Суренова Юлиана. Книга 5_Слезы на камнях

   На смену ночи пришло утро. Взошло солнце, пролив на все вокруг розовый ягодный кисель. Небо было ясным, бесконечно синим и спокойным. Время от времени налетавший ветер кружил в медленном танце поднятые им с земли снежинки, затуманивая воздух.
   Волки, не торопясь, словно стежки желтой солнечной нити по тонкому белому полотну скользили по просторам пустыни, всего на половину корпуса опережая сына огня. И было непонятно, кто из них кому указывал дорогу.
   Чужак с трудом передвигал ноги. Идти по снегу, когда опора под ногами скользила, постоянно норовила уйти в сторону, было трудно с самого первого шага. Но с недавних пор каждый шаг превратился в настоящее испытание. А, может, так оно и было?
   Однако же, несмотря ни на что, он не отстал от волков. И не важно, сколько ему пришлось приложить для этого усилий. Как не было важно и то, неведомое для него, что если бы золотые волки не сдерживали старательно свой бег, ему это никогда бы не удалось.
   И тут вдруг…
   Хан остановился так внезапно, что Шуллат, бежавшая вслед за ним, налетела на брата. Оба скатились в снег.
   "Прости!" – поспешила извиниться волчица, повернув к брату заляпанную снегом морду, такую несчастную и забавную, что тот не смог сдержать смешка.
   "Последнее время ты только и делаешь, что валишь меня в снег. С чего бы это, сестренка?" Видя, что волк не сердится на нее, она, успокоившись, вздохнула, а затем спросила:
   "Что случилось? Ты почуял беду?"
   "Не беду!" – глаза волка блестели.
   "Что же тогда? Что?" – Шуллат терзало любопытство.
   "Неужели ты не слышишь, не чувствуешь?" "Нет", – она нетерпеливо переступала с лапы на лапу.
   "Хозяин! Он рядом! И он ждет нас!"
   "Мы можем вернуться? Можем?"
   "Да!Да!" "Тогда чего же мы медлим! К чему заставлять ждать и тех, кто нам дорог, и нас самих? Бежим! Бежим!"… …Ночь сменило утро. Только что проснувшийся Атен резкой, размашистой походкой шел возле повозки, разминая затекшие за ночь мышцы и привыкая к морозному дыханию снежной пустыни.
   – Дочка, ты куда? – заметив, что Мати, наскоро одевшись, надвинув шапку на лоб, пряча под ней длинные растрепавшиеся волосы, соскочила на покров снежной пустыни.
   – К Шамашу! – подойдя к отцу, ответила та.
   Прежде, будучи взлохмаченной девчонкой, воспринимавший в копья любое покушение на ее свободу, та бы вряд ли замедлила шаг, может быть, лишь состроила бы недовольную рожицу и поспешила исчезнуть, не напрашиваясь на дальнейшие вопросы.
   Выросшая, она стала вести себя иначе.
   Каждый раз Атен удивлялся, и откуда вдруг взялось это послушание, которому он ее никогда не учил?
   Первое время его радовала такая перемена в поведении дочери, которая, казалось, должна была уберечь малышку от ошибок и множества бед. Теперь же, взглянув на все с иной стороны, это его пугало. Так же сильно как прежде – страх перед тем, что Мати в упрямстве или из вредности, от обиды или страха,-не важно, почему, просто возьмет и убежит в снега пустыни.
   – Дочка, ты…
   – Со мной все в порядке, пап, – она коснулась его руки. Губ девушки тронула улыбка, и только в глазах сохранились отблески грусти, словно льдинки, которые не успели растаять в объятьях огня. – Правда.
   – Я говорил с вчера с Ним…
   – Знаю.
   – Откуда?
   – Я подслушала разговор. Прости.
   Вздохнув, караванщик качнул головы. Конечно, подобный поступок был непростителен.
   Но такая откровенность подкупала, и… И что бы там ни было, сейчас он не мог сердиться на дочь, понимая, что ее душа как никогда нуждается в теплоте и покое.
