути он рождается, растет, крепнет… Без этого он угаснет, словно лишенный пищи огонь…
Шамаш умолк. Молчал и караванщик, не решаясь продолжать расспросы, которые вряд ли были способны приблизить его к исполнению надежд.
Атену показалось, что он начал понимать мага. И не только его. Богов тоже. А ведь до сих пор то, что Они бросили мага в снегах пустыни, казалось ему бессмысленно, даже безжалостно странным. Выходило же, что Они просто привели странника к подобным ему. Но если это так, караванщикам было не на что надеяться: стремление обрести свой город так и останется всего лишь мечтой…
"Что ж, – караванщик вздохнул. – На все воля богов. Мы должны благодарить их за то, что они дают, и не просить большего"…
Так он и сидел в тишине, глядя на свои шершавые, мозолистые ладони, словно пытаясь предсказать будущее по причудливо переплетавшимся линиям судьбу.
– Ладно, – когда молчание стало в тягость, Шамаш двинулся к пологу. – Уже поздно.
И тебе, и мне нужно отдохнуть, – и он ушел, оставив караванщика наедине со своими мыслями.
Тусклый свет практически выгоревшей лампы освещал похожее на пещеру чрево повозки – маленький мирок караванщика, то единственное, что в странствиях по бесконечным дорогам пустыни отделяло его от снежной пустыни, не позволяя упасть, утонуть в ее бесконечности, замерзнуть во власти холодного дурманящего дыхания.
В эту ночь вокруг царила тишина – редкая спутница каравана. Тяжелый купол шатра и прочные толстые шкуры повозок заглушали звуки. И казались такими далекими, словно пришедшими из иного мира, шелест снега, тяжелое, грустное дыхание одинокой пустыни да возгласы дозорных, похожие на обрывки слов, произнесенных на чужом, непонятном языке.
Поджав ноги и подперев рукой голову, на грани между явью и сном, Атен бездумно смотрел перед собой ничего не видевшим взглядом, не узнавая окружавшего его, словно он стал чужим.
Хозяин каравана был не в силах разобраться в своих чувствах. В этот миг более всего на свете ему хотелось покинуть повозку, стоявшую на грани, по одну из сторон которой царила снежная пустыня, по другую, в шатре, беззаботно спал караван. Вот только он никак не мог решить, куда ему идти…
– Атен! – вместе с порывом морозного, искрившегося осколками снега ветра, в повозку ворвался голос Евсея, приподнявшего внешний полог.
– Залезай скорее, не напускай холода, – недовольно проворчал хозяин каравана, не удостоив помощника даже взглядом.
– Почему не спишь? – тот снял посеребренную изморозью шапку, расстегнул полушубок и уже торопливо растирал шерстяным платком замерзшие щеки и нос. – Братишка, признаюсь, ты выглядишь неважно. Тебе стоит хоть немного отдохнуть, пока все спокойно.
– Появились предвестницы Метели? – голос караванщика звучал безразлично, как-то отрешенно, словно в этот миг он был слишком далек от мыслей о реальном мире и его обыденных забот. Да, он спрашивал. Но, при этом, не ждал ответа.
– Нет, ветер тих и робок, словно невеста накануне свадьбы, ночь ясна и пустыня от горизонта до горизонта лежит, как серебряная чеканная тарелка… – беззаботно ответил помощник.
– К чему было ставить шатер, когда погода позволяет каравану продолжать путь?
Люди забыли о том, что нужно экономить тепло… Маг совсем нас избаловал… – хмуро глядя куда-то в сторону, ворчал Атен. В его голосе не было ни осуждения, ни злости – лишь непонятная тоска, замешенная на глубокой, скрываемой вдали от чужих глаз, боли. – И зачем ты убедил меня согласиться…? – зевнув, Атен потер слипавшиеся глаза, тратя все силы на то, чтобы не позволить сознанию сбежать в представлявшийся таким сладостным и желанным мир сна.
Он недовольно поморщился, вынужденный признать, что действительно устал. И это несмотря на то, что последние месяцы были удивительно спокойными и безоблачными.
