Юрий ОЛЕША. Ни дня без строчки. Стр. 449
Всей работы над Макбетом было – черновой набросок перевода отрывка из одной картины, семьдесят строчек. Шекспира она совершенно справедливо сочла себе не по силам.
Обычно мемуары о великом человеке пишутся под действием уже готовой, вызревшей легенды. И мемуарист может позволить быть независимым, или оригинальным, или эпатирующим – идущим против догм канонического образа. Пишущие об Ахматовой же создают эту легенду on-line, а поскольку инициатор и заказчик здесь – одно лицо, сама Ахматова – то создается ощущение, что мемуарист пишет под ее диктовку. В изящном ритмическом олешинском повествовании чувствуется железная рука «рирайтера». Самой литературного дарования не хватило избежать кривлянья в «бурбонских профилях» и «существе со страшной жизнью» – но зато силы личности и авторитета оказалось достаточно, чтобы Олеша написал свою арабеску, не отклонившись ни на йоту от ее камертона. Загипнотизированный Бродский пошел дальше: он не только пел по ее нотам, но и сам придумывал сладкие мелодии.
Ахматоведы – это те, кто закрывает глаза. О мысли – задуманной, сочиненной и надиктованной самой Ахматовой – они серьезно пишут: Аманда Хейт ПОНЯЛА. Итак, что «поняла»? – не забудем, что книга Хейт писалась под диктовку Анны Андреевны:
Авторство самой Ахматовой выдает присущая ей многоплановость – не очень развитая, правда: в музыкальных терминах это была бы не полифония, а канон – не более двух мотивов. В нашем случае (этим приемом она и пользуется чаще всего) это «Прошла как Богородица», а потом – Ахматова как бы не стоит за тем, чтобы не скрыть самоуничижающего контраста: «прошла в уборную». Но эта построенность так очевидна, что совершенно не смешно.
Послушаем и мы то, о чем «нельзя говорить обычными словами восхищения»:
Прославление в Оксфорде.
Вот как ее ценили люди: Д.Н. Журавлева кто-то встретил на улице с Ахматовой. И:
«Кончаю это письмо. В окно смотрит Юпитер – любимая звезда моего мужа», – пишет некая дама, – Ахматова над этим смеялась – у нее все было в порядке с чувством юмора.
Корней Иванович Чуковский, близкий знакомый Ахматовой, в 1965 году ничего не знал – ни что она была вообще знакома с Берлиным, ни что он у нее просидел несколько часов подряд («Встреча»), ни что об этом было доложено Сталину, ни что Сталину это не понравилось, ни что из-за этого началась «холодная война» между СССР и Западом.
Mania grandiosa, как и было сказано.
А потом отменил. Немного шизофреническая детальность – медленно отравил. Ведь «просто отравили» – это значит, что умри без явных признаков отравления – могут подумать, будто она сама это придумала. Медленно отравить – это другое дело. Агате Кристи, правда, потребовалось бы больше доказательств – но у нее другой жанр.
Это – о ее макрополитическом величии. А теперь о величии в меньшем масштабе.
Лирическое отступление Седьмой элегии
Ну и читает. Или не читает – что из этого, кроме тщеславия и пошлости?
Бедный мой разводик! Думал ли он, что ему будет такая честь, что через сорок лет он будет выглядеть как мировой скандальный процесс.
И малыя, и белыя
Всей работы над Макбетом было – черновой набросок перевода отрывка из одной картины, семьдесят строчек. Шекспира она совершенно справедливо сочла себе не по силам.
Обычно мемуары о великом человеке пишутся под действием уже готовой, вызревшей легенды. И мемуарист может позволить быть независимым, или оригинальным, или эпатирующим – идущим против догм канонического образа. Пишущие об Ахматовой же создают эту легенду on-line, а поскольку инициатор и заказчик здесь – одно лицо, сама Ахматова – то создается ощущение, что мемуарист пишет под ее диктовку. В изящном ритмическом олешинском повествовании чувствуется железная рука «рирайтера». Самой литературного дарования не хватило избежать кривлянья в «бурбонских профилях» и «существе со страшной жизнью» – но зато силы личности и авторитета оказалось достаточно, чтобы Олеша написал свою арабеску, не отклонившись ни на йоту от ее камертона. Загипнотизированный Бродский пошел дальше: он не только пел по ее нотам, но и сам придумывал сладкие мелодии.