   – Тогда… – мгновение спустя заговорил он. – Тогда ты знаешь, что Он не сердится на тебя. Он обещал поговорить…
   – Да.
   – Ты поэтому идешь? Дочка, еще рано. Дождись, пока Он позовет тебя.
   – Но, пап, он уже позвал. И не для того, чтобы поговорить. Мы говорили вчера…
   Мати была такой открытой, доверчивой… Смотревший на дочь отец временами не узнавал ее душу, так она изменилась. В то время как другие взрослели, ее – лишь молодела. Взрослый малыш и маленький взрослый…
   – О чем, если не секрет? – спросил он.
   – От тебя? Конечно, нет! О предсказании. О даре.
   – Моем?
   – И моем.
   В глазах караванщика отразилось удивление.
   – Шамаш сказал, – заметив его, сказала Мати, – что я тоже обладаю даром предвидения. Просто у меня он еще не проснулся. Вот.
   – Так это… Это же здорово!
   – Сперва мне тоже так показалось. Но потом Шамаш рассказал столько всего… И я поняла, что дар предсказания – очень большая ответственность…Ладно, пап, поговорим об этом потом. Шамаш действительно звал меня. Наверно, я зачем-то ему понадобилась…
   – Конечно, конечно. Иди, дочка, не гоже заставлять Его ждать.
   – Я буду у него в повозке, – словно предупреждая просьбу отца не потеряться, не отстать от каравана, проговорила девушка.
   Спустя несколько мгновений она уже приподнимала полог.
   – Можно?
   – Конечно, малыш, – голос Шамаша прозвучал, как ей казалось, возле самого уха. – Заходи.
   Бог солнца сидел подле края повозки, словно ожидая гостя. Однако же, как поняла Мати, едва взглянув на него, этим гостем была не она.
   – Что-то должно случится? – памятуя вчерашний разговор, девушка насторожилась, сжалась, старательно прислушиваясь к своим чувствам, пытаясь различить среди множества голосом сомнений, опасений и фантазий тот, что принадлежал бы ее дару.
   Губ небожителя коснулась улыбка. Он поднял на нее взгляд, собираясь ответить…
   Но не успел сказать ни слова: полог затрепетал от порыва ветра, на крыльях которого в повозку запрыгнули два больших золотых волка.
   – Шуши! – едва увидев свою подружку, вскрикнула Мати, в то же мгновение забыв обо всем остальном.
   Девушка бросилась к ней, обхватила руками за шею, что было силы прижимая волчицу к себе:
   – Ты вернулась! – она была счастлива, как никогда прежде.
   "Разумеется, вернулась! – проворчала та. Однако же Шуллат не стала отстраняться от караванщицы, наоборот, приникла к ней, наслаждаясь лаской и впитывая в себя ее тепло. – Здесь мой дом. Куда еще мне идти? И вообще, – она повернула голову, устремив пристальный взгляд зеленых настороженных глаз на подругу, – когда мне в следующий раз придет в голову идея убежать от тебя, возьми меня за хвост и держи, не отпуская… Нет, – спустя мгновение, она, недовольная своей мыслью, мотнула головой, – я сильная. Если я заупрямлюсь, разозлюсь, ты не сможешь удержать меня.
   Так что, лучше возьми веревку и привяжи покрепче к повозке, как упрямого рогача, ладно?
   – Ладно, – Мати беззаботно рассмеялась, – конечно, – она ткнулась носом в ее показавшуюся вдруг удивительно мягкую, нежную шкуру, – теперь я буду водить тебя на поводке!
   "Ну уж нет!" – возмутилась Шуллат, но ее возмущение казалось наигранным. В этот миг ей было все равно. Лучше уж на поводке любимого человека, чем на свободе в окружении совершенно чужих сородичей. Всякий раз, когда она вспоминала о том, что случилось, боль в ее глазах вспыхивала с все новой и новой силой. Но Мати не видела этого. Для нее главным было не то, что прошло, а что осталось: Шуши была с ней. О чем еще она могла мечтать?
