Страница:
«– Скорее! – услышал он уже знакомый внутренний голос. – Скорее! Что-то происходит! Кольцо покидает этот мир. Быстрее туда!»
Императрица, не скрывая ужаса, глядела, как резко бледнеет лицо Старца.
– Что с вами, Григории? Вам плохо?
В ответ Распутин прокряхтел что-то невнятное, не в силах вымолвить ни слова.
– Отравили! – взвизгнула императрица. – Доктора Боткина сюда! Скорее! Скорее!
«– Я уже послал туда людей! – между тем доказывал Распутин. – Они арестуют эту ведьму и приволокут сюда.
– Не приволокут! Ее нет здесь. Сам туда ступай. Ты почуешь, я помогу.
– Не нынче… Теперича государыня…
Рука Старца как-то сама собой дернулась и широким взмахом смела на пол кофейник вместе с молочником. Александра Федоровна отпрянула, переворачивая стул и крича от ужаса.
– В прах государыню! – яростно выкрикивал демон. – Сейчас же, немедля!
– А ну, не указуй мне! – взъярился Гришка Новых. – Забыл, что ли, кто сему телу хозяин?
В тот же миг, словно оспаривая претензии Распутина на собственный организм, ноги его резко подкосились, он рухнул на пол и забился в судорогах.
– А вот тебе бичей огненных! – взрыкнул про себя бывший конокрад со скрежетом зубовным, начиная шептать знакомые с детства слова молитвы «Отче наш, иже еси на небеси…»
– Постой, не горячись, – уже примирительно, хотя и с плохо скрываемым раздражением отозвался Хаврес. – Ты меня изъязвишь, так и я тебя не пожалую. Ни к чему это. Пойми, несчастный. Перстень надо добыть как можно скорее. А он уходит из этого мира.
– Да что ты плетешь-то, бесий царь?! Куда уходит?
– Не ведаю куда. Возможно, в тот мир, где прежде томился я. У меня нет желания снова возвращаться в сознание блаженного тупицы, который травил свою плоть и молился истово всякий раз, когда я пытался заговорить с ним. Он принимал мною насылаемые муки как благо. Уверен, теперь местная церковь причислит его к сонму великомучеников, а может, и к лику святых. Оставим споры. Когда мы обретем перстень Соломона, я стану во главе шести дюжин первейших народа моего, ты же будешь владыкой сего мира.
– Ты говорил об этом.
– И еще скажу, ибо в этом правда единственная и неподдельная. Что тебе какая-то царица, когда перед тобой готов склониться целый мир?!»
Распутин почувствовал, как лица его касаются холодные капли воды, а возле самого носа возникает резкий запах нюхательной соли. Он открыл глаза. В каком-то странном цветном тумане перед ним маячило лицо лейб-медика царской семьи доктора Боткина.
– Я ухожу, – прохрипел Старец.
– Да куда же вы пойдете! – всплеснул руками врач. – Лежите-лежите. Вам сейчас покой нужен. Сейчас, голубчик, вас перенесут в постель. Мы вас обследуем, узнаем, что это вдруг с вами за напасть приключилась. Вот ответьте-ка мне, будьте любезны, что вы нынче ели?
– Ступай прочь, клизма очкастая! – Распутин одним рывком поднялся на ноги, точно и не задыхался вовсе и не бился в судороге лишь несколько минут назад.
– Да помилосердствуйте, что же это вы?..
– Прочь! – Распутин перевел взгляд на залитый кофейный столик, и в ту же секунду на нем с печальным звоном начали лопаться чашки. – С дороги! Я ухожу!
«Ну, вот и жандармы», – его охватило ни с чем не сравнимое чувство близкой схватки, которую не дано изведать большинству простых смертных. Чувство, пьянящее сильнее любого вина, придающее телу необычайную силу и подчиняющее все единой цели — скорой и безоговорочной победе.
– Эй, кто там? – окликнули из-за двери.
С усмешкой Барраппа прохрипел в ответ фразу на арамейском.
– Ишь ты, иностранец какой-то.
– Спасите, меня хотят убить! – сопровождая жалобным стоном новые слова, выкрикнул Страж Храма.
– А ну-ка, навались-ка, братцы!
Мгновение спустя за дверью послышался тяжелый удар, ругань и крик:
– Штыками поддевай ее!
– А ежели пульнуть?
– Совсем одурел? Замок попортишь, а щеколда, поди, кованая — намертво станет. Давай выворачивай его!
«Трое, – констатировал про себя бывший капрал, вслушиваясь в голоса. – Ну что ж, трое, значит, трое. Стало быть, никакой пощады».
Он скорчился на полу возле двери, ожидая, когда же, наконец, штурмующие одержат верх над замком.
– Эй, ты жив? – Пара жандармов, вломившись в комнату, наткнулась на скрюченное у порога тело.
– Помер, что ли?
Переполошенные слуги государевы осторожно стали трясти за плечи Барраппу. Тот вновь издал негромкий стон. Жандармы подхватили лежащее на полу тело, силясь поднять… В то же мгновение левый кулак Барраппы с выдвинутым вперед большим пальцем врезался в глаз ближайшего «брата милосердия». Второй рукой бывший капрал выхватил из-за пояса наган и что есть силы двинул рукояткой в висок очередного «спасителя». Третий жандарм, замешкавшийся в дверях, попытался было вскинуть трехлинейку, но ствол револьвера, глядящий ему аккурат меж бровей, тут же отвратил его от столь опасной затеи.
– Бросай и заходи.
– Да ты спятил, что ли? – договорить он не успел, поскольку новый удар бывшего капрала лишил его чувств. Барраппа удовлетворенно оглядел дело своих рук и принялся стаскивать форму с одной из жертв. То, что прошло днем в ярко освещенном здании Главного штаба, в полутемном особняке тоже должно было сработать. Петр Длугаш с силой потянул сапог с ноги одного из жандармов, но тот сидел как влитой и едва поддался.
«Проклятие!» — сквозь зубы процедил он и вновь засунул револьвер за пояс, чтобы ухватиться поудобней.
– Ну что там у вас? – гневно раздалось с порога. – Э, да это ж…
Барраппа моментально узнал этот голос. Он принадлежал жандармскому поручику, доставившему его утром в контрразведку. Выхватывая оружие, бывший капрал развернулся и выстрелил на звук голоса.
Вероятно, останься Вышеславцев стоять, пуля угодила бы ему аккурат в грудь. Но он, словно повинуясь какой-то животной интуиции, рухнул на колено и тут же выстрелил в ответ. Обе пули не достигли цели, но впервые участвовавший в реальной перестрелке поручик Вышеславцев с перепугу принял решение, быть может, не слишком храброе, но абсолютно верное. Он завалился набок, выпадая из комнаты в полутемный коридор, и ударом ноги захлопнул дверь. Спустя пару секунд коридор наполнился звуками топочущих сапог, лязгающих затворов и бряцающих шашек.
