Страница:
– Это лайнер. Он идет под американским флагом, – доложил вахтенный офицер.
– Ерунда! Это всего лишь уловка! – отмахнулся командир субмарины. – Наверняка Джон Буль перебрасывает на этой посудине солдат к этим паршивым лягушатникам. Приготовить носовой торпедный аппарат!
– Но, господин обер-лейтенант, это мирное судно под флагом нейтрального государства. Международное соглашение…
– Молчать! Носовые, товсь!
– …Ваше императорское величество! Предлагаемое мною вооружение не требует чрезмерных затрат на изготовление и в то же время гарантирует высокое поражение живой силы противника как в окопах, так и укрывшейся в блиндажах и даже крепостных стенах. Это газ. Я дал ему название «Смертельный туман».
Кайзер Вильгельм заинтересованно глядел на изобретателя. Новое оружие, пожалуй, мало годилось для того, чтобы щеголять с ним на фотоснимке, однако и впрямь сулило отменные результаты.
– Мы должны испытать его как можно скорее. – Кайзер подошел к карте и ткнул пальцем во французские позиции. – Вот здесь, возле Ипра.
– Так расстреляйте всех лишних. Мертвые не разбегаются!
– …Так вот, господа, как сказал президент Франции: «Ваши железные крепости, наконец, покажут проклятым бошам, что такое настоящая война! Мы не будем больше наступать на противника, – сказал президент, – мы будем наступать по противнику!..»
Князь Миклош Эстерхази стоял перед дверью спальни, за которой слышался храп императора Франца-Иосифа. Послеобеденный сон давно уже стал привычкой дряхлеющего государя. Теперь же, зимой, темнело рано. Едва за окнами дворца смеркалось, император оставлял все дела министрам и шел почивать. Ближе к полуночи он просыпался и нажимал кнопку, установленную у изголовья. В комнате зажигалась лампа, за стеной дребезжал звонок, сообщая прислуге, что государь желает встать с постели.
Пройдя караул отсалютовавших гвардейцев, князь Эстерхази замер перед дверью. Всю дорогу из замка Лек в Вену он обдумывал речь, с которой обратится к императору, умоляя его ради спасения Отечества незамедлительно передать трон эрцгерцогу Карлу. Фразы получались напыщенными и пустыми.
Теперь он глядел на позолоту барочных завитков, украшающих дверь, и сознавал, что обратной дороги нет. Этот чертов русский не блефовал! На каждый ход у него был заготовлен свой, точный и убийственный.
Дежуривший у двери офицер удивленно поглядел на князя.
– Вас что-то беспокоит, ваше светлейшее высочество?
– Пожалуй, – кивнул Миклош Эстерхази. – Плохие новости.
Он мельком кинул свой, по обычаю мрачный, взгляд на собеседника и вдруг заговорил неожиданно быстро и пространно:
– Окажите любезность, найдите дежурного лейб-медика и попросите его срочно прибыть сюда. Пусть возьмет с собой лекарства. Не знаю, чем уж он там пичкает его величество, но лучше будет, если он прихватит это с собой.
– Я сейчас распоряжусь.
– Прошу вас, сделайте это сами. Речь может идти о жизни и смерти. Вы производите впечатление человека сообразительного. Надеюсь, таковым и являетесь. Разыщите лекаря.
– Но мой пост?
– Считайте, что я вас заменил. Поторопитесь!
– Слушаюсь, господин генерал!
Лишь только дежурный офицер бросился выполнять его просьбу, Миклош Эстерхази тихо открыл дверь в императорскую опочивальню и, войдя, протянул руку туда, где была подвешена ночная лампа. «Есть!» — на губах князя Эстерхази появилась недобрая ухмылка. Он рванул нащупанные в темноте провода и, почувствовав, как они обвисают мертвой змеей, соединил их оголенное жало.
– Ваше Императорское Величество!
Храп прекратился.
– Проснитесь, проснитесь немедленно!
– Что? Что такое? – Старческий голос монарха звучал испуганно. – Что случилось?
– Эрцгерцог Карл — изменник! Венгрия капитулирует!
– Что?! – Франц-Иосиф резко надавил на кнопку. Молния пробежала между оголенными контактами, с грохотом и треском сжигая кусок провода.
– Ах-х! – Император захрипел, судорожно хватаясь за грудь. Миклош Эстерхази услышал приближающийся топот ног. Он распахнул дверь.
– Доктора, скорей!
