Таманцев Андрей. Их было семеро (Солдаты удачи - 1)

   -- Кстати, Фима, -- прервал Назаров. -- Отметь: сам Волков. Счета. Связи в коммерческих структурах. Жена, дети, родственники.
   -- Вы думаете?..
   Назаров неопределенно пожал плечами.
   -- Я знаком с Волковым. Он сыграл важную роль в подавлении и первого, и второго путча. Человек долга. Я бы даже добавил: человек чести. Но что он вкладывает в эти понятия? Не помешает проверить.
   -- Сделаем, -- кивнул Губерман.
   -- Кому подчиняется Волков? -- спросил я.
   -- Фактически -- тем же людям, о которых мы говорили, -- ответил Назаров. _ Ни их фамилии, ни должности вам ничего не скажут. Их знаю я, и этого достаточно, -- повторил он. -- А теперь, Сергей, припомните -- слово в слово -- то, что вам сказал сегодня ваш куратор полковник Голубков.
   Я повторил.
   Назаров надолго задумался, а затем кивнул:
   -- Это и есть на данный момент самая важная информация. Когда вы с ним встречаетесь?
   -- Завтра в восемь утра.
   -- Скажете, что операцию перемещения начнете через два дня. А исчезнуть мы должны завтра утром.
   -- Я прикажу охране сегодня всю ночь быть на ногах, -- предложил Губерман. -- И стрелять без предупреждения.
   -- Не помешает, -- согласился Назаров. Еще минут через сорок, когда основной план был намечен, Назаров поднялся.
   -- Голова побаливает, -- признался он. -- Уточните с Фимой схему связи. А я пойду прилягу... Я не сомневаюсь, Сергей, что вы и ваши друзья люди смелые и знаете свое дело. Но вот что я вам скажу. В юности я служил матросом на подводной лодке. И было замечено, что большая часть аварий происходит не во время похода, каким бы долгим и сложным он ни был, а в тот момент, когда лодка возвращается домой. Иногда прямо у входа в гавань. Не знаю, как сейчас, но в мое время командиры лодок объявляли при подходе к базе повышенную боевую готовность. Помните об этом.
   -- Мудрое правило, -- согласился я.
   Да, правило мудрое. И Назаров был, конечно, мужик не из тех, кто...
   А это еще что за хренота?!
   Из поперечного проселка, скрытого какими-то строениями вроде птицефермы, словно бы выпрыгнул грузовик с десятиметровым прицепом и стал как вкопанный, перегородив трассу. При нашей скорости в сто с лишним кэмэ... Я только и успел заметить, как замелькали на руле мощные волосатые руки Трубача. "Ситроен" перелетел через кювет, прошил с десяток загонов и какой-то курятник, обогнул грузовик справа, снес бампером километровый бетонный столб, подпрыгнул на бордюрном камне, словно наскочив на противотанковую мину, и ухнул всеми своими баллонами на асфальт трассы, как неточно зашедший на посадку тяжелый транспортник.
   -- Я его, суку, сейчас! -- рявкнул Трубач, выравнивая машину и перебрасывая ногу с газа на тормоз.
   -- Жми! -- заорал я. -- Жми, Колюня! Жми!
   Не знаю, что сильней на него подействовало -- мой вопль или необычное обращение "Колюня", -- но он вмял педаль газа в пол, "строен" рванул так, будто набирал скорость для взлета.
   -- А что такое? Что такое? -- завертел Трубач головой, но тут и сам услышал легкие такие пощелкивания о борта и обшивку кабины -- будто камешки кто-то кидал. Но это не камешки кидали, а поливали нас из "калашей" или "узи" -- сзади, вдогон. Когда и до Трубача это дошло, он прямо рот от изумления раскрыл. -- Что за фигня, Пастух?! Мы этого не заказывали! Мы где?
   -- В Болгарии, -- ответил я. -- Не отвлекайся, жми!
   -- Надо же! -- изумился он. -- А я уж думал -- в Чечне!
   И было чему изумиться. Братская Болгария, бывшая народная, социалистическая, мирное предвечерье, пустое приморское шоссе, рыбацкие фелюги, впаянные в зеленоватое, в белых барашках море, подступающее справа к шоссе, тихие овечьи отары на выжженной летним солнцем степи. Каким же недоразвитым художественным вкусом нужно обладать, чтобы устраивать здесь засады в духе американских боевиков!