– Он здесь, он здесь! – кричал за дверью Вышеславцев. – Это капрал Длугаш! Я поймал его!
Барраппа оглянулся. Сейчас у него в руках находились трое заложников, однако, насколько он успел изучить русских, из-за такой малости, как пленные нижние чины, с ним никто даже и не подумает разговаривать. Попались, – стало быть, сами виноваты. Вступать в бой бесполезно, ему надо исполнить то, ради чего он прошел столько стран и забрался в эту неприятную северную державу.
Закусив губу от досады, Барраппа поднес револьвер ко лбу, почесал мушкой переносицу и с силой запустил оружие в дверь.
– Эй, вы там, я сдаюсь!
– Я поймал его, господин полковник, – раздалось из-за, двери. – Это Длугаш, тот самый капрал.
В комнату ворвалось с десяток жандармов, и на Барраппу посыпались удары кулаком и прикладом.
– Отставить мордобой! – послышался рядом знакомый холодный голос контрразведчика. – Ну что, набегался?
– Ваше высокоблагородие! – донеслось из коридора. – Расступитесь, шо вы тут столпились?! Там Шультце сыскался!
ГЛАВА 14
На лице контрразведчика появилась торжествующая улыбка. Бестолковый налет на гнездо заговорщиков все же начинал давать положительные результаты.
– Где?
– Внизу. В гардеробе, в шкафу прятался. Один из этих голубых орлов, – атаманец ткнул пальцем в грудь ближайшего блюстителя порядка, – его караулит.
– Вот видите, поручик, – Лунев повернулся к ликующему Вышеславцеву, – еще один ваш знакомец сыскался. Медом у них тут намазано, что ли?! Да ладно, ладно, не беспокойтесь, оставайтесь здесь и разузнайте у этого капрала, с чего это он вдруг бегать вздумал? А мы пока с господином управляющим знакомство сведем. Но, Алексей Иванович, я прошу вас, без рукосуйства!
– Слушаюсь, ваше высокоблагородие! – гаркнул обрадованный неожиданной удачей Вышеславцев. – Остальным что делать прикажете?
– Пусть дальше обыскивают дом. Они не могли далеко уйти.
Не вдаваясь в объяснения, кто такие «они», Платон Аристархович направился вслед за атаманцем, дабы, как он говорил про себя, «свести личное знакомство с героем недавней схватки на Большой Морской».
В полном соответствии с докладом Холоста, вблизи гардероба, уперев штык в спину широкоплечего мужчины чуть выше среднего роста, дежурил жандарм. Лицо его было напряжено, и вся поза свидетельствовала о непреклонной решимости применить оружие против врага Отечества. В отличие от воинственного стража, его подопечный казался абсолютно спокойным, точно и не грозила ему в этот миг смертельная опасность.
– Ну, вот и свиделись, господин Шультце, – раскидывая руки, точно для объятия, прямо с верхней площадки лестницы проговорил контрразведчик. – А то ишь, английскую манеру завели — уходить, не прощаясь.
– Да. – Конрад Шультце поднял на Лунева задумчивым взгляд. – Некрасиво вышло. – Он сжал переносицу двумя пальцами, точно поправляя несуществующее пенсне — Впрочем, сие несложно исправить. Прощайте!
С этими словами он резко повернулся на месте и вмиг оказался сбоку от жандарма. Тот было попытался с силой ткнуть штыком в пустоту и получил в этом неожиданную поддержку. Перехватив винтовку, бывший управляющий с силой дернул ее вперед, вырывая из рук караульного, а затем на возвратном движении ударил несчастного прикладом в грудь с такой силой, что тот рухнул на пол, хватая воздух открытым ртом.
На помощь опростоволосившемуся собрату бросился часовой, дежуривший у входа, но брошенная подобно импровизированному дротику трехлинейка заставила его уклониться и сбавить шаг. Пользуясь заминкой, Шультце метнулся в сторону распахнутой двери кухни.
– Не стрелять, живьем брать! – закричат Лунев, стремглав бросаясь вниз по лестнице.
– Господин полковник, а по ногам?! – Атаманец потряс револьвером. – Ну, теперь все, хана, уйдет! У них там в кастрюле небось подземный ход!
– Уйметесь вы наконец?! – раздраженно бросил контрразведчик.
– Уже почти унялся. – Лицо атаманца резко стало серьезным. – Если без шуток, Платон Аристархович, ход не ход, а ножей и топоров на кухне наверняка выше крыши. Дозвольте, я туда первым войду. Сами же видели, что этот дворецкий вытворяет. Только, ради бога, этих пугал огородных туда не пускайте, чтоб на линии огня не маячили.
– Хорошо, ступайте, – кивнул Лунев. – Но будьте предельно осторожны!
– Опять же, их туда пусти — все ж сожрут, мироеды, – со все той же серьезной физиономией продолжал атаманец. – Честному человеку после хорошей драки нечем будет закусить.
Сотник взвел курок и, осторожно приблизившись к полуоткрытой двери, заглянул внутрь.
– Не видно. Так, проходим угол. На раз-два-три…
С этими словами он ударил ногой по двери, заскочил на кухню, поворачиваясь и держа оружие на изготовку.
Секунды тянулись, будто резиновые. Лунев прислушивался к голосу помощника, доносившегося из кухни:
– Так! Шо у них тут на первое? Господи, это шо ж такое? Вкусно. Платон Аристархович, все чисто, никого нет!
– То есть как нет?
– Да никак. Если наш зайчик-побегайчик не обернулся кроликом и не превратил себя в рагу, то есть не врагу, конечно, а совсем даже наоборот, то здесь пусто, хотя и уютно. А это у нас что?
– Да прекратите вы, наконец, жрать! – возмутился Лунев, появляясь на пороге.
– Это дверь, ее не едят, – указывая стволом на закрытый полотняной занавеской вход, пояснил атаманец. – Не заперто. Кажись, винный погреб. А это что за фонарь? О! Шультце! Платон Аристархович, здесь он! А ну стой, гадина, пятки отстрелю на хрен!
Полковник Лунев, подобно гончей, почуявшей след, рванул за атаманцем. Оставленный Шультце фонарь скупо освещал помещение, уставленное бочками, винными стеллажами и корзинами с многолитровыми бутылями. Меж двумя стеллажами темнел проход.
– Стой, кому говорят?! – гулко доносилось оттуда. – Ах так?! Я ж тебя все равно возьму! Я ж тебя достану! Получай!
