Если принять во внимание, что бог, чьим наместником был Александр, родился в хлеву от любовной интрижки голубя с простолюдинкой, то топтать ногами императора, будто он не император вовсе, а просто коврик, — достижение немалое!
   Может, вы думаете, что этот церемониал утолил тщеславную душу наместника? Ничуть не бывало!
   Его святейшество придумало ряд новых трюков. На следующий день после упомянутой церемонии Александр третий отправился в храм святого Марка на торжественную обедню и Фридрих с жезлом в руке исполнял функции церемониймейстера, шествуя впереди святого отца и расчищая для него путь среди толпы.
   Гораздо достойнее было бы, мне кажется, воспользоваться жезлом и угостить им святого наместника!
   "Всю обедню, которая продолжалась немало времени, император простоял на хорах.
   При выходе папы из храма император простерся ниц, облобызал ему ноги и пешком сопровождал папу во дворец, держа под уздцы его коня".
   Этот исторический факт свидетельствует о том, какую власть имели религиозные предрассудки в те времена над людьми. Один из самых могущественных монархов на земле согласился заменить папе ковер, лакея и конюха! Во имя чего, спрашивается, Фридрих Барбаросса подверг себя подобным унижениям? Что побудило этого деспота так позорно распластаться перед ненавистным ему тиароносцем? Поступил он так главным образом из-за того, чтобы снять с себя отлучение, которое наложил на него папа.
   О, дряхлая католическая церковь! Ты и теперь еще ублажаешь себя, прибегая к своему древнему оружию, но твои анафемы вызывают только смех у того, на кого ты обрушиваешься. Я сам подвергся твоим проклятиям. Беззубое чудовище, ты не способно служить даже пугалом для младенца!

 


ЛУЦИЙ ТРЕТИЙ.


