Страница:
Обманом и провокациями гестаповцы не достигли цели. Тогда они решили выжидать и следить, рассчитывая, что моя жена невольно наведет их на след Франтишека Рыша или что тот сам придет к ней. Поэтому ее оставили на свободе.
Как раз в эти критические дни нашему квартиранту, арестованному Райту, удалось передать записку из тюрьмы, в которой он сообщал Ирене, что гестапо все известно и что ей следует немедленно скрыться. Родственница Райта Божена Штепанова отвезла записку своей сестре Марии - учительнице в Квасицах, та передала ее сестре Людмиле Райтовой, которая жила в нашем доме. Пани Райтова пошла к врачу Дубовскому, а он поручил ей сразу же уведомить об этом мою жену. Так благодаря действиям членов кромержижской подпольной организации моя жена и дети были своевременно предупреждены.
Жена решила немедленно скрыться. Из дому уходили поодиночке - Зоя с нотами, Мирек со скрипкой, а жена с продуктовой сумкой. Сначала дети, а вслед за ними мать пришли на железнодорожный полустанок и оттуда уехали к брату Ирены в Незамыслицы. Там они переночевали, а на другой день отправились на мою родину, в Грознатин на Чешско-Моравской возвышенности.
Первое убежище им предоставила моя мать и семья Франтишека Неедлы. Примерно через неделю жена оставила семью Неедлы; она сказала, что уезжает к знакомым, как было условлено. За деревней она изменила направление, прошла околицами и остановилась у моей сестры Марии, проживавшей на другом конце деревни. И это было очень кстати...
Дней через десять в Грознатин прибыло отделение гестаповцев разыскивать Ирену Свободову и ее двух детей. Немецкие полицейские оцепили деревню. Обыск начали с семьи Неедлы.
- Wo ist Fran Svobodova?{6}
- He знаем, была здесь, но уехала. Сказала, что поедет в Прагу...
Тут же последовал допрос. Отделили всех взрослых и разобщили их по одному. Хозяина увели в хлев и там, прежде чем задать первый вопрос, жестоко избили.
- Когда к вам приехала фрау Свободова? - спросили гитлеровцы брата, когда им показалось, что он уже достаточно подготовлен для допроса.
- Примерно с неделю.
- А когда уехала?
- Дня два-три назад.
- С детьми?
- Да, обоих ребят взяла с собой.
- А куда уехала, этого она не говорила?
- Говорила: в Прагу к каким-то знакомым.
- Фамилия этих знакомых? Известна она вам?
- Не знаю, она не сказала, к кому едет. У нее в Праге много знакомых.
Ничего не добившись, гестаповцы прекратили допрос. Посовещались. Показания допрошенных полностью совпадали. Наши родственники заранее условились, что и как они будут отвечать. В приходе гестаповцев никто не сомневался: где еще, как не у моих родственников, они могли искать беглянку.
Кроме Франтишека, никто из семьи Неедлы не знал, что жена пошла не на станцию, а к моей сестре. Поэтому все сошло гладко.
Когда гестаповцы ворвались в дом Неедлы и учинили там допрос, сестра Мария и ее муж об этом еще ничего не знали. Зоя как раз собиралась сходить к бабушке, жившей у Неедлы. Но случай помог избежать беды. Выйдя из дому, она встретила крестьянина-бедняка Франтишека Кудрна, моего друга детства, который видел гестаповцев у дома Неедлы. Он незаметно шепнул Зое об этом.
Жена с дочерью тут же спряталась на сеновале. Они просидели там до вечера, не зная, что односельчанам удалось провести гестаповцев и хитро выпроводить их из деревни. Ограниченность гитлеровских прихвостней облегчила положение.
Закончив допрос у Неедлы, они выслали патруль на станцию выяснить, действительно ли уехала моя жена. Начальник станции проявил большую находчивость.
- Вы случайно не припомните, - строго спросили его по-чешски, - не уезжала ли отсюда дня два назад пани Свободова с детьми?
- Пани Свободова... Па-ни Сво-бо-до-ва, - протянул начальник станции, задумчиво прищурив глаза, что выглядело убедительно. - Ну, конечно, видел, точно видел. Она была с дочуркой и сынишкой.
- А вы не ошибаетесь?
- Ошибка, извините, исключена. Я пани Свободову знаю очень хорошо, она с детьми часто сюда приезжала.
- До какой станции она купила билет?
- Этого, извините, не знаю, не помню.
- Надо полагать, не в Прагу?
Начальник на минуту задумался: "Значит, они ее преследуют. Неужели кто-нибудь проговорился? Предал?" И тут ему в голову пришла счастливая мысль:
- В Прагу билет она не покупала. Определенно не покупала. Я помнил бы это - от нас туда редко ездят.
Гестаповцы тут же заключили: определенно уехала в Прагу, но схитрила, билет купила в другое место, чтобы сбить нас с толку. Но гестапо не проведешь! В Праге ее и схватим!
Они были настолько восхищены своими умозаключениями, что даже не поинтересовались, не живут ли в Грознатине еще какие-нибудь мои родственники.
26 ноября 1941 года в Незамыслицах вместе с родственниками был схвачен Мирек. В этот день гитлеровцы схватили всех членов подпольных организаций Кромержижа и Остравы, которые были связаны с парашютистами надпоручика Немеца. В Незамыслицах в тюрьму был посажен и Касик, который в камере выдавал себя за патриота, чтобы выведать у заключенных больше подробностей. Этот предатель полностью перешел на службу гестапо, стал сотрудником немецкой полиции. Позднее его отправили на фронт. Путь предателя окончился в Италии.
Арестованных перевезли в Остраву, там их подвергли нечеловеческим пыткам. Гитлеровцы добивались сведений, где скрываются Рыш, моя жена и дочь.
Людмила Райтова, которая после войны вернулась из концентрационного лагеря Равенсбрюк, видела, как гестаповцы допрашивали моего сына Мирена. Они выбили ему зубы, угрожали прикончить, и в то же время обещали выпустить, если он скажет, где мать и сестра, но Мирек был тверд. После войны я получил письмо от рабочего Ярослава Бомского из Радваниц, в котором он написал мне о Миреке (они вместе находились в заключении).
"...Боже, Мирек мой, - писал Ярослав Бомский, - как только не издевались над тобой гестаповские псы! Их не остановила твоя молодость. Бедняжка, ты был весь в синяках, с заплывшими от побоев глазами, с окровавленным ртом, когда тебя бросили без сознания в камеру. Однако первыми твоими словами, после того как ты пришел в себя, были: "Я им ничего не сказал". Он не плакал, лишь шутя говорил: "Видишь, Ярослав, еще недавно я хотел посмотреть, как выглядит каменный мешок, а теперь уже знаю. Я пролежал там с вывернутыми назад руками день и две ночи". Семнадцатилетний юноша, он вел себя мужественнее многих старших. Никогда не сожалел о выбранном пути, который стоил ему таких страданий. Когда в камере говорили, что кто-то не выдержал, я всегда напоминал им о Миреке".