Спустя несколько мгновений перепуганная толпа слуг, лакеев, гвардейцев накатилась волной на императорский альков.
– Посторонитесь! Посторонитесь! Я доктор! – послышалось среди толпы.
Князь Эстерхази не смотрел туда, откуда доносился этот голос. Он глядел на давешнего офицера, попытавшегося включить свет и теперь с удивлением рассматривающего обугленные концы провода. Взгляды их встретились…
– Император мертв, – объявил ученый эскулап с положенной случаю торжественной грустью.
– Да здравствует император Карл! – Во весь голос закричал князь Эстерхази.
– Да здравствует император Карл! – подхватил его слова стоящий рядом офицер, а вслед за ним и все присутствующие.
Всю дорогу Барраппа проклинал идею, в первый миг казавшуюся ему удачной. Багажный ящик, в который летом складывался кожаный верх салона, по виду казался довольно просторным. На деле же скрючившийся нотер едва-едва смог уместиться в нем, точно рука в перчатке, и всю дорогу он сполна ощущал на себе всякую кочку, всякий ухаб. Чтобы не задохнуться, ему пришлось наделать дырок. Благо кинжал храмового стража позволил пробивать железо как топленое масло.
Всю дорогу он силился представить себе далекие горы, согретые полуденным солнцем, и затерянный среди них храм. Ему казалось, что он слышит, как ставшие в круг жрицы призывают на помощь тридцать шесть праведников, в безвестности живущих во всех уголках мира — тридцать шесть столпов, на которых зиждется милость божья к роду человеческому.
– …Господин обер-лейтенант, торпеда прошла под килем.
– Проклятие!
– И…
– Ну, что еще?
– Почему-то заклинило торпедный аппарат.
– …Ваше превосходительство, ваш приказ бесчестен. Я… отказываюсь его выполнять.
– Мальчишка! Да ты соображаешь, с кем говоришь?! Я тебя самого расстреляю!
– Это ваше право, но я не стану расстреливать пленных!
Барраппа не мог слышать этого. До его ушей доносился только рев мотора, какой-то лязг и шорох колес, в голове же крутились бессвязные обрывки чьих-то разговоров, прерываемые криками о помощи, выстрелами и странным, нечеловеческим смехом.
– …Господин комиссар, – слышалось ему. – В городе творится что-то невообразимое! В Париже мятеж!
– Чего же они хотят?
– Они ничего не хотят. Они громят магазины и убивают людей…
– …Ваше сиятельство, портсмутские докеры требуют немедленно прекратить войну. Они подожгли корабль с пшеницей, пришедший из Канады.
– Зачем?
– Чтобы обратить внимание на свои требования.
– Прикажите стрелять в них из пушек, чтоб им был понятней наш ответ.
Барраппу дико мутило. Звук неведомых голосов, смешение языков, взывающих о помощи, грозили взорвать его голову, точно воздушный шар, переполненный воздухом. И этот хохот… Хохот?!
Барраппа рубанул клинком по защелке хитрого замка багажного ящика. Та отлетела, словно была сделана из глины, а не из закаленной крупповской стали. Толчок, и Барраппа, выпрямившись, атакующей коброй прыгнул в мягкий пушистый снег. И в тот же миг он увидел, как разлетаются, точно отброшенные взрывной волной люди, как отрывается от земли и летит куда-то автомобиль с императорскими орлами на дверцах…
Распутин стоял в нескольких шагах от него и хохотал, уперев руки в бока. Его черная с проседью борода развевалась порывами невесть откуда взявшегося ветра, явственно напоминая пиратский флаг.
– Повелеваю вам! – резко оборвав смех, вдруг начал Старец.
Барраппа вскочил на ноги, боясь потерять равновесие, но еще больше опасаясь растратить впустую драгоценные секунды. То, что стояло перед ним, уже не было человеком. Все, что именовалось Григорием Распутиным, уж хорош он был или плох, было выжжено вмиг. Внешний облик Старца теперь служил лишь одеянием могущественного демона, ставшего во много раз сильнее, обретя плоть.
– Откликнитесь и придите на зов мой!
– Сим возвращаю плоть твою в прах! – Барраппа вскочил и резко выбросил кинжал вперед, пронзая горло вдруг разом как-то выросшего Старца. Столб дыма и пламени вырвался из отверстой раны и прямо в воздухе обернулся огромным пятнистым леопардом. С яростным рыком дикий зверь бросился в атаку и тут же отпрянул, увидев нацеленный в грудь кинжал.
