Таманцев Андрей. Их было семеро…

   — Поэтому мы и разрабатываем комбинацию с такой скрупулезностью.
   — Я это уже оценил. Скажите, Олег Максимович… в вашей работе есть, конечно, своя специфика. Но мне не совсем понятно: в чем смысл сюжета с этой шестеркой спортсменов?
   — В общем виде — элементарно. Так называемая операция отвлечения. Если вам нужно кого-то тихо убрать, резонно устроить поблизости пожар или автомобильную катастрофу. В нашем сюжете это одновременно и операция отвлечения и создание рычага давления.
   — Я вижу: вам самому что-то в этом не нравится. Я прав?
   — Не то чтобы не нравится. Но кое-что непонятно. И не нравится именно этим.
   То, что их шестеро, а не один или двое — более-менее ясно. Одно дело, когда убирают двоих. И совсем другое — когда целую диверсионную группу. Психологический эффект очевиден. Но тут возникает другой вопрос. Кто они? Люди из спецслужб? Но настоящие профи — это очень дорогой материал. И тратить их на операцию отвлечения… — Возможно, это диктуется важностью всего дела?
   — Возможно. Но все-таки кто они — это я очень хотел бы узнать.
   — Может быть, и узнаем. Я поручил Губерману навести справки о них.
   — Каким образом он сможет это сделать?
   — Сможет. Видите ли, Олег Максимович, он некоторым образом ваш коллега.
   Старший лейтенант госбезопасности. Негласный сотрудник. Так у вас говорят?
   — Почему вы раньше мне не сказали? Его можно было задействовать в нашей схеме.
   — Совершенно исключено. Губерман — человек Назарова. И только его. Лет десять назад, когда Назаров решил ввязаться в большую политику, он приказал собирать досье на все заметные фигуры. Такие досье были в КГБ. Туда нужно было проникнуть. Можно было, конечно, просто завязать связи и платить. Но Губерман придумал более изящный ход. Он начал довольно демонстративно продавать доллары.
   Его, естественно, прихватили, завели уголовное дело. Когда вашим деятелям с Лубянки дали знать, кто патрон Губермана, они, естественно, за это схватились.
   Заиметь осведомителя в ближайшем окружении Назарова — я думаю, не один и не два человека получили на этом внеочередное звание. Он сыграл роль Троянского коня.
   Образ особенно уместен, если учесть, что рядом с нами — древняя Эллада. А поскольку денег у Назарова было больше, чем в кассе Лубянки, то и получилось, что не Губерман начал работать на КГБ, а наоборот. Полагаю, если бы Назарову было нужно, чтобы Губерман стал генералом ФСБ, он бы и стал. И был бы, возможно, вашим начальником.
   — Вот поэтому я и ушел из этой продажной конторы!
   — Ну, положим, не только поэтому… Оставим эту тему. Если этот этап комбинации пройдет благополучно, как будут развиваться события дальше? Вы сказали, что посвятите меня в это в свое время. Полагаю, такое время уже настало.
   — Мы убедим Назарова, что ему нужно срочно уехать. В интересах его безопасности. Туда, где его никто не станет искать.
   — В Южную Америку? В Индию?
   — В Россию.
   — Очень остроумно. Действительно, кому в голову придет искать его в России!
   — Вы арендуете самолет на чужое имя, мы перелетаем в Варшаву, оттуда добираемся до местечка Нови Двор возле польско-белорусской границы. В условленный час и в условленном месте вы, я и господин Назаров перейдем границу.
   На той стороне нас будут встречать. Мы передадим вашего патрона этим людям и вернемся в Польшу.
   — И что будет потом?
   — Потом будет другая жизнь…"
   Я взглянул на часы. Черт, полминуты! Буксир уже вовсю пер на темный, быстро надвигающийся берег. Я скатился по трапу к двери в кубрик, выхватил кольт и встал враскоряку, чтобы не упасть при толчке. Под днищем заскрежетало, буксир со всего размаха воткнулся в берег. Дверь кубрика распахнулась, я влетел внутрь и направил кольт на человека, который валялся под иллюминатором рядом с опрокинутым табуретом. В ту же секунду в дверном проеме возник Трубач.
