Страница:
Поэтому мы не запротестовали, когда автобус вдруг крутанул с шоссе, юркнул за какой-то виноградник и погасил огни. Через пару минут по шоссе по направлению к Ларнаке просвистел тяжелый грузовик, а за ним — низкий седан, что-то вроде «доджа». Стоп-сигналы седана вспыхнули на миг и тотчас погасли, словно бы водитель хотел притормозить, а потом раздумал. Еще через минуту в ту же сторону прошла какая-то красная легковушка. Других машин на шоссе не было.
Рыжий развернулся и погнал микроавтобус по узкой асфальтированной дороге мимо шпалер виноградников и низкорослых рощиц каких-то деревьев с узкими листьями, серебристыми в свете фар. Наверное, это и были оливы.
— Эй, куда мы едем? — всполошился Артист и вскочил с места. — До Ларнаки еще двадцать шесть километров, только что щит проехали! Эй, я тебе говорю!
Но вместо рыжего ответил его напарник:
— Куда надо, туда и едем. Кое-кто хочет с вами поговорить. Поэтому сядь и заткнись.
Для убедительности он достал из-под куртки какой-то ствол и пристроил его на спинке кресла.
— Как это заткнись, как это заткнись?! — очень натурально, даже с еврейским привизгиванием заверещал Артист, возмущенно размахивая руками и незаметно подбираясь поближе к стволу. — Как вы разговариваете с клиентами? Имейте в виду, я буду жаловаться на вас!
Я положил ему руку на плечо и заставил сесть.
— Так-то лучше, — одобрил рыжий и поинтересовался:
— Кому ты будешь жаловаться?
— В Комитет по защите прав потребителей! — гордо ответил Артист и оскорбленно умолк, давая понять, что последнее слово все равно будет за ним.
Километров через пять дорога углубилась в лощину, по склонам которой поднимались виноградники, и вскоре уперлась в ворота какой-то усадьбы. Высокий забор и просторный двухэтажный дом в глубине двора, освещенного фонарями, были сложены из серого песчаника. Ворота были кованные, с завитушками, фонари тоже явно выполнены на заказ, а на втором этаже дома светилось просторное, без мелких переплетов окно. Скорее всего, когда-то здесь жили крестьяне, виноградари или скотоводы, потом усадьбу перестроили и превратили в загородную виллу.
Рыжий помигал дальним светом, ворота раскрылись — электроприводом, микроавтобус проехал по аллейке и снова притормозил возле подземного гаража.
Стальной щит ушел вверх, машина въехала в темный гараж и остановилась.
— Вылезайте, — скомандовал напарник рыжего и повел стволом в сторону двери.
Мы выпрыгнули на бетонный пол. Рыжий дал задний ход и вывел машину во двор.
Створка гаражных ворот опустилась, мы остались в кромешной темноте. И темнота эта была смертельно опасной. Без дураков. Такое и в Чечне не часто бывало.
Ничего себе остров любви.
Под низким потолком вспыхнули прожектора, и мы обнаружили, что стоим посреди огромного, метров в двести, бетонного зала в окружении четырех лбов с направленными на нас автоматами «узи». Пареньки были той же волчьей породы, что и напарник рыжего. Лет по двадцать пять — двадцать семь. С одинаковой короткой стрижкой. С одинаковыми золотыми цепями на бычьих шеях. Стоило лететь на край Европы, чтобы оказаться в такой компании. Они стояли вокруг нас на равном расстоянии друг от друга, как бы по углам правильного квадрата, и это говорило о многом.
Док взглянул на меня и с сомнением покачал головой. Я понимающе кивнул.
Шушера. Дешевка.
Так-то оно так, но они были в таком напряжении, что малейшее наше движение — и они откроют огонь. Они были явно не из тех, для кого убийство привычное дело.
Перемолоть ребра кулаками и ногами — да, это им сподручней. А убить… Но сейчас они были настроены именно на убийство. Поэтому и вздрючены до предела. Нужно было как-то сбить этот их высокий душевный настрой, перевести действие из жанра греческой трагедии в обычный милицейский боевичок.
— Ребята, — миролюбиво сказал я, обращаясь к одному из них, постарше, судя по всему — главному в этой шакальей команде. — Извините, что суюсь с советами, но если вы вздумаете палить, то перестреляете друг друга.
Он довольно быстро оценил мой бесплатный совет, по его знаку все четверо сместились на одну сторону. После чего приказал:
— Руки за голову! К стенке! Лицом к стенке!
Мы подчинились. Двое держали нас на мушке, а двое других закинули автоматы за спину и принялись обшаривать нас. Это был очень удобный момент, чтобы отобрать у них их игрушки. Я чувствовал, как ребята напряглись, ожидая моего сигнала. Но все-таки промолчал. Ситуация была, конечно, очень горячая, но я решил: если кто-то хочет с нами поговорить, пусть говорит с позиции силы. Это располагает к большей откровенности. А удобные моменты — ну, будут еще. Эти лбы не смогут не сделать пары-тройки ошибок, не та школа. А нам столько и не надо, нам и одной хватит. Но в свое время.
Пока они охлопывали наши бока и выворачивали из карманов документы и деньги, а потом вываливали на бетонный пол бельишко из наших сумок, я внимательно осмотрел зал. Выходов из него было только два. Один — через гаражные ворота, черта их откроешь, если электропривод будет блокирован снаружи. Второй — через дверь, ведущую, видно, в глубь дома. Тоже не слабенькая дверца — из стального листа, обваренного уголками. Окон не было. Если не считать двух проемов в торцевой стене, напротив ворот. Проемы были шириной метра по полтора и высотой с полметра. Изнутри они были закрыты толстыми прутьями арматуры, а снаружи застеклены. Не окна, а вентиляционные отверстия под самым потолком. Что надо тюрьма. Если они вздумают нас здесь держать, выбраться будет непросто. Но вряд ли будут. Иначе не стали бы выгонять микроавтобус. А зачем выгнали — ужу ясно: чтобы не повредить при стрельбе. Бережливый народ.
Когда со шмоном было покончено, главный достал из кармана «уоки-токи», сказал в микрофон:
— Нормально все.
Я ожидал, что на нас наденут наручники, но то ли их не припасли, то ли решили, что при такой огневой мощи они и без браслеток обойдутся. Ну, тем лучше.
Такие маленькие оплошности противника всегда украшают жизнь.
Минут через десять стальная дверь открылась и в зале появились еще три действующих лица. Одного мы уже знали, это был напарник рыжего водилы. На плече у него висел «узи», а впереди себя он аккуратно спускал по пандусу инвалидную коляску, в которой сидел совершенно лысый мужик лет шестидесяти. Он был в цветастой рубашке с расстегнутым воротом и короткими рукавами, обнажавшими жилистые, в синих наколках руки. Наколки просвечивали и сквозь седые волосы на груди. Ноги были укрыты клетчатым пледом. С ним было все ясно: пахан.
