Страница:
– `Да какая, к хреням, разница! Все равно из местных! ` – отмахнулся д'Орбиньяк. – `За спрос денег не берут. А под ее разговор, шо под музыку, есть полезно. Это я тебе как травмопевт травмопевту говорю! `
– `Хорошо-хорошо! ` – сдался я под натиском высыпаемых Рейнаром доводов. – `Спрошу, познакомлю, посватаю и буду свидетелем на вашей свадьбе! `
– `А вот с этим пока погодим `, – внезапно резко сбавляя обороты, прервал меня напарник. – `Ты покуда насчет венца уточни, а с венчанием, будем живы – разберемся `.
– …а на десерт, ваше высочество, я приготовила взбитые сливки с вином. Я, увы, не знала, какое из белых вин вы предпочитаете, а потому взяла на свой вкус рейнское. Но вы только скажите…
– Олуэн, – я вклинился в лекцию о вкусной и хмельной пище, – скажи, ты слышала что-нибудь о венце Гвендалайн?
– Конечно! – удивленно посмотрела на меня девушка. – Кто же в Уэльсе не знает этой древней легенды!
– Сейчас мы в Лондоне, и мне ведомо лишь название, – пожал плечами я. – А потому, будь столь любезна, присаживайся рядом и поведай мне, что ты о нем знаешь.
– Но как я могу сидеть за одним столом с принцем крови?!
Я поморщился:
– Сидя, мисс. Здесь не Франция, и я не могу повелевать вам присесть, чтобы разделить со мной трапезу. Но я прошу вас, сударыня! Это вовсе не так сложно, как кажется. К тому же я горю нетерпением услышать старинную легенду, и, согласитесь, будет не слишком удобно, если я буду внимать вам сидя, а вы будете стоять надо мной, точно профессор над школяром.
Сравнение с профессором явно развеселило прелестную валлийку, и, прыснув в кулак, она не медля ни секунды, уселась на любезно придвинутый оторопевшим лакеем табурет.
– Никто уж не помнит тех времен, когда все это было, а только рассказывают так, – начала повествование Олуэн, облокачивая светловолосую голову на руку, должно быть, так же, как делала это в прежние годы ее нянюшка, рассказывая маленькой любимице предания глубокой старины. – В пору, такую давнюю, что и годы-то никто не считал, пришел на земли Уэльса из-за темного моря с острова, что за горизонтом, косматый великан Фамор, огромный, точно башня. Глазища – словно круглые оконца, что в церквах делают! Идет – недобрым глазом так и сверкает! Молот у Фамора страшенный! Дюжина силачей едва с места его сдвигала. А он-то сам с размаху как крутанет этим молотом над головой да как стукнет по крепостной стене, так она в мелкий камешек рассыпается! Никто не в силах был остановить Фамора. Шел он по Уэльсу из края в край, глазищами зыркал, аж дух перехватывало, да все вокруг крушил без разбору – что замок, что бедную хижину. Прямо спасу не было! Уж и рыцари его сразить пытались, и друиды заклинания читали – без толку! Весь Уэльс прошел и дошел до холма Рёкин. Может, знаете? Того самого, который великан Рёкин насыпал, когда нес лопату земли, чтобы бросить ее в Севен и затопить Шрусбери. Он тогда встретил сапожника с мешком стоптанных башмаков…
– Олуэн! – перебил я девушку. – Эту историю я уже слышал. Ты начала рассказывать о венце Гвендалайн.
– Ой! А почему же вы не едите? – отвлекаясь от прошлых бедствий далекого отечества, всполошилась валлийка. – Вы кушайте, а я обо всем поведаю – ничего не упущу. Так вот, взобрался Фамор на тот холм, космы с лица в косы заплел и давай цедить сквозь зубы, а они, извольте знать, у Фаморов вот такие, с ладонь величиной! – Девушка продемонстрировала собственную ладошку, желая проиллюстрировать ужасающие габариты монстра. Ладошка была маленькой и удивительно славной. Уж и не знаю, как там она управлялась с котлами и поварешками, но то, что при взгляде на эти ручки не хотелось думать ни о каких монстрах, это был непреложный факт! – И стал, значит, Фамор сквозь зубы цедить: “Подавайте мне сюда каждый день быка с тремя коровами, да десяток баранов, да полсотни гусей, да пиво хмельного по три бочки. К тому же двух девиц и десять фунтов золота. Тогда уж, так и быть, никого не трону! А ежели нет – все сокрушу! Скалы в землю вобью, города в пыль сотру да с кровью перемешаю!”
Эти апокалипсические картины, должно быть, с детских лет возбуждали сказительницу мрачным величием так, что, больше не обращая внимания на слушателей, она перешла на едва ли не песенный речитатив, делая пассы рукой в такт словам.
– Опечалились жители Уэльса, услыхав о такой дани. Горе им глаза застилало, слезы жгли, точно злые искры. Долго думали, долго рядили, как спасти страну от позора, как хулой не покрыть свое имя. Порешили идти к Курудану, брату деда отважного в брани Килуха, что на Олуэн женился, одолев великановы козни.
Курудан жил в далекой пещере. Над волнами кипучего моря. Бились волны, что день у порога, и словам его чайки внимали. Вот пришли короли к Курудану, со слезами пришли и мольбами: “Нет спасения нам от Фамора! Губит, злыдень, валлийскую землю!” Отвечал Курудан многомудрый, проведя целый день в размышлениях: “Не найти, короли, вам управы, не разить вам чудовище злое! Ни стрела не опасна Фамору, ни копье, ни мечи, ни секиры. Ничего лиходея не ранит, держит камешек он за зубами. Не простой этот камень – волшебный. Из далекой земли из Фаморской, что упрятана за горизонтом и неведома глазу людскому”. Закручинились в страхе валлийцы, короли закручинились вовсе. В пасть Фаморову кто же полезет, чтобы вытащить камень оттуда? Вот пошли они лугом зеленым, меж холмами, лежащим в ложбине, и увидели там скотопаса, что к воде гнал общинное стадо. Шел он лугом с улыбкой веселой, песни пел как ни в чем не бывало. А навстречу владыки Уэльса, все в слезах от речей Курудана. Поклонился пастух им смиренно: “Что тревожит лендлордов могучих?!” Те со стоном ему отвечают: “Нет спасения нам от Фамора!”
Я живо представил себе эту картинку: деревенский пастух в окружении отары овец с коровами по флангам. Перед ним десяток валлийских князьков, гордо именуемых местным населением королями. Растирая по бородатым лицам горькие слезы, увешенные блестящими побрякушками клановые вожди жалуются первому встречному на причины своей туги-печали. Умопомрачительное зрелище! А главное, абсолютно в традициях милого сердцу Альбиона!
