Страница:
Когда открыли Новый Свет, Александр шестой приказал миссионерам доставить из Америки различные ядовитые травы, из которых его химики выработали многочисленные виды страшных ядов. Цезарь Борджиа наловчился разрезать отравленным ножом персик так, что сам, съедая одну его половину, оставался невредим, а приглашенный к обеду гость, которому доставалась другая половина, погибал.
Знаменитое вино Борджиа имело то свойство, что действие его сказывалось лишь через несколько лет: у человека выпадали зубы, волосы, сходила кожа, и он умирал после долгой и мучительной агонии.
У Лукреции был ключ, с виду самый обыкновенный, с помощью которого она отправляла на тот свет любовников, когда хотела от них избавиться. Рукоятка этого ключа заканчивалась неприметным острием, которое она натирала ядом. Обычно она давала какое-либо поручение и вручала ключ к замку, который туго открывался.
Галантный любовник, крепко сжимая ключ в руке, слегка царапал себе кожу и через сутки умирал.
У Цезаря, в свою очередь, был не менее любопытный перстень. Гладкий с внешней стороны, он состоял из двух львиных когтей, сделанных из острой стали. Эти когти находились на внутренней стороне и вонзались в тело во время рукопожатия под нажимом среднего пальца. Они были покрыты глубокими желобками; вероятно, эти желобки выпускали яд. Где-нибудь в толпе, на балу например, Цезарь, скрытый под маской, схватывал руку человека, которого он решил отправить на тот свет, вонзал глубоко «львиные когти» и тут же ронял роковой перстень. Разве можно было в толпе масок найти преступника? И даже когда способ был разгадан, кто посмел бы обвинить сына первосвященника?
Ключ Лукреции и перстень Цезаря долго были в ходу и после их смерти: у преступников оказалось много учеников и последователей.
Борджиа в тех случаях, когда им необходимо было моментально избавиться от врага, прибегали к помощи кинжала или же к быстродействующим ядам.
Именно такой яд и решил применить Александр шестой, когда он задумал расправиться с кардиналами. Его злодейский план должен был осуществиться на торжественной обедне.
Заманить к себе на обед церковных иерархов было делом нелегким. Прелаты, разумеется, отнеслись с большим недоверием к трапезе. И папа понял, что большинство из них найдет удобный предлог и отклонит его приглашение, если он пригласит их в свой дворец. Тогда он попросил кардинала Корнето уступить ему на один день дворец для устройства пира. Замысел папы имел успех: кардиналы приняли приглашение.
В назначенный день утром Александр послал своего дворецкого во дворец Корнето наблюдать за сервировкой, вручив ему две бутылки вина. Он распорядился принять все меры предосторожности, спрятать их в надежном месте и подавать безошибочно только тем, на кого он укажет.
Ни один из кардиналов не преминул явиться на пир, и его святейшество, прибыв во дворец с сыном, мог сразу подсчитать, какую прибыль он получит с этого обеда.
Дело происходило в августе, и жара была томительная. Александр и Цезарь пришли на пиршество пешком и, жалуясь на усталость, попросили прохладительного напитка.
Дворецкий на минуту вышел, и один из слуг бросился выполнять просьбу его святейшества. Александр, как обычно, выпил свой кубок залпом. Цезарь разбавил вино водой. Опорожнив бокалы, они почти мгновенно ощутили сильную боль в желудке.
Слуга, которому ничего не было известно, подал им графин, припрятанный дворецким.
У святого отца начались страшные конвульсии. Его пришлось тут же перенести во дворец, где он и скончался ночью; врачи были даже бессильны облегчить его страдания. Это произошло 18 августа 1503 г.
Цезарь находился между жизнью и смертью, но яд, разбавленный водой, потерял свою силу, и крепкий организм сумел победить его. Цезарь остался жив, проболев десять месяцев. Несмотря на жестокие страдания, он все же не терял самообладания: по его приказу гонцы непрерывно сообщали ему о состоянии агонизирующего Александра шестого. Узнав о его кончине, он приказал начальнику своей стражи запереть ворота Ватикана и с кинжалом в руке заставил кардинала-казначея выдать ему ключи от апостольской казны. На следующий день, едва весть о смерти папы распространилась по городу, в Риме вспыхнуло ликование. Народ стал толпами стекаться к собору святого Петра. Римляне хотели взглянуть на останки того человека, который в течение одиннадцати лет держал в подчинении и страхе могучих сеньоров. Вся базилика святого Петра, где покоился Александр, была запружена народом. «Страшное зрелище представлял собой, — сообщает Рафаэль Волатеран, — черный, обезображенный, вздутый труп, распространявший вокруг себя отвратительный смрад; темная слизь покрыла его губы и ноздри, рот был широко раскрыт, и язык, распухший от яда, свисал почти до подбородка. Не нашлось ни одного фанатика, который осмелился бы приложиться к руке или ноге покойного, как это обычно бывает».
К шести часам вечера в церкви стоял столь невыносимый смрад, что кардиналы были вынуждены дать распоряжение о погребении папы, хотя по обычаю того времени перед погребением следовало служить заупокойные обедни в течение десяти дней. Ни один священник, ни один кардинал, никто из офицеров стражи не согласился присутствовать при церемонии погребения. Труп был предоставлен на усмотрение гробовщиков и крючников. Отбросив в сторону папскую тиару, они кое-как пинками втиснули распухший от яда труп в гроб, который был слишком короток и слишком узок. Потом гроб Александра шестого опустили в склеп, находившийся под главным алтарем слева.
После смерти своего отца Цезарь Борджиа распорядился перенести себя в замок святого Ангела. Он приказал стрелять из пушек в монастырь Минервы, где члены священной коллегии, окружив себя баррикадами, собрались на совещание.
Родственники ограбленных князей восстали против Цезаря и силой оружия вернули себе свои владения. В конце концов после долгих увещеваний со стороны кардиналов Цезарь согласился удалиться в свое владение — в герцогство Романью, куда уже возвращались родственники прежних феодальных владык. Он вел там довольно жалкое существование, а потом поступил на службу к наваррскому королю и был убит в 1513 г.