   "Что произошло?" – глядя на них, спросил Шамаш Хана, который, на брюхе подпол к своему хозяину и замер рядом, не спуская с него виноватого взгляда несчастных рыжих глаз.
   "Мы встретили стаю".
   "И что же? – бровь бога солнца чуть приподнялась. – Разве вы не этого хотели, не к этому стремились?" "Да".
   "Но мы хотели, чтобы дальше все сложилось совсем иначе! – услышав, о чем они говорят, вскинулась волчица, которая никак не могла справиться со сжимавшей ее сердце железной челюстью острых зубов обидой. – Они… они прогнали нас прочь!" – в ее глазах зажглись слезы боли.
   – Ах ты моя несчастная! – Мати погладила Шуллат по голове, стала осторожно почесывать лоб, стараясь успокоить подругу. Та тотчас повернулась к девушке, обнюхав ей лицо, лизнула в щеку, всем своим видом показывая, как она любит свою маленькую подругу и говоря, что никогда, никогда больше не покинет ее ни на мгновение.
   "Да, хозяин, – волчица тяжело вздохнула, глядя на бога солнца своими лучистыми рыжими глазами, – не все столь великодушны, как Ты. Другие… – мотнув головой, она отвернулась в сторону, не желая, чтобы бог солнца, заглянув ей в глаза, увидел те чувства, что властвовали сердцем волчицы, ожесточая его, заставляя в слепой ярости раздувать губы. – И это наши сородичи!" – вот только обида, нараставшая все это время, была уже столь сильна, что Шуллат была не в силах скрывать ее, как волчице, боявшейся, что бог солнца воспримет все на свой счет, не стремилась утаить ее.
   "Они хотели как лучше, – качнул головой Шамаш, прекрасно понимая, что двигало стаей, – считали, что вы должны вернуться в караван, в котором выросли".
   "Да, – это Шуши было ясно, с этим она и не думала спорить, когда дело было совсем в другом, – но это должно было быть наше решение, наше! Почему они приняли его за нас, почему даже не спросили…!" "Сестра!" – осуждающе глянул на нее Хан, пытаясь урезонить, но волчица уже не могла остановиться. Она продолжала словно на одном дыхании:
   "Они даже не советовали, не убеждали, нет! Пока не знали, кто мы – принимали, а когда поняли… Просто приказали, угрожая… Они не оставили нам права выбора пути!" Шамаш молчал, не зная, чем возразить. Конечно, волчица была права. Да и просила она не так уж о многом, к тому же, о том, что никто не мог, не имел права решать за нее – возможности идти той дорогой, которой она сама хотела.
   – Шуллат, – он подвинулся к ней поближе, вытянул вперед руку, погладив клиновидную рыжую голову. – Успокойся. Хочешь, я поговорю с ними или с другой стаей, чтобы они приняли вас в семью?
   "Нет! – испуганно взвизгнула волчица. – Нет, хозяин, не надо! Я не хочу уходить, я хочу остаться! С Тобой, с Мати, – она чуть повернула голову, чтобы взглянуть на подругу, которая, услышав слова повелителя небес, покрепче прижалась к Шуши, боясь, что как только она отпустит волчицу, та исчезнет навсегда. – Просто…-в ее глазах была мольба понять и простить. – Просто мне…-она взглянула на брата, ища его поддержки. – Нам хотелось быть не просто слугами, которые могут лишь подчиняться всегда и во всем, но… – волчица подняла глаза на бога солнца. – Но и помощниками…друзьями", – робко добавила она, а потом сжалась, боясь, что эти дерзкие речи разозлят великого бога. Кто она, чтобы так говорить с небожителем, со своим повелителем?
   Шуллат не сводила взгляда с хозяина, ожидая, что тот скажет. Ее дыхание было неровным, бока нервно подрагивали, лапы беспокойно царапали одеяло, покрывавшее днище повозки.
   – Вы и есть друзья, – Шамаш улыбнулся ей, стремясь вложить в слова, голос как можно дольше тепла.