Он знал, что оружие не могло уничтожить его, даже это, скованное из молний небесного архистратига. По воле божьей ангелы бессмертны, даже падшие. Сам Господь не уничтожил их, сбросив с небес. Но также он помнил, как самого малого попадания было достаточно, чтобы лишить сил могущественнейших из его соратников.
Леопард метнулся в сторону, оборачиваясь в человека с горящим взглядом и грозным, точно глаз урагана, ликом.
Поручик Вышеславцев выплюнул снег изо рта и вскочил на колени.
– Да что ж тут происходит-то?
В самом деле, представшая пред ним картина не поддавалась разумному описанию: среди валявшихся тут и там людей подбоченясь стоял Распутин и безудержно хохотал. Вдруг он остановился и начал что-то кричать. В этот миг к нему бросился какой-то мужчина с кинжалом в руке. Вышеславцев схватил оброненный наган, ствол его был забит снегом. Он с силой вытряхнул его и вскинул, целясь в убийцу.
– Стой! Нет!!! – Жандарму показалось, что совсем рядом вскочил сугроб и бросился на него. Выстрел грянул, и в тот же миг поручик ощутил, как сверху наваливается кто-то очень сильный и умелый. Револьвер отлетел в сторону. На помощь командиру уже спешили другие жандармы.
– Идиоты! – в бессильной ярости орал сотник, пытаясь вырваться из жандармских объятий. – Там демон! Его нужно добить!
– Я его узнал, это Длугаш! – кричал Вышеславцев, на четвереньках ползя за револьвером. Больше всего ему сейчас хотелось нажимать и нажимать на спусковой крючок и смотреть, как падают убитые им люди.
На мгновение освободившись от жандармов, Холост снова прыгнул на спину поручика, впечатывая его в снег в двух шагах от лежащего в снегу револьвера, и тут же поверх него очутилось шесть, а то и семь увесистых откормленных жандармов, спешащих помочь командиру. Все они слышали раздавшийся вдруг среди зимнего неба гром…
Воспользовавшись замешательством, Хаврес метнулся в сторону, туда, где едва-едва поднималась на ноги начисто обескураженная происходящим Лаис. Он не мог убить жрицу, не так давно вызволившую его из заточения. Но кто мешал ему использовать это тело вместо того, что мгновение назад пришло в негодность?
Лаис выставила перед собою руки в защитном жесте, силясь произнести начальные слова заклинания. Ей было не успеть. Нипочем не успеть. Двое мужчин стремительно метнулись к ней. Ротмистр Чарновский сбил ее с ног и, обхватив руками, покатился в сторону. Полковник Лунев преградил дорогу демону, упрямо наклонив лоб и сцепив зубы. Демон презрительно расхохотался, и небо вторило ему зимним громом. В тот же миг Платон Аристархович ощутил, как наполняется огнем все его тело.
– Делай, как я велю, и останешься жить.
Полковник Лунев упал на колени, цепляясь ногтями в землю под снегом.
– Нет!
– Повинуйся мне! – Новая волна боли тисками сжала тело полковника.
– Нет!
– Повинуйся, я сделаю тебя могущественным. Короли и императоры склонятся пред тобой.
– Нет!
– Чего тебе надо? Золота? Славы? Может, тебе нужна эта красотка? Ты идешь на смерть ради ее никчемных прелестей? Повинуйся, я подарю ее тебе прямо сейчас!
– Нет!
Чарновский, с силой оттолкнув Лаис, вскочил на ноги, быстро оглядываясь по сторонам. «Вот он!» В три шага конногвардеец оказался рядом с распластанным телом Барраппы. Рядом с ним торчала из снега темная от времени слоновая кость рукояти кинжала. Он схватил ее и бросился к корчившемуся от боли Луневу.
– Ну что, что тебя держит? На что ты рассчитываешь? Человек не в силах выдержать такое, не в силах противостоять мне. За несколько мгновений ты узнаешь о боли куда больше, чем все человечество за век.
Полковник Лунев бился головой о снег, не чувствуя ударов и не в состоянии ничего более сказать.
– Лаис! – закричал ротмистр, занося оружие. – Немедленно читай заклинание! Вызови его и заточи туда, откуда призвала в этот мир.
– Но если он сдастся… – Жрица Эстер, дрожа, указала на воющего от боли Лунева.
– Он не сдастся. А если сдастся, я его убью и приму демона на себя, и ты начнешь все сначала.
