Эмма ГЕРШТЕЙН. Мемуары. Стр. 61
Ахматова потому и