Последние слова Мирека записаны в дневнике кромержижского торговца Богумила Бразды, который состоял в подпольной организации. Он тоже был казнен. Вот эти слова: "Когда очень хочется пить, то кажется, что можешь выпить море. Таково желание. Но выпьешь два стакана, и, оказывается, этого достаточно. Такова действительность".
Вместе с теми, кого фашисты не убили на месте, Мирек был направлен в концентрационный лагерь Маутхаузен с пометкой "возврат нежелателен". 7 марта 1942 года эсэсовский врач вызвал Мирека и сказал, что у него туберкулез и его надо лечить. Эсэсовец сделал ему укол, и мой сын тут же скончался. Эти последние данные сообщил мне после войны профессор И. Чабарт, который в Маутхаузене спал рядом с Миреком и был свидетелем того, как 7 марта 1942 года в 5 часов утра сына вызвали на медпункт, откуда он не вернулся.
В Новом Телечкове у Котачека и Кратохвила моя жена и дочь скрывались в подготовленном под полом укрытии. Днем, естественно, они не показывались, лишь иногда ночью родственники выводили их на короткую прогулку. Такая предосторожность была необходима по ряду причин. Гестапо усиленно разыскивало Ирену и Зою. В общественных местах висели их фотографии. За выдачу Ирены и Зои была обещана высокая награда, а за укрытие - смерть. В ближайших к моей родине селах гестапо арестовало многих моих родственников. Арестованных держали как заложников. Кроме того, по несчастному стечению обстоятельств, в этом районе гестапо разыскивало парашютиста Кубиша, одного из тех, что совершили покушение на Гейдриха{7}. Его родственники проживали тоже где-то здесь.
Однажды облава немецких полицейских и солдат закончилась примерно в 200 метрах от дома Котачека, где скрывались моя жена и дочь. В другой раз в дом к Котачекам пришли немецкие инспектора, как раз когда там зарезали поросенка.
Моей семье не раз помогал мой родственник Ян Долежал, крестьянин из Горных Гержманиц. Он снабжал дочь и жену продуктами, ночью ходил с ними на прогулку и на всякий случай выкопал для них укрытие в лесу.
Мирек не возвращался и не давал о себе знать. Ирена послала Яна Долежала в Кромержиж к моему шурину узнать, что случилось с сыном и какова там обстановка.
Близилась весна 1942 года. По времени было утро, но еще не светало. Около одного из кромержижских домов остановился молодой человек, осторожно осмотрелся и быстро нажал кнопку звонка под табличкой с фамилией Страк. В этом доме жила сестра моей жены со своим супругом.
- Ну вот и дождались... - проговорил свояк своей жене, оделся и пошел открывать.
Ждали гестаповцев, которые регулярно наведывались к ним, полагая, что сюда явится Ирена. При одном из таких посещений они уверяли, что их интересует не пани Свободова, а парашютист. Обещали озолотить семью Страка, если она наведет их на след парашютиста. Свояк делал вид, будто верит им.
- Господа, я верю вам, - сказал он, - верю, что с моей свояченицей ничего не случится. Я убежден, если она появится и я передам ей ваши слова, она вместе со мной придет к вам.
...Страк рассчитывал встретить у дверей, как всегда, гестаповца Видермерта с собакой. Но увидел стройного молодого человека в темном костюме.
- Что вам угодно?
- Вы пан Страк?
Свояк кивнул.
- Дядюшка, я Ян Долежал. Я от тети Свободовой, должен поговорить с вами...
Свояк беспомощно молчал. Что это? Новая ловушка? Он предложил войти. В квартире гость сообщил о моей жене такие подробности, что ему поверили. Долежал сказал, что Ирена скрывается в безопасном месте, и спросил, где Мирек. Не сразу они собрались с духом, чтобы ответить на этот вопрос.
Долежала попросили осторожно рассказать Ирене, что Мирека арестовали гестаповцы и отправили в концентрационный лагерь Маутхаузен.
Мои родственники могли бы рассказать еще многое, но времени не было: осторожность заставила их расстаться. И это было сделано как раз вовремя.
Через несколько минут в квартире снова раздался звонок.
- Пан Видермерт...
- У вас был гость? Не рано ли?
Страк напряженно думал, что ему сказать. Видели гестаповцы Долежала или просто забрасывают удочку?
Гестаповцы подозрительно посмотрели на пепельницу на столе.
- Если вы судите по пеплу, то ошибаетесь. Сейчас я и по ночам курю. Вас жду...
- Ну, а гость здесь все-таки был или нет? - Гестаповец впился глазами в лицо хозяина.
- Гость? Да, гость был.
Страку не хотелось переходить к подробностям, он стремился затянуть разговор, выдумать что-нибудь безобидное и правдоподобное.
- Кто? - допытывались у Страка.
- Придется признаться... - начал он.
Лица гестаповцев, казалось, вот-вот лопнут от напряжения.
- Моя четырнадцатилетняя дочь, вы ее знаете, страдает малокровием, продуктов по карточкам не хватает. И мой брат иногда приносит нам молоко...
Гестаповцы даже побледнели от разочарования. Жена хозяина, сделав вид, что она озабочена беспорядком в квартире, вышла.
- Говори фамилию брата и где он живет! - строго потребовали гитлеровцы.
- Крестьянин Страк из Шелешовиц.
Сейчас шурину нужно было выиграть время: его жена ушла к соседям, и они обязательно помогут. Он привлек внимание гестаповцев к своей библиотеке. Те начали рыться в ней, задавать вопросы, а время шло. Но вот возвратилась жена и незаметно кивнула ему: "Все в порядке".
Гестаповцы ушли как обычно с многозначительным Bis auf baldiges Wiedersehen{8}.
Свояк упал на диван и закрыл глаза. Жена успокаивала его.
Их сосед Франтишек тут же вскочил на велосипед и помчался в Шелешовице. Вскоре он был уже далеко.
Гестаповцы действительно ездили в Шелешовице. Крестьянин Страк после некоторого колебания признался, что был в Кромержиже.
- Что вы там делали?
- Я знаю, что этого нельзя делать, но мне нужно было отвезти племяннице немного молока...
- Как вы были одеты?
- Что на мне было? Темный костюм.
Удовлетворенные такими ответами, гестаповцы ушли.
