Таманцев Андрей. Пешки в Большой игре

   Солдаты замерли в ожидании.
   Нет, что-то здесь было не так, все мучился сомнениями Сергей. Они не сделают больше ни шага, пока окончательно не проверят все. Он уже даже решил отозвать Артиста по рации, но рация почему-то не работала.
   — Какие-то помехи сильные, — сказал Муха, покрутив настройки. — Тут у них глушилки, что ли?
   Теперь было ясно, почему погас маячок. Да, хитро придумано.
   Артист вернулся очень быстро.
   — Там... за воротами... — сбиваясь от прерывающегося дыхания, зашептал он, — там они. Я до самых ворот дополз — какой-то там скрежет, лязг, как будто машину ломают.
   — Думаешь, Филин здесь? — спросил у Пастухова Док.
   — А где ж ему еще быть? И Филин здесь, и Дашев. Это вообще их главный гадюшник.
   — Так что, будем атаковать?
   Сергей попытался убедить сам себя, что вот она, цель, вот он конец операции. Там же по крайней мере два ни в чем не повинных человека. Нет, атаковать надо.
   Но не сейчас. Они дождутся, пока противник сделает первых шаг. К чему-то ведь они там готовятся...
   — Муха, Док, отправляйтесь на другую сторону.
   Себя не выдавать. В бой вступать только в экстренном случае, если вас обнаружат. Артист — отходи к Носорогу. Заведите мотор. Ждите. Если увидишь красную ракету — мотайте отсюда без оглядки. Если зеленую, катите сюда.
   — Подожди, Пастух, как без оглядки?
   — Так. Значит, нам уже не поможешь. Берешь продолжение операции на себя. Ты знаешь, что надо делать.
   — Я не пойду. Иди ты.
   — Думаешь, меня бы совесть замучила? — горячо зашептал Сергей. — Нет, не замучила бы. Операция должна быть закончена в любом случае. Помрем мы все или нет. Ты понял? Вперед.
   — Я не пойду. Меня совесть замучает.
   — Да мы тут для чего, чтобы свои задницы спасать или дело сделать? Артист не ответил.
   — Выполняй приказ, — отрезал Пастухов. Артист нехотя повиновался. Сергей с Боцманом остались одни.
   — Круто ты с ним, — тихо сказал Боцман.
   — Не до нежностей.
   — А тебя правда совесть не мучила бы? — еще тише спросил Боцман.
   — Меня и сейчас мучит. Что я одного Артиста отослал, а надо было вас всех.
   — Думаешь, нас сейчас тут?.. — не договорил Боцман.
   — Все, прекратили разговоры. Американцы говорят — мысли позитивно.
   Но у самого Сергея следовать этому мудрому совету не получалось. Почему-то казалось, что их ждет самое плохое. Но даже если бы Пастухов сейчас захотел отменить операцию, не смог бы: связи с ребятами у него не было. Вот так они и лежали, ожидая неизвестно чего. Уже над степью спустилась глубокая ночь, звезды сверкали, пели в траве сверчки, дул теплый летний ветер, донося запахи далеких конских табунов, костров, степных цветов — словом, запахи жизни, а они лежали тут и ждали смерти. Своей или чужой...
   В первую секунду Пастухову показалось, что он случайно уснул, а проснулся утром: светит восходящее красное солнце, озаряя степь багрянцем так, что видно далеко-далеко. Но солнце это всходило почему-то из ворот «Могилы».
   Только через секунду докатился страшный звук взрыва.
   В сознании Пастухова стремительно мелькнули картины, как две капли воды похожие на эту: подножие Апшерона, взрыв дворца...
   Неужели их снова хотят заманить той же хитростью?
   Но в следующее мгновение в огне полыхающего пожара Пастухов увидел горящие фигуры людей. Они бежали от вывалившихся ворот, крича от боли, — живые факелы.
   — Огонь! — закричал Пастухов скорее самому себе, чем лежавшему рядом Боцману, и длинной очередью свалил бегущего прямо на них человека в черной маске.