"Снежные боги!" – Атен затряс головой, стараясь сбросить наваждение и прервать казавшиеся бесполезными размышления. Наверно, ему действительно не следовало бороться с дремой. Он должен отдохнуть, пока опасности не приблизились к каравану. Ведь сколько их ждет в пути: снежные трещины, взбесившиеся ветра, тяжелые, слепящие снегопады, наконец, разбойники…
Хозяин каравана усмехнулся. Теперь он мог позволить себе это. С тех пор, как караванщики узнали, что пустыня привела к ним наделенного даром, многое изменилось. Люди и сами не заметили, как случилось, что страхи, которые совсем недавно заставляли замирать сердце, трепетать в постоянном напряжении, теперь казались какими-то призрачными, нереальными. Пусть они еще не успели совсем забыться, но их матовая дымка более не укрывала собой весь мир, затмевая свет солнца и очерняя костер луны. Пусть снежная пустыня, хотя она и стала добрее, не превратилась, будто в сказке, в зеленую равнину, и по-прежнему ночами случались трескучие морозы, от которых перехватывало дыхание и слезились глаза. Но в людях поселилась спокойная уверенность в том, что тепла всегда будет вдоволь. Не надо экономить огненную воду, боясь, что она закончится. Не надо дрожать от страха перед тем, что сломаются сложные, понятные лишь очень немногим механизмы, обогревавшие повозки, позволявшие возводить шатер. Ведь когда у каравана свой Хранитель, беды не посмеют приблизиться к нему.
– Что с тобой происходит? – от внимания Евсея не ускользнули все те чувства, которые промелькнули на лице брата.
– Ничего! – поспешно ответил Атен, достаточно резко, чтобы показать помощнику, что ему совсем не хочется говорить.
– Ты опять за свое? – тот осуждающе взглянул на брата. – Сколько раз повторять: не носи тяжкие мысли в груди, выпусти их на волю, и тебе станет легче. Расскажи.
Однажды ты признал, что я наделен некоторыми качествами служителя. Позволь же мне пусть ненадолго стать им теперь, когда в караване появился Хранитель.
Атен провел ладонью по лицу, словно сбрасывая паутину снежинок. Вздохнув, он спросил:
– Ты помнишь, что почувствовал, когда узнал, что Шамаш – маг, помнишь, каким воплем радости встретили люди известие о том, что с их караваном будет идти маг?
– Мне показалось, что сказка становится явью. Я долго не мог поверить, что такое возможно, что ты говоришь правду… В какой-то миг я даже испугался, что ты помешался, когда твое сознание не выдержало переживаний за дочь… А потом я уже с трудом убеждал себя, что мой разум не померк… Думаю, другие думали так же, просто одним удалось раньше справиться с сомнениями, другим – позже.
– Им кажется, что в тот день, перед лицом богов, маг принял на себя обет защищать караван от стихий, став его Хранителем, что теперь никакие беды не коснутся нас…
– Он и есть Хранитель. Не удивительно, что люди относятся к нему с таким благоговейным трепетом… – на миг ему показалось, что он понял, какие мысли, чувства мучают брата. – Тебе, должно быть, очень тяжело делить власть с чужаком, когда она столько лет принадлежала тебе одному…
– При чем здесь это? – караванщик поморщился. – Да пожелай он, я бы не раздумывал ни мгновения, я был бы только рад… Дело в ином… Шамаш не Хранитель… Он совсем другой. Неужели ты не видишь? В нем нет желания властвовать над телами и душами людей, стремления приказывать, решать за других… Он осознает, что ему дано куда больше, чем другим караванщикам, но старается скрыть свои способности…
– Показывая тем самым, что его дар не случаен, что он подчинен ему много лучше, чем большинству Хранителей, узнавших о нем лишь прикоснувшись к священному камню.
– Пусть всегда сохраняется грань, отделяющая Шамаша от остальных, но он не стремится устраниться, отдалиться от людей, от их повседневной жизни. Его умению понять других мог бы позавидовать умудренный опытом служитель, его искренность, чем-то сродни детской доверчивости, подкупает, как вера жреца. Хранитель считает любую физическую работу унизительной для себя. Шамаш же, наоборот, сам вызывается в дозор, ездит возницей, лечит животных, да что там, пару дней назад я вообще застал его за тем, что он ворочал тюки, перегружая продукты из складской повозки. И это едва оправившись от ран!…Я уже не говорю о том, сколько времени он проводит с малышами, рассказывая им сказки…
– Трудно передать словами, как родители благодарны ему… Дети прекратили болеть, стали много послушнее… Но я не понимаю, при чем здесь это? Хранитель всегда сам выбирает, какая работа ему ближе, какое дело ему по душе. Главное от этого не меняется.
– Боги ничего не делают просто так! Они не случайно привели Шамаша в пустыню, хоть знали, как нужен Хранитель в застывших на краю гибели городах! Должно быть, Они понимали, что Шамаш не смог бы стать Хранителем, что его магия иная… Евсей, ведь ему ничего не известно о наших городах…!