Бродский: Гумилев мне не нравится и никогда не нравился. И когда мы обсуждали его с Анной Андреевной, я – исключительно чтобы ее не огорчать – не высказывал своего подлинного мнения. Поскольку ее сентимент по отношению к Гумилеву определялся одним словом – любовь.Любви, конечно, никогда никакой к Гумилеву не было, и Бродский это знал.
Соломон ВОЛКОВ. Диалоги с Бродским. Стр. 250
Ахматоведы – это те, кто закрывает глаза. О мысли – задуманной, сочиненной и надиктованной самой Ахматовой – они серьезно пишут: Аманда Хейт ПОНЯЛА. Итак, что «поняла»? – не забудем, что книга Хейт писалась под диктовку Анны Андреевны:
Это поняла А. Хейт, написавшая: «…Хочется вспомнить, как использовала она волшебное зеркало своей поэзии, чтобы вернуть смысл вселенной, чтобы открыть тайный узор за кажущимся смещением и трагедией ее жизни».Весь пассаж, безусловно, написан самой Анной Андреевной.
Н. ГОНЧАРОВА. «Фаты либелей» Анны Ахматовой. Стр. 113
Сегодня у меня обедала Ахматова, величавая, величественная, ироничная и трагическая, веселая и вдруг такая печальная, что при ней неловко улыбнуться и говорить о пустяках. Как удалось ей удержаться от безумия – для меня непостижимо.В Ташкенте можно было пьяной смеяться в постели – когда была война, блокада. Сын в штрафных ротах. Но ничего – удержалась от безумия.
Фаина РАНЕВСКАЯ. Дневник на клочках. Стр. 40
Когда в Ленинград приехал Роберт Фрост, на даче у Алексеева-англиста была устроена его встреча с Ахматовой. <…> Профессор Рив, участвовавший во встрече, <…> написал об Ахматовой приподнято: «Как величава она была и какой скорбной казалась».Вероятно, казалась о-о-очень скорбной.
Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 161—162
Запись Н.П. Колпаковой. 1944 год.Товарищи понимают все совершенно правильно.
Среди всех, как солнце среди звезд, выделялась Анна Андреевна. <…> Она читала свои стихи последнего времени. <…> В звуках ее голоса слышалось что-то такое огромное, выстраданное…
ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 3. Стр. 102
1942 год.Все старательно вспоминают слова церковного обихода, говоря о ней.
Запись Я.З. Черняка.
<…> Живет намеренно трудно. Поза? Нет, схима.
ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 3. Стр. 75
Говорит, что не хочет жить и я ей абсолютно верю. Торопится уехать в Ленинград. Я спросила: зачем. Она ответила: «Чтобы нести свой крест». Я сказала: «Несите его здесь». Вышло грубо и неловко. Но она на меня не обижается никогда.Раневская, конечно, слишком умна, чтобы писать это в простоте. Ну, Ахматовой хотелось, чтобы кто-то записал за ней: мол, иду нести свой крест. Машинально так сказала, по привычке, обычно все подхватывали, поражались, записывали, мы все это читали не раз. А тут вот попала на Раневскую. Раневская и записала – да так, что лучше б Ахматова это не говорила.
Фаина РАНЕВСКАЯ. Дневник на клочках. Стр. 40
1940 год, декабрь.Чуковская же 22 ноября того же года пишет:
Письмо Пастернака – О.М. Фрейденберг.
Не могла ли бы ты узнать мне, как здоровье Ахматовой? Писать ей дело безнадежное, да к тому же я и не знаю, в состоянии ли она теперь отвечать.
Переписка Бориса ПАСТЕРНАКА. Стр. 173
«Пили водку, стол был <…> изобилен»…– наверное, в состоянии.
ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 3. Стр. 51
Из письма Лукницкого Горнунгу.Безмерную ясность ее мышления (когда не совсем ослеплена завистью и злобой) – знаем.
<…> Вы сами знаете безмерную ясность ее мышления и <…> что объективная ценность материала в ее глазах сама по себе исключает возможность какого бы то ни было лично-пристрастного к нему отношения.
ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 2. Стр. 123
Обессиленная чайка творчества в мучительно сжатых руках побледневшей Ахматовой.Не нужно и пародистов звать, правда? Когда в литературоведческой статье пишут: побледневший автор или не побледневший – это несокрушимый научный аргумент, никакому оппоненту не выдержать. После этого всякие «горько и гневно», «величественно», «мучительно сжатые» и пр. выглядят уже просто математически точными величинами.
Н. СМИРНОВ. Литература и жизнь. Т. 2. Стр. 71
Великие испытания заставили этот голос звучать горько и гневно – и, вероятно, такою и войдет Ахматова в историю.
И.А. ОКСЕНОВ, рецензия на «Четки». Стр. 49
Бродский: Я не прощу Ахматовой то змеиное вероломство, с которым она свела свои личные и литературные счеты с Блоком, опершись на авторитет «страдалицы».Современники, конечно, видели, что все ахматовские авторитеты формировались не просто так. Потомкам стало все равно. Нужна страдалица – вот, у нас есть.
Ирина Грэм – Михаилу Кралину.
Михаил КРАЛИН. Артур и Анна. Стр. 85
«Прошла в уборную, как Богородица».Это так она рассказывала Ардову – будто так о ней говорила чья-то домработница, увидев в коридоре. Это типичные «народные мысли» – придуманные самой Ахматовой. Никакая домработница ничего подобного не говорила, это стилизованные слова. Все уловили, чего именно Ахматова хочет, и тоже сочиняли такое.
Авторство самой Ахматовой выдает присущая ей многоплановость – не очень развитая, правда: в музыкальных терминах это была бы не полифония, а канон – не более двух мотивов. В нашем случае (этим приемом она и пользуется чаще всего) это «Прошла как Богородица», а потом – Ахматова как бы не стоит за тем, чтобы не скрыть самоуничижающего контраста: «прошла в уборную». Но эта построенность так очевидна, что совершенно не смешно.
Рассказывают, что Цявловский вдруг кинулся целовать ее руки, когда она несла выливать помои.Именно когда несла выливать помои (она их никогда – в Ташкенте – не носила), он бросился целовать ей руки. Насчет «говорят», «рассказывают», «ходят слухи» и кто при этом бывает рассказчиком – см. главу «Подкладывает мысли».
Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 416
Дул ветер, и вести с фронта были печальными. Анна Андреевна пришла почти в сумерки. Войдя, она сказала почти повелительно: «Сядьте, я хочу прочесть то, что написала вчера». Это было стихотворение «Мужество». Она понимала, что мы не могли заговорить обычными словами восхищения. <…> Мы сидели какие-то притихшие. Этот стих был как отлитый колокол, и его судьба была – будить стойкость и гордость в сердцах миллионов людей. Алексей Федорович поцеловал ей руки и сидя рядом молчал. Время от времени он опять подносил к губам ее руки и снова молчал. Потом, присев перед ней и глядя ей в лицо, спросил: «Что вы сегодня хотите?» Она ответила: «Давайте сегодня побудем с Шопеном».Ах, с Шопеном, поручик!
Г.Л. КОЗЛОВСКАЯ. «Мангалочий дворик». Стр. 387
Послушаем и мы то, о чем «нельзя говорить обычными словами восхищения»:
О профсоюзной поездке в Италию.
Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах
И мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова.
Но мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесем,
И внукам дадим, и от плена спасем —
Навеки!