   После Александра третьего тиара досталась полному кретину, который доказал самым убедительным образом, что глупость не исключает жестокости.
   Убальдо, так звали этого кровожадного кретина до того, как он взошел на престол, был избран папой именно потому, что был глуп и хвор.
   Для того чтобы стала яснее подоплека его избрания, мы вернемся на несколько лет назад.
   В 1179 году в Риме состоялся вселенский собор, созванный Александром третьем, якобы с целью улучшения нравов. На этом соборе утвердили двадцать семь канонов; последний из них — более смертоносный, чем батарея орудий, предписал гонение на еретиков, а также исполнение своего долга в отношении лиц, подозреваемых в ереси.
   Другой канон был направлен против прелатов, слишком рьяно взимавших церковную дань с подчиненного им духовенства. Прелаты имели обыкновение объезжать свои диоцезы по нескольку раз в году в сопровождении многочисленной свиты. Сельским священникам и монахам приходилось содержать за свой счет огромное количество народа. Прелаты, таким образом, перекладывали содержание своей свиты на подчиненных.
   Канон этот заслуживает не меньшего внимания, чем свод законов аббата Клюнийского; церковные моралисты с таким красноречием раскрывают перед нами быт высшей иерархии, что стоит воспроизвести здесь некоторые отрывки. "Если апостол кормил себя и семью свою трудами своих рук, то почему же, вопрошаем мы, апостолы наших дней действуют иначе? Почему им дано право доводить своих служителей до обнищания, вынуждая их продавать украшения церкви, закладывать монастырские земли на предмет оплаты расходов епископов? В то же время они содержат целую свиту лакеев, пожирающих запасы, которых могло бы хватить приходу на целый год.
   И потому мы оглашаем: воспрещается впредь держать архиепископам более сорока лошадей, кардиналам — более двадцати пяти, епископам — от двадцати до тридцати, архидиаконам — не более семи, низшим чинам — не более двух…
   Воспрещается: брать в путешествия псов и птиц для охоты… требовать угощения из мудреных блюд и чужеземных вин…" Как вам нравится эта революция? И что за умеренность! Какая простота нравов!
   Конечно, никто не отнесся серьезно к этому канону. Епископы скорее бы устроили баррикады из своих митр, чем согласились подчиниться такому режиму.
   «Равным образом воспрещается: требовать вознаграждение за посвящение епископов и аббатов, за назначение служителей, за похороны, свадьбы и другие обряды, что привело к злоупотреблению и святотатству, ибо стали отказывать в таинствах тем, кто не имеет средства оплачивать их».
   Главной целью собора, на котором установили эти лицемерные каноны, было укрепление могущества церкви путем устранения мирского элемента из коллегии, которой надлежало выбирать первосвященника. Первый канон закреплял за кардиналами исключительное право избрания папы: по этому канону тиара доставалась тому, кто получал две трети голосов кардинальской коллегии. Отныне оппозиция и народа и духовенства уже ничего не стоила. После смерти Александра третьего кардиналы договорились выбирать первосвященника только из членов коллегии. Им легко было это осуществить, так как они стали хозяевами положения.
   Все же выборы кандидата тянулись дольше обычного: каждый хотел быть папой.
   Кандидатов оказалось столько же, сколько было голосующих. А так как на свете нет людей более честолюбивых, чем священнослужители то апостольский трон какое-то время оставался вакантным, пока кардиналы не сошлись на кандидатуре Убальдо. Он был стар и глуп. Коллегия надеялась, что он не долго будет занимать папский престол и с ним будет не так хлопотно: его легко будет держать в руках.
   Кардиналы несколько ошиблись в расчетах: Луций третий просидел на троне четыре года.
   Все помыслы этого папы были направлены на увеличение доходов папской казны, и он не брезговал никакими средствами.
   Он отменил прежний обычай раздавать во время крупных торжеств одежду и хлеб бедной части римского населения, побуждал священников увеличить поборы с паствы.
   Его вымогательства довели римлян до того, что они подняли восстание. Луций был вынужден покинуть город. Обозленный народ разгромил папский дворец, некоторые владения крупных магнатов были разорены дотла. Граждане поклялись умереть с оружием в руках, но не подчиниться Луцию. Святому отцу вскоре удалось обуздать восставших. Он разослал своих агентов по всем дворам Европы с поручением добыть побольше средств для подавления римлян. На такое святое дело сеньоры откликнулись охотно, и жатва оказалась обильной. Луций использовал собранное золото, подкупив вождей народного восстания. Последние, позабыв о клятве, торжественно водворили папу в Латеранский дворец, и Луций с удвоенной энергией стал наверстывать утраченное. Он обложил римлян тяжелым чрезвычайным налогом.
   Разъяренные горожане снова восстали, и притом столь решительно, что папе во избежание кровавой расправы вторично пришлось бежать.
   Так как истина нам дороже всего, мы не можем не отметить, что на сей раз народ свирепо расправился с духовенством. Начался общий погром. Римляне, которых еще недавно натравливали на еретиков, теперь с той же злобой набросились на церковников. Они грабили и сжигали церкви, насиловали на площадях монахинь, издевались над священниками, бичевали и пытали кардиналов и епископов. Некоторые летописцы сообщают, что после разгрома одного монастыря монахам вырвали глаза и заставили их пойти крестным ходом под предводительством послушника, которому выбили всего один глаз. Кто посмеет еще усомниться, что религия смягчает нравы?