– Ты слышал, что говорят в караване? – несмотря на свою способность понимать других, на этот раз, когда чувства одерживали верх над разумом, Евсею хотелось лишь переубедить брата. При этом он даже не делал попытки задуматься над тем, что скрывалось за словами собеседника. – У меня в ушах до сих пор звучат слова одной рабыни, которая уверяла Лину, что если каравану на его пути попадется замерзший город, Шамашу будет достаточно войти в его храм, чтобы тепло вновь вернулось в сердце священного камня и мертвое ожило… Уверяла, хотя в этом и не было никакой нужды, когда Лина и сама думала об этом! Все так думают…И никто до сих пор не решается заговорить об этом с магов только потому, что караванщики считают себя не вправе просить или, тем более, требовать от Хранителя исполнения своей мечты, боясь злоупотребить его расположенностью к каравану… Помнишь, мы говорили о твоем предчувствии? Тогда ты был уверен, что нам разрешат остаться в Эшгаре. Но сейчас… Сейчас твое предвидение приобретает совсем другой смысл и…
– Нет! – резко прервал его хозяин каравана, который понимал, как тяжело и больно вырывать из сердца ростки надежды, но он должен был это сделать. – Это невозможно и поэтому никогда не свершится! Он сам этого не хочет! – нахмурившись, Атен умолк.
Какое-то время в повозке царила тишина. Когда же Евсей, наконец, понял последние слова старшего брата, он тихим, враз охрипшим голосом, спросил:
– Ты говорил с ним об этом?
– Я не решился спросить напрямую, но… да, – он кивнул.
– Что ж, – Евсей вздохнул. – Прости меня, брат, но я не могу, не хочу расставаться с надеждой. Возможно, ты не так понял его слова… – он качнул голову.
– Евсей, обещай мне… Обещай мне, что не станешь просить его основать город! – Атен и сам до конца не понимал, зачем делал это. Просто караванщик чувствовал, что должен. – И поговоришь с остальными о том, чтобы…
– Я ведь уже сказал: люди не смеют ни о чем его просить. Так и будет. Они не нарушат закон, даже несмотря на все мечты и надежды. Они будут ждать, когда он сам предложит. Но позволь им, нам всем надеяться…
– Это глупо…
– Ты… Я никак не могу понять, почему ты так ненавидишь даже само слово "мечта"!
Почему ты борешься с ней, будто она – самый злой враг?
– Может быть, так оно и есть, – караванщик двинулся к пологу. – Ты прав, пойду-ка я спать. Что сидеть, думая ни о чем…- и он направился к своей повозке.
Но как караванщик ни старался заснуть, у него ничего не получалось. Ему вспоминались слова Шамаша, заставляя вновь и вновь задумываться над ними, пытаясь понять, почему наделенный даром поступает именно так, что движет им? И чем дальше он думал, тем больше приходил к выводу, что стремление уклониться от ответственности тут совсем ни при чем. А, значит, зря он в сердцах ругал мага, мысленно обвиняя его в слабости… Видимо, дело было в чем-то совсем другом, недосказанном, недопонятым, столь же тонком и необъяснимым, как те предчувствия, которые порой посещали Атена.
"Что уж теперь", – вздохнув, караванщик взглянул на спавшую дочку. Видно, ночь послала ей один из своих сказочных, прекрасных снов. Его отблески лежали улыбкой на губах, румянили щеки.
Глядя на Мати, Атен вновь и вновь возвращался к мысли о том, что бы он делал, если бы госпожа Айя не была так милосердна к его девочке? Смог бы он пережить смерть малышки? Наверно, нет. Случись подобное, жизнь потеряла бы всякий смысл…
Ему было отчего прийти в отчаяние: уже дважды девочка стояла на грани, из-за которой нет возврата. Будут ли боги благосклонны к ней в третий раз? Конечно, маг не оставит ее в беде, но… Но хозяину каравана было невыносимо от одной мысли о собственной бессилии перед лицом судьбы. Ведь он ее отец и не может надеялся на других. В одно и то же время его охватывала ярость и беспомощно опускались руки.
"Нет, хватит", – он решительно двинулся к пологу, спеша скорее выбраться из повозки.
– Атен! – едва он ступил на землю, его окликнул Евсей. Помощник подбежал к хозяину каравана. Его движения были резкими, черты напряжены, а в глазах читалась озабоченность.
От былой дремы не осталось и следа. Караванщик огляделся вокруг, но не нашел ничего, что могло бы объяснить беспокойство Евсея. Маленький мирок под защитой шатра спал тихим, спокойным сном. Разве что в нем было куда теплее, чем обычно, хотя костров с огненной водой так никто и не разжег.
– Что случилось? – устремив взгляд на друга, спросил он.
– У нас гости, – тихо ответил тот. В его голосе слышалось волнение, но не паника.