   В боковое зеркало я увидел, как из-за курятника, над которым еще стоял столб пыли после того, как его насквозь прошиб наш "ситроен", выскочил какой-то черный джип с хромированными защитными дугами и устремился вслед за нами, плюясь вспышками автоматных очередей и одиночными пистолетными выстрелами. Верхний люк джипа открылся, в нем появилась голова, а затем некое сооружение с двуногой сошкой, такое до боли знакомое сооружение, которое не могло быть не чем иным, кроме как легким пулеметом. Но я не успел угадать конструкцию -- боковое стекло разлетелось от прямого попадания пули.
   -- Ничего себе! -- заметил Трубач и включил форсаж.
   Ходовые характеристики нашего "строена" были такие, что хоть выпускай его на международное ралли Париж -- Дакар. Но и горючку он жрал так, что каждые три-четыре сотни километров нам придется причаливать к комплексам "Интертанков", симпатичным таким сооружениям, где, кроме заправки, всегда есть кафе, мехмастерские, души и даже небольшие отели. И заливать в ненасытную утробу приходится не соляру, а высокооктановый девяносто восьмой и желательно "бляйфрай", а литр его стоит почти полтора бакса. Из-за этого при покупке прижимистый Боцман целый скандал устроил, но времени искать дизельный грузовик у нас не было. Так что на всякий случай, про запас, мы купили и загрузили в кузов двухсотлитровую шелловскую бочку бензина, и сейчас воспоминание о ней заставило меня подскочить так, словно бы в задницу ужалила оса.
   Я высунулся в окно: расстояние между нами и джипом сокращалось.
   -- Не давай ему нас обойти! -- крикнул я Трубачу и рванулся в спальный отсек кабины. Док дрых себе в подвесном гамаке, а Боцман, разбуженный тряской, сидел на матрасике и спросонья никак не мог понять, что происходит. Отсек соединялся с фургоном небольшой дюралевой дверью, я пинком раскрыл ее и вывалился в кузов, лихорадочно размышляя, чем бы прикрыть эту проклятую бочку. Попадет в нее шальная пуля -- все, сгорим, как рождественская шутиха. Но в фургоне, как на грех, не было даже какого-нибудь деревянного щита, не говоря уж о куске железа. Вообще ничего не было, кроме двух ковров, в одном из которых давеча вытащили с виллы Назарова. И бочка была стоймя привязана проволокой в углу возле кабины -- точно чтобы от нас всех не осталось и мокрого места!
   -- Откручивай! -- приказал я Боцману, вывалившемуся в кузов следом за мной, а сам кинулся в конец фургона, с трудом удерживая равновесие на крутых виражах. Ясно было, что джип пытается нас обогнать, а Трубач бросает "строен" из стороны в сторону, загораживая ему дорогу.
   Я расшнуровал плотно стянутые половинки тента и выглянул наружу. Джип висел у нас на хвосте, метрах в двадцати, его мотало по всей ширине дороги, водитель выискивал малейшую возможность протиснуться между кюветом и "ситроеном" и вырваться вперед. Малый, торчавший в верхнем люке, припал к пулемету и короткими очередями лупил по нашим колесам.
   -- Готово! -- крикнул мне Боцман и покатил бочку к заднему борту, наваливаясь на нее всем телом, чтобы инерцией не вышибло ее из рук. У меня-то мысль была самая банальная: положить бочку набок. Но план Боцмана, в который я мгновенно врубился, был куда лучше. Даже странно, как это у человека спросонья могут рождаться такие идеи.
   Мы притиснули бочку к середине заднего борта, отщелкнули замки и припали к щели, выжидая удобный момент. Он наступил довольно быстро. "Строен" занял правую полосу на шоссе, джип повторил его маневр. Это означало, что впереди появилась какая-то встречная машина. Джип начал подтягиваться, я видел, как водитель джипа даже чуть подался вперед, чтобы не пропустить момент, когда левая полоса освободится и можно будет швырнуть свою машину в просвет. Встречная была уже на самом подходе.
   Я крикнул:
   -- Давай!