   Но его вмешательство не понадобилось. Я поднял с пола человека, усадил его на табурет и обернулся к Трубачу:
   — Знакомься. Пресс-секретарь господина Назарова, начальник его контрразведки, старший лейтенант госбезопасности Ефим Губерман. Наш вчерашний контрагент, а ныне союзник. Я правильно вас представил, Ефим?
   Губерман поправил очки, немного подумал и кивнул:
   — Надеюсь. Я не хотел бы иметь вас врагами.
   — Тогда давайте сверим позиции…

III

   В эту ночь нам так и не удалось поспать. Пока бегали к причалу Кити за глиссером, пока собирали по берегу команду «Р-35», пока связывались с диспетчером порта и вызывали спасательное судно, чтобы сдернуть буксир с мели, прошло не меньше двух часов. Ларнакский порт жил ночной приглушенной жизнью, а пригород словно бы вымер. Ни единой живой души не было на ярко освещенной набережной, спали кафе и бары, даже листья высоких финиковых пальм вдоль пляжей не издавали привычного жестяного шелеста: морской бриз стих, а материковый еще не возник. Лишь цикады возносили к звездам свой вечный гимн во славу мира на земле и благоволения в человеках. Впрочем, насчет благоволения в человеках у меня были сомнения, и очень большие.
   В «Три оливы» мы вернулись лишь в пятом часу утра, и первый же вопрос, который задал Губерман, когда мы расположились в моем апартаменте, поставил всех нас в тупик:
   — Кто вы?
   Кто мы. Спросил так спросил. С той минуты, как мы ступили на землю этого Эдема, мы только и делали, что уворачивались от ответа на этот вопрос. Мы слышали его и от полковника Вологдина на вилле «Креон», и от резидента Леона Манукяна, угадывали во взглядах толстого грека — хозяина фирмы «Секьюрити» в Никосии, владельца «Эр-вояжа» и «Трех олив» Миколы Шнеерзона, под расшитой косовороткой которого и запорожскими усами скрывался хищный оскал мелкой акулы капитализма. Даже Анюта иногда морщила свой лобик, пытаясь понять, что это за туристы, которые под любыми предлогами отказываются от оплаченных экскурсий и, что самое странное — не тащат ее в постель.
   Кто мы? Знать бы самим!
   — Давайте, Ефим, зайдем с другой стороны, — предложил я. — А к этому вопросу вернемся позже. С двенадцатого по двадцать шестое июня этого года вы были в Гамбурге. Чем вы там занимались?
   — Если вы знаете, что я там был, должны догадаться и об остальном.
   — Пытались узнать, кто взорвал яхту «Анна»?
   — Да.
   — Узнали?
   — Я узнал, кто ее не взрывал. Бомбу на борт принес некий Карл… — Бармен, — подсказал я.
   Губерман внимательно на меня посмотрел.
   — Я знаю это, потому что читал протоколы допросов свидетелей в гамбургской криминальной полиции. У меня была официальная бумага от ФСБ. Откуда об этом знаете вы?
   — Я тоже читал эти протоколы. В Москве. На этом бармене был фрак от Бриана… — Да. Он заказал его за день до взрыва. Фрак ему был нужен очень срочно, в тот же день. За срочность он заплатил двойную цену. Поэтому его хорошо запомнили. По показаниям портного и девушки-переводчицы составили фоторобот. В аэропорту Фульсбюттель его опознали. Он прилетел под фамилией Бергер. Из Лондона. В Лондоне он прожил около восьми месяцев в районе Сохо — снимал квартиру неподалеку от лондонского офиса Назарова.
   — У него был английский паспорт? — спросил я.
   — Нет, немецкий. В иммиграционной службе Германии удалось узнать, что он прибыл на постоянное место жительства в Мюнхен около года назад. Из Москвы. Его родители — из поволжских немцев.
   — И все это вы узнали всего за две недели? — удивился Док.