Верховная жрица храма Прародительницы Эстер утерла пот со лба.
– Это случилось, – тихо произнесла она, опускаясь на вырезанный из горного камня трон. – Он в западне. Теперь Лаис не составит труда загнать его обратно.
– Но как? – Одна из подручных Верховной жрицы удивленно воззрилась на мудрую наставницу.
– Один из тридцати шести!
ЭПИЛОГ
Короткая надпись на могильной плите гласила: «Здесь покоится капрал сербской армии Петр Длугаш, погибший, спасая мир».
Весна 1915 года выдалась, как говорили, дружная. Будто сама природа радовалась прекращению огня на всех линиях фронта.
Двое мужчин и женщина шли по аллее от ворот кладбища, обходя последние мартовские лужи.
– Так что, все же решились ехать? – повернулся к спутникам старший из мужчин в полковничьей форме с флигель-адъютантскими аксельбантами.
– Да, – кивнула Лаис. – Я должна это сделать. Должна вернуться в Карнаве, чтобы наконец завершить этот круг. Вы не представляете себе, как я вам благодарна. Вы… – она замялась, оглядываясь на конногвардейца, – вы, несомненно, самый достойный мужчина, которого мне довелось встречать. Прости, Мишель. Если мне и жаль покидать Россию, то поверьте, расставание с вами — одна из самых грустных потерь. И все же я должна ехать.
– Но ведь это… – Полковник Лунев стушевался. Слова Лаис сбивали с ног, заставляя вспомнить давние годы, когда совсем еще зеленым юнкером с букетом наломанной сирени в кулаке, он ждал свидания с той, как представлялось, единственной и неповторимой. Теперь были совсем другие времена, и шедший рядом с той, о ком он тайно грезил последние месяцы, был ее избранником. Потому он лишь смог выговорить, стараясь казаться спокойным и уравновешенным: — Это опасно. Вы же знаете, чем это может вам грозить?
– Знаю, но разве это не справедливо?
– Михаил Георгиевич, дорогой, ну хоть вы отговорите ее.
– Я тоже еду, – уголком губ усмехнулся конногвардеец. – Никогда, знаете ли, еще не бывал в Атласских горах. Занятное, должно быть, место.
– Покупайте газету «Русская весть»! – доносилось совсем рядом, точно по зову газетчика обитатели кладбища должны были вскочить и устремиться за свежими новостями. – Император Карл Австрийский приезжает с визитом в Петроград! Заместитель председателя Надзорного комитета Родзянко протестует против назначения министром внутренних дел эсера Бориса Савинкова!
– Все как всегда, – грустно произнес Чарновский. – Народ занимается излюбленным делом — шумит о том, в чем ничего не смыслит, и ожидает нового ради нового. Через неделю, от силы две, ни Родзянко, ни Савинков уже никому не будут интересны. Вспомните, еще неделю назад наше просвещенное общество смаковало фразу кайзера, что, невзирая на все потери, он считает войну победой германского духа и поражением своих гнилых союзников. Кто сегодня об этом вспомнит?
– И все же согласитесь, ротмистр, мы победили.
– Нет, – покачал головой Чарновский. – Мы лишь выиграли немного времени. Остальное в ваших руках. А я, как вы уже слышали, отправляюсь с Лаис и, может быть, больше не вернусь в Россию.
– И-и… – полковник Лунев замешкался, подозревая неладное, – сотник Холост тоже отправляется с вами?
– Вы угадали. И он тоже.
– О! Вот, кстати, его самобеглый экипаж. Легок на помине!
У ворот кладбища затормозил «делоне-бельвилль», отливающий никелем и черным лаком.
– Ну, елки зеленые! – Дверь возле шоферского места широко раскрылась. – Насилу вас отыскал! Спасибо, господин полковник, ваш абрек надоумил. В общем, Мишель, Лаис, докладываю: билеты взял!
– Ты уже утром об этом говорил, – с недоумением поглядел на друга конногвардеец.
– Ага. А теперь я их взял, порвал и выкинул.
– Ты в своем уме? – возмутился ротмистр.
– Типа того. А если без шуток, у цесаревича открылось кровотечение. Ее величество просит госпожу Эстер немедленно прибыть во дворец.
– Ерунда! Это всего лишь уловка! – отмахнулся командир субмарины. – Наверняка Джон Буль перебрасывает на этой посудине солдат к этим паршивым лягушатникам. Приготовить носовой торпедный аппарат!
