Страница:
– Де-Рибас – боевой генерал. Возвышением в армии и на военном флоте он обязан личному мужеству и знанию дела. Среди высших командиров де-Рибаса полагаю одним из наиболее достойных.
– Возможно. Была бы рада, чтоб ты не разочаровался в нем.
– Пойди сюда, моя дорогая, – Николай Семенович обнял жену с той нежностью, которая свидетельствовала о его к ней любви. Генриетта Александровна поцеловала мужа в губы и положила голову на его грудь. Мордвиновы были примерной супружеской четою.
– Милая Генриетточка, а чтобы ты сказала о деле с закладкой торговой гавани в Хаджибее? Ты ведь у меня умница.
– Коль это решено государыней, тебе нет нужды тому перечить. И без того достаточно забот. Еще прошу тебя, Коленька, будь сдержан в суждениях о политике, особенно в кругу людей малознакомых или, того хуже, – возможных недоброжелателей. Ты за это уже был отставлен от службы Потемкиным. Нужна ли тебе опала?
– Твои советы, Генриетточка, были всегда верны. Я им следовал и не жалел о том. А теперь, милая, вели-ка детям быть в классах. У меня нынче с ними уроки географии и отечественной истории. Быть всем, не исключая Наденьку. И ни-ни… Пускай и она в ее нежном возрасте приобщается к наукам.
– Как скажешь, Коленька, – в глазах Генриетты Александровны было согласие с мужем и почтение к нему.
На исход спора между партиями в пользу Хаджибея решающее влияние оказал Платон Александрович Зубов как главный начальник Новороссийского края. В конце девяносто третьего года государыня решительно взяла сторону де-Рибаса.
В начале июня следующего, девяносто четвертого года, на его имя поступил императорский рескрипт, помеченный двадцать седьмым мая этого года. Ему повелевалось приступить к построению нового города, заложить там гавань и купеческую пристань, открыть туда свободный вход русским и иностранным судам. Рескрипт завершался словами: «Мы надеемся, что вы как главный начальник строящихся города и гавани, не только приведете в исполнение наше благое предложение, но и, понимая, насколько процветающая торговля содействует благоденствию народа и обогащению государства, сделаете все необходимое, чтобы этот город предоставлял торгующим безопасное от непогоды пристанище и содействие в их делах. Расцвет торговли в тех местах в скором времени наполнит этот город жителями».
Для строительства, – указывалось в рескрипте де-Рибасу, – используйте те двадцать шесть тысяч рублей, которые по вашему донесению вы сохранили при найме вольных греческих матросов. Можете взять материалы, накопленные для строительства очаковского блок-форта.
Милостивый государь мой Александр Васильевич, – писал де-Рибас Суворову, – сим ставлю в известность, что купно с полковником де-Воланом я приступил к строительству порта здесь в Хаджибее, весьма затруднительному из-за скудости разных необходимых припасов, более всего дерева, которое доставляется сплавом по рекам Днестр и Буг, а затем гужем при бездорожье.
За отсутствием храмов богослужение и требы для обывателей в Хаджибее совершал Нижегородского мушкетерского полка священник Евдоким Сергеев. Отец Евдоким был мужиком крепким, пел громоподобно, когда выводил «аллилуйя», то было слышно и в военном, и в греческом форштадтах и даже на Дальних хуторах.
22 августа 1794 года с благословения митрополита Гавриила в присутствии де-Рибаса и де-Волана, представителей Таврического и Херсонского губернатора было торжественно заложено основание города, фундамент Платоновского мола, эллинга и судоремонтной верфи, двух пристаней для гребных судов, церквей адмиралтейской Святой Екатерины Великомученицы и купеческой Святого Николая Чудотворца. В храмах этих говорил в проповеди митрополит Гавриил, будет служба о даровании русскому оружию побед над супостатами, об одолении врагов видимых и невидимых. Будет также благоустроение и благочиние в сем граде. Многая-а ле-ета-а!
– Многая ле-е-та-а! – вторили митрополиту певчие, а прихожане истово осенялись крестным знамением.
После молебна де-Рибас дал большой обед для людей чиновного звания и духовенства. На столах были выставлены жареные поросята с красным хреном под водку, жареные гуси, утки и куры с черносливом, жареная баранина, которая была полита красным соком и посыпана сверху мелко нарезанным чесноком. Желающие могли из котла брать борщ с говядиной сколько угодно.
Народу Осип Михайлович выставил двух быков на вертелах и велел выкатить бочки с красным вином, доставленным по этому случаю из Молдавского княжества.
– Город, который закладывается нашими трудами, имеет большую будущность, – сказал Осип Михайлович, обращаясь к собравшимся. – Он должен быть крупнейшим морским портом России, связать отечество наше обменом произведений промышленности с Европой и не только с Европой. Большое количество товаров станет поступать в Россию через Одессу из разных стран, не исключая товары колониальные. Это изменит российского человека, поскольку умножение разных товаров повлечет большую удовлетворенность нужд обывателей разных состояний, вызовет у них потребности, ранее им неведомые. Для приобретения заморских товаров, к употреблению которых здешние обыватели станут привычны, они принуждены будут сами изготовлять более прежнего разные произведения их промышленности на продажу. В этом крае будет шириться торговое земледелие и скотоводство, что обеспечит его процветание и благосостоятельность обывателей. Свободный ввоз и вывоз, полицейски не стесняемая вольная торговля, скорое обращение капиталов, обогащение и рост числа торговых домов, открывающих для поселян, помещиков и фабрикантов выгодный доступ к полезным занятиям, – таково, господа, назначение новоявленного края, коему суждено стать жемчужиной Российской империи. Заложенный нами город, милостивые государи мои, – начало России Новой. Это – жемчужина совершенно особого рода. Она станет в России оплотом свободной промышленности, движимой интересами всех – от поденщика, составляющего ее нижний оплот, до фабриканта и негоцианта, составляющих оплот верхний. Частные интересы промышленников соединяются в борении, вызванном несходностью их партикулярных целей, которое не должно быть стесняемо, более того, оно должно поощряться правительством, ибо только в противоборстве том достижим совокупный интерес общества – приращение богатства всех и благоденствия отечества. Россия Новая – сие, господа, Россия утверждающая экономическую свободу и тем открывающая путь к иным свободам. Оттого наберет сил вся огромная, изобильная разными произведениями природы держава наша, будут приведены в движение дремлющие силы ее народа, составляющего числом лишь треть французов, однако в восемь раз превосходящего народ Северо-Американских объединенных штатов. Как и народ объединенных штатов, народ России Новой о двунадесяти языках, большей частью за приверженность к свободам изгнанный из различных мест прежнего жительства и обретший здесь новое отечество. Народ сей прилежен к труду и нетерпим к насильству.