   — На меня работали два частных детективных агентства, гамбургское и лондонское. Остальную информацию я получил в Москве.
   — Какую? — спросил я.
   — Этот Бергер, его настоящая фамилия Петерсон, был агентом «конторы».
   — Значит, взрыв яхты — дело рук «конторы»?
   — Нет. Он ушел из ФСБ около года назад.
   — Куда?
   — Неизвестно.
   — Минутку! Год назад подал рапорт об увольнении из ФСБ и полковник Вологдин. И тоже ушел неизвестно куца.
   — Я не спрашиваю, откуда вы это знаете, — заметил Губерман. — Потому что это прозвучит, как вопрос: кто вы?
   — Нет, — возразил я. — Мы знаем это от вас. Вы сами сказали это Розовскому. В дубе, под которым вы разговаривали, стоит наш «жучок». Но сейчас это уже неважно. Что еще было год назад?
   — Назаров купил яхту. А еще… Нет, ничего не припоминаю… Что-то крутилось у меня в голове. Что-то из всех этих дел. Но что — никак не мог ухватить. Причем мысль эта не сейчас у меня мелькнула. Раньше. Сейчас только повторилась. Когда? Где? Вспомнить бы, что я делал, когда она первый раз высветилась — тогда и саму мысль можно было вытащить. «Год назад…» Нет, не вспоминалось.
   — Ладно, — сказал я. — Яхта пришла в Гамбург из Лондона. Александр Назаров уже был на ней?
   — Да. Он прилетел в Лондон из Штатов в день отплытия. Он закончил аспирантуру в Гарварде и из Гамбурга должен был улететь в Москву.
   — Розовский об этом знал?
   — Конечно. Не мог не знать. Александр должен был стать президентом Центра независимых структурных исследований. Розовский как раз и занимался этим: снимал офис, закупал оборудование. А я вел переговоры с людьми, которые будут в этом центре работать. Политологи, экономисты, социологи.
   — Таких центров в Москве десятки, — заметил я. — Зачем Назарову был нужен еще один? Дать сыну престижную должность?
   — Десятки, — согласился Губерман. — Но все они ангажированы. Правительством или оппозицией. Назаров хотел иметь детальную и объективную информацию о положении в стране. Этим и должен был заниматься центр. Ну и понятно: должность президента такого центра вводила Александра во влиятельную политическую элиту.
   — Вернемся к делу. Значит, в Гамбург Розовский прилетел из Москвы? Когда?
   — За день до прибытия яхты. Двадцать пятого мая. Я оформлял им визы и заказывал билеты. И бронировал гостиницу в Гамбурге. «Хилтон», разумеется.
   — Им?
   — Да, ему и его жене.
   — Он всегда берет в поездки жену? Губерман даже засмеялся.
   — Никогда в жизни не брал. Он же редкостный бабник. А она — откровенная стерва. Я даже удивился, зачем он ее взял в этот раз.
   — Почему он не остался на яхте после окончания приема?
   — Как раз из-за нее. Она, видите ли, не переносит качки. И не может, естественно, ночевать на яхте, когда у них трехкомнатный «люкс» в «Хилтоне».
   — Вы хорошо знаете Розовского?
   — До сегодняшней ночи мне казалось — да.
   — Гуляка? Игрок? Мот?
   — Шикануть любит. Игрок? В меру. И уж точно не мот. Тут он, скорее, немец.
   Прежде чем расплатиться в ресторане, три раза проверит счет. Я не понимаю, Сергей, направления ваших вопросов.
   — Это и хорошо, не будете контролировать ответы. Невольно, конечно. С кем вы разговаривали в Гамбурге?
   — Со всеми, кто имел хоть малейшее отношение к Назарову. От капитана яхты до музыкантов оперного театра, фотомоделей и официантов.
   — Вы виделись с менеджером ресторана «Четыре времени года»?
   — Я был у него с директором детективного агентства. Допрашивали его минут тридцать. Сделали даже ксерокопию счета за обслуживание приема.
   — Какой был счет?