– Но, господин обер-лейтенант, это мирное судно под флагом нейтрального государства. Международное соглашение…
– Молчать! Носовые, товсь!
– …Ваше императорское величество! Предлагаемое мною вооружение не требует чрезмерных затрат на изготовление и в то же время гарантирует высокое поражение живой силы противника как в окопах, так и укрывшейся в блиндажах и даже крепостных стенах. Это газ. Я дал ему название «Смертельный туман».
Кайзер Вильгельм заинтересованно глядел на изобретателя. Новое оружие, пожалуй, мало годилось для того, чтобы щеголять с ним на фотоснимке, однако и впрямь сулило отменные результаты.
– Мы должны испытать его как можно скорее. – Кайзер подошел к карте и ткнул пальцем во французские позиции. – Вот здесь, возле Ипра.
* * *
– …Ваше превосходительство, у нас тысячи пленных австрийцев. Если мы будем оставлять хотя бы по взводу, для их охраны, у нас скоро не останется армии, чтобы наступать.– Так расстреляйте всех лишних. Мертвые не разбегаются!
– …Так вот, господа, как сказал президент Франции: «Ваши железные крепости, наконец, покажут проклятым бошам, что такое настоящая война! Мы не будем больше наступать на противника, – сказал президент, – мы будем наступать по противнику!..»
Князь Миклош Эстерхази стоял перед дверью спальни, за которой слышался храп императора Франца-Иосифа. Послеобеденный сон давно уже стал привычкой дряхлеющего государя. Теперь же, зимой, темнело рано. Едва за окнами дворца смеркалось, император оставлял все дела министрам и шел почивать. Ближе к полуночи он просыпался и нажимал кнопку, установленную у изголовья. В комнате зажигалась лампа, за стеной дребезжал звонок, сообщая прислуге, что государь желает встать с постели.
Пройдя караул отсалютовавших гвардейцев, князь Эстерхази замер перед дверью. Всю дорогу из замка Лек в Вену он обдумывал речь, с которой обратится к императору, умоляя его ради спасения Отечества незамедлительно передать трон эрцгерцогу Карлу. Фразы получались напыщенными и пустыми.
Теперь он глядел на позолоту барочных завитков, украшающих дверь, и сознавал, что обратной дороги нет. Этот чертов русский не блефовал! На каждый ход у него был заготовлен свой, точный и убийственный.
Дежуривший у двери офицер удивленно поглядел на князя.
– Вас что-то беспокоит, ваше светлейшее высочество?
– Пожалуй, – кивнул Миклош Эстерхази. – Плохие новости.
Он мельком кинул свой, по обычаю мрачный, взгляд на собеседника и вдруг заговорил неожиданно быстро и пространно:
– Окажите любезность, найдите дежурного лейб-медика и попросите его срочно прибыть сюда. Пусть возьмет с собой лекарства. Не знаю, чем уж он там пичкает его величество, но лучше будет, если он прихватит это с собой.
– Я сейчас распоряжусь.
– Прошу вас, сделайте это сами. Речь может идти о жизни и смерти. Вы производите впечатление человека сообразительного. Надеюсь, таковым и являетесь. Разыщите лекаря.
– Но мой пост?
– Считайте, что я вас заменил. Поторопитесь!
– Слушаюсь, господин генерал!
Лишь только дежурный офицер бросился выполнять его просьбу, Миклош Эстерхази тихо открыл дверь в императорскую опочивальню и, войдя, протянул руку туда, где была подвешена ночная лампа. «Есть!» — на губах князя Эстерхази появилась недобрая ухмылка. Он рванул нащупанные в темноте провода и, почувствовав, как они обвисают мертвой змеей, соединил их оголенное жало.
– Ваше Императорское Величество!
Храп прекратился.
– Проснитесь, проснитесь немедленно!
– Что? Что такое? – Старческий голос монарха звучал испуганно. – Что случилось?
– Эрцгерцог Карл — изменник! Венгрия капитулирует!
– Что?! – Франц-Иосиф резко надавил на кнопку. Молния пробежала между оголенными контактами, с грохотом и треском сжигая кусок провода.
– Ах-х! – Император захрипел, судорожно хватаясь за грудь. Миклош Эстерхази услышал приближающийся топот ног. Он распахнул дверь.
– Доктора, скорей!
Спустя несколько мгновений перепуганная толпа слуг, лакеев, гвардейцев накатилась волной на императорский альков.
– Посторонитесь! Посторонитесь! Я доктор! – послышалось среди толпы.