   Второго, сбившего уже пламя, катившегося кувырком в кусты, убил Боцман.
   Думать было некогда — перед ними были враги. Что там у них случилось, что у них не сработало, Сергея сейчас не интересовало. Он посылал очередь за очередью туда, где укрылись трое остальных. Он даже не знал, живы ли они, успели ли погасить огонь, сжигающий их. Он стрелял.
   Боцман бросил гранату. Она взорвалась у самых ворот, на секунду сбив пламя. И стало темно, после ослепляющего пожара солдаты как бы ослепли.
   Наступила секунда тишины. И этой секунды Сергею хватило, чтобы все понять. Вернее, не понять, а угадать, проинтуичить, уловить из ноосферы.
   — Прекратить огонь! — крикнул он. И даже не посмотрел на вытаращившего глаза Боцмана.
   В следующий момент сзади на Боцмана вдруг навалился кто-то, сцепив руки замком на шее.
   Метнувшегося на выручку Сергея остановил сильный удар в горло.
   Сергей инстинктивно присел, откинув голову назад, чтобы схватить воздуха, это его и спасло. Прямо перед носом просвистела тяжелая железяка, которая, наверное, снесла бы голову Пастухову. Сергей упал на спину, ударил ногами нападавшего. И попал. Чье-то тело отлетело в сторону. Сергей успел перекатиться на правый бок, и снова вовремя, потому что железяка теперь грохнулась о землю как раз в том месте, где только что лежат Пастухов.
   Враг был умел и отчаян. И Сергею на долю мгновения показалось, что он не справится. Но это была лишь одна тысячная секунды, а потом Сергей обеими ногами прыгнул на железяку, она выпала из рук нападавшего, тот невольно сделал шаг вперед и напоролся на направленное прямо в его грудь острие кинжала. Сергей даже услышал, как разрывается живое тело, как нож скребанул по ребру. Он дернул руку назад, чтобы нанести последний, смертельный удар.
   У Сергея даже не было времени удивиться, как этот человек, раненный в грудь, продолжает борьбу. Боцман уже хрипел. Еще немного — и его соперник свернет Боцману шею.
   Сергей бросился под ноги нападавшему, ему нужно было успеть выхватить пистолет. Однако противник его маневр успел разгадать, и нож полоснул Сергея по правому плечу, рука мгновенно потеряла подвижность, и, хотя Сергей уже почти достал «Макарова», удержать его он не смог. Пистолет выпал, а Сергей, сгруппировавшись, вжав голову в плечи, боднул противника как раз в то место, где была ножевая рана. Но тот только отшатнулся от удара. Прогремел выстрел. Пуля попала черной маске в лоб. Голова дернулась назад, противник свалился на Сергея, дергая рукой с зажатым ножом, словно и сейчас еще хотел добить Пастухова.
   Док летел на помощь, вскидывая автомат.
   — Не стрелять! — прохрипел Сергей.
   Слава богу, Док его услышал, он не стал стрелять, прикладом со всего размаха огрел врага по затылку, и тот свалился с Боцмана.
   — Вяжи его, — тяжело дыша, приказал Сергей.
   Боцман сел, уперся руками в землю. Его стошнило. Муха и Док связывали оглушенного, который уже начинал брыкаться, приходя в себя.
   — Что это было? — ошалело спросил Боцман. Пастухов зарядил ракетницу зеленой ракетой и выстрелил.
   — Я не знаю, — сказал он, когда ракета, описав в черном небе дугу, погасла.
   Завизжал тормозами подкативший ЗИМ.
   Сергей сдернул с пришедшего в себя бойца черную маску и застыл.
   — Ты? — спросил он ошалело.
   — Ты? — не менее удивленно спросил Старший.

Глава сорок восьмая

   Заседание Государственной думы подходило к концу. Полупустой зал заседаний гулко шумел. Депутаты ходили туда-сюда, разговаривали друг с другом, кто-то смеялся (то ли там анекдоты рассказывали, то ли сплетни), а двое особенно невосприимчивых к политике депутатов вообще спали, уютно устроившись на своих местах и склонив головы.