Чиновные люди поднимали чарки, желали долгих лет жизни и крепкого здоровья государыне-матушке, генерал-губернатору Платону Александровичу Зубову и его превосходительству Осипу Михайловичу де-Рибасу.
Новый город был назван Одессой в заглавии высочайше утвержденного штата служителей в запасном магазине для хранения зерна. Слово «Одесса» заимствовано у древнегреческого поселения Одессос на левом берегу Тилигульского лимана и значит в переводе на российскую речь «торговый путь». Крещение нового города было связано с греческим проектом государыни и Светлейшего, с более ранним крещением родившегося 27 апреля 1779 года в Царском селе внука государыни, получившего имя Константин. Имя это связано с именем римского императора Константина – основателя столицы Византийской империи – Константинополя, равно с именем последнего императора Византии, дочь которого, Софья, стала женой русского царя Ивана III. Новорожденному волею российской самодержицы было начертано взойти на престол в восстановленной греческой империи. Его кормилицей стала гречанка Елена, первым слугой – грек Дмитрий, товарищами забав – дети Эллады. В играх с греческими сверстниками Константин незаметно для себя переходил на греческий язык, на котором он изъяснялся с той же завидной свободой, что и на русском. В Петербурге учреждается греческий кадетский корпус. По примерности государыни при дворе вошел в моду дамский наряд «гречанка». Вновь возникающие на юге города именуются на греческий манер Херсоном, Севастополем, Симферополем, Овидиополем. Им назначается служить как бы переходом от империи российской к империи эллинской.
Греческий проект преследовал цель образования в соседстве могучей и дружественной России единоверной державы, которая стала бы ей служить надежной опорой против разных недругов в Европе и в Азии. Порукой тому была великая приязнь между эллинским народом и россиянами. Надежды на возрождение Великой Греции были тесно связаны с Россией.
Устроение Одессы
Усатов хутор
– Возможно. Была бы рада, чтоб ты не разочаровался в нем.
– Пойди сюда, моя дорогая, – Николай Семенович обнял жену с той нежностью, которая свидетельствовала о его к ней любви. Генриетта Александровна поцеловала мужа в губы и положила голову на его грудь. Мордвиновы были примерной супружеской четою.
– Милая Генриетточка, а чтобы ты сказала о деле с закладкой торговой гавани в Хаджибее? Ты ведь у меня умница.
– Коль это решено государыней, тебе нет нужды тому перечить. И без того достаточно забот. Еще прошу тебя, Коленька, будь сдержан в суждениях о политике, особенно в кругу людей малознакомых или, того хуже, – возможных недоброжелателей. Ты за это уже был отставлен от службы Потемкиным. Нужна ли тебе опала?
– Твои советы, Генриетточка, были всегда верны. Я им следовал и не жалел о том. А теперь, милая, вели-ка детям быть в классах. У меня нынче с ними уроки географии и отечественной истории. Быть всем, не исключая Наденьку. И ни-ни… Пускай и она в ее нежном возрасте приобщается к наукам.
– Как скажешь, Коленька, – в глазах Генриетты Александровны было согласие с мужем и почтение к нему.
На исход спора между партиями в пользу Хаджибея решающее влияние оказал Платон Александрович Зубов как главный начальник Новороссийского края. В конце девяносто третьего года государыня решительно взяла сторону де-Рибаса.
В начале июня следующего, девяносто четвертого года, на его имя поступил императорский рескрипт, помеченный двадцать седьмым мая этого года. Ему повелевалось приступить к построению нового города, заложить там гавань и купеческую пристань, открыть туда свободный вход русским и иностранным судам. Рескрипт завершался словами: «Мы надеемся, что вы как главный начальник строящихся города и гавани, не только приведете в исполнение наше благое предложение, но и, понимая, насколько процветающая торговля содействует благоденствию народа и обогащению государства, сделаете все необходимое, чтобы этот город предоставлял торгующим безопасное от непогоды пристанище и содействие в их делах. Расцвет торговли в тех местах в скором времени наполнит этот город жителями».
Для строительства, – указывалось в рескрипте де-Рибасу, – используйте те двадцать шесть тысяч рублей, которые по вашему донесению вы сохранили при найме вольных греческих матросов. Можете взять материалы, накопленные для строительства очаковского блок-форта.
Милостивый государь мой Александр Васильевич, – писал де-Рибас Суворову, – сим ставлю в известность, что купно с полковником де-Воланом я приступил к строительству порта здесь в Хаджибее, весьма затруднительному из-за скудости разных необходимых припасов, более всего дерева, которое доставляется сплавом по рекам Днестр и Буг, а затем гужем при бездорожье.
За отсутствием храмов богослужение и требы для обывателей в Хаджибее совершал Нижегородского мушкетерского полка священник Евдоким Сергеев. Отец Евдоким был мужиком крепким, пел громоподобно, когда выводил «аллилуйя», то было слышно и в военном, и в греческом форштадтах и даже на Дальних хуторах.
22 августа 1794 года с благословения митрополита Гавриила в присутствии де-Рибаса и де-Волана, представителей Таврического и Херсонского губернатора было торжественно заложено основание города, фундамент Платоновского мола, эллинга и судоремонтной верфи, двух пристаней для гребных судов, церквей адмиралтейской Святой Екатерины Великомученицы и купеческой Святого Николая Чудотворца. В храмах этих говорил в проповеди митрополит Гавриил, будет служба о даровании русскому оружию побед над супостатами, об одолении врагов видимых и невидимых. Будет также благоустроение и благочиние в сем граде. Многая-а ле-ета-а!
– Многая ле-е-та-а! – вторили митрополиту певчие, а прихожане истово осенялись крестным знамением.