   – Конечно друзья! – воскликнула Мати, которой даже стало немного обидно, что Шуллат усомнилась в искренности ее чувств. – Разве мы когда-нибудь относились к вам иначе?
   "Нет, но…" – теперь Шуши не знала, чем возразить. Как она могла объяснить, что чувства зверя – иные, не такие, как у человека, что они сами собой расползаются, теряя очертания и распространяясь не только на тех, кто стал причиной обиды, но и остальных. Это происходило невольно, не зависело от желания, и…
   Виновато поглядывая то на Шамаша, то на Мати, она осторожно лизнула руку бога солнца, затем щеку девушки, извиняясь перед ними.
   – Все хорошо, Шуллат, – успокаивая волчицу, Шамаш вновь положил ладонь ей на голову, делясь своим теплом, снимая напряжение и нервозность. – Я хочу, чтобы ты знала… И ты тоже, Ханиш, – он опустил вторую руку на голову волка. – Никто никогда не отнимет у вас свободы – права идти туда, куда зовет вас дух и делать то, что хочет ваше сердце. Если таковым будет ваше желание, я помогу вам найти родную стаю, ту, чей вожак три года назад отдавая вас мне на попечение просил оставить за вами право выбора пути. Он примет вас…
   – Шамаш… – Мати болезненно поморщилась.
   – Так надо, девочка, – остановил он караванщицу. – Если тебе нужна подруга, не рабыня, ты должна освободить ее.
   "Хозяин, но мы не хотим уходить!" – две пары рыжих глаз смотрели на него со страхом и мольбой позволить остаться.
   – Разве я гоню вас? – Шамаш качнул головой. – Нет! Моя дорога будет вашей до тех пор, пока вы сами пожелаете идти по ней. Но решение должно приниматься свободно, а не от безнадежности. Ведь нельзя выбирать, когда выбирать не из чего, верно?
   – Шамаш! – девушка обиженно вскинулась. Она не понимала, зачем он продолжал настаивать. Все так хорошо складывалось, а он все портил. Разве небожитель не знал, как она относится к Шуллат? Или он делает все специально, чтобы позлить ее?
   Нет, Шамаш совсем не такой, он бы никогда не стал. Но почему тогда, зачем? Он хочет испытать ее!
   Она заглянула в спокойные черные глаза, спеша убедиться, что не ошиблась в своих предположениях. На лицо девушки легла тень раздумий:
   "Но Шамаш ведь знает, как сильно я привязана к Шуши. Что здесь испытывать?" А потом она вспомнила слова, которые, в первый момент прозвучав как-то отстранено, далеко, не тронули ее сердца, теперь же вспомнившись, вспыхнули перед глазами: "Если тебе нужна подруга, а не рабыня…" Мати тяжело вздохнула, потерянно опустила голову, понимая правоту небожителя, чувствуя, что не может с ним спорить и вообще… Но как же ей не хотелось делать этого! Рука стала неосознанно начесывать голову волчицы, глядя в сторону, в пустоту.
   "Что ты, что? – горячий язык волчицы коснулся ее щек, стирая следы слез. – Ну вот, снова плачешь! Я же говорила, что не люблю воду, особенно соленую!" "Я не хочу расставаться с тобой!" "Я тоже не хочу".
   "Но Шамаш говорит…"
   "Шамаш говорил о другом".
   "Что?" – она резко повернулась к богу солнца.
   – Я… – девушка поморщилась, сощурила глаза, словно от яркого света, который бил прямо в лицо, не позволяя ничего разглядеть даже в двух шагах. – Разве ты не говорил, что они должны уйти?
   – Нет, – качнул головой тот, однако его глаза продолжали глядеть на собеседницу с грустью, понимая, что этот разговор не принесет малышке радости.
   Но Мати не замечала этого. Она облегченно вздохнула. Сперва девушка хотела спросить: "Зачем тогда все это?", но потом, подумав, лишь мотнула головой. Нет.