   Мы навалились на бочку, борт откинулся, бочка грохнулась на асфальт и в нее, как по писаному, врезалась хищная морда джипа. Остальное покрылось мраком, пардон, синим пламенем неизвестности. Я лишь успел краем глаза заметить, как справа мелькнула и снарядом ушла вперед какая-то встречная легковушка, а на том месте, где состоялась встреча джипа с двухсотлитровой бочкой прекрасного шелловского бензина "бляйфрай", возник багрово-дымный шар и из него в стороны и вверх полетели куски металла. И, может быть, не только металла.
   Мы с Боцманом сидели на полу фургона и провожали взглядом быстро удалявшуюся картину.
   -- По-моему, это был "паджеро", -- проговорил он.
   -- Нет, "рэнглер", -- без особой уверенности возразил я.
   -- "Паджеро", точно тебе говорю! -- почему-то загорячился Боцман. -"Мицубиси-паджеро", движок три литра, пятидверный, семь мест. И не спорь, вечно ты споришь!
   Я возмутился:
   -- Я спорю?! А кто рубаху на груди рвал, доказывая, что этот "ситроен" нам даром не нужен? Я? "Солярка дешевле"! Хороши мы были бы сейчас с твоей соляркой! Не так, скажешь?
   Боцман посопел и согласился:
   -- Ну, так. Только это был все .равно "паджеро"!
   Мы подняли борт, защелкнули крепеж, зашнуровали заднюю часть тента, пулевые дырки в котором делали темный фургон слегка похожим на планетарий, и через спальный отсек пролезли в кабину. Док уже выбрался из гамака и сидел у окна с неизменной своей "Мальборо". Он потеснился, давая нам место на сиденье, и спросил:
   -- Ну, так что же это было?
   -- "Мицубиси-паджеро", -- ответил Боцман.
   -- Мотор три литра, пять дверей, семь мест, -- подтвердил я.
   -- А если менее конкретно? -- спросил Док.
   Дорога по-прежнему была почти пуста, редко-редко проходили встречные машины, из автомобильного приемника лилась какая-то полувосточная-полуевропейская мелодия.
   -- Что это за музыка? -- спросил я Трубача.
   -- Сиртаки.
   -- Сиртаки? -- удивился я. -- Это и есть сиртаки? Надо же. А могли бы так и не услышать. Симпатичная музыка... Ну, что ты на меня уставился? -проговорил я, обращаясь к Доку. -- А то сам не знаешь, что это было. Засада это была. А если спросишь чья -- сам и будешь отвечать на свой вопрос!
   Нас со свистом обогнала темно-вишневая "альфа-ромео" с греческими номерами.
   -- Второй раз она нас уже обгоняет, -- отметил Трубач.
   Я даже внимания не обратил на его слова. Обычное дело. Заехали пообедать, тут мы их и обошли. Любая остановка в дороге -- как минимум трехкратная потеря времени. Особенно на наших, российских, дорогах. Обгоняешь, обгоняешь бесконечно ползущие "зилки" и "МАЗы", остановился заправиться или перекусить -- и все они снова впереди, снова их обгоняй, вылетая на встречную полосу.
   -- Засада, -- помолчав, повторил Док. -- Не буду спрашивать, чья. Меня другое интересует. Семиместный "паджеро". Сколько мест в нем было занято?
   -- Не обратил внимания, -- ответил я.
   -- Нам, знаешь ли, как-то не до этого было, -- подтвердил Боцман.
   -- Мне тоже, -- сказал Трубач.
   Еще километров десять мы проехали молча.
   Засада, мать ее. В Болгарии. Не могло это быть Управление. Никак не могло. В пору, когда КГБ было всесильно, куда ни шло. Да и то не так бы сделали. Задействовали бы дорожную полицию, они бы нас культурно тормознули, мы бы культурно остановились -- и бери нас голыми руками без всякой пальбы. А сейчас -- нет, не те времена. Независимая демократическая Болгария. Да они от одного упоминания КГБ вздрагивают. Рискнули втихаря, без санкции властей? Больно уж сомнительно. Достать грузовик и джип -- не проблема, допустим. А людей сколько задействовали? Один -- водитель грузовика, второй -- водитель джипа, третий -- с пулеметом в верхнем люке, да еще двое, а то и трое, что палили из окон из автоматов и пистолета. Кстати -- по колесам палили. И пулеметчик тоже. Значит, задача была не перестрелять нас, а остановить. Для начала. Потом, может, и перестреляли бы, но сначала им нужно было нас остановить. Зачем? О чем-то спросить?