Лукреция же никогда не возвращалась в Рим. Она дожила до преклонного возраста, покровительствуя церкви и поощряя художников писать картины на религиозные темы.
Любовником ее в последний период жизни был кардинал, который жил при дворе ее мужа Альфонсо д'Эсте. Возможно, что и ее когда-нибудь канонизируют.
Вот как охарактеризовал Цезаря Борджиа Поль Сен-Виктор: "Историку следует как можно хладнокровнее подойти к нему. Разве натуралист приходит в ужас, изучая дикого зверя? Именно таким зверем был Цезарь Борджиа, герцог Валентский, существо, рожденное для зла, столь же чуждое идеям человеческой морали, как житель другой планеты чужд физическим законам нашей земли. Великие преступники, повергшие в ужас мир жестокостью своих злодеяний, пусть недолго, но все же порою испытывали угрызения совести. Бывали минуты в их жизни, когда их охватывала душевная тревога, и они с ужасом оглядывались назад.
В молодости Нерон еще сохраняет человеческий облик;
Иоанн Грозный, убив сына, запирается в Кремле и предается самоистязанию. Сыну Александра шестого неведомы какие-либо сомнения, он искренне считает, что стоит над законами. Страсти его не знали пределов, жестокость его была безгранична. Он жил, как тигр в джунглях. В нем все от тигра напор, сила, гибкость, страшная грация, молниеносность прыжков и движений; подобно тигру, он раб своих хищных инстинктов. Кровь была его стихией, в которой он чувствовал себя точно рыба в воде".
Вспомним также, что Макиавелли, современник Борджиа, рассуждая о тирании в своей книге «О государе», — воспевает тирана-виртуоза, взяв в качестве примера Цезаря Борджиа.
Такова история Александра шестого. Церковники никогда не отступались от него, поскольку несут тяжелую ответственность как соучастники его преступлений.
Впрочем, они не только не отрекаются, но кипят негодованием, когда кто-нибудь упомянет о злодеяниях этого тирана.
Я уверен, что любой мракобес ответит историку, осмелившемуся описать подвиги Александра Борджиа и его сына: "Пусть правда, что каждый из них перебил и ограбил множество могущественных вельмож в Италии. Но Борджиа действовал в интересах святого престола, стараясь расширить владения апостола Петра, и мы благодарны ему. Он жил в ту эпоху, когда поборники цивилизации вынуждены были идти на крайние меры. И потому, если Борджиа и совершал преступления, мы все же ставим его в первый ряд среди покровителей Возрождения. И какое значение имеют его поступки, раз он перед смертью успел исповедоваться в своих грехах и получить полное отпущение, чтобы вознестись на небо и воссесть по правую руку небесного отца? Таинство веры не подлежит обсуждению: религия учит, что всякий человек, попросивший прощения у бога, получает отпущение. Он после причастия так же чист, как только что крещенный младенец.
Такова наша вера! Проклятие тому, кто считает это учение преступным. Было бы неплохо, если бы на земле появился такой Борджиа, который своими благословленными ядами истребил бы все племя вольнодумцев: нет греха на том, кто трудится для торжества церкви, а цель оправдывает средства".
Будем же счастливы, что мы живем в эпоху, когда церковники не в силах осуществить свои угрозы. Иезуиты, палачи инквизиции и все борджиа в мире прокляты честными людьми.
Знаменитое вино Борджиа имело то свойство, что действие его сказывалось лишь через несколько лет: у человека выпадали зубы, волосы, сходила кожа, и он умирал после долгой и мучительной агонии.
У Лукреции был ключ, с виду самый обыкновенный, с помощью которого она отправляла на тот свет любовников, когда хотела от них избавиться. Рукоятка этого ключа заканчивалась неприметным острием, которое она натирала ядом. Обычно она давала какое-либо поручение и вручала ключ к замку, который туго открывался.
Галантный любовник, крепко сжимая ключ в руке, слегка царапал себе кожу и через сутки умирал.
У Цезаря, в свою очередь, был не менее любопытный перстень. Гладкий с внешней стороны, он состоял из двух львиных когтей, сделанных из острой стали. Эти когти находились на внутренней стороне и вонзались в тело во время рукопожатия под нажимом среднего пальца. Они были покрыты глубокими желобками; вероятно, эти желобки выпускали яд. Где-нибудь в толпе, на балу например, Цезарь, скрытый под маской, схватывал руку человека, которого он решил отправить на тот свет, вонзал глубоко «львиные когти» и тут же ронял роковой перстень. Разве можно было в толпе масок найти преступника? И даже когда способ был разгадан, кто посмел бы обвинить сына первосвященника?
Ключ Лукреции и перстень Цезаря долго были в ходу и после их смерти: у преступников оказалось много учеников и последователей.
Борджиа в тех случаях, когда им необходимо было моментально избавиться от врага, прибегали к помощи кинжала или же к быстродействующим ядам.
Именно такой яд и решил применить Александр шестой, когда он задумал расправиться с кардиналами. Его злодейский план должен был осуществиться на торжественной обедне.
Заманить к себе на обед церковных иерархов было делом нелегким. Прелаты, разумеется, отнеслись с большим недоверием к трапезе. И папа понял, что большинство из них найдет удобный предлог и отклонит его приглашение, если он пригласит их в свой дворец. Тогда он попросил кардинала Корнето уступить ему на один день дворец для устройства пира. Замысел папы имел успех: кардиналы приняли приглашение.
В назначенный день утром Александр послал своего дворецкого во дворец Корнето наблюдать за сервировкой, вручив ему две бутылки вина. Он распорядился принять все меры предосторожности, спрятать их в надежном месте и подавать безошибочно только тем, на кого он укажет.
Ни один из кардиналов не преминул явиться на пир, и его святейшество, прибыв во дворец с сыном, мог сразу подсчитать, какую прибыль он получит с этого обеда.
Дело происходило в августе, и жара была томительная. Александр и Цезарь пришли на пиршество пешком и, жалуясь на усталость, попросили прохладительного напитка.