   Владимир Петрович решил было чего-нибудь перекусить, но аппетита не чувствовал. Выпить бы граммов пятьдесят, а то и сто коньяка, но ни в столовой, ни в буфете Госдумы спиртное не продавали. На душе стало еще противнее. Поджарый, пожалуй даже худой, но обладающий неуклюжей походкой и грубоватым лицом, что называется «лицо лаптем», Владимир Петрович не производил впечатления элегантного человека. И даже очень хороший костюм сидел на нем как-то мешковато. Он ослабил узел галстука, чтобы не так душил, и направился по просторному холлу к лифтам.
   Взгляд Круглова был мрачен, и сейчас он испытывал просто жгучую зависть к руководителям крупных объединений и фракций в Думе, тем, кто имел возможность реально влиять на ход любого голосования.
   Он только пешка, да что там — его вообще нет на шахматной доске...
   Выйдя на этаже, Круглов прошел по пустому коридору и открыл дверь в свой кабинет.
   Когда Иванов убедил его воспользоваться предложением Мустафы, которое сулило приличную сумму для его партии, Круглов подумал, что скоро пойдет в гору.
   Правда, когда Мустафа признался в своих убеждениях и политических пристрастиях и намекнул, что является личным представителем Бен Ладена в Москве, Владимир Петрович перетрухал от таких признаний.
   Смутно депутат осознавал, что тут недалеко до промышленного шпионажа. И даже, страшно подумать... до измены. Но он решительно спрятал это опасение в дальний и самый темный уголок своей души...
   — Владимир Петрович, — заглянула к нему секретарша, — тут по факсу прислали дополнения к закону...
   — Потом, Оля, потом.
   — Но ведь это к завтрашнему заседанию...
   — Вот завтра и разберемся. Я плохо себя чувствую и собираюсь уходить...
   Оля пожала плечами и закрыла за собой дверь.
   Иванова Владимир Петрович знал плохо. А теперь выясняется, не знал совсем.
   Круглов взял Иванова без оклада, в качестве добровольного помощника. Поначалу тот был услужлив и деловит. И только когда началась эта история с Мустафой, когда Иванов где-то откопал нужного человека по фамилии Филин и Мустафа полностью одобрил его выбор, Круглов начал замечать что-то неладное. С одной стороны, Филин сразу и наотрез от всего отказался, и, по мнению Владимира Петровича, надо было завязывать со всей этой историей от греха подальше. Но Иванов убедил его, что все нормально и надо запрягать Мурыгина, земляка и единственного банкира, с которым Круглое был хорошо знаком и, стало быть, мог уверенно рассчитывать на его помощь. Деньги ведь надо было как-то оформлять, причем официально.
   Круглов принялся «запрягать», но на душе у него становилось все неспокойнее.
   И вот вчера он узнает от своего официального помощника Романа Шафрана, который просто не переносил Иванова и изо всех сил пытался его скомпрометировать, а значит, постоянно вынюхивал, подслушивал и перепроверял своего коллегу, что в разговорах Иванова и Мустафы речь идет не о миллионе долларов, а как минимум о пятидесяти миллионах!
   Владимир Петрович решил тут же откровенно поговорить с Ивановым. А тот вдруг взял да и подтвердил все. И при этом впервые в их отношениях позволил себе повысить голос на Круглова. Он сказал, что это единственный их шанс, что надо хвататься за него обеими руками, что здесь хватит всем и на все.
   Когда Круглов пришел в себя от шока, то понял, что слишком боится такой суммы. Но еще больше боится самого Иванова. Очень страшно было то, что такие огромные деньги просто так не платят, тем более террористы. А это означало, что Иванов получит деньги за какие-то государственные секреты и за какие-то преступления, но отвечать за все это будет не эфемерный Петр Иванов, а совершенно конкретный Владимир Петрович Круглов. И отвечать на полную катушку. Но еще страшнее было, что Иванов прямо после разговора с ним куда-то пропал. То есть само собой возникало ощущение, что Иванов никогда больше не вернется и нигде больше не объявится. И деньги тоже.