Я едва скрыл улыбку, упрятав ее за очередным куском пирога. Что мудрить! Не всякий слушатель способен с должным почтением внимать эпическому сказу валлийских преданий. А потому, оставив себе удовольствие слушать певучий голос сказительницы, я привожу адаптированный вариант древней легенды.
Уж не знаю, отчего местной племенной старшине пришло в голову откровенничать с пастухом, но, вероятно, это был не обычный пастух. Во всяком случае, как выяснилось после слезного излияния их величеств, сей деревенский пастырь был женат на Гуараггед Аннон – озерной деве, от которой у него осталась дочь, такая же дивная красавица, как и мать, а уж умная, как целый институт стратегических исследований. И в этой деревне, и во всех лежащих в округе любые споры, любые неурядицы разрешает она. Не было еще вопроса, на который у юной красавицы Гвендалайн не нашлось быстрого и верного ответа. Короли, схватившись всем скопом за спасительную, как им казалось, соломинку, стали просить местного ковбоя познакомить их со своей дочерью. Тот им морочил голову целый день, пока не пришла пора гнать стадо. Но отказать толпе монархов все же не посмел. Гвендалайн, как водится, быстренько устроила званый ужин, накормила всех досыта, напоила допьяна, спела героических песен под арфу, так что каждый жутко вельможный сюзерен для себя решил железно: если девиц Фа-мору все же придется отдавать, эта пойдет последней. Однако, как выяснилось, дочь озерной девы вовсе не собиралась ублажать косматого Фамора, невзирая на все его тщательно скрытые достоинства. Взяв с разгоряченных хмелем королей обещание поступить так, как она укажет, Гвендалайн велела коронованным гостям собирать баронов готовиться к схватке, а ей в помощь прислать всех косорылых, хромоногих, горбунов и совсем уж уродцев, каких и свет-то не видывал, потому как смотреть боялся.
Все это было проделано со сказочной быстротой, потому как, надо отдать должное, пока шли тайные предуготовления, Фамор томился в ожидании, лишенный не только коров и овец, но также золота и женской ласки. Как он перенес подобное пренебрежение, граничащее с форменным издевательством, ума не приложу! Но как-то ночью к холму Рёкен, который, как мы помним, получился из камней и земли, высыпанных незадачливым великаном, желавшим затопить Шрусбери, появились глашатаи, объявившие, что поутру Фамору придется сразиться с самыми храбрыми воинами Уэльса, чтобы отстоять право на запрошенную дань. Уж и не знаю, насколько эта новость улучшила настроение косматого монстра, но вот то, что лязг, доносившийся до него из ближайшего леса до самого рассвета, уж точно настроили Фамора по-боевому – за это я готов был ручаться. В чащобу по темноте он решил не соваться. Волшебный камень волшебным камнем, а угодить в потемках в припрятанную яму-ловушку и быть забросанным валунами и бревнами невелика честь! Валлийцы и сами при случае холм могут соорудить не хуже великанского! Что ж, под ним живехоньким до конца дней сидеть? Дождался Фамор утра и чуть свет схватил грозный молот, чтобы объяснить этим непонятливым людишкам, что раз они так, то льготы и скидки кончились. Все в тройном размере и немедленно!
Каково же было удивление чудовища, когда навстречу ему из лесу вышли “храбрейшие витязи Уэльса”. Впереди, на гнедой козе, мчалась Гвендалайн, потрясая метлой. На голове ее живым навершием шлема восседал черный ворон, а доспехи заменяла рыбацкая сеть, служившая единственным одеянием премудрой девы. Пикантная, черт возьми, была картинка! Но Фамору было не до ее пикантности. За гнедой козой с победным кличем бежали семеро козлят, а за ними ступало войско, равного которому не видывал свет. Карлики, горбуны, слепцы, трясуны, кто в чем, кто без чего, с котелками на головах вместо шлемов, с перьями зеленого лука вместо плюмажей и пучками крапивы вместо мечей.
“О-хо-хо-хо! – расхохотался Фамор, роняя наземь молот и хватаясь за живот. – Вот это войско! Вот это напугали!”
Оно и правда, пугать Фамора – затея глупая, но пока суть да дело, пока косматый молотобоец, хохоча, катался по земле, камешек у него из пасти выпал. И как только это случилось, ворон, что сидел на голове юной Гвендалайн, расправил крылья и вмиг Фаморово сокровище отправил себе в утробу, точно зазевавшегося мышонка. Переполошился грозный лиходей – да только поздно! Вслед за нелепым воинством Гвендалайн выступило из лесной чащи объединенное войско королей Уэльса. Тут уж Фамору не до смеха стало, не до быков с сокровищами, потому как сила силой, молот молотом, а по такой крупной мишени валлийский лучник и через час после смерти не промахнется. Упал он на колени и начал вымаливать пощаду.
А к слову будет замечено, когда Фаморы не шастают по чужим землям и не крушат своими кувалдами ни в чем не повинные жилища, они весьма умелые ремесленники, к тому же нахватавшиеся где-то тайной магической премудрости. В общем, судили-рядили, сошлись на том, что заезжий мастер сработает невиданный доселе королевский венец, который придется впору лишь тому, кому отроду судьбой начертано править островом. Чего уж тут мелочиться, размениваться на один только Уэльс – ваять так ваять! И Фамор расстарался на славу!
Соскреб серебра с лунной дорожки, собрал в жменю лучи звезд, что горят на майском небе, подбил получившуюся корону мехом солнечных зайчиков и вручил невиданную вещицу оторопевшим вождям – нате, меряйте!
Стоит ли удивляться, что всем без исключения королям Уэльса венец оказался велик и лишь юной Гвендалайн он оказался впору, хотя и голова-то у нее была не больше, чем у других. Фамор же тем временем сковал волну с волной, да и ушел по зыбкому мосту на родину за горизонт, пообещав никогда более не возвращаться.
Дальше все было как в сказке. Дочь озерной девы правила долго и счастливо, вожди были милы и послушны, народ благоденствовал. А когда пришла пора ей возвращаться к матери, вечно живущей в одном из валлийских озер, – велела повелительница острова надежно припрятать венец, говоря, что тому, кто его достоин, он сам себя откроет, как придет срок. Вроде бы венец Гвендалайн пришелся впору королю Артуру, но, прямо сказать, у знакомого мне сына Утера Пендрагона ничего подобного не было. Впрочем, кто его знает!
– Вот так, – завершила свой вдохновенный монолог Олуэн, – смех, идя рядом с мудростью, не порочит ее. Он открывает мудрости двери!
– Замечательно! – искренне восхитился я, вытирая пальцы о плат. – Но вот интересно, при чем тут могли быть Тюдоры?