   Явно не Управление. Уж им-то нас не о чем спрашивать. Управлению мы нужны только в виде неодушевленных предметов. И желательно -- непригодных к опознанию. И я на их месте решил бы эту проблему элементарно. Достаточно всего двух человек и одного джипа. И одного ручного гранатомета типа "Муха". Джип обгоняет "ситроен", задняя дверь открывается, и мина всаживается с десяти-пятнадцати метров прямо в нашу кабину. И с концами. "Товарищ генерал-лейтенант, ваше приказание выполнено".
   Вот так бы я сделал. А в Управлении сидят люди не глупее меня. И не исключено, что намного умнее. А уж то, что опытнее, -- об этом и говорить нечего.
   Значит, не Управление.
   Кто?
   -- Разворачивайся! -- приказал я Трубачу.
   -- Зачем? -- не понял он.
   -- Попробуем выяснить, сколько в этом проклятом джипе было занятых мест, а сколько свободных.
   -- Да мы уже полсотни кэмэ отмотали! -- возмутился Трубач.
   -- А мы разве куда-нибудь спешим? В Нови Дворе нам нужно быть через четверо суток. Раньше нас там не ждут.
   -- На этой тачке нельзя возвращаться, -- поддержал Трубача Док. -Кто-нибудь мог увидеть и запомнить. Три оливы. Слишком приметная. Как жираф: один раз увидишь и уже ни с чем не спутаешь.
   Это было серьезное соображение. Не стоило рисковать. Поэтому мы свернули с шоссе Е-87 на "второкласен път", как он был отмечен на нашей болгарской карте, и километров через пять нашли отмеченный на той же карте мотель, стоявший на окраине небольшого поселка Череша на берегу моря. Хозяин довольно сносно говорил по-русски, игнорируя, правда, как все болгары, мягкие знаки в конце слов. Сотня баксов тоже способствовала нашему взаимопониманию. Мы загнали "ситроен" на яму под навес, служивший ремонтным боксом, сняли на ночь две крошечных комнаты в сложенном из песчаника доме, который хозяин именовал виллой. Не из тщеславия, однако, просто здесь все дома назывались виллами. После чего за дополнительную тридцатку он охотно согласился проехать с нами по трассе Е-87. Объяснение мы нашли самое простое: выехали из Турции вместе с приятелями -- мы на грузовике, а они на джипе. Они почему-то отстали, и мы хотим посмотреть, не сломалась ли их машина где-нибудь на дороге. Тем более что джип они купили с рук, очень не новый, что угодно с ним могло случиться. Объяснение его вполне удовлетворило, он выкатил из гаража ярко-желтый, как цыпленок, "фольксваген-жук" и гостеприимно раскрыл дверцу. О том, чтобы разместиться в этой жестянке вчетвером, нечего было и думать, особенно учитывая габариты Трубача. Поэтому Трубача с Боцманом мы оставили в мотеле, а я с Доком влез в "жука".
   "Фольксвагену" было лет тридцать, но ехал он на удивление бодро. Правда, хозяин, сорокалетний Пе'тро Пе'тров, оказался не просто словоохотливым, но и задвинутым на политике. Уже через полчаса он так нас достал своими сожалениями о развале Советского Союза, что я не выдержал и пообещал:
   -- Вернемся домой и сразу же восстановим. И пришлем вам на постой пару танковых дивизий и с десяток баллистических ракет с ядерными боеголовками.
   -- Танки -- нет! Ракеты -- нет! -- запротестовал он. -- Зачем танки? Не нужно танков!
   -- А как вы хотели? -- спросил я. -- Чтобы СССР был, а танков и ракет у вас не было? Так не бывает.
   -- Почему не бывает? -- удивился он.
   -- А вы сами подумайте, -- предложил я.
   Он всерьез отнесся к моему предложению и оставшуюся часть дороги сосредоточенно молчал.