Платон Аристархович бросился на помощь соратнику. Слышно было, как внизу разыгрывалась нешуточная схватка. Холост и недавний управляющий госпожи Эстер стоили друг друга.
– Сопротивление бесполезно! – закричал Лунев, силясь в темноте разглядеть хоть кого-нибудь, кто мог бы сопротивляться.
Ступени аккуратно ложились под ноги, ведя его все глубже. Он слышал шум борьбы, доносившейся, казалось, откуда-то совсем рядом, но как бы из-за стены. Платон Аристархович стал ощупывать своды вокруг себя, чтобы не пропустить возможный проход.
И вдруг не какой-нибудь укромный лаз, а ярко освещенный поворот открылся перед его глазами, как по мановению волшебной палочки. Стоило лишь ступить еще несколько шагов…
Лунев озадаченно поглядел в неожиданно открывшийся взору коридор. По усвоенным с гимназической скамьи законам физики яркий свет должен был освещать не только коридор, но и лестницу, на которой стоял полковник. Впрочем, даже не будь он полковником, свет все равно обязан был вести себя абсолютно иначе! Но свет как-то странно игнорировал законы оптики.
«Чертовщина какая-то», – под нос себе пробормотал Платон Аристархович и, держа перед грудью браунинг, шагнул в освещенное помещение.
– Готово, ваше высокоблагородие! – донеслось из-за двери, маячившей в конце коридора. – Так сказать, добро пожаловать!
В дверном проеме появилась улыбающаяся физиономия атаманца. Тот склонился в шутливом поклоне, пропуская контрразведчика. Лунев шагнул и… замер на пороге.
Комната, таившаяся в конце диковинного коридора, была обставлена с претензией на уют, но старой, давно вышедшей из моды ампирной мебелью. «Впрочем, обивку меняли, должно быть, недавно», – автоматически отметил про себя Лунев. Посреди уютного схрона был накрыт чайный столик на четыре персоны, за ним уже сидели ротмистр Чарновский и Конрад Шультце, которому, по мнению контрразведчика, следовало бы сейчас лежать без чувств.
– Присаживайтесь, Платон Аристархович. Заждались уж, – тоном любезного хозяина пригласил Чарновский. – Только окажите любезность — отдайте свой пистолетик. Если что, вы все равно воспользоваться им не успеете, а как по мне, пороховой дым портит букет вина. Сережа, примите у его высокоблагородия браунинг.
Лунев недобро глянул на протянувшего руку атаманца.
– Предательство!
– Ничуть, – все тем же любезным тоном прокомментировал конногвардеец. – Вспомните урок фехтования: «Обозначаете угрозу, затем отступаете, заставляя противника сделать шаг вслед за вами. Открываете ему сектор для атаки, провоцируете, затем навязываете темп. Контратака! Туше!» Я же говорил вам: фехтование было бы великой наукой, ежели не было бы изысканным искусством. Но полноте, – Чарновский смахнул с лица любезную усмешку, – присаживайтесь к столу, Платон Аристархович, у нас есть о чем поговорить и кроме фехтования. Сергей, вы тоже присаживайтесь.
– Ну, я там наверху уже малехо перекусил…
– Если вы полагаете, господа, что я соглашусь сотрудничать с вами, то смею заверить, вы глубоко заблуждаетесь. Кроме того, не забывайте — и в доме, и вокруг дома жандармы, меня хватятся через несколько минут. Ваш клеврет подтвердит, что как минимум два человека видели, как я заходил на кухню, а стало быть, максимум через полчаса жандармы перевернут винный погреб вверх дном и найдут ваше убежище.
– Я бы на это не рассчитывал, – покачал головой Чарновский. – А впрочем, если хотите, мы можем подняться наверх. Может, это облегчит нашу дальнейшую беседу. Прошу вас. – Ротмистр поднялся из-за стола и повернул голову к Шультце: — Ну что, дражайший кузен, желаете пойти с нами?
– Это ник чему. Там я числюсь в отъезде, кроме того, мне еще необходимо подготовиться к выходу «на бис».
– Ну что ж, «месье Тарбеев», не смею мешать, счастливо оставаться!
– И вам удачи, дорогой куманек!
Маленький паровоз, точная копия настоящего, выпустил из трубы облачко дыма и загудел, двигаясь от станции. Крошечный начальник станции с толстым брюхом и гвардейскими усами выкатился из домика проводить отъезжающий состав. Цесаревич Алексей повернул рычаг на малюсенькой стрелке, и паровоз, надсадно пыхтя и стуча колесами на стыках, потащил шесть вагонов на усаженный искусно сделанным и деревцами пригорок.
– Ишь ты, как настоящий! – поделился своими наблюдениями один из мальчишек, сидевших рядом с августейшим хозяином железной дороги.
– А как через мост переезжать будет, так ход скинет, – пообещал другой, чуть постарше, очень похожий на первого.
– Вот бы так ероплан запустить, – указывая на висящую под самым потолком копию «Ньюпора», вздохнул первый мальчуган.
– Думай, что говоришь! – громоздкого вида мужчина в форме нижнего чина гвардейского экипажа отпустил мечтателю шутливую затрещину. – Тебе ж только дай, враз изломаешь тонкую вещицу.
– А и вправду, хорошо бы запустить. – Цесаревич поглядел на паривший над головой аэроплан с неясной грустью в больших серо-голубых глазах.
– Помилосердствуйте, Ваше Императорское Высочество. Куда ж ему лететь? – Матрос Деревенько, отец обоих приятелей наследника престола, состоящий при нем дядькой, развел руками. – Нешто такая забавина — птица, чтоб в небе парить?
– А я бы хотел полетать. – Длинные, чуть загнутые ресницы цесаревича Алексея опустились и опять взметнулись, словно птичьи крылья.
– Ваше высочество! Алексей Николаевич, милый! – пробасил Деревенько. – На что оно вам? А если, упаси бог, зашибетесь?
Император, прогуливавшийся с супругой неподалеку по застекленной галерее зимнего сада, с укором покачал головой.
– Не стоило ему лишний раз напоминать об этом.
– Но ведь это правда, Ники. Болезнь смертельно опасна. О ней нельзя забывать ни ему, ни нам.
– Это невозможно забыть, – нахмурился государь. – Это испытание господне больнее всех прочих. И все же, как мои отец и дед, я не желаю, чтобы наследник российского престола рос неженкой, опасающимся всякого дуновения ветра. Я не ведаю, отчего воля Господа столь жестока ко мне, почему столь тяжек жребий, которым он наделяет Россию. Однако будущий государь должен принимать этот жребий со стойкостью и твердостью духа.