   Вот это было уже последней каплей.
   — Оля, — сказал он по селекторной связи, — Иванов так и не появлялся?
   — Нет.
   — Тогда соедини меня с ФСБ...

Глава сорок девятая

   ...11 июня. Землетрясение силой до пяти балов по шкале Рихтера зафиксировано в Японии на севере острова Хоккайдо Жертв нет, разрушения оцениваются экспертами в пятьдесят миллионов долларов Японское правительство оказывает помощь семьям, лишившимся крова и личного имущества (Рейтер).

* * *

   Пожар догорал медленно. Солдаты, отправленные Пастуховым обыскать «Могилу», вернулись ни с чем. Огромный дом был пуст. Правда, Сергей и не ожидал уже кого-нибудь здесь найти.
   Все-таки он попал в ловушку. Кто же так хитро ее расставил?
   Сергей расспрашивал Кожевникова, но тот только мотал головой. Что это значило — не знаю или не скажу, Сергей так и не понял, впрочем, это было все равно.
   Кожевников — а это была фамилия Старшего — и так, насколько помнил Сергей по Чечне, был молчуном, а сейчас и вовсе онемел. Сидел на земле, уставившись тяжелым взглядом себе под ноги, и только желваки ходили на скулах.
   Когда обходили дом, нашли еще одного живого бойца. У него была оторвана кисть, он терял кровь и был без сознания. Кисть завернули в бумажку и вместе с раненым отправили в город на носороговской машине, а сами остались довести тут все до конца.
   «Могила» действительно была неприступной крепостью. Солдаты с трудом проникли вовнутрь. Гранитные ступени, холодные стены, огромные мрачные пространства и гулкая пустота.
   Кожевников только спросил Сергея:
   — На кого пашешь?
   — А ты?
   — ФСБ.
   — А я УПСМ, — сказал Пастухов и вдруг мрачно улыбнулся.
   — Ты чего?
   — Да Апшерон вспомнил.
   — Кончишь меня?
   — Нет, я не потому — тогда еще подумал, что вот такие игры со смертью потом обязательно аукнутся.
   — Я не суеверный.
   — Может, с нами поживешь?
   — Подумаю, — ответил Кожевников.
   То, что один из его бойцов — Младший — был жив, казалось, не произвело на Кожевникова никакого впечатления. Он только мельком взглянул на своего коллегу и отвернулся. Что за мысли донимали его, понять было можно. Если уж кого и затащили в капкан, то, конечно, их. Но в самом деле Кожевников сейчас не думал о том, кто их предал. Он просто растерялся. Враг оказался другом. Такой разительной перемены цели он не ожидал. Впрочем, он уже почти сообразил, что будет делать дальше. Потому что понял, что он делал до сих пор.
   Кожевников старался никогда не мыслить глобально. Вот есть его узкое дело, а на кой черт оно делается, не его забота. Его куда-то отправляли, что-то он делал, а что будет потом, ему наплевать. Но, видно, настал момент, когда пора бы и задуматься.
   Можно, конечно, было спросить у Пастухова, в какое дерьмо они попали, из-за чего это побоище, что за аппарат они ищут, но Кожевников считал, что Сергей такой же послушный исполнитель, как и он, что и ему мало что понятно и известно. Стало быть, теперь он все постигнет сам. В лагере его учили выживать и в одиночку.
   Вернулся Носорог. Младшего он определил в больницу, парня сразу положили на операционный стол. Может быть, даже руку пришьют, правда, вот сможет ли Младший после операции по-прежнему быть бойцом спецподразделения — весьма проблематично.
   — Ну, поехали, капитан, — сказал Пастухов Кожевникову.
   — Полковник, — машинально поправил тот. Он уже немного пришел в себя.
   — Быстро, — качнул головой Пастухов.