А вот третий, который вошел вслед за ними и прикрыл за собой дверь, был птицей совсем другого полета. Лет сорока, в аккуратном светло-коричневом костюме, с правильным невыразительным лицом и быстрым взглядом. В толпе на него и внимания не обратишь, но тут, среди этой уголовной братии, он выглядел белой вороной. «Контора». Это было на нем прямо написано. Майор или даже подполковник.
Впрочем, вряд ли подполковник, слишком подобран, в форме, подполковники редко такими бывают. Его-то как сюда занесло?
У все троих физиономии были такими, словно бы перед тем, как войти сюда, они крепко пересобачились. И как бы в продолжение этой ругани напарник рыжего показал на нас:
— Вот, только четверо!
Лысый и Майор (так я про себя его окрестил) посмотрели на нас, как будто хотели в этом убедиться. И убедились: да, четверо. Майор извлек из кармана пиджака небольшой фотоаппарат «Никон» и раза три щелкнул нас, сверкнув вспышкой.
— Завтра снова, выходит, ехать? — недовольно спросил лысый. — Так не договаривались. Двойная работа.
— Уладим! — раздраженно бросил ему Майор, сделал еще пару снимков и сунул аппарат в карман.
Старшой автоматчиков подошел к коляске и протянул лысому наши документы и деньги. У каждого из нас было по пятьсот баксов мелкими купюрами на карманные расходы. Трубач прихватил из своего гонорара пачечку новеньких стольников — он хотел купить хороший саксофон взамен старого. А еще двадцать штук — на серьезные траты, которые по ходу дела могли понадобиться, — были переведены на мое имя в ларнакский «Парадиз-банк», я мог их получить по предъявлении паспорта.
Деньги лысый оставил у себя, а документы передал Майору. Тот внимательно просмотрел наши паспорта. Куда внимательней, чем кипрские пограничники.
— Иван Георгиевич Перегудов… Что ж, Иван Георгиевич, давайте поговорим, — обратился он к Доку, предположив в нем старшего, из чего я с чувством глубокого удовлетворения заключил, что даже если он о нас что-то и знает, то знает далеко не все.
— Я — врач команды, — ответил Док. — А капитан у нас — он, Сергей Пастухов.
— Команды? — переспросил Майор. — Ах да, вы же спортсмены. Как вы, Сергей Пастухов, насчет того, чтобы откровенно поговорить?
— При них? — кивнул я на лысого пахана и его шайку.
— Вы правы, пожалуй, — согласился Майор и обернулся к лысому:
— Извините, пан. Эта информация вам ни к чему. Не возражаете, если я побеседую с нашими гостями тет-а-тет?
Пан. В лысом не было ничего польского. Значит, кличка.
— Валяйте. Меньше знаешь — лучше спишь. А если что?
— Вы же будете рядом.
Пан нажал какую-то кнопку на ручке коляски и откатился в другой конец гаража. За ним последовали и его кадры. Четверо с «узи» слегка расслабились, но все еще были настороже и не спускали с нас глаз.
— Так лучше, да? — спросил Майор. — Итак, кто вы? Но прежде: где еще двое?
— В милиции, — ответил я, а сам тем временем соображал. Знает, что спортсмены. Знает, что должно быть шестеро. Знает про «Эр-вояж» и «Три оливы».
Знает, когда мы должны были прилететь. Что он еще знает?
— Что они делают в милиции? — удивился Майор.
— Что делают в милиции люди? Или работают, или сидят. Наши сидят.
— Почему?
— За что, — поправил я. — Немного поддали, ввязались в драку с какими-то неграми. Их и забрали.
Понятия не имею, откуда мне на язык вывернулись эти негры. Но вывернулись очень кстати, такие детали сообщают достоверность любой туфтяре.
— Не с неграми, — вмешался в наш разговор Артист. — С арабами.
— С какими арабами? — подключился Муха. — С татарами!
— Иди ты с татарами! — возразил Артист. — Тренер сказал: с черными. Разве татары черные?
— А какие? Желтые?
— Белые. Даже рыжие бывают.
— Татары — рыжие?! — презрительно переспросил Муха. — Где ты таких видел?!
— А что? И видел! — стоял на своем Артист. — Даже грузины и чечены бывают рыжие!
— Во дает! У него уже и чечены рыжие!
— Кончайте, — прервал их перепалку Док, резонно опасаясь, что их ненароком занесет в воспоминания о чеченской войне. — Неважно, с кем они подрались. Важно, что их забрали.
— Неплохо, — оценил Майор. — Синхронно работаете. И что же — некому было выручить?
— Поздно узнали, — объяснил я. — Перед самым отлетом. Выручат, конечно.
— Кто?
— Ну, кто? Тренер. Или кто-нибудь из Национального фонда спорта.
— Мы договаривались быть откровенными, — напомнил Майор.
— Разве? — удивился я. — Так, может, вы и начнете?
— Я знаю о вас все.
— Да ну?
— Или почти все.
— Есть разница.
— Цель вашего приезда на Кипр — господин Назаров. Я знаю, что вы должны с ним сделать. Но я хотел бы, чтобы вы сами об этом сказали.
«Резидент, — понял я. — Вот откуда он это знает. Ровно столько, сколько знает резидент. На хрена бы нам такое информационное обеспечение?!»
— Не слышу ответа, — проговорил Майор. Я пожал плечами.
— Зачем вам мой ответ, если вы и так все знаете? Убить, конечно.
— Бросьте, Пастухов! Кто же посылает шесть человек, чтобы убить одного?
Здесь одного и достаточно. Нет, у вас другое задание: выкрасть Назарова и доставить его в Россию.
Он внимательно взглянул на меня, пытаясь определить, какое впечатление произвели его слова.
— Не слабо, майор, — сказал я. — Вы действительно много знаете. Чего же вы не знаете?
— На кого вы работаете?
— А вы?
— Почему вы назвали меня майором? — спохватился он.
Дошло.
— Потому что вы и есть майор. — Я вспомнил слова полковника Голубкова:
«Эмиссар КПРФ». И добавил:
— В отставке или в запасе. Вас из «конторы» вышибли или вы сами ушли?
— Так… Что еще вы знаете обо мне?
— Вчера вы встречались с другом и компаньоном Назарова Борисом Розовским.
— Вы в этом уверены?
— Более чем.
Он не спросил, откуда я это знаю, но, судя по выражению лица, напряженно об этом думал.
— Не сушите мозги, майор, — посоветовал я. — Конечно же резидент.
Он укоризненно покачал головой:
— Ай-ай-ай, какой нехороший человек! Просто сволочь.