   Солнце уже заметно склонилось к закату, когда мы увидели впереди несколько полицейских машин с включенными мигалками. Участок шоссе с черным, будто залитым нефтью, асфальтом был обнесен широкой желтой лентой, в центре гаревого пятна валялись бесформенные куски железа, в них копались двое каких-то гражданских -- следователи или эксперты. Пе'тров притормозил, но один из полицейских тотчас приказал ему жезлом: проезжайте, не загораживайте дорогу. Мы отъехали метров на тридцать, вышли из "жука" и приблизились к оцеплению. Наш хозяин о чем-то поговорил с полицейским и вернулся к нам с встревоженным видом:
   -- На какой машине ехали ваши приятели?
   -- На джипе "рэнглер", цвета металлик, -- ответил я.
   -- Нет, это был не "рэнглер". И не металлик, а синий или черный. А сколько было приятелей?
   -- Трое.
   Тут он уже вздохнул с явным облегчением:
   -- Не они. Слава Иисусу. Там было пят человек. Их отвезли в Медувково, в покойницкую.
   -- Нужно съездить, -- решительно сказал Док. -- А вдруг все же они? Еще двоих могли подсадить по дороге.
   Пе'тров начал было уверять нас, что там нечего смотреть, что эти люди были убиты миной или бомбой и все сгорели, но дополнительная двадцатка сделала его сговорчивее. Еще десять баксов, врученные служителю больницы, открыли для нас двери морга. Пе'тров был прав: смотреть там было не на что. Пять обгорелых трупов. И все. На что я уж вроде насмотрелся такого в Чечне, но тут же отступил к двери. У Дока нервы были покрепче. Он натянул на руки прозекторские перчатки и большим пинцетом начал раздвигать остатки обгоревшей одежды. Понятия не имею, что он хотел увидеть. Однако увидел. Кивком подозвал меня к себе и указал пинцетом на шею одного из трупов. Из-под гари блеснул какой-то желтый металл. Док подцепил его пинцетом и чуть вытянул. Это была толстая золотая цепь, излюбленное украшение крутых российских бандюг.
   Это было уже кое-что. Немного, но и немало.
   Мы вышли из морга. Пе'тров ждал нас возле крыльца больницы, разговаривая с каким-то плотным, довольно молодым человеком в белом докторском халате. Он курил сигарету сильными затяжками, и вид у него был откровенно хмурый.
   -- Началник, -- представил нам его Пе'тров. -- Труден ден был у него, очен труден ден. Началник обучивался в Москве, наш самый важный хирург!
   -- Что вы кончали? -- поинтересовался Док.
   -- Первый медицинский, отделение хирургии, -- ответил врач.
   -- А я Военно-медицинскую академию, тоже хирургию.
   -- Коллега! -- обрадовался врач. -- Как очень кстати! Просто большая повезуха!
   Он объяснил: два часа назад привезли молодого человека с тремя огнестрельными ранениями, с трассы, примерно оттуда же, откуда и тех пятерых. Русский, был без сознания, большая потеря крови. С двумя пулями -в предплечье и в грудине -- ему все ясно, а вот третья застряла в районе селезенки, у него сомнения по тактике операции, не согласится ли коллега провести небольшой консилиум?
   Док, понятное дело, охотно согласился. Русский, огнестрельные ранения, с того же места. И примерно в то же время. Я и сам принял бы участие в консилиуме, но с моей стороны это было бы просто нахальством. Неуважением к медицине. А я ее уважал. Особенно хирургию.
   Больница была маленькая, уютная и почти пустая. Всего четверо или пятеро ходячих больных сидели в креслах в холле и смотрели телевизор. Минут через тридцать Док и местный хирург вышли из палаты с кипой рентгеновских снимков в руках, заканчивая обсуждать тактику предстоящей операции. Прямо военная терминология. Потом Док снял с себя белый халат, накинул мне на плечи и кивнул на дверь палаты:
   -- Зайди поговори.
   -- О чем? -- удивился я.
   -- Поймешь. Я сказал коллеге, что ты хочешь расспросить соотечественника, откуда он. Может, нужно что родным передать. Коллега дал любезное разрешение поговорить с ним.