Ян Долежал вернулся из Кромержижа и рассказал Ирене о положении подпольной группы и судьбе нашего сына. Сказал также и о том, как удачно он избежал опасности. Его участь решили всего какие-нибудь две-три минуты. Моя жена его как-то предупреждала: "Ян, будь осторожен, не дай бог, схватят тебя". В ответ он поклялся, что в случае ареста не проронит ни одного слова, даже если у него из кожи будут вырезать ремни.
Яна Долежала вскоре посетил один дальний родственник и категорически потребовал сказать, где находятся "женщины Свободовы". Ему это требовалось якобы для передачи им паспортов на чужие имена. Если же Ян Долежал не скажет, где эти две женщины, то он выдаст его гестапо.
Этот наивный человек думал, что если он выдаст Ирену и Зою, гестаповцы освободят его жену, взятую в качестве заложницы, которую отправили в концентрационный лагерь (это была моя племянница).
Долежал не предполагал, что имеет дело с человеком, способным докатиться до предательства и стать доносчиком, и по-дружески, как родственник родственника, поставил его на место.
Вскоре "гость" привел в исполнение свою угрозу. Яна Долежала арестовали. Гестаповцы устроили ему очную ставку с предателем, который слово в слово повторил все сказанное при их разговоре. После очной ставки Яна Долежала пытали. Его подвесили за ноги, выбили зубы, искололи все тело, однако Ян не проронил ни слова. Он умер в Маутхаузене.
Подлый доносчик не понимал того, что если бы Ян Долежал не выдержал страшных мук и проговорился, гестаповцы уничтожили бы по меньшей мере десять семей в Грознатине, Телечкове, Горных Гержманицах и Джбаницах у Моравского Крумлова, которые помогали скрываться моей семье. Доносчик рассчитывал, что своим предательством он вызволит жену из концентрационного лагеря, но он жестоко ошибся. Десятки таких бесхарактерных людишек попадали в списки подлежащих уничтожению. Но даже смерть этих гнусных предателей не может искупить их вины, приведшей к гибели замечательных патриотов, каким был и незабвенный герой Ян Долежал.
А вот другой пример мужества наших людей. Однажды батрак Станислав, который работал у крестьянина Дворжака в Телечкове, ехал в поле. Дорогой он вспомнил, что забыл спички, и пошел за ними к Котачекам, но их не оказалось дома. Тогда Станислав пробрался во двор - собака знала его и не залаяла - и вскочил через открытое окно в горницу. Моя жена и дочь не успели спрятаться, так неожиданно появился этот неизвестный им мужчина. Они отвернулись, чтобы он не увидел их лиц, но было поздно. Батрак Станислав узнал их по фотографиям, расклеенным гестаповцами.
- Ведь вы Свободовы, не правда ли? - спросил он, сам крайне удивленный неожиданной встречей.
Жена ответила ему вопросом:
- А вы честный человек?
Он без колебания подтвердил это.
- Тогда дайте мне руку и обещайте молчать о том, что видели нас.
Станислав крепко пожал руку Ирене и торжественно сказал:
- Как чехословацкий солдат запаса, я знаю свой долг и честью клянусь, что никому не скажу о вас. А если вам потребуется укрыться в другом месте, то скажите мне, и я об этом позабочусь.
И действительно, Станислав не выдал мою семью. Он сделал даже больше. Как-то в Рудикове после окончания мессы среди прихожан распространился слух, что недавно ночью на лугу недалеко от Ославички приземлился иностранный самолет, взял жену и дочь подполковника Свободы и улетел. Слух дошел до немецких властей. Гестаповцы охотно ему поверили и даже приехали посмотреть на место посадки самолета. Гитлеровский наместник в протекторате Франк после боя у Соколова отдал строгий приказ о розыске семьи Свободы. А поскольку розыск по-прежнему оставался безуспешным, гестаповцы, сославшись на случай с самолетом, решили прекратить поиски моей жены и дочери и тем самым уйти от гнева Франка. С того времени жена и дочь могли жить несколько спокойнее, если можно говорить о покое для изгнанников, скрывавшихся три с половиной года в подземелье. Чтобы еще больше дезориентировать гестаповцев, Ирена послала своим знакомым в Кромержиже письмо якобы из Австрии.
Весной 1944 года родственники позаботились о переезде жены и дочери в Джбаницы у Моравского Крумлова. Зоя выехала туда поездом по чужому паспорту, а жену на небольшом грузовике перевезла Фанушка Черная. Во дворе ее дома было уже подготовлено убежище, где Ирена и Зоя прожили до конца войны. Конечно, и здесь было небезопасно. Однажды немецкая уголовная полиция задержала Фанушку Черную за какой-то хозяйственный проступок (она добывала продовольствие для Зои и Ирены), и та была вынуждена дать взятку нацистским чиновникам. После этого гестаповцы каждую неделю приходили к Черным за взятками и устраивали у них пирушки. Нетрудно представить себе состояние жены и дочери, когда они, сидя под полом, слушали, как развлекаются пьяные гестаповцы...
Всего этого я не знал до конца войны. В Польше я довольно часто получал сведения о семье через связных, пробиравшихся в оккупированную Чехословакию. В первые месяцы своего пребывания в Советском Союзе я тоже регулярно получал сообщения о том, что с семьей все в порядке. В 1940 году советские органы советовали мне переправить семью в Словакию, откуда обещали организовать ее переход в СССР. Но мне не хотелось подвергать Ирену и Зою опасности, связанной с переходом границы.
В марте 1942 года у меня в руках оказалась вырезка из газеты, издаваемой в протекторате. В ней приводился список казненных, среди которых значилась Ирена Свободова. Наш посланник в СССР Зденек Фирлингер проверил это сообщение - речь шла не о моей жене.
О трагической смерти сына Мирослава я узнал во время тяжелых боев на Дукле. Об этом написал мне мой земляк Ванек из Рудикова, проживавший тогда в Словакии. Его письмо участники Словацкого народного восстания переслали в штаб 1-го Чехословацкого корпуса в СССР. О жене и дочери добрые вести передал мне советский писатель Вершинин, когда я уже был членом правительства, созданного в Кошице. Советские разведчики-партизаны 2-го Украинского фронта установили, что Ирена и Зоя находятся под охраной чехословацких партизан где-то на юго-западе Моравии. Разведчики порекомендовали мне написать письмо, которое они брались доставить жене и дочери. И действительно, такое письмо, хотя это кажется невероятным, было переправлено через линию фронта. Ирена и Зоя получили его еще до окончания войны.
После шестилетней разлуки моя первая счастливая встреча с семьей произошла 9 мая 1945 года. Было это в Подивине (Моравия), где тогда размещался штаб нашего корпуса.
