В период понтификата Александра четвертого возникла странная секта фанатиков, известных под именем флагеллантов (бичующихся). Одержимые своего рода религиозной истерией, мужчины и женщины разного возраста (иногда даже дети) бегали нагими по улицам сел и городов и бичевали себя до тех пор, пока плетка не вываливалась из их рук.
   Эта секта очень быстро приобрела популярность. Некоторые историки утверждают, что нередко толпы фанатиков достигали десяти тысяч человек, которые при всем честном народе предавались упомянутому выше благочестивому упражнению. Процессии флагеллантов можно было видеть и ночью, и днем; самые суровые зимние холода не отрезвлял и. безумцев, носившихся по улицам в костюмах Адама и Евы.
   Сначала духовенство поддерживало секту. Священники и высшие чины церкви, принимавшие участие в церемониях, шествовали во главе процессий: правда (за редким исключением), сохраняли на себе одежду и не особенно усердствовали в самобичевании. Довольно скоро, однако, флагелланты лишились покровительства духовенства, так как отклонились от основных положений вероучения и пытались заменить некоторые старые догмы новыми. Они, например, ввели обычай взаимной исповеди и, несмотря на то что были мирянами, давали друг другу отпущение.
   И вот тут-то им пришлось убедиться в том, что церковь, снисходительная ко всем порокам и преступлениям верующих, не терпит ни малейшего посягательства на свои догматы. Когда Александр четвертый скончался, в Витербо находилось всего лишь восемь дряхлых кардиналов. Возникло довольно сложное положение. Никто из них не в состоянии был управлять римской курией. И кардиналам пришлось нарушить закон Александра третьего: они провозгласили папой патриарха Иерусалимского, случайно оказавшегося в Витербо. Новый папа получил имя Урбана четвертого. На престоле он просидел недолго. Ему пришлось вести непрерывную борьбу с врагами, заставившими его бежать из Витербо. Он умер в 1264 году.
   После него правил до 1268 года Климент четвертый, а затем в течение трех лет римский престол оставался свободным. Каждый из кардиналов, входивших в священную коллегию, хотел быть папой. В конце концов после длительных распрей папой стал один из кардиналов, принявший имя Григория десятого. Собор, созванный им, занялся церковными делами.
   Чтобы получить представление о нравах духовенства той эпохи, достаточно прочесть послание, с которым святой отец обратился к льежскому епископу незадолго до открытия собора.
   «Мы осведомлены, — писал папа, — что вы взяли себе в качестве сожительницы аббатису из ордена святого Бенедикта и хвастались, будто за четырнадцать месяцев имели двадцать двух детей от сорока разных любовниц. Нам известно, что в одном из ваших епископских владений вы держите гарем из монахинь и с этими дочерьми сатаны предаетесь разврату. Нам сообщили, что после смерти одной аббатисы вы нарушили канонический порядок избрания, чтобы посадить на место умершей одну из ваших дочерей, которая одновременно является вашей любовницей. Наконец, не довольствуясь ограблением церквей и монастырей, вы осмелились продавать церковные должности. Вы покровительствуете ворам и убийцам, вы никогда не появлялись в алтаре в трезвом виде».
   Надо сказать, что большинство тогдашних церковников ничуть не уступало льежскому епископу. Поэтому прелаты так встревожились, узнав о взглядах Григория десятого.
   Вскоре, однако, они успокоились: не проведя никаких реформ, святой отец ограничился тем, что потребовал от епископов десятой доли их дохода.
   На соборе был опубликован декрет Григория десятого, касающийся процедуры выборов папы. В нем, в частности, говорилось:
   «После смерти папы присутствующие при апостольском дворе кардиналы должны в течение десяти дней поджидать своих отсутствующих коллег. По истечении этого срока они обязаны собраться в папском дворце, оставив при себе единственного слугу мужского пола. Мы обязываем их находиться безотлучно в большом зале без каких бы то ни было перегородок, даже при удовлетворении естественных потребностей. Если после трехдневного обсуждения выборы все еще не закончатся, то участникам конклава следует давать лишь одно блюдо на обед и одно на ужин. Если через пять дней после этого кандидат на папский престол не будет избран, то им следует давать лишь небольшое количество хлеба, немного вина и воду — до того момента, пока, наконец, не будет провозглашен новый первосвященник. В течение всего периода выборов кардиналы теряют право на всякие доходы и бенефиции, которые они получают от церкви или апостольской казны».
