Страница:
И здесь судьбою суждено в Европу прорубить окно
Председательсвующим в Черноморском адмиралтейском правлении и главным командиром флота на Черном и Азовском морях 28 февраля 1792 года после пребывания в отставке за вольнодумство был назначен Николай Семенович Мордвинов.
Де-Рибас как командир гребной флотилии находил это разумным. Мордвинов ему был по нраву человеколюбием. Служба с Мордвиновым была не в тягость.
17 марта де-Рибас писал Василию Степановичу Попову, что назначение Мордвинова на Черноморском флоте встречено с восторгом.
«Вы не можете себе представить, милостивый государь мой, – указывал он, – с какой радостью Николай Семенович был вновь принят здесь в нашем офицерском обществе. Все довольны выбором, которым почтила Николая Семеновича ее величество. Все в один голос за Мордвинова. Вижу истинную радость от будущей вскоре с ним встречи в Херсоне».
Апрель 1792 года на юге был теплым. Лопались почки на деревьях. Началось абрикосовое цветение, покрывались зеленью поля, прилетели птицы с полуденных краев.
Путь из Петербурга в Херсон, особенно здесь на юге, из – за бездорожья и распутицы был труден. Прежде чем быть у командующего, Осип Михайлович с Микешкой долго отмывались от грязи, чистили и наглаживали мундир. Де – Рибас был наслышан, что Мордвинов терпеть не может неопрятность.
– Честь имею представиться вашему превосходительству с прибытием по месту службы.
– Милости просим, голубчик Осип Михайлович. Добро пожаловать. Живем мы здесь, батенька, не широко, без дворянского собрания и псовой охоты. Забот, однако, хватает, потому и время коротаем незаметно: на стапелях, в учениях, в устроении мастерских для флота, в закладке портов, береговых батарей. Устраивайтесь и вы, Осип Михайлович. Буде надобность – берите людей из флотилии. Адмиралу должно иметь и дом адмиральский, чину приличный.
– Благодарствую, Николай Семенович. Только я больше привычен к походной жизни.
– Семейство, однако.
– Супруга моя Анастасия Ивановна и дети в Петербурге. Оторвался я от службы, от флота. Здесь, сказывают, довольно перемен.
– Флот, батенька, однако, по-прежнему теми же недугами обременен, что и держава наша. В экипажах и на береговых службах много страждущих от разной хвори и ран, полученных в минувшую войну. По рекрутским наборам поступает народ телесно слабый. Старослужащие матросы и солдаты вошли в годы, оттого и немощны. Я сколько говорю по начальству о сокращении военной службы до шести-семи лет, да все оставляют без внимания. А ведь молодая армия предпочтительна ветхой. К тому же уволенный после краткой выслуги матрос шел бы не в отставку, а в запас. При военной нужде его бы можно и в строй вернуть и тем умножить армию на случай войны втрое противу войска мирного времени.
– Я, Николай Семенович, в том полностью в согласии с вами. Бедственность армии и от скудности продовольствия нижних чинов, от чего также случаютца разные болезни и ослабления людей.
– Скверное довольствие армии – от пороков нашего российского хозяйства, от обнищания деревни. Богат крестьянин – богат купец, промышленник и всякий городской житель, богато казначейство и довольно снабжена армия. Сельское хозяйство России в горестном состоянии, почитай, все внутренние губернии голодают, мужики по глупости порядков наших землю обрабатывают худо. По нынешнему состоянию каждая десятина в России дает пятьдесят рублей доходу, а должна тысячу. Много думаем и печемся о казенных интересах. Забываем, однако, что залогом благополучия казны испокон веку был труд обывателя, движимый его частным интересом. Пока, Осип Михайлович, польза частная не станет первым предметом заботы нашего российского правительства – казна будет пуста и нужды армии неудовлетворены. Но довольно витийства. Устраивайтесь, голубчик, здесь в Херсоне. И милости просим, не забывайте, и не только службы ради. Заходите на кофей, батенька. И то сказать – душу время от времени отвести недурно.
Адмиралы обменялись рукопожатиями, в которых было столько крепости, сколько и сердечности.
Когда были подписаны в Яссах – столице Молдавского княжества мирные с Портой Оттоманской условия и на всем театре военных действий наступили мир и тишина, из Петербурга от государыни вышел рескрипт: Екатеринославскому генерал-губернатору Василию Каховскому с приличным числом знающих чиновников, более дошлых в минералах, почвах, растительности, а также в диких и домашних скотах, немедля и на совесть обозреть всю очаковскую область в междуречьи Буга и Днестра, – указывалось в нем. – Буде в том смотрении пожелают иметь участие молдавские бояре, чтоб навеки поселится в российских пределах, – в том препятствий им не чинить.
Каховский с чиновниками разных званий, а также знатными молдаванами, перешедшими через Днестр с отступом русских войск, уже ранней весной, когда только растаяли снега и запарила согретая солнцем земля, готов был к обозрению вновь приобретенных краев.
Оно бы в радость, потому нет лучше пробуждающейся природы после зимних стуж, когда струят талой водой ручьи, покрываются молодой зеленью холмы и долы, вылезают, чтобы погреться под солнцем, разные твари: суслики, тушканчики, полевки, ежи. Бойко щебечут птицы и всяк, не исключая генерал-губернатора, чувствует необыкновенный прилив силы. Но вот какая вышла беда – генералу и сопровождающим его чиновникам никак не можно было путь держать в каретах либо в иных экипажах по причине полного бездорожья, обилия в степи речек и буераков, весенних разливов и распутицы. Между тем его превосходительство даже в молодые обер-офицерские годы был непривычен к седлу. Ежели и доводилось по крайности ехать его превосходительству верхом, то набивал гузно, что неделю и более ходил раскоряченным.
Как бы ни было – повеление государыни следовало исполнять. Сообразительные вестовые соорудили для его превосходительства некоторый род гамака между двух лошадей, которых они вели в повод.
Вся чиновная компания двинулась в путь в сопровождении эскадрона регулярного войска и полусотни казаков на случай возможного нападения заплутавших турок или некрепких в российском подданстве эдисанцев.