* * *
Эту историю об одной из групп движения Сопротивления я коротко рассказал здесь для того, чтобы показать, в каких тяжелых условиях приходилось бороться нашим патриотам в оккупированной Чехословакии. Им угрожали не только откровенные враги - гестаповцы, но и разные подлые элементы в собственных рядах - изменники и тайные агенты гестапо. Я описал эту историю также и для того, чтобы показать, сколько было истинных патриотов, людей смелых и мужественных, даже в одной небольшой группе участников подпольной борьбы.
Около 160 человек арестовали тогда гитлеровцы в Остраве, Кромержиже, Брно и Вельке-Мезиржичи в связи с делом парашютистов надпоручика Немеца. Более 80 мужчин и женщин было казнено по приговорам полевого суда или замучено в концентрационных лагерях. Почти все мои родственники сидели в тюрьме в качестве заложников, и многие из них не дожили до конца войны. Некоторые семьи были уничтожены полностью. Лишь несколько человек, пережив нечеловеческие мучения, возвратились домой. Таких кровавых жертв могло бы и не быть, если бы парашютисты и люди, которым они доверились, проявили большую осторожность и строго соблюдали правила конспирации. И, разумеется, если бы не предатели.
Парашютиста Франтишека Рыша гестаповцам уда-. лось схватить только зимой 1942 года. Он яростно оборонялся, отстреливался, но врагов было много, и они захватили его. Несмотря на зверские пытки, он держался мужественно. Франтишек Рыш и его жена погибли, но ничего не сказали своим мучителям. Позже гестапо уничтожило и его брата Рудольфа. Последний являлся главным виновником провала подпольной организации; он не только рассказал все, что знал, но добровольно помог гестаповцам выследить и арестовать парашютистов, а также предал их помощников.
Удел предателей - всеобщее презрение. Героев же подпольной борьбы с оккупантами наш народ не забудет никогда!
Батальон
1. В путь
Гитлеровские полчища приближались к столице Советского Союза. Город сосредоточенно готовился к упорной обороне. Заботясь о безопасности иностранцев, Советское правительство в середине октября 1941 года эвакуировало из Москвы дипломатический корпус. Я отъезжал вместе с нашими Зденеком Фирлингером, членами дипломатического представительства и военной миссии - в ночь на 16 октября. Какие только чувства не одолевали меня в ту памятную ночь! Вспоминалось недавнее столкновение с лондонским министром национальной обороны Ингром по вопросу о сохранении костяка командного состава для нашей будущей воинской части. Вспоминалась Москва в первые дни войны. Но главным образом тревожила мысль: что же дальше?
Стоя у окна вагона, я глядел на оживленно снующих по перрону людей, на то, как прощались отъезжающие на фронт солдаты с матерями, женами, детьми и любимыми девушками. Слезы, клятвы, наставления, продолжительные и крепкие пожатия рук, объятия родных и друзей, которых война разлучала надолго, а может быть, и навсегда.
Война...
Вспоминается один момент. Это было летом, через несколько дней после нападения Германии на Советский Союз. Жил я тогда в московской гостинице "Метрополь". Собственно, ничего особенного в тот день не произошло. Просто я был очень утомлен многочасовой дискуссией с офицерами и унтер-офицерами, которых мы пригласили для формирования нашей первой воинской части.
В конечном счете все закончилось благополучно. В тот же день мы отправили на родину несколько групп парашютистов.
Стояла жара. Я подошел к распахнутому окну и с наслаждением вдохнул прогретый солнцем воздух Москвы. Москвы военной. Москвы, от которой так далеко до Праги. "Но придет время, - думал я, - и мы вернемся домой". Я на мгновение закрыл глаза и тут же представил себе, какие трудности нас ожидают. Я увидел длинные фронтовые дороги, по которым нам предстоит с боями пройти тысячи километров, чтобы пробиться к поверженной и измученной родине. Из кого будут состоять наши воинские части? Каков будет их личный состав? От этого зависит все. Это будет честная и беззаветная помощь нашей маленькой и в то же время великой стране.
Как хотелось полюбоваться сейчас из открытого окна улицами летней Праги и вдохнуть ее свежий теплый воздух! Дождемся ли мы этой минуты? Впрочем, если не мы, то другие обязательно дождутся.
* * *
Вновь возвращаюсь к действительности. В тамбуре вагона наш посланник Зденек Фирлингер беседует с профессором Неедлы, с которым мы познакомились в Советском Союзе, в поезде Москва - Куйбышев. Познакомились и подружились навсегда. Фирлингер, жестикулируя, объясняет обстановку:
- Напав на Советский Союз, Гитлер допустил огромную ошибку и тем самым предрешил свою судьбу... Хотя превосходно моторизованная и механизированная немецкая армия, возглавляемая фанатиками военного ремесла, пока все еще является страшным орудием в его руках...
Несколько дней назад Фирлингер выступал по московскому радио с обращением к народу Чехословакии. Это было в тот день, когда мы узнали, что протектора фон Нейрата сменил гестаповец Гейдрих, столь "блистательно" оправдавший себя в Норвегии.
А здесь? Немцы рвутся к Ленинграду. Израненный, окровавленный и голодный, город героически сражается - несгибаемый, неприступный. Бои на Украине день ото дня становятся все ожесточеннее. Теперь гитлеровцы рвутся к Москве.
Мы едем в Куйбышев, бывшую Самару. Времени терять нельзя.
- Мы должны как можно скорее приступить к формированию части и обучению людей. Какие поступают сведения, Зденек? - спрашиваю я.
- И хорошие и плохие, - отвечает Фирлингер. - С советской стороны все ясно и определенно. Никаких преград. А вот с нашими в Лондоне дело обстоит неважно. Правительство и в первую очередь министерство национальной обороны выдвигают бесконечное количество условий и возражений. Это начинает действовать мне на нервы. Они только говорят и говорят...
- Будто сейчас мирное время, - перебиваю я его. - А ведь они люди военные. Кому-кому, а уж им-то должно быть известно, что такое война.
- Надо полагать, - отвечает Фирлингер. - Но пока они там, в Лондоне, а наш начальник военной миссии господин Пика здесь, в Москве, толкут воду в ступе. Словом, тормозят все дело, как могут...
В ту пору в чехословацкое посольство и военную миссию поступало большое количество писем наших сограждан, проживавших в СССР и других странах, с ходатайством о включении их в состав чехословацкой воинской части. Пришло письмо -и от чехословацких граждан из Ирана. В этой стране, а особенно в ее столице Тегеране, проживало довольно много чехов и словаков: несколько сот человек, из коих многие жили с семьями. Не надо забывать, что некоторые чехословацкие фирмы имели там свои филиалы. Много чехов и словаков работало на стройках, разбросанных по всему Ирану.
