Страница:
– Проклятие! Дар Господа! Теперь бы кто еще мне подарил тридцать тысяч серебром вдобавок к этому дару?
Чарновский пожал плечами.
– Мне такие персоны неведомы.
– Я буду с вами прям, как подобает меж офицерами и людьми чести.
– Как же иначе?
– У меня нет такой суммы и вряд ли когда-нибудь будет. Да, у меня имеется небольшое поместье в Киевской губернии, но оно вряд ли сможет покрыть даже половину означенной суммы. К тому же, не скрою, продать его — означает пустить по миру мою супругу и сына, пребывающего еще в колыбели.
– Кажется, вы назвали его Платоном? – делая знак слуге принести вина, небрежно проговорил Чарновский. – Ваше пристрастие к философии весьма похвально.
– Да-а, а откуда вам сие ведомо?
– Да ну, пустяки. Искренне рад за вас. Сын — это всегда хорошо. И это замечательно, что вы печетесь о семье. Жаль только, что вчера вам это не пришло в голову.
– Милостивый государь!
– Ну-ну, не стоит так горячиться! Вы, конечно, можете утверждать, что я намеренно напоил вас, чтобы обчистить в карты. Можете затем храбро пасть на дуэли и тем искупить долг. Вы же за этим сюда пришли?
– Да, – со вздохом сознался Лунев.
– Так вот, все это ни к чему. Нынче мне не нужны эти деньги и, полагаю, в ближайшее десятилетие не понадобятся. Скажу больше, не понадобятся и в этом столетии. Однако, как вы сами понимаете, прощать карточные долги — знак дурного тона. А потому я предлагаю вам такое соглашение: сейчас вы пишете мне расписку, в которой завещаете своему, ну, скажем, внуку, заплатить сей долг без каких бы то ни было процентов.
– Вы, барон, прямо какой-то Мефистофель!
– Это не так, – покачал головой Чарновский. – Но вы представить не можете, насколько близки к истине.
– Оплатить лично вам? –растерянно уточнил гусар.
– Именно мне. Никому другому. В противном случае расписка теряет силу.
– Подписывать кровью? – шепотом спросил ротмистр Лунев.
– Господь с вами! Вот чернила.
Платон Аристархович сделал попытку броситься к перилам галереи, но был удержан железной рукою атаманца.
– Я не знаю, что вы задумали, – сквозь зубы, багровея, процедил контрразведчик. – Но то, что вы делаете сейчас, – это низость! Что за мелкий фарс?! Не ведаю, как вы проникли в дом моего отца, как скопировали портрет его деда, но унижать память о нем — гадко и бесчестно! Да, вы хорошо загримировали своего лицедея. Он и впрямь похож на покойного Ивана Александровича Лунева. Однако же, должен вам заметить, что мой прадед не играл в карты и уж подавно не делал долгов!
– Вот с этого дня и не делал, – очень медленно и вразумительно проговорил атаманец. – Уважаемый Платон Аристархович, возьмите себя в руки! Это не маскарад, не спектакль, как вы изволили выразиться. Вы находитесь в другом времени. Поверьте, то, что вы сейчас видели, не предназначалось для ваших глаз. В принципе для переговоров достаточно было бы и одной расписки. А как по мне, так и она лишняя. Но кто ж мог предположить, что жандармам будет вольно устроить весь этот тарарам и сорвать нашу операцию.
– Вы еще смеете называть ее нашей?!
– А то! Я ж не покладая рук в поте лица!..
– Мерзавец! – покачал головой Лунев-младший.
Сергей вздохнул и, махнув рукой, проговорил:
– Да шо я — крайний?! Пусть Чарновский объясняет, у него голова большая! Я тут в вашем прошлом свое будущее гроблю, и хоть бы кто доброе слово сказал!
– Опять паясничаете?! Да сколько же можно?
– Это я паясничаю? Вот упертый! Ладно, постойте здесь минуту, я сейчас.
Его не было чуть больше указанного времени. Первым побуждением контрразведчика было рвануть что было сил и попытаться скрыться, но в доме действительно происходило нечто из ряда вон выходящее, нечто такое, чему Платон Аристархович не мог найти разумного объяснения. И никого, связывающего известную ему реальность с этой фантасмагорией, кроме Чарновского и этого самого атаманца, увы, не было.
Как бы то ни было, сотник вернулся очень скоро, держа в руках потрепанную книгу, на обложке которой хищного вида серп начисто сносил головы двуглавому орлу. «Белый Крым, – гласило название. – Биографические очерки высшего командного состава добровольческой армии».
– Нате вот, читайте. – Он протянул контрразведчику открытый том. – Здесь без ятей, но прочесть можно.
«Лунев Платон Аристархович, – прочитал Платон Аристархович Лунев на предупредительно открытой странице, – полковник Генерального штаба и флигель-адъютант, из дворян Киевской губернии, год рождения 1871, год смерти 1920. Расстрелян красными после взятия Перекопа…» Даты, должности, награды, «…прикомандирован главнокомандующим вооруженными силами юга России генерал-лейтенантом П.Н. Врангелем к Штабу Перекопского укрепрайона…»
– Это что? – заканчивая читать сухую, но содержательную биографическую заметку о себе, негромко проговорил контрразведчик.
– Если хотите — это ваша судьба. Возможная судьба. И вот еще, обратите внимание. В книге есть небольшое посвящение.
Лунев пробежал взглядом по набранной курсивом строчке: «Посвящается 100-летию расстрела царской семьи».
– Что за бред?
– Прямо скажем, действительно черные страницы в истории России, – со вздохом проговорил подошедший Михаил Чарновский. – Тебе пока не стоило ему этого показывать.
– Это какая-то чудовищная провокация!
– Нет, господин полковник, как раз это — не провокация. Это реальность. Вернее, – он взял книгу из рук Лунева, – как уже сказал Сергей, одна из реальностей, чертовски близкая к вашей. И в ней и государь, и его супруга, и великие княжны, и цесаревич Алексей были расстреляны 16 июля 1918 года большевиками в Екатеринбурге в доме купца Ипатьева. Вы, как сами в том могли убедиться, проживете немногим дольше. О вашей семье, увы, ничего сказать не могу, след ее затерялся. – Чарновский развел руками.
– Значит, все же большевики…
– И да, и нет, – без тени усмешки на обычно ироничном лице произнес ротмистр. – И мы с вами здесь именно для того, чтобы не допустить этого.
ГЛАВА 15
Ротмистр Чарновский положил книгу на полку.