— Ну, почему же сразу сволочь? — возразил я. — Может, вы просто мало ему платите? И он вынужден подторговывать информацией на стороне?
— Зачем же, по-вашему, я встречался с Розовским?
— Чтобы договориться о встрече с самим Назаровым.
— А для чего мне встречаться с Назаровым? «Зачем эмиссару КПРФ встречаться с Назаровым?» — спросил я себя. И ответил вслух:
— Вы хотите получить от него компромат на некоторых деятелей из президентского окружения. Но вы его не получите. Он вас пошлет. Очень далеко. — Я будто пробирался по кочкам через болото — приходилось тщательно обдумывать каждую фразу. — Тогда вы дадите ему срок для размышления. И намекнете, что его ждет в случае отказа.
— Что?
Я не люблю произносить это слово. Есть слова, которые притягивают опасности. Еще древние это знали. Поэтому у них было столько табу. Но в этой бетонной коробке каждый кубический сантиметр был пропитан опасностью. Хуже не бывает. Поэтому я сказал:
— Смерть.
Майор промолчал. Я был уверен, что угадал. Теперь можно было и блефануть.
— Это вторая позиция в вашей оперативной разработке. Запасной вариант. В новом покушении на Назарова весь мир увидит руку Кремля. Что вполне устраивает ваших работодателей. Вы считали этот вариант маловероятным, — продолжал я уже более уверенно. — Не сомневались, что Назаров согласится отдать вам компромат на своих врагов.
— Я и сейчас в этом не сомневаюсь, — сказал Майор.
— Вы ошибаетесь. На вас работают никчемные психологи. Они не смогли понять, что такой человек, как Назаров, никогда не даст ни одного козыря коммунистам.
Поэтому вы и не запаслись профессиональным киллером. И теперь будете вынуждены обращаться к этой швали.
— Я обратился к ним только для того, чтобы перехватить вас.
— Зачем?
— Познакомиться с конкурентами. А вдруг выяснится, что мы не противники, а союзники?
— Ну, перехватили. Познакомились. Выяснили, что не союзники. А дальше что? — спросил я. — Кому-то нужно будет завершить операцию. Значит, придется и за этим к ним обращаться. Гиблое дело, майор. Рано или поздно они завалятся и продадут вас со всеми потрохами. И этого вам ваши заказчики не простят. У вас нет ощущения, что вас подставляют?
Если этого ощущения у него раньше и не было, то после моих слов появилось.
Майор задумался. Наконец сказал:
— Вы правы. Поручать им это дело нельзя. Но я знаю, кто с ним справится.
— Кто?
— Вы.
— Это вы так шутите?
— А если я скажу, что за эту работу вы получите пятьдесят тысяч долларов? Я засмеялся.
— Знаете, почему коммунисты не смогли удержать власть? Они не любили платить. Все тащили к себе и жрали за заборами своих дач.
— Хотите сказать, что вам заплатили больше?
— И намного, — подтвердил я.
— У вас нет выбора. Либо вы будете работать на меня, либо отсюда не выйдете.
— Выстрелы услышат в соседних домах, — предостерег я.
— Ближайший дом — в пяти километрах отсюда.
— Нас будут искать.
— Не здесь. Никто не узнает, куда вас увезли.
— А четыре трупа? И завтра еще два. Их вы куда денете?
— Не мои проблемы. Но я поинтересовался. Тут неподалеку есть бетонный завод. Делают блоки для фундамента. Продолжать?
— А если мы согласимся, а потом кинем рас? Майор усмехнулся. Похоже, он обрел под ногами твердую почву.
— Вы этого не сделаете. У вас есть родители, жены, дети. Вы подумаете о них.
— Неужели вы пойдете на это? — спросил я, хотя был на все сто уверен, что он пойдет на все. Такая это порода. Они с генералом Жеребцовым в одной школе учились. А верней: одну бешеную суку сосали.
— С неохотой, — ответил Майор. — Но я должен подстраховаться. Для этого мне достаточно сделать всего один звонок в Москву. Я могу сделать его прямо из этого дома. Если хотите — при вас. И я его сделаю.
— Если у вас будет эта возможность, — вступил в наш разговор Док.
Майор мгновенно осмотрелся. Четверо с автоматами по-прежнему стояли метрах в двенадцати or нас. Как я и предполагал, намеренно затягивая этот разговор, они еще больше расслабились, опустили стволы, двое курили. «Узи» пятого, напарника рыжего водителя, вообще висел на плече. Склонившись к Пану, он о чем-то негромко с ним разговаривал. Значит, этот вообще не в счет. Ему понадобится секунды три, а то и больше, чтобы начать стрелять. Целая вечность. Этим четверым — меньше, конечно. Двоим, что курили, — секунды две. А двоим другим — полторы как минимум.
Да плюс время, пока врубятся. А они не похожи были на профи, способных сделать это мгновенно. Так что шансы у нас были. И неплохие, в Чечне не раз бывало и хуже.
Но Майор, судя по всему, не оценил ситуацию как угрожающую. Не вник, видно, в глубинный смысл известной песни из фильма про Штирлица: «Не думай о секундах свысока». Может, вообще фильм не видел? Большой пробел в его культурном развитии. И я бы даже сказал — опасный. На всякий случай он отодвинулся от нас, шага на два. И как раз по направлению к автоматчикам. Ну, подарок! В какой он, интересно, спецшколе учился? Будь он в моей команде, за такое дело я отправил бы его на «губу». Суток на трое. Потому что он перекрыл автоматчикам директрису — линию огня. Значит, в плюс нам — еще секунда: пока они сообразят, как стрелять через Майора… Пора. Лучше момента не будет. Я уже готов был дать знак, но тут Док демонстративно-медлительно закурил и неожиданно протянул мне пачку «Мальборо»:
— Сделай пару затяжек. Очень прочищает мозги.
Он прекрасно знал, что я не курю. Но раз предлагает — значит, знает зачем. Я прикурил от его зажигалки. Не затягиваясь, выпустил изо рта струйку дыма. Ничего не понял. Выпустил еще одну. И только тут дошло: дым не стелился в воздухе, как всегда в закрытых помещениях, а явственно вытягивался вверх. Это могло означать только одно — что вентиляционные люки-окна наверху открыты. И это в корне меняло ситуацию.
— Расслабьтесь, — сказал я Майору. — Мы не собираемся брать вас в заложники.
— Значит, вы принимаете мое предложение?
— Нет, не значит. У нас уже есть контракт. Выгодней вашего.
— Контракт — с кем? — спросил он.
На этот вопрос можно было не отвечать. Но я решил, что стоит попытаться прояснить, кто наши работодатели. Он мог о них знать. Поэтому я ответил:
— С Управлением по планированию специальных мероприятий. Знаете такое?