   К чему объяснения? От них только новые вопросы – и больше ничего. Уж лучше так…
   "Вот и славно, – волчица широко зевнула. Ее желтые глаза закрывались. Больше всего ей хотелось свернуться калачиком рядом со своей маленькой подружкой и заснуть. – Я нагулялась на всю жизнь и больше никуда идти не хочу!" Она вновь зевнула. Но на этот раз – еще и чтобы скрыть искру, блеснувшую в ее глазах. Волчица должна была признать, что слова хозяина несколько взволновали ее дух. Было бы здорово увидеть свою стаю, встретиться с теми, кто, исполняя волю своей госпожи, в то же время был достаточно смел, чтобы ставить условия повелителю небес. А ведь тот вожак мог быть ее дядей или даже отцом…
   Волчица наморщила лоб, потерла лапой нос, пытаясь вспомнить то, что было до ее прихода в караван, но не могла. Великие боги, почему? Она помнила множество своих перерождений, тьму пройденных дорог, хранила в себе память родителей, но не их образ, не их путь, словно госпожа Айя, уводя ее и ее брата с пути предков, наделяя судьбой спутников своего божественного супруга, специально стерла из ее памяти прежнюю дорогу, не желая, чтобы волчица когда-нибудь нашла ее и вернулась назад.
   "Во всяком случае, сейчас…" "А нас никто и не прогоняет, – хмуро глянул на нее брат, не понимая, с чего это вдруг такая сообразительная и хваткая Шуллат стала непонятливее оленихи. – Хозяин просто дает нам право уйти, когда мы того захотим, путь, по которому мы могли бы тогда пойти, и возможность вернуться назад, если и когда мы захотим…" "Я понимаю… – она оглянулась на Мати, подставила голову под ее руку, требуя от подруги ласки, – и мне очень хочется спать", – Шуши зевнула так широко, словно хотела проглотить всю повозку, потом потянулась, устраиваясь поудобнее.
   – Не здесь, – затормошила ее девушка, бросив поспешный взгляд на Шамаша, – пойдем в нашу повозку!
   "Мне и тут хорошо, – она заворчала, не поднимаясь с места, недовольная, что подруга тянет ее куда-то… непонятно зачем. – И вообще – я устала", – ее глаза закрылись, а через мгновение волчица уже спала тем сном, что приходит только к зверям.
   Мати сперва пыталась растормошить подругу, но та лишь ворчала в ответ, не открывая в дреме глаз. И, виновато глянув на Шамаша, девушка беспомощно развела руками.
   – Пусть спит, – тихо произнес небожитель. – Не будем ей мешать, – и он двинулся в сторону полога.
   Мати тотчас сорвалась с места, выбравшись первой наружу, с наслаждением вдохнула в себя морозный воздух снежной пустыни, потянулась, расправляя плечи, испытывая облегчение от мысли о том, что волчица вернулась, что она снова с ней.
   "Хозяин, – тем временем, волк, подойдя к Шамашу, ткнулся носом ему в руку, – прости…" "За что? Вы ни в чем не виноваты".
   "Мы ушли…" "Но вы же вернулись. Не думай о пустяках, дружище. Главное, что с вами все в порядке, что вы целы и невредимы".
   "Ты волновался за нас?" – волк взглянул на бога солнца с удивлением.
   "Конечно. Мы совсем близко от города. Это опасное место, где может случиться все, что угодно".
   "Да, это так. Но…" – он знал, что причин для беспокойства множество. Снежная пустыня полна опасностей. Вся жизнь в ней – борьба со смертью и волк ни на одно мгновение не забывал об этом. Удивительно было другое – что небожителя беспокоила судьба волков – не просто смертных, но зверей, которые всегда были лишь слугами Его супруги, ни более того.
   "Что-то не так?" "Все так, хозяин. Просто…" – он мотнул головой, не зная, что сказать. Может быть, он и постарался бы найти объяснение, но…
   – Шамаш, – к ним поспешно подошел хозяин каравана, – тот горожанин, которого привели золотые волки…
   – Какой горожанин? – прервал его небожитель. Он непонимающе смотрел на караванщика, который, выглядя человеком, с размаху налетевшим на стену снега, лишь моргал, не зная, что сказать. И тогда Шамаш перевел взгляд на волка.