Сначала ее почтили в Италии, там произошло нечто похожее на увенчание Петрарки средневековым Римом.Это так она подготовила опять народные чаяния, чтобы было с чем сравнивать, когда начнут писать о том, как заместитель мэра по туризму провинциального итальянского городка и литератор-коммунист, по рекомендации Союза писателей СССР, вручали Анне Ахматовой никому не известную премию. С нею вместе премию получал итальянский поэт Марио Луци. Третий Петрарка?
С.В. ШЕРВИНСКИЙ. Анна Ахматова в ракурсе быта. Стр. 297
«Вы будете смеяться, вчера мне подали телеграмму из Оксфорда с сообщением, что я приглашена принять почетную степень доктора литературы».Это юмор из разряда чеховского «покорчило вас благодарю», но символизировать он должен, очевидно, ее скромность, или, вернее, презрение к почестям.
Э. ГЕРШТЕЙН. Беседы с Н.А. Ольшевской-Ардовой. Стр. 275
Прославление в Оксфорде.
Вынула фотографии. <…> Она уже в мантии. Выражение лица, поникшие плечи: люди! Зачем вы ведете меня на эшафот?Никто не вел. Достаточно было туда не рваться.
Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 292
Вот как ее ценили люди: Д.Н. Журавлева кто-то встретил на улице с Ахматовой. И:
«Дмитрий Николаевич! Поздравляю вас. У вас сегодня счастливый день: вы с Анной Ахматовой шли по улицам ее любимого города».Ленинград… Где это? – Ты не знаешь? Ленинград – это любимый город Анны Ахматовой. – А!
Д.Н. ЖУРАВЛЕВ. Анна Ахматова. Стр. 327
Он говорил мне, что не может слушать музыку, пот<ому> что она ему напоминает меня.То есть не «Ахматова – это музыка», а «музыка – это Ахматова». Вся, любая музыка напоминает ему ее. А живопись – не напоминает.
Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 90
«Кончаю это письмо. В окно смотрит Юпитер – любимая звезда моего мужа», – пишет некая дама, – Ахматова над этим смеялась – у нее все было в порядке с чувством юмора.
…Никогда не забывала она того почетного места, которое ей уготовано в летописях русской и всемирной словесности.
К.И. ЧУКОВСКИЙ. Из воспоминаний. Стр. 53
Марии Сергеевне [Петровых] было известно, каких усилий стоило Бродскому и мне добиться, чтобы Ахматову похоронили в конце широкой аллеи на Комаровском кладбище. Петровых с полной серьезностью говорила: «Мише человечество обязано тем, что Ахматову похоронили на подобающем месте».Хочется Бродского и вспомнить: «Если Брежнев – человек, то я – нет». Хотя похоронить ее действительно стоило на подобающем месте. Как и всякого человека, впрочем.
Михаил АРДОВ. Вокруг Ордынки. Стр. 68
MANIA GRANDIOSAК «юбилею» постановления Жданова.
16 августа 1956 года.
«Завтра, – сказала она – десять лет. Следите за центральной прессой» <…>.
Но в газете… ничего не было…
Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 222—223
А Сталин, по слухам, время от времени спрашивал: «А что делает монахиня?»Но уверена, спрашивал все же не чаще, чем она повторяла эту фразу – письменно и устно. «По слухам» – слухи, как правило, она сочиняла сама.
Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 200
Считаю не только уместным, но и существенно важным возвращение к 1946 году и роли Сталина в постановлении 14 августа. Об этом в печати еще никто не говорил. Мне кажется удачной находкой сопоставление того, что говорилось о Зощенко и Ахматовой, с тем, что говорили о Черчилле.
Анна АХМАТОВА. Для памяти. Стр. 243
Волков: По сведениям Ахматовой, он ругался последними словами. Впечатление такое, что она задела нечто очень личное в нем. Похоже, что Сталин ревновал Ахматову!Только истории вот никакой не было. Сочинила ее совершенно взрослая – хорошо бы было сказать: выжившая к старости из ума, но за ней такое водилось с молодости – женщина, а уж как поверил молодой, красивый и знаменитый Бродский – неизвестно. Так уж верил бабушкиным рассказам о том, как цесаревич-наследник ухаживал за ней на балах, так что династические планы чуть было не сорвались все.