Князь Эстерхази не смотрел туда, откуда доносился этот голос. Он глядел на давешнего офицера, попытавшегося включить свет и теперь с удивлением рассматривающего обугленные концы провода. Взгляды их встретились…
– Император мертв, – объявил ученый эскулап с положенной случаю торжественной грустью.
– Да здравствует император Карл! – Во весь голос закричал князь Эстерхази.
– Да здравствует император Карл! – подхватил его слова стоящий рядом офицер, а вслед за ним и все присутствующие.
Всю дорогу Барраппа проклинал идею, в первый миг казавшуюся ему удачной. Багажный ящик, в который летом складывался кожаный верх салона, по виду казался довольно просторным. На деле же скрючившийся нотер едва-едва смог уместиться в нем, точно рука в перчатке, и всю дорогу он сполна ощущал на себе всякую кочку, всякий ухаб. Чтобы не задохнуться, ему пришлось наделать дырок. Благо кинжал храмового стража позволил пробивать железо как топленое масло.
Всю дорогу он силился представить себе далекие горы, согретые полуденным солнцем, и затерянный среди них храм. Ему казалось, что он слышит, как ставшие в круг жрицы призывают на помощь тридцать шесть праведников, в безвестности живущих во всех уголках мира — тридцать шесть столпов, на которых зиждется милость божья к роду человеческому.
– …Господин обер-лейтенант, торпеда прошла под килем.
– Проклятие!
– И…
– Ну, что еще?
– Почему-то заклинило торпедный аппарат.
– …Ваше превосходительство, ваш приказ бесчестен. Я… отказываюсь его выполнять.
– Мальчишка! Да ты соображаешь, с кем говоришь?! Я тебя самого расстреляю!
– Это ваше право, но я не стану расстреливать пленных!
Барраппа не мог слышать этого. До его ушей доносился только рев мотора, какой-то лязг и шорох колес, в голове же крутились бессвязные обрывки чьих-то разговоров, прерываемые криками о помощи, выстрелами и странным, нечеловеческим смехом.
– …Господин комиссар, – слышалось ему. – В городе творится что-то невообразимое! В Париже мятеж!
– Чего же они хотят?
– Они ничего не хотят. Они громят магазины и убивают людей…
– …Ваше сиятельство, портсмутские докеры требуют немедленно прекратить войну. Они подожгли корабль с пшеницей, пришедший из Канады.
– Зачем?
– Чтобы обратить внимание на свои требования.
– Прикажите стрелять в них из пушек, чтоб им был понятней наш ответ.
Барраппу дико мутило. Звук неведомых голосов, смешение языков, взывающих о помощи, грозили взорвать его голову, точно воздушный шар, переполненный воздухом. И этот хохот… Хохот?!
Барраппа рубанул клинком по защелке хитрого замка багажного ящика. Та отлетела, словно была сделана из глины, а не из закаленной крупповской стали. Толчок, и Барраппа, выпрямившись, атакующей коброй прыгнул в мягкий пушистый снег. И в тот же миг он увидел, как разлетаются, точно отброшенные взрывной волной люди, как отрывается от земли и летит куда-то автомобиль с императорскими орлами на дверцах…
Распутин стоял в нескольких шагах от него и хохотал, уперев руки в бока. Его черная с проседью борода развевалась порывами невесть откуда взявшегося ветра, явственно напоминая пиратский флаг.
– Повелеваю вам! – резко оборвав смех, вдруг начал Старец.
Барраппа вскочил на ноги, боясь потерять равновесие, но еще больше опасаясь растратить впустую драгоценные секунды. То, что стояло перед ним, уже не было человеком. Все, что именовалось Григорием Распутиным, уж хорош он был или плох, было выжжено вмиг. Внешний облик Старца теперь служил лишь одеянием могущественного демона, ставшего во много раз сильнее, обретя плоть.
– Откликнитесь и придите на зов мой!
– Сим возвращаю плоть твою в прах! – Барраппа вскочил и резко выбросил кинжал вперед, пронзая горло вдруг разом как-то выросшего Старца. Столб дыма и пламени вырвался из отверстой раны и прямо в воздухе обернулся огромным пятнистым леопардом. С яростным рыком дикий зверь бросился в атаку и тут же отпрянул, увидев нацеленный в грудь кинжал.