   -- Только недолговременно, -- предупредил врач. -- Болной в сознании, но очен слабоватый.
   -- Три минуты, -- пообещал я и вошел в палату.
   На высокой белой кровати лежал под капельницей рыжий водила -- тот самый, что встречал нас в аэропорту в Никосии.
   Твою мать. Только этого поворота сюжета нам и недоставало в нашей и без того донельзя запутанной пьесе!
   Я придвинул к кровати стул, сел, как Некрасов у постели больного Белинского, и спросил:
   -- Узнаешь?
   Рыжий кивнул.
   -- Это ты грузовиком перекрыл нам дорогу? Он снова кивнул.
   -- Кто в тебя стрелял?
   -- Не знаю. Из машины. С ходу.
   -- Из джипа?
   -- Нет. Из спортивной, красной.
   -- Из темно-вишневой "альфа-ромео"?
   -- Да. Она выскочила, когда джип взорвался.
   -- Кто был в джипе?
   -- Люди Хруста. Он был в деле с Паном.
   -- Хруста арестовал Интерпол.
   -- Дело осталось.
   -- Какое дело?
   Он не ответил. Лишь на его бледном лице с проступившими сквозь бледность веснушками появилась как бы обиженная усмешка.
   -- Какое дело? -- повторил я.
   -- Ладно дуру гнать... А то ты не знаешь.
   Я не стал настаивать на ответе. Было неясно, на сколько ему хватит сил говорить, а у меня были вопросы поважней, чем дела этих бандюг.
   -- Почему ты не сидел в Нови Дворе, как было приказано?
   -- Мы сидели. Они нас нашли. По мерсовскому микроавтобусу. По билетам. Еще в Варшаве засекли. И вели до Нови Двора.
   -- Они не могли успеть перехватить вас в Варшаве.
   -- Мы... это... в Афинах погуляли немного.
   -- Сколько?
   -- Ну... два дня.
   -- Понятно. Акрополь посмотрели. Погуляли-то хоть хорошо?
   Он промолчал, но его ответ меня интересовал, как вчерашняя погода на Кубе.
   -- Зачем они вас искали?
   -- Выйти на вас... Они сначала думали -- мы. Потом поверили.
   -- Они вас пытали? -- догадался я.
   Он молча кивнул. Честное слово, мне его даже стало жалко. И куда их черт несет, этих придурков? Сидел бы себе в своих Люберцах или Химках, крутил бы баранку какого-нибудь "зилка" или такси, подался бы, наконец, в "челноки"! Так нет же, в крутые потянуло. Вот и стал крутым.
   -- Отец у тебя есть?
   -- Ну!
   -- А мать?
   -- Есть.
   -- Братья? Сестры?
   -- Сеструха... младшая. А что?
   -- Ничего. Хороший у нее брат. Защита и опора. Ладно, продолжим. Что было дальше?
   -- Они отвезли меня... в Ларнаку. Чтобы я показал вас.
   -- И ты показал?
   -- Да... вы как раз уезжали на "ситроене".
   -- Откуда они нас пасли?
   -- От турецкой границы. Хозяин "Эр-вояжа" рассказал, что вы в Стамбул за товаром, а потом домой через Болгарию и Румынию.
   -- Где они взяли оружие?
   -- Не знаю. Когда джип пришел в Малко Тырново, там уже все было. Сначала мы шли за вами. Потом обогнали... А потом...
   -- Что было потом, я и сам знаю... В палату заглянул Док:
   -- Сережа, закругляйся.
   -- Все, еще только пара вопросов... Где остальные двое твоих корешей? -- спросил я, когда дверь за Доком закрылась.
   -- Там, в Нови Дворе.
   -- В мотеле?
   -- Нет. Их держат в старой сыроварне, с километр от мотеля.
   -- Под охраной?
   -- Да.
   -- Сколько человек в охране?
   -- Трое или четверо, точно не знаю.
   -- Чего они там ждут?
   -- Ну, чего... вас, конечно.
   -- Зачем?
   -- Кончай, а? -- попросил рыжий. -- Чего ты из меня жилы тянешь? "Зачем!" Вы же всю дурь забрали! "Зачем!.." Я тебе все сказал. Как есть. Что мне теперь делать?