Дворецкий на минуту вышел, и один из слуг бросился выполнять просьбу его святейшества. Александр, как обычно, выпил свой кубок залпом. Цезарь разбавил вино водой. Опорожнив бокалы, они почти мгновенно ощутили сильную боль в желудке.
Слуга, которому ничего не было известно, подал им графин, припрятанный дворецким.
У святого отца начались страшные конвульсии. Его пришлось тут же перенести во дворец, где он и скончался ночью; врачи были даже бессильны облегчить его страдания. Это произошло 18 августа 1503 г.
Цезарь находился между жизнью и смертью, но яд, разбавленный водой, потерял свою силу, и крепкий организм сумел победить его. Цезарь остался жив, проболев десять месяцев. Несмотря на жестокие страдания, он все же не терял самообладания: по его приказу гонцы непрерывно сообщали ему о состоянии агонизирующего Александра шестого. Узнав о его кончине, он приказал начальнику своей стражи запереть ворота Ватикана и с кинжалом в руке заставил кардинала-казначея выдать ему ключи от апостольской казны. На следующий день, едва весть о смерти папы распространилась по городу, в Риме вспыхнуло ликование. Народ стал толпами стекаться к собору святого Петра. Римляне хотели взглянуть на останки того человека, который в течение одиннадцати лет держал в подчинении и страхе могучих сеньоров. Вся базилика святого Петра, где покоился Александр, была запружена народом. «Страшное зрелище представлял собой, — сообщает Рафаэль Волатеран, — черный, обезображенный, вздутый труп, распространявший вокруг себя отвратительный смрад; темная слизь покрыла его губы и ноздри, рот был широко раскрыт, и язык, распухший от яда, свисал почти до подбородка. Не нашлось ни одного фанатика, который осмелился бы приложиться к руке или ноге покойного, как это обычно бывает».
К шести часам вечера в церкви стоял столь невыносимый смрад, что кардиналы были вынуждены дать распоряжение о погребении папы, хотя по обычаю того времени перед погребением следовало служить заупокойные обедни в течение десяти дней. Ни один священник, ни один кардинал, никто из офицеров стражи не согласился присутствовать при церемонии погребения. Труп был предоставлен на усмотрение гробовщиков и крючников. Отбросив в сторону папскую тиару, они кое-как пинками втиснули распухший от яда труп в гроб, который был слишком короток и слишком узок. Потом гроб Александра шестого опустили в склеп, находившийся под главным алтарем слева.
После смерти своего отца Цезарь Борджиа распорядился перенести себя в замок святого Ангела. Он приказал стрелять из пушек в монастырь Минервы, где члены священной коллегии, окружив себя баррикадами, собрались на совещание.
Родственники ограбленных князей восстали против Цезаря и силой оружия вернули себе свои владения. В конце концов после долгих увещеваний со стороны кардиналов Цезарь согласился удалиться в свое владение — в герцогство Романью, куда уже возвращались родственники прежних феодальных владык. Он вел там довольно жалкое существование, а потом поступил на службу к наваррскому королю и был убит в 1513 г.
Лукреция же никогда не возвращалась в Рим. Она дожила до преклонного возраста, покровительствуя церкви и поощряя художников писать картины на религиозные темы.
Любовником ее в последний период жизни был кардинал, который жил при дворе ее мужа Альфонсо д'Эсте. Возможно, что и ее когда-нибудь канонизируют.
Вот как охарактеризовал Цезаря Борджиа Поль Сен-Виктор: "Историку следует как можно хладнокровнее подойти к нему. Разве натуралист приходит в ужас, изучая дикого зверя? Именно таким зверем был Цезарь Борджиа, герцог Валентский, существо, рожденное для зла, столь же чуждое идеям человеческой морали, как житель другой планеты чужд физическим законам нашей земли. Великие преступники, повергшие в ужас мир жестокостью своих злодеяний, пусть недолго, но все же порою испытывали угрызения совести. Бывали минуты в их жизни, когда их охватывала душевная тревога, и они с ужасом оглядывались назад.
В молодости Нерон еще сохраняет человеческий облик;
Иоанн Грозный, убив сына, запирается в Кремле и предается самоистязанию. Сыну Александра шестого неведомы какие-либо сомнения, он искренне считает, что стоит над законами. Страсти его не знали пределов, жестокость его была безгранична. Он жил, как тигр в джунглях. В нем все от тигра напор, сила, гибкость, страшная грация, молниеносность прыжков и движений; подобно тигру, он раб своих хищных инстинктов. Кровь была его стихией, в которой он чувствовал себя точно рыба в воде".
Вспомним также, что Макиавелли, современник Борджиа, рассуждая о тирании в своей книге «О государе», — воспевает тирана-виртуоза, взяв в качестве примера Цезаря Борджиа.
Такова история Александра шестого. Церковники никогда не отступались от него, поскольку несут тяжелую ответственность как соучастники его преступлений.
Впрочем, они не только не отрекаются, но кипят негодованием, когда кто-нибудь упомянет о злодеяниях этого тирана.
Я уверен, что любой мракобес ответит историку, осмелившемуся описать подвиги Александра Борджиа и его сына: "Пусть правда, что каждый из них перебил и ограбил множество могущественных вельмож в Италии. Но Борджиа действовал в интересах святого престола, стараясь расширить владения апостола Петра, и мы благодарны ему. Он жил в ту эпоху, когда поборники цивилизации вынуждены были идти на крайние меры. И потому, если Борджиа и совершал преступления, мы все же ставим его в первый ряд среди покровителей Возрождения. И какое значение имеют его поступки, раз он перед смертью успел исповедоваться в своих грехах и получить полное отпущение, чтобы вознестись на небо и воссесть по правую руку небесного отца? Таинство веры не подлежит обсуждению: религия учит, что всякий человек, попросивший прощения у бога, получает отпущение. Он после причастия так же чист, как только что крещенный младенец.
Такова наша вера! Проклятие тому, кто считает это учение преступным. Было бы неплохо, если бы на земле появился такой Борджиа, который своими благословленными ядами истребил бы все племя вольнодумцев: нет греха на том, кто трудится для торжества церкви, а цель оправдывает средства".