– Если пожелаете, после нашей беседы я предоставлю вам возможность ознакомиться с трудами многих ученых мужей, посвященных грядущим событиям этого века.
– Как скоро? – едва смог выдавить оглушенный сообщением контрразведчик.
– После нашей беседы.
– Я имею в виду, как скоро все это произойдет?
– Первая революция свершится через два года. Или, если быть точным, через два года и полтора месяца.
– А что, будет еще и вторая?
– Вы правильно уловили мою интонацию. Будет и вторая.
Они спустились по лестнице и уселись вокруг стола.
– Не желаете ли немножко коньяку? – любезно предложил конногвардеец.
– Пожалуй, не откажусь, – натужно сглотнув подкативший к горлу ком, произнес Лунев. Ему страстно хотелось верить в то, что все им увиденное, услышанное и прочитанное за последний час, просто-напросто какая-то хитрая вербовка, что Холост, Чарновский и Шультце или, как его там, Тарбеев, работают на австрийскую разведку. Но зеленевший по ту сторону каменных стен весенний сад, запах цветущих яблонь, без спросу врывавшийся в открытое окно, безумные, радостные птичьи трели, пылинки, медленно кружащие в солнечных лучах, – все это ставило жирный крест на таком простом и логичном объяснении.
– Да, господин полковник, – подтвердил хозяин дома. – Все рассчитано верно. Конечно, ловушка, в которую вы попали, была поставлена именно для того, чтобы именно вы в нее попали. Иного способа поговорить с вами по душам и убедить в целесообразности наших действий, просто не было. Вы бы нам не поверили и еще, чего доброго, охоту на нас открыли.
– Я и сейчас еще не слишком верю, – хмуро отозвался Платон Аристархович, – просто наваждение какое-то.
– Ваше право, господин полковник, ваше право! – наливая в серебряную рюмочку «Корвуазье», согласно кивнул Михаил Георгиевич. – Но должен заявить с полной ответственностью и за себя, и за соратников — мы не работаем ни на австрийскую, ни на германскую, ни на какую другую разведку в вашем мире. Чтобы осознать это, вам придется смириться с мыслью, что таких миров, как ваш или наш, – великое множество. История каждого из них своеобразна, и, что парадоксально, даже время течет неодинаково. Не спрашивайте меня почему, я не смогу объяснить. Отвечу лишь, что над этой проблемой ломали головы лучшие умы всех миров и всех эпох. Вот, скажем, этот дом. Мы его несколько усовершенствовали, но всецело он спроектирован и построен знаменитым ученым и чернокнижником императора Петра I Яковом Брюсом. Что и говорить — самое подходящее жилище для этой загадочной личности.
– Вы хотите меня уверить, что этот дом имеет, так сказать, черный ход в прошлое? – залпом осушив рюмку, поинтересовался Лунев.
– На данный момент, насколько удалось выяснить нашим ученым, этот дом имеет, как вы изволили выразиться, «черный ход» в четыре смежных мира, или, вернее сказать, существует одновременно в четырех мирах. Убей меня бог, не ведаю, как до всего этого додумался Брюс, но это непреложный факт. – Чарновский вновь налил по коньячным рюмкам янтарный «Корвуазье». – Можете не спешить. Благодаря темпоральным парадоксам у нас масса времени. Ваше здоровье!
Рюмки были опустошены, и следующие три минуты прошли в молчании и созерцании.
– Получается, вы из моего будущего? – наконец предположил контрразведчик, пытаясь вместить открывшиеся факты в прокрустово ложе своей оперативной задачи.
– Вынужден вас разочаровать, любезнейший Платон Аристархович, не из вашего. Очень близкого, но другого.
– Что же тогда вам нужно у нас?
– Резонный вопрос, – кивнул ротмистр. – Постараюсь ответить вам предельно честно. Видите ли, мы не можем действовать в собственном прошлом. Это физически невозможно. Но зато есть способ проникать, если можно так выразиться, в соседние миры, которые, как вы сами могли убедиться, связаны между собой, точно общеизвестные сообщающиеся сосуды в гимназическом опыте на уроке физики.
– Тогда получается, у нас вы решаете собственные проблемы, точно колонизаторы за счет туземцев?
– Эх, надо было запастись зеркалами и бусами, шо ж я сразу не дотумкал! – Атаманец хлопнул себя по лбу.
– Сережа! – оборвал его тираду Чарновский. – Платон Аристархович, это не так. Мы не колонизаторы и вы не туземец. Вы упрекаете нас в том, что мы решаем свои проблемы. Отчасти вы правы. Но лишь отчасти. В первую очередь проблемы мы решаем не свои, а вини.
– Но зачем это вам? Неужто вы полагаете, что мы сами не управимся?
– Зачем? Вопрос трудный и неоднозначный, – вздохнул Чарновский. – Затем, что сосуды сообщающиеся. То, что мы делаем, – это огромная ответственность. Можно говорить, что мы вооружены опытом и знанием, глубочайшими исследованиями вероятностей. Но все же, с точки зрения философии или, ежели пожелаете, морали, мы действительно вмешиваемся в вашу жизнь, изменяя мир, переиначивая его на свой манер. То, что мы делаем это с целью минимизировать негативную энергию, которая выделяется при войнах, революциях, мятежах и прочих социальных катаклизмах, ничуть не оправдывает нас в ваших глазах. Это правда. Мы лишаем вас возможности прожить и прочувствовать собственный опыт на том основании, что уже прожили и прочувствовали нечто подобное.
– Это… – ошеломленный Лунев замялся, подыскивая слова, – действительно как-то бесчестно. Вы точно няньки, ведущие за руку несмышленых малышей. Мы имеем право, полное непререкаемое право на собственную жизнь и собственную историю.
– И снова верно. И все же, Платон Аристархович, постарайтесь вдуматься и понять то, что я сейчас скажу. Это очень важно. Каждый человек излучает определенную энергию…
– Это ваши оккультные штучки! – с запалом начал было Лунев.
– Это не оккультные штучки, как вы изволили выразиться, это научный факт. Прошу вас не перебивать меня. Итак, каждый человек получает, преобразует и излучает энергию. Благодаря ей мы можем ощущать присутствие человека в темной комнате, чувствовать спиной чужой взгляд или же ощущать боль своих близких, находясь за сотни верст от них. Энергия не ведает пределов и расстояний. Но так уж выходит, что соединение потоков энергий не поддается обычному арифметическому исчислению.