   Возможно, что преемник Григория десятого Иннокентий пятый оказался на престоле именно в результате спешки на выборах, которые проводились на основе декрета Григория десятого. Иннокентий был простым человеком и стал папой явно по недоразумению. Он вздумал всерьез изменить политику римской церкви. Члены священной коллегии быстро разобрались что к чему и избавились от Иннокентия пятого с помощью яда.
   После его смерти кардиналы решили действовать осмотрительней. Но когда миновало восемь дней и им пришлось перейти на хлеб и воду, они заторопились и выбрали папой Адриана пятого. Но и на этот раз они попали впросак. Адриан оказался слишком порядочным человеком. Пришлось вновь прибегнуть к испытанному средству: папе подсыпали сильнодействующий яд, а затем кардиналы объявили, что он скончался от таинственной болезни желудка.
   Конец тринадцатого века был отмечен жестокими гонениями на еретиков и евреев.
   Особенно тяжело пришлось евреям в Германии и Франции.
   Натравливая на них народ, церковники обвиняли их в самых чудовищных преступлениях, придумывали дикие басни, изображая евреев слугами сатаны. Но эти басни вызывали ярость невежественных и суеверных людей.
   При папе Николае четвертом усилились гонения на еретиков. Этот папа расширил привилегии доминиканцев, дав им возможность как угодно истолковывать церковные законы. Доминиканцы должны были искоренять ересь огнем и железом, конфисковывать имущество, карать всякого, кого подозревали в сочувствии к еретикам. Папа разрешил сносить дома еретиков и даже близлежащие жилища, которые тоже считались оскверненными. Он опубликовал буллу, обязывавшую сеньоров и городские власти поддерживать доминиканцев и повиноваться им во всем. Не случайно папа так симпатизировал этому ордену: он сам был столь же мстителен и жесток, как доминиканцы. Даже смерть врагов не утоляла его жажды мести. Например, после смерти двух монахов, обличавших его, он приказал выкопать их трупы и сжечь на костре, а пепел развеять по ветру.
   Вот что писал о Николае четвертым и его окружении современник граф Тирольский: "Если вы вздумаете дать епископам ваш кафтан, они стянут и ваш плащ. Как можно быть столь неразумным и трусливым, чтобы терпеливо сносить высокомерие, скупость, вероломство, разнузданность и прочие преступления папского двора?
   Все дело церковников заключается в том, чтобы плодить незаконнорожденных детей, бражничать и придумывать новые способы для выманивания денег у народа.
   Неужто недостаточно, что пастухи стригут своих овец? Неужели надо, чтобы они еще и душили их? Долго мы были одурманены ими. Долго они запугивали нас адом, которого не существует. Довольно нас топтали ногами священники! Поднимемся наконец и воскликнем: смерть и уничтожение растлителям человечества!"

 


БОНИФАЦИЙ ВОСЬМОЙ.


   После смерти Николая четвертого на папский престол избрали монаха Пьетро, принявшего имя Целестина пятого.
   Во время выборов энергичнее всех домогался тиары заносчивый и властолюбивый кардинал Бенедетто Гаэтани. Даже после восшествия Целестина на святой престол он не сложил оружия и продолжал исподволь вести упорную борьбу за тиару.
   Почти всю свою жизнь смиренный схимник Пьетро провел в келье, распевая псалмы или предаваясь благочестивым размышлениям; роскошь и блеск папского двора, а также беседы с деятелями римской курии были ему только в тягость. Так как у блаженного старца не было больше времени ни на молитвы, ни на благочестивые размышления в связи с его новыми обязанностями, он облюбовал себе маленькую часовню, где проводил все ночи и куда никто, кроме него, не имел доступа.