После молебна де-Рибас дал большой обед для людей чиновного звания и духовенства. На столах были выставлены жареные поросята с красным хреном под водку, жареные гуси, утки и куры с черносливом, жареная баранина, которая была полита красным соком и посыпана сверху мелко нарезанным чесноком. Желающие могли из котла брать борщ с говядиной сколько угодно.
Народу Осип Михайлович выставил двух быков на вертелах и велел выкатить бочки с красным вином, доставленным по этому случаю из Молдавского княжества.
– Город, который закладывается нашими трудами, имеет большую будущность, – сказал Осип Михайлович, обращаясь к собравшимся. – Он должен быть крупнейшим морским портом России, связать отечество наше обменом произведений промышленности с Европой и не только с Европой. Большое количество товаров станет поступать в Россию через Одессу из разных стран, не исключая товары колониальные. Это изменит российского человека, поскольку умножение разных товаров повлечет большую удовлетворенность нужд обывателей разных состояний, вызовет у них потребности, ранее им неведомые. Для приобретения заморских товаров, к употреблению которых здешние обыватели станут привычны, они принуждены будут сами изготовлять более прежнего разные произведения их промышленности на продажу. В этом крае будет шириться торговое земледелие и скотоводство, что обеспечит его процветание и благосостоятельность обывателей. Свободный ввоз и вывоз, полицейски не стесняемая вольная торговля, скорое обращение капиталов, обогащение и рост числа торговых домов, открывающих для поселян, помещиков и фабрикантов выгодный доступ к полезным занятиям, – таково, господа, назначение новоявленного края, коему суждено стать жемчужиной Российской империи. Заложенный нами город, милостивые государи мои, – начало России Новой. Это – жемчужина совершенно особого рода. Она станет в России оплотом свободной промышленности, движимой интересами всех – от поденщика, составляющего ее нижний оплот, до фабриканта и негоцианта, составляющих оплот верхний. Частные интересы промышленников соединяются в борении, вызванном несходностью их партикулярных целей, которое не должно быть стесняемо, более того, оно должно поощряться правительством, ибо только в противоборстве том достижим совокупный интерес общества – приращение богатства всех и благоденствия отечества. Россия Новая – сие, господа, Россия утверждающая экономическую свободу и тем открывающая путь к иным свободам. Оттого наберет сил вся огромная, изобильная разными произведениями природы держава наша, будут приведены в движение дремлющие силы ее народа, составляющего числом лишь треть французов, однако в восемь раз превосходящего народ Северо-Американских объединенных штатов. Как и народ объединенных штатов, народ России Новой о двунадесяти языках, большей частью за приверженность к свободам изгнанный из различных мест прежнего жительства и обретший здесь новое отечество. Народ сей прилежен к труду и нетерпим к насильству.
Чиновные люди поднимали чарки, желали долгих лет жизни и крепкого здоровья государыне-матушке, генерал-губернатору Платону Александровичу Зубову и его превосходительству Осипу Михайловичу де-Рибасу.
Новый город был назван Одессой в заглавии высочайше утвержденного штата служителей в запасном магазине для хранения зерна. Слово «Одесса» заимствовано у древнегреческого поселения Одессос на левом берегу Тилигульского лимана и значит в переводе на российскую речь «торговый путь». Крещение нового города было связано с греческим проектом государыни и Светлейшего, с более ранним крещением родившегося 27 апреля 1779 года в Царском селе внука государыни, получившего имя Константин. Имя это связано с именем римского императора Константина – основателя столицы Византийской империи – Константинополя, равно с именем последнего императора Византии, дочь которого, Софья, стала женой русского царя Ивана III. Новорожденному волею российской самодержицы было начертано взойти на престол в восстановленной греческой империи. Его кормилицей стала гречанка Елена, первым слугой – грек Дмитрий, товарищами забав – дети Эллады. В играх с греческими сверстниками Константин незаметно для себя переходил на греческий язык, на котором он изъяснялся с той же завидной свободой, что и на русском. В Петербурге учреждается греческий кадетский корпус. По примерности государыни при дворе вошел в моду дамский наряд «гречанка». Вновь возникающие на юге города именуются на греческий манер Херсоном, Севастополем, Симферополем, Овидиополем. Им назначается служить как бы переходом от империи российской к империи эллинской.
Греческий проект преследовал цель образования в соседстве могучей и дружественной России единоверной державы, которая стала бы ей служить надежной опорой против разных недругов в Европе и в Азии. Порукой тому была великая приязнь между эллинским народом и россиянами. Надежды на возрождение Великой Греции были тесно связаны с Россией.
Устроение Одессы
Нарочным из Петербурга де-Рибасу был доставлен пакет от генерал-фельдцехмейстера князя Зубова, помеченный первым марта.
«Милостивый государь мой Осип Михайлович! Поелику вы оказались в весьма затруднительном положении по возложенной на вас высочайшей волей обязанности строить город и главную торговую гавань на Черном море близ Хаджибея в противность мнению о правильности выбора места для этого, выраженного главным начальником флота и портов Черного и Азовского морей, его превосходительством вице-адмиралом Николаем Семеновичем Мордвиновым, ставлю вас в известность, что построение сего порта поручено мне. Для исполнения этого замысла вам выделяются необходимые суммы и материалы. На вас возлагается вместо генерал-аншефа Суворова надзор за крепостными работами как в Одессе, так и в Овидиополе, равно в Кинбурне. Работы эти должны успешно, прилежно производиться и в установленные сроки».
– Успешно, прилежно и в установленные сроки, – повторил вслух, но более для себя Осип Михайлович. И подумав малость, глядя на Микешку заметил: легко сказка сказывается, да трудно дело делается. Так, кажется, говорят у нас, в России?
– Так, твое превосходительство. Однако ж делают дело, а не только сказки говорят.
– Дело можно делать, когда есть кому. Мастеровых здесь – раз-два и обчелся. Для такого дела нужны искусные руки, а где их взять? А материалы? Лес обещают из Галиции сплавом по Днестру. Однако не видать пока. От Маяков до этих мест гужем верст двадцать пять будет. Да воров – что в пути, что здесь. Вот и делай дело – успешно и в срок.