Генерал, лежа в гамаке, глядел вокруг, а бывало, что и засыпал. Чиновники, на привалах разминаясь, большей частью ходили охая да ахая. Но для всех не напасешься гамаков. Да и то сказать – достоин ли путешествия в гамаке жалкий титулярный советник – по чину воинскому прапорщик?
Между Бугом и Днестром было найдено пять больших балок с пересыхающими речками: Кучурган, Тилигул, Малый, Средний и Большой Куяльники. Вдоль балок с широким раздольем тянулись сенокосные луга.
Степь между Днестром и Бугом изобиловала малыми ручьями, представляющими собой нечто иное, как высохшие русла некогда полноводных рек. На крутых и пологих склонах струились родники. Речки здесь когда-то выходили из озер, но ко времени обозрения этих мест генералом Каховским от них остались лишь логовища. Старые люди утверждали, что Тилигул, Ингул и Ингулец во времена царя Хмеля были настолько глубоки и полноводны, что по ним могли ходить корабли. Были бы эти корабли нынче – не пришлось бы чиновникам протирать штаны в седлах.
На пути движения отряда генерала Каховского на берегах речушек и у родников встречались могучие вековые дубы и березы, а также небольшие дубравы, рощицы берез, бука и сосны. Местами сохранившиеся дубы и вязы свидетельствовали, что здесь еще недавно шумели сплошные леса, невесть кем и зачем начисто сведенные. Дубы и вязы, как известно, не растут отдельными рощами, а составляют лишь опушки. В степи до самого Хаджибея случались дикие яблони, боярышник, терновник, бирючина и шиповник.
За Тилигулом почва была тучная, совершенно черная, растительность гуще, разнообразнее, а в степи ближе к Хаджибею скудела, местами становилась бурой и растения были не те.
На редких хуторах по обилию в ту весну влаги и тепла к середине апреля озимь выросла по колени, а бузина пустила побеги вершков на шесть. После сильных дождей к началу мая выколосилась рожь. У Хаджибея на лугу возле запруды путешественники видели множество дроф.
По завершению обозрения и возврату в губернский город Кременчуг генерал Каховский в рапорте государыне 25 апреля 1792 года писал:
«Земля здесь сиречь вновь приобретенная и простирающаяся между Бугом и Днестром до границ с Подольской губернией отменно плодородная, все долины и плоские места покрыты буйными травами, которые весьма способны для заведения и выпаса разных скотов, не исключая лошадей, необходимо нужных для войск вашего величества, всемилостивейшая государыня наша. Солончаков и песков почитай нет, а болот и более не замечено. По берегам Днестра много камыша пригодного к употреблению вместо дров. Хаджибей стоит на возвышенном и приятном месте, откуда весьма способно обозреть не только степь, но и море. В колодцах найдена хорошая вода. В окрестностях Хаджибея земля из глинистого материка, смешанного с черноземом. Судя по травянистым растениям вокруг, почва здесь также плодородна и для возделывания земледельцами пригодна. Можно растить пшеницу, рожь и другие сельские произведения. Потому весьма надобно здесь наипоспешнейше заселить ее яко природными россиянами, так и малороссами с Украины, а также иностранными выходцами христианских вероисповеданий из Польши, Молдавии, Румелии и Анатолии. Что до жилищ тех поселян, то в самом Хаджибее для их сооружения можно брать из развалин довольно камня, нужный для этого лес направлять сплавом по Днестру. Для топли печей на Хаджибейском лимане довольно камыша. Еще, всемилостивейшая государыня, почитаю долгом на усмотрение Вашего Императорского величества представить увольнение от податей переселенцев сюда, равно осмелюсь испросить для них ссуды на обзаведение».
Рапорт екатеринославского генерал-губернатора государыне в Петербург был отправлен наипоспешнейше.
По получении рапорта Каховского и его осмыслении государыня продиктовала рескрипт на имя генерал-прокурора Самойлова, в котором велела ему заняться устроением очаковского карантина. «А еще ставлю вам в обязанность, – указывалось в нем, – чтобы знающие люди имели смотрение, можно ли устроить там на морском берегу гавань, ежели на тех морских водах нет для судов от бурь натуральных заграждений или прилично ее устроить где в другом месте. Для этого надо истребовать заключение от начальников черноморских флотов и инженерных генералов. До получения этих мнений строительство не начинать. При этом надобно избрать такое место, которое было бы выгодно своим положением для промышленности, могло бы содействовать развитию внутренней и внешней торговли, служило бы надежным прикрытием для флотов и отличалось всеми гидрографическими выгодами для устроения порта».
Исполнение этих предначертаний государыни было возложено на комиссию из двух членов – полковника де-Волана и капитана Андрея Шостака под председательством де-Рибаса. В рапорте комиссии Сенату указывалось, что наиспособнейшим местом для устроения коммерческой гавани должно считать Хаджибейский залив, который у турок – прежних его владельцев был весьма важным как в рассуждении гидрологического положения, так и относительно коммуникации сухим путем с нижним Днестром. Нет более выгодного, чем Хаджибей, места для береговой гавани. Его расположение вполне соответствует предлагаемому намерению. Доброта рейда и грунт дна, отмечала комиссия, испытана довольно.
Грунт в заливе был найден состоящим из мягкого ила с песком и ракушкой, а морское дно несколько усеянным небольшими возвышениями от частых обвалов глинистого берега. Во многих местах ил и глина были вязкие, поэтому суда должны время от времени поднимать якоря, в противном случае они рискуют их легко потерять.
С моря Хаджибейский залив определялся как открытый всем ветрам от норд-оста до зюйд-зюйд-оста, через зюйд до зюйд-веста, веста и норд-веста. От норда залив защищали возвышенные берега. Довольно беспокойны были ветры с ущелий со стороны Куяльницкого и Хаджибейского лиманов. Самыми опасными для находящихся в заливе судов были найдены ост-норд-ост через ост до зюйд-оста. Особенно коварным был зюйд-ост. Проходя через все море, он поднимал большие волны, отчего в турецкие времена случались кораблекрушения. Западные ветры, – указывалось комиссией, – дуют по преимуществу осенью и зимой, а южные – летом и весной. В летнее время при хорошей погоде ветер отличается непостоянством, следуя движению солнца. Осенью, как установление из разных источников, случались ураганы.