   — Около двух тысяч марок. Розовский заплатил наличными. Долларами. Была суббота, банки закрыты, он не мог поменять доллары на марки.
   — Счет был общий? Или с калькуляцией?
   — И с очень подробной: какие напитки, сколько чего, закуски, обслуживание, транспорт.
   — Было ли указано в счете, сколько официантов будут обслуживать прием?
   — Да, конечно. Четверо.
   — Мог ли Розовский не обратить на это внимание?
   — Совершенно исключено. Менеджер вспомнил, что они даже специально обсуждали этот вопрос. И решили, что четверых вполне… — Губерман вдруг умолк и молчал не меньше минуты. Наконец произнес:
   — Господи Боже! Значит, по-вашему, он уже тогда… Он не мог не знать, что бармен — лишний!
   — Не по-моему, Ефим, — поправил я. — А так оно и есть.
   — Уже тогда! — повторил он. — А мне почему-то казалось, что он вошел в контакт с Вологдиным уже после взрыва яхты… А выходит… Не могу в это поверить!
   Вот, значит, от кого этот проклятый бармен узнал, когда яхта придет в Гамбург!
   Я возразил:
   — Не факт. Мог сообщить радист. Или кто-то из команды. Но скорее радист. В досье есть расшифровка прослушки разговоров на яхте. И последнего разговора Назарова с сыном — перед самым взрывом.
   — Радист? — переспросил Губерман. — Но команда была сформирована еще год назад, при покупке яхты. И с тех пор не менялась. Значит, подготовка к взрыву началась уже тогда?
   — Все сходится, — подтвердил Док. — Год назад ушел из ФСБ Вологдин. И тогда же — бармен.
   — А цель? Цель-то какая? Просто так не взрывают яхты! И не готовятся к этому целый год!
   — Что значит — какая цель? — вмешался Муха, с интересом, как и все ребята, прислушивавшийся к нашему разговору. — Убрать Назарова и наследника. Ужу ясно.
   — Остаются другие наследники: жена, сестра, ее племянники. Их двое — мальчишки.
   — Жена недееспособна, — напомнил я. — Может быть, Розовский хотел стать опекуном и сам управлять концерном Назарова?
   — Ни в коем случае. Он — хороший исполнительный директор. И не более того. И сам об этом прекрасно знает. У него нет ни хватки, ни связей, ни влияния Назарова. Он развалил бы все дело за полгода. Назаров не раз предлагал передать ему часть фирм. Розовский отказывался. И очень решительно. Все свои деньги он вкладывал в концерн Назарова. Чтобы они крутились в общем деле. И имел от этого хороший и стабильный доход. Нет, никакой выгоды Розовскому от смерти Назарова быть не могло, — убежденно заключил Губерман.
   — А если Назаров кому-то крупно навредил и за это его решили убрать? — предположил Боцман.
   Губерман усмехнулся.
   — Вы рассуждаете на бытовом уровне. Это алкаш может за подлянку раскроить череп собутыльнику. Или муж убить жену за измену. А в бизнесе с оборотом в миллиарды долларов убивают не за что, а зачем. По принципу технологической достаточности. Для достижения какой-то строго определенной цели. И только. Здесь нет места эмоциям.
   — Мы возвращаемся к главному вопросу, — отметил я. — Что это за цель?
   — Да, это главное, — кивнул Губерман. — И пока мы на этот вопрос не ответим, ничего не поймем.
   — Вы не правильно подошли к делу, — вступил в разговор Артист. — Когда в театре берут к постановке пьесу, начинают с так называемого застольного периода.
   Не водку пьют за столом, а читают пьесу и анализируют. И одна из задач — найти то, что называется основным событием. Событие, без которого пьесы не было бы.
   Ну, например: какое основное событие в «Отелло»?
   — Как какое? — удивился Муха. — «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?» И ее… это самое. А потом себя.
   — Совсем другое, — возразил Артист. — «Она меня за муки полюбила». Вот какое.
   Если бы Отелло не влюбился в Дездемону, никакой трагедии так бы и не состоялось.
   Еще пример. Какое основное событие «Гамлета»?