   -- Это ты у меня спрашиваешь? -- удивился я. Он снова помолчал, потом как-то безнадежно вздохнул и ответил:
   -- Мне больше не у кого спросить.
   Н-да. Такие признания обязывают. Я даже разозлился. Да что я ему, Макаренко? Папа с мамой? Справочная "09"? Но...
   -- Ладно, -- сказал я. -- Первое: выздоравливать. Второе: когда будут допрашивать болгарские полицейские, отвечать четко. Был на Кипре, деньги пропил, возвращаешься домой автостопом. Проголосовал перед джипом, оттуда выстрелили. Никакого "строена" не видел, взрыва не видел. Ничего не видел -потерял сознание. Очнулся уже в больнице. Понял?
   Он кивнул.
   -- Паспорт есть? -- продолжал я.
   -- Да. Отдали -- чтобы билеты мог брать.
   -- Тем лучше. Из больницы смоешься, не дожидаясь выписки. Как только оклемаешься. Доберешься до Варны, там сядешь на теплоход до Одессы.
   -- А Интерпол?
   -- Забудь. Никто про тебя в Интерпол не сообщал.
   -- Но... Бабок у меня нет, все забрали.
   -- Как тебя зовут? -- спросил я.
   -- Вася.
   -- Сука ты, Вася! Понял? На паперти стоять -- вот к чему у тебя есть талант. Запоминай. В пятидесяти километрах отсюда -- поворот к морю. Поселок Череша. Хозяин мотеля Пе'тро Пе'тров. У него будет конверт для тебя. Васе от Сережи. В нем будет триста баксов. И ни в чем себе не отказывай, понял?
   -- Спасибо, -- сказал он.
   -- Хотел бы я знать, когда ты последний раз произносил это слово!
   Он подумал и признался:
   -- Не помню.
   -- Верю. Похоже, ты умеешь быть честным. Это позволяет с оптимизмом смотреть в твое будущее. Как говорят дипломаты -- с осторожным оптимизмом.
   Вошел местный хирург и решительно заявил:
   -- Доволно, доволно! Волной должен отдыхивать, завтра у него труден операция.
   -- Доктор, я умру? -- спросил рыжий.
   -- А как же? -- ответил я вместо хирурга. -- Ты что, рассчитываешь жить вечно? Обязательно умрешь. Весь вопрос: когда, где и при каких обстоятельствах. Будь здоров, Вася!
   -- У вашего приятел странная привычка шутить, -- заметил местный хирург, провожая нас с Доком к машине, возле которой уже истомился Пе'тро Пе'тров.
   -- У него много странных привычек, -- отозвался Док.
   -- Каких? -- заинтересовался хирург.
   -- Ну, например, у него есть привычка оказываться в самом неподходящем месте в самое неподходящее время и при самых неподходящих обстоятельствах.
   -- Это не привычка, -- подумав, возразил хирург. -- Это характер. А характер -- это судба.
   В этом он, пожалуй, был прав.
   Я втиснулся на заднее сиденье "жука" рядом с Доком, рассчитывая обсудить с ним по дороге полученную от рыжего информацию. Но разговаривать в машине не рискнул -- Пе'тров даже музыку не включил. Он сидел за рулем с сосредоточенным и, как мне показалось, хмурым видом. Может, был недоволен непредвиденной задержкой в больнице?
   Но один вопрос я задать Доку все же рискнул:
   -- Что может означать фраза: "Вы же всю дурь забрали"?
   -- В каком контексте?
   -- Ну, в каком? В нашем. Начиная с виллы "Креон" и кончая золотой цепью в морге.
   -- От кого ты ее услышал?
   -- От рыжего.
   Док подумал и уверенно сказал:
   -- Героин.
   В точку. Вот теперь все стало понятно. "Дурь". Килограммов пять героина. Те самые, что неподалеку от виллы "Креон" бестрепетной рукой датского принца Гамлета, не обремененного вопросом "быть или не быть", вытряхнул в ручей Артист. Вот, значит, в каком деле были Хруст и Пан. И хотя первый сидит в комфортабельном СИЗО Интерпола, а второй хотелось мне верить, в котле с кипящей серой, дело осталось. И верные соратники Хруста исполнены решимости довести его до конца.