Как раз в эти критические дни нашему квартиранту, арестованному Райту, удалось передать записку из тюрьмы, в которой он сообщал Ирене, что гестапо все известно и что ей следует немедленно скрыться. Родственница Райта Божена Штепанова отвезла записку своей сестре Марии - учительнице в Квасицах, та передала ее сестре Людмиле Райтовой, которая жила в нашем доме. Пани Райтова пошла к врачу Дубовскому, а он поручил ей сразу же уведомить об этом мою жену. Так благодаря действиям членов кромержижской подпольной организации моя жена и дети были своевременно предупреждены.
Жена решила немедленно скрыться. Из дому уходили поодиночке - Зоя с нотами, Мирек со скрипкой, а жена с продуктовой сумкой. Сначала дети, а вслед за ними мать пришли на железнодорожный полустанок и оттуда уехали к брату Ирены в Незамыслицы. Там они переночевали, а на другой день отправились на мою родину, в Грознатин на Чешско-Моравской возвышенности.
Первое убежище им предоставила моя мать и семья Франтишека Неедлы. Примерно через неделю жена оставила семью Неедлы; она сказала, что уезжает к знакомым, как было условлено. За деревней она изменила направление, прошла околицами и остановилась у моей сестры Марии, проживавшей на другом конце деревни. И это было очень кстати...
Дней через десять в Грознатин прибыло отделение гестаповцев разыскивать Ирену Свободову и ее двух детей. Немецкие полицейские оцепили деревню. Обыск начали с семьи Неедлы.
- Wo ist Fran Svobodova?{6}
- He знаем, была здесь, но уехала. Сказала, что поедет в Прагу...
Тут же последовал допрос. Отделили всех взрослых и разобщили их по одному. Хозяина увели в хлев и там, прежде чем задать первый вопрос, жестоко избили.
- Когда к вам приехала фрау Свободова? - спросили гитлеровцы брата, когда им показалось, что он уже достаточно подготовлен для допроса.
- Примерно с неделю.
- А когда уехала?
- Дня два-три назад.
- С детьми?
- Да, обоих ребят взяла с собой.
- А куда уехала, этого она не говорила?
- Говорила: в Прагу к каким-то знакомым.
- Фамилия этих знакомых? Известна она вам?
- Не знаю, она не сказала, к кому едет. У нее в Праге много знакомых.
Ничего не добившись, гестаповцы прекратили допрос. Посовещались. Показания допрошенных полностью совпадали. Наши родственники заранее условились, что и как они будут отвечать. В приходе гестаповцев никто не сомневался: где еще, как не у моих родственников, они могли искать беглянку.
Кроме Франтишека, никто из семьи Неедлы не знал, что жена пошла не на станцию, а к моей сестре. Поэтому все сошло гладко.
Когда гестаповцы ворвались в дом Неедлы и учинили там допрос, сестра Мария и ее муж об этом еще ничего не знали. Зоя как раз собиралась сходить к бабушке, жившей у Неедлы. Но случай помог избежать беды. Выйдя из дому, она встретила крестьянина-бедняка Франтишека Кудрна, моего друга детства, который видел гестаповцев у дома Неедлы. Он незаметно шепнул Зое об этом.
Жена с дочерью тут же спряталась на сеновале. Они просидели там до вечера, не зная, что односельчанам удалось провести гестаповцев и хитро выпроводить их из деревни. Ограниченность гитлеровских прихвостней облегчила положение.
Закончив допрос у Неедлы, они выслали патруль на станцию выяснить, действительно ли уехала моя жена. Начальник станции проявил большую находчивость.
- Вы случайно не припомните, - строго спросили его по-чешски, - не уезжала ли отсюда дня два назад пани Свободова с детьми?
- Пани Свободова... Па-ни Сво-бо-до-ва, - протянул начальник станции, задумчиво прищурив глаза, что выглядело убедительно. - Ну, конечно, видел, точно видел. Она была с дочуркой и сынишкой.
- А вы не ошибаетесь?
- Ошибка, извините, исключена. Я пани Свободову знаю очень хорошо, она с детьми часто сюда приезжала.
- До какой станции она купила билет?
- Этого, извините, не знаю, не помню.
- Надо полагать, не в Прагу?
Начальник на минуту задумался: "Значит, они ее преследуют. Неужели кто-нибудь проговорился? Предал?" И тут ему в голову пришла счастливая мысль:
- В Прагу билет она не покупала. Определенно не покупала. Я помнил бы это - от нас туда редко ездят.
Гестаповцы тут же заключили: определенно уехала в Прагу, но схитрила, билет купила в другое место, чтобы сбить нас с толку. Но гестапо не проведешь! В Праге ее и схватим!
Они были настолько восхищены своими умозаключениями, что даже не поинтересовались, не живут ли в Грознатине еще какие-нибудь мои родственники.
26 ноября 1941 года в Незамыслицах вместе с родственниками был схвачен Мирек. В этот день гитлеровцы схватили всех членов подпольных организаций Кромержижа и Остравы, которые были связаны с парашютистами надпоручика Немеца. В Незамыслицах в тюрьму был посажен и Касик, который в камере выдавал себя за патриота, чтобы выведать у заключенных больше подробностей. Этот предатель полностью перешел на службу гестапо, стал сотрудником немецкой полиции. Позднее его отправили на фронт. Путь предателя окончился в Италии.
Арестованных перевезли в Остраву, там их подвергли нечеловеческим пыткам. Гитлеровцы добивались сведений, где скрываются Рыш, моя жена и дочь.
Людмила Райтова, которая после войны вернулась из концентрационного лагеря Равенсбрюк, видела, как гестаповцы допрашивали моего сына Мирена. Они выбили ему зубы, угрожали прикончить, и в то же время обещали выпустить, если он скажет, где мать и сестра, но Мирек был тверд. После войны я получил письмо от рабочего Ярослава Бомского из Радваниц, в котором он написал мне о Миреке (они вместе находились в заключении).
"...Боже, Мирек мой, - писал Ярослав Бомский, - как только не издевались над тобой гестаповские псы! Их не остановила твоя молодость. Бедняжка, ты был весь в синяках, с заплывшими от побоев глазами, с окровавленным ртом, когда тебя бросили без сознания в камеру. Однако первыми твоими словами, после того как ты пришел в себя, были: "Я им ничего не сказал". Он не плакал, лишь шутя говорил: "Видишь, Ярослав, еще недавно я хотел посмотреть, как выглядит каменный мешок, а теперь уже знаю. Я пролежал там с вывернутыми назад руками день и две ночи". Семнадцатилетний юноша, он вел себя мужественнее многих старших. Никогда не сожалел о выбранном пути, который стоил ему таких страданий. Когда в камере говорили, что кто-то не выдержал, я всегда напоминал им о Миреке".