   Ведь все эти люди, с такой жестокостью преследовавшие служителей церкви, были людьми религиозными… Нет никакого сомнения, что впоследствии они искренне раскаялись в своем преступлении, после чего попали в рай. А вот несчастный, скончавшийся скоропостижно в среду после скоромного обеда, наверняка будет вечно жариться в адских недрах.
   Луций третий обосновался в Вероне, куда явился император Фридрих, чтобы совместно обсудить, как усмирить римлян. Императорской армии ничего не стоило укротить мятежников, однако император поставил ряд условий: прежде всего он потребовал возвращения владений, принадлежавших маркграфине Матильде, спор о которых между империей и алтарем продолжался полтора века. Святой отец согласился на эту жертву, но про себя решил надуть императора.
   Церковные политики всегда и во всем верны себе. В секретных инструкциях участникам собора Луций предписал затянуть обсуждение вопроса о наследстве Матильды и заняться главным образом усмирением римлян и их наказанием.
   По-видимому, император заметил, что его собираются надуть, ибо отдал приказ войскам занять выжидательную позицию и не выступать.
   Кончилось тем, что святой отец умер, не дождавшись исхода переговоров. Собор, который Луций созывал, чтобы подготовить свое возвращение в Рим, занимался не только этим вопросом. На этом соборе был обнародован указ, направленный против вальденсов и других изобличенных или заподозренных в ереси, точнее, в сопротивлении самой невыносимой тирании, той тирании, которая душит человеческую мысль. Этот указ со всей отчетливостью обнаружил жестокость дряхлого Луция. Мы не будем цитировать его целиком, а предложим вниманию читателей лишь несколько отрывков:
   "Нет таких суровых мер, перед которыми дрогнет церковное правосудие, чтобы уничтожить ересь, расплодившуюся в наши дни во множествах провинций.
   Даже Рим дерзнул воспротивиться святому престолу, и гнусный его народ посмел поднять кощунственную руку на наших священников. День возмездия близок, и в ожидании возможности воздать римлянам за все беды, что они нам причинили, мы предаем анафеме всех еретиков, как бы себя они ни именовали…" Сколько ненависти в этих строках, сколько бешенства! И этот человек, призывающий к мести, — глава церкви, которая проповедует прощение и рекомендует, когда бьют по одной щеке, подставлять вторую: «Мы сразим этих гнусных сектантов вечным проклятием; мы осуждаем на вечную кару тех, кто даст им убежище или защиту, тех, кто посмеет называть их „совершенными верующими“ или какими-либо другими еретическими именами. Мы повелеваем всех, кого изобличат в содействии еретикам, будь они клирики или духовные лица, лишить церковного звания и предать светскому правосудию. Если же они окажутся мирянами, мы повелеваем: предать их самым страшным пыткам, подвергнув испытанию огнем, железом, бичеванию и сожжению заживо».
   Великолепно! Пытка, бич, железо, огонь за одно преступление — именовать «совершенным верующим» человека, усомнившегося в наличии тела Христова в кусочке хлеба…
   «Каждому прелату надлежит посетить несколько раз в году все города своего диоцеза, и в особенности те места, где, по его мнению, могут обитать еретики; прелатам вменяется допросить стариков, женщин и детей, в каких краях нашли убежище вальденсы или люди, устраивающие тайные собрания, а также тех, чье поведение отлично от поведения остальных верующих, или тех, кто осмеливается толковать священное писание». «Города, которые посмеют противиться нашим повелениям или пренебрегут своей обязанностью преследовать еретиков, будут исключены из всяких сношений с другими городами и потеряют свой ранг и свои привилегии; граждане будут отлучены, их покроет вечное бесчестье, и они лишатся навсегда права заниматься честным промыслом. Всем верующим дается право убивать их, завладевать их добром и уводить их в рабство».
   Вот какой указ был принят Латеранским собором.
   Комментировать его излишне. Мы позволим себе сделать лишь один вывод: среди хищных зверей на первое место следует поставить клирика.
   В конце двенадцатого столетия положение папства, несмотря на успехи, одержанные в борьбе с Фридрихом Барбароссой, было чрезвычайно шатким. Луций так и не посмел вернуться в Рим. После его смерти папой был провозглашен архиепископ Уберто Кривелли под именем Урбана третьего. Он занимал апостольский трон недолго и в течение всего понтификата прожил в Вероне. К концу его правления пришла весть о взятии Иерусалима Саладином. Святой отец был так потрясен, что слег и умер на третий день. Летописец Роджер Говеденский сообщает, что победа мусульман повергла в скорбь весь христианский мир. Саладин велел сбросить с церквей кресты, разбить колокола и обкурить мечети ладаном. Христиан Саладин согласился милостиво отпустить, но без имущества, причем они должны были уплатить по десять золотых монет с мужчин, по пять с женщин и тридцать тысяч за всю массу бедняков.
   Большинство изгнанников погибло от нужды и лишений. Римские кардиналы дали письменные обязательства отказаться от своих сожительниц, не садиться верхом на лошадь, не ходить на охоту до тех пор, пока святая земля будет оставаться в руках неверных. Некоторые даже поклялись взять на себя крест и отправиться воевать в Сирию.
   Излишне говорить о том, что все эти обещания были сплошным лицемерием, призванным поднять фанатизм верующих. Кардиналы сохранили своих любовниц, лошадей и собак и не отказались ни от каких радостей жизни. Римский двор продолжал представлять собой огромный лупанарий.