Он знал, что оружие не могло уничтожить его, даже это, скованное из молний небесного архистратига. По воле божьей ангелы бессмертны, даже падшие. Сам Господь не уничтожил их, сбросив с небес. Но также он помнил, как самого малого попадания было достаточно, чтобы лишить сил могущественнейших из его соратников.
Леопард метнулся в сторону, оборачиваясь в человека с горящим взглядом и грозным, точно глаз урагана, ликом.
Поручик Вышеславцев выплюнул снег изо рта и вскочил на колени.
– Да что ж тут происходит-то?
В самом деле, представшая пред ним картина не поддавалась разумному описанию: среди валявшихся тут и там людей подбоченясь стоял Распутин и безудержно хохотал. Вдруг он остановился и начал что-то кричать. В этот миг к нему бросился какой-то мужчина с кинжалом в руке. Вышеславцев схватил оброненный наган, ствол его был забит снегом. Он с силой вытряхнул его и вскинул, целясь в убийцу.
– Стой! Нет!!! – Жандарму показалось, что совсем рядом вскочил сугроб и бросился на него. Выстрел грянул, и в тот же миг поручик ощутил, как сверху наваливается кто-то очень сильный и умелый. Револьвер отлетел в сторону. На помощь командиру уже спешили другие жандармы.
– Идиоты! – в бессильной ярости орал сотник, пытаясь вырваться из жандармских объятий. – Там демон! Его нужно добить!
– Я его узнал, это Длугаш! – кричал Вышеславцев, на четвереньках ползя за револьвером. Больше всего ему сейчас хотелось нажимать и нажимать на спусковой крючок и смотреть, как падают убитые им люди.
* * *
Барраппа покачнулся и выронил кинжал. Голоса в голове внезапно стихли, сменившись ненарушаемой ничем тишиной. Ему казалось, что должно быть больно, но боли не было. Были лишь глаза демона, горящие адским пламенем. Они становились все больше, и больше, и больше, пока не слились в единый огонь.На мгновение освободившись от жандармов, Холост снова прыгнул на спину поручика, впечатывая его в снег в двух шагах от лежащего в снегу револьвера, и тут же поверх него очутилось шесть, а то и семь увесистых откормленных жандармов, спешащих помочь командиру. Все они слышали раздавшийся вдруг среди зимнего неба гром…
Воспользовавшись замешательством, Хаврес метнулся в сторону, туда, где едва-едва поднималась на ноги начисто обескураженная происходящим Лаис. Он не мог убить жрицу, не так давно вызволившую его из заточения. Но кто мешал ему использовать это тело вместо того, что мгновение назад пришло в негодность?
Лаис выставила перед собою руки в защитном жесте, силясь произнести начальные слова заклинания. Ей было не успеть. Нипочем не успеть. Двое мужчин стремительно метнулись к ней. Ротмистр Чарновский сбил ее с ног и, обхватив руками, покатился в сторону. Полковник Лунев преградил дорогу демону, упрямо наклонив лоб и сцепив зубы. Демон презрительно расхохотался, и небо вторило ему зимним громом. В тот же миг Платон Аристархович ощутил, как наполняется огнем все его тело.
– Делай, как я велю, и останешься жить.
Полковник Лунев упал на колени, цепляясь ногтями в землю под снегом.
– Нет!
– Повинуйся мне! – Новая волна боли тисками сжала тело полковника.
– Нет!
– Повинуйся, я сделаю тебя могущественным. Короли и императоры склонятся пред тобой.
– Нет!
– Чего тебе надо? Золота? Славы? Может, тебе нужна эта красотка? Ты идешь на смерть ради ее никчемных прелестей? Повинуйся, я подарю ее тебе прямо сейчас!
– Нет!
Чарновский, с силой оттолкнув Лаис, вскочил на ноги, быстро оглядываясь по сторонам. «Вот он!» В три шага конногвардеец оказался рядом с распластанным телом Барраппы. Рядом с ним торчала из снега темная от времени слоновая кость рукояти кинжала. Он схватил ее и бросился к корчившемуся от боли Луневу.
– Ну что, что тебя держит? На что ты рассчитываешь? Человек не в силах выдержать такое, не в силах противостоять мне. За несколько мгновений ты узнаешь о боли куда больше, чем все человечество за век.
Полковник Лунев бился головой о снег, не чувствуя ударов и не в состоянии ничего более сказать.
– Лаис! – закричал ротмистр, занося оружие. – Немедленно читай заклинание! Вызови его и заточи туда, откуда призвала в этот мир.
– Но если он сдастся… – Жрица Эстер, дрожа, указала на воющего от боли Лунева.