– Ники, все это, несомненно, так, и все же по Алексею ли тяжесть царского венца? Вспомни, лишь пару месяцев назад он упал с табурета, его колено опухло, а затем и вся нога до ступни. Если бы не Старец Григорий…
Лицо Николая II помрачнело, он вцепился в наконечник аксельбанта, словно желая оторвать его от шнура.
– Нечего об этом говорить, я помню.
Они продолжали идти молча еще какое-то время.
– Нынче Старец просил меня арестовать некую госпожу Эстер, – меняя тему, прервал молчание император. – Ксения же утверждает, что эта девица обладает великим целительским даром. Но я, признаться, опасаюсь подпускать австриячку к наследнику престола.
– Возможно, ты прав, мой дорогой Ники, – вздохнула Александра Федоровна. – Но знаешь, мне тревожно. Сегодня с Григорием случился какой-то дикий припадок. Я сперва решила, что наши враги пытаются извести его, но это была не отрава. Это… – Императрица замолчала, подыскивая слова. – Даже и не знаю, как назвать. Он был словно одержимый! А затем убежал, не сказав ни куда, ни зачем. Я тревожусь за него.
– Он божий человек. То, что видимо и ведомо ему, закрыто для нас. Оставим его со всем тем, что в нем есть.
– Но он смотрел, и чашки разбивались под его взглядом!
– На все воля Божья!
На кухне стоял дым коромыслом. Поварята крошили лук, кухарки ощипывали птицу, повара в крахмальных белых колпаках вовсю колдовали над сковородами, кастрюлями и соусниками. Все это Лунев различил через открытую дверь винного погреба. Идущий следом сотник мягко подтолкнул его к укрытой от чужих глаз винтовой лестнице, которую Платон Аристархович не заметил, должно быть, поспешно спускаясь сюда несколькими минутами прежде.
«Полсотни ступеней», – повинуясь многолетней привычке, сосчитал он. Полсотни ступеней отделяло винный погреб от библиотеки на втором этаже. Однако теперь здесь почему-то не было ни сервированного столика, ни сидевшего за ним полковника Врангеля, ни оставленного при нем жандарма.
«Что за небывальщина?» — удивленно оглядываясь по сторонам, прошептал Лунев. Идущий вслед за ним сотник легонько тронул его за плечо и указал на окно. За стеклом буйной зеленью цвел сад, и пение радостных птиц свидетельствовало о том, что близится время завтрака.
– Господа, – обратился к спутникам Михаил Чарновский, – я вынужден просить вас временно подняться этажом выше. Боюсь, ваш странный вид может удивить прислугу. Впрочем, они здесь уже ко всему привычны. Я оставлю вас на несколько минут, не более. Мне надо переодеться и отдать кое-какие распоряжения.
Лунев еще раз обескураженно оглянулся по сторонам. Еще четверть часа назад в библиотеке не было ни огромного глобуса в резной деревянной чаше, ни золотого петушка, молчаливо сидящего над ним на изукрашенном каменьями насесте.
– Что здесь происходит? – оглянулся он на атаманца.
– Весна, знаете ли. Благодать! Жить хочется!
– Это все гипноз?
– Ну, для гипноза вы слишком четко шурупаете мозгами. Хотите, я вас ущипну?
– Опять вы паясничаете? – с досадой бросил Лунев.
– Ну, как скажете. Только вы подымайтесь, господин полковник. А то неровен час свалитесь, а мне за вас перед государем отвечать.
Дальше вверх по лестнице они шли молча.
– Пройдите сюда. – Сергей указал на простенок между двумя шкафами, освещаемый высоким стрельчатым окном. – Здесь мертвая зона, проверено, снизу нас не увидят, зато мы будем все видеть и слышать.
– Итак, потрудитесь ответить… – резко начал контрразведчик.
– Тружусь, – с тяжелым вздохом кивнул его недавний соратник. – Как вы сами можете видеть, нынче ясное весеннее утро. Специально для вас уточню — ясное весеннее утро 25 мая 1824 года от Рождества Христова.
– Вы издеваетесь?
– С чего бы вдруг?
В этот момент в библиотеку вновь зашел ротмистр Чарновский. Он снова был в безукоризненном конногвардейском мундире. Однако на этот раз времен блаженной памяти императора Александра I. За ним почтительно двигался осанистый распорядитель стола, на ходу читая вслух длинный перечень блюд.
– …Ужин, как вы и велели, готовится на двенадцать персон. Конечно же: мареннские устрицы с лимоном, закуски: масло сливочное, тунец и креветки. Антре: гренадин из говяжьего филе в мадере и филе пулярки с трюфелями. На холодное мусье Фриар обещает приготовить галантин из молодых куропаток; антреме: побеги спаржи, яблоки с мароскином и клубника со сливками.
– Филе пулярки? – задумчиво повторил Чарновский. – Нет. Передай месье Фриару, что я желаю собственноручно приготовить «шартрез-сюрприз а-ля Пари». Мне понадобятся восемь хороших ровных и круглых трюфелей, сотня раковых хвостов… Ну, да что там, он сам знает. Скажи месье, пусть все подготовит, а я управлюсь с делами и спущусь. Да, вот еще что. Там внизу ожидает молодой офицер. Передай Тихону, чтоб звал его.
– Слушаю, ваша милость!
Чарновский устроился поудобнее в кресле и, раскрыв свежий номер «Санкт-Петербургских ведомостей», углубился в чтение. Однако много в том преуспеть ему не удалось. Должно быть, званный ротмистром офицер был весьма скор на ногу.
– Ротмистр Лунев! – едва успел объявить дворецкий, и невысокий стройный мужчина в мундире Лубенского гусарского полка ворвался в библиотеку.
– Это еще что за маскарад? – пробормотал контрразведчик, впиваясь натренированным взглядом в лицо вошедшего.
– Шо, кого-то узнали? – Платон Аристархович метнул на соседа взгляд, полный бессильной ярости. – Да не, я ж так, к слову. Не хотите — не говорите.
– Милостивый государь! – с порога начал гусар.
– Прошу прощения. – Чарновский отложил газету. – Если не ошибаюсь, Иван Александрович?
– Да. – Офицер несколько потерял запал.
– Присаживайтесь, любезнейший. Не желаете ли чего выпить? Жарко ведь на улице, не правда ли?
– Я пришел сюда, барон, поговорить серьезнейшим образом, – усаживаясь в кресло напротив, начал Иван Александрович. – Вчера, не скрою, я изрядно перебрал, и, когда сел играть с вами в карты, не вязал лыка и не ведал, что творю.
– Да, я это заметил.
– Так почему же, черт возьми, вы не отказались играть со мной?
– А как же свобода воли — великий дар Господа?