   — То, что Шекспир стал педиком, — не удержался Боцман.
   Артист укоризненно на него посмотрел.
   — Митя! И тебе не стыдно воровать чужую гениальную мысль? Она у человека всего-то одна-единственная!
   — Но я же не выдаю ее за свою, — нашелся Боцман. — Я ее взял в кавычки.
   Неужели ты не заметил?
   — Шекспир — педик? Что за чушь собачья? — удивился Губерман.
   — Не обращайте внимания. Это наши маленькие домашние шутки, — объяснил я ему.
   — Убийство короля-отца — вот основное событие «Гамлета», — вернулся Артист к прерванной мысли. — Такое событие нужно найти и в нашем сюжете. Кровавом вполне по-шекспировски. И произошло оно год назад. Или чуть раньше.
   И тут у меня в мозгах щелкнуло.
   — Патент! Год назад Назаров купил патент на какую-то установку, которая позволяет разрабатывать истощенные и загубленные нефтяные месторождения! И сказал, что он обошелся ему подороже яхты. — Я обернулся к Губерману:
   — Может это быть тем самым событием?
   Он с недоумением покачал головой:
   — Патент? Я ничего не знаю об этом патенте. Я знаю, что у него в работе какой-то крупный проект, связанный с нефтью. Но что именно… — Он сказал сыну, что это самое крупное дело в его жизни. Они разговаривали в капитанской рубке перед самым взрывом. Назаров сказал, что с помощью этих установок можно получать дополнительно сотни миллионов тонн нефти в год.
   — Сотни миллионов?! — недоверчиво переспросил Губерман. — Весь знаменитый Самотлор дает всего сто двадцать миллионов тонн в год. Вы не спутали?
   — Нет. Я два раза перечитывал расшифровку этого разговора. Потому что подумал: в этом вся жизнь, люди говорят о грандиозных планах на будущее, а бомба уже отсчитывает последние секунды. Речь шла именно о сотнях миллионов тонн.
   Могло это стать толчком к нашему сюжету?
   Губерман кивнул:
   — Да. И не только к нашему… И Розовский об этом знал! Точно!
   — Почему вы в этом уверены? — спросил я.
   — Он присутствовал при переговорах Назарова с немецкими банкирами. И ни слова не сказал о патенте. Ни полслова! Теперь понятно, почему он был в такой панике!
   — Он и сейчас в панике, — проговорил Док. — Когда вы ушли на свидание… ну, с нашим общим знакомым из отеля «Малага»… часа через полтора включился «голосовик» — «жучок» на дубе выдал импульс. Разговаривали Назаров и Розовский… — Я видел, как они разговаривали, — подтвердил я. — В стереотрубу, из отеля.
   — Но не слышал о чем.
   — Как я мог слышать?
   — Тогда послушай. Вам, Ефим, это тоже будет интересно… Док перемотал пленку на магнитофоне и включил воспроизведение. Послышались веселые мужские голоса, говорившие по-гречески или по-турецки, громкий плеск воды.
   — Это турки, ребята из охраны, купаются, — объяснил Док. — Сейчас, секунду… Голоса стихли, в динамике раздался легкий металлический щелчок. Пошла запись:
   " — Опять бессонница?.. Фима говорит, что тебе нужно надраться до поросячьего визга и как следует поматериться, облегчить душу… Может, сейчас и начнем?
   — Сядь и не мельтеши.
   — Что ж, придется одному… Будь здоров, Аркадий!
   — Ты слишком много пьешь.
   — Разве?
   — Что с тобой происходит?.. Да кури, черт с тобой, только отсядь подальше!.. Ну? Я спросил: что с тобой творится?
   — А с тобой? С тобой ничего не творится?.. А со мной творится. Да! И ты прекрасно знаешь что!
   — Что?
   — Ты хочешь, чтобы я произнес это вслух? Изволь. Я боюсь. Мы в смертельной опасности. Мы с тобой работаем тридцать лет. И в таком положении не были ни разу!
   — Это ты не был. А я был.