Население Земли увеличивается в разы, и, стало быть, негативной энергии выбрасывается все больше. Это только среди друзей «в тесноте, да не в обиде». Если бы каждый мир не имел предохранительных клапанов, он бы перегрелся, возможно, еще сотни лет назад. Как вы, несомненно, помните, согласно закону сохранения энергии, она никуда не исчезает, лишь переходит из одного состояния в другое. И этот переход, увы, отнюдь не улучшает общее состояние каждого отдельного мира.
Только благодаря соединяющимся сосудам часть энергии вытесняется в соседние миры, иногда полностью нивелируясь, иногда вызывая серьезные возмущения, которые, в свою очередь, также приводят к новым выбросам.
– То есть вы хотите сказать, что если я, вернувшись домой в дурном настроении, сорву зло на прислуге, а та, в свою очередь, пнет ногой кошку, то в соседнем мире от этого может случиться камнепад?
– В каком-то смысле да, – усмехнулся Чарновский. – А когда бедную кошку пинают страны с многомиллионным населением, то камнепад может просто завалить соседний мир.
– Да, такое представляется с трудом.
– И тем не менее это не самое худшее.
– Что уж может быть хуже?
– Как я уже имел возможность доложить вам, население Земли увеличивается. И не только у вас, но и в соседних мирах. В прежние времена выбросы негативной и позитивной энергии были примерно равны. Конечно, следовало учесть многочисленные социальные переломы, чтобы минимизировать вызываемые ими разрушения. Но в целом, как говорил классик, «волны гасят ветер». Теперь же дело куда серьезнее. Вы вступаете в эпоху научно-технического прогресса, эпоху мировых войн, в эпоху, когда пасторальные воззрения на человека, его душу и моральные ценности канут в прошлое едва ли не бесследно. Всю эту гуманистическую «шелуху» заменит бог по имени Выгода. Тупая, сиюминутная выгода.
Личность, в том смысле, в котором вы и мы ее понимаем, станет анахронизмом. Люди должны будут превратиться влетали огромного экономического механизма, существующего, по сути, для обеспечения и условного обогащения самого себя.
Увы, по большей мере этот механизм будет ориентирован на войну и, естественно, будет жить войной. Новые технические разработки, полет научной мысли, исследование самой природы человека — все будет отдано в жертву этому всепоглощающему Молоху. Стоит ли говорить, что такое положение дел вызовет к жизни настоящее цунами отрицательной энергии. Шаткое динамическое равновесие может быть нарушено.
Энергия перебрасывается по каналам, точно мячик в лаун-теннисе. Только теперь этот мячик с каждым разом будет становиться все больше и будет вызывать все новые возмущения, вследствие чего количество таких мячиков возрастет в геометрической прогрессии. Со временем встречные потоки забьют канал, и это, вероятно, произойдет очень быстро. Система просто-напросто пойдет вразнос. А далее наступает то, о чем, помнится, говаривал еще евангелист Иоанн.
– Армагеддон, – тихо произнес контрразведчик.
– Он самый, достопочтенный Платон Аристархович. Он самый. Перегретые негативной энергией миры взрываются, как паровой котел с закрытыми клапанами. – Он замолчал и с грустью посмотрел на бледного контрразведчика. – Быть может, желаете еще коньяку?
– Нет, благодарю. – Лунев покачал головой и накрыл ладонью рюмку. – Простите, быть может, это глупо прозвучит. Хочу задать вопрос. Вы сейчас говорили правду? Поймите меня верно. Я не пытаюсь выставить вас лжецом, но, может, преувеличение.
– Да уж, – Чарновский покачал головой, – преувеличение. – Он постучал длинными пальцами по столешнице. – Та война, в которой вы имеете несчастье участвовать, продлится почти до конца 1918 года и унесет многие миллионы жизней. И в нашем мире, и, быть может, в вашем, и в еще нескольких по соседству. Закончив ее, народы единогласно назовут ее последней, хотя в России кровь будет интенсивно литься еще как минимум три года. Помните книгу? Затем пройдет чуть больше двадцати лет, и об этой войне начнут вспоминать с тихой грустью, поскольку новая продлится еще дольше и унесет куда больше жизней.
В один день при бомбардировке Дрездена или же японских Хиросимы и Нагасаки погибнут сотни тысяч мирных жителей. А вскоре после этого оружие станет уже столь мощным и смертоносным, что позволит снести все население Земли за считанные дни. И это в течение одного лишь века.
Если желаете, вы можете ознакомиться с цифрами, датами, фотографиями и научными трудами относительно всего того, о чем я только что рассказал. Стоит ли говорить, что энергия, высвободившаяся при гибели одного мира, вызовет цепную реакцию? Принцип лавины!
– Да, желаю, – выдавил контрразведчик.
Чарновский кивнул.
– Чего-то подобного я и ожидал. У вас крепкие нервы и гибкий разум. Немногие в вашем мире смогли бы выдержать такое испытание правдой. Сергей, будь добр, принеси материалы по Великой чистке, Второй мировой и локальным войнам двадцатого века.
А теперь, любезнейший Платон Аристархович, ответьте мне, хотите ли вы, подобно Танталу, знать, как близко избавление и не иметь возможности что-либо предпринять?
– Но что же делать?! – обескураженно начал контрразведчик. – Конечно, я могу доложить государю о том, что ожидает его и его семью, что ожидает Россию…
– Платон Аристархович, – печально махнул рукой Чарновский. – Надеюсь, вы сами понимаете, что это ничего не изменит. России не повезло в роковой для нее час. Во главе ее стоит полковник Николай Александрович Романов. Он, быть может, неплохой человек и отличный семьянин, но как император уже не в силах что-либо исправить.
– Тогда зачем вам я?
– Мне странен ваш вопрос. Для того чтобы с вашей помощью спасти Россию, а вместе с ней и весь прочий мир от череды грядущих войн. Ведь вы же сами только что здесь говорили, что это не наша история, вот и действуйте в ней сами. Но осознанно, имея на руках такие вот своеобразные разведданные. Мы же, поскольку для нас сей вопрос тоже чрезвычайно важен, будем помогать вам как верные союзники. Цепь должна быть разомкнута!
– Вы полагаете, что я могу сделать то, с чем не дано справиться императору?
– Не только вы, но и мы вместе с вами.
– И что же, по-вашему, я должен делать?
– То, что вам поручено: спасать Николая II и его семью от заговора.
– Стало быть, заговор все же существует?