Императрица, не скрывая ужаса, глядела, как резко бледнеет лицо Старца.
– Что с вами, Григории? Вам плохо?
В ответ Распутин прокряхтел что-то невнятное, не в силах вымолвить ни слова.
– Отравили! – взвизгнула императрица. – Доктора Боткина сюда! Скорее! Скорее!
«– Я уже послал туда людей! – между тем доказывал Распутин. – Они арестуют эту ведьму и приволокут сюда.
– Не приволокут! Ее нет здесь. Сам туда ступай. Ты почуешь, я помогу.
– Не нынче… Теперича государыня…
Рука Старца как-то сама собой дернулась и широким взмахом смела на пол кофейник вместе с молочником. Александра Федоровна отпрянула, переворачивая стул и крича от ужаса.
– В прах государыню! – яростно выкрикивал демон. – Сейчас же, немедля!
– А ну, не указуй мне! – взъярился Гришка Новых. – Забыл, что ли, кто сему телу хозяин?
В тот же миг, словно оспаривая претензии Распутина на собственный организм, ноги его резко подкосились, он рухнул на пол и забился в судорогах.
– А вот тебе бичей огненных! – взрыкнул про себя бывший конокрад со скрежетом зубовным, начиная шептать знакомые с детства слова молитвы «Отче наш, иже еси на небеси…»
– Постой, не горячись, – уже примирительно, хотя и с плохо скрываемым раздражением отозвался Хаврес. – Ты меня изъязвишь, так и я тебя не пожалую. Ни к чему это. Пойми, несчастный. Перстень надо добыть как можно скорее. А он уходит из этого мира.
– Да что ты плетешь-то, бесий царь?! Куда уходит?
– Не ведаю куда. Возможно, в тот мир, где прежде томился я. У меня нет желания снова возвращаться в сознание блаженного тупицы, который травил свою плоть и молился истово всякий раз, когда я пытался заговорить с ним. Он принимал мною насылаемые муки как благо. Уверен, теперь местная церковь причислит его к сонму великомучеников, а может, и к лику святых. Оставим споры. Когда мы обретем перстень Соломона, я стану во главе шести дюжин первейших народа моего, ты же будешь владыкой сего мира.
– Ты говорил об этом.
– И еще скажу, ибо в этом правда единственная и неподдельная. Что тебе какая-то царица, когда перед тобой готов склониться целый мир?!»
Распутин почувствовал, как лица его касаются холодные капли воды, а возле самого носа возникает резкий запах нюхательной соли. Он открыл глаза. В каком-то странном цветном тумане перед ним маячило лицо лейб-медика царской семьи доктора Боткина.
– Я ухожу, – прохрипел Старец.
– Да куда же вы пойдете! – всплеснул руками врач. – Лежите-лежите. Вам сейчас покой нужен. Сейчас, голубчик, вас перенесут в постель. Мы вас обследуем, узнаем, что это вдруг с вами за напасть приключилась. Вот ответьте-ка мне, будьте любезны, что вы нынче ели?
– Ступай прочь, клизма очкастая! – Распутин одним рывком поднялся на ноги, точно и не задыхался вовсе и не бился в судороге лишь несколько минут назад.
– Да помилосердствуйте, что же это вы?..
– Прочь! – Распутин перевел взгляд на залитый кофейный столик, и в ту же секунду на нем с печальным звоном начали лопаться чашки. – С дороги! Я ухожу!
* * *
Барраппа прислушался: за дверью грохотали тяжелые сапожищи.«Ну, вот и жандармы», – его охватило ни с чем не сравнимое чувство близкой схватки, которую не дано изведать большинству простых смертных. Чувство, пьянящее сильнее любого вина, придающее телу необычайную силу и подчиняющее все единой цели — скорой и безоговорочной победе.
– Эй, кто там? – окликнули из-за двери.
С усмешкой Барраппа прохрипел в ответ фразу на арамейском.
– Ишь ты, иностранец какой-то.
– Спасите, меня хотят убить! – сопровождая жалобным стоном новые слова, выкрикнул Страж Храма.
– А ну-ка, навались-ка, братцы!
Мгновение спустя за дверью послышался тяжелый удар, ругань и крик:
– Штыками поддевай ее!
– А ежели пульнуть?
– Совсем одурел? Замок попортишь, а щеколда, поди, кованая — намертво станет. Давай выворачивай его!
«Трое, – констатировал про себя бывший капрал, вслушиваясь в голоса. – Ну что ж, трое, значит, трое. Стало быть, никакой пощады».
Он скорчился на полу возле двери, ожидая, когда же, наконец, штурмующие одержат верх над замком.
– Эй, ты жив? – Пара жандармов, вломившись в комнату, наткнулась на скрюченное у порога тело.
– Помер, что ли?
Переполошенные слуги государевы осторожно стали трясти за плечи Барраппу. Тот вновь издал негромкий стон. Жандармы подхватили лежащее на полу тело, силясь поднять… В то же мгновение левый кулак Барраппы с выдвинутым вперед большим пальцем врезался в глаз ближайшего «брата милосердия». Второй рукой бывший капрал выхватил из-за пояса наган и что есть силы двинул рукояткой в висок очередного «спасителя». Третий жандарм, замешкавшийся в дверях, попытался было вскинуть трехлинейку, но ствол револьвера, глядящий ему аккурат меж бровей, тут же отвратил его от столь опасной затеи.
– Бросай и заходи.
– Да ты спятил, что ли? – договорить он не успел, поскольку новый удар бывшего капрала лишил его чувств. Барраппа удовлетворенно оглядел дело своих рук и принялся стаскивать форму с одной из жертв. То, что прошло днем в ярко освещенном здании Главного штаба, в полутемном особняке тоже должно было сработать. Петр Длугаш с силой потянул сапог с ноги одного из жандармов, но тот сидел как влитой и едва поддался.
«Проклятие!» — сквозь зубы процедил он и вновь засунул револьвер за пояс, чтобы ухватиться поудобней.
– Ну что там у вас? – гневно раздалось с порога. – Э, да это ж…
Барраппа моментально узнал этот голос. Он принадлежал жандармскому поручику, доставившему его утром в контрразведку. Выхватывая оружие, бывший капрал развернулся и выстрелил на звук голоса.
Вероятно, останься Вышеславцев стоять, пуля угодила бы ему аккурат в грудь. Но он, словно повинуясь какой-то животной интуиции, рухнул на колено и тут же выстрелил в ответ. Обе пули не достигли цели, но впервые участвовавший в реальной перестрелке поручик Вышеславцев с перепугу принял решение, быть может, не слишком храброе, но абсолютно верное. Он завалился набок, выпадая из комнаты в полутемный коридор, и ударом ноги захлопнул дверь. Спустя пару секунд коридор наполнился звуками топочущих сапог, лязгающих затворов и бряцающих шашек.