 


ГРИГОРИЙ ВОСЬМОЙ.


   Преемник Урбана третьего Григорий восьмой не совершил ничего примечательного, так как умер спустя два месяца после своего избрания. Однако перед смертью он успел объявить новый крестовый поход.
   Климент третий, сменивший Григория на престоле, вернулся в Рим, но вынужден был принять условия римского сената; хотя коммуна и присягнула на верность папе, она все-таки сохранила свою автономию.
   Климент третий продолжал осуществлять затею своего предшественника. Ему удалось убедить трех государей — Франции, Англии и Германии — двинуться в Палестину. Первым отправился в путь Фридрих Барбаросса, но вместо победы нашел свою смерть: отобедав на берегу реки Салеф, он захотел выкупаться и был унесен быстрым течением. Корона императора перешла к его сыну Генриху шестому, который был вынужден оставить крестоносное войско и отправиться на коронацию в Рим.
   В это время Климент третий скончался, и место его занял дряхлый больной старик, известный в истории церкви под именем Целестина третьего.
   Мы не станем распространяться о борьбе между Генрихом шестым и первосвященником, о злополучной судьбе этого императора, о подробностях третьего крестового похода.
   Перейдем к тринадцатому веку.

 


ПАПЫ ТРИНАДЦАТОГО ВЕКА.