Будем же счастливы, что мы живем в эпоху, когда церковники не в силах осуществить свои угрозы. Иезуиты, палачи инквизиции и все борджиа в мире прокляты честными людьми.
ЮЛИЙ ВТОРОЙ.
Необузданные страсти соперников вокруг опустевшего престола апостолов привели к тому, что посох первосвященника достался кардиналу Пикколомини, человеку, безукоризненно честному. Водворившись в Ватикане, он сразу же заявил о своем намерении изменить церковные нравы, главным образом нравы римской курии.
Тогда кардиналы решили как можно скорее исправить свою ошибку. В тот день, когда папа Пий третий (так звали эту белую ворону) открыто заявил о своем намерении, его угостили зельем, которое тут же возымело свое действие. После обеда у святого отца начались резкие боли в желудке, и, несмотря на помощь врачей, Пий третий, восседавший три недели на троне апостолов, скончался в страшных мучениях.
Сразу же после похорон кардиналы собрались на конклав. Пять конкурентов долго и упорно домогались тиары, пока не вмешался шестой разбойник — Джулиано делла Ровере, кардинал святого Петра. Возложив на голову тиару, он громогласно объявил, что не даст никому права оспаривать ее, ибо скупил все голоса.
Его аргумент произвел впечатление на прелатов, и они провозгласили Джулиано папой под именем Юлия второго.
Юность нового папы протекала весьма бурно. Джулиано сам хвастался своими подвигами. Он долго плавал по морям, но не в поисках рыбы, а как обыкновенный пират, грабил торговые суда, похищал девушек и продавал их в рабство.
Жестокий, мстительный, высокомерный Джулиано вызывал всеобщую ненависть римлян.
Его избрание восприняли как народное бедствие. Он отлично знал о чувствах, которые внушал окружающим, но ему было глубоко безразлично, вызывает он симпатию или отвращение. Власть была в его руках — это все, что ему было нужно.
Вначале он не прибегал к методам Александра шестого, не убивал представителей знати, а пытался дипломатическим путем перетянуть их на свою сторону. С этой целью он выдал свою дочь Фелицию за одного из Орсини, а другую, которую ему родила его сестра, обвенчал с Антонием Колонна.
В отношении мелких итальянских княжеств он вел себя иначе: он потребовал от Бентевиоли отдать Болонью и, когда они отказались, отлучил их от церкви и не только разрешил подданным завладеть их имуществом и землями, но и пообещал полное отпущение грехов тем, кто истребит большинство членов этого дома.
Кроме того, Юлий потребовал вернуть города и замки тем сеньорам, которые вновь овладели своими конфискованными землями после смерти бандита Александра шестого.
Могущественные князья и сеньоры отказались выполнить его требования. Решительнее всех возражала Венецианская республика, заявлявшая, что не отдаст папе ни одной пяди своих земель, не заплатит ни одного медяка в виде подати или налога, под каким бы предлогом они ни взимались. Заносчивый папа пригрозил, что низведет Венецию до положения рыбацкой деревни. Понимая, что армия его недостаточно сильна, для того чтобы без посторонней помощи наложить узду на честолюбие венецианцев, он обратился за помощью к европейским монархам. Он предал отлучению дожа Лоредано, Совет десяти и весь народ Венеции, разрешил захватить их корабли, имущество и забирать или продавать — как кому заблагорассудится — женщин и детей.
В булле, содержавшей отлучение, он потребовал от Венеции прислать ему в назначенный день ключи от нескольких городов.
Вместо того чтобы подчиниться, Совет десяти принял энергичные меры против публикации папской буллы на территории Венеции. Взбешенный папа направил легатов к своим союзникам, требуя ускорить военные действия, и стал готовиться к войне.
Несмотря на свой преклонный возраст, надев каску и латы, он сам возглавил войска.
Одержав ряд легких побед, он захватил Перуджу и Болонью, с триумфом вступил в эти города, предав жителей мечу и огню. Превосходный метод представителя той религии, которая призвана проповедовать мир! «После одержанных побед, — рассказывает историограф Людовика двенадцатого, — святой отец, бряцая доспехами и считая себя по меньшей мере Тамерланом, решил напасть и на остальных повелителей Европы. Семидесятилетний хвастун, которому военные подвиги были так же к лицу, как танцы монахам, объявил войну французам».
В борьбе против слабоумного Людовика двенадцатого он, соблюдая церковные традиции, без стеснения прибегнул к предательству. Он отправил в Геную (уроженцем которой был) своих эмиссаров, чтобы подстрекнуть генуэзцев к восстанию, пообещав им поддержку от имени папы. Генуэзцы, доверившись его слову, подняли мятеж и прогнали французских офицеров. Но Людовик двенадцатый без труда подавил восстание. Тогда Юлий второй, вопреки данному слову, не только не пришел на помощь генуэзцам, а, напротив, со всем рвением помог королю расправиться с мятежниками.
Так первосвященники держат свое слово, если оно не приносит им прибыли.
Мы не будем останавливаться на интригах воинственного папы, вынуждавшего Венецианскую республику уступить апостольскому престолу города, которые она отказалась отдать. Он натравил императора Максимилиана против французского короля, убедив его, что Людовик двенадцатый стремится поработить Италию, а затем предложил свое посредничество в их ссоре. В результате его козней был подписан договор о создании лиги против Венецианской республики, причем ему удалось склонить на свою сторону ряд княжеств, с помощью которых он рассчитывал раздавить Венецию.
В результате Венеция оказалась окруженной одновременно с трех сторон — Францией, Германией, испанскими и папскими войсками, впереди которых попрежнему гарцевал на коне
Тогда кардиналы решили как можно скорее исправить свою ошибку. В тот день, когда папа Пий третий (так звали эту белую ворону) открыто заявил о своем намерении, его угостили зельем, которое тут же возымело свое действие. После обеда у святого отца начались резкие боли в желудке, и, несмотря на помощь врачей, Пий третий, восседавший три недели на троне апостолов, скончался в страшных мучениях.
Сразу же после похорон кардиналы собрались на конклав. Пять конкурентов долго и упорно домогались тиары, пока не вмешался шестой разбойник — Джулиано делла Ровере, кардинал святого Петра. Возложив на голову тиару, он громогласно объявил, что не даст никому права оспаривать ее, ибо скупил все голоса.