– И да, и нет, Платон Аристархович, и да, и нет. Тот заговор, по следу которого вы столь резво продвигались, – чистой воды фикция. Измышление мое и моих соратников. Должен признать, вы делали абсолютно верные выводы, но из ложных предпосылок. Это я напечатал и отправил то самое письмо, повествующее о заговоре, с которого начался весь сыр-бор. Я надеялся, что у вас, или же у того, кто мог оказаться на вашем месте… Не скрою, Институт Экспериментальной Истории, который мы здесь представляем, рассматривал кроме вас еще четыре кандидатуры. Так вот, я надеялся, что это письмо вызовет у вас, так сказать, дежа вю.
– Процесс над молодой «Народной волей»?
– Браво, браво! Он самый. – Чарновский неспешно захлопал в ладоши. – Разгром ее тоже начался с письма одного наивного молодого радикала, перехваченного в Харькове.
– Да, – с невольной усмешкой подтвердил контрразведчик. – Именно в Харькове.
– Все остальное было делом техники. Конечно, я знал о каждом предпринимаемом вами шаге. Хотя, признаюсь, появление этих злополучных нотеров — хранителей совершенно не входило в мои планы.
– А вам известно, что одного из них мы вот только что задержали в вашем доме.
– В моем доме?
– Именно так.
Лунев почувствовал тайное удовлетворение оттого, что ему удалось осадить этого всезнайку, претендующего на роль вершителя мировых судеб. Однако же общей картины это не меняло. Если Чарновский и впрямь не преувеличивал, судьба миров висела на волоске. И ему, усталому, вовсе не героическому человеку, предстояло удерживать этот волосок, не давая ему разорваться!
– Черт возьми, как он, интересно, сюда попал. Впрочем, если вы утверждаете, что сей негодяй уже арестован, остается лишь поблагодарить вас. Видите, на что-то сгодилась и жандармерия! Лаис сейчас вне опасности. Но все равно, спасибо.
Однако вернемся к нашему делу. Понимаю, что вас мучит вопрос, какое отношение имеет наша миссия к подделке государственных казначейских билетов. Хочу сделать вам подарок. Не стану говорить, что он небольшой, поскольку это будет неправдой.
Итак, вам известно, старший брат разыскиваемого вами Конрада Шультце снискал себе громкую славу в определенных кругах как виртуозный фальшивомонетчик. Его брат, работавший в Управлении рижской таможни еще когда Шультце-старший начинал свою бурную деятельность, активно помогал ему, как затем помог и в побеге.
– Насколько мне известно, вы также активно помогали Артуру Шультце избегнуть должного наказания.
– Вы и до этого докопались? – Чарновский широко улыбнулся. – Браво, браво. Я в вас не ошибся. Да, это действительно так. Именно я предупредил Артура, что его намерены арестовать. А Лис-атаманец-Сережа вывез его из Петербурга на известном вам «делоне-бельвилле».
– Даже так? – Лунев заерзал на месте, чувствуя глухое раздражение от того, что последние дни ездил, быть может, на том же самом сиденье, на котором прежде сиживал опасный государственный преступник.
– Ну да. Кто же станет досматривать автомобиль из императорского гаража?
Лунев насупился.
– Ну, ну, не стоит сердиться, – вновь улыбнулся Чарновский. – Я должен был это сделать, иначе бы полиция арестовала Артура, и мне бы пришлось искать иные способы действия.
– Поясните.
– Итак, Артур Шультце сбежал. Сбежал, прихватив клише всех купюр, имеющих хождение в Российской империи, понятное дело, кроме мелких — выпускать их невыгодно. Я стал его доверенным лицом, и когда мои люди помогли Шультце предложить свои услуги Австрийскому Генеральному штабу, первый, к кому обратился Артур, был, конечно же, я.
– Да, мне известно, вы встречались с ним, возвращаясь из Парижа.
– Вот-вот. – Чарновский хитро улыбнулся и достал из золотого портсигара длинную кубинскую сигариллу. – Вы не возражаете, если я закурю?
– Да, пожалуйста, – кивнул Лунев.
– Все именно так, как вы говорите. Не зря же сказано: архивы — смерть для шпиона. Это вам господин Снурре накопал?
– Он самый, – подтвердил контрразведчик.
– Я так и думал. А вот вам то, что Снурре знать не может: бумага, на которой отпечатаны новые купюры, поставлялась Артуру непосредственно из специальной лаборатории института.
– Даже так? Но зачем?
– Зачем? – переспросил ротмистр и выложил на стол сотенный билет с портретом Екатерины Великой. – Видите, эта купюра — точнейшая копия настоящей за исключением одной, весьма существенной детали.
– Какой же? – Контрразведчик взял со стола сторублевку и начал крутить в руках, выискивая, где укрылась от взора экспертов та самая существенная деталь, о которой говорил конногвардеец.
– Будьте любезны, положите купюру на стол.
Михаил Георгиевич аккуратно разгладил «катеньку» и поднес к ней давешний портсигар. Драгоценный камень на нем вспыхнул густо-фиолетовым цветом, и на бумажном прямоугольнике четко проступила надпись, идущая по диагонали из конца в конец — «фальшивка». – На всех банкнотах работы мастера Шультце, выполненных им, так сказать, в изгнании, присутствует эта надпись.
– То есть вы хотите сказать, – ошарашенно спросил полковник Генерального штаба, – что при помощи этого устройства можно изъять все выпущенные австрийцами рубли?!
– Теоретически да, – подтвердил Чарновский. – Но вот с этим будет куда удобнее. – Он придвинул лежащий чуть в стороне увесистый том, такой, какими обычно бывают дорогие географические атласы. Он открыл книгу, как показалось Луневу, посередине, и контрразведчик увидел прекрасно сделанную карту России, на которой дивным образом светились какие-то точки. Большинство их находилось в Европейской части, однако же некоторое количество располагалось и за Уралом.
– Что это? – заинтересованно глядя на диво дивное, спросил Лунев.
– Эта штуковина именуется ноутбук или лэптоп. Однако суть не в названии. Дело в том, что состав, которым обработаны купюры, позволяет нам, сидя в этом кабинете, определить местонахождение каждой из них. Вот здесь, – Чарновский указал на светящиеся точки, – основные места их скопления. Если мы наложим на эту схему карту политической активности, то увидим, – ротмистр провел по странице чем-то похожим на стило, – что они полностью совпадают. При желании можно взять подобную карту за любой из дней последних двух лет и проследить точный и полный маршрут движения купюр. Как говорится, идите по следу денег!