   Однажды, проведя всю ночь в молитве на коленях перед огромным распятием, занимавшим всю стену. Целестин явственно расслышал слова, исходившие из уст Христа: «Целестин! Сбрось с себя бремя папской власти — ноша эта слишком тяжела для тебя!» За короткий срок пребывания на святом престоле Целестин успел убедиться в разгульном образе жизни своей паствы и не раз вопрошал себя, не должен ли он уступить место более сильному и энергичному пастырю, способному исправить духовенство.
   Таинственный голос укрепил возникшие у него сомнения. В то же время подобное совпадение показалось ему подозрительным. Нет ли чего-нибудь дурного в его намерениях? Не дьявольские ли это козни? Мучительные сомнения терзали Целестина, воспоминания о голосе, услышанном в часовне, не покидали его ни на минуту, и, чем больше он размышлял о происшедшем, тем труднее ему было принять решение.
   Прошло несколько недель, и однажды в часовне Целестин снова услышал таинственный голос; на этот раз он грозил Целестину вечными муками ада, если тот и впредь будет медлить с отречением. Бедный затворник разрыдался. "Господи, — молил он, — разве ты не слышишь, что я взываю к тебе? Просвети меня, ты ли говоришь со мной?
   Зачем ты призвал меня на трон, которого я не добивался? Не лучше ли мне отвергнуть тиару и бежать из нечестивого Вавилона?" Неумолимый голос ответил: «Отрекись от папского звания. Целестин».
   На следующее утро блаженный старец призвал к себе кардиналов, среди которых был и Бенедетто Гаэтани. Целестин сообщил им, что не способен управлять да и недостоин того высокого сана, в который его возвели. «Я уверен, — закончил он, — что не избежать мне вечного осуждения, если я останусь первосвященником. И потому прошу передать тиару более достойному, чем я».
   Слезы, застилавшие глаза папы, помешали ему увидеть торжествующую улыбку на устах Гаэтани.
   Читатель, вероятно, уже догадался, что небесный голос, приказавший Целестину сложить с себя папский сан, исходил от лукавого кардинала. Он занимал помещение, находившееся этажом выше, над молельней, где уединялся святой отец. Гаэтани воспользовался этим и просверлил отверстие как раз над головой распятого Христа.
   Кардиналы выразили сожаление, но в конце концов заявили, что не смеют противиться желанию папы. Правда, они потребовали, чтобы Целестин опубликовал закон, разрешающий первосвященникам слагать с себя сан, а кардиналам принимать отречение.
   Слух об уходе Целестина распространился по Риму. Народ, считавший его святым, был крайне взволнован. Большие толпы стали собираться перед папским дворцом, умоляя Целестина отказаться от своего намерения. Растроганный такой любовью и доверием, Целестин заколебался и сказал кардиналам, что хочет хорошенько поразмыслить и обратиться за помощью к святому духу.
   Вечером, когда папа уединился в часовне, он снова услышал грозный глас бога. «Вот как ты повинуешься мне, — злобно шипел голос, — истинно говорю тебе, Целестин, ты будешь осужден, ибо ослушался меня».
   «Милости молю, святой отец!» — завопил Целестин и всю ночь пролежал, распростертый перед распятием.
   В то же утро, надев власяницу и одежды схимника, он созвал кардиналов и сообщил им, что небесный голос утвердил его первоначальное решение и он немедля возвращается в свою келью.
   Наконец-то Гаэтани мог воспользоваться плодами своих ночных трудов. Через десять дней после ухода Целестина кардиналы избрали его наместником Христа.
   Новый папа принял имя Бонифация восьмого. Сразу же после интронизации он потребовал от священной коллегии оформить постановление об отречении Целестина.
   Огромная популярность святого не могла не обеспокоить Гаэтани. Новый папа боялся, что Целестин в один прекрасный день вернется в папский дворец, поддавшись уговорам своих сторонников.