Реакция его была неожиданной и, нужно отдать ему должное, очень быстрой.
— Огонь! — крикнул он, прыгнул в сторону и перекатился по полу к ногам автоматчиков, одновременно вырывая из подмышечной кобуры пистолет. Я предполагал, что от команды до начала пальбы пройдет секунды полторы-две, но ошибся как минимум вдвое. Мы рассыпались по бетону, как брызги ртути. Муха успел перемахнуть пустое пространство, взвиться в сальто и взять в захват ногами шею напарника рыжего. Он уже лежал на полу, а эти четверо все бросали сигареты, поднимали, поднимали и поднимали свои стволы — конца этому, казалось, не будет. А когда все же подняли, прозвучало два очень громких выстрела. Верней, четыре — два по два, сообразил я, увидев, как все четверо повалились на пол, так и не успев нажать курков. Майор выхватил, наконец, свой ПМ и вскинул его, целя вверх, над нашими головами. Но еще два выстрела поставили точку в его карьере. Я решил, что все закончено, и хотел уже встать, но тут лысый Пан круто развернул свою коляску и по бетонной стене над нашими головами полоснули две автоматные очереди. Надо же, какой хитрожопый! В ручки коляски вмонтировал стволы. Прямо Кулибин. Но истратить весь боезапас ему не удалось, Муха уже завладел автоматом клиента и короткой очередью, почти в упор, снес Кулибину полчерепа.
— Все в порядке, Пастух? — прозвучал сверху, как глас самого апостола Петра, бас Трубача. Его физиономия виднелась в вентиляционном люке между прутьями арматуры. А в соседнем люке — физиономия Боцмана. И из обоих люков торчали автоматные стволы.
— В полном, — ответил я. — Спускайтесь!
— Сейчас будем!..
Мы связали клиенту Мухи руки и ноги, оттащили его к стене и обошли гараж, осматриваясь. Картина была та еще. Пять трупов, не считая Майора. А почему, собственно, не считая? Считая. Шесть трупов.
Артист только головой покачал.
— Добро пожаловать на остров любви! — проговорил он и после некоторого раздумья добавил:
— Если кто-нибудь при мне еще раз скажет эти слова, я ему всю морду разобью!
— Что будем делать, Сережа? — спросил Док.
— Нужно подумать.
И было над чем подумать. И прежде всего: почему этот Майор так реагировал на мое упоминание об Управлении? Что же это за зверь такой, ввергающий в панику тертых-перетертых кагэбэшников или фээсбэшников? А Майор явно был в панике, когда узнал, с кем имеет дело. Поэтому мгновенно забыл про все свои планы. У него в мозгах было лишь одно: уничтожить все следы его контакта с нами. Выжечь.
Стереть. Смыть кровью. Думай, Пастух, думай, приказывал я себе. Но ничего путного в голову не приходило. Кроме одного: что с нашими работодателями нужно держать ухо востро. Очень востро.
— Обыщите их! — кивнул я ребятам на трупы, а сам занялся Майором. Бывшим.
Одна пуля вошла ему в лоб и на выходе разнесла весь затылок, другая попала в сердце и по пути прошила бумажник.
Крови на костюме почти не было, а во внутренний карман пиджака, где лежал бумажник, немного натекло, так что дырка в углу паспорта была обведена красным.
Если бы это был не обычный общегражданский паспорт еще с гербом СССР, а комсомольский или партийный билет, место ему было бы в музее на стенде «Они сражались за Родину». Только вот за какую, интересно, Родину этот Майор сражался?
Вологдин Олег Максимович. Сорок лет. Так я и предполагая. Место рождения: город Москва. Отметки о браке нет. О детях — тоже. Что ж, меньше горя будет в Москве. Выездной визы нет. Значит, прямиком прилетел на Кипр, для въезда виза не требовалась. Немного денег в бумажнике: доллары и кипрские фунты. Никаких писем, записок, фотографий, никакой телефонной книжки. Из наружного кармана пиджака я извлек фотоаппарат и взглянул на счетчик кадров. В окошечке стояла цифра "5".
Значит, на пленке, кроме нас, ничего не было. Я засветил пленку, вернул «Никон» на место и на всякий случай ощупал труп с боков. Могло быть еще оружие. В районе пояса почувствовал какое-то утолщение. Расстегнул рубашку, задрал майку. На голом теле был укреплен широкий парусиновый пояс. Я вытащил его и расстегнул «молнию». В кармашках лежали доллары. Десять пачек по пять тысяч в каждой.
Итого: пятьдесят. Я подозвал ребят и показал на пояс:
— Цена жизни Аркадия Назарова. Или правильней — цена смерти?
Они постояли, посмотрели, но ничего не сказали. Да что тут скажешь? Цена жизни или смерти — одна цена.
Документы, извлеченные из карманов остальных, не дали никакой интересной информации. У лысого был вид на жительство на Кипре. Фамилия его была Панков, отсюда и кличка — Пан. У двоих были долгосрочные германские визы, у остальных — обычные загранпаспорта с отметками о въезде на Кипр.
Тем временем из-за стальной двери, ведущей в дом, появились Трубач и Боцман. И не одни. Боцман подталкивал перед собой давешнего рыжего водилу, а Трубач волочил за шиворот еще двух молодых мордоворотов. Руки у этой троицы были связаны, а рты забиты кляпами. Их «узи» висели у Боцмана и Трубача на плечах.
— Внешняя охрана, — объяснил Трубач, сваливая своих пленников на пол. — А этот рыжий возле микроавтобуса был.
— Дом осмотрели? — спросил я.
— Больше никого нет. Вот их документы и «тэтэшник» рыжего.
То же самое: германские визы и транзитные через всю Европу.
Я вытащил у них кляпы и спросил:
— Вы что, из Германии ворованные машины гоняли?
Рыжий с готовностью закивал:
— Ну! Мы больше не будем, не убивайте нас! Гаражный пейзаж произвел на него, судя по всему, очень сильное впечатление.
— Кому же нужны на Кипре машины с левым рулем?
— А наши брали, русские. Их здесь сейчас полно. Вы нас не убьете?
— Посмотрим на ваше поведение… Трубач отвел меня в сторону и негромко сказал:
— У нас цейтнот, Пастух.
— А что такое?
— Понимаешь, «додж»… — Которым вы нам мигнули — стоп-сигналами на шоссе?
— Ну да. Поникаешь, его бы надо поскорей вернуть.
— Кому? — не понял я.
— На стоянку. Пока не хватились. Может, и не хватятся скоро, а вдруг?
— Так вы его угнали?
— А что было делать? Не на такси же за вами ехать!
— Черт! Кипрской полиции нам только и не хватает! Ладно, потороплюсь.