Комиссией отмечалась практическая незамерзаемость залива как решающее его преимущество, что устроение здесь гавани будет способствовать заграничной торговле всех порубежных с Днестром богатых хлебом провинций, что вода здесь в зимнее время несколько раз покрывается льдом, а с повышением температуры вскрывается, что первый лед появляется обычно в начале декабря, а окончательное вскрытие наступает в конце февраля.
Отношения с Турцией оставляли желать лучшего. Российские консулы в придунайских княжествах сообщали о передвижениях турецких сухопутных войск, усилении турецких крепостных гарнизонов. У крымских берегов появилась турецкая эскадра.
За окном землянки валил густой снег. Пушистым белым ковром он ложился на поля. Белое безмолвие и белая тоска. Степь без конца и края и там за дальней стремниной холодное море. Все книги давным-давно прочитаны и перечитаны.
Стук в дверь, скрип петель. В землянку вошел запорошенный снегом офицер.
– Секунд-майор Громаков – фельдъегерь. Извольте принять, ваше превосходительство.
Де-Рибас взломал печать.
«Санкт-Петербург. 16 января 1794 года.
Нашему вице-адмиралу де-Рибасу. Все морские и сухопутные силы привести в исправность и готовность не только отразить турецкое нападение, но и войти в турецкие пределы. Отправляйтесь в места расположения флота, в апреле соедините все его части в Хаджибее, где и ждите разрыва. При открытии военных действий гребному флоту вступить в Дунай и овладеть его берегами. В ваше начальство отведены полки: гренадерские Николаевский и Днепровский, мушкетерские Витебский и Нижегородский…»
– Боже мой, неужели опять война? Суворову приказано полки доукомплектовать по штатам военного времени. Орудия поставить на новые лафеты. Передать мне суда из Средиземноморской флотилии… Дело приобретает слишком серьезный оборот, – думал де-Рибас, – похоже, пахнет порохом. Все наши прожекты и заботы об открытии торговой гавани и мореплавания отойдут. До того ли будет? Надо бы о приказе известить де-Волана. То-то будет расстройство.
Заботы о главной гавани на Черном море в последнее время де-Рибаса сблизили с де-Воланом более чем с другими офицерами. В разных замерах, цифирных и гидрографических рассуждениях виделись им во множестве не только мачты торговых кораблей под флагами разных стран, но и очертания прямых улиц, широких и многолюдных площадей с домами в три-четыре яруса, с разными украшательствами: балконами, лоджиями и черепичными крышами на французский манер.
Война не случилась. На военном и политическом горизонте уже отчетливо проявилась могучая стать Бонапарта. Египетский поход Наполеона нанес сокрушительный удар по могуществу Порты Оттоманской в Северной Африке. Турция стала искать в лице России не военного противника, а скорее союзника в борьбе с революционной Францией.
Против предложения де-Рибаса о сооружении торгового порта в Хаджибейском заливе продолжала выступать, однако, сильная партия во главе с Николаем Семеновичем Мордвиновым.
Мордвинов теперь считал, что ставить новый порт при наличии Очакова с военной и коммерческой точки зрения нецелесообразно и для казны разорительно, поскольку для этого потребуются большие затраты, которые неизвестно когда окупятся, да и окупятся ли.
– Ваше здоровье, Осип Михайлович, – Мордвинов поднял бокал. – Я не поклонник бахусова зелья. Была бы моя воля я бы вовсе запретил употребление горячительного. Однако in vini Veritas – в вине правда, желаю вам добра и благополучия.
– Ваше здоровье, Николай Семенович, – встал де-Рибас. – В вашем лице весьма почитаю просвещенного командира и устроителя флота нашего.
– И мое уверение в почтении к вам, Осип Михайлович. Ваши заслуги как полевого командира и на флотилии признаны всеми. Я склоняю голову. Что гидрографические обследования?
– Нашел, ваше превосходительство, для устроения главной торговой гавани наиболее способным Хаджибей.
– И почему же так? Каковы к тому резоны?
– Глубоководность, незамерзаемость, твердость дна.
– А для чего надобна России торговая гавань?
– Прежде всего, я так думаю, для вывоза в заграничный торг произведений отечественной промышленности.
– Прекрасно, голубчик Осип Михайлович. Теперь взгляните на эту карту. Днепровско-Бугский лиман, Херсон, Днепр, на правом и левом берегах хлебопроизводящие губернии Украины. Взгляните на реки, впадающие в Днепр. Прежде чем вывозить сии произведения в заграничный торг, их надобно доставить к морской пристани. Не кажется ли вам, Осип Михайлович, что самая способная, самая дешевая дорога для такой доставки – река?
– О том речь, Николай Семенович, чтобы державе нашей при ее обширности заложить здесь, на юге торговый порт, через который не только в теплое, но и холодное время Россия могла бы вывозить в заграничный торг произведения своей промышленности в обмен на необходимые ей товары заграничного происхождения. Порт должен быть не только незамерзающим, но и достаточно глубоким, доступным для судов с большой осадкой. Уже по нынешнему состоянию судостроения устье Днепра слишком мелководно. Корабли вверх по реке могут подыматься только без груза. Военные суда, построенные в Херсоне, спускаются вниз к лиману непременно с камелями, которые, как известно, ставятся с большим трудом под корабль и после откачки из них воды поднимают корпус судна, тем уменьшая осадку. Нельзя же под каждое крупное судно, идущее в Херсон, подводить камели? А ведь в будущем станут строить суда размерностью не в одноврат более значительные. По тем же причинам для устроения главной торговой гавани нахожу непригодными Очаков и Кинбурн.
– Ваши выводы, Осип Михайлович, излишни. Вопрос о месте закладки главной торговой гавани по представлению вашему решен ее величеством и вы как ее главный устроитель непосредственно подчинены не мне, а генерал-фельдцехмейстру Платону Александровичу Зубову. Государыня приняла меры к тому, чтобы избавить вас от моих козней и поставить в совершенно независимое от меня положение. И то сказать, Осип Михайлович, похож ли я на персону, способную чинить козни?
– Право, Николай Семенович, я это и в уме не держу.