Бродский: Почему бы и нет? Но не столько к Берлину (Исайя Берлин, иностранец, который однажды встречался с Ахматовой), сколько, думаю, к Рандольфу Черчиллю – сыну Уинстона и журналисту, сопутствовавшему (случайно оказавшемуся вместе) Берлину в этой поездке.
Надо думать, что больше всего надо было ревновать к принцу Уэльскому. Тот по крайней мере просто ни при чем, а Рандольф Черчилль сообщает всемирно-историческому событию (встрече Берлина с Ахматовой) совершенно уничижительный опереточный характер.
Волков: Вся эта история чрезвычайно напоминает романы Дюма-отца, в которых империи начинают трещать из-за неосторожного взгляда, брошенного королевой. Или из-за уроненной перчатки.
Бродский: Совершенно верно, так это и должно быть.
Соломон ВОЛКОВ. Диалоги с Бродским. Стр. 248
Корней Иванович Чуковский, близкий знакомый Ахматовой, в 1965 году ничего не знал – ни что она была вообще знакома с Берлиным, ни что он у нее просидел несколько часов подряд («Встреча»), ни что об этом было доложено Сталину, ни что Сталину это не понравилось, ни что из-за этого началась «холодная война» между СССР и Западом.
Волков: Ахматова описывала развитие событий примерно так. Ее встреча с Берлиным, затянувшаяся до утра, взбесила Сталина. Сталин отомстил ей особым постановлением ЦК ВКП(б), которое, по твердому убеждению Анны Андреевны, самим же Сталиным и было написано <…>.Сталин же об исторической встрече скорее всего не знал, а за что Постановление 1946 года, написанное теми, кем они обычно пишутся, разбиралось с разбираемыми журналами – это касалось журналов. Ну да, Ахматову им не надо было печатать.
Соломон ВОЛКОВ. Диалоги с Бродским. Стр. 248
9 июня 1997 года мне выпало счастье навестить в том оксфордском доме, где принимали Ахматову (побывать там, где «принимали» Ахматову – счастье, счастье!), 88-летнего сэра Исайю Берлина. <…> Не чувствует ли он ответственность за начало «холодной войны» и за «железный занавес»? Он ответил: «Я ей говорил: «Вы значительный человек, и я – значительный человек. Мы оба значительные люди. Но ведь не НАСТОЛЬКО!»Не настолько – такого слова Анне Андреевне при жизни никто не посмел бы сказать.
Ирина ВЕРБЛОВСКАЯ. Горькой любовью любимый. Стр. 233
Молчали мы обе. <…> Потом стала ее выводить на улицу, и только через несколько дней она вдруг сказала: «Скажите, зачем великой моей стране, изгнавшей Гитлера со всей техникой, понадобилось пройти всеми танками по грудной клетке одной больной старухи?» Запись Ф.Г. РАНЕВСКОЙ.
ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 4. Стр. 42
Волков: Сэр Исайя напечатал свои воспоминания о встречах с Ахматовой в 1943—1946 годах. Об этих же встречах говорится во многих стихах Ахматовой. Если эти две версии сравнить, то создается впечатление, что речь идет о двух разных событиях. В трактовке Анны Андреевны их встреча послужила одной из причин начала «холодной войны». Да и в чисто эмоциональном плане, посудите сами: «Он не станет мне милым мужем, / Но мы с ним такое заслужим, / Что смутится Двадцатый Век». Ничего похожего у сэра Исайи вы не прочтете.Бродский не мог просто сказать, что Берлин не придавал встрече с Ахматовой «просто» глобального значения. «Столь уж» глобального, мол, не придавал. Да, Бродскому ли такую смелость на себя взять.
Бродский: <…> Конечно, вы правы, он не придавал встрече с Ахматовой столь уж глобального значения.
Соломон ВОЛКОВ. Диалоги с Бродским. Стр. 247
Mania grandiosa, как и было сказано.