Проще всего, конечно, было немедленно позвонить в полицию и объяснить, все как есть: как нас захватили в аэропорту и привезли сюда под угрозой оружия, как наши товарищи проследили за похитителями, разоружили охрану и вынуждены были открыть огонь для защиты наших жизней. Убийство в пределах необходимой обороны.
Рыжий развернулся и погнал микроавтобус по узкой асфальтированной дороге мимо шпалер виноградников и низкорослых рощиц каких-то деревьев с узкими листьями, серебристыми в свете фар. Наверное, это и были оливы.
— Эй, куда мы едем? — всполошился Артист и вскочил с места. — До Ларнаки еще двадцать шесть километров, только что щит проехали! Эй, я тебе говорю!
Но вместо рыжего ответил его напарник:
— Куда надо, туда и едем. Кое-кто хочет с вами поговорить. Поэтому сядь и заткнись.
Для убедительности он достал из-под куртки какой-то ствол и пристроил его на спинке кресла.
— Как это заткнись, как это заткнись?! — очень натурально, даже с еврейским привизгиванием заверещал Артист, возмущенно размахивая руками и незаметно подбираясь поближе к стволу. — Как вы разговариваете с клиентами? Имейте в виду, я буду жаловаться на вас!
Я положил ему руку на плечо и заставил сесть.
— Так-то лучше, — одобрил рыжий и поинтересовался:
— Кому ты будешь жаловаться?
— В Комитет по защите прав потребителей! — гордо ответил Артист и оскорбленно умолк, давая понять, что последнее слово все равно будет за ним.
Километров через пять дорога углубилась в лощину, по склонам которой поднимались виноградники, и вскоре уперлась в ворота какой-то усадьбы. Высокий забор и просторный двухэтажный дом в глубине двора, освещенного фонарями, были сложены из серого песчаника. Ворота были кованные, с завитушками, фонари тоже явно выполнены на заказ, а на втором этаже дома светилось просторное, без мелких переплетов окно. Скорее всего, когда-то здесь жили крестьяне, виноградари или скотоводы, потом усадьбу перестроили и превратили в загородную виллу.
Рыжий помигал дальним светом, ворота раскрылись — электроприводом, микроавтобус проехал по аллейке и снова притормозил возле подземного гаража.
Стальной щит ушел вверх, машина въехала в темный гараж и остановилась.
— Вылезайте, — скомандовал напарник рыжего и повел стволом в сторону двери.
Мы выпрыгнули на бетонный пол. Рыжий дал задний ход и вывел машину во двор.
Створка гаражных ворот опустилась, мы остались в кромешной темноте. И темнота эта была смертельно опасной. Без дураков. Такое и в Чечне не часто бывало.
Ничего себе остров любви.
Под низким потолком вспыхнули прожектора, и мы обнаружили, что стоим посреди огромного, метров в двести, бетонного зала в окружении четырех лбов с направленными на нас автоматами «узи». Пареньки были той же волчьей породы, что и напарник рыжего. Лет по двадцать пять — двадцать семь. С одинаковой короткой стрижкой. С одинаковыми золотыми цепями на бычьих шеях. Стоило лететь на край Европы, чтобы оказаться в такой компании. Они стояли вокруг нас на равном расстоянии друг от друга, как бы по углам правильного квадрата, и это говорило о многом.
Док взглянул на меня и с сомнением покачал головой. Я понимающе кивнул.
Шушера. Дешевка.
Так-то оно так, но они были в таком напряжении, что малейшее наше движение — и они откроют огонь. Они были явно не из тех, для кого убийство привычное дело.
Перемолоть ребра кулаками и ногами — да, это им сподручней. А убить… Но сейчас они были настроены именно на убийство. Поэтому и вздрючены до предела. Нужно было как-то сбить этот их высокий душевный настрой, перевести действие из жанра греческой трагедии в обычный милицейский боевичок.
— Ребята, — миролюбиво сказал я, обращаясь к одному из них, постарше, судя по всему — главному в этой шакальей команде. — Извините, что суюсь с советами, но если вы вздумаете палить, то перестреляете друг друга.
Он довольно быстро оценил мой бесплатный совет, по его знаку все четверо сместились на одну сторону. После чего приказал:
— Руки за голову! К стенке! Лицом к стенке!
Мы подчинились. Двое держали нас на мушке, а двое других закинули автоматы за спину и принялись обшаривать нас. Это был очень удобный момент, чтобы отобрать у них их игрушки. Я чувствовал, как ребята напряглись, ожидая моего сигнала. Но все-таки промолчал. Ситуация была, конечно, очень горячая, но я решил: если кто-то хочет с нами поговорить, пусть говорит с позиции силы. Это располагает к большей откровенности. А удобные моменты — ну, будут еще. Эти лбы не смогут не сделать пары-тройки ошибок, не та школа. А нам столько и не надо, нам и одной хватит. Но в свое время.
Пока они охлопывали наши бока и выворачивали из карманов документы и деньги, а потом вываливали на бетонный пол бельишко из наших сумок, я внимательно осмотрел зал. Выходов из него было только два. Один — через гаражные ворота, черта их откроешь, если электропривод будет блокирован снаружи. Второй — через дверь, ведущую, видно, в глубь дома. Тоже не слабенькая дверца — из стального листа, обваренного уголками. Окон не было. Если не считать двух проемов в торцевой стене, напротив ворот. Проемы были шириной метра по полтора и высотой с полметра. Изнутри они были закрыты толстыми прутьями арматуры, а снаружи застеклены. Не окна, а вентиляционные отверстия под самым потолком. Что надо тюрьма. Если они вздумают нас здесь держать, выбраться будет непросто. Но вряд ли будут. Иначе не стали бы выгонять микроавтобус. А зачем выгнали — ужу ясно: чтобы не повредить при стрельбе. Бережливый народ.
Когда со шмоном было покончено, главный достал из кармана «уоки-токи», сказал в микрофон:
— Нормально все.
Я ожидал, что на нас наденут наручники, но то ли их не припасли, то ли решили, что при такой огневой мощи они и без браслеток обойдутся. Ну, тем лучше.
Такие маленькие оплошности противника всегда украшают жизнь.
Минут через десять стальная дверь открылась и в зале появились еще три действующих лица. Одного мы уже знали, это был напарник рыжего водилы. На плече у него висел «узи», а впереди себя он аккуратно спускал по пандусу инвалидную коляску, в которой сидел совершенно лысый мужик лет шестидесяти. Он был в цветастой рубашке с расстегнутым воротом и короткими рукавами, обнажавшими жилистые, в синих наколках руки. Наколки просвечивали и сквозь седые волосы на груди. Ноги были укрыты клетчатым пледом. С ним было все ясно: пахан.