Чарновский пожал плечами.
– Мне такие персоны неведомы.
– Я буду с вами прям, как подобает меж офицерами и людьми чести.
– Как же иначе?
– У меня нет такой суммы и вряд ли когда-нибудь будет. Да, у меня имеется небольшое поместье в Киевской губернии, но оно вряд ли сможет покрыть даже половину означенной суммы. К тому же, не скрою, продать его — означает пустить по миру мою супругу и сына, пребывающего еще в колыбели.
– Кажется, вы назвали его Платоном? – делая знак слуге принести вина, небрежно проговорил Чарновский. – Ваше пристрастие к философии весьма похвально.
– Да-а, а откуда вам сие ведомо?
– Да ну, пустяки. Искренне рад за вас. Сын — это всегда хорошо. И это замечательно, что вы печетесь о семье. Жаль только, что вчера вам это не пришло в голову.
– Милостивый государь!
– Ну-ну, не стоит так горячиться! Вы, конечно, можете утверждать, что я намеренно напоил вас, чтобы обчистить в карты. Можете затем храбро пасть на дуэли и тем искупить долг. Вы же за этим сюда пришли?
– Да, – со вздохом сознался Лунев.
– Так вот, все это ни к чему. Нынче мне не нужны эти деньги и, полагаю, в ближайшее десятилетие не понадобятся. Скажу больше, не понадобятся и в этом столетии. Однако, как вы сами понимаете, прощать карточные долги — знак дурного тона. А потому я предлагаю вам такое соглашение: сейчас вы пишете мне расписку, в которой завещаете своему, ну, скажем, внуку, заплатить сей долг без каких бы то ни было процентов.
– Вы, барон, прямо какой-то Мефистофель!
– Это не так, – покачал головой Чарновский. – Но вы представить не можете, насколько близки к истине.
– Оплатить лично вам? –растерянно уточнил гусар.
– Именно мне. Никому другому. В противном случае расписка теряет силу.
– Подписывать кровью? – шепотом спросил ротмистр Лунев.
– Господь с вами! Вот чернила.
Платон Аристархович сделал попытку броситься к перилам галереи, но был удержан железной рукою атаманца.
– Я не знаю, что вы задумали, – сквозь зубы, багровея, процедил контрразведчик. – Но то, что вы делаете сейчас, – это низость! Что за мелкий фарс?! Не ведаю, как вы проникли в дом моего отца, как скопировали портрет его деда, но унижать память о нем — гадко и бесчестно! Да, вы хорошо загримировали своего лицедея. Он и впрямь похож на покойного Ивана Александровича Лунева. Однако же, должен вам заметить, что мой прадед не играл в карты и уж подавно не делал долгов!
– Вот с этого дня и не делал, – очень медленно и вразумительно проговорил атаманец. – Уважаемый Платон Аристархович, возьмите себя в руки! Это не маскарад, не спектакль, как вы изволили выразиться. Вы находитесь в другом времени. Поверьте, то, что вы сейчас видели, не предназначалось для ваших глаз. В принципе для переговоров достаточно было бы и одной расписки. А как по мне, так и она лишняя. Но кто ж мог предположить, что жандармам будет вольно устроить весь этот тарарам и сорвать нашу операцию.
– Вы еще смеете называть ее нашей?!
– А то! Я ж не покладая рук в поте лица!..
– Мерзавец! – покачал головой Лунев-младший.
Сергей вздохнул и, махнув рукой, проговорил:
– Да шо я — крайний?! Пусть Чарновский объясняет, у него голова большая! Я тут в вашем прошлом свое будущее гроблю, и хоть бы кто доброе слово сказал!
– Опять паясничаете?! Да сколько же можно?
– Это я паясничаю? Вот упертый! Ладно, постойте здесь минуту, я сейчас.
Его не было чуть больше указанного времени. Первым побуждением контрразведчика было рвануть что было сил и попытаться скрыться, но в доме действительно происходило нечто из ряда вон выходящее, нечто такое, чему Платон Аристархович не мог найти разумного объяснения. И никого, связывающего известную ему реальность с этой фантасмагорией, кроме Чарновского и этого самого атаманца, увы, не было.
Как бы то ни было, сотник вернулся очень скоро, держа в руках потрепанную книгу, на обложке которой хищного вида серп начисто сносил головы двуглавому орлу. «Белый Крым, – гласило название. – Биографические очерки высшего командного состава добровольческой армии».
– Нате вот, читайте. – Он протянул контрразведчику открытый том. – Здесь без ятей, но прочесть можно.
«Лунев Платон Аристархович, – прочитал Платон Аристархович Лунев на предупредительно открытой странице, – полковник Генерального штаба и флигель-адъютант, из дворян Киевской губернии, год рождения 1871, год смерти 1920. Расстрелян красными после взятия Перекопа…» Даты, должности, награды, «…прикомандирован главнокомандующим вооруженными силами юга России генерал-лейтенантом П.Н. Врангелем к Штабу Перекопского укрепрайона…»
– Это что? – заканчивая читать сухую, но содержательную биографическую заметку о себе, негромко проговорил контрразведчик.
– Если хотите — это ваша судьба. Возможная судьба. И вот еще, обратите внимание. В книге есть небольшое посвящение.
Лунев пробежал взглядом по набранной курсивом строчке: «Посвящается 100-летию расстрела царской семьи».
– Что за бред?
– Прямо скажем, действительно черные страницы в истории России, – со вздохом проговорил подошедший Михаил Чарновский. – Тебе пока не стоило ему этого показывать.
– Это какая-то чудовищная провокация!
– Нет, господин полковник, как раз это — не провокация. Это реальность. Вернее, – он взял книгу из рук Лунева, – как уже сказал Сергей, одна из реальностей, чертовски близкая к вашей. И в ней и государь, и его супруга, и великие княжны, и цесаревич Алексей были расстреляны 16 июля 1918 года большевиками в Екатеринбурге в доме купца Ипатьева. Вы, как сами в том могли убедиться, проживете немногим дольше. О вашей семье, увы, ничего сказать не могу, след ее затерялся. – Чарновский развел руками.
– Значит, все же большевики…
– И да, и нет, – без тени усмешки на обычно ироничном лице произнес ротмистр. – И мы с вами здесь именно для того, чтобы не допустить этого.
ГЛАВА 15
В России всегда возможны два пути: наихудший и маловероятный.
С.Ю. Витте
Ротмистр Чарновский положил книгу на полку.