– Благодарствую вас. Но, милый Осип Михайлович, разве Днепровско-Бугский лиман и устье Днепра недостаточно глубоки? Подойдите – ка, голубчик, сюда, – Мордвинов жестом пригласил де-Рибаса к окну. – Перед вами стапеля и великолепные очертания «Игудиила». Это новый стопушечный боевой корабль. Нынче, в отличие от прошлых лет, вместо одного в год мы строим по два больших военных судна. Глубины Днепра здесь достаточны и для таких кораблей.
– Но и порт мы ставим на столетия. Тоннаж судов и осадка их будет увеличиваться. На дело строительства этого порта следует глядеть также из глубины грядущих веков.
В кабинет вошла высокая сухопарая женщина в плотно облегающем платье.
– Изволь, дорогая, представить тебе вице-адмирала Осипа Михайловича де-Рибаса. Моя супруга Генриетта Александровна.
Де-Рибас встал и с почтением склонил голову.
– Я много наслышана о вас и ваших заслугах перед государыней и отечеством, – графиня Мордвинова с трудом подбирала русские слова.
Дочь русского консула в Ливорно англичанка Кобле Генриетта Александровна стала овладевать русским уже в замужестве за Мордвиновым. Воспитанная в строгих правилах, прилежная и сообразительная, она делала заметные успехи: в первый год стала понимать обращенную к ней русскую речь, пыталась читать русские книги, но совершенно русским языком так и не овладела.
Де-Рибас знал, что Генриетта Александровна в свете была чопорна и холодна. Манерой держать себя в обществе отчужденно она подчеркивала высокое положение мужа – вице-адмирала, председательствующего в Черноморском адмиралтейском правлении, главнокомандующего флотами на Черном и Азовском морях.
Сорокадвухлетний Мордвинов и его молодая супруга были блестящей парой в кругу российской аристократии.
Мордвиновы жили барственно и открыто, в обширной усадьбе с домом о множестве комнат для господ и разных пристроек для обслуги.
– Удачно поставленный морской порт окажет большое влияние на развитие юго-российской экономики, – сказал Мордвинов по-итальянски. – Но прежде устроения порта для вывоза произведений российской сельской промышленности должно здесь составить особый род людей – мелких собственников земли. – Обширные земли тут принадлежат казне, то есть суть земли общие, а должно быть им частными. Только как частная собственность земля может быть превращена из пустыни в цветущие поля. Для этого казенные палаты должны продавать землю с аукциона тем, кто желает ее приобрести. Это даст возможность казне выручить от продажи земли значительный капитал на оздоровление финансов государства, на строительство публичных зданий и дорог, по примеру Финляндии. Земли, приобретенные в собственность будут использоваться их владельцами более рачительно, что приведет к приращению народного благосостояния и обогащению государства. В Англии, насколько я мог наблюдать, землевладелец на равном клочке пахоты производит гораздо более, чем в России.
– Для освоения сих земель, Николай Семенович, надо иметь достаточно людей, охочих труды свои обратить на земледелие, – отвечал по-итальянски же де-Рибас. – Край наш пустынный, бывает что от хутора до хутора по непаханной земле день и более езды. Не находите ли вы полезным заселение земель этих иностранцами с условием перехода их в вечное подданство России?
– Нахожу. Но препятствием к тому должно считать, что страна наша славится рабством крестьян и образ правления ее переменчив, связан с особенностями персоны у верховной власти. В лице государыни Екатерины II мы имеем лучшего монарха в Европе, а возможно и во всем мире, но с восшествием на престол другой персоны монархия эта может уступить место варварству и необузданному деспотизму. Мысль предаться произволу такого правления ужасна. Иностранным переселенцам нужны гарантии от рабства. По обстоятельствам войн и неустройства, неуверенности европейцев в безопасном помещении своих капиталов в их отечествах многие привезли бы капиталы эти в Россию, а с ними свою деловую искусность.
– В понятии неограниченной власти нашего государя нет ничего несправедливого, – продолжал Мордвинов, – ибо она есть первая несправедливость. Думаю, что нет нужды прикрывать действия самовластия рассуждениями о его пользе и необходимости, оно есть само по себе зло и в таковом его качестве не может рождать добро. В пору правления государыни Екатерины II в обыкновенность вошло отобрание имений у одних и пожалования их другим в знак благоволения к ним государыни. От того раздано было в частновладельческую зависимость множество крестьян. Между тем благоустроенное правительство тем отличается от насильственного, что оно никого без достаточных к тому нравственных оснований не лишает свободы и никто без его согласия таким правительством не лишается благоприобретенной собственности. – В управлении самодержавие каждодневно рождает глупости за которые должен расплачиваться народ, – заключил Николай Семенович. – Между тем вся история свидетельствует, что сила царств и сама безопасность их состоят не столько в вещественных, сколько в разумных и нравственностью произведенных опорах. Великие империи рушились не от мечей. Они сокрушались глупостью, коварством и прочими худыми началами в управлении.
От Мордвинова не укрылось неодобрение де-Рибаса сказанному им о российской монархии. Разумеется, неодобрение это не было выявлено ни словом, ни делом. Благожелательное приятие речи Мордвинова на лице де-Рибаса, однако, сменилось холодным безразличием. Но как бы встряхнувшись, де-Рибас надел на лицо улыбку.
– Поселение иностранцев принесло бы империи огромную пользу, – сказал Мордвинов. – Этому способствовали бы обширность наших земель, климат, пути сообщения с заграницей. Мы получали бы людей, знающих земледелие, скотоводство, домостроительство, искусных фабрикантов и ремесленников. Заведения иностранцев станут образцом для прочих поселян. Иностранцы доставят нам полезные машины и инструменты, введут разные изобретательства.
– Полковник Кобле, почтенная Генриетта Александровна, не родственник ли вам?
– Братец.
– Мы с ним знакомы по штурму Измаила. Большого мужества офицер. В измаильскую кампанию он состоял при Кутузове и был удостоен им похвалы и отличия.
Когда де-Рибас встал и тепло раскланялся с Мордвиновыми, Генриетта Александровна, помолчав, сказала:
– С этим человеком, дорогой, тебе не следовало быть столь откровенным. Твои политические взгляды он не разделяет, – Генриетта Александровна говорила по-английски. – Его карьера стремительна, но у него нет прочного положения в обществе. Его происхождение сомнительно, он не богат, в высшем свете принят по основаниям женитьбы на дочери Бецкого, зависим от случая, ищет благосклонности.