А вот третий, который вошел вслед за ними и прикрыл за собой дверь, был птицей совсем другого полета. Лет сорока, в аккуратном светло-коричневом костюме, с правильным невыразительным лицом и быстрым взглядом. В толпе на него и внимания не обратишь, но тут, среди этой уголовной братии, он выглядел белой вороной. «Контора». Это было на нем прямо написано. Майор или даже подполковник.
Впрочем, вряд ли подполковник, слишком подобран, в форме, подполковники редко такими бывают. Его-то как сюда занесло?
У все троих физиономии были такими, словно бы перед тем, как войти сюда, они крепко пересобачились. И как бы в продолжение этой ругани напарник рыжего показал на нас:
— Вот, только четверо!
Лысый и Майор (так я про себя его окрестил) посмотрели на нас, как будто хотели в этом убедиться. И убедились: да, четверо. Майор извлек из кармана пиджака небольшой фотоаппарат «Никон» и раза три щелкнул нас, сверкнув вспышкой.
— Завтра снова, выходит, ехать? — недовольно спросил лысый. — Так не договаривались. Двойная работа.
— Уладим! — раздраженно бросил ему Майор, сделал еще пару снимков и сунул аппарат в карман.
Старшой автоматчиков подошел к коляске и протянул лысому наши документы и деньги. У каждого из нас было по пятьсот баксов мелкими купюрами на карманные расходы. Трубач прихватил из своего гонорара пачечку новеньких стольников — он хотел купить хороший саксофон взамен старого. А еще двадцать штук — на серьезные траты, которые по ходу дела могли понадобиться, — были переведены на мое имя в ларнакский «Парадиз-банк», я мог их получить по предъявлении паспорта.
Деньги лысый оставил у себя, а документы передал Майору. Тот внимательно просмотрел наши паспорта. Куда внимательней, чем кипрские пограничники.
— Иван Георгиевич Перегудов… Что ж, Иван Георгиевич, давайте поговорим, — обратился он к Доку, предположив в нем старшего, из чего я с чувством глубокого удовлетворения заключил, что даже если он о нас что-то и знает, то знает далеко не все.
— Я — врач команды, — ответил Док. — А капитан у нас — он, Сергей Пастухов.
— Команды? — переспросил Майор. — Ах да, вы же спортсмены. Как вы, Сергей Пастухов, насчет того, чтобы откровенно поговорить?
— При них? — кивнул я на лысого пахана и его шайку.
— Вы правы, пожалуй, — согласился Майор и обернулся к лысому:
— Извините, пан. Эта информация вам ни к чему. Не возражаете, если я побеседую с нашими гостями тет-а-тет?
Пан. В лысом не было ничего польского. Значит, кличка.
— Валяйте. Меньше знаешь — лучше спишь. А если что?
— Вы же будете рядом.
Пан нажал какую-то кнопку на ручке коляски и откатился в другой конец гаража. За ним последовали и его кадры. Четверо с «узи» слегка расслабились, но все еще были настороже и не спускали с нас глаз.
— Так лучше, да? — спросил Майор. — Итак, кто вы? Но прежде: где еще двое?
— В милиции, — ответил я, а сам тем временем соображал. Знает, что спортсмены. Знает, что должно быть шестеро. Знает про «Эр-вояж» и «Три оливы».
Знает, когда мы должны были прилететь. Что он еще знает?
— Что они делают в милиции? — удивился Майор.
— Что делают в милиции люди? Или работают, или сидят. Наши сидят.
— Почему?
— За что, — поправил я. — Немного поддали, ввязались в драку с какими-то неграми. Их и забрали.
Понятия не имею, откуда мне на язык вывернулись эти негры. Но вывернулись очень кстати, такие детали сообщают достоверность любой туфтяре.
— Не с неграми, — вмешался в наш разговор Артист. — С арабами.
— С какими арабами? — подключился Муха. — С татарами!
— Иди ты с татарами! — возразил Артист. — Тренер сказал: с черными. Разве татары черные?
— А какие? Желтые?
— Белые. Даже рыжие бывают.
— Татары — рыжие?! — презрительно переспросил Муха. — Где ты таких видел?!
— А что? И видел! — стоял на своем Артист. — Даже грузины и чечены бывают рыжие!
— Во дает! У него уже и чечены рыжие!
— Кончайте, — прервал их перепалку Док, резонно опасаясь, что их ненароком занесет в воспоминания о чеченской войне. — Неважно, с кем они подрались. Важно, что их забрали.
— Неплохо, — оценил Майор. — Синхронно работаете. И что же — некому было выручить?
— Поздно узнали, — объяснил я. — Перед самым отлетом. Выручат, конечно.
— Кто?
— Ну, кто? Тренер. Или кто-нибудь из Национального фонда спорта.
— Мы договаривались быть откровенными, — напомнил Майор.
— Разве? — удивился я. — Так, может, вы и начнете?
— Я знаю о вас все.
— Да ну?
— Или почти все.
— Есть разница.
— Цель вашего приезда на Кипр — господин Назаров. Я знаю, что вы должны с ним сделать. Но я хотел бы, чтобы вы сами об этом сказали.
«Резидент, — понял я. — Вот откуда он это знает. Ровно столько, сколько знает резидент. На хрена бы нам такое информационное обеспечение?!»
— Не слышу ответа, — проговорил Майор. Я пожал плечами.
— Зачем вам мой ответ, если вы и так все знаете? Убить, конечно.
— Бросьте, Пастухов! Кто же посылает шесть человек, чтобы убить одного?
Здесь одного и достаточно. Нет, у вас другое задание: выкрасть Назарова и доставить его в Россию.
Он внимательно взглянул на меня, пытаясь определить, какое впечатление произвели его слова.
— Не слабо, майор, — сказал я. — Вы действительно много знаете. Чего же вы не знаете?
— На кого вы работаете?
— А вы?
— Почему вы назвали меня майором? — спохватился он.
Дошло.
— Потому что вы и есть майор. — Я вспомнил слова полковника Голубкова:
«Эмиссар КПРФ». И добавил:
— В отставке или в запасе. Вас из «конторы» вышибли или вы сами ушли?
— Так… Что еще вы знаете обо мне?
— Вчера вы встречались с другом и компаньоном Назарова Борисом Розовским.
— Вы в этом уверены?
— Более чем.
Он не спросил, откуда я это знаю, но, судя по выражению лица, напряженно об этом думал.
— Не сушите мозги, майор, — посоветовал я. — Конечно же резидент.
Он укоризненно покачал головой:
— Ай-ай-ай, какой нехороший человек! Просто сволочь.
— Ну, почему же сразу сволочь? — возразил я. — Может, вы просто мало ему платите? И он вынужден подторговывать информацией на стороне?
— Зачем же, по-вашему, я встречался с Розовским?
— Чтобы договориться о встрече с самим Назаровым.