   Постоянная тревога отравляла существование Бонифация, и он приказал арестовать Целестина. Вот что рассказывается по этому поводу в «Житиях святых»: «Отшельник Целестин был взят в своей келье папской стражей. По дороге толпы верующих теснились вокруг блаженного старца, прося у него благословения, целовали ему ноги, отрезали кусочки от его сутаны, вырывали волосы у осла, на котором он ехал, чтобы сохранить их как драгоценные реликвии. Когда Целестина доставили во дворец, его милостиво принял лицемер Бонифаций. Но в тот же вечер стража отвела бывшего папу в его замок, куда вскоре явился священник, предложивший ему исповедоваться и приготовиться к смерти. Покуда Целестин раскрывал тайны своего сердца, Бонифаций прятался за портьерой, а по окончании исповеди предстал перед старцем и набросился на него с гневными упреками за якобы кощунственные высказывания после отречения. После этого Бонифаций распорядился посадить его в каменный мешок, а у наружных ворот замка, где находилось подземелье, поставить тридцать солдат, чтобы помешать тем, кто попытается освободить Целестина. Опасаясь народных волнений, Бонифаций решил уморить старца голодом и через несколько дней объявил, что святой монах умер от старости, благословляя первосвященника. Преступление, однако, было раскрыто, и убийцу возненавидели все христиане».
   Мы не прибавили ни единого слова к рассказу болландистов. Заметим только, что благочестивые историки не преминули бы защитить Бонифация, будь у них малейшая возможность сделать это.
   Обуреваемый непомерной гордыней, властолюбивый папа вел непрестанную борьбу со многими государями Европы. Особенную славу стяжал он в борьбе с Филиппом Красивым, который категорически отказался подчиниться ему, оспаривая притязания первосвященника на светскую власть.
   Политическая роль Бонифация расценивалась историками по-разному, зато его личность не вызывает никаких разногласий. Все историки, светские и духовные, сходятся на том, что убийца Целестина был отъявленным негодяем. Мы вынуждены вступиться за Бонифация: он отнюдь не является исключением среди пап.
   Большинство других первосвященников не уступало ему в злодеяниях. Только кое-кто из них не афишировал так явно своих преступлений.
   Кардинал Бенедетто Гаэтани, до того как завладел тиарой, являлся одним из лидеров гибеллинов; очутившись на папском престоле, он стал ярым противником этой партии. Перемена же взглядов произошла из-за того, что два кардинала из рода Колонна, самого могущественного и богатого среди гибеллинов, энергично выступали против кандидатуры Гаэтани. Злопамятный Бонифаций, получив ключи и посох первосвященника, отлучил все семейство Колонна от церкви, проклял их потомков, наложил запрет на поместья, приказал срыть их дворцы и, чтобы привести мятежников к покорности, призывал на помощь всех христиан, будто дело шло о настоящем крестовом походе.
   Членам семейства Колонна пришлось бежать из Рима, но они не прекратили борьбы.
   Первосвященник пошел даже на переговоры с французским королем, лишь бы собрать деньги для войны с Колонна. В угоду королю Бонифаций канонизировал Людовика девятого. Кроме того, он подарил Карлу Валуа, брату Филиппа, германскую корону, которую тот собирался отнять у Адольфа Нассауского. Обманутый покорным поведением Бонифация, Филипп разрешил эмиссарам папы увезти с собой в Рим все, что им удалось выманить у верующих.
   Жатва была значительной, так что игра стоила свеч.
   Как только деньги, вывезенные из Франции, попали в папскую сокровищницу, Бонифаций не только не выполнил своих обещаний, но еще постарался натравить английского короля Эдуарда и герцога Фландрии напасть на Францию.
   Прежде чем решиться на крайние меры, Филипп отправил в Рим посла, который потребовал у папы объяснений.
   Бонифацию вновь удалось обмануть Филиппа. Больше того, французский король, поддавшись его уговорам, дал согласие на новый крестовый поход; правда, у Филиппа хватило здравого смысла принять кой-какие меры для предотвращения вмешательства папы в дела его королевства. Поняв, что король не скоро отправится в путь, Бонифаций послал к французскому монарху легата, который держал себя столь высокомерно и оскорбительно, что Филипп прогнал его, не пожелав выслушать до конца.
   Разъяренный и униженный легат отправился в Южную Францию, где начал подстрекать население к восстанию и убийству Филиппа, обещая кроме многочисленных отпущений грехов значительную сумму денег тому, кто освободит мир от Филиппа.
   Когда эти интриги были раскрыты, легата арестовали, обвинив в оскорблении его величества, мятеже, ереси и богохульстве.