Его аргумент произвел впечатление на прелатов, и они провозгласили Джулиано папой под именем Юлия второго.
Юность нового папы протекала весьма бурно. Джулиано сам хвастался своими подвигами. Он долго плавал по морям, но не в поисках рыбы, а как обыкновенный пират, грабил торговые суда, похищал девушек и продавал их в рабство.
Жестокий, мстительный, высокомерный Джулиано вызывал всеобщую ненависть римлян.
Его избрание восприняли как народное бедствие. Он отлично знал о чувствах, которые внушал окружающим, но ему было глубоко безразлично, вызывает он симпатию или отвращение. Власть была в его руках — это все, что ему было нужно.
Вначале он не прибегал к методам Александра шестого, не убивал представителей знати, а пытался дипломатическим путем перетянуть их на свою сторону. С этой целью он выдал свою дочь Фелицию за одного из Орсини, а другую, которую ему родила его сестра, обвенчал с Антонием Колонна.
В отношении мелких итальянских княжеств он вел себя иначе: он потребовал от Бентевиоли отдать Болонью и, когда они отказались, отлучил их от церкви и не только разрешил подданным завладеть их имуществом и землями, но и пообещал полное отпущение грехов тем, кто истребит большинство членов этого дома.
Кроме того, Юлий потребовал вернуть города и замки тем сеньорам, которые вновь овладели своими конфискованными землями после смерти бандита Александра шестого.
Могущественные князья и сеньоры отказались выполнить его требования. Решительнее всех возражала Венецианская республика, заявлявшая, что не отдаст папе ни одной пяди своих земель, не заплатит ни одного медяка в виде подати или налога, под каким бы предлогом они ни взимались. Заносчивый папа пригрозил, что низведет Венецию до положения рыбацкой деревни. Понимая, что армия его недостаточно сильна, для того чтобы без посторонней помощи наложить узду на честолюбие венецианцев, он обратился за помощью к европейским монархам. Он предал отлучению дожа Лоредано, Совет десяти и весь народ Венеции, разрешил захватить их корабли, имущество и забирать или продавать — как кому заблагорассудится — женщин и детей.
В булле, содержавшей отлучение, он потребовал от Венеции прислать ему в назначенный день ключи от нескольких городов.
Вместо того чтобы подчиниться, Совет десяти принял энергичные меры против публикации папской буллы на территории Венеции. Взбешенный папа направил легатов к своим союзникам, требуя ускорить военные действия, и стал готовиться к войне.
Несмотря на свой преклонный возраст, надев каску и латы, он сам возглавил войска.
Одержав ряд легких побед, он захватил Перуджу и Болонью, с триумфом вступил в эти города, предав жителей мечу и огню. Превосходный метод представителя той религии, которая призвана проповедовать мир! «После одержанных побед, — рассказывает историограф Людовика двенадцатого, — святой отец, бряцая доспехами и считая себя по меньшей мере Тамерланом, решил напасть и на остальных повелителей Европы. Семидесятилетний хвастун, которому военные подвиги были так же к лицу, как танцы монахам, объявил войну французам».
В борьбе против слабоумного Людовика двенадцатого он, соблюдая церковные традиции, без стеснения прибегнул к предательству. Он отправил в Геную (уроженцем которой был) своих эмиссаров, чтобы подстрекнуть генуэзцев к восстанию, пообещав им поддержку от имени папы. Генуэзцы, доверившись его слову, подняли мятеж и прогнали французских офицеров. Но Людовик двенадцатый без труда подавил восстание. Тогда Юлий второй, вопреки данному слову, не только не пришел на помощь генуэзцам, а, напротив, со всем рвением помог королю расправиться с мятежниками.
Так первосвященники держат свое слово, если оно не приносит им прибыли.
Мы не будем останавливаться на интригах воинственного папы, вынуждавшего Венецианскую республику уступить апостольскому престолу города, которые она отказалась отдать. Он натравил императора Максимилиана против французского короля, убедив его, что Людовик двенадцатый стремится поработить Италию, а затем предложил свое посредничество в их ссоре. В результате его козней был подписан договор о создании лиги против Венецианской республики, причем ему удалось склонить на свою сторону ряд княжеств, с помощью которых он рассчитывал раздавить Венецию.
В результате Венеция оказалась окруженной одновременно с трех сторон — Францией, Германией, испанскими и папскими войсками, впереди которых попрежнему гарцевал на коне
ЮЛИЙ ВТОРОЙ.
Осуществив свои замыслы — оставив Венеции лишь незначительную часть ее владений,
— Юлий второй внезапно изменил свою политику, обвинил своих союзников в расправе с Венецией, разорвал узы, связывающие его с лигой, и приказал Людовику двенадцатый возвратиться во Францию. Глупый монарх поспешил повиноваться его приказу.
До самой смерти Юлий второй вел непрерывные войны. Вступив в союз с Фердинандом Католиком, он долго боролся против Людовика двенадцатого, который в конце концов отказался быть марионеткой в руках римской курии. Затем, когда французы были изгнаны из Италии, он объявил поход против Испании, вступив в союз со швейцарцами, которые сколотили тридцатитысячную армию. Договор был подписан, но, к счастью для народов, воинственный честолюбец Юлий второй скончался.
Его сразила дурная болезнь, которая уже несколько лет держала его на краю могилы. Тело его давно было покрыто страшными язвами, что не мешало ему иметь любовниц и любовников.
Их борьба за счастье быть фаворитом папы нередко приводила к смертельному исходу. Например, кардинал Павии, льстивший себя надеждой оказаться главным фаворитом, в один прекрасный день был публично обвинен герцогом Урбино, племянником его святейшества, в том, что пытался продать Болонью французам. «Ложь, — ответил кардинал Павии, — клеветник хочет лишить меня милости святого отца».
Кардинал Павии действительно занимал положение главного фаворита в гареме Юлия второго и весьма гордился этим. Герцог Урбино, взбешенный тем, что его намерения разоблачены, поклялся отомстить кардиналу Павии. На следующий день, встретив ехавшего верхом кардинала, он на глазах свиты проломил ему голову шпагой.