   — Тебе этого мало?.. Послушай, Аркадий. Мы должны немедленно уехать.
   Исчезнуть. Я все продумал. У нас есть прекрасные, надежные документы. Мы наймем катер и переплывем в Бейрут. Оттуда улетим в Нью-Йорк. Это огромный город, там полно русских, никто на нас даже внимания не обратит. Там можно скрываться годами. И телекоммуникационная сеть такая, что можно управлять делами, не боясь расшифроваться. И без всякого ущерба для нашего бизнеса! Поверь, это идеальный вариант!
   — Нет.
   — Не хочешь в Нью-Йорк? Ладно — в Берлин, в Сингапур, в Сидней. Только скажи — куда?
   — Я тебе уже говорил. Никуда. Мы не сдвинемся с места, пока все не выясним.
   — Когда?! Когда мы все выясним?!
   — Вопрос к Губерману. Этим занимаются его люди.
   — Да нас же размажут по стенам, как этих семерых на вилле «Креон»! Неужели это до тебя не доходит?!
   — Усиль охрану.
   — У нас и так уже десять человек! Да хоть полк нагони! Ты что, не понял, с кем мы имеем дело? Это не просто убийцы, это настоящие профи! Ну что ты пожимаешь плечами, будто речь идет не о твоей жизни?!
   — Если они такие профи, нам и в Сингапуре от них не скрыться. А если так, нечего и дергаться.
   — Тебе плевать на свою жизнь? Так подумай хотя бы об Анне! Если тебя убьют, кто будет заботиться о ней? Кто будет оплачивать счета за ее лечение?
   — Ты.
   — Ха! Спасибо за доверие. Но боюсь, что в очереди к вратам небесным я буду стоять сразу за тобой. Или даже впереди тебя.
   — Тебя не убьют.
   — Что ты хочешь этим сказать?
   — Я думал обо всем этом… Ефим прав. Здесь не политика. Здесь — нефть. Я должен был понять это раньше!
   — Ну так и продай им этот проклятый патент! Я тебе сразу об этом сказал!
   Вспомни: я с самого начала был за то, чтобы заключить с ними сделку! Не так, скажешь?
   — Так. Поэтому тебя не убьют.
   — Ты… Почему ты так говоришь?
   — Они знают твою позицию. Мы, собственно, и не скрывали наших разногласий.
   Это была самая главная наша ошибка. Если меня убьют, ты продашь им патент. В этом и есть их расчет.
   — Ты с ума сошел. Ты подозреваешь меня в предательстве?
   — Я просто констатирую факт… Ну что ты вскочил? Сядь, ради Бога!.. У меня и в мыслях не было тебя в чем-то подозревать. Что ты, Борька! Мы тридцать лет вместе. Ты — один из очень немногих близких людей, которые у меня остались. Я часто был к тебе несправедлив. Орал на тебя, обзывал трусом… — Это была не трусость, а осторожность.
   — Да, конечно. Поверь, мне очень стыдно. Если бы люди заранее знали об утратах, они жили бы совсем по-другому. И к Анне я был часто несправедлив. И к Сашке… — Ты их любил. И они это знали.
   — Тебя я тоже люблю. И хочу, чтобы ты это знал.
   — Спасибо, Аркадий. Я это знаю… И очень ценю…"
   "Боже милостивый! — мелькнуло у меня в голове. — Сейчас он его поцелует!
   Неужели посмеет?!."
   " — Налей и мне… Давай выпьем за нашу дружбу. За тебя, Борька!
   — За тебя, Аркаша!..
   — Царица ночь!.. В странном мы месте, а? Там — Эллада. Там — Иудея. И пустыня египетская, по которой Моисей сорок лет водил свой народ, чтобы вытравить из него рабство… А для нас этот путь еще впереди.
   — Для нас? Кого ты имеешь в виду?
   — Да всех нас. Россию… — Извини, Аркадий, что опускаю тебя на грешную землю. Но нужно что-то решать. И немедленно. Предлагаю продать патент. Они и тогда предлагали за него хорошие деньги. А сейчас заплатят вдвое и даже втрое. Ситуация для них крайне острая. Акции тюменских компаний упали до минимального уровня. Если ты обнародуешь свой проект, Самотлор и вся Западная Сибирь уплывет из их рук. Они заплатят столько, сколько ты скажешь. Они не будут торговаться.