   — А ты все в капитанах? Пастухов не ответил.
   — И куда мы? — спросил Кожевников, когда забрались в огромный ЗИМ.
   — Хочешь, можешь пожить пока у нас. К своим, я так понимаю, тебе сейчас соваться не стоит.
   — Почему же это?
   — А кто вас нам подставил?
   — М-да. Пожалуй, поживу с вами. Бара у вас, конечно, нет, но хоть душ-то есть?
   — Душ есть. В очередь. Нас теперь с тобой восемь.
   — А кто еще?
   — Девушка одна.
   — Твоя?
   — Ничья.
   Аня встретила их на пороге. И ахнула.
   У Сергея перебинтовано плечо, у Кожевникова голова, все в копоти, пыли, в грязи. Хорошо еще, что они по дороге оставили в закромах у Носорога оружие. А то были бы, как разбойники с большой дороги.
   — Вы что? Под поезд попали? — спросила Аня совершенно серьезно.
   — Почти, — криво улыбнулся Пастухов.
   — Мы спасали бабушку на пожаре! — воскликнул Артист.
   — А такое впечатление, что целый дом престарелых. Ну все, мыться — и за стол.
   Из кухни доносился запах чего-то вкусного. Поэтому мылись быстро. Ужасно хотелось есть.
   — Слышь, Пастух, — сказал Кожевников, — где-то я ее видел.
   — Не, не пройдет, — усмехнулся Пастухов. — У нее жених... Сволочь, правда, еще та. Но — любовь зла, полюбишь и козла.
   За ужином, который действительно был вкусным — пальчики оближешь, — балагурили, смеялись, наперебой ухаживали за Аней.
   А что, подумал Сергей, может, у Кожевникова и впрямь с Аней что сладится?
   Девушке уступили спальню, а сами расположились в двух комнатах на диванах поперек.
   Особенно это понравилось Носорогу.
   — Давно я вповалку не спал. Аж с войны!
   — Вы воевали?
   — Ага, во Вьетнаме.
   Артиста отправили на пост.
   И уснули как убитые. Сергею, правда, хотелось поделиться с ребятами своими планами, но он решил — все завтра, утром.
   Утром обнаружилось, что Кожевников пропал.
   В курсе оказался только Артист.
   Он рассказал, вернувшись с поста, как Кожевников вышел из дома часов в пять утра. Просил передать Сергею, чтоб не волновался: он их не заложит. Но оставаться с ними не может. У него свои дела.
   — Ты ему веришь? — спросил Док. Пастухов пожал плечами.
   — Если бы он нас заложил, сюда уже пришли бы. Я ему верю.
   — С добрым утром, — вышла из спальни Аня.
   Разговор пришлось прервать.
   Потом умывались, завтракали, а потом Пастухов собрал своих друзей и вывел на улицу. Теперь совещаться можно было только здесь.
   Сначала подвели неутешительные итоги. Филина и Дашева они потеряли, трупы множатся в геометрической прогрессии. Можно, конечно, строить догадки и вызывать на связь Голубкова, но Пастухов любил пощупать все своими руками, в том числе и информацию. Пока противник опережал их на полшага. Полшага в их ремесле все равно что полсекунды. Если ты на полсекунды раньше нажал на спуск, ты жив. Пастухов очень не хотел, чтобы умер еще кто-нибудь. И больше всего, чтобы страдали невинные люди. Наверное, где-то и у кого-то есть такая статистика гибели гражданского населения в войнах по отношению к военным. Если вдуматься, то с развитием техники вооружений, точечных ударов и тому подобного гражданского населения должно погибать больше.
   — Нет, славяне, надо ехать. Взглянуть, если удастся, на этого Иванова. Заодно, может, Голубкова прощупаю...
   — Вот это верно, — одобрил Док.
   — Ладно. На это мне потребуется меньше суток. А вы займитесь вплотную командой губернатора. И еще, не нравится мне эта история с Аней. Найдите ее прежнего женишка и поговорите с ним внушительно.