Последние слова Мирека записаны в дневнике кромержижского торговца Богумила Бразды, который состоял в подпольной организации. Он тоже был казнен. Вот эти слова: "Когда очень хочется пить, то кажется, что можешь выпить море. Таково желание. Но выпьешь два стакана, и, оказывается, этого достаточно. Такова действительность".
Вместе с теми, кого фашисты не убили на месте, Мирек был направлен в концентрационный лагерь Маутхаузен с пометкой "возврат нежелателен". 7 марта 1942 года эсэсовский врач вызвал Мирека и сказал, что у него туберкулез и его надо лечить. Эсэсовец сделал ему укол, и мой сын тут же скончался. Эти последние данные сообщил мне после войны профессор И. Чабарт, который в Маутхаузене спал рядом с Миреком и был свидетелем того, как 7 марта 1942 года в 5 часов утра сына вызвали на медпункт, откуда он не вернулся.
В Новом Телечкове у Котачека и Кратохвила моя жена и дочь скрывались в подготовленном под полом укрытии. Днем, естественно, они не показывались, лишь иногда ночью родственники выводили их на короткую прогулку. Такая предосторожность была необходима по ряду причин. Гестапо усиленно разыскивало Ирену и Зою. В общественных местах висели их фотографии. За выдачу Ирены и Зои была обещана высокая награда, а за укрытие - смерть. В ближайших к моей родине селах гестапо арестовало многих моих родственников. Арестованных держали как заложников. Кроме того, по несчастному стечению обстоятельств, в этом районе гестапо разыскивало парашютиста Кубиша, одного из тех, что совершили покушение на Гейдриха{7}. Его родственники проживали тоже где-то здесь.
Однажды облава немецких полицейских и солдат закончилась примерно в 200 метрах от дома Котачека, где скрывались моя жена и дочь. В другой раз в дом к Котачекам пришли немецкие инспектора, как раз когда там зарезали поросенка.
Моей семье не раз помогал мой родственник Ян Долежал, крестьянин из Горных Гержманиц. Он снабжал дочь и жену продуктами, ночью ходил с ними на прогулку и на всякий случай выкопал для них укрытие в лесу.
Мирек не возвращался и не давал о себе знать. Ирена послала Яна Долежала в Кромержиж к моему шурину узнать, что случилось с сыном и какова там обстановка.
Близилась весна 1942 года. По времени было утро, но еще не светало. Около одного из кромержижских домов остановился молодой человек, осторожно осмотрелся и быстро нажал кнопку звонка под табличкой с фамилией Страк. В этом доме жила сестра моей жены со своим супругом.
- Ну вот и дождались... - проговорил свояк своей жене, оделся и пошел открывать.
Ждали гестаповцев, которые регулярно наведывались к ним, полагая, что сюда явится Ирена. При одном из таких посещений они уверяли, что их интересует не пани Свободова, а парашютист. Обещали озолотить семью Страка, если она наведет их на след парашютиста. Свояк делал вид, будто верит им.
- Господа, я верю вам, - сказал он, - верю, что с моей свояченицей ничего не случится. Я убежден, если она появится и я передам ей ваши слова, она вместе со мной придет к вам.
...Страк рассчитывал встретить у дверей, как всегда, гестаповца Видермерта с собакой. Но увидел стройного молодого человека в темном костюме.
- Что вам угодно?
- Вы пан Страк?
Свояк кивнул.
- Дядюшка, я Ян Долежал. Я от тети Свободовой, должен поговорить с вами...
Свояк беспомощно молчал. Что это? Новая ловушка? Он предложил войти. В квартире гость сообщил о моей жене такие подробности, что ему поверили. Долежал сказал, что Ирена скрывается в безопасном месте, и спросил, где Мирек. Не сразу они собрались с духом, чтобы ответить на этот вопрос.
Долежала попросили осторожно рассказать Ирене, что Мирека арестовали гестаповцы и отправили в концентрационный лагерь Маутхаузен.
Мои родственники могли бы рассказать еще многое, но времени не было: осторожность заставила их расстаться. И это было сделано как раз вовремя.
Через несколько минут в квартире снова раздался звонок.
- Пан Видермерт...
- У вас был гость? Не рано ли?
Страк напряженно думал, что ему сказать. Видели гестаповцы Долежала или просто забрасывают удочку?
Гестаповцы подозрительно посмотрели на пепельницу на столе.
- Если вы судите по пеплу, то ошибаетесь. Сейчас я и по ночам курю. Вас жду...
- Ну, а гость здесь все-таки был или нет? - Гестаповец впился глазами в лицо хозяина.
- Гость? Да, гость был.
Страку не хотелось переходить к подробностям, он стремился затянуть разговор, выдумать что-нибудь безобидное и правдоподобное.
- Кто? - допытывались у Страка.
- Придется признаться... - начал он.
Лица гестаповцев, казалось, вот-вот лопнут от напряжения.
- Моя четырнадцатилетняя дочь, вы ее знаете, страдает малокровием, продуктов по карточкам не хватает. И мой брат иногда приносит нам молоко...
Гестаповцы даже побледнели от разочарования. Жена хозяина, сделав вид, что она озабочена беспорядком в квартире, вышла.
- Говори фамилию брата и где он живет! - строго потребовали гитлеровцы.
- Крестьянин Страк из Шелешовиц.
Сейчас шурину нужно было выиграть время: его жена ушла к соседям, и они обязательно помогут. Он привлек внимание гестаповцев к своей библиотеке. Те начали рыться в ней, задавать вопросы, а время шло. Но вот возвратилась жена и незаметно кивнула ему: "Все в порядке".
Гестаповцы ушли как обычно с многозначительным Bis auf baldiges Wiedersehen{8}.
Свояк упал на диван и закрыл глаза. Жена успокаивала его.
Их сосед Франтишек тут же вскочил на велосипед и помчался в Шелешовице. Вскоре он был уже далеко.
Гестаповцы действительно ездили в Шелешовице. Крестьянин Страк после некоторого колебания признался, что был в Кромержиже.
- Что вы там делали?
- Я знаю, что этого нельзя делать, но мне нужно было отвезти племяннице немного молока...
- Как вы были одеты?
- Что на мне было? Темный костюм.
Удовлетворенные такими ответами, гестаповцы ушли.