   Тринадцатый век в истории католической церкви открывает Иннокентий третий, преемник Целестина. Сто восемьдесят первый наместник святого Петра принадлежал к знатной фамилии графов Сеньи и был возведен в кардиналы своим дядей Климентом третьем.
   Убежденный в необходимости подчинить весь мир папской власти, новый первосвященник во многом напоминал Григория седьмого. Честолюбие его было безгранично. «Власть королей простирается только на отдельные области, власть Петра обнимает все царство», — писал он в одном письме. Дальше мы увидим, что в смысле жестокости он превзошел последних своих предшественников.
   Сразу же после избрания Иннокентий преобразовал городскую префектуру, превратив префекта из имперского чиновника в папского. Муниципалитет, правда, сохранился, но подчинился верховной власти папы.
   В ту пору в Германии шли междоусобные войны между регентом сына Генриха шестого и Оттоном Брауншвейгским. Папа решил выступить судьей в этом споре и приказал немцам признать Оттона, за что тот поклялся сохранять все права и имущество церкви, в том числе и наследство Матильды.
   В течение нескольких лет папа изо всех сил помогал своему приверженцу.
   Но едва Оттон стал императором и был коронован в Риме (1209 год), он тут же нарушил все обещания и клятвы: овладел землями маркграфини Матильды и напал на владения сицилийской короны в Южной Италии. Обманутый Оттоном Иннокентий отлучил его от церкви (в ноябре 1210 года) и освободил его подданных от присяги на верность императору. В течение всего этого периода, энергично борясь против Оттона, Иннокентий держал в запасе сильного союзника. Еще в 1198 году Констанция, вдова Генриха шестого и наследница Сицилийского королевства, согласилась принять папскую инвеституру и перед смертью поручила Иннокентию опеку над своим сыном Фридрихом.
   Возмущенный поведением Оттона, папа горячо взялся за организацию коалиции против него, и его старания увенчались успехом. Семнадцатилетний Фридрих, после того как он прибыл в Рим и присягнул на верность Иннокентию, разгромил Оттона и вскоре был коронован в Майнце. Добиваясь власти, Фридрих не скупился на обещания: он обязался во всем повиноваться святому престолу и помогать папе в его борьбе против еретиков. Иннокентий не подозревал, что его питомец через несколько лет станет самым опасным противником.
   Государи, столь покорно уступавшие Иннокентию, были слабы и нуждались в его поддержке. Например, слабые властители Швеции, Дании, Португалии приносили вассальную присягу и платили дань своему сюзерену — папе. Но когда Иннокентий третий попытался вмешаться в распри Филиппа Августа и Иоанна Безземельного, энергичный Филипп заявил: «Папе нет дела до того, что происходит между королями».
   За это Иннокентий наложил на него интердикт. В Англии же королевская власть унизилась перед ним, но интриги Иннокентия привели лишь к междоусобной войне. В ходе борьбы с мятежными баронами и народом Иоанн Безземельный обратился к папе за помощью. Иннокентий немедленно предал Великую хартию анафеме, запретив королю исполнять ее, а баронам — требовать ее исполнения. Он отлучил прелатов и баронов, сопротивлявшихся королю, но те продолжали упорствовать. Кровавые войны разоряли Англию, и народ считал виновником своих бедствий папу. Иннокентий мечтал объединить всю христианскую Европу, чтобы организовать грандиозную экспедицию для освобождения гроба господня. В 1213 году он снова направил посланцев проповедовать крестовый поход, поручив им давать крест всякому, кто пожелает, даже уголовным преступникам. Но вместо того чтобы освободить святые места, крестоносцы покорили Византийскую империю. Насилия, которым подверглись греки, еще больше усилили их ненависть к западным народам. Восстановить же религиозное единство и политическое согласие стало теперь труднее, чем когда-либо.
   Другой крестовый поход Иннокентий третий организовал внутри христианского мира — против альбигойцев.
   Он начал с того, что отправил в Южную Францию монахов, которые обязаны были добиться отречения еретиков, причем им даны были полномочия прибегать к любым пыткам — железом, огнем, водой — в зависимости от упорства альбигойцев. «Добрым» легатам предоставлялась полная свобода действий с одним лишь условием — чтобы они были неумолимы.
   Такими они и оказались на деле. «Весь христианский мир — пишет Перрен в своей „Истории альбигойцев“, — был потрясен страшным зрелищем: люди, вздернутые на виселицах, сожженные на кострах, замученные пытками только за то, что они отдавали свои помыслы одному всевышнему богу и отказывались верить в пустые церемонии, придуманные людьми».
   Папа, однако, нашел, что его эмиссары не проявили нужного рвения и недостаточно быстро достигли желаемых результатов. Он отправил в помощь им трех легатов, поручив истребить всех еретиков, иначе говоря, большую часть населения Южной Франции. Вскоре к эмиссарам Иннокентия присоединился гнусный монах Доминик, основоположник инквизиции.
   Избиение альбигойцев приняло ужасающие размеры. Симон де Монфор во главе многочисленной армии осадил город Безьер. В течение целого месяца жители этого цветущего города героически защищались, но в конце концов, измученные голодом, вынуждены были капитулировать. Однако их мирные предложения были отвергнуты.
   Фанатики поклялись истребить всех без исключения, вплоть до грудных младенцев.
   Ведь речь шла об уничтожении ереси, широкое распространение которой весьма тревожило папу, ибо угрожало самому существованию папства. Вот почему святой престол решил любой ценой утверждать свое господство, вот почему папы, не брезгуя никакими средствами, огнем и мечом приводили к повиновению страны, обнаруживавшие стремление к независимости и свободе. Что касается Симона де Монфора, то религия для него была лишь ширмой, за которой скрывались личные интересы: он претендовал на титул и владения Раймунда, графа Тулузского, одного из главных вождей альбигойцев.
   Армия де Монфора в огромном своем большинстве состояла из бандитов, заслуживавших виселицы, или из фанатичных христиан, которые видели в крестовом походе против еретиков отличный случай потрудиться во славу церкви и для спасения души.
   Легаты Иннокентия третьего нашли в шайке Монфора ту силу, которая была необходима для выполнения их преступных замыслов. Когда граф Безьерский и другие почтенные люди города явились к папским легатам с заявлением о капитуляции, Доминик прогнал их, заявив, что по повелению святого отца город будет сожжен, а все население: мужчины, женщины, дети и старики — будет предано виселице или мечу.
   Осажденные, узнав, что им нечего рассчитывать на милость победителей, решили защищаться до последнего. Несмотря на их отчаянное мужество, город был взят.
   Началась страшная резня. Солдаты на улицах насиловали женщин, а затем убивали их.
   Доминик с крестом в руке обходил городские кварталы, подстрекая бандитов к грабежам и поджогам. Кровь лилась ручьями. Тщетно кое-кто пытался обратить внимание папских легатов на то, что большая часть обитателей Безьера не является еретиками: эти чудовища готовы были уничтожить скорее сотню невинных, чем пощадить хотя бы одного виновного. «Убивайте, — восклицал Арнольд Амальрик, — убивайте всех? Бог узнает своих!» Этот призыв был осуществлен буквально. Город Безьер превратили в пепел, шестьдесят тысяч жертв было погребено под его дымившимися развалинами.
   Покончив с Безьером, папские агенты обрушились на остальные города. Были разгромлены Каркассон, Тулуза, Альби и другие города Южной Франции, примыкавшие к альбигойскому движению. Они тоже сделались ареной чудовищных избиений.
   Особенно ревностно убивал и пытал во время этого крестового похода Доминик, вполне заслуживший того нимба, которым его наградила церковь.
   Гонения на альбигойцев несколько утихли, когда Иннокентий третий созвал в Латеране собор для коронования Фридриха второго. На этом соборе обсуждались также важные вопросы, связанные с преобразованием вселенской церкви. И вдруг явились графы Тулузы и Пуа с жалобой на Симона де Монфора, захватившего их владения. Святой отец, услышав о свирепости Симона и Доминика, с беспримерным цинизмом заявил, что не может осуждать преданных христиан за чрезмерную ретивость в выполнении святой миссии. Но затем, внезапно сменив тон, он пообещал обиженным сеньорам вернуть их владения. Нечего и говорить, что обещание было лживым. Святой отец не только не выполнил его, а поспешил отправить Доминику и Симону де Монфору тайный приказ усилить строгость в отношении альбигойцев, чтобы передышка не ободрила еретиков. Вместе с тем он закрепил за Монфором захваченные им земли.