– Он не сдастся. А если сдастся, я его убью и приму демона на себя, и ты начнешь все сначала.
Верховная жрица храма Прародительницы Эстер утерла пот со лба.
– Это случилось, – тихо произнесла она, опускаясь на вырезанный из горного камня трон. – Он в западне. Теперь Лаис не составит труда загнать его обратно.
– Но как? – Одна из подручных Верховной жрицы удивленно воззрилась на мудрую наставницу.
– Один из тридцати шести!
ЭПИЛОГ
Демократия — это строй, при котором народ берет власть в свои руки и сажает себе на шею.
Джордж Баренс
Короткая надпись на могильной плите гласила: «Здесь покоится капрал сербской армии Петр Длугаш, погибший, спасая мир».
Весна 1915 года выдалась, как говорили, дружная. Будто сама природа радовалась прекращению огня на всех линиях фронта.
Двое мужчин и женщина шли по аллее от ворот кладбища, обходя последние мартовские лужи.
– Так что, все же решились ехать? – повернулся к спутникам старший из мужчин в полковничьей форме с флигель-адъютантскими аксельбантами.
– Да, – кивнула Лаис. – Я должна это сделать. Должна вернуться в Карнаве, чтобы наконец завершить этот круг. Вы не представляете себе, как я вам благодарна. Вы… – она замялась, оглядываясь на конногвардейца, – вы, несомненно, самый достойный мужчина, которого мне довелось встречать. Прости, Мишель. Если мне и жаль покидать Россию, то поверьте, расставание с вами — одна из самых грустных потерь. И все же я должна ехать.
– Но ведь это… – Полковник Лунев стушевался. Слова Лаис сбивали с ног, заставляя вспомнить давние годы, когда совсем еще зеленым юнкером с букетом наломанной сирени в кулаке, он ждал свидания с той, как представлялось, единственной и неповторимой. Теперь были совсем другие времена, и шедший рядом с той, о ком он тайно грезил последние месяцы, был ее избранником. Потому он лишь смог выговорить, стараясь казаться спокойным и уравновешенным: — Это опасно. Вы же знаете, чем это может вам грозить?
– Знаю, но разве это не справедливо?
– Михаил Георгиевич, дорогой, ну хоть вы отговорите ее.
– Я тоже еду, – уголком губ усмехнулся конногвардеец. – Никогда, знаете ли, еще не бывал в Атласских горах. Занятное, должно быть, место.
– Покупайте газету «Русская весть»! – доносилось совсем рядом, точно по зову газетчика обитатели кладбища должны были вскочить и устремиться за свежими новостями. – Император Карл Австрийский приезжает с визитом в Петроград! Заместитель председателя Надзорного комитета Родзянко протестует против назначения министром внутренних дел эсера Бориса Савинкова!
– Все как всегда, – грустно произнес Чарновский. – Народ занимается излюбленным делом — шумит о том, в чем ничего не смыслит, и ожидает нового ради нового. Через неделю, от силы две, ни Родзянко, ни Савинков уже никому не будут интересны. Вспомните, еще неделю назад наше просвещенное общество смаковало фразу кайзера, что, невзирая на все потери, он считает войну победой германского духа и поражением своих гнилых союзников. Кто сегодня об этом вспомнит?
– И все же согласитесь, ротмистр, мы победили.
– Нет, – покачал головой Чарновский. – Мы лишь выиграли немного времени. Остальное в ваших руках. А я, как вы уже слышали, отправляюсь с Лаис и, может быть, больше не вернусь в Россию.
– И-и… – полковник Лунев замешкался, подозревая неладное, – сотник Холост тоже отправляется с вами?
– Вы угадали. И он тоже.
– О! Вот, кстати, его самобеглый экипаж. Легок на помине!
У ворот кладбища затормозил «делоне-бельвилль», отливающий никелем и черным лаком.
– Ну, елки зеленые! – Дверь возле шоферского места широко раскрылась. – Насилу вас отыскал! Спасибо, господин полковник, ваш абрек надоумил. В общем, Мишель, Лаис, докладываю: билеты взял!
– Ты уже утром об этом говорил, – с недоумением поглядел на друга конногвардеец.
– Ага. А теперь я их взял, порвал и выкинул.
– Ты в своем уме? – возмутился ротмистр.
– Типа того. А если без шуток, у цесаревича открылось кровотечение. Ее величество просит госпожу Эстер немедленно прибыть во дворец.