Де-Рибас как командир гребной флотилии находил это разумным. Мордвинов ему был по нраву человеколюбием. Служба с Мордвиновым была не в тягость.
17 марта де-Рибас писал Василию Степановичу Попову, что назначение Мордвинова на Черноморском флоте встречено с восторгом.
«Вы не можете себе представить, милостивый государь мой, – указывал он, – с какой радостью Николай Семенович был вновь принят здесь в нашем офицерском обществе. Все довольны выбором, которым почтила Николая Семеновича ее величество. Все в один голос за Мордвинова. Вижу истинную радость от будущей вскоре с ним встречи в Херсоне».
Апрель 1792 года на юге был теплым. Лопались почки на деревьях. Началось абрикосовое цветение, покрывались зеленью поля, прилетели птицы с полуденных краев.
Путь из Петербурга в Херсон, особенно здесь на юге, из – за бездорожья и распутицы был труден. Прежде чем быть у командующего, Осип Михайлович с Микешкой долго отмывались от грязи, чистили и наглаживали мундир. Де – Рибас был наслышан, что Мордвинов терпеть не может неопрятность.
– Честь имею представиться вашему превосходительству с прибытием по месту службы.
– Милости просим, голубчик Осип Михайлович. Добро пожаловать. Живем мы здесь, батенька, не широко, без дворянского собрания и псовой охоты. Забот, однако, хватает, потому и время коротаем незаметно: на стапелях, в учениях, в устроении мастерских для флота, в закладке портов, береговых батарей. Устраивайтесь и вы, Осип Михайлович. Буде надобность – берите людей из флотилии. Адмиралу должно иметь и дом адмиральский, чину приличный.
– Благодарствую, Николай Семенович. Только я больше привычен к походной жизни.
– Семейство, однако.
– Супруга моя Анастасия Ивановна и дети в Петербурге. Оторвался я от службы, от флота. Здесь, сказывают, довольно перемен.
– Флот, батенька, однако, по-прежнему теми же недугами обременен, что и держава наша. В экипажах и на береговых службах много страждущих от разной хвори и ран, полученных в минувшую войну. По рекрутским наборам поступает народ телесно слабый. Старослужащие матросы и солдаты вошли в годы, оттого и немощны. Я сколько говорю по начальству о сокращении военной службы до шести-семи лет, да все оставляют без внимания. А ведь молодая армия предпочтительна ветхой. К тому же уволенный после краткой выслуги матрос шел бы не в отставку, а в запас. При военной нужде его бы можно и в строй вернуть и тем умножить армию на случай войны втрое противу войска мирного времени.
– Я, Николай Семенович, в том полностью в согласии с вами. Бедственность армии и от скудности продовольствия нижних чинов, от чего также случаютца разные болезни и ослабления людей.
– Скверное довольствие армии – от пороков нашего российского хозяйства, от обнищания деревни. Богат крестьянин – богат купец, промышленник и всякий городской житель, богато казначейство и довольно снабжена армия. Сельское хозяйство России в горестном состоянии, почитай, все внутренние губернии голодают, мужики по глупости порядков наших землю обрабатывают худо. По нынешнему состоянию каждая десятина в России дает пятьдесят рублей доходу, а должна тысячу. Много думаем и печемся о казенных интересах. Забываем, однако, что залогом благополучия казны испокон веку был труд обывателя, движимый его частным интересом. Пока, Осип Михайлович, польза частная не станет первым предметом заботы нашего российского правительства – казна будет пуста и нужды армии неудовлетворены. Но довольно витийства. Устраивайтесь, голубчик, здесь в Херсоне. И милости просим, не забывайте, и не только службы ради. Заходите на кофей, батенька. И то сказать – душу время от времени отвести недурно.
Адмиралы обменялись рукопожатиями, в которых было столько крепости, сколько и сердечности.
Когда были подписаны в Яссах – столице Молдавского княжества мирные с Портой Оттоманской условия и на всем театре военных действий наступили мир и тишина, из Петербурга от государыни вышел рескрипт: Екатеринославскому генерал-губернатору Василию Каховскому с приличным числом знающих чиновников, более дошлых в минералах, почвах, растительности, а также в диких и домашних скотах, немедля и на совесть обозреть всю очаковскую область в междуречьи Буга и Днестра, – указывалось в нем. – Буде в том смотрении пожелают иметь участие молдавские бояре, чтоб навеки поселится в российских пределах, – в том препятствий им не чинить.
Каховский с чиновниками разных званий, а также знатными молдаванами, перешедшими через Днестр с отступом русских войск, уже ранней весной, когда только растаяли снега и запарила согретая солнцем земля, готов был к обозрению вновь приобретенных краев.
Оно бы в радость, потому нет лучше пробуждающейся природы после зимних стуж, когда струят талой водой ручьи, покрываются молодой зеленью холмы и долы, вылезают, чтобы погреться под солнцем, разные твари: суслики, тушканчики, полевки, ежи. Бойко щебечут птицы и всяк, не исключая генерал-губернатора, чувствует необыкновенный прилив силы. Но вот какая вышла беда – генералу и сопровождающим его чиновникам никак не можно было путь держать в каретах либо в иных экипажах по причине полного бездорожья, обилия в степи речек и буераков, весенних разливов и распутицы. Между тем его превосходительство даже в молодые обер-офицерские годы был непривычен к седлу. Ежели и доводилось по крайности ехать его превосходительству верхом, то набивал гузно, что неделю и более ходил раскоряченным.
Как бы ни было – повеление государыни следовало исполнять. Сообразительные вестовые соорудили для его превосходительства некоторый род гамака между двух лошадей, которых они вели в повод.
Вся чиновная компания двинулась в путь в сопровождении эскадрона регулярного войска и полусотни казаков на случай возможного нападения заплутавших турок или некрепких в российском подданстве эдисанцев.
Генерал, лежа в гамаке, глядел вокруг, а бывало, что и засыпал. Чиновники, на привалах разминаясь, большей частью ходили охая да ахая. Но для всех не напасешься гамаков. Да и то сказать – достоин ли путешествия в гамаке жалкий титулярный советник – по чину воинскому прапорщик?