Избавившись от соперника, герцог надеялся занять его место в сердце святого отца.
Но расчет не оправдался. Обезумевший от скорби Юлий второй не переставал оплакивать утрату своего любимца, и герцогу Урбино пришлось на некоторое время скрыться.
Мы могли бы привести бесконечное число примеров злодеяний Юлия второго: многие писатели того времени, историки, поэты-сатирики мужественно разоблачали в своих произведениях преступные деяния этого изверга, прославившегося неумолимой жестокостью и сверхчеловеческой разнузданностью.
Этот отец всех христиан обходился со своими детьми как настоящий палач: захватывая какой-либо город, он с величайшим удовольствием уничтожал не только его защитников, но и вообще всех жителей обоего пола, не принимавших участия в борьбе. Ему доставляло неизъяснимое наслаждение зрелище пожаров, насилий и избиений.
Во время войны Юлия второго с Людовиком двенадцатым римляне осмелились добиваться свободы: они начали изгонять из города своих угнетателей — церковников. Узнав об этом, Юлий во главе огромного отряда, состоявшего из испанцев, поспешил усмирить мятежников. Он перебил около пятнадцати тысяч граждан и, возможно, перебил бы больше, если бы военные действия не вынудили его прекратить это занятие.
Как известно, война с Людовиком кончилась поражением французов, армия короля вынуждена была капитулировать. Но, вопреки договору о капитуляции, большинство солдат было заколото или повешено по распоряжению Юлия. Высокомерие его было безгранично. Даже при самых тяжелых неудачах он больше всего заботился о своей славе. Микеланджело он заказал свою статую для Болоньи и поручил соорудить себе гробницу в Риме.
Вскоре после смерти папы была опубликована сатира, где приводился разговор Юлия с апостолом Петром. Небесный ключник, прежде чем пропустить папу в рай, перечислял его преступления. Список получился длинный. Святой Петр обвинял его в кровосмесительной связи с сестрой и дочерью, в содомии с побочными сыновьями, племянниками, кардиналами. Он называл его клятвопреступником, предателем, пьяницей, вором, убийцей, отравителем и, наконец, объявлял ему, что врата рая заперты для тех, кто заражен болезнью, которая в ту эпоху называлась неаполитанской болезнью.
— Юлий второй внезапно изменил свою политику, обвинил своих союзников в расправе с Венецией, разорвал узы, связывающие его с лигой, и приказал Людовику двенадцатый возвратиться во Францию. Глупый монарх поспешил повиноваться его приказу.
До самой смерти Юлий второй вел непрерывные войны. Вступив в союз с Фердинандом Католиком, он долго боролся против Людовика двенадцатого, который в конце концов отказался быть марионеткой в руках римской курии. Затем, когда французы были изгнаны из Италии, он объявил поход против Испании, вступив в союз со швейцарцами, которые сколотили тридцатитысячную армию. Договор был подписан, но, к счастью для народов, воинственный честолюбец Юлий второй скончался.
Его сразила дурная болезнь, которая уже несколько лет держала его на краю могилы. Тело его давно было покрыто страшными язвами, что не мешало ему иметь любовниц и любовников.
Их борьба за счастье быть фаворитом папы нередко приводила к смертельному исходу. Например, кардинал Павии, льстивший себя надеждой оказаться главным фаворитом, в один прекрасный день был публично обвинен герцогом Урбино, племянником его святейшества, в том, что пытался продать Болонью французам. «Ложь, — ответил кардинал Павии, — клеветник хочет лишить меня милости святого отца».
Кардинал Павии действительно занимал положение главного фаворита в гареме Юлия второго и весьма гордился этим. Герцог Урбино, взбешенный тем, что его намерения разоблачены, поклялся отомстить кардиналу Павии. На следующий день, встретив ехавшего верхом кардинала, он на глазах свиты проломил ему голову шпагой.
Избавившись от соперника, герцог надеялся занять его место в сердце святого отца.
Но расчет не оправдался. Обезумевший от скорби Юлий второй не переставал оплакивать утрату своего любимца, и герцогу Урбино пришлось на некоторое время скрыться.
Мы могли бы привести бесконечное число примеров злодеяний Юлия второго: многие писатели того времени, историки, поэты-сатирики мужественно разоблачали в своих произведениях преступные деяния этого изверга, прославившегося неумолимой жестокостью и сверхчеловеческой разнузданностью.
Этот отец всех христиан обходился со своими детьми как настоящий палач: захватывая какой-либо город, он с величайшим удовольствием уничтожал не только его защитников, но и вообще всех жителей обоего пола, не принимавших участия в борьбе. Ему доставляло неизъяснимое наслаждение зрелище пожаров, насилий и избиений.
Во время войны Юлия второго с Людовиком двенадцатым римляне осмелились добиваться свободы: они начали изгонять из города своих угнетателей — церковников. Узнав об этом, Юлий во главе огромного отряда, состоявшего из испанцев, поспешил усмирить мятежников. Он перебил около пятнадцати тысяч граждан и, возможно, перебил бы больше, если бы военные действия не вынудили его прекратить это занятие.
Как известно, война с Людовиком кончилась поражением французов, армия короля вынуждена была капитулировать. Но, вопреки договору о капитуляции, большинство солдат было заколото или повешено по распоряжению Юлия. Высокомерие его было безгранично. Даже при самых тяжелых неудачах он больше всего заботился о своей славе. Микеланджело он заказал свою статую для Болоньи и поручил соорудить себе гробницу в Риме.
Вскоре после смерти папы была опубликована сатира, где приводился разговор Юлия с апостолом Петром. Небесный ключник, прежде чем пропустить папу в рай, перечислял его преступления. Список получился длинный. Святой Петр обвинял его в кровосмесительной связи с сестрой и дочерью, в содомии с побочными сыновьями, племянниками, кардиналами. Он называл его клятвопреступником, предателем, пьяницей, вором, убийцей, отравителем и, наконец, объявлял ему, что врата рая заперты для тех, кто заражен болезнью, которая в ту эпоху называлась неаполитанской болезнью.