После дневных трудов Осип Михайлович возвращался вконец измученный, на ужин едва хватало сил. Засыпал тотчас и спал крепко без сновидений. На рассвете вскакивал, обливался холодной водой, выпивал чашку крепкого кофию и бежал в Экспедицию строений.
– Ты, твое превосходительство, ежели и дальше так станешь, того и гляди окочуришься, – с укоризной говорил Микешка. – Воробей вон птичка божья, смотреть не на что, и то о завтраке, обеде и ужине перво-наперво думает. Губернаторский помощник Алтести нам в советчики дан, по-русски, однако, ни бельмеса, а более лопочет по-басурмански так поди ж как приемлет обед: от повара, что едино при нем состоит, да через лакея, да, прости Господи, всякой хреновины – мисок, ложек чашек и прочего при нем – воз. А ты косо-криво, лишь бы живо.
Осип Михайлович писал Настасье Ивановне: «Здесь, дружочек мой милый, погода стоит теплая, несмотря, что листья, однако, желтеют. Дивно мне море. Вода в нем цвета не единожды меняет, Зависимо от небес, берегов и дна. В отличие от моря Средиземного, вода нашего моря не имеет цвета чисто морской даже при совершенно безоблачном небе и тихой погоде. Говорят, будто цвет здешней морской воды такой бывает от близости рек Днепр и Днестр. Нынче здесь пора ветров и штормов. По устроению города и гавани себе в помощники я определил инженер-полковника Франца Павловича де-Волана. Он известен мне по измаильской кампании как офицер храбрый, в деле военной инженерии и гидрографии равных не имеющий. Издавна ведомо, «что успех дела определяется тем, на кого дело возложено. При де-Волане я велел быть капитану Николаевского гренадерского полка Николаю Соколову, капитан-лейтенанту Николаю Данвовичу, инженер-капитану Федору Кайзеру и Днепровского гренадерского полка секунд-майору Петру Неболсину. Одни из названных офицеров более по инженерной части, другие – умельцы к определению людей в нужные работы. Все, дружочек мой, приходится начинать на пустом месте, при турках порт здешний состоял из небольших магазинов для хранения провианта, доставляемого гарнизону Хаджибейской крепости из Очакова и Аккермана. Елисаветградский купец Семен Сенковский в 1768 году открыл тут торговлю с Константинополем. В теплое время года он отгружал кожу и пшеницу. Поскольку причал Хаджибея не защищен от непогоды, шкипера спешили как можно скорее уйти в море. Нынче надобно ставить порт, где бы можно грузить летом и зимой зерном и прочими припасами в дурную погоду с должной безопасностью в одночас множество кораблей для регулярной торговли с заморскими государствами и приумножения богатства Отечества.
По большой в летах преклонности папеньки Ивана Ивановича должно иметь за ним рачительное смотрение лекаря.
Как дети? Здоровы ли? Достаточно ли говорят по-французски?
Вот еще: здешние чиновники берут землю под строительство домов. Это генерал-поручик князь Григорий Семенович Волконский, полковник князь Кантакузин и прочие персоны. Не взять ли и нам? Чтобы тебе, душа моя, приехать из Северной Пальмиры в Южную? Обо всем отпиши без промедления. Твой Хозе».
Поверженные с пролитием крови крепости Аккерман, Исакча, Тульча, Измаил, Бендеры и Хотин возвращались к Порте Оттоманской. Для равновесия на юге ставились российские крепости такой же силы, создавалась днепровская линия фортификаций.
На марше в Одессу были Нижегородский и Витебский мушкетерские, Николаевский и Днепровский гренадерские полки. Здесь учреждается единое командование гарнизоном или дежурство с главноначальствующим генерал-поручиком князем Волконским, который был известен Осипу Михайловичу по разным военным кампаниям. При Волконском образуется штаб. Его начальником был определен бригадир Федор Киселев.
В начале мая 1794 года войска вошли в окрестности Хаджибея. Первым разбил лагерь в Водяной балке Нижегородский мушкетерский полк Самарина. По наружности полковник этот был тяжеловес и тугодум, в деле разумным офицером и в разных собраниях весельчаком. Возвышением Самарин был обязан более искусству игры на гитаре, чем геройскому участию в Мачинском сражении. Некоторое время он состоял в штабе Валериана Зубова – родного брата входившего в силу фаворита государыни Платона Александровича Зубова.
Валерианом Александровичем и его окружением от лакея до дежурного генерала управляла княгиня Потоцкая-Любомирская – маленькая женщина с кукольным и порочным лицом, сгоравшая от страсти к разгулам и дерзким забавам. В старинном замке времен Пястов[35] мазурки сменялись краковяками и гросфатерами, затем следовали англезы, кадрили с вальсами. Танцы обыкновенно завершались поздно ночью чарующими менуэтами а ла Рейн или торжественным польским. К полудню бывали катания на санях, псовая охота или прогулки на полянах в духе пасторальных идиллий. Княгиня Потоцкая-Любомирская была также весьма пристрастна к состязаниям в силе и ловкости на манер рыцарских турниров.
Двадцать первый год Самарин тянул лямку от рядового до первого штаб-офицерского чина и собирался в отставку для женитьбы на вдовой купчихе и службы по ведомству полиции. Но чувствительно исполненный им романс восхитил княгиню Потоцкую-Любомирскую. Это перевернуло судьбу Самарина.
В октябре 1793 года Хаджибей по высочайшему соизволению был освобожден от постоев. Де-Рибас приказал Самарину ставить полк биваками до построения казармы. Здания этого рода были только в столице и важнейших городах империи. Возведение казарм в Хаджибее весьма одобрялось в Тульчине генерал-аншефом Суворовым.
Осип Михайлович не был раньше лично знаком с Самариным, но знал, что есть полковой командир в армии российской, где полк являл собою в некотором роде отдельное предприятие, командир которого был его управляющим. Прибыльность полка зависела от многих обстоятельств. Беглых, убитых, умерших от ран, истощения и разных болезней полковые командиры числили в строю, получали на них жалование и прочее довольствие, а затем использовали это по усмотрению, разово прикарманивая порой по десять тысяч рублей и более.