— А для чего мне встречаться с Назаровым? «Зачем эмиссару КПРФ встречаться с Назаровым?» — спросил я себя. И ответил вслух:
— Вы хотите получить от него компромат на некоторых деятелей из президентского окружения. Но вы его не получите. Он вас пошлет. Очень далеко. — Я будто пробирался по кочкам через болото — приходилось тщательно обдумывать каждую фразу. — Тогда вы дадите ему срок для размышления. И намекнете, что его ждет в случае отказа.
— Что?
Я не люблю произносить это слово. Есть слова, которые притягивают опасности. Еще древние это знали. Поэтому у них было столько табу. Но в этой бетонной коробке каждый кубический сантиметр был пропитан опасностью. Хуже не бывает. Поэтому я сказал:
— Смерть.
Майор промолчал. Я был уверен, что угадал. Теперь можно было и блефануть.
— Это вторая позиция в вашей оперативной разработке. Запасной вариант. В новом покушении на Назарова весь мир увидит руку Кремля. Что вполне устраивает ваших работодателей. Вы считали этот вариант маловероятным, — продолжал я уже более уверенно. — Не сомневались, что Назаров согласится отдать вам компромат на своих врагов.
— Я и сейчас в этом не сомневаюсь, — сказал Майор.
— Вы ошибаетесь. На вас работают никчемные психологи. Они не смогли понять, что такой человек, как Назаров, никогда не даст ни одного козыря коммунистам.
Поэтому вы и не запаслись профессиональным киллером. И теперь будете вынуждены обращаться к этой швали.
— Я обратился к ним только для того, чтобы перехватить вас.
— Зачем?
— Познакомиться с конкурентами. А вдруг выяснится, что мы не противники, а союзники?
— Ну, перехватили. Познакомились. Выяснили, что не союзники. А дальше что? — спросил я. — Кому-то нужно будет завершить операцию. Значит, придется и за этим к ним обращаться. Гиблое дело, майор. Рано или поздно они завалятся и продадут вас со всеми потрохами. И этого вам ваши заказчики не простят. У вас нет ощущения, что вас подставляют?
Если этого ощущения у него раньше и не было, то после моих слов появилось.
Майор задумался. Наконец сказал:
— Вы правы. Поручать им это дело нельзя. Но я знаю, кто с ним справится.
— Кто?
— Вы.
— Это вы так шутите?
— А если я скажу, что за эту работу вы получите пятьдесят тысяч долларов? Я засмеялся.
— Знаете, почему коммунисты не смогли удержать власть? Они не любили платить. Все тащили к себе и жрали за заборами своих дач.
— Хотите сказать, что вам заплатили больше?
— И намного, — подтвердил я.
— У вас нет выбора. Либо вы будете работать на меня, либо отсюда не выйдете.
— Выстрелы услышат в соседних домах, — предостерег я.
— Ближайший дом — в пяти километрах отсюда.
— Нас будут искать.
— Не здесь. Никто не узнает, куда вас увезли.
— А четыре трупа? И завтра еще два. Их вы куда денете?
— Не мои проблемы. Но я поинтересовался. Тут неподалеку есть бетонный завод. Делают блоки для фундамента. Продолжать?
— А если мы согласимся, а потом кинем рас? Майор усмехнулся. Похоже, он обрел под ногами твердую почву.
— Вы этого не сделаете. У вас есть родители, жены, дети. Вы подумаете о них.
— Неужели вы пойдете на это? — спросил я, хотя был на все сто уверен, что он пойдет на все. Такая это порода. Они с генералом Жеребцовым в одной школе учились. А верней: одну бешеную суку сосали.
— С неохотой, — ответил Майор. — Но я должен подстраховаться. Для этого мне достаточно сделать всего один звонок в Москву. Я могу сделать его прямо из этого дома. Если хотите — при вас. И я его сделаю.
— Если у вас будет эта возможность, — вступил в наш разговор Док.
Майор мгновенно осмотрелся. Четверо с автоматами по-прежнему стояли метрах в двенадцати or нас. Как я и предполагал, намеренно затягивая этот разговор, они еще больше расслабились, опустили стволы, двое курили. «Узи» пятого, напарника рыжего водителя, вообще висел на плече. Склонившись к Пану, он о чем-то негромко с ним разговаривал. Значит, этот вообще не в счет. Ему понадобится секунды три, а то и больше, чтобы начать стрелять. Целая вечность. Этим четверым — меньше, конечно. Двоим, что курили, — секунды две. А двоим другим — полторы как минимум.
Да плюс время, пока врубятся. А они не похожи были на профи, способных сделать это мгновенно. Так что шансы у нас были. И неплохие, в Чечне не раз бывало и хуже.
Но Майор, судя по всему, не оценил ситуацию как угрожающую. Не вник, видно, в глубинный смысл известной песни из фильма про Штирлица: «Не думай о секундах свысока». Может, вообще фильм не видел? Большой пробел в его культурном развитии. И я бы даже сказал — опасный. На всякий случай он отодвинулся от нас, шага на два. И как раз по направлению к автоматчикам. Ну, подарок! В какой он, интересно, спецшколе учился? Будь он в моей команде, за такое дело я отправил бы его на «губу». Суток на трое. Потому что он перекрыл автоматчикам директрису — линию огня. Значит, в плюс нам — еще секунда: пока они сообразят, как стрелять через Майора… Пора. Лучше момента не будет. Я уже готов был дать знак, но тут Док демонстративно-медлительно закурил и неожиданно протянул мне пачку «Мальборо»:
— Сделай пару затяжек. Очень прочищает мозги.
Он прекрасно знал, что я не курю. Но раз предлагает — значит, знает зачем. Я прикурил от его зажигалки. Не затягиваясь, выпустил изо рта струйку дыма. Ничего не понял. Выпустил еще одну. И только тут дошло: дым не стелился в воздухе, как всегда в закрытых помещениях, а явственно вытягивался вверх. Это могло означать только одно — что вентиляционные люки-окна наверху открыты. И это в корне меняло ситуацию.
— Расслабьтесь, — сказал я Майору. — Мы не собираемся брать вас в заложники.
— Значит, вы принимаете мое предложение?
— Нет, не значит. У нас уже есть контракт. Выгодней вашего.
— Контракт — с кем? — спросил он.
На этот вопрос можно было не отвечать. Но я решил, что стоит попытаться прояснить, кто наши работодатели. Он мог о них знать. Поэтому я ответил:
— С Управлением по планированию специальных мероприятий. Знаете такое?
Реакция его была неожиданной и, нужно отдать ему должное, очень быстрой.