– Он здесь, он здесь! – кричал за дверью Вышеславцев. – Это капрал Длугаш! Я поймал его!
Барраппа оглянулся. Сейчас у него в руках находились трое заложников, однако, насколько он успел изучить русских, из-за такой малости, как пленные нижние чины, с ним никто даже и не подумает разговаривать. Попались, – стало быть, сами виноваты. Вступать в бой бесполезно, ему надо исполнить то, ради чего он прошел столько стран и забрался в эту неприятную северную державу.
Закусив губу от досады, Барраппа поднес револьвер ко лбу, почесал мушкой переносицу и с силой запустил оружие в дверь.
– Эй, вы там, я сдаюсь!
– Я поймал его, господин полковник, – раздалось из-за, двери. – Это Длугаш, тот самый капрал.
В комнату ворвалось с десяток жандармов, и на Барраппу посыпались удары кулаком и прикладом.
– Отставить мордобой! – послышался рядом знакомый холодный голос контрразведчика. – Ну что, набегался?
– Ваше высокоблагородие! – донеслось из коридора. – Расступитесь, шо вы тут столпились?! Там Шультце сыскался!
ГЛАВА 14
Миллионы — это единицы во главе полных нолей.
Пифагор
На лице контрразведчика появилась торжествующая улыбка. Бестолковый налет на гнездо заговорщиков все же начинал давать положительные результаты.
– Где?
– Внизу. В гардеробе, в шкафу прятался. Один из этих голубых орлов, – атаманец ткнул пальцем в грудь ближайшего блюстителя порядка, – его караулит.
– Вот видите, поручик, – Лунев повернулся к ликующему Вышеславцеву, – еще один ваш знакомец сыскался. Медом у них тут намазано, что ли?! Да ладно, ладно, не беспокойтесь, оставайтесь здесь и разузнайте у этого капрала, с чего это он вдруг бегать вздумал? А мы пока с господином управляющим знакомство сведем. Но, Алексей Иванович, я прошу вас, без рукосуйства!
– Слушаюсь, ваше высокоблагородие! – гаркнул обрадованный неожиданной удачей Вышеславцев. – Остальным что делать прикажете?
– Пусть дальше обыскивают дом. Они не могли далеко уйти.
Не вдаваясь в объяснения, кто такие «они», Платон Аристархович направился вслед за атаманцем, дабы, как он говорил про себя, «свести личное знакомство с героем недавней схватки на Большой Морской».
В полном соответствии с докладом Холоста, вблизи гардероба, уперев штык в спину широкоплечего мужчины чуть выше среднего роста, дежурил жандарм. Лицо его было напряжено, и вся поза свидетельствовала о непреклонной решимости применить оружие против врага Отечества. В отличие от воинственного стража, его подопечный казался абсолютно спокойным, точно и не грозила ему в этот миг смертельная опасность.
– Ну, вот и свиделись, господин Шультце, – раскидывая руки, точно для объятия, прямо с верхней площадки лестницы проговорил контрразведчик. – А то ишь, английскую манеру завели — уходить, не прощаясь.
– Да. – Конрад Шультце поднял на Лунева задумчивым взгляд. – Некрасиво вышло. – Он сжал переносицу двумя пальцами, точно поправляя несуществующее пенсне — Впрочем, сие несложно исправить. Прощайте!
С этими словами он резко повернулся на месте и вмиг оказался сбоку от жандарма. Тот было попытался с силой ткнуть штыком в пустоту и получил в этом неожиданную поддержку. Перехватив винтовку, бывший управляющий с силой дернул ее вперед, вырывая из рук караульного, а затем на возвратном движении ударил несчастного прикладом в грудь с такой силой, что тот рухнул на пол, хватая воздух открытым ртом.
На помощь опростоволосившемуся собрату бросился часовой, дежуривший у входа, но брошенная подобно импровизированному дротику трехлинейка заставила его уклониться и сбавить шаг. Пользуясь заминкой, Шультце метнулся в сторону распахнутой двери кухни.
– Не стрелять, живьем брать! – закричат Лунев, стремглав бросаясь вниз по лестнице.
– Господин полковник, а по ногам?! – Атаманец потряс револьвером. – Ну, теперь все, хана, уйдет! У них там в кастрюле небось подземный ход!
– Уйметесь вы наконец?! – раздраженно бросил контрразведчик.
– Уже почти унялся. – Лицо атаманца резко стало серьезным. – Если без шуток, Платон Аристархович, ход не ход, а ножей и топоров на кухне наверняка выше крыши. Дозвольте, я туда первым войду. Сами же видели, что этот дворецкий вытворяет. Только, ради бога, этих пугал огородных туда не пускайте, чтоб на линии огня не маячили.
– Хорошо, ступайте, – кивнул Лунев. – Но будьте предельно осторожны!
– Опять же, их туда пусти — все ж сожрут, мироеды, – со все той же серьезной физиономией продолжал атаманец. – Честному человеку после хорошей драки нечем будет закусить.
Сотник взвел курок и, осторожно приблизившись к полуоткрытой двери, заглянул внутрь.
– Не видно. Так, проходим угол. На раз-два-три…
С этими словами он ударил ногой по двери, заскочил на кухню, поворачиваясь и держа оружие на изготовку.
Секунды тянулись, будто резиновые. Лунев прислушивался к голосу помощника, доносившегося из кухни:
– Так! Шо у них тут на первое? Господи, это шо ж такое? Вкусно. Платон Аристархович, все чисто, никого нет!
– То есть как нет?
– Да никак. Если наш зайчик-побегайчик не обернулся кроликом и не превратил себя в рагу, то есть не врагу, конечно, а совсем даже наоборот, то здесь пусто, хотя и уютно. А это у нас что?
– Да прекратите вы, наконец, жрать! – возмутился Лунев, появляясь на пороге.
– Это дверь, ее не едят, – указывая стволом на закрытый полотняной занавеской вход, пояснил атаманец. – Не заперто. Кажись, винный погреб. А это что за фонарь? О! Шультце! Платон Аристархович, здесь он! А ну стой, гадина, пятки отстрелю на хрен!
Полковник Лунев, подобно гончей, почуявшей след, рванул за атаманцем. Оставленный Шультце фонарь скупо освещал помещение, уставленное бочками, винными стеллажами и корзинами с многолитровыми бутылями. Меж двумя стеллажами темнел проход.
– Стой, кому говорят?! – гулко доносилось оттуда. – Ах так?! Я ж тебя все равно возьму! Я ж тебя достану! Получай!