БОЛЕЗНЬ, НИСПОСЛАННАЯ ПРОВИДЕНИЕМ.
Смерть Юлия второго вызвала у римлян не меньший восторг, чем смерть Александра шестого. Они слишком долго страдали от папской тирании и теперь попытались освободиться от церковного ига. Прежде чем кардиналы успели собраться на конклав, в Риме вспыхнуло восстание. Восставшие направили свой гнев против церквей, монастырей и начали их грабить, не щадя ни монахов, ни священников. Но кто может упрекнуть народ, восставший против своих тиранов?
К несчастью, граждане отдали руководство движением в руки аристократов.
Сановники и князья немедленно воспользовались мятежом и захватили власть в свои руки. В результате борьбы двух партий — партии дома герцога Урбино и Колонна — Рим превратился в арену жестокой гражданской войны. Кровь потекла потоком, трупы загромождали улицы, множество замечательных дворцов погибло в пламени. Но вскоре воодушевление сменилось тревогой: восставшие поняли, что они лишь орудие в руках честолюбивых сеньоров, которые ведут истребительную войну во имя своих корыстных целей. Тщетно сеньоры пытались зажечь их сердца — народ остался глух к их призывам, ибо понимал: надо быть безумцем, чтобы верить обещаниям знати и духовенства. Когда спокойствие было восстановлено, кардиналы вышли из своих крепостей и собрались на конклав.
Энергичнее всех оказался кардинал Джованни Медичи, сын Лоренцо Великолепного.
Хотя шансов у него было меньше, чем у остальных, глупейший случай (который верующие, вероятно, сочли божественным знаком) изменил настроение коллегии и дал возможность Медичи получить большинство голосов.
Вот что сообщает историк Варилас о случившемся:
"Не прошло и трех месяцев после того, как кардинал Медичи обосновался в своем дворце во Флоренции, когда пришла весть о внезапной кончине Юлия второго.
Кардинал тотчас принял решение бороться за тиару и отправился в путь. В ту пору его очень мучила дурная болезнь, которую он получил от папы, чьим фаворитом он был. Нарывы мешали ему ходить, ездить верхом, и ему пришлось совершить путешествие в носилках, которые были прикреплены к двум мулам, передвигавшимся шагом. Таким образом он попал в святой город, когда останки Юлия были погребены и конклав уже приступил к выборам. Джованни Медичи приказал открыть ворота Ватикана и занял место среди других кардиналов.
Члены святой коллегии, молодые и старые, энергично отстаивали своих кандидатов.
Все понимали, что борьба будет ожесточенной и выборы затянутся надолго.
Неожиданный инцидент изменил направление умов и положил конец разногласиям.
Несмотря на жестокие страдания, которые испытывал измученный недугом Медичи, он развил бурную деятельность, добывая себе голоса. От резких движений нарывы его прорвались, и невероятное зловоние распространилось в помещении, сделав пребывание в конклаве невыносимым.
Старые кардиналы, испугавшись, что воздух пагубно отразится на их здоровье, обратились за советом к врачам. Врачи ответили, что кардинал проживет не больше месяца, конец его близок, так что-де потерпите!
Приговор врачей потряс весь конклав; раздоры тотчас прекратились, и кардиналы единодушно возложили тиару на тридцатисемилетнего Джованни Медичи, провозгласив его первосвященником под именем Льва десятого". Прошло немного времени, и прелаты, уверенные, что они голосовали за умирающего, убедились, что врачи столь же непогрешимы, как и папы. С каждым днем состояние больного заметно улучшалось, и святой отец, предвкушая будущее, мог только радоваться болезни, благодаря которой он взошел на престол апостолов. Разочарованные кардиналы считали выздоровевшего папу предателем, но понемногу досада их улеглась, ибо они отлично знали, что жизнь первосвященника зависит от многих случайностей, нередко имевших место в истории святого престола.
К несчастью, граждане отдали руководство движением в руки аристократов.
Сановники и князья немедленно воспользовались мятежом и захватили власть в свои руки. В результате борьбы двух партий — партии дома герцога Урбино и Колонна — Рим превратился в арену жестокой гражданской войны. Кровь потекла потоком, трупы загромождали улицы, множество замечательных дворцов погибло в пламени. Но вскоре воодушевление сменилось тревогой: восставшие поняли, что они лишь орудие в руках честолюбивых сеньоров, которые ведут истребительную войну во имя своих корыстных целей. Тщетно сеньоры пытались зажечь их сердца — народ остался глух к их призывам, ибо понимал: надо быть безумцем, чтобы верить обещаниям знати и духовенства. Когда спокойствие было восстановлено, кардиналы вышли из своих крепостей и собрались на конклав.
Энергичнее всех оказался кардинал Джованни Медичи, сын Лоренцо Великолепного.
Хотя шансов у него было меньше, чем у остальных, глупейший случай (который верующие, вероятно, сочли божественным знаком) изменил настроение коллегии и дал возможность Медичи получить большинство голосов.
Вот что сообщает историк Варилас о случившемся:
"Не прошло и трех месяцев после того, как кардинал Медичи обосновался в своем дворце во Флоренции, когда пришла весть о внезапной кончине Юлия второго.
Кардинал тотчас принял решение бороться за тиару и отправился в путь. В ту пору его очень мучила дурная болезнь, которую он получил от папы, чьим фаворитом он был. Нарывы мешали ему ходить, ездить верхом, и ему пришлось совершить путешествие в носилках, которые были прикреплены к двум мулам, передвигавшимся шагом. Таким образом он попал в святой город, когда останки Юлия были погребены и конклав уже приступил к выборам. Джованни Медичи приказал открыть ворота Ватикана и занял место среди других кардиналов.
Члены святой коллегии, молодые и старые, энергично отстаивали своих кандидатов.
Все понимали, что борьба будет ожесточенной и выборы затянутся надолго.
Неожиданный инцидент изменил направление умов и положил конец разногласиям.
Несмотря на жестокие страдания, которые испытывал измученный недугом Медичи, он развил бурную деятельность, добывая себе голоса. От резких движений нарывы его прорвались, и невероятное зловоние распространилось в помещении, сделав пребывание в конклаве невыносимым.