Между Бугом и Днестром было найдено пять больших балок с пересыхающими речками: Кучурган, Тилигул, Малый, Средний и Большой Куяльники. Вдоль балок с широким раздольем тянулись сенокосные луга.
Степь между Днестром и Бугом изобиловала малыми ручьями, представляющими собой нечто иное, как высохшие русла некогда полноводных рек. На крутых и пологих склонах струились родники. Речки здесь когда-то выходили из озер, но ко времени обозрения этих мест генералом Каховским от них остались лишь логовища. Старые люди утверждали, что Тилигул, Ингул и Ингулец во времена царя Хмеля были настолько глубоки и полноводны, что по ним могли ходить корабли. Были бы эти корабли нынче – не пришлось бы чиновникам протирать штаны в седлах.
На пути движения отряда генерала Каховского на берегах речушек и у родников встречались могучие вековые дубы и березы, а также небольшие дубравы, рощицы берез, бука и сосны. Местами сохранившиеся дубы и вязы свидетельствовали, что здесь еще недавно шумели сплошные леса, невесть кем и зачем начисто сведенные. Дубы и вязы, как известно, не растут отдельными рощами, а составляют лишь опушки. В степи до самого Хаджибея случались дикие яблони, боярышник, терновник, бирючина и шиповник.
За Тилигулом почва была тучная, совершенно черная, растительность гуще, разнообразнее, а в степи ближе к Хаджибею скудела, местами становилась бурой и растения были не те.
На редких хуторах по обилию в ту весну влаги и тепла к середине апреля озимь выросла по колени, а бузина пустила побеги вершков на шесть. После сильных дождей к началу мая выколосилась рожь. У Хаджибея на лугу возле запруды путешественники видели множество дроф.
По завершению обозрения и возврату в губернский город Кременчуг генерал Каховский в рапорте государыне 25 апреля 1792 года писал:
«Земля здесь сиречь вновь приобретенная и простирающаяся между Бугом и Днестром до границ с Подольской губернией отменно плодородная, все долины и плоские места покрыты буйными травами, которые весьма способны для заведения и выпаса разных скотов, не исключая лошадей, необходимо нужных для войск вашего величества, всемилостивейшая государыня наша. Солончаков и песков почитай нет, а болот и более не замечено. По берегам Днестра много камыша пригодного к употреблению вместо дров. Хаджибей стоит на возвышенном и приятном месте, откуда весьма способно обозреть не только степь, но и море. В колодцах найдена хорошая вода. В окрестностях Хаджибея земля из глинистого материка, смешанного с черноземом. Судя по травянистым растениям вокруг, почва здесь также плодородна и для возделывания земледельцами пригодна. Можно растить пшеницу, рожь и другие сельские произведения. Потому весьма надобно здесь наипоспешнейше заселить ее яко природными россиянами, так и малороссами с Украины, а также иностранными выходцами христианских вероисповеданий из Польши, Молдавии, Румелии и Анатолии. Что до жилищ тех поселян, то в самом Хаджибее для их сооружения можно брать из развалин довольно камня, нужный для этого лес направлять сплавом по Днестру. Для топли печей на Хаджибейском лимане довольно камыша. Еще, всемилостивейшая государыня, почитаю долгом на усмотрение Вашего Императорского величества представить увольнение от податей переселенцев сюда, равно осмелюсь испросить для них ссуды на обзаведение».
Рапорт екатеринославского генерал-губернатора государыне в Петербург был отправлен наипоспешнейше.
По получении рапорта Каховского и его осмыслении государыня продиктовала рескрипт на имя генерал-прокурора Самойлова, в котором велела ему заняться устроением очаковского карантина. «А еще ставлю вам в обязанность, – указывалось в нем, – чтобы знающие люди имели смотрение, можно ли устроить там на морском берегу гавань, ежели на тех морских водах нет для судов от бурь натуральных заграждений или прилично ее устроить где в другом месте. Для этого надо истребовать заключение от начальников черноморских флотов и инженерных генералов. До получения этих мнений строительство не начинать. При этом надобно избрать такое место, которое было бы выгодно своим положением для промышленности, могло бы содействовать развитию внутренней и внешней торговли, служило бы надежным прикрытием для флотов и отличалось всеми гидрографическими выгодами для устроения порта».
Исполнение этих предначертаний государыни было возложено на комиссию из двух членов – полковника де-Волана и капитана Андрея Шостака под председательством де-Рибаса. В рапорте комиссии Сенату указывалось, что наиспособнейшим местом для устроения коммерческой гавани должно считать Хаджибейский залив, который у турок – прежних его владельцев был весьма важным как в рассуждении гидрологического положения, так и относительно коммуникации сухим путем с нижним Днестром. Нет более выгодного, чем Хаджибей, места для береговой гавани. Его расположение вполне соответствует предлагаемому намерению. Доброта рейда и грунт дна, отмечала комиссия, испытана довольно.
Грунт в заливе был найден состоящим из мягкого ила с песком и ракушкой, а морское дно несколько усеянным небольшими возвышениями от частых обвалов глинистого берега. Во многих местах ил и глина были вязкие, поэтому суда должны время от времени поднимать якоря, в противном случае они рискуют их легко потерять.
С моря Хаджибейский залив определялся как открытый всем ветрам от норд-оста до зюйд-зюйд-оста, через зюйд до зюйд-веста, веста и норд-веста. От норда залив защищали возвышенные берега. Довольно беспокойны были ветры с ущелий со стороны Куяльницкого и Хаджибейского лиманов. Самыми опасными для находящихся в заливе судов были найдены ост-норд-ост через ост до зюйд-оста. Особенно коварным был зюйд-ост. Проходя через все море, он поднимал большие волны, отчего в турецкие времена случались кораблекрушения. Западные ветры, – указывалось комиссией, – дуют по преимуществу осенью и зимой, а южные – летом и весной. В летнее время при хорошей погоде ветер отличается непостоянством, следуя движению солнца. Осенью, как установление из разных источников, случались ураганы.