Солдат получал от казны мукой и крупой. Мука шла на выпечку хлеба, а крупа – на кашу. Из хлеба солдаты делали сухари, а из сухарей с прибавлением лука, моркови и другого овоща варили похлебку. Отдельное хозяйство роты состояло из одной-двух повозок и прочего имущества. Им владели выборные из служивых, известные благоразумием и трезвостью. В артельный котел шло от трети до половины солдатского жалования, на которое покупалось мясо и сало. Благодаря этому солдат тянул лямку в строю, в противном случае не выдюжил бы службу. Сюда же шла прибыль и от разных изобретательств: продажи солдатских поделок, платы обывателей за солдатские услуги, а то и от воровства и разных грабежей. Насилия были особенно распространены на постое, что вызывало множество жалоб обывателей, прежде всего из мещанского и купеческого сословия.
В полку непременно был склад различных имуществ и мастерские по изготовлению сбруи, бондарных принадлежностей, починке и пошиву обуви и одежды разного назначения. Прибыль от мастерских употреблял командир полка по своему разумению.
Офицеры на постоях предавались карточной игре и пьянству, иные измывались над нижними чинами и простым людом.
«Милостивый государь мой Осип Михайлович! Поелику вы оказались в весьма затруднительном положении по возложенной на вас высочайшей волей обязанности строить город и главную торговую гавань на Черном море близ Хаджибея в противность мнению о правильности выбора места для этого, выраженного главным начальником флота и портов Черного и Азовского морей, его превосходительством вице-адмиралом Николаем Семеновичем Мордвиновым, ставлю вас в известность, что построение сего порта поручено мне. Для исполнения этого замысла вам выделяются необходимые суммы и материалы. На вас возлагается вместо генерал-аншефа Суворова надзор за крепостными работами как в Одессе, так и в Овидиополе, равно в Кинбурне. Работы эти должны успешно, прилежно производиться и в установленные сроки».
– Успешно, прилежно и в установленные сроки, – повторил вслух, но более для себя Осип Михайлович. И подумав малость, глядя на Микешку заметил: легко сказка сказывается, да трудно дело делается. Так, кажется, говорят у нас, в России?
– Так, твое превосходительство. Однако ж делают дело, а не только сказки говорят.
– Дело можно делать, когда есть кому. Мастеровых здесь – раз-два и обчелся. Для такого дела нужны искусные руки, а где их взять? А материалы? Лес обещают из Галиции сплавом по Днестру. Однако не видать пока. От Маяков до этих мест гужем верст двадцать пять будет. Да воров – что в пути, что здесь. Вот и делай дело – успешно и в срок.
После дневных трудов Осип Михайлович возвращался вконец измученный, на ужин едва хватало сил. Засыпал тотчас и спал крепко без сновидений. На рассвете вскакивал, обливался холодной водой, выпивал чашку крепкого кофию и бежал в Экспедицию строений.
– Ты, твое превосходительство, ежели и дальше так станешь, того и гляди окочуришься, – с укоризной говорил Микешка. – Воробей вон птичка божья, смотреть не на что, и то о завтраке, обеде и ужине перво-наперво думает. Губернаторский помощник Алтести нам в советчики дан, по-русски, однако, ни бельмеса, а более лопочет по-басурмански так поди ж как приемлет обед: от повара, что едино при нем состоит, да через лакея, да, прости Господи, всякой хреновины – мисок, ложек чашек и прочего при нем – воз. А ты косо-криво, лишь бы живо.
Осип Михайлович писал Настасье Ивановне: «Здесь, дружочек мой милый, погода стоит теплая, несмотря, что листья, однако, желтеют. Дивно мне море. Вода в нем цвета не единожды меняет, Зависимо от небес, берегов и дна. В отличие от моря Средиземного, вода нашего моря не имеет цвета чисто морской даже при совершенно безоблачном небе и тихой погоде. Говорят, будто цвет здешней морской воды такой бывает от близости рек Днепр и Днестр. Нынче здесь пора ветров и штормов. По устроению города и гавани себе в помощники я определил инженер-полковника Франца Павловича де-Волана. Он известен мне по измаильской кампании как офицер храбрый, в деле военной инженерии и гидрографии равных не имеющий. Издавна ведомо, «что успех дела определяется тем, на кого дело возложено. При де-Волане я велел быть капитану Николаевского гренадерского полка Николаю Соколову, капитан-лейтенанту Николаю Данвовичу, инженер-капитану Федору Кайзеру и Днепровского гренадерского полка секунд-майору Петру Неболсину. Одни из названных офицеров более по инженерной части, другие – умельцы к определению людей в нужные работы. Все, дружочек мой, приходится начинать на пустом месте, при турках порт здешний состоял из небольших магазинов для хранения провианта, доставляемого гарнизону Хаджибейской крепости из Очакова и Аккермана. Елисаветградский купец Семен Сенковский в 1768 году открыл тут торговлю с Константинополем. В теплое время года он отгружал кожу и пшеницу. Поскольку причал Хаджибея не защищен от непогоды, шкипера спешили как можно скорее уйти в море. Нынче надобно ставить порт, где бы можно грузить летом и зимой зерном и прочими припасами в дурную погоду с должной безопасностью в одночас множество кораблей для регулярной торговли с заморскими государствами и приумножения богатства Отечества.
По большой в летах преклонности папеньки Ивана Ивановича должно иметь за ним рачительное смотрение лекаря.
Как дети? Здоровы ли? Достаточно ли говорят по-французски?
Вот еще: здешние чиновники берут землю под строительство домов. Это генерал-поручик князь Григорий Семенович Волконский, полковник князь Кантакузин и прочие персоны. Не взять ли и нам? Чтобы тебе, душа моя, приехать из Северной Пальмиры в Южную? Обо всем отпиши без промедления. Твой Хозе».
Поверженные с пролитием крови крепости Аккерман, Исакча, Тульча, Измаил, Бендеры и Хотин возвращались к Порте Оттоманской. Для равновесия на юге ставились российские крепости такой же силы, создавалась днепровская линия фортификаций.