Ян Долежал вернулся из Кромержижа и рассказал Ирене о положении подпольной группы и судьбе нашего сына. Сказал также и о том, как удачно он избежал опасности. Его участь решили всего какие-нибудь две-три минуты. Моя жена его как-то предупреждала: "Ян, будь осторожен, не дай бог, схватят тебя". В ответ он поклялся, что в случае ареста не проронит ни одного слова, даже если у него из кожи будут вырезать ремни.
Яна Долежала вскоре посетил один дальний родственник и категорически потребовал сказать, где находятся "женщины Свободовы". Ему это требовалось якобы для передачи им паспортов на чужие имена. Если же Ян Долежал не скажет, где эти две женщины, то он выдаст его гестапо.
Этот наивный человек думал, что если он выдаст Ирену и Зою, гестаповцы освободят его жену, взятую в качестве заложницы, которую отправили в концентрационный лагерь (это была моя племянница).
Долежал не предполагал, что имеет дело с человеком, способным докатиться до предательства и стать доносчиком, и по-дружески, как родственник родственника, поставил его на место.
Вскоре "гость" привел в исполнение свою угрозу. Яна Долежала арестовали. Гестаповцы устроили ему очную ставку с предателем, который слово в слово повторил все сказанное при их разговоре. После очной ставки Яна Долежала пытали. Его подвесили за ноги, выбили зубы, искололи все тело, однако Ян не проронил ни слова. Он умер в Маутхаузене.
Подлый доносчик не понимал того, что если бы Ян Долежал не выдержал страшных мук и проговорился, гестаповцы уничтожили бы по меньшей мере десять семей в Грознатине, Телечкове, Горных Гержманицах и Джбаницах у Моравского Крумлова, которые помогали скрываться моей семье. Доносчик рассчитывал, что своим предательством он вызволит жену из концентрационного лагеря, но он жестоко ошибся. Десятки таких бесхарактерных людишек попадали в списки подлежащих уничтожению. Но даже смерть этих гнусных предателей не может искупить их вины, приведшей к гибели замечательных патриотов, каким был и незабвенный герой Ян Долежал.
А вот другой пример мужества наших людей. Однажды батрак Станислав, который работал у крестьянина Дворжака в Телечкове, ехал в поле. Дорогой он вспомнил, что забыл спички, и пошел за ними к Котачекам, но их не оказалось дома. Тогда Станислав пробрался во двор - собака знала его и не залаяла - и вскочил через открытое окно в горницу. Моя жена и дочь не успели спрятаться, так неожиданно появился этот неизвестный им мужчина. Они отвернулись, чтобы он не увидел их лиц, но было поздно. Батрак Станислав узнал их по фотографиям, расклеенным гестаповцами.
- Ведь вы Свободовы, не правда ли? - спросил он, сам крайне удивленный неожиданной встречей.
Жена ответила ему вопросом:
- А вы честный человек?
Он без колебания подтвердил это.
- Тогда дайте мне руку и обещайте молчать о том, что видели нас.
Станислав крепко пожал руку Ирене и торжественно сказал:
- Как чехословацкий солдат запаса, я знаю свой долг и честью клянусь, что никому не скажу о вас. А если вам потребуется укрыться в другом месте, то скажите мне, и я об этом позабочусь.
И действительно, Станислав не выдал мою семью. Он сделал даже больше. Как-то в Рудикове после окончания мессы среди прихожан распространился слух, что недавно ночью на лугу недалеко от Ославички приземлился иностранный самолет, взял жену и дочь подполковника Свободы и улетел. Слух дошел до немецких властей. Гестаповцы охотно ему поверили и даже приехали посмотреть на место посадки самолета. Гитлеровский наместник в протекторате Франк после боя у Соколова отдал строгий приказ о розыске семьи Свободы. А поскольку розыск по-прежнему оставался безуспешным, гестаповцы, сославшись на случай с самолетом, решили прекратить поиски моей жены и дочери и тем самым уйти от гнева Франка. С того времени жена и дочь могли жить несколько спокойнее, если можно говорить о покое для изгнанников, скрывавшихся три с половиной года в подземелье. Чтобы еще больше дезориентировать гестаповцев, Ирена послала своим знакомым в Кромержиже письмо якобы из Австрии.
Весной 1944 года родственники позаботились о переезде жены и дочери в Джбаницы у Моравского Крумлова. Зоя выехала туда поездом по чужому паспорту, а жену на небольшом грузовике перевезла Фанушка Черная. Во дворе ее дома было уже подготовлено убежище, где Ирена и Зоя прожили до конца войны. Конечно, и здесь было небезопасно. Однажды немецкая уголовная полиция задержала Фанушку Черную за какой-то хозяйственный проступок (она добывала продовольствие для Зои и Ирены), и та была вынуждена дать взятку нацистским чиновникам. После этого гестаповцы каждую неделю приходили к Черным за взятками и устраивали у них пирушки. Нетрудно представить себе состояние жены и дочери, когда они, сидя под полом, слушали, как развлекаются пьяные гестаповцы...
Всего этого я не знал до конца войны. В Польше я довольно часто получал сведения о семье через связных, пробиравшихся в оккупированную Чехословакию. В первые месяцы своего пребывания в Советском Союзе я тоже регулярно получал сообщения о том, что с семьей все в порядке. В 1940 году советские органы советовали мне переправить семью в Словакию, откуда обещали организовать ее переход в СССР. Но мне не хотелось подвергать Ирену и Зою опасности, связанной с переходом границы.
В марте 1942 года у меня в руках оказалась вырезка из газеты, издаваемой в протекторате. В ней приводился список казненных, среди которых значилась Ирена Свободова. Наш посланник в СССР Зденек Фирлингер проверил это сообщение - речь шла не о моей жене.
О трагической смерти сына Мирослава я узнал во время тяжелых боев на Дукле. Об этом написал мне мой земляк Ванек из Рудикова, проживавший тогда в Словакии. Его письмо участники Словацкого народного восстания переслали в штаб 1-го Чехословацкого корпуса в СССР. О жене и дочери добрые вести передал мне советский писатель Вершинин, когда я уже был членом правительства, созданного в Кошице. Советские разведчики-партизаны 2-го Украинского фронта установили, что Ирена и Зоя находятся под охраной чехословацких партизан где-то на юго-западе Моравии. Разведчики порекомендовали мне написать письмо, которое они брались доставить жене и дочери. И действительно, такое письмо, хотя это кажется невероятным, было переправлено через линию фронта. Ирена и Зоя получили его еще до окончания войны.
После шестилетней разлуки моя первая счастливая встреча с семьей произошла 9 мая 1945 года. Было это в Подивине (Моравия), где тогда размещался штаб нашего корпуса.