Пример нарциссизма: XX век не смутился от Гитлера и 50 миллионов, им замученных; смутится ли он от эротической драмы Ахматовой? Очень все преувеличено в сторону дурного вкуса и нескромности.
Ирина Грэм – Михаилу Кралину.
Михаил КРАЛИН. Артур и Анна. Стр. 37
Она также думала, что Сталин дал приказ, чтобы ее медленно отравили, но потом отменил его.А Берия – чтобы ее медленно изнасиловали.
Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 54
А потом отменил. Немного шизофреническая детальность – медленно отравил. Ведь «просто отравили» – это значит, что умри без явных признаков отравления – могут подумать, будто она сама это придумала. Медленно отравить – это другое дело. Агате Кристи, правда, потребовалось бы больше доказательств – но у нее другой жанр.
Это – о ее макрополитическом величии. А теперь о величии в меньшем масштабе.
Лирическое отступление Седьмой элегии
«Дочь вождя» и «не дочь вождя» – вот какие категории художественного и нравственного порядка вводит великий поэт. Представим, что Пушкин пишет: дочь царя – имея в виду конкретную великую княжну и достоверно пересказанный ему факт круга ее чтения – его читает книги. И он серьезно пишет об этом в лирическом стихотворении. «Как дочь царя мои читала книги…» Чтобы потомство тоже это знало. И что отец поражен – отцы, как правило, довольно щепетильны относительно нравственности своих дочерей. Романтизация хлеставшего ремнем мужа их, как правило, коробит. Ну и игры в церковные побрякушки, в гимназистов – любому отцу покажутся несовременными и никчемными.
Как дочь вождя мои читала книги,
И как отец был горько поражен.
Ну и читает. Или не читает – что из этого, кроме тщеславия и пошлости?
У Ахматовой, по-моему, совсем не было чувства юмора, когда дело шло о ней самой; она не хотела сойти с пьедестала, ею себе воздвигнутого.
Ирина Грэм – Михаилу Кралину.
Михаил КРАЛИН. Артур и Анна. Стр. 93
Ахматова: «Включаю я как-то мимоходом радио. Слышу вдруг свое имя. И м-сье André Jdanoff… Это французы передают, что китайцы передают, что Жданов относительно злодейки Ахматовой был совершенно прав. <…> Вы только представьте себе: я одна и против меня 600 миллионов китайцев!»
Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 102
По случаю перемены правительства она теперь сомневается в своей поездке на Запад. <…> «Со мною всегда так, – только начнет поворачиваться судьба чем-нибудь для меня хорошим – Италия, Оксфорд! – тут случается нечто невообразимое. Всегда! Вот и сейчас: китайцы жаждут моей крови. А вдруг наше новое правительство с ними подружится? Какая же тогда моя поездка на Запад? В Сицилию, в Лондон? Между прочим, все это предсказано у меня в «Китежанке» <…>.Миру стоять или мне, Анне Андреевне, чай пить?
Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 249
2 декабря 63.Однако посему ей надо от Бродского отдалиться. Якобы чтобы не вредить далее ему. Ну и себе спокойнее.
<…> 29 ноября в газете «Вечерний Ленинград» появилась статья о Бродском – статья страшная: называют его «окололитературным трутнем», «тунеядцем», а у нас тунеядство – обвинение нешуточное, могут и выслать и посадить. <…> Анна Андреевна встревожена и от тревоги больна. <…> Терзается: она полагает, что в глазах начальства Бродскому повредила дружба с нею. «Будут говорить: он антисоветчик, потому что его воспитала Ахматова». «Ахматовский выкормыш» <…>.
Я прочла валяющуюся на столе статью и уверила Анну Андреевну, что упрек в ахматовщине там начисто отсутствует <…>.
Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 112
Мне довелось записывать на пленку многих литераторов. Но кажется, с того памятного дня, когда я однажды записывал Анну Ахматову, мне уже никогда не приходилось иметь дело с поэтом, который бы так ясно представлял себе, что читает стихи не только собеседнику, кто сейчас сидит перед ним с микрофоном – но читает для многих будущих поколений. Чувство будущих читателей было у Ахматовой очень сильно.