Платон Аристархович бросился на помощь соратнику. Слышно было, как внизу разыгрывалась нешуточная схватка. Холост и недавний управляющий госпожи Эстер стоили друг друга.
– Сопротивление бесполезно! – закричал Лунев, силясь в темноте разглядеть хоть кого-нибудь, кто мог бы сопротивляться.
Ступени аккуратно ложились под ноги, ведя его все глубже. Он слышал шум борьбы, доносившейся, казалось, откуда-то совсем рядом, но как бы из-за стены. Платон Аристархович стал ощупывать своды вокруг себя, чтобы не пропустить возможный проход.
И вдруг не какой-нибудь укромный лаз, а ярко освещенный поворот открылся перед его глазами, как по мановению волшебной палочки. Стоило лишь ступить еще несколько шагов…
Лунев озадаченно поглядел в неожиданно открывшийся взору коридор. По усвоенным с гимназической скамьи законам физики яркий свет должен был освещать не только коридор, но и лестницу, на которой стоял полковник. Впрочем, даже не будь он полковником, свет все равно обязан был вести себя абсолютно иначе! Но свет как-то странно игнорировал законы оптики.
«Чертовщина какая-то», – под нос себе пробормотал Платон Аристархович и, держа перед грудью браунинг, шагнул в освещенное помещение.
– Готово, ваше высокоблагородие! – донеслось из-за двери, маячившей в конце коридора. – Так сказать, добро пожаловать!
В дверном проеме появилась улыбающаяся физиономия атаманца. Тот склонился в шутливом поклоне, пропуская контрразведчика. Лунев шагнул и… замер на пороге.
Комната, таившаяся в конце диковинного коридора, была обставлена с претензией на уют, но старой, давно вышедшей из моды ампирной мебелью. «Впрочем, обивку меняли, должно быть, недавно», – автоматически отметил про себя Лунев. Посреди уютного схрона был накрыт чайный столик на четыре персоны, за ним уже сидели ротмистр Чарновский и Конрад Шультце, которому, по мнению контрразведчика, следовало бы сейчас лежать без чувств.
– Присаживайтесь, Платон Аристархович. Заждались уж, – тоном любезного хозяина пригласил Чарновский. – Только окажите любезность — отдайте свой пистолетик. Если что, вы все равно воспользоваться им не успеете, а как по мне, пороховой дым портит букет вина. Сережа, примите у его высокоблагородия браунинг.
Лунев недобро глянул на протянувшего руку атаманца.
– Предательство!
– Ничуть, – все тем же любезным тоном прокомментировал конногвардеец. – Вспомните урок фехтования: «Обозначаете угрозу, затем отступаете, заставляя противника сделать шаг вслед за вами. Открываете ему сектор для атаки, провоцируете, затем навязываете темп. Контратака! Туше!» Я же говорил вам: фехтование было бы великой наукой, ежели не было бы изысканным искусством. Но полноте, – Чарновский смахнул с лица любезную усмешку, – присаживайтесь к столу, Платон Аристархович, у нас есть о чем поговорить и кроме фехтования. Сергей, вы тоже присаживайтесь.
– Ну, я там наверху уже малехо перекусил…
– Если вы полагаете, господа, что я соглашусь сотрудничать с вами, то смею заверить, вы глубоко заблуждаетесь. Кроме того, не забывайте — и в доме, и вокруг дома жандармы, меня хватятся через несколько минут. Ваш клеврет подтвердит, что как минимум два человека видели, как я заходил на кухню, а стало быть, максимум через полчаса жандармы перевернут винный погреб вверх дном и найдут ваше убежище.
– Я бы на это не рассчитывал, – покачал головой Чарновский. – А впрочем, если хотите, мы можем подняться наверх. Может, это облегчит нашу дальнейшую беседу. Прошу вас. – Ротмистр поднялся из-за стола и повернул голову к Шультце: — Ну что, дражайший кузен, желаете пойти с нами?
– Это ник чему. Там я числюсь в отъезде, кроме того, мне еще необходимо подготовиться к выходу «на бис».
– Ну что ж, «месье Тарбеев», не смею мешать, счастливо оставаться!
– И вам удачи, дорогой куманек!
Маленький паровоз, точная копия настоящего, выпустил из трубы облачко дыма и загудел, двигаясь от станции. Крошечный начальник станции с толстым брюхом и гвардейскими усами выкатился из домика проводить отъезжающий состав. Цесаревич Алексей повернул рычаг на малюсенькой стрелке, и паровоз, надсадно пыхтя и стуча колесами на стыках, потащил шесть вагонов на усаженный искусно сделанным и деревцами пригорок.
– Ишь ты, как настоящий! – поделился своими наблюдениями один из мальчишек, сидевших рядом с августейшим хозяином железной дороги.
– А как через мост переезжать будет, так ход скинет, – пообещал другой, чуть постарше, очень похожий на первого.
– Вот бы так ероплан запустить, – указывая на висящую под самым потолком копию «Ньюпора», вздохнул первый мальчуган.
– Думай, что говоришь! – громоздкого вида мужчина в форме нижнего чина гвардейского экипажа отпустил мечтателю шутливую затрещину. – Тебе ж только дай, враз изломаешь тонкую вещицу.
– А и вправду, хорошо бы запустить. – Цесаревич поглядел на паривший над головой аэроплан с неясной грустью в больших серо-голубых глазах.
– Помилосердствуйте, Ваше Императорское Высочество. Куда ж ему лететь? – Матрос Деревенько, отец обоих приятелей наследника престола, состоящий при нем дядькой, развел руками. – Нешто такая забавина — птица, чтоб в небе парить?
– А я бы хотел полетать. – Длинные, чуть загнутые ресницы цесаревича Алексея опустились и опять взметнулись, словно птичьи крылья.
– Ваше высочество! Алексей Николаевич, милый! – пробасил Деревенько. – На что оно вам? А если, упаси бог, зашибетесь?
Император, прогуливавшийся с супругой неподалеку по застекленной галерее зимнего сада, с укором покачал головой.
– Не стоило ему лишний раз напоминать об этом.
– Но ведь это правда, Ники. Болезнь смертельно опасна. О ней нельзя забывать ни ему, ни нам.
– Это невозможно забыть, – нахмурился государь. – Это испытание господне больнее всех прочих. И все же, как мои отец и дед, я не желаю, чтобы наследник российского престола рос неженкой, опасающимся всякого дуновения ветра. Я не ведаю, отчего воля Господа столь жестока ко мне, почему столь тяжек жребий, которым он наделяет Россию. Однако будущий государь должен принимать этот жребий со стойкостью и твердостью духа.