* * *
Эту историю об одной из групп движения Сопротивления я коротко рассказал здесь для того, чтобы показать, в каких тяжелых условиях приходилось бороться нашим патриотам в оккупированной Чехословакии. Им угрожали не только откровенные враги - гестаповцы, но и разные подлые элементы в собственных рядах - изменники и тайные агенты гестапо. Я описал эту историю также и для того, чтобы показать, сколько было истинных патриотов, людей смелых и мужественных, даже в одной небольшой группе участников подпольной борьбы.
Около 160 человек арестовали тогда гитлеровцы в Остраве, Кромержиже, Брно и Вельке-Мезиржичи в связи с делом парашютистов надпоручика Немеца. Более 80 мужчин и женщин было казнено по приговорам полевого суда или замучено в концентрационных лагерях. Почти все мои родственники сидели в тюрьме в качестве заложников, и многие из них не дожили до конца войны. Некоторые семьи были уничтожены полностью. Лишь несколько человек, пережив нечеловеческие мучения, возвратились домой. Таких кровавых жертв могло бы и не быть, если бы парашютисты и люди, которым они доверились, проявили большую осторожность и строго соблюдали правила конспирации. И, разумеется, если бы не предатели.
Парашютиста Франтишека Рыша гестаповцам уда-. лось схватить только зимой 1942 года. Он яростно оборонялся, отстреливался, но врагов было много, и они захватили его. Несмотря на зверские пытки, он держался мужественно. Франтишек Рыш и его жена погибли, но ничего не сказали своим мучителям. Позже гестапо уничтожило и его брата Рудольфа. Последний являлся главным виновником провала подпольной организации; он не только рассказал все, что знал, но добровольно помог гестаповцам выследить и арестовать парашютистов, а также предал их помощников.
Удел предателей - всеобщее презрение. Героев же подпольной борьбы с оккупантами наш народ не забудет никогда!
Батальон
1. В путь
Гитлеровские полчища приближались к столице Советского Союза. Город сосредоточенно готовился к упорной обороне. Заботясь о безопасности иностранцев, Советское правительство в середине октября 1941 года эвакуировало из Москвы дипломатический корпус. Я отъезжал вместе с нашими Зденеком Фирлингером, членами дипломатического представительства и военной миссии - в ночь на 16 октября. Какие только чувства не одолевали меня в ту памятную ночь! Вспоминалось недавнее столкновение с лондонским министром национальной обороны Ингром по вопросу о сохранении костяка командного состава для нашей будущей воинской части. Вспоминалась Москва в первые дни войны. Но главным образом тревожила мысль: что же дальше?
Стоя у окна вагона, я глядел на оживленно снующих по перрону людей, на то, как прощались отъезжающие на фронт солдаты с матерями, женами, детьми и любимыми девушками. Слезы, клятвы, наставления, продолжительные и крепкие пожатия рук, объятия родных и друзей, которых война разлучала надолго, а может быть, и навсегда.
Война...
Вспоминается один момент. Это было летом, через несколько дней после нападения Германии на Советский Союз. Жил я тогда в московской гостинице "Метрополь". Собственно, ничего особенного в тот день не произошло. Просто я был очень утомлен многочасовой дискуссией с офицерами и унтер-офицерами, которых мы пригласили для формирования нашей первой воинской части.
В конечном счете все закончилось благополучно. В тот же день мы отправили на родину несколько групп парашютистов.
Стояла жара. Я подошел к распахнутому окну и с наслаждением вдохнул прогретый солнцем воздух Москвы. Москвы военной. Москвы, от которой так далеко до Праги. "Но придет время, - думал я, - и мы вернемся домой". Я на мгновение закрыл глаза и тут же представил себе, какие трудности нас ожидают. Я увидел длинные фронтовые дороги, по которым нам предстоит с боями пройти тысячи километров, чтобы пробиться к поверженной и измученной родине. Из кого будут состоять наши воинские части? Каков будет их личный состав? От этого зависит все. Это будет честная и беззаветная помощь нашей маленькой и в то же время великой стране.
Как хотелось полюбоваться сейчас из открытого окна улицами летней Праги и вдохнуть ее свежий теплый воздух! Дождемся ли мы этой минуты? Впрочем, если не мы, то другие обязательно дождутся.
* * *
Вновь возвращаюсь к действительности. В тамбуре вагона наш посланник Зденек Фирлингер беседует с профессором Неедлы, с которым мы познакомились в Советском Союзе, в поезде Москва - Куйбышев. Познакомились и подружились навсегда. Фирлингер, жестикулируя, объясняет обстановку:
- Напав на Советский Союз, Гитлер допустил огромную ошибку и тем самым предрешил свою судьбу... Хотя превосходно моторизованная и механизированная немецкая армия, возглавляемая фанатиками военного ремесла, пока все еще является страшным орудием в его руках...
Несколько дней назад Фирлингер выступал по московскому радио с обращением к народу Чехословакии. Это было в тот день, когда мы узнали, что протектора фон Нейрата сменил гестаповец Гейдрих, столь "блистательно" оправдавший себя в Норвегии.
А здесь? Немцы рвутся к Ленинграду. Израненный, окровавленный и голодный, город героически сражается - несгибаемый, неприступный. Бои на Украине день ото дня становятся все ожесточеннее. Теперь гитлеровцы рвутся к Москве.
Мы едем в Куйбышев, бывшую Самару. Времени терять нельзя.
- Мы должны как можно скорее приступить к формированию части и обучению людей. Какие поступают сведения, Зденек? - спрашиваю я.
- И хорошие и плохие, - отвечает Фирлингер. - С советской стороны все ясно и определенно. Никаких преград. А вот с нашими в Лондоне дело обстоит неважно. Правительство и в первую очередь министерство национальной обороны выдвигают бесконечное количество условий и возражений. Это начинает действовать мне на нервы. Они только говорят и говорят...
- Будто сейчас мирное время, - перебиваю я его. - А ведь они люди военные. Кому-кому, а уж им-то должно быть известно, что такое война.
- Надо полагать, - отвечает Фирлингер. - Но пока они там, в Лондоне, а наш начальник военной миссии господин Пика здесь, в Москве, толкут воду в ступе. Словом, тормозят все дело, как могут...
В ту пору в чехословацкое посольство и военную миссию поступало большое количество писем наших сограждан, проживавших в СССР и других странах, с ходатайством о включении их в состав чехословацкой воинской части. Пришло письмо -и от чехословацких граждан из Ирана. В этой стране, а особенно в ее столице Тегеране, проживало довольно много чехов и словаков: несколько сот человек, из коих многие жили с семьями. Не надо забывать, что некоторые чехословацкие фирмы имели там свои филиалы. Много чехов и словаков работало на стройках, разбросанных по всему Ирану.