– Если пожелаете, после нашей беседы я предоставлю вам возможность ознакомиться с трудами многих ученых мужей, посвященных грядущим событиям этого века.
– Как скоро? – едва смог выдавить оглушенный сообщением контрразведчик.
– После нашей беседы.
– Я имею в виду, как скоро все это произойдет?
– Первая революция свершится через два года. Или, если быть точным, через два года и полтора месяца.
– А что, будет еще и вторая?
– Вы правильно уловили мою интонацию. Будет и вторая.
Они спустились по лестнице и уселись вокруг стола.
– Не желаете ли немножко коньяку? – любезно предложил конногвардеец.
– Пожалуй, не откажусь, – натужно сглотнув подкативший к горлу ком, произнес Лунев. Ему страстно хотелось верить в то, что все им увиденное, услышанное и прочитанное за последний час, просто-напросто какая-то хитрая вербовка, что Холост, Чарновский и Шультце или, как его там, Тарбеев, работают на австрийскую разведку. Но зеленевший по ту сторону каменных стен весенний сад, запах цветущих яблонь, без спросу врывавшийся в открытое окно, безумные, радостные птичьи трели, пылинки, медленно кружащие в солнечных лучах, – все это ставило жирный крест на таком простом и логичном объяснении.
– Да, господин полковник, – подтвердил хозяин дома. – Все рассчитано верно. Конечно, ловушка, в которую вы попали, была поставлена именно для того, чтобы именно вы в нее попали. Иного способа поговорить с вами по душам и убедить в целесообразности наших действий, просто не было. Вы бы нам не поверили и еще, чего доброго, охоту на нас открыли.
– Я и сейчас еще не слишком верю, – хмуро отозвался Платон Аристархович, – просто наваждение какое-то.
– Ваше право, господин полковник, ваше право! – наливая в серебряную рюмочку «Корвуазье», согласно кивнул Михаил Георгиевич. – Но должен заявить с полной ответственностью и за себя, и за соратников — мы не работаем ни на австрийскую, ни на германскую, ни на какую другую разведку в вашем мире. Чтобы осознать это, вам придется смириться с мыслью, что таких миров, как ваш или наш, – великое множество. История каждого из них своеобразна, и, что парадоксально, даже время течет неодинаково. Не спрашивайте меня почему, я не смогу объяснить. Отвечу лишь, что над этой проблемой ломали головы лучшие умы всех миров и всех эпох. Вот, скажем, этот дом. Мы его несколько усовершенствовали, но всецело он спроектирован и построен знаменитым ученым и чернокнижником императора Петра I Яковом Брюсом. Что и говорить — самое подходящее жилище для этой загадочной личности.
– Вы хотите меня уверить, что этот дом имеет, так сказать, черный ход в прошлое? – залпом осушив рюмку, поинтересовался Лунев.
– На данный момент, насколько удалось выяснить нашим ученым, этот дом имеет, как вы изволили выразиться, «черный ход» в четыре смежных мира, или, вернее сказать, существует одновременно в четырех мирах. Убей меня бог, не ведаю, как до всего этого додумался Брюс, но это непреложный факт. – Чарновский вновь налил по коньячным рюмкам янтарный «Корвуазье». – Можете не спешить. Благодаря темпоральным парадоксам у нас масса времени. Ваше здоровье!
Рюмки были опустошены, и следующие три минуты прошли в молчании и созерцании.
– Получается, вы из моего будущего? – наконец предположил контрразведчик, пытаясь вместить открывшиеся факты в прокрустово ложе своей оперативной задачи.
– Вынужден вас разочаровать, любезнейший Платон Аристархович, не из вашего. Очень близкого, но другого.
– Что же тогда вам нужно у нас?
– Резонный вопрос, – кивнул ротмистр. – Постараюсь ответить вам предельно честно. Видите ли, мы не можем действовать в собственном прошлом. Это физически невозможно. Но зато есть способ проникать, если можно так выразиться, в соседние миры, которые, как вы сами могли убедиться, связаны между собой, точно общеизвестные сообщающиеся сосуды в гимназическом опыте на уроке физики.
– Тогда получается, у нас вы решаете собственные проблемы, точно колонизаторы за счет туземцев?
– Эх, надо было запастись зеркалами и бусами, шо ж я сразу не дотумкал! – Атаманец хлопнул себя по лбу.
– Сережа! – оборвал его тираду Чарновский. – Платон Аристархович, это не так. Мы не колонизаторы и вы не туземец. Вы упрекаете нас в том, что мы решаем свои проблемы. Отчасти вы правы. Но лишь отчасти. В первую очередь проблемы мы решаем не свои, а вини.
– Но зачем это вам? Неужто вы полагаете, что мы сами не управимся?
– Зачем? Вопрос трудный и неоднозначный, – вздохнул Чарновский. – Затем, что сосуды сообщающиеся. То, что мы делаем, – это огромная ответственность. Можно говорить, что мы вооружены опытом и знанием, глубочайшими исследованиями вероятностей. Но все же, с точки зрения философии или, ежели пожелаете, морали, мы действительно вмешиваемся в вашу жизнь, изменяя мир, переиначивая его на свой манер. То, что мы делаем это с целью минимизировать негативную энергию, которая выделяется при войнах, революциях, мятежах и прочих социальных катаклизмах, ничуть не оправдывает нас в ваших глазах. Это правда. Мы лишаем вас возможности прожить и прочувствовать собственный опыт на том основании, что уже прожили и прочувствовали нечто подобное.
– Это… – ошеломленный Лунев замялся, подыскивая слова, – действительно как-то бесчестно. Вы точно няньки, ведущие за руку несмышленых малышей. Мы имеем право, полное непререкаемое право на собственную жизнь и собственную историю.
– И снова верно. И все же, Платон Аристархович, постарайтесь вдуматься и понять то, что я сейчас скажу. Это очень важно. Каждый человек излучает определенную энергию…
– Это ваши оккультные штучки! – с запалом начал было Лунев.
– Это не оккультные штучки, как вы изволили выразиться, это научный факт. Прошу вас не перебивать меня. Итак, каждый человек получает, преобразует и излучает энергию. Благодаря ей мы можем ощущать присутствие человека в темной комнате, чувствовать спиной чужой взгляд или же ощущать боль своих близких, находясь за сотни верст от них. Энергия не ведает пределов и расстояний. Но так уж выходит, что соединение потоков энергий не поддается обычному арифметическому исчислению.