– Не знаю! – удивилась сказительница. – Кажется, ни при чем. Если хотите, могу спросить у дядюшки Филадельфа. Ему все-все ведомо!
Я не успел ей ответить.
– Трапезничаете? – В комнату, подобно штормовой волне, выбивающей двери каюты, размашистым шагом ворвался Рейли. – Сударыня! И вы, – он указал на вытянувшихся во фрунт лакеев, – я прошу вас удалиться! Представьте себе, мессир, эти чертовы бурдюки с монетами – члены палаты общин – не желают утверждать ассигнования на постройку новых кораблей. Испанцы готовят флот, чтобы напасть на нас, а эти раздувшиеся толстосумы твердят мне о займах и льготах! Нет, я либо украшу их головами Лондонский мост, либо окончательно сойду с ума! Представляете, монсеньор, мне уже призраки начали чудиться!
– Это ничего! – попытался утешить я разъяренного демократическими перегибами лорда-протектора. – Я уже встречал здесь привидение Анны Болейн. Рейнар тоже…
– Да нет же! – резко отмахнулся Уолтер. – Только что я направлялся к вам и нос к носу столкнулся во дворе с человеком, которого в первый момент принял за того бенедиктинца. Помните, того, что крутился около вас в Реймсе?
– Брат Адриен? – Мои брови удивленно поползли вверх.
– Ну да! – Рейли жестко хлопнул ладонью по столу, заставляя несъеденные взбитые сливки покрыться винным потом. – Копыто дьявола! Это точно был он! – С этими словами разъяренный правитель королевства выскочил прочь из комнаты, оставляя меня в полнейшем недоумении.
Глава 12
Я удивленно воззрился на дверь, за которой только что скрылся подвижный, точно шарик под рукой крупье, Рейли.
– «Я че-то не уразумел». – Лис, терпеливо хранивший молчание во время рассказа о проделках Гвендалайн, поспешил напомнить о себе, точно о нем можно было забыть. – `А этот-то иезуит здесь откуда?»
– «Вероятно, из Франции. Откуда же ему еще взяться?!»
– «Это и ежу понятно! Но шо он тут делает?»
Вопрос был бы почти наивным, когда б не маленькая деталь. Лучше уж играть в стоматолога с Фамором, пытаясь выковырять у него из пасти волшебный камень, чем иезуиту объявляться в эти годы посреди Лондона. Жизнь католического священника в Британии, начиная с женитьбы Генриха VIII на Анне Болейн, была тяжела и безрадостна. Жизнь же иезуитов и вовсе являлась лишь очень краткой прелюдией к смерти.
Объявившись в Англии в годы недолгого правления Марии Кровавой, эти стойкие клобуконосцы воинства Иисусова пытались было ухватить взбесившегося быка за заднюю ногу, но тщетно. Лишь сомкнулись глаза единственной на острове ревностной католички, как во всем королевстве, от Корнуэлла до Нортумберленда, в пыточные казематы стали один за другим попадать все те, кто сверял деяния с одной лишь вящей славой Господней. Не желающий мириться с потерей островного королевства Ватикан раз за разом посылал духовных воителей своего передового отряда в земли туманного Альбиона. Смельчаков ловили и пытали самым жутким образом, силясь выведать имена тех, кто помогал заморским шпионам. Обычно несчастные умирали, не проронив ни слова, или же в лучшем духе христианства первых дней силились обратить в истинную веру бездушных палачей.
И вот здесь, сейчас, не просто в Лондоне, а в Тауэре, в двух шагах от, пожалуй, самой мрачной темницы Британии, появляется наш старый знакомец и уже – из песни слова не выкинешь – боевой товарищ.
– `Может, это то самое могучее подкрепление, которое обещал Дюнуар? ` – стараясь найти сколь-нибудь внятное объяснение происходящему, предположил Лис. – `Или у Рейли таки крыша от государственных забот съехала и он, дай бог, обознался? `
Я активизировал связь, вызывая Ваганта. Похоже, мое вторжение в мозг резидента было несвоевременно. Пан Ми-хал, судя по отражению в венецианских зеркалах, в этот самый момент был зван к моей несостоявшейся теще, впрочем, быть может, еще не знающей о вопиющем факте нашего с Генрихом раздвоения.
Екатерина Медичи, как обычно, затянутая в черное платье со стоячим кружевным воротником, сидела за вызолоченным рабочим столом, погруженная в чтение очередных бумаг, требующих ее безотлагательного решения.
– Так вы говорите, мой дорогой пан Михал, что мой сын Франциск решительно отказывается возвращаться в Париж, чтобы принять корону предков?
– Это действительно так, ваше величество, – склоняясь в грациозном поклоне на французский манер, поспешил ответить представитель короля Речи Посполитой при дворе Капетингов.
– Досадно! – Екатерина достала из инкрустированного серебром стакана гусиное перо и медленно, непривычно медленно оценив его остроту, опустила в чернильницу. Смерть любимца, ее прелестного Анрио, короля Генриха III, изрядно подкосила эту сильную волевую женщину.
Я не видел ее, пожалуй, месяц с небольшим, но за этот краткий срок она постарела лет на десять. Горе не мешало ей оставаться властной королевой, но, лишенная последней опоры, сраженная отказом короля польского сменить краковский замок на Париж, она все больше становилась просто несчастной матерью, забытой собственными детьми.
– Отчего же Франсуа решил ответить отказом? – как всегда, мягко и почти ласково проговорила Екатерина Медичи.
– Прошу простить меня, мадам, – вкрадчиво начал Ми-хал Черновский, – но, если будет мне позволено повторить собственные слова его величества, то на былой неделе, на сборе Всевеликого сейма, круль Францишек изволил сказать так: “Во Франции чересчур много господ, которые мнят себя королями, и нет ни резона, ни почета быть одним из них”. А вслед за тем добавил, что предпочитает цветение черемухи на берегах Вислы зловонию парижских лилий.
– Imnobile cretino! [25] – пробормотала Екатерина себе под нос, но, пожалуй, чересчур громко, то ли от того, что не слишком стеснялась статного шляхтича, то ли, наоборот, надеясь, что материнское благословение в конце концов дойдет до ушей бывшего герцога Алансонского. Впрочем, она могла рассчитывать, что итальянская речь недоступна пониманию вельможного чужеземца. – Стало быть, ему не нравится парижская вонь! – Лицо пожилой флорентинки вновь стало, как обычно, благодушным, точь-в-точь как у любезной горожанки с берегов Арно, идущей на рынок за покупками. – Зачем же тогда мой славный Франсуа прихватил ее кусочек с собой? Знаете ли, пан Михал, ко мне приходил убитый горем муж мадам де Сов. Он утверждает, что его жена бежала из Франции и ныне разделяет ложе с моим сыном. Он просит дать ему удовлетворение!