   — Серега, ты не зря встрял в эту историю? — спросил Док.
   — Если мы что и делаем на этой земле, то не ради Голубковых и УПСМ, а ради вот таких людей.
   — Сильно, — улыбнулся Боцман.
   — Ладно, лирическое отступление закончено. Значит узнайте все о губернаторе. Должна быть еще одна, основная база. Вооружение. Численность. Послушайте их. Муха, это по твоей части. Глаз не спускать с Носорога, чтоб не совался в этот гадюшник.
   — Попробуй его удержи. Старая гвардия, — усмехнулся Артист.
   — Уж постарайтесь.
   — Легкое сотрясение? — оживился Боцман.
   — Нет, просто запереть.
   — И банкир мне этот не нравится, Мурыгин, — продолжил Сергей. — Прощупайте заодно и банкира. Муха, влепи ему жучка в кабинет...
   — Будет сделано.
   — Все, поехал.
   Артист хотел было что-то сказать, но замялся. Пастухову достаточно было одного взгляда, чтобы все понять.
   — Зайду я к Александре, зайду, не волнуйся.

Глава пятидесятая

   Когда Голубков доложил генералу Нифонтову — начальнику Управления планирования спецмероприятий, — что его люди не только изъяли весь материал по «Меркурию», но и, похоже, вышли на ту самую сделку с Бен Ладеном, которую они ждали, и что в ближайшие несколько дней все прояснится, Нифонтов долго молчат, тихо постукивая пальцами по столу.
   — Ну что думаешь? — спросил он после молчания. — Это политика?
   — Пока не могу сказать наверняка. Но очень не хотелось бы.
   — Вот именно. Не хотелось бы.
   — Особенно если учесть, так сказать, политическую ориентацию депутата Круглова.
   — А что у него там с ориентацией? — слегка озадаченно спросил Нифонтов.
   — Коммунист, — коротко пояснил Голубков, — Тяготеющий к национализму. Правда, в КПРФ не состоит. Пытается создать свое политическое движение.
   — Это, Константин Дмитриевич, конечно, стоит учитывать, — возразил генерал. — Но меня беспокоит другое.
   — Что?
   Нифонтов действительно казался обеспокоенным. Даже утром этого дня, когда еще ничего не было известно, он выглядел значительно увереннее.
   — Я расскажу тебе одну историю, — сказал вдруг он, и Голубков с интересом прислушался. — Это было в девяносто третьем. В ночь с третьего на четвертое октября. Перед штурмом парламента. Тогда ведь неизвестно было, кто кого быстрее штурмовать начнет... — Он немного помолчал. — Как я потом узнал, к Коржакову пришли Бурбулис и Филатов, и рассказали, что знают где-то в Подмосковье суперфизика, создавшего лазерный прибор, который способен влиять на толпу. Несколько, мол, пучков света — и враги демократии ослепнут... Ну а мне-то как раз и выпало срочно съездить по этой наводке да проверить что к чему.
   — И что, — спросил Голубков, — туфта?
   — Да, ерунда полная. Недоработано все, экспериментальная модель, да и действует не совсем так... Но дело не в этом. Чувствуешь, как просто появляются подобные идеи и как просто решаются на самые невероятные акции наши политики? А тут не лазер... Кто поручится, что кому-то в голову не пришла мысль устроить землетрясение в Москве? Чтобы померли враги президента? Ведь все у них в руках, не так ли, Константин Дмитриевич? Голубков пожал плечами.
   — Может быть, не стоит преувеличивать опасность? — произнес он.
   И генерал ответил именно так, как думал Голубков.
   — Нет, Константин Дмитрич, — ответил он, — пока мы не знаем всех фактов и не уверены в деталях, мы должны как можно страшнее малевать черта...
   — И кто же хочет перед президентом выслужиться? ФСБ?
   — Может быть. Я узнаю.
   — Побыстрее бы.
   Нифонтов почесал подбородок:
   — А что, если тут что пострашнее?
   — Еще страшнее?
   — Переворот.
   — Даже так?