   Хан, чуть наклонив голову на бок, глянул на Атена, словно осуждая его за то, что караванщик вмешался в их разговор с какими-то сущими пустяками. Ну какое им дело до этого чужака?
   Молчание затягивалось.
   – Так что нам делать? – спросил Атен, то и дело оглядываясь, не зная, как лучше поступить.
   Должен ли караван делить свою тропу с чужаком? Если нет – нужно прогнать его, если да – не следует этого делать. А дело выходило темное. С одной стороны, чужака привели волки, с другой – явно не имея на то согласия бога солнца. И пока последний не решил, как должны поступить его спутники, караван по-хорошему нужно было бы остановить.
   Но нельзя же делать это в пригороде, где множество опасностей, начиная с разбойников и заканчивая неприкаянными душами отверженных, призраками и демонами…
   Мда, положеньице! Давненько Атен не чувствовал себя так неуверенно. Ведь два последних года путь был столь спокоен и светел, что хозяин и забыл, каково оно жить постоянным напряжением, боясь, что каждый следующий шаг может привести к гибели.
   – Этот человек… Он какой-то не такой. Ни одному горожанину, если тот в здравом уме, конечно, и в голову не придет просто так взять и уйти в пустыню.Совсем одному, без повозки, огненной воды, еды… А он, – караванщик качнул головой, толи с непониманием, толи с осуждением, – на безумного не похож… Да и не привели бы больного золотые волки в Твой караван… Он смерть свою ищет… Все госпожу, богиню Айю зовет. Думает, что волки Ее слуги и вели его к Ней… – он говорил, говорил, не до конца понимая, что именно говорит и главное, зачем.
   Собственно, ему не должно было быть никакого дела до этого чужака. Ан нет ведь, стало жаль, захотелось помочь… И, самое такое,что бы он там ни думал, во что бы ни заставлял себя поверить, это чувство не уходило, прилипнув снежным комом к ногам. – Шамаш, может, Ты поговоришь с ним? – сам не зная почему, попросил он.
   – Хорошо, – кивнул небожитель.
   – Вот и славненько! – довольный, караванщик облегченно вздохнул. – Мне привести его сюда, или…
   – Не надо, лучше я сам пройдусь немного… – его голос был ровен, ничего не выражая.
   Атен радовался, видя в этом добрый знак уже потому, что случившееся не разозлило и не расстроило бога солнца. Ничто не свидетельствовало о близости опасности или даже беды, приближение которой караванщик научился четко распознавать, находя подтверждение своей правоте в тенях, возникавших в глазах Шамаша. На этот раз все было иначе. Или, во всяком случае, казалось, что это так.
   И только Мати, которая в это мгновение стояла в пол-оборота к Шамашу, видя не столько его самого, сколько отражение бога солнца в глазах Хана, ощутила в сердце сначала боль, потом – глубокую, ни с чем не сравнимую тоску, которая словно не имела ни причины, ни конца, возникнув их пустоты и в нее же направляя путь.
   Девушка хотела спросить, в чем дело, что такое должно произойти в будущем, в чем… не беда, нет, – печаль того отрезка дороги, который предстояло пройти каравану?
   Но вопрос не сорвался словами у нее с губ, не сложился в образы мысленного вопроса, слышного наделенному силой собеседнику не хуже, но даже лучше обычной речи.
   – Я провожу Тебя… – Атен двинулся вперед, указывая богу солнца путь к тому месту, где остался горожанин.
   Мати пошла следом, чувствуя себя несколько скованно. Она опасливо поглядывала вокруг из-за плеча Шамаша. С одной стороны, ей хотелось бросить все, забраться в повозку и, ощущая под боком сладкое посапывание волчицы, забыть обо всем. Но, с другой, не знавшее никаких объяснений и границ любопытство гнало ее вперед, навстречу чужаку, который представлялся во много раз более странным и непонятным, чем все остальные жители оазисов.