На марше в Одессу были Нижегородский и Витебский мушкетерские, Николаевский и Днепровский гренадерские полки. Здесь учреждается единое командование гарнизоном или дежурство с главноначальствующим генерал-поручиком князем Волконским, который был известен Осипу Михайловичу по разным военным кампаниям. При Волконском образуется штаб. Его начальником был определен бригадир Федор Киселев.
В начале мая 1794 года войска вошли в окрестности Хаджибея. Первым разбил лагерь в Водяной балке Нижегородский мушкетерский полк Самарина. По наружности полковник этот был тяжеловес и тугодум, в деле разумным офицером и в разных собраниях весельчаком. Возвышением Самарин был обязан более искусству игры на гитаре, чем геройскому участию в Мачинском сражении. Некоторое время он состоял в штабе Валериана Зубова – родного брата входившего в силу фаворита государыни Платона Александровича Зубова.
Валерианом Александровичем и его окружением от лакея до дежурного генерала управляла княгиня Потоцкая-Любомирская – маленькая женщина с кукольным и порочным лицом, сгоравшая от страсти к разгулам и дерзким забавам. В старинном замке времен Пястов[35] мазурки сменялись краковяками и гросфатерами, затем следовали англезы, кадрили с вальсами. Танцы обыкновенно завершались поздно ночью чарующими менуэтами а ла Рейн или торжественным польским. К полудню бывали катания на санях, псовая охота или прогулки на полянах в духе пасторальных идиллий. Княгиня Потоцкая-Любомирская была также весьма пристрастна к состязаниям в силе и ловкости на манер рыцарских турниров.
Двадцать первый год Самарин тянул лямку от рядового до первого штаб-офицерского чина и собирался в отставку для женитьбы на вдовой купчихе и службы по ведомству полиции. Но чувствительно исполненный им романс восхитил княгиню Потоцкую-Любомирскую. Это перевернуло судьбу Самарина.
В октябре 1793 года Хаджибей по высочайшему соизволению был освобожден от постоев. Де-Рибас приказал Самарину ставить полк биваками до построения казармы. Здания этого рода были только в столице и важнейших городах империи. Возведение казарм в Хаджибее весьма одобрялось в Тульчине генерал-аншефом Суворовым.
Осип Михайлович не был раньше лично знаком с Самариным, но знал, что есть полковой командир в армии российской, где полк являл собою в некотором роде отдельное предприятие, командир которого был его управляющим. Прибыльность полка зависела от многих обстоятельств. Беглых, убитых, умерших от ран, истощения и разных болезней полковые командиры числили в строю, получали на них жалование и прочее довольствие, а затем использовали это по усмотрению, разово прикарманивая порой по десять тысяч рублей и более.
Солдат получал от казны мукой и крупой. Мука шла на выпечку хлеба, а крупа – на кашу. Из хлеба солдаты делали сухари, а из сухарей с прибавлением лука, моркови и другого овоща варили похлебку. Отдельное хозяйство роты состояло из одной-двух повозок и прочего имущества. Им владели выборные из служивых, известные благоразумием и трезвостью. В артельный котел шло от трети до половины солдатского жалования, на которое покупалось мясо и сало. Благодаря этому солдат тянул лямку в строю, в противном случае не выдюжил бы службу. Сюда же шла прибыль и от разных изобретательств: продажи солдатских поделок, платы обывателей за солдатские услуги, а то и от воровства и разных грабежей. Насилия были особенно распространены на постое, что вызывало множество жалоб обывателей, прежде всего из мещанского и купеческого сословия.
В полку непременно был склад различных имуществ и мастерские по изготовлению сбруи, бондарных принадлежностей, починке и пошиву обуви и одежды разного назначения. Прибыль от мастерских употреблял командир полка по своему разумению.
Офицеры на постоях предавались карточной игре и пьянству, иные измывались над нижними чинами и простым людом.
Усатов хутор
После Ясского мира хутора между Бугом и Днестром стали умножаться безмерно от Черного моря до Кодымы и Ягорлыка, которые в весеннее половодье так разливались, что с этой стороны Подолия была не видна даже в ясную погоду, не говоря о времени, когда наступала ночь. И в ту пору ночь сменялась днем, а день ночью – подходящим временем для греховных дел не твердых в вере обывателей и подлости сатаны. Ночью из могилы у верховьев Тилигула вставал шелудивый Буняк и носился по очаковской степи, напуская пакость на хозяйства. Дохли волы, а куры не к добру пели петухами. У хуторян вставали чубы дыбом. Хуторянки брали в руки рогачи, которыми имели обыкновение вынимать из печи казаны с борщем и с этими рогачами шли на кухню, где Буняк располагался на ночь, чтобы под утро, до первых петухов, погубить скотину.
У Хаджибея, за горою, был хутор Усатов. Жил там, как известно, Войт с Войтихой. Возможно, Войт бежал с Украины из-за той Войтихи. Она была чаровницей, отчего один пан первоначально стал по-псиному лаять, а затем наложил на себя руки. Пани Войтиха в будние дни на голове носила белый чепец с красной лентой. На православные праздники Войтиха набрасывала цветастый шелковый платок, на уши цепляла золотые серьги и обувала совершенно пунцовые сафьяновые сапожки не иначе как турецкой работы. Пан Войт надевал бисером вышитую сорочку, а также шаровары с мотней, куда мог бы поместиться добрый индюк или, на худой конец, гусак. Славился он в праздничные дни сапогами на серебрянных подковках. Когда ему случалось танцевать вприсядку гопака и выкидывать вперед ноги, то эти подковки были хорошо видны как православным христианам, так и язычникам-эдисанцам.
Еще с турецких времен церковь была в скале, и вела туда со стороны глубокого оврага утоптанная узкая стежка. За неимением порядочного попа служил там расстрига-пьянчужка и пустобрех. На праздники, однако, в скальную церковь сходились все окрестные обыватели, исповедовавшие христианство по православной обрядности, а иногда и вовсе неизвестные бурлаки, по здешним понятиям бродяги без роду и племени.
На Усатовом хуторе Войт имел ветряную мельницу, перетирал зерно за крупчатку. Она была сбита из досок, купленных по случаю в Хаджибее у подгулявшего шкипера. Ее можно было поворачивать на хитроумном приспособлении сообразно направлению ветра.