Комиссией отмечалась практическая незамерзаемость залива как решающее его преимущество, что устроение здесь гавани будет способствовать заграничной торговле всех порубежных с Днестром богатых хлебом провинций, что вода здесь в зимнее время несколько раз покрывается льдом, а с повышением температуры вскрывается, что первый лед появляется обычно в начале декабря, а окончательное вскрытие наступает в конце февраля.
Отношения с Турцией оставляли желать лучшего. Российские консулы в придунайских княжествах сообщали о передвижениях турецких сухопутных войск, усилении турецких крепостных гарнизонов. У крымских берегов появилась турецкая эскадра.
За окном землянки валил густой снег. Пушистым белым ковром он ложился на поля. Белое безмолвие и белая тоска. Степь без конца и края и там за дальней стремниной холодное море. Все книги давным-давно прочитаны и перечитаны.
Стук в дверь, скрип петель. В землянку вошел запорошенный снегом офицер.
– Секунд-майор Громаков – фельдъегерь. Извольте принять, ваше превосходительство.
Де-Рибас взломал печать.
«Санкт-Петербург. 16 января 1794 года.
Нашему вице-адмиралу де-Рибасу. Все морские и сухопутные силы привести в исправность и готовность не только отразить турецкое нападение, но и войти в турецкие пределы. Отправляйтесь в места расположения флота, в апреле соедините все его части в Хаджибее, где и ждите разрыва. При открытии военных действий гребному флоту вступить в Дунай и овладеть его берегами. В ваше начальство отведены полки: гренадерские Николаевский и Днепровский, мушкетерские Витебский и Нижегородский…»
– Боже мой, неужели опять война? Суворову приказано полки доукомплектовать по штатам военного времени. Орудия поставить на новые лафеты. Передать мне суда из Средиземноморской флотилии… Дело приобретает слишком серьезный оборот, – думал де-Рибас, – похоже, пахнет порохом. Все наши прожекты и заботы об открытии торговой гавани и мореплавания отойдут. До того ли будет? Надо бы о приказе известить де-Волана. То-то будет расстройство.
Заботы о главной гавани на Черном море в последнее время де-Рибаса сблизили с де-Воланом более чем с другими офицерами. В разных замерах, цифирных и гидрографических рассуждениях виделись им во множестве не только мачты торговых кораблей под флагами разных стран, но и очертания прямых улиц, широких и многолюдных площадей с домами в три-четыре яруса, с разными украшательствами: балконами, лоджиями и черепичными крышами на французский манер.
Война не случилась. На военном и политическом горизонте уже отчетливо проявилась могучая стать Бонапарта. Египетский поход Наполеона нанес сокрушительный удар по могуществу Порты Оттоманской в Северной Африке. Турция стала искать в лице России не военного противника, а скорее союзника в борьбе с революционной Францией.
Против предложения де-Рибаса о сооружении торгового порта в Хаджибейском заливе продолжала выступать, однако, сильная партия во главе с Николаем Семеновичем Мордвиновым.
Мордвинов теперь считал, что ставить новый порт при наличии Очакова с военной и коммерческой точки зрения нецелесообразно и для казны разорительно, поскольку для этого потребуются большие затраты, которые неизвестно когда окупятся, да и окупятся ли.
– Ваше здоровье, Осип Михайлович, – Мордвинов поднял бокал. – Я не поклонник бахусова зелья. Была бы моя воля я бы вовсе запретил употребление горячительного. Однако in vini Veritas – в вине правда, желаю вам добра и благополучия.
– Ваше здоровье, Николай Семенович, – встал де-Рибас. – В вашем лице весьма почитаю просвещенного командира и устроителя флота нашего.
– И мое уверение в почтении к вам, Осип Михайлович. Ваши заслуги как полевого командира и на флотилии признаны всеми. Я склоняю голову. Что гидрографические обследования?
– Нашел, ваше превосходительство, для устроения главной торговой гавани наиболее способным Хаджибей.
– И почему же так? Каковы к тому резоны?
– Глубоководность, незамерзаемость, твердость дна.
– А для чего надобна России торговая гавань?
– Прежде всего, я так думаю, для вывоза в заграничный торг произведений отечественной промышленности.
– Прекрасно, голубчик Осип Михайлович. Теперь взгляните на эту карту. Днепровско-Бугский лиман, Херсон, Днепр, на правом и левом берегах хлебопроизводящие губернии Украины. Взгляните на реки, впадающие в Днепр. Прежде чем вывозить сии произведения в заграничный торг, их надобно доставить к морской пристани. Не кажется ли вам, Осип Михайлович, что самая способная, самая дешевая дорога для такой доставки – река?
– О том речь, Николай Семенович, чтобы державе нашей при ее обширности заложить здесь, на юге торговый порт, через который не только в теплое, но и холодное время Россия могла бы вывозить в заграничный торг произведения своей промышленности в обмен на необходимые ей товары заграничного происхождения. Порт должен быть не только незамерзающим, но и достаточно глубоким, доступным для судов с большой осадкой. Уже по нынешнему состоянию судостроения устье Днепра слишком мелководно. Корабли вверх по реке могут подыматься только без груза. Военные суда, построенные в Херсоне, спускаются вниз к лиману непременно с камелями, которые, как известно, ставятся с большим трудом под корабль и после откачки из них воды поднимают корпус судна, тем уменьшая осадку. Нельзя же под каждое крупное судно, идущее в Херсон, подводить камели? А ведь в будущем станут строить суда размерностью не в одноврат более значительные. По тем же причинам для устроения главной торговой гавани нахожу непригодными Очаков и Кинбурн.
– Ваши выводы, Осип Михайлович, излишни. Вопрос о месте закладки главной торговой гавани по представлению вашему решен ее величеством и вы как ее главный устроитель непосредственно подчинены не мне, а генерал-фельдцехмейстру Платону Александровичу Зубову. Государыня приняла меры к тому, чтобы избавить вас от моих козней и поставить в совершенно независимое от меня положение. И то сказать, Осип Михайлович, похож ли я на персону, способную чинить козни?
– Право, Николай Семенович, я это и в уме не держу.
– Благодарствую вас. Но, милый Осип Михайлович, разве Днепровско-Бугский лиман и устье Днепра недостаточно глубоки? Подойдите – ка, голубчик, сюда, – Мордвинов жестом пригласил де-Рибаса к окну. – Перед вами стапеля и великолепные очертания «Игудиила». Это новый стопушечный боевой корабль. Нынче, в отличие от прошлых лет, вместо одного в год мы строим по два больших военных судна. Глубины Днепра здесь достаточны и для таких кораблей.