– Ники, все это, несомненно, так, и все же по Алексею ли тяжесть царского венца? Вспомни, лишь пару месяцев назад он упал с табурета, его колено опухло, а затем и вся нога до ступни. Если бы не Старец Григорий…
Лицо Николая II помрачнело, он вцепился в наконечник аксельбанта, словно желая оторвать его от шнура.
– Нечего об этом говорить, я помню.
Они продолжали идти молча еще какое-то время.
– Нынче Старец просил меня арестовать некую госпожу Эстер, – меняя тему, прервал молчание император. – Ксения же утверждает, что эта девица обладает великим целительским даром. Но я, признаться, опасаюсь подпускать австриячку к наследнику престола.
– Возможно, ты прав, мой дорогой Ники, – вздохнула Александра Федоровна. – Но знаешь, мне тревожно. Сегодня с Григорием случился какой-то дикий припадок. Я сперва решила, что наши враги пытаются извести его, но это была не отрава. Это… – Императрица замолчала, подыскивая слова. – Даже и не знаю, как назвать. Он был словно одержимый! А затем убежал, не сказав ни куда, ни зачем. Я тревожусь за него.
– Он божий человек. То, что видимо и ведомо ему, закрыто для нас. Оставим его со всем тем, что в нем есть.
– Но он смотрел, и чашки разбивались под его взглядом!
– На все воля Божья!
На кухне стоял дым коромыслом. Поварята крошили лук, кухарки ощипывали птицу, повара в крахмальных белых колпаках вовсю колдовали над сковородами, кастрюлями и соусниками. Все это Лунев различил через открытую дверь винного погреба. Идущий следом сотник мягко подтолкнул его к укрытой от чужих глаз винтовой лестнице, которую Платон Аристархович не заметил, должно быть, поспешно спускаясь сюда несколькими минутами прежде.
«Полсотни ступеней», – повинуясь многолетней привычке, сосчитал он. Полсотни ступеней отделяло винный погреб от библиотеки на втором этаже. Однако теперь здесь почему-то не было ни сервированного столика, ни сидевшего за ним полковника Врангеля, ни оставленного при нем жандарма.
«Что за небывальщина?» — удивленно оглядываясь по сторонам, прошептал Лунев. Идущий вслед за ним сотник легонько тронул его за плечо и указал на окно. За стеклом буйной зеленью цвел сад, и пение радостных птиц свидетельствовало о том, что близится время завтрака.
– Господа, – обратился к спутникам Михаил Чарновский, – я вынужден просить вас временно подняться этажом выше. Боюсь, ваш странный вид может удивить прислугу. Впрочем, они здесь уже ко всему привычны. Я оставлю вас на несколько минут, не более. Мне надо переодеться и отдать кое-какие распоряжения.
Лунев еще раз обескураженно оглянулся по сторонам. Еще четверть часа назад в библиотеке не было ни огромного глобуса в резной деревянной чаше, ни золотого петушка, молчаливо сидящего над ним на изукрашенном каменьями насесте.
– Что здесь происходит? – оглянулся он на атаманца.
– Весна, знаете ли. Благодать! Жить хочется!
– Это все гипноз?
– Ну, для гипноза вы слишком четко шурупаете мозгами. Хотите, я вас ущипну?
– Опять вы паясничаете? – с досадой бросил Лунев.
– Ну, как скажете. Только вы подымайтесь, господин полковник. А то неровен час свалитесь, а мне за вас перед государем отвечать.
Дальше вверх по лестнице они шли молча.
– Пройдите сюда. – Сергей указал на простенок между двумя шкафами, освещаемый высоким стрельчатым окном. – Здесь мертвая зона, проверено, снизу нас не увидят, зато мы будем все видеть и слышать.
– Итак, потрудитесь ответить… – резко начал контрразведчик.
– Тружусь, – с тяжелым вздохом кивнул его недавний соратник. – Как вы сами можете видеть, нынче ясное весеннее утро. Специально для вас уточню — ясное весеннее утро 25 мая 1824 года от Рождества Христова.
– Вы издеваетесь?
– С чего бы вдруг?
В этот момент в библиотеку вновь зашел ротмистр Чарновский. Он снова был в безукоризненном конногвардейском мундире. Однако на этот раз времен блаженной памяти императора Александра I. За ним почтительно двигался осанистый распорядитель стола, на ходу читая вслух длинный перечень блюд.
– …Ужин, как вы и велели, готовится на двенадцать персон. Конечно же: мареннские устрицы с лимоном, закуски: масло сливочное, тунец и креветки. Антре: гренадин из говяжьего филе в мадере и филе пулярки с трюфелями. На холодное мусье Фриар обещает приготовить галантин из молодых куропаток; антреме: побеги спаржи, яблоки с мароскином и клубника со сливками.
– Филе пулярки? – задумчиво повторил Чарновский. – Нет. Передай месье Фриару, что я желаю собственноручно приготовить «шартрез-сюрприз а-ля Пари». Мне понадобятся восемь хороших ровных и круглых трюфелей, сотня раковых хвостов… Ну, да что там, он сам знает. Скажи месье, пусть все подготовит, а я управлюсь с делами и спущусь. Да, вот еще что. Там внизу ожидает молодой офицер. Передай Тихону, чтоб звал его.
– Слушаю, ваша милость!
Чарновский устроился поудобнее в кресле и, раскрыв свежий номер «Санкт-Петербургских ведомостей», углубился в чтение. Однако много в том преуспеть ему не удалось. Должно быть, званный ротмистром офицер был весьма скор на ногу.
– Ротмистр Лунев! – едва успел объявить дворецкий, и невысокий стройный мужчина в мундире Лубенского гусарского полка ворвался в библиотеку.
– Это еще что за маскарад? – пробормотал контрразведчик, впиваясь натренированным взглядом в лицо вошедшего.
– Шо, кого-то узнали? – Платон Аристархович метнул на соседа взгляд, полный бессильной ярости. – Да не, я ж так, к слову. Не хотите — не говорите.
– Милостивый государь! – с порога начал гусар.
– Прошу прощения. – Чарновский отложил газету. – Если не ошибаюсь, Иван Александрович?
– Да. – Офицер несколько потерял запал.
– Присаживайтесь, любезнейший. Не желаете ли чего выпить? Жарко ведь на улице, не правда ли?
– Я пришел сюда, барон, поговорить серьезнейшим образом, – усаживаясь в кресло напротив, начал Иван Александрович. – Вчера, не скрою, я изрядно перебрал, и, когда сел играть с вами в карты, не вязал лыка и не ведал, что творю.
– Да, я это заметил.
– Так почему же, черт возьми, вы не отказались играть со мной?
– А как же свобода воли — великий дар Господа?