   Филипп немедленно отправил посла к папе с требованием отдать виновного под суд и лишить духовного звания.
   Ответ Бонифация явился для короля полной неожиданностью. «Знай, что ты подвластен нам и в церковных делах и в мирских», — писал папа. Обвинив короля в посягательстве на права церкви, он заявил, что легат достоин похвалы за мужество, которое он проявил. Впрочем, добавлял папа, он только исполнял мои приказания.
   Одновременно с письмом Бонифаций опубликовал буллу, в которой провозглашал себя владыкой Франции.
   Филипп, разумеется, пришел в ярость. 10 апреля 1302 года он созвал в Соборе Парижской богоматери представителей знати, духовенства и третьего сословия, чтобы обсудить поведение папы. Все члены совещания, не исключая духовенства, высказались за необходимость положить конец преступным махинациям главы церкви.
   После торжественной церемонии сожжения папской буллы на паперти собора король обратился к Бонифацию с посланием: «Знай, негодный священник, что в мирских делах мы не подвластны никому, и твое непомерное честолюбие должно склониться перед нами». Папа ответил на это послание отлучением: он объявил, что Филипп низложен и корону получит тот, кто доставит его живым или мертвым.
   Тогда король собрал прелатов и баронов в Лувре. Там его представитель, Гийом Ногаре, зачитал настоящий обвинительный акт против Бонифация, который был назван антипапой и еретиком, запятнавшим себя страшными преступлениями. Указывалось на то, что папа не верит в бессмертие души, не соблюдая постов, что «гнусный первосвященник вынуждает служителей церкви открывать ему тайны исповеди под тем предлогом, что ему должны быть известны замыслы его врагов. Он преследует странствующих монахов и монахинь и отнимает у них деньги, ссылаясь на то, что лицемерные бездельники обирают народ». Никто не выступил в защиту Бонифация.
   Генеральные штаты потребовали созыва вселенского собора. Король сообщил о решении Генеральных штатов всем европейским монархам, и повсюду это известие встречали с энтузиазмом. В самом Риме многие сеньоры, чиновники, граждане и священники, изнемогавшие от тирании святого отца, приняли сторону Филиппа Красивого. Бонифацию грозила явная опасность. Он решил покинуть город, где число его противников росло с каждым днем. Прихватив с собой племянниц, фаворитов и детей, он бежал в Ананьи. Обосновавшись в новой резиденции, он обрушился на французского короля новой отлучительной буллой, еще более яростной чем первая.
   Он проклинал Филиппа, его семью, все его потомство, наложил интердикт на Францию.
   В этой же булле он призывал немцев, англичан и фламандцев выступить против Франции, обещая райское блаженство всем участникам похода.
   Созыв вселенского собора, где должны были осудить Бонифация, был поручен Ногаре.
   С помощью одного из племянников кардинала Колонна он собрал отряд в восемьсот человек. Под знаменем французского короля на рассвете 6 сентября 1303 года солдаты внезапно ворвались в Ананьи с криками: «Смерть Бонифацию!» Захватив по дороге дворец папского племянника, они начали осаду крепости, в которой укрывался святой отец. Увидев, что сопротивление бесполезно, тот вступил в переговоры и попросил дать ему несколько часов на размышление и на совещание с кардиналами. Просьба его была уловкой: папа надеялся, что жители Ананьи откликнутся на его призыв и благодаря их помощи он выйдет победителем из борьбы.
   Но папа просчитался. Население отказалось выступить в его защиту. Когда истек срок, данный на размышление, Ногаре и Колонна приказали солдатам штурмовать крепость.
   Надеясь произвести впечатление и напугать врагов, Бонифаций в тиаре, облаченный в папские одежды, держа в руках апостольский ключ и крест, воссел на трон, ожидая победителей. Но и здесь он ошибся. Ногаре потребовал от него, чтобы он явился на собор. Увидев, что папа хранит презрительное молчание, Колонна спросил, отрекается ли он от папского сана. Вопрос привел Бонифация в бешенство: он проклял короля Франции, его род и потомство, прибавив несколько оскорбительных слов и по адресу Колонна. Последний, не стерпев, отвесил папе пощечину. Рука его в железной перчатке нанесла удар, от которого папа потерял сознание. Полуживого его унесли и заперли в одной из зал замка.