– Но и порт мы ставим на столетия. Тоннаж судов и осадка их будет увеличиваться. На дело строительства этого порта следует глядеть также из глубины грядущих веков.
В кабинет вошла высокая сухопарая женщина в плотно облегающем платье.
– Изволь, дорогая, представить тебе вице-адмирала Осипа Михайловича де-Рибаса. Моя супруга Генриетта Александровна.
Де-Рибас встал и с почтением склонил голову.
– Я много наслышана о вас и ваших заслугах перед государыней и отечеством, – графиня Мордвинова с трудом подбирала русские слова.
Дочь русского консула в Ливорно англичанка Кобле Генриетта Александровна стала овладевать русским уже в замужестве за Мордвиновым. Воспитанная в строгих правилах, прилежная и сообразительная, она делала заметные успехи: в первый год стала понимать обращенную к ней русскую речь, пыталась читать русские книги, но совершенно русским языком так и не овладела.
Де-Рибас знал, что Генриетта Александровна в свете была чопорна и холодна. Манерой держать себя в обществе отчужденно она подчеркивала высокое положение мужа – вице-адмирала, председательствующего в Черноморском адмиралтейском правлении, главнокомандующего флотами на Черном и Азовском морях.
Сорокадвухлетний Мордвинов и его молодая супруга были блестящей парой в кругу российской аристократии.
Мордвиновы жили барственно и открыто, в обширной усадьбе с домом о множестве комнат для господ и разных пристроек для обслуги.
– Удачно поставленный морской порт окажет большое влияние на развитие юго-российской экономики, – сказал Мордвинов по-итальянски. – Но прежде устроения порта для вывоза произведений российской сельской промышленности должно здесь составить особый род людей – мелких собственников земли. – Обширные земли тут принадлежат казне, то есть суть земли общие, а должно быть им частными. Только как частная собственность земля может быть превращена из пустыни в цветущие поля. Для этого казенные палаты должны продавать землю с аукциона тем, кто желает ее приобрести. Это даст возможность казне выручить от продажи земли значительный капитал на оздоровление финансов государства, на строительство публичных зданий и дорог, по примеру Финляндии. Земли, приобретенные в собственность будут использоваться их владельцами более рачительно, что приведет к приращению народного благосостояния и обогащению государства. В Англии, насколько я мог наблюдать, землевладелец на равном клочке пахоты производит гораздо более, чем в России.
– Для освоения сих земель, Николай Семенович, надо иметь достаточно людей, охочих труды свои обратить на земледелие, – отвечал по-итальянски же де-Рибас. – Край наш пустынный, бывает что от хутора до хутора по непаханной земле день и более езды. Не находите ли вы полезным заселение земель этих иностранцами с условием перехода их в вечное подданство России?
– Нахожу. Но препятствием к тому должно считать, что страна наша славится рабством крестьян и образ правления ее переменчив, связан с особенностями персоны у верховной власти. В лице государыни Екатерины II мы имеем лучшего монарха в Европе, а возможно и во всем мире, но с восшествием на престол другой персоны монархия эта может уступить место варварству и необузданному деспотизму. Мысль предаться произволу такого правления ужасна. Иностранным переселенцам нужны гарантии от рабства. По обстоятельствам войн и неустройства, неуверенности европейцев в безопасном помещении своих капиталов в их отечествах многие привезли бы капиталы эти в Россию, а с ними свою деловую искусность.
– В понятии неограниченной власти нашего государя нет ничего несправедливого, – продолжал Мордвинов, – ибо она есть первая несправедливость. Думаю, что нет нужды прикрывать действия самовластия рассуждениями о его пользе и необходимости, оно есть само по себе зло и в таковом его качестве не может рождать добро. В пору правления государыни Екатерины II в обыкновенность вошло отобрание имений у одних и пожалования их другим в знак благоволения к ним государыни. От того раздано было в частновладельческую зависимость множество крестьян. Между тем благоустроенное правительство тем отличается от насильственного, что оно никого без достаточных к тому нравственных оснований не лишает свободы и никто без его согласия таким правительством не лишается благоприобретенной собственности. – В управлении самодержавие каждодневно рождает глупости за которые должен расплачиваться народ, – заключил Николай Семенович. – Между тем вся история свидетельствует, что сила царств и сама безопасность их состоят не столько в вещественных, сколько в разумных и нравственностью произведенных опорах. Великие империи рушились не от мечей. Они сокрушались глупостью, коварством и прочими худыми началами в управлении.
От Мордвинова не укрылось неодобрение де-Рибаса сказанному им о российской монархии. Разумеется, неодобрение это не было выявлено ни словом, ни делом. Благожелательное приятие речи Мордвинова на лице де-Рибаса, однако, сменилось холодным безразличием. Но как бы встряхнувшись, де-Рибас надел на лицо улыбку.
– Поселение иностранцев принесло бы империи огромную пользу, – сказал Мордвинов. – Этому способствовали бы обширность наших земель, климат, пути сообщения с заграницей. Мы получали бы людей, знающих земледелие, скотоводство, домостроительство, искусных фабрикантов и ремесленников. Заведения иностранцев станут образцом для прочих поселян. Иностранцы доставят нам полезные машины и инструменты, введут разные изобретательства.
– Полковник Кобле, почтенная Генриетта Александровна, не родственник ли вам?
– Братец.
– Мы с ним знакомы по штурму Измаила. Большого мужества офицер. В измаильскую кампанию он состоял при Кутузове и был удостоен им похвалы и отличия.
Когда де-Рибас встал и тепло раскланялся с Мордвиновыми, Генриетта Александровна, помолчав, сказала:
– С этим человеком, дорогой, тебе не следовало быть столь откровенным. Твои политические взгляды он не разделяет, – Генриетта Александровна говорила по-английски. – Его карьера стремительна, но у него нет прочного положения в обществе. Его происхождение сомнительно, он не богат, в высшем свете принят по основаниям женитьбы на дочери Бецкого, зависим от случая, ищет благосклонности.