Население Земли увеличивается в разы, и, стало быть, негативной энергии выбрасывается все больше. Это только среди друзей «в тесноте, да не в обиде». Если бы каждый мир не имел предохранительных клапанов, он бы перегрелся, возможно, еще сотни лет назад. Как вы, несомненно, помните, согласно закону сохранения энергии, она никуда не исчезает, лишь переходит из одного состояния в другое. И этот переход, увы, отнюдь не улучшает общее состояние каждого отдельного мира.
Только благодаря соединяющимся сосудам часть энергии вытесняется в соседние миры, иногда полностью нивелируясь, иногда вызывая серьезные возмущения, которые, в свою очередь, также приводят к новым выбросам.
– То есть вы хотите сказать, что если я, вернувшись домой в дурном настроении, сорву зло на прислуге, а та, в свою очередь, пнет ногой кошку, то в соседнем мире от этого может случиться камнепад?
– В каком-то смысле да, – усмехнулся Чарновский. – А когда бедную кошку пинают страны с многомиллионным населением, то камнепад может просто завалить соседний мир.
– Да, такое представляется с трудом.
– И тем не менее это не самое худшее.
– Что уж может быть хуже?
– Как я уже имел возможность доложить вам, население Земли увеличивается. И не только у вас, но и в соседних мирах. В прежние времена выбросы негативной и позитивной энергии были примерно равны. Конечно, следовало учесть многочисленные социальные переломы, чтобы минимизировать вызываемые ими разрушения. Но в целом, как говорил классик, «волны гасят ветер». Теперь же дело куда серьезнее. Вы вступаете в эпоху научно-технического прогресса, эпоху мировых войн, в эпоху, когда пасторальные воззрения на человека, его душу и моральные ценности канут в прошлое едва ли не бесследно. Всю эту гуманистическую «шелуху» заменит бог по имени Выгода. Тупая, сиюминутная выгода.
Личность, в том смысле, в котором вы и мы ее понимаем, станет анахронизмом. Люди должны будут превратиться влетали огромного экономического механизма, существующего, по сути, для обеспечения и условного обогащения самого себя.
Увы, по большей мере этот механизм будет ориентирован на войну и, естественно, будет жить войной. Новые технические разработки, полет научной мысли, исследование самой природы человека — все будет отдано в жертву этому всепоглощающему Молоху. Стоит ли говорить, что такое положение дел вызовет к жизни настоящее цунами отрицательной энергии. Шаткое динамическое равновесие может быть нарушено.
Энергия перебрасывается по каналам, точно мячик в лаун-теннисе. Только теперь этот мячик с каждым разом будет становиться все больше и будет вызывать все новые возмущения, вследствие чего количество таких мячиков возрастет в геометрической прогрессии. Со временем встречные потоки забьют канал, и это, вероятно, произойдет очень быстро. Система просто-напросто пойдет вразнос. А далее наступает то, о чем, помнится, говаривал еще евангелист Иоанн.
– Армагеддон, – тихо произнес контрразведчик.
– Он самый, достопочтенный Платон Аристархович. Он самый. Перегретые негативной энергией миры взрываются, как паровой котел с закрытыми клапанами. – Он замолчал и с грустью посмотрел на бледного контрразведчика. – Быть может, желаете еще коньяку?
– Нет, благодарю. – Лунев покачал головой и накрыл ладонью рюмку. – Простите, быть может, это глупо прозвучит. Хочу задать вопрос. Вы сейчас говорили правду? Поймите меня верно. Я не пытаюсь выставить вас лжецом, но, может, преувеличение.
– Да уж, – Чарновский покачал головой, – преувеличение. – Он постучал длинными пальцами по столешнице. – Та война, в которой вы имеете несчастье участвовать, продлится почти до конца 1918 года и унесет многие миллионы жизней. И в нашем мире, и, быть может, в вашем, и в еще нескольких по соседству. Закончив ее, народы единогласно назовут ее последней, хотя в России кровь будет интенсивно литься еще как минимум три года. Помните книгу? Затем пройдет чуть больше двадцати лет, и об этой войне начнут вспоминать с тихой грустью, поскольку новая продлится еще дольше и унесет куда больше жизней.
В один день при бомбардировке Дрездена или же японских Хиросимы и Нагасаки погибнут сотни тысяч мирных жителей. А вскоре после этого оружие станет уже столь мощным и смертоносным, что позволит снести все население Земли за считанные дни. И это в течение одного лишь века.
Если желаете, вы можете ознакомиться с цифрами, датами, фотографиями и научными трудами относительно всего того, о чем я только что рассказал. Стоит ли говорить, что энергия, высвободившаяся при гибели одного мира, вызовет цепную реакцию? Принцип лавины!
– Да, желаю, – выдавил контрразведчик.
Чарновский кивнул.
– Чего-то подобного я и ожидал. У вас крепкие нервы и гибкий разум. Немногие в вашем мире смогли бы выдержать такое испытание правдой. Сергей, будь добр, принеси материалы по Великой чистке, Второй мировой и локальным войнам двадцатого века.
А теперь, любезнейший Платон Аристархович, ответьте мне, хотите ли вы, подобно Танталу, знать, как близко избавление и не иметь возможности что-либо предпринять?
– Но что же делать?! – обескураженно начал контрразведчик. – Конечно, я могу доложить государю о том, что ожидает его и его семью, что ожидает Россию…
– Платон Аристархович, – печально махнул рукой Чарновский. – Надеюсь, вы сами понимаете, что это ничего не изменит. России не повезло в роковой для нее час. Во главе ее стоит полковник Николай Александрович Романов. Он, быть может, неплохой человек и отличный семьянин, но как император уже не в силах что-либо исправить.
– Тогда зачем вам я?
– Мне странен ваш вопрос. Для того чтобы с вашей помощью спасти Россию, а вместе с ней и весь прочий мир от череды грядущих войн. Ведь вы же сами только что здесь говорили, что это не наша история, вот и действуйте в ней сами. Но осознанно, имея на руках такие вот своеобразные разведданные. Мы же, поскольку для нас сей вопрос тоже чрезвычайно важен, будем помогать вам как верные союзники. Цепь должна быть разомкнута!
– Вы полагаете, что я могу сделать то, с чем не дано справиться императору?
– Не только вы, но и мы вместе с вами.
– И что же, по-вашему, я должен делать?
– То, что вам поручено: спасать Николая II и его семью от заговора.
– Стало быть, заговор все же существует?