   "Интересно, зачем он искал Матушку метелицу?" – мысленно спросила она скорее себя саму, чем тех из шедших с ней рядом в этот миг, кто мог услышать этот непроизнесенный вслух вопрос.
   "Не знаю, – хмуро глядя в снег у себя под лапами, проворчал Хан, – мы просто пожалели его, – волк не стал добавлять, что он уже успел раскаяться в сделанном, когда, казалось, пробеги они мимо, столько сложностей и неприятностей удалось бы избежать, – и попутали же меня демоны…" -Не ворчи, – бросил ему через плечо бог солнца. – Что сделано, то сделано.
   – Раз что-то произошло, значит, так суждено, – кивнув, чуть слышно прошептала Мати.
   Но думала она о другом, о том, что, раз у нее есть дар предвидения, значит, она может заглянуть в будущее, узнать, что должно произойти, прежде, чем это случится и, если впереди ждет беда – обойти место встречи с ней безопасной стороной.
   Шамаш оглянулся, спеша бросить на нее взгляд. Казалось, он хотел что-то сказать ей, возразить… Но они уже подошли к горожанину. И бог солнца не стал ничего говорить при чужаке.
   Невысокий, сероволосый, с расплывчатыми невыразительными чертами, незнакомец относился к тем людям, о которых обычно говорят – "не за что глазу зацепиться".
   В нем не было не только внешней физической силы привыкшего к лишениям и испытаниям странника, но и духовной – того, что с лихвой заменяет первое.
   Единственно, что выделяло его, была цель и решимость следовать ей до конца – исполнения задуманного…или смерти.
   При приближении бога солнца, караванщики, обступавшие чужака со всех сторон, не столько заинтересованные его приходом, сколько настороженные этим, расступились.
   – Здравствуй, горожанин, – первым заговорил с ним небожитель. – Зачем ты искал Айю?
   Тот даже не шевельнулся, не слыша, не видя ничего, так глубоко погрузившись в себя, что, казалось, потерял нити, связывавшие его душу, дух с реальным, живым миром людей.
   Торговцы, поглядывая на чужака недобрыми взглядами, зашумели, осуждая поведение чужака, который не только не обращал внимания на людей, принявших его на свою тропу, спасая от верной смерти в холоде снежной пустыни, но даже делал вид, что не слышит слов небожителя, которые откликнулись бы гулом в душе даже глухого.
   – Отвечай, когда тебя спрашивает… – начал Атен, с трудом сдерживая возмущение и гнев, что сквозили разгневанными ветрами в его душе.
   – Подожди, – резким взмахом руки остановил его Шамаш. Его сощуренные глаза были устремлены на гостя.
   Только теперь, внимательнее приглядевшись к нему, он понял, что в этом совершенно обычном человеке было особенного, что отделяло его от всех остальных, ставя на ту грань, когда ничто происходящее, ни жизнь, ни смерть не имеют никакого значения, отходя в сторону, освобождая от своей власти и, вместе с тем, от своего огня.
   Он наклонил голову. Последним из людей, подобных этому горожанину, которых он встречал на своем пути, был хозяин придорожного трактира в том, прежнем мире – маленький, незаметный человечек, которому надлежало стать связующим звеном между прошлым и будущим. И вот вновь перед ним был человек, отмеченный судьбой, призванный исполнить ее.
   Чужак стоял на месте, глядя себе под ноги, не обращая внимания, или, может быть, лучше сказать, не замечая ни обступивших его торговцев, ради этого прервавших свой путь, ни повозок каравана, которые, не имея на то приказа, продолжали движение, управляемые своими безучастными к происходившему возницами. Он казался тем придорожным камнем, что стоял на развилке, открывая правду о каждом из предстоявших путей, предостерегая от беды и, вместе с тем, обрекая на нее…
   И тут незнакомец вдруг вздрогнул, словно только вспомнив о том, что должен дышать, втянул в себя полную грудь морозного пьянящего воздуха снежной пустыни, а затем медленно, борясь с накатившими на него волнами оцепенения и дремы, поднял голову. …Рур огляделся. Вокруг него были какие-то люди. Судя по всему – караванщики.