   Три дня папа просидел в заключении. На четвертую ночь церковникам удалось поднять жителей Ананьи: они напали на замок и освободили Бонифация. Когда папа вернулся в Рим и обнаружил, что там царит полнейшая анархия, он пал духом: он не отдавал распоряжений, а говорил лишь о проклятиях и отлучениях; потом у него началась горячка, и в припадке ярости он кусал себе руки. Умер он восьмидесяти шести лет от роду, просидев на престоле девять лет.
   Так как в ту эпоху добро и зло олицетворялись богом и дьяволом, то у современников Бонифация не вызывало никакого сомнения, что душа святого отца находилась в руках сатаны. Сами церковники нередко заявляли, что Бенедикт Гаэтани осужден на вечное горение. Из рук в руки передавались рисунки, на которых Бонифаций изображался в недвусмысленных положениях. Данте, современник Бонифация, поместил его в своем «Аду». А один наивный летописец совершенно серьезно сообщает, что статуя девы на могиле Бонифация, высеченная из белоснежного мрамора, на следующий день, после того как ее установили, почернела и никакими усилиями ее не удалось привести в первоначальный вид.
   Для полной характеристики Бонифация приведем несколько его изречений. Они взяты из подлинных документов:
   «Дал бы мне бог благополучие в этом мире, о другой жизни я не тревожусь». «Души людские не более бессмертны, чем души животных».
   «В евангелии больше лжи, чем правды. Непорочное зачатие — нелепость, воплощение сына божьего — смехотворно, а догмат пресуществления — просто глупость».
   «Сумма денег, которую дала церковникам легенда о Христе, неисчислима».
   «Религия сотворена честолюбцами для обмана людей».
   «Клирики должны говорить то, что говорит народ, но это не значит, что они обязаны верить в то, во что верит народ».
   «Надо продавать в церкви все, что угодно покупать простакам».

 


СВЯТОЙ ГОД.


   Посмотрим теперь, каким образом Бонифацию удалось сколотить колоссальное богатство, которое обнаружили французские солдаты, когда они заняли дворец. Хронист Уолсингем, английский монах, утверждает, что «у всех королей, вместе взятых, не нашлось бы столько золота и драгоценных камней, сколько их обнаружено было в ларцах папской сокровищницы».
   Прежде всего, Бонифаций получал огромные доходы от сборов со всей Европы, от ежегодных взносов церковников, принимавших подарки от паломников. Но папе, постоянно воевавшему с разными монархами, денег все же не хватало. И надо признать, Бонифаций был подлинным гением в отношении церковного вымогательства.
   Именно ему папство обязано установлением юбилеев. Бонифаций декретировал, что святой год празднуется каждые сто лет (впоследствии срок был уменьшен до пятидесяти, а при Павле втором — до двадцати пяти лет).
   Собственно говоря, юбилей означал обычное паломничество к гробнице апостола Петра. Пилигрим оставлял свой дар у гроба и получал пачку драгоценных отпущений.
   Мы видим, что выдумка Бонифация восьмого гениальна по своей простоте. Первый юбилей был отпразднован в последний год тринадцатого столетия (1300). Следующий же мог состояться лишь через столетие. И многие фанатики, понимая, что им не придется отпраздновать юбилей 1400 года, не могли отказаться от участия в торжестве. Этим, вероятно, объясняется гигантский успех первого юбилея, превзошедший ожидания папы. Флорентийский хронист Виллани утверждает, что на первом юбилее в Риме побывало более двухсот тысяч паломников. «Я жил в этом городе, — рассказывает он, — когда верующие начали сходиться в Рим огромными толпами. Они шли со всех четырех стран света старыми римскими дорогами, это было что-то вроде переселения народов. Два клирика днем и ночью собирали лопатами добровольные пожертвования с гробницы святого Петра. Юбилей сказочно обогатил Бонифация, да и римляне нажились, продавая разные товары по дорогой цене простакам, пришедшим в Рим, чтобы получить отпущение грехов и опустошить свой кошелек».