Пан Войт и пани Войтиха содержали также постоялый двор, куда заезжали чумаки, привозившие в Хаджибей просоленное сало на продажу грекам с Архипелага. У здешних лиманов чумаки выпаривали соль и тоже увозили, но по киевскому шляху. Чумаки – народ тихий, совестливый, чего не скажешь о казаках, после употребления горилки горланивших песни и затевавших потасовки. Это, конечно, не имеет касательства к тем казакам, которые одновременно были и чумаками.
У лимана заливисто пели хуторские девчата, на полную луну набегали тучки, от воды тянул прохладный ветерок, дрожали ночные тени, перебрехивались собаки.
Толстая, окованная железом брама была на запоре. Федир Черненко с двумя молодиками спешился, размял малость от долгой езды ноги и кулаком величиною с казан стал колотить в ворота так, что они едва не вылетели из петель. За брамой лютовали здоровенные волкодавы.
– Иду! Иду! – послышался певучий голос пани Войтихи.
Когда был сброшен крюк, отодвинут засов и ворота приоткрылись, Федир Черненко увидел перед собой высокую дородную господарку. Сопровождающим Федира казакам полагалось расседлать и поставить под навес лошадей. Не дожидаясь пока управятся его хлопцы, Федир вслед за Войтихой вошел в горницу. На столе там горела толстая восковая свеча, стояла зеленоватая бутыль с тем, что Бог послал, лежал свиной окорок, впрочем, может быть, бараний, и две большие головки молодого чеснока.
За столом изрядно навеселе сидели сам пан Войт и беглый иеромонах Филарет Серединский.
– Вечер добрый чесной громаде, – Федир снял шапку и почтительно поклонился.
– Прошу пана за стол, – пригласила Войтиха. На ее белом как просфора лице и малиновых губах заиграла улыбка, из чего Федир заключил, что он пришелся ей по сердцу. Глаза у пани Войтихи были блудливы.
Пан Войт наполнил до краев чарки.
– Восславим Господа Бога нашего, – пробасил Филарет Серединский, одним духом опрокинул чарку, крякнул и вытер губы изрядно засаленным рукавом рясы. – Дано сие только христианам, а неверным не дано, поелику отводит от грустных мыслей и веселит душу. Да не истощатся милости Отца и Вседержителя над нами.
– Изобилие и мир этому дому, – сказал Федир вслед за попом и приложился к чарке.
Потому, как Филарет Серединский смотрел на пани Войтиху, а пани Войтиха – на Филарета, Федир Черненко решил, что между ними было нечто греховное и сану неприличное. Поведение пана Войта свидетельствовало, что шашни Войтихи с Филаретом не составляли и для него тайну, но ради батюшки с ключами от райских врат в рясе пан Войт был готов на все.
– Тяжело казаку стало жить на свете с той поры, как царица велела генералу Текелию упразднить Запорожскую Сечь, – сказал есаул.
– Истинно так, сын мой. Обременительно и мне послушничество… Когда при обители я был экономом, то надлежало мне знать число дворов и хат в вотчинах монастырских, а также подданных грунтовых и полугрунтовых, кто из них панщину отбывает и отбыть может, а также какие в каком селе мастера имеются, чтоб от них обители пользовались. И другие обстоятельства надобно знать эконому. И то сказать, поддъяконом отец Александр весьма неприлежен был к послуху. Вся отчетность лежала на мне. Ныне в делах суетных от Войта вижу помощь. Мужик здесь блудлив, в богопротивных деяниях обычен, а также предерзостен и охайлив. Солдатским командам надобно учинять здешнему мужику экзекуции посредством палочных ударов и тем приводить его в должное перед властями смирение. Нужен и верный глаз из трезвых, экономию знающих людей, кои подобно псам цепным, соблюдали бы выгоду Господа Бога нашего, отвращали мужичье от разбоев и бродяжничества.
– Святую правду сказать изволили, отец Филарет, – задумчиво произнес Войт. – Великое бремя возлагалось на вас, яко на брата в святой обители благонадежнейшего, усердием к пользе ее и послушанием заслужившего доверие не только у старшей братии, но и у самого отца-архимандрита и у отца – настоятеля тож, известных приверженностью Богу нашему, отцу и вседержителю.
– Воистину сказал, сын мой. Оные отцы наши святые – архимандрит и настоятель не токмо чрево не умащают земною пищею, но одержимы скорбию за грехи земные, умерщвляют плоть воздержанием, молитвами и бдением всенощно.
– А ты, пан господарь, Хвеська Задерихвоста и его жинку Мотрю часом не знаешь? – спросил Федир Черненко.
– Голодранцы, недостойные упоминания, – сказал Войт. – В Дальнике Хвесько Задерихвост у славного человека воровал сено с копны и продавал в Хаджибее, за что и было с него взыскано шесть рублей, а также был он сечен батогами, дабы не повадно другим мужикам на чужое добро покушаться.
– И Мотря Задерихвостиха из той же гультяйской породы. Матери ее, Оныське, хлопцы ворота дегтем мазали, – заметила пани Войтиха.
– Тут уж ты брешешь, жинка, – возразил Войт. – Это твоей, а не Мотри Задерихвостовой матери хлопцы мазали ворота дегтем, когда она тягалась с хорунжим паном Кастусем Ястремским, от которого и прижила байстрюка. Когда он, панотцю, вырос, то начал такое вытворять, что я принужден оставить уряд и бежать от него в Дикую степь.
У Хаджибея, за горою, был хутор Усатов. Жил там, как известно, Войт с Войтихой. Возможно, Войт бежал с Украины из-за той Войтихи. Она была чаровницей, отчего один пан первоначально стал по-псиному лаять, а затем наложил на себя руки. Пани Войтиха в будние дни на голове носила белый чепец с красной лентой. На православные праздники Войтиха набрасывала цветастый шелковый платок, на уши цепляла золотые серьги и обувала совершенно пунцовые сафьяновые сапожки не иначе как турецкой работы. Пан Войт надевал бисером вышитую сорочку, а также шаровары с мотней, куда мог бы поместиться добрый индюк или, на худой конец, гусак. Славился он в праздничные дни сапогами на серебрянных подковках. Когда ему случалось танцевать вприсядку гопака и выкидывать вперед ноги, то эти подковки были хорошо видны как православным христианам, так и язычникам-эдисанцам.