   — Нет.
   — Но это же колоссальные деньги! Конечно, можно получить в десятки раз больше, если самим внедрять установку. Но вспомни, сколько нужно вложить! Сотни миллионов долларов! И потом ждать отдачи не год и не два! А так ты получаешь все сразу и без всякой головной боли!
   — Нет.
   — Но почему?! Можешь ты объяснить почему?!
   — Ты сам знаешь, что они сделают с патентом.
   — Да пусть делают что хотят! Нас это уже не будет касаться! И главное: нас оставят в покое! Все равно ты не сможешь сам реализовать проект. Тебе придется вложить в него все до последнего цента! И все равно не хватит! А иностранные инвесторы не дадут ни копейки. Ты слишком опасный партнер. А Россия сейчас не та страна, в которую умные люди вкладывают деньги. Неужели и это тебя не убеждает?
   — Нет.
   — Послушай, Аркадий… Я понимаю, ты не можешь простить им Сашку… Но вспомни, ты же сам всегда говорил, что в политике и в бизнесе нет места эмоциям!
   — Я ошибался.
   — Ну, знаешь!.. Все. Сдаюсь. Выхожу из игры. Ты поставил на своей жизни крест, а мне это ни к чему. Я еще хочу спокойно пожить. Хватит с меня. Уеду на какие-нибудь Канары или Бермуды и даже телевизор не буду включать. Извини, Аркадий, но я уезжаю.
   — Твое право. Распорядись, чтобы твои деньги перевели на счет в Женеву.
   Свою долю ты знаешь. Допуск к счету у тебя есть.
   — И ты больше ничего мне не скажешь?
   — Скажу. Хорошо, что мы успели выпить за нашу дружбу. Спокойной ночи, Борис.
   — Спокойной ночи, Аркадий…"
   «Стоп».
   Некоторое время в гостиной моего апартамента царило молчание.
   — Ну, Иуда! — пробормотал Артист. Губерман вынул из кармана радиопередатчик.
   — Я Первый, вызываю «Эр тридцать пять»! Прием!.. Первый вызывает «Эр тридцать пять»!.. Я Первый, я Первый. «Эр тридцать пять», ответьте Первому!
   Прием!..
   — Спят, наверно, — заметил Боцман. — Шесть утра, самый сон.
   — Я им посплю! Вахтенный должен дежурить!.. Первый вызывает «Эр тридцать пять», я Первый, я Первый, прием!..
   — Я «Эр тридцать пять», — отозвались, наконец, с буксира. — Слышу вас, Первый. Прием.
   — Передать всем. Наблюдение с «Трех олив» снять. Двое — на внешнюю охрану виллы. Двое — в наружку. Объект — Розовский. Как поняли?
   — Понял вас, Первый. Объект Розовский.
   — Глаз не спускать. Иметь при себе документы, деньги. Следовать за ним, куда бы ни уехал или ни улетел. Держать со мной связь. Обо всех контактах докладывать.
   — Ясно, Первый, все ясно.
   — Конец связи! Губерман убрал рацию.
   — Где вы взяли буксир? — поинтересовался я.
   — Специально арендовали. Очень удобно. И внимания не привлекает. И всегда под рукой. — Он кивнул на магнитофон:
   — Что скажете?
   — "Они". «Им». Кто эти «они»?
   — Об этом нужно спросить у Назарова. Или у Розовского.
   — Я не стал бы спрашивать у Розовского.
   — Я и не собираюсь… — Губерман ткнул сигарету в переполненную пепельницу и долго протирал очки. Потом надел их и сокрушенно покачал головой:
   — Понятия не имею, как я обо всем этом буду рассказывать шефу. Это будет для него сильный удар. Они дружили больше тридцати лет.
   — А вы и не рассказывайте, — посоветовал я. — Предоставьте это мне.