— Огонь! — крикнул он, прыгнул в сторону и перекатился по полу к ногам автоматчиков, одновременно вырывая из подмышечной кобуры пистолет. Я предполагал, что от команды до начала пальбы пройдет секунды полторы-две, но ошибся как минимум вдвое. Мы рассыпались по бетону, как брызги ртути. Муха успел перемахнуть пустое пространство, взвиться в сальто и взять в захват ногами шею напарника рыжего. Он уже лежал на полу, а эти четверо все бросали сигареты, поднимали, поднимали и поднимали свои стволы — конца этому, казалось, не будет. А когда все же подняли, прозвучало два очень громких выстрела. Верней, четыре — два по два, сообразил я, увидев, как все четверо повалились на пол, так и не успев нажать курков. Майор выхватил, наконец, свой ПМ и вскинул его, целя вверх, над нашими головами. Но еще два выстрела поставили точку в его карьере. Я решил, что все закончено, и хотел уже встать, но тут лысый Пан круто развернул свою коляску и по бетонной стене над нашими головами полоснули две автоматные очереди. Надо же, какой хитрожопый! В ручки коляски вмонтировал стволы. Прямо Кулибин. Но истратить весь боезапас ему не удалось, Муха уже завладел автоматом клиента и короткой очередью, почти в упор, снес Кулибину полчерепа.
— Все в порядке, Пастух? — прозвучал сверху, как глас самого апостола Петра, бас Трубача. Его физиономия виднелась в вентиляционном люке между прутьями арматуры. А в соседнем люке — физиономия Боцмана. И из обоих люков торчали автоматные стволы.
— В полном, — ответил я. — Спускайтесь!
— Сейчас будем!..
Мы связали клиенту Мухи руки и ноги, оттащили его к стене и обошли гараж, осматриваясь. Картина была та еще. Пять трупов, не считая Майора. А почему, собственно, не считая? Считая. Шесть трупов.
Артист только головой покачал.
— Добро пожаловать на остров любви! — проговорил он и после некоторого раздумья добавил:
— Если кто-нибудь при мне еще раз скажет эти слова, я ему всю морду разобью!
— Что будем делать, Сережа? — спросил Док.
— Нужно подумать.
И было над чем подумать. И прежде всего: почему этот Майор так реагировал на мое упоминание об Управлении? Что же это за зверь такой, ввергающий в панику тертых-перетертых кагэбэшников или фээсбэшников? А Майор явно был в панике, когда узнал, с кем имеет дело. Поэтому мгновенно забыл про все свои планы. У него в мозгах было лишь одно: уничтожить все следы его контакта с нами. Выжечь.
Стереть. Смыть кровью. Думай, Пастух, думай, приказывал я себе. Но ничего путного в голову не приходило. Кроме одного: что с нашими работодателями нужно держать ухо востро. Очень востро.
— Обыщите их! — кивнул я ребятам на трупы, а сам занялся Майором. Бывшим.
Одна пуля вошла ему в лоб и на выходе разнесла весь затылок, другая попала в сердце и по пути прошила бумажник.
Крови на костюме почти не было, а во внутренний карман пиджака, где лежал бумажник, немного натекло, так что дырка в углу паспорта была обведена красным.
Если бы это был не обычный общегражданский паспорт еще с гербом СССР, а комсомольский или партийный билет, место ему было бы в музее на стенде «Они сражались за Родину». Только вот за какую, интересно, Родину этот Майор сражался?
Вологдин Олег Максимович. Сорок лет. Так я и предполагая. Место рождения: город Москва. Отметки о браке нет. О детях — тоже. Что ж, меньше горя будет в Москве. Выездной визы нет. Значит, прямиком прилетел на Кипр, для въезда виза не требовалась. Немного денег в бумажнике: доллары и кипрские фунты. Никаких писем, записок, фотографий, никакой телефонной книжки. Из наружного кармана пиджака я извлек фотоаппарат и взглянул на счетчик кадров. В окошечке стояла цифра "5".
Значит, на пленке, кроме нас, ничего не было. Я засветил пленку, вернул «Никон» на место и на всякий случай ощупал труп с боков. Могло быть еще оружие. В районе пояса почувствовал какое-то утолщение. Расстегнул рубашку, задрал майку. На голом теле был укреплен широкий парусиновый пояс. Я вытащил его и расстегнул «молнию». В кармашках лежали доллары. Десять пачек по пять тысяч в каждой.
Итого: пятьдесят. Я подозвал ребят и показал на пояс:
— Цена жизни Аркадия Назарова. Или правильней — цена смерти?
Они постояли, посмотрели, но ничего не сказали. Да что тут скажешь? Цена жизни или смерти — одна цена.
Документы, извлеченные из карманов остальных, не дали никакой интересной информации. У лысого был вид на жительство на Кипре. Фамилия его была Панков, отсюда и кличка — Пан. У двоих были долгосрочные германские визы, у остальных — обычные загранпаспорта с отметками о въезде на Кипр.
Тем временем из-за стальной двери, ведущей в дом, появились Трубач и Боцман. И не одни. Боцман подталкивал перед собой давешнего рыжего водилу, а Трубач волочил за шиворот еще двух молодых мордоворотов. Руки у этой троицы были связаны, а рты забиты кляпами. Их «узи» висели у Боцмана и Трубача на плечах.
— Внешняя охрана, — объяснил Трубач, сваливая своих пленников на пол. — А этот рыжий возле микроавтобуса был.
— Дом осмотрели? — спросил я.
— Больше никого нет. Вот их документы и «тэтэшник» рыжего.
То же самое: германские визы и транзитные через всю Европу.
Я вытащил у них кляпы и спросил:
— Вы что, из Германии ворованные машины гоняли?
Рыжий с готовностью закивал:
— Ну! Мы больше не будем, не убивайте нас! Гаражный пейзаж произвел на него, судя по всему, очень сильное впечатление.
— Кому же нужны на Кипре машины с левым рулем?
— А наши брали, русские. Их здесь сейчас полно. Вы нас не убьете?
— Посмотрим на ваше поведение… Трубач отвел меня в сторону и негромко сказал:
— У нас цейтнот, Пастух.
— А что такое?
— Понимаешь, «додж»… — Которым вы нам мигнули — стоп-сигналами на шоссе?
— Ну да. Поникаешь, его бы надо поскорей вернуть.
— Кому? — не понял я.
— На стоянку. Пока не хватились. Может, и не хватятся скоро, а вдруг?
— Так вы его угнали?
— А что было делать? Не на такси же за вами ехать!
— Черт! Кипрской полиции нам только и не хватает! Ладно, потороплюсь.
Проще всего, конечно, было немедленно позвонить в полицию и объяснить, все как есть: как нас захватили в аэропорту и привезли сюда под угрозой оружия, как наши товарищи проследили за похитителями, разоружили охрану и вынуждены были открыть огонь для защиты наших жизней. Убийство в пределах необходимой обороны.