Еще с турецких времен церковь была в скале, и вела туда со стороны глубокого оврага утоптанная узкая стежка. За неимением порядочного попа служил там расстрига-пьянчужка и пустобрех. На праздники, однако, в скальную церковь сходились все окрестные обыватели, исповедовавшие христианство по православной обрядности, а иногда и вовсе неизвестные бурлаки, по здешним понятиям бродяги без роду и племени.
На Усатовом хуторе Войт имел ветряную мельницу, перетирал зерно за крупчатку. Она была сбита из досок, купленных по случаю в Хаджибее у подгулявшего шкипера. Ее можно было поворачивать на хитроумном приспособлении сообразно направлению ветра.
Пан Войт и пани Войтиха содержали также постоялый двор, куда заезжали чумаки, привозившие в Хаджибей просоленное сало на продажу грекам с Архипелага. У здешних лиманов чумаки выпаривали соль и тоже увозили, но по киевскому шляху. Чумаки – народ тихий, совестливый, чего не скажешь о казаках, после употребления горилки горланивших песни и затевавших потасовки. Это, конечно, не имеет касательства к тем казакам, которые одновременно были и чумаками.
У лимана заливисто пели хуторские девчата, на полную луну набегали тучки, от воды тянул прохладный ветерок, дрожали ночные тени, перебрехивались собаки.
Толстая, окованная железом брама была на запоре. Федир Черненко с двумя молодиками спешился, размял малость от долгой езды ноги и кулаком величиною с казан стал колотить в ворота так, что они едва не вылетели из петель. За брамой лютовали здоровенные волкодавы.
– Иду! Иду! – послышался певучий голос пани Войтихи.
Когда был сброшен крюк, отодвинут засов и ворота приоткрылись, Федир Черненко увидел перед собой высокую дородную господарку. Сопровождающим Федира казакам полагалось расседлать и поставить под навес лошадей. Не дожидаясь пока управятся его хлопцы, Федир вслед за Войтихой вошел в горницу. На столе там горела толстая восковая свеча, стояла зеленоватая бутыль с тем, что Бог послал, лежал свиной окорок, впрочем, может быть, бараний, и две большие головки молодого чеснока.
За столом изрядно навеселе сидели сам пан Войт и беглый иеромонах Филарет Серединский.
– Вечер добрый чесной громаде, – Федир снял шапку и почтительно поклонился.
– Прошу пана за стол, – пригласила Войтиха. На ее белом как просфора лице и малиновых губах заиграла улыбка, из чего Федир заключил, что он пришелся ей по сердцу. Глаза у пани Войтихи были блудливы.
Пан Войт наполнил до краев чарки.
– Восславим Господа Бога нашего, – пробасил Филарет Серединский, одним духом опрокинул чарку, крякнул и вытер губы изрядно засаленным рукавом рясы. – Дано сие только христианам, а неверным не дано, поелику отводит от грустных мыслей и веселит душу. Да не истощатся милости Отца и Вседержителя над нами.
– Изобилие и мир этому дому, – сказал Федир вслед за попом и приложился к чарке.
Потому, как Филарет Серединский смотрел на пани Войтиху, а пани Войтиха – на Филарета, Федир Черненко решил, что между ними было нечто греховное и сану неприличное. Поведение пана Войта свидетельствовало, что шашни Войтихи с Филаретом не составляли и для него тайну, но ради батюшки с ключами от райских врат в рясе пан Войт был готов на все.
– Тяжело казаку стало жить на свете с той поры, как царица велела генералу Текелию упразднить Запорожскую Сечь, – сказал есаул.
– Истинно так, сын мой. Обременительно и мне послушничество… Когда при обители я был экономом, то надлежало мне знать число дворов и хат в вотчинах монастырских, а также подданных грунтовых и полугрунтовых, кто из них панщину отбывает и отбыть может, а также какие в каком селе мастера имеются, чтоб от них обители пользовались. И другие обстоятельства надобно знать эконому. И то сказать, поддъяконом отец Александр весьма неприлежен был к послуху. Вся отчетность лежала на мне. Ныне в делах суетных от Войта вижу помощь. Мужик здесь блудлив, в богопротивных деяниях обычен, а также предерзостен и охайлив. Солдатским командам надобно учинять здешнему мужику экзекуции посредством палочных ударов и тем приводить его в должное перед властями смирение. Нужен и верный глаз из трезвых, экономию знающих людей, кои подобно псам цепным, соблюдали бы выгоду Господа Бога нашего, отвращали мужичье от разбоев и бродяжничества.
– Святую правду сказать изволили, отец Филарет, – задумчиво произнес Войт. – Великое бремя возлагалось на вас, яко на брата в святой обители благонадежнейшего, усердием к пользе ее и послушанием заслужившего доверие не только у старшей братии, но и у самого отца-архимандрита и у отца – настоятеля тож, известных приверженностью Богу нашему, отцу и вседержителю.
– Воистину сказал, сын мой. Оные отцы наши святые – архимандрит и настоятель не токмо чрево не умащают земною пищею, но одержимы скорбию за грехи земные, умерщвляют плоть воздержанием, молитвами и бдением всенощно.
– А ты, пан господарь, Хвеська Задерихвоста и его жинку Мотрю часом не знаешь? – спросил Федир Черненко.
– Голодранцы, недостойные упоминания, – сказал Войт. – В Дальнике Хвесько Задерихвост у славного человека воровал сено с копны и продавал в Хаджибее, за что и было с него взыскано шесть рублей, а также был он сечен батогами, дабы не повадно другим мужикам на чужое добро покушаться.
– И Мотря Задерихвостиха из той же гультяйской породы. Матери ее, Оныське, хлопцы ворота дегтем мазали, – заметила пани Войтиха.
– Тут уж ты брешешь, жинка, – возразил Войт. – Это твоей, а не Мотри Задерихвостовой матери хлопцы мазали ворота дегтем, когда она тягалась с хорунжим паном Кастусем Ястремским, от которого и прижила байстрюка. Когда он, панотцю, вырос, то начал такое вытворять, что я принужден оставить уряд и бежать от него в Дикую степь.