   — Ну. Та же ФСБ.
   — Зачем им? Бывшие кагэбэшники сейчас плечи вон как расправили.
   — Им всегда тесновато. Кстати, по поводу этого твоего... сейсмографа. Есть одна зацепка...

Глава пятьдесят первая

   Иванов вызвал Макса по сотовому. Это значило — экстренно.
   Макс примчался пулей с другого конца Москвы.
   Иванов метался по кабинету, его невыразительное лицо было исковеркано злобой.
   — Плохо, Макс, плохо! — начал он, даже не поздоровавшись. — Депутат наш сдох.
   — Что значит «сдох»? — не понял Макс.
   — Это значит, что он позвонил в контрразведку и сообщил, что собирается сделать заявление. Владимир Петрович выходит из игры, и остановить это уже невозможно, понимаешь?
   — Думаешь, Шафран постарался?
   — Какая разница! А осталось всего два дня! Два.
   — Да, действительно плохо, — сказал Макс.
   — Ему плохо, не нам, ему. Как наш Стрелок?
   — Полный порядок. Ждет. Иванов кивнул:
   — Вводи его в дело.
   — Но он ведь для...
   — Я знаю, для чего. Этот парнишка мне нужен сейчас, Макс, нужен как воздух.
   — Я понял.
   — Найди его и заряжай.
   — Как скоро?
   — Сегодня. Немедленно. Круглова надо выводить из игры.
   — Я понял.
   — Если потребуется, дай Стрелку еще денег.
   — А если очко сыграет?
   — Заштопай!
   — Понял.
   — Стрелок-то из него говенный, но попасть с двух шагов сможет?
   — Сможет.
   — А нам больше и не надо. Если что, ты подстрахуешь.
   — Понял.
   — Только не потеряй мне его. Круглов — это так, по ходу дела. Так что береги Стрелка как зеницу ока.
   На этот раз собеседник кивнул головой, видимо устав повторять слово «понял».
   — Как все закончишь, сядешь на самолет — и ко мне. Ты мне нужен будешь там.
   — Понял. Есть.
   Проводив Макса, Иванов зашел в соседний кабинет. Теперь он сюда заходил по-хозяйски.
   — Здравствуй, Олег, — сказал он Седому. С некоторых пор он решил, что можно с компаньоном разговаривать на «ты».
   Седого это коробило, но виду он не подавал.
   — Ну что, сработала твоя хитрость? — ехидно спросил Седой.
   — Вот за этим и зашел. Тебе не кажется, Олег, что сидеть на двух стульях ужасно неудобно: разъедутся — задницу отшибешь, — склонился он к лицу Седого.
   Седой недоуменно уставился на Иванова.
   — Не сработала, — сквозь зубы сказал он наконец.
   — И ты об этом только что догадался?
   — Слушай, Иванов, ты свои восточные штучки брось, нахватался там по эмиратам.
   — Ты что, на Голубкова теперь работаешь? — в лоб спросил Иванов. — Почему Пастухов не кончил всех твоих железных бойцов? А? Что, пожалел?
   — Худо, — сказал Седой.
   — Еще как худо.
   — И кто остался?
   — Старший. Младший в больнице, этот уже не боец. А вот Старший...
   — Что Старший? Что?! — испуганно спросил седой.
   — Думаешь, он не сможет сложить два и два. Думаешь, он не придет тебе мстить?
   — Что делать?
   — Думай, ты у нас стратег. Я так — мелкая сошка.
   Седой действительно схватился за голову обеими руками. Посылать сейчас команду, чтобы разыскала и ликвидировала Старшего, немыслимо. Невозможно! Ехать самому? А что он может? Пистолет уже года четыре в руках не держал.
   — Сколько? — спросил он.
   — Чтобы я убрал твою головную боль? — иронично спросил Иванов. — Сто.
   — Ну ты замахнулся...
   — Все, тогда ищи другого, — резко сказал Иванов и пошел к двери.
   — Согласен.
   — Тогда я поехал.