Л.А. ШИЛОВ. Звучащие тексты Ахматовой. Стр. 231
Среди ивняка, без каких-либо признаков причала, нас ждал кто-нибудь из семьи на тупоносой плоскодонной лодке. Однажды, провожая Ахматову, я как-то не успел вовремя подать ей руку помощи, и она, выходя на крутой бережок, чуть-чуть оступилась; на лице ее мелькнула на секунду тень испуга, но я уловил, что Ахматова испугалась не падения, а возможности оказаться в смешном положении. Подобной возможности она допустить не могла.Она считает, что ее великую жизнь все рассматривают в телескоп.
С.В. ШЕРВИНСКИЙ. Анна Ахматова в ракурсе быта. Стр. 282
Бедный мой разводик! Думал ли он, что ему будет такая честь, что через сорок лет он будет выглядеть как мировой скандальный процесс.
Анна АХМАТОВА. Ахматова и борьба с ней. Стр. 242Да полно! Никто его не считал мировым скандальным процессом – никто.
Анн а Андреевна: Мне позвонил Сурков. <…> Я у него спросила: можно ли будет мне из Англии съездить в Париж? «Да, – ответил он, – я видел ваше имя в списке, составленном Триоле». <…> При свидании я ему объясню: я могу быть гостьей Франции, но не Триолешки».
Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 271
«Грубость апокалипсическая! Секретарша называет меня Анной Михайловной. <…> Эта баба прислала мне письмо с надписью на конверте: «А. Ахматовой». Я этот конверт храню».
Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 55—56
Эпилог «Реквиема». Это совсем противоположный смысл, чем «…я памятник себе воздвиг нерукотворный».
А если когда-нибудь в этой стране
Воздвигнуть задумают памятник мне.
<…> Созерцание своей живой еще славы, сознание своей силы и укрепили в Анне Андреевне ее гордыню, <…> это было обоснованное, <…> но все же более, чем хотелось бы, подчеркнутое чувство своей значительности. <…> Разговаривать с нею о литературе и о чем угодно всегда было интересно и приятно, но нередко как-то невольно она направляла беседу к темам, касающимся ее лично – ее поэзии или ее жизни <…>.
Д. МАКСИМОВ. Об Анне Ахматовой, какой помню. Стр. 119—120
Ахматова несла, как нелегкий груз, окрепшее бессознательно и сознательно величие, которое никогда не покидало ее.
С.В. ШЕРВИНСКИЙ. Анна Ахматова в ракурсе быта. Стр. 284
И малыя, и белыя
Подписываться (если пишет не самым близким) «Константин», «Николай», «Александра» может только тот, кто по определению может обойтись без фамилии.
«Милым Рыбаковым с великим смущением. Анна».Анна.
Собрание О.И. Рыбаковой. ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 3. Стр. 20
Соломон Волков: «Ахматова ничего не делала случайно».
«Евгению Замятину Анна Ахматова. Кесарю – кесарево». Дарственная надпись на книге.«Кесарево» – это ее книга «Белая стая».
ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 2. Стр. 43
Мы, Николай II, Император Всея Руси, и Малыя, и Белыя…Она примеряла к себе «леди Анну» и на худой конец «профессоршу Гаршину». Называть себя так вслух, подкладывая мысли у всех на виду, как накладные букли, было невозможно. Иронизировать над несостоявшимся августейшеством – более безопасно. Она подкладывала это с неутомимостью паровозного кочегара.
«Фотографы, автографы, лесть, Бог знает что. Я приняла их верноподданнические чувства».
Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 556
Бродский: <…> Анна Андреевна, после того как дала мне прочесть свои записки о Модильяни, спросила: «Иосиф, что ты по этому поводу думаешь?» Я говорю: «Ну, Анна Андреевна… Это – «Ромео и Джульетта» в исполнении особ царствующего дома». Что ее чрезвычайно развеселило.Шутки всегда на одну и ту же тему.
Соломон ВОЛКОВ. Диалоги с Бродским. Стр. 246