 


ФРАНЦИСК АССИЗСКИЙ.


   На этот же собор явился основатель ордена францисканцев, знаменитый Франциск Ассизский. Ему необходимо было утвердить устав для своих монастырей. Иннокентий третий, который обычно получал богатые дары от верующих, удостоенных чести облобызать папскую туфлю, на сей раз сделал исключение: он не только ничего не потребовал от Франциска, но даже сам дал ему денег. Папе, разумеется, ничего не стоило принести небольшую жертву для жалкого идиота, который безумными галлюцинациями и пророчествами невероятным образом действовал на воображение невежественных и суеверных людей.
   Биография Франциска совершенно легендарна. Ныне любой из небылиц было бы достаточно, чтобы упрятать этого героя в сумасшедший дом. Например, Франциск якобы понимал язык животных и всерьез беседовал с ними. В припадках экзальтации тело Франциска тряслось, как в лихорадке, а ноги безостановочно двигались. Речи его выдавали полнейшую бессвязность мысли — впрочем, в те времена бессвязность и нелепость речи считались вдохновением свыше.
   Франциск был настоящим сокровищем для церкви: его способность приводить в экстаз верующих снискала ему благосклонность папы, который отлично знал, как использовать юродивого, уверившего народ в своей особой благодати.
   О Франциске Ассизском утвердилось также мнение как о святом, отличавшемся необычайным целомудрием. Трудно судить, насколько заслужена такая репутация. Один летописец рассказывает, что, «желая победить демона плоти и предохранить от пожара страстей белую ризу своего целомудрия», Франциск зимой окунался в прорубь. Но и ледяная вода, по-видимому, слабо помогала, ибо, по словам того же летописца, "когда Франциск однажды испытал сильное искушение при виде красивой девушки, явившейся к нему за благословением, он снял с себя одежду (в присутствии девушки!) и, до крови отхлестав себя плетью, выбежал во двор, где, катаясь по снегу, кричал, что дух святой вошел в него.
   Вскоре все увидели семь огромных шаров, которые он вылепил из снега, окрасив их своей же кровью. Душа Франциска в то же самое время говорила ему: самая крупная и красивая из снеговых баб — твоя жена, четыре следующих — сожительницы твои, а две последних — служанки. Торопись привести всех к своему очагу, ибо они умирают от холода".