Старые кардиналы, испугавшись, что воздух пагубно отразится на их здоровье, обратились за советом к врачам. Врачи ответили, что кардинал проживет не больше месяца, конец его близок, так что-де потерпите!
Приговор врачей потряс весь конклав; раздоры тотчас прекратились, и кардиналы единодушно возложили тиару на тридцатисемилетнего Джованни Медичи, провозгласив его первосвященником под именем Льва десятого". Прошло немного времени, и прелаты, уверенные, что они голосовали за умирающего, убедились, что врачи столь же непогрешимы, как и папы. С каждым днем состояние больного заметно улучшалось, и святой отец, предвкушая будущее, мог только радоваться болезни, благодаря которой он взошел на престол апостолов. Разочарованные кардиналы считали выздоровевшего папу предателем, но понемногу досада их улеглась, ибо они отлично знали, что жизнь первосвященника зависит от многих случайностей, нередко имевших место в истории святого престола.
ЛЕВ ДЕСЯТЫЙ НА ПРОДЫРЯВЛЕННОМ КРЕСЛЕ.
Как только силы Льва десятого окрепли, он с роскошью и великолепием отпраздновал церемонию своего избрания. 11 апреля святой отец, облаченный в одежды, усыпанные бриллиантами и рубинами, увенчанный ослепительной тиарой из драгоценных камней, направился в Латеранский храм.
Его сопровождала многочисленная пышная свита; по мнению современных историков, коронация даже самых могущественных императоров никогда не сопровождалась такими почестями.
Римское духовенство, знать, магистры, монашество всех орденов, отряды ремесленников, войска в полном блеске своих доспехов составляли официальный кортеж, окруженный огромной жадной до зрелищ толпой.
На всем пути молодые девушки и дети, одетые в белое, осыпали кортеж цветами и лаврами.
Лев десятый восседал на чистокровном арабском скакуне, покрытом богатой попоной, окруженный кардиналами и ближайшими родственниками, среди которых особенно выделялся командор Медичи в золоченом шлеме, закованный в латы.
Не успел кортеж подъехать к базилике, как пришло известие о кончине архиепископа Флоренции. Папа, прочитав депешу, обратился с довольным видом к командору.
«Милый кузен, рад сообщить вам, — сказал он, специально повысив голос, чтобы его слова услыхала вся свита, — завтра вы покинете ваш пост командора и займете место только что скончавшегося прелата».
Возгласы удивления прошли по рядам папской свиты.
Солдафон, которому папа собирался подарить (и подарил через несколько дней) сан архиепископа, ни разу не совал своего носа в требник, а всю жизнь занимался грабежами, насилием, убийством. Это, конечно, дало ему опыт, чтобы успешно проявить себя на новом поприще.
Посвящение папы совершалось по установленному обычаем церемониалу, но когда наступил момент проверки перед народом — coram populo — мужского пола папы, произошел непредвиденный инцидент.
Его святейшество, полураздетый, восседал на продырявленном стуле, повернувшись спиной к присутствующим; молодой священнослужитель, на которого возложили процедуру исследования, торжественными, медленными шагами направился к папе. Этот неопытный отрок не представлял себе, как жестоко расправляется Венера со своими неосторожными служителями. Взволнованный важностью возложенной на него миссии, сложив руки на груди и благоговейно склонив голову, юноша смиренно приблизился к священной особе. Затем, подняв взор, он застыл на месте, подобно Моисею, когда пред ним предстал господь бог. Но не священный страх сковал юношу. Крик ужаса вырвался из его груди, и он, насколько позволяла ему сутана, ринулся в конец зала, повторяя с омерзением: «Нет, не могу, не могу!» Между тем Лев десятый, восседавший в кресле, очутился в крайне глупом положении.
Его сопровождала многочисленная пышная свита; по мнению современных историков, коронация даже самых могущественных императоров никогда не сопровождалась такими почестями.
Римское духовенство, знать, магистры, монашество всех орденов, отряды ремесленников, войска в полном блеске своих доспехов составляли официальный кортеж, окруженный огромной жадной до зрелищ толпой.
На всем пути молодые девушки и дети, одетые в белое, осыпали кортеж цветами и лаврами.
Лев десятый восседал на чистокровном арабском скакуне, покрытом богатой попоной, окруженный кардиналами и ближайшими родственниками, среди которых особенно выделялся командор Медичи в золоченом шлеме, закованный в латы.
Не успел кортеж подъехать к базилике, как пришло известие о кончине архиепископа Флоренции. Папа, прочитав депешу, обратился с довольным видом к командору.
«Милый кузен, рад сообщить вам, — сказал он, специально повысив голос, чтобы его слова услыхала вся свита, — завтра вы покинете ваш пост командора и займете место только что скончавшегося прелата».
Возгласы удивления прошли по рядам папской свиты.
Солдафон, которому папа собирался подарить (и подарил через несколько дней) сан архиепископа, ни разу не совал своего носа в требник, а всю жизнь занимался грабежами, насилием, убийством. Это, конечно, дало ему опыт, чтобы успешно проявить себя на новом поприще.
Посвящение папы совершалось по установленному обычаем церемониалу, но когда наступил момент проверки перед народом — coram populo — мужского пола папы, произошел непредвиденный инцидент.
Его святейшество, полураздетый, восседал на продырявленном стуле, повернувшись спиной к присутствующим; молодой священнослужитель, на которого возложили процедуру исследования, торжественными, медленными шагами направился к папе. Этот неопытный отрок не представлял себе, как жестоко расправляется Венера со своими неосторожными служителями. Взволнованный важностью возложенной на него миссии, сложив руки на груди и благоговейно склонив голову, юноша смиренно приблизился к священной особе. Затем, подняв взор, он застыл на месте, подобно Моисею, когда пред ним предстал господь бог. Но не священный страх сковал юношу. Крик ужаса вырвался из его груди, и он, насколько позволяла ему сутана, ринулся в конец зала, повторяя с омерзением: «Нет, не могу, не могу!» Между тем Лев десятый, восседавший в кресле, очутился в крайне глупом положении.