– И да, и нет, Платон Аристархович, и да, и нет. Тот заговор, по следу которого вы столь резво продвигались, – чистой воды фикция. Измышление мое и моих соратников. Должен признать, вы делали абсолютно верные выводы, но из ложных предпосылок. Это я напечатал и отправил то самое письмо, повествующее о заговоре, с которого начался весь сыр-бор. Я надеялся, что у вас, или же у того, кто мог оказаться на вашем месте… Не скрою, Институт Экспериментальной Истории, который мы здесь представляем, рассматривал кроме вас еще четыре кандидатуры. Так вот, я надеялся, что это письмо вызовет у вас, так сказать, дежа вю.
– Процесс над молодой «Народной волей»?
– Браво, браво! Он самый. – Чарновский неспешно захлопал в ладоши. – Разгром ее тоже начался с письма одного наивного молодого радикала, перехваченного в Харькове.
– Да, – с невольной усмешкой подтвердил контрразведчик. – Именно в Харькове.
– Все остальное было делом техники. Конечно, я знал о каждом предпринимаемом вами шаге. Хотя, признаюсь, появление этих злополучных нотеров — хранителей совершенно не входило в мои планы.
– А вам известно, что одного из них мы вот только что задержали в вашем доме.
– В моем доме?
– Именно так.
Лунев почувствовал тайное удовлетворение оттого, что ему удалось осадить этого всезнайку, претендующего на роль вершителя мировых судеб. Однако же общей картины это не меняло. Если Чарновский и впрямь не преувеличивал, судьба миров висела на волоске. И ему, усталому, вовсе не героическому человеку, предстояло удерживать этот волосок, не давая ему разорваться!
– Черт возьми, как он, интересно, сюда попал. Впрочем, если вы утверждаете, что сей негодяй уже арестован, остается лишь поблагодарить вас. Видите, на что-то сгодилась и жандармерия! Лаис сейчас вне опасности. Но все равно, спасибо.
Однако вернемся к нашему делу. Понимаю, что вас мучит вопрос, какое отношение имеет наша миссия к подделке государственных казначейских билетов. Хочу сделать вам подарок. Не стану говорить, что он небольшой, поскольку это будет неправдой.
Итак, вам известно, старший брат разыскиваемого вами Конрада Шультце снискал себе громкую славу в определенных кругах как виртуозный фальшивомонетчик. Его брат, работавший в Управлении рижской таможни еще когда Шультце-старший начинал свою бурную деятельность, активно помогал ему, как затем помог и в побеге.
– Насколько мне известно, вы также активно помогали Артуру Шультце избегнуть должного наказания.
– Вы и до этого докопались? – Чарновский широко улыбнулся. – Браво, браво. Я в вас не ошибся. Да, это действительно так. Именно я предупредил Артура, что его намерены арестовать. А Лис-атаманец-Сережа вывез его из Петербурга на известном вам «делоне-бельвилле».
– Даже так? – Лунев заерзал на месте, чувствуя глухое раздражение от того, что последние дни ездил, быть может, на том же самом сиденье, на котором прежде сиживал опасный государственный преступник.
– Ну да. Кто же станет досматривать автомобиль из императорского гаража?
Лунев насупился.
– Ну, ну, не стоит сердиться, – вновь улыбнулся Чарновский. – Я должен был это сделать, иначе бы полиция арестовала Артура, и мне бы пришлось искать иные способы действия.
– Поясните.
– Итак, Артур Шультце сбежал. Сбежал, прихватив клише всех купюр, имеющих хождение в Российской империи, понятное дело, кроме мелких — выпускать их невыгодно. Я стал его доверенным лицом, и когда мои люди помогли Шультце предложить свои услуги Австрийскому Генеральному штабу, первый, к кому обратился Артур, был, конечно же, я.
– Да, мне известно, вы встречались с ним, возвращаясь из Парижа.
– Вот-вот. – Чарновский хитро улыбнулся и достал из золотого портсигара длинную кубинскую сигариллу. – Вы не возражаете, если я закурю?
– Да, пожалуйста, – кивнул Лунев.
– Все именно так, как вы говорите. Не зря же сказано: архивы — смерть для шпиона. Это вам господин Снурре накопал?
– Он самый, – подтвердил контрразведчик.
– Я так и думал. А вот вам то, что Снурре знать не может: бумага, на которой отпечатаны новые купюры, поставлялась Артуру непосредственно из специальной лаборатории института.
– Даже так? Но зачем?
– Зачем? – переспросил ротмистр и выложил на стол сотенный билет с портретом Екатерины Великой. – Видите, эта купюра — точнейшая копия настоящей за исключением одной, весьма существенной детали.
– Какой же? – Контрразведчик взял со стола сторублевку и начал крутить в руках, выискивая, где укрылась от взора экспертов та самая существенная деталь, о которой говорил конногвардеец.
– Будьте любезны, положите купюру на стол.
Михаил Георгиевич аккуратно разгладил «катеньку» и поднес к ней давешний портсигар. Драгоценный камень на нем вспыхнул густо-фиолетовым цветом, и на бумажном прямоугольнике четко проступила надпись, идущая по диагонали из конца в конец — «фальшивка». – На всех банкнотах работы мастера Шультце, выполненных им, так сказать, в изгнании, присутствует эта надпись.
– То есть вы хотите сказать, – ошарашенно спросил полковник Генерального штаба, – что при помощи этого устройства можно изъять все выпущенные австрийцами рубли?!
– Теоретически да, – подтвердил Чарновский. – Но вот с этим будет куда удобнее. – Он придвинул лежащий чуть в стороне увесистый том, такой, какими обычно бывают дорогие географические атласы. Он открыл книгу, как показалось Луневу, посередине, и контрразведчик увидел прекрасно сделанную карту России, на которой дивным образом светились какие-то точки. Большинство их находилось в Европейской части, однако же некоторое количество располагалось и за Уралом.
– Что это? – заинтересованно глядя на диво дивное, спросил Лунев.
– Эта штуковина именуется ноутбук или лэптоп. Однако суть не в названии. Дело в том, что состав, которым обработаны купюры, позволяет нам, сидя в этом кабинете, определить местонахождение каждой из них. Вот здесь, – Чарновский указал на светящиеся точки, – основные места их скопления. Если мы наложим на эту схему карту политической активности, то увидим, – ротмистр провел по странице чем-то похожим на стило, – что они полностью совпадают. При желании можно взять подобную карту за любой из дней последних двух лет и проследить точный и полный маршрут движения купюр. Как говорится, идите по следу денег!