– Нет, ну каков наглец! – сочувственно покачал головой пан Михал. – Беспокоить вас, мадам, из-за таких пустяков!
– М-да, вы правы! – кивнула королева-мать, рассеянно беря со стола какой-то рескрипт.
– Надеюсь, его удовлетворение не обошлось вам слишком дорого, ваше величество?
– Нет, – вновь отвлекаясь от чтения, заверила моего друга реальная правительница Франции. Хотя не берусь утверждать, что в эти дни в Галльском королевстве был кто-нибудь, способный с полным основанием претендовать на этот громкий титул. – Нет. Я послала его комендантом в Каркассон. Впрочем, – она улыбнулась одними губами, продолжая сверлить Мишеля холодным немигающим взглядом, – быть может, вернее было бы прислать этого мерзкого рогоносца за сатисфакцией к вам. Поговаривают, что именно вы помогли смазливой потаскушке сбежать в объятья моего сына.
– Прошу прощения, ваше величество, но не мне напоминать вам, что все женщины ведут свой род от Евы, которая, как учит нас Священное Писание, не отличалась скромностью и благочестием. Что же касается слухов, то вот турки, с которыми мы уже который год воюем, в то время когда вы поддерживаете с ними союз, утверждают, что нет бога кроме Аллаха и Магомет пророк его. Но мы же с вами в это не верим!
– Пан Михал! – стирая улыбку с лица, проговорила Екатерина Медичи. – Это вы помогли Франсуазе де Сов покинуть Францию и без помех достичь Кракова.
– Ну что вы, мадам! Я всего лишь исполнил волю своего государя и довел до сведения этой, несомненно, очаровательной дамы, что, несмотря на обилие на моей прекрасной родине замечательно красивых паненок, страсть, которую испытывал к ней, с вашего благословения, герцог Алансонский, не угасла в короле Францишике!
– И все-таки стоило отправить господина де Сов искать сатисфакции у вас. Это одним махом могло решить целый ряд вопросов. Вы бы закололи мужлана, посмевшего заикнуться о неправедности законов куртуазной любви, – в этом я не сомневаюсь! Родственники покойного потребовали бы вашей высылки, что бы я и сделала с немалым удовольствием.
– Матка Боска Ченстховска! – всплеснул руками импульсивный шляхтич. – Как я огорчен! Когда б вы знали, как я огорчен! Я лью слезы, и так бывает всякий раз, когда я не в силах доставить вам радость!
– Наглый враль! – голосом почти ласковым оборвала излияния коронного шляхтича утомленная жизнью королева. – Все кругом врали, льстецы и враги.
– Но, мадам…
– Хотите знать, месье, отчего я не прислала к вам взбесившегося муженька и не отослала вас нюхать черемуху на берега Вислы?
– Теряюсь в догадках, мадам! – Пан Михал состроил удивленную гримасу.
– У вас ведь, помнится, прекрасные отношения с моим зятем Генрихом? – произнесла королева, скорее утверждая, чем спрашивая.
– Вряд ли они лучше, чем у вас, ваше величество, – поспешил уйти в сторону от вопроса пан Михал.
– Я была бы вам весьма благодарна, месье, если бы вы отправились к нему и убедили, что я всегда питала к Генриху материнские чувства и только вместе с ним мы можем противостоять козням испанцев.
– `Ничего так себе семейная сценка – борьба зятьев! ` – прокомментировал Мишель Дюнуар. – `Кстати, Вальдар, чем обязан столь неурочному вызову? `
– `Сегодня в Тауэре Рейли столкнулся с братом Адриеном `, – начал я.
– `Он там?! ` – перебил меня Дюнуар.
– `Это мы с Лисом у тебя хотели спросить. Думали, это обещанная подмога `.
– `Ну что ты! Я не стал бы требовать у иезуита отправиться в Англию! Я лишь дал знать Мано, что герцог де Бомон и шевалье д'Орбиньяк попали в плен к англичанам. Видимо, с братом Адриеном это уже его затея `.
– Ваше величество! – Посланник Речи Посполитой вновь склонился в грациозном поклоне. – Я сделаю все, что в моих силах!
– Вот и хорошо. – Черная вдова чуть кивнула. – Вы сильный и ловкий человек, месье Черновский, и я верю, что вам удастся столь непростая миссия. И пусть вас укрепляет в этом намерении сознание того, что господин де Сов настолько лишен галантности, что желает все же смыть оскорбление кровью. Причем совершенно не важно чьей. Однако же он не поднимет руку на короля. Даже на короля Речи Посполитой. Но вы, лично вы, месье Черновский, в опасности. Конечно, этот господин не такой прекрасный фехтовальщик, как вы, и наверняка не столь меток в стрельбе, но, увы, пуля наемного убийцы порой находит и записных смельчаков.
Пан Михал молча поклонился, давая понять королеве, что ее намек вполне прозрачен.
– Прошу вас, месье, отправляйтесь сегодня же! Скажем, затем, чтобы привезти Генриху поздравления короля Францишка. А там уж, я полагаю, вы найдете нужные слова.
– `М-да… Я тоже так полагаю. Это Паучиха еще не знает, что вас двое и что твоего “брата-близнеца” я видел всего пару раз в жизни! Первый раз за неделю до Варфоломеевской ночи, когда тот въезжал в Париж. А во второй – в день свадьбы с Маргаритой Валуа, поднося подарки сейма молодоженам. Ну да ничего! С этим как-нибудь справимся! Я бы хотел знать, что может означать появление вашего смиренного пастыря в британском вертепе злокозненной ереси? Понятное дело, де Батц и не подозревает, кто этот бенедиктинец на самом деле. Ему согласие хитроумного приятеля плыть за море спасать друзей-соратников кажется само собой разумеющимся. Но вот тут-то и кроется подвох! Иезуит, а брат Адриен, без сомнения, иезуит немалого ранга, не может покинуть страну без приказа на то генерала ордена. Тогда выходит, что эта поездка всего лишь ход Воинства Иисуса. А это означает, что они затеяли какую-то свою игру. Конечная цель ясна – вернуть Британию под руку Ватикана. Но как далеко они готовы пойти ради достижения этой цели? Вальдар, этот вопрос нельзя оставлять без внимания! `
– `Понятно! ` – усмехнулся я. – `Это наше очередное задание! `
– `Полагаю, это лишь часть того, что вам предстоит `, – обнадежил Мишель Дюнуар. – `В утешение могу сказать только одно: если брат Адриен в Лондоне, то, вероятно, там же и Маноэль де Батц. А если это так – ищите его в трактире “Дупло сороки”, что близ Чаринг-кросс `.
– И вот еще что, месье Черновский! Помнится, в отряде вашего друга и моего зятя Генриха Бурбона был молодой англичанин – офицер армии принца Оранского. Я бы была вам благодарна за любую информацию об этом человеке.
– `Хорошо-хорошо! ` – сдался я под натиском высыпаемых Рейнаром доводов. – `Спрошу, познакомлю, посватаю и буду свидетелем на вашей свадьбе! `
– `А вот с этим пока погодим `, – внезапно резко сбавляя обороты, прервал меня напарник. – `Ты покуда насчет венца уточни, а с венчанием, будем живы – разберемся `.
– …а на десерт, ваше высочество, я приготовила взбитые сливки с вином. Я, увы, не знала, какое из белых вин вы предпочитаете, а потому взяла на свой вкус рейнское. Но вы только скажите…
– Олуэн, – я вклинился в лекцию о вкусной и хмельной пище, – скажи, ты слышала что-нибудь о венце Гвендалайн?
– Конечно! – удивленно посмотрела на меня девушка. – Кто же в Уэльсе не знает этой древней легенды!
– Сейчас мы в Лондоне, и мне ведомо лишь название, – пожал плечами я. – А потому, будь столь любезна, присаживайся рядом и поведай мне, что ты о нем знаешь.
– Но как я могу сидеть за одним столом с принцем крови?!
Я поморщился:
– Сидя, мисс. Здесь не Франция, и я не могу повелевать вам присесть, чтобы разделить со мной трапезу. Но я прошу вас, сударыня! Это вовсе не так сложно, как кажется. К тому же я горю нетерпением услышать старинную легенду, и, согласитесь, будет не слишком удобно, если я буду внимать вам сидя, а вы будете стоять надо мной, точно профессор над школяром.
Сравнение с профессором явно развеселило прелестную валлийку, и, прыснув в кулак, она не медля ни секунды, уселась на любезно придвинутый оторопевшим лакеем табурет.
– Никто уж не помнит тех времен, когда все это было, а только рассказывают так, – начала повествование Олуэн, облокачивая светловолосую голову на руку, должно быть, так же, как делала это в прежние годы ее нянюшка, рассказывая маленькой любимице предания глубокой старины. – В пору, такую давнюю, что и годы-то никто не считал, пришел на земли Уэльса из-за темного моря с острова, что за горизонтом, косматый великан Фамор, огромный, точно башня. Глазища – словно круглые оконца, что в церквах делают! Идет – недобрым глазом так и сверкает! Молот у Фамора страшенный! Дюжина силачей едва с места его сдвигала. А он-то сам с размаху как крутанет этим молотом над головой да как стукнет по крепостной стене, так она в мелкий камешек рассыпается! Никто не в силах был остановить Фамора. Шел он по Уэльсу из края в край, глазищами зыркал, аж дух перехватывало, да все вокруг крушил без разбору – что замок, что бедную хижину. Прямо спасу не было! Уж и рыцари его сразить пытались, и друиды заклинания читали – без толку! Весь Уэльс прошел и дошел до холма Рёкин. Может, знаете? Того самого, который великан Рёкин насыпал, когда нес лопату земли, чтобы бросить ее в Севен и затопить Шрусбери. Он тогда встретил сапожника с мешком стоптанных башмаков…
– Олуэн! – перебил я девушку. – Эту историю я уже слышал. Ты начала рассказывать о венце Гвендалайн.
– Ой! А почему же вы не едите? – отвлекаясь от прошлых бедствий далекого отечества, всполошилась валлийка. – Вы кушайте, а я обо всем поведаю – ничего не упущу. Так вот, взобрался Фамор на тот холм, космы с лица в косы заплел и давай цедить сквозь зубы, а они, извольте знать, у Фаморов вот такие, с ладонь величиной! – Девушка продемонстрировала собственную ладошку, желая проиллюстрировать ужасающие габариты монстра. Ладошка была маленькой и удивительно славной. Уж и не знаю, как там она управлялась с котлами и поварешками, но то, что при взгляде на эти ручки не хотелось думать ни о каких монстрах, это был непреложный факт! – И стал, значит, Фамор сквозь зубы цедить: “Подавайте мне сюда каждый день быка с тремя коровами, да десяток баранов, да полсотни гусей, да пиво хмельного по три бочки. К тому же двух девиц и десять фунтов золота. Тогда уж, так и быть, никого не трону! А ежели нет – все сокрушу! Скалы в землю вобью, города в пыль сотру да с кровью перемешаю!”
Эти апокалипсические картины, должно быть, с детских лет возбуждали сказительницу мрачным величием так, что, больше не обращая внимания на слушателей, она перешла на едва ли не песенный речитатив, делая пассы рукой в такт словам.
– Опечалились жители Уэльса, услыхав о такой дани. Горе им глаза застилало, слезы жгли, точно злые искры. Долго думали, долго рядили, как спасти страну от позора, как хулой не покрыть свое имя. Порешили идти к Курудану, брату деда отважного в брани Килуха, что на Олуэн женился, одолев великановы козни.
Курудан жил в далекой пещере. Над волнами кипучего моря. Бились волны, что день у порога, и словам его чайки внимали. Вот пришли короли к Курудану, со слезами пришли и мольбами: “Нет спасения нам от Фамора! Губит, злыдень, валлийскую землю!” Отвечал Курудан многомудрый, проведя целый день в размышлениях: “Не найти, короли, вам управы, не разить вам чудовище злое! Ни стрела не опасна Фамору, ни копье, ни мечи, ни секиры. Ничего лиходея не ранит, держит камешек он за зубами. Не простой этот камень – волшебный. Из далекой земли из Фаморской, что упрятана за горизонтом и неведома глазу людскому”. Закручинились в страхе валлийцы, короли закручинились вовсе. В пасть Фаморову кто же полезет, чтобы вытащить камень оттуда? Вот пошли они лугом зеленым, меж холмами, лежащим в ложбине, и увидели там скотопаса, что к воде гнал общинное стадо. Шел он лугом с улыбкой веселой, песни пел как ни в чем не бывало. А навстречу владыки Уэльса, все в слезах от речей Курудана. Поклонился пастух им смиренно: “Что тревожит лендлордов могучих?!” Те со стоном ему отвечают: “Нет спасения нам от Фамора!”
Я живо представил себе эту картинку: деревенский пастух в окружении отары овец с коровами по флангам. Перед ним десяток валлийских князьков, гордо именуемых местным населением королями. Растирая по бородатым лицам горькие слезы, увешенные блестящими побрякушками клановые вожди жалуются первому встречному на причины своей туги-печали. Умопомрачительное зрелище! А главное, абсолютно в традициях милого сердцу Альбиона!
Я едва скрыл улыбку, упрятав ее за очередным куском пирога. Что мудрить! Не всякий слушатель способен с должным почтением внимать эпическому сказу валлийских преданий. А потому, оставив себе удовольствие слушать певучий голос сказительницы, я привожу адаптированный вариант древней легенды.
Уж не знаю, отчего местной племенной старшине пришло в голову откровенничать с пастухом, но, вероятно, это был не обычный пастух. Во всяком случае, как выяснилось после слезного излияния их величеств, сей деревенский пастырь был женат на Гуараггед Аннон – озерной деве, от которой у него осталась дочь, такая же дивная красавица, как и мать, а уж умная, как целый институт стратегических исследований. И в этой деревне, и во всех лежащих в округе любые споры, любые неурядицы разрешает она. Не было еще вопроса, на который у юной красавицы Гвендалайн не нашлось быстрого и верного ответа. Короли, схватившись всем скопом за спасительную, как им казалось, соломинку, стали просить местного ковбоя познакомить их со своей дочерью. Тот им морочил голову целый день, пока не пришла пора гнать стадо. Но отказать толпе монархов все же не посмел. Гвендалайн, как водится, быстренько устроила званый ужин, накормила всех досыта, напоила допьяна, спела героических песен под арфу, так что каждый жутко вельможный сюзерен для себя решил железно: если девиц Фа-мору все же придется отдавать, эта пойдет последней. Однако, как выяснилось, дочь озерной девы вовсе не собиралась ублажать косматого Фамора, невзирая на все его тщательно скрытые достоинства. Взяв с разгоряченных хмелем королей обещание поступить так, как она укажет, Гвендалайн велела коронованным гостям собирать баронов готовиться к схватке, а ей в помощь прислать всех косорылых, хромоногих, горбунов и совсем уж уродцев, каких и свет-то не видывал, потому как смотреть боялся.
Все это было проделано со сказочной быстротой, потому как, надо отдать должное, пока шли тайные предуготовления, Фамор томился в ожидании, лишенный не только коров и овец, но также золота и женской ласки. Как он перенес подобное пренебрежение, граничащее с форменным издевательством, ума не приложу! Но как-то ночью к холму Рёкен, который, как мы помним, получился из камней и земли, высыпанных незадачливым великаном, желавшим затопить Шрусбери, появились глашатаи, объявившие, что поутру Фамору придется сразиться с самыми храбрыми воинами Уэльса, чтобы отстоять право на запрошенную дань. Уж и не знаю, насколько эта новость улучшила настроение косматого монстра, но вот то, что лязг, доносившийся до него из ближайшего леса до самого рассвета, уж точно настроили Фамора по-боевому – за это я готов был ручаться. В чащобу по темноте он решил не соваться. Волшебный камень волшебным камнем, а угодить в потемках в припрятанную яму-ловушку и быть забросанным валунами и бревнами невелика честь! Валлийцы и сами при случае холм могут соорудить не хуже великанского! Что ж, под ним живехоньким до конца дней сидеть? Дождался Фамор утра и чуть свет схватил грозный молот, чтобы объяснить этим непонятливым людишкам, что раз они так, то льготы и скидки кончились. Все в тройном размере и немедленно!
Каково же было удивление чудовища, когда навстречу ему из лесу вышли “храбрейшие витязи Уэльса”. Впереди, на гнедой козе, мчалась Гвендалайн, потрясая метлой. На голове ее живым навершием шлема восседал черный ворон, а доспехи заменяла рыбацкая сеть, служившая единственным одеянием премудрой девы. Пикантная, черт возьми, была картинка! Но Фамору было не до ее пикантности. За гнедой козой с победным кличем бежали семеро козлят, а за ними ступало войско, равного которому не видывал свет. Карлики, горбуны, слепцы, трясуны, кто в чем, кто без чего, с котелками на головах вместо шлемов, с перьями зеленого лука вместо плюмажей и пучками крапивы вместо мечей.
“О-хо-хо-хо! – расхохотался Фамор, роняя наземь молот и хватаясь за живот. – Вот это войско! Вот это напугали!”
Оно и правда, пугать Фамора – затея глупая, но пока суть да дело, пока косматый молотобоец, хохоча, катался по земле, камешек у него из пасти выпал. И как только это случилось, ворон, что сидел на голове юной Гвендалайн, расправил крылья и вмиг Фаморово сокровище отправил себе в утробу, точно зазевавшегося мышонка. Переполошился грозный лиходей – да только поздно! Вслед за нелепым воинством Гвендалайн выступило из лесной чащи объединенное войско королей Уэльса. Тут уж Фамору не до смеха стало, не до быков с сокровищами, потому как сила силой, молот молотом, а по такой крупной мишени валлийский лучник и через час после смерти не промахнется. Упал он на колени и начал вымаливать пощаду.
А к слову будет замечено, когда Фаморы не шастают по чужим землям и не крушат своими кувалдами ни в чем не повинные жилища, они весьма умелые ремесленники, к тому же нахватавшиеся где-то тайной магической премудрости. В общем, судили-рядили, сошлись на том, что заезжий мастер сработает невиданный доселе королевский венец, который придется впору лишь тому, кому отроду судьбой начертано править островом. Чего уж тут мелочиться, размениваться на один только Уэльс – ваять так ваять! И Фамор расстарался на славу!
Соскреб серебра с лунной дорожки, собрал в жменю лучи звезд, что горят на майском небе, подбил получившуюся корону мехом солнечных зайчиков и вручил невиданную вещицу оторопевшим вождям – нате, меряйте!
Стоит ли удивляться, что всем без исключения королям Уэльса венец оказался велик и лишь юной Гвендалайн он оказался впору, хотя и голова-то у нее была не больше, чем у других. Фамор же тем временем сковал волну с волной, да и ушел по зыбкому мосту на родину за горизонт, пообещав никогда более не возвращаться.
Дальше все было как в сказке. Дочь озерной девы правила долго и счастливо, вожди были милы и послушны, народ благоденствовал. А когда пришла пора ей возвращаться к матери, вечно живущей в одном из валлийских озер, – велела повелительница острова надежно припрятать венец, говоря, что тому, кто его достоин, он сам себя откроет, как придет срок. Вроде бы венец Гвендалайн пришелся впору королю Артуру, но, прямо сказать, у знакомого мне сына Утера Пендрагона ничего подобного не было. Впрочем, кто его знает!
– Вот так, – завершила свой вдохновенный монолог Олуэн, – смех, идя рядом с мудростью, не порочит ее. Он открывает мудрости двери!
– Замечательно! – искренне восхитился я, вытирая пальцы о плат. – Но вот интересно, при чем тут могли быть Тюдоры?
– Не знаю! – удивилась сказительница. – Кажется, ни при чем. Если хотите, могу спросить у дядюшки Филадельфа. Ему все-все ведомо!
Я не успел ей ответить.
– Трапезничаете? – В комнату, подобно штормовой волне, выбивающей двери каюты, размашистым шагом ворвался Рейли. – Сударыня! И вы, – он указал на вытянувшихся во фрунт лакеев, – я прошу вас удалиться! Представьте себе, мессир, эти чертовы бурдюки с монетами – члены палаты общин – не желают утверждать ассигнования на постройку новых кораблей. Испанцы готовят флот, чтобы напасть на нас, а эти раздувшиеся толстосумы твердят мне о займах и льготах! Нет, я либо украшу их головами Лондонский мост, либо окончательно сойду с ума! Представляете, монсеньор, мне уже призраки начали чудиться!
– Это ничего! – попытался утешить я разъяренного демократическими перегибами лорда-протектора. – Я уже встречал здесь привидение Анны Болейн. Рейнар тоже…
– Да нет же! – резко отмахнулся Уолтер. – Только что я направлялся к вам и нос к носу столкнулся во дворе с человеком, которого в первый момент принял за того бенедиктинца. Помните, того, что крутился около вас в Реймсе?
– Брат Адриен? – Мои брови удивленно поползли вверх.
– Ну да! – Рейли жестко хлопнул ладонью по столу, заставляя несъеденные взбитые сливки покрыться винным потом. – Копыто дьявола! Это точно был он! – С этими словами разъяренный правитель королевства выскочил прочь из комнаты, оставляя меня в полнейшем недоумении.
Глава 12
Мужчины питают искреннее уважение ко всему, что наводит скуку.
Мэрилин Монро
Я удивленно воззрился на дверь, за которой только что скрылся подвижный, точно шарик под рукой крупье, Рейли.
– «Я че-то не уразумел». – Лис, терпеливо хранивший молчание во время рассказа о проделках Гвендалайн, поспешил напомнить о себе, точно о нем можно было забыть. – `А этот-то иезуит здесь откуда?»
– «Вероятно, из Франции. Откуда же ему еще взяться?!»
– «Это и ежу понятно! Но шо он тут делает?»
Вопрос был бы почти наивным, когда б не маленькая деталь. Лучше уж играть в стоматолога с Фамором, пытаясь выковырять у него из пасти волшебный камень, чем иезуиту объявляться в эти годы посреди Лондона. Жизнь католического священника в Британии, начиная с женитьбы Генриха VIII на Анне Болейн, была тяжела и безрадостна. Жизнь же иезуитов и вовсе являлась лишь очень краткой прелюдией к смерти.
Объявившись в Англии в годы недолгого правления Марии Кровавой, эти стойкие клобуконосцы воинства Иисусова пытались было ухватить взбесившегося быка за заднюю ногу, но тщетно. Лишь сомкнулись глаза единственной на острове ревностной католички, как во всем королевстве, от Корнуэлла до Нортумберленда, в пыточные казематы стали один за другим попадать все те, кто сверял деяния с одной лишь вящей славой Господней. Не желающий мириться с потерей островного королевства Ватикан раз за разом посылал духовных воителей своего передового отряда в земли туманного Альбиона. Смельчаков ловили и пытали самым жутким образом, силясь выведать имена тех, кто помогал заморским шпионам. Обычно несчастные умирали, не проронив ни слова, или же в лучшем духе христианства первых дней силились обратить в истинную веру бездушных палачей.
И вот здесь, сейчас, не просто в Лондоне, а в Тауэре, в двух шагах от, пожалуй, самой мрачной темницы Британии, появляется наш старый знакомец и уже – из песни слова не выкинешь – боевой товарищ.
– `Может, это то самое могучее подкрепление, которое обещал Дюнуар? ` – стараясь найти сколь-нибудь внятное объяснение происходящему, предположил Лис. – `Или у Рейли таки крыша от государственных забот съехала и он, дай бог, обознался? `
Я активизировал связь, вызывая Ваганта. Похоже, мое вторжение в мозг резидента было несвоевременно. Пан Ми-хал, судя по отражению в венецианских зеркалах, в этот самый момент был зван к моей несостоявшейся теще, впрочем, быть может, еще не знающей о вопиющем факте нашего с Генрихом раздвоения.
Екатерина Медичи, как обычно, затянутая в черное платье со стоячим кружевным воротником, сидела за вызолоченным рабочим столом, погруженная в чтение очередных бумаг, требующих ее безотлагательного решения.
– Так вы говорите, мой дорогой пан Михал, что мой сын Франциск решительно отказывается возвращаться в Париж, чтобы принять корону предков?
– Это действительно так, ваше величество, – склоняясь в грациозном поклоне на французский манер, поспешил ответить представитель короля Речи Посполитой при дворе Капетингов.
– Досадно! – Екатерина достала из инкрустированного серебром стакана гусиное перо и медленно, непривычно медленно оценив его остроту, опустила в чернильницу. Смерть любимца, ее прелестного Анрио, короля Генриха III, изрядно подкосила эту сильную волевую женщину.
Я не видел ее, пожалуй, месяц с небольшим, но за этот краткий срок она постарела лет на десять. Горе не мешало ей оставаться властной королевой, но, лишенная последней опоры, сраженная отказом короля польского сменить краковский замок на Париж, она все больше становилась просто несчастной матерью, забытой собственными детьми.
– Отчего же Франсуа решил ответить отказом? – как всегда, мягко и почти ласково проговорила Екатерина Медичи.
– Прошу простить меня, мадам, – вкрадчиво начал Ми-хал Черновский, – но, если будет мне позволено повторить собственные слова его величества, то на былой неделе, на сборе Всевеликого сейма, круль Францишек изволил сказать так: “Во Франции чересчур много господ, которые мнят себя королями, и нет ни резона, ни почета быть одним из них”. А вслед за тем добавил, что предпочитает цветение черемухи на берегах Вислы зловонию парижских лилий.
– Imnobile cretino! [25] – пробормотала Екатерина себе под нос, но, пожалуй, чересчур громко, то ли от того, что не слишком стеснялась статного шляхтича, то ли, наоборот, надеясь, что материнское благословение в конце концов дойдет до ушей бывшего герцога Алансонского. Впрочем, она могла рассчитывать, что итальянская речь недоступна пониманию вельможного чужеземца. – Стало быть, ему не нравится парижская вонь! – Лицо пожилой флорентинки вновь стало, как обычно, благодушным, точь-в-точь как у любезной горожанки с берегов Арно, идущей на рынок за покупками. – Зачем же тогда мой славный Франсуа прихватил ее кусочек с собой? Знаете ли, пан Михал, ко мне приходил убитый горем муж мадам де Сов. Он утверждает, что его жена бежала из Франции и ныне разделяет ложе с моим сыном. Он просит дать ему удовлетворение!
– Нет, ну каков наглец! – сочувственно покачал головой пан Михал. – Беспокоить вас, мадам, из-за таких пустяков!
– М-да, вы правы! – кивнула королева-мать, рассеянно беря со стола какой-то рескрипт.
– Надеюсь, его удовлетворение не обошлось вам слишком дорого, ваше величество?
– Нет, – вновь отвлекаясь от чтения, заверила моего друга реальная правительница Франции. Хотя не берусь утверждать, что в эти дни в Галльском королевстве был кто-нибудь, способный с полным основанием претендовать на этот громкий титул. – Нет. Я послала его комендантом в Каркассон. Впрочем, – она улыбнулась одними губами, продолжая сверлить Мишеля холодным немигающим взглядом, – быть может, вернее было бы прислать этого мерзкого рогоносца за сатисфакцией к вам. Поговаривают, что именно вы помогли смазливой потаскушке сбежать в объятья моего сына.
– Прошу прощения, ваше величество, но не мне напоминать вам, что все женщины ведут свой род от Евы, которая, как учит нас Священное Писание, не отличалась скромностью и благочестием. Что же касается слухов, то вот турки, с которыми мы уже который год воюем, в то время когда вы поддерживаете с ними союз, утверждают, что нет бога кроме Аллаха и Магомет пророк его. Но мы же с вами в это не верим!
– Пан Михал! – стирая улыбку с лица, проговорила Екатерина Медичи. – Это вы помогли Франсуазе де Сов покинуть Францию и без помех достичь Кракова.
– Ну что вы, мадам! Я всего лишь исполнил волю своего государя и довел до сведения этой, несомненно, очаровательной дамы, что, несмотря на обилие на моей прекрасной родине замечательно красивых паненок, страсть, которую испытывал к ней, с вашего благословения, герцог Алансонский, не угасла в короле Францишике!
– И все-таки стоило отправить господина де Сов искать сатисфакции у вас. Это одним махом могло решить целый ряд вопросов. Вы бы закололи мужлана, посмевшего заикнуться о неправедности законов куртуазной любви, – в этом я не сомневаюсь! Родственники покойного потребовали бы вашей высылки, что бы я и сделала с немалым удовольствием.
– Матка Боска Ченстховска! – всплеснул руками импульсивный шляхтич. – Как я огорчен! Когда б вы знали, как я огорчен! Я лью слезы, и так бывает всякий раз, когда я не в силах доставить вам радость!
– Наглый враль! – голосом почти ласковым оборвала излияния коронного шляхтича утомленная жизнью королева. – Все кругом врали, льстецы и враги.
– Но, мадам…
– Хотите знать, месье, отчего я не прислала к вам взбесившегося муженька и не отослала вас нюхать черемуху на берега Вислы?
– Теряюсь в догадках, мадам! – Пан Михал состроил удивленную гримасу.
– У вас ведь, помнится, прекрасные отношения с моим зятем Генрихом? – произнесла королева, скорее утверждая, чем спрашивая.
– Вряд ли они лучше, чем у вас, ваше величество, – поспешил уйти в сторону от вопроса пан Михал.
– Я была бы вам весьма благодарна, месье, если бы вы отправились к нему и убедили, что я всегда питала к Генриху материнские чувства и только вместе с ним мы можем противостоять козням испанцев.
– `Ничего так себе семейная сценка – борьба зятьев! ` – прокомментировал Мишель Дюнуар. – `Кстати, Вальдар, чем обязан столь неурочному вызову? `
– `Сегодня в Тауэре Рейли столкнулся с братом Адриеном `, – начал я.
– `Он там?! ` – перебил меня Дюнуар.
– `Это мы с Лисом у тебя хотели спросить. Думали, это обещанная подмога `.
– `Ну что ты! Я не стал бы требовать у иезуита отправиться в Англию! Я лишь дал знать Мано, что герцог де Бомон и шевалье д'Орбиньяк попали в плен к англичанам. Видимо, с братом Адриеном это уже его затея `.
– Ваше величество! – Посланник Речи Посполитой вновь склонился в грациозном поклоне. – Я сделаю все, что в моих силах!
– Вот и хорошо. – Черная вдова чуть кивнула. – Вы сильный и ловкий человек, месье Черновский, и я верю, что вам удастся столь непростая миссия. И пусть вас укрепляет в этом намерении сознание того, что господин де Сов настолько лишен галантности, что желает все же смыть оскорбление кровью. Причем совершенно не важно чьей. Однако же он не поднимет руку на короля. Даже на короля Речи Посполитой. Но вы, лично вы, месье Черновский, в опасности. Конечно, этот господин не такой прекрасный фехтовальщик, как вы, и наверняка не столь меток в стрельбе, но, увы, пуля наемного убийцы порой находит и записных смельчаков.
Пан Михал молча поклонился, давая понять королеве, что ее намек вполне прозрачен.
– Прошу вас, месье, отправляйтесь сегодня же! Скажем, затем, чтобы привезти Генриху поздравления короля Францишка. А там уж, я полагаю, вы найдете нужные слова.
– `М-да… Я тоже так полагаю. Это Паучиха еще не знает, что вас двое и что твоего “брата-близнеца” я видел всего пару раз в жизни! Первый раз за неделю до Варфоломеевской ночи, когда тот въезжал в Париж. А во второй – в день свадьбы с Маргаритой Валуа, поднося подарки сейма молодоженам. Ну да ничего! С этим как-нибудь справимся! Я бы хотел знать, что может означать появление вашего смиренного пастыря в британском вертепе злокозненной ереси? Понятное дело, де Батц и не подозревает, кто этот бенедиктинец на самом деле. Ему согласие хитроумного приятеля плыть за море спасать друзей-соратников кажется само собой разумеющимся. Но вот тут-то и кроется подвох! Иезуит, а брат Адриен, без сомнения, иезуит немалого ранга, не может покинуть страну без приказа на то генерала ордена. Тогда выходит, что эта поездка всего лишь ход Воинства Иисуса. А это означает, что они затеяли какую-то свою игру. Конечная цель ясна – вернуть Британию под руку Ватикана. Но как далеко они готовы пойти ради достижения этой цели? Вальдар, этот вопрос нельзя оставлять без внимания! `
– `Понятно! ` – усмехнулся я. – `Это наше очередное задание! `
– `Полагаю, это лишь часть того, что вам предстоит `, – обнадежил Мишель Дюнуар. – `В утешение могу сказать только одно: если брат Адриен в Лондоне, то, вероятно, там же и Маноэль де Батц. А если это так – ищите его в трактире “Дупло сороки”, что близ Чаринг-кросс `.
– И вот еще что, месье Черновский! Помнится, в отряде вашего друга и моего зятя Генриха Бурбона был молодой англичанин – офицер армии принца Оранского. Я бы была вам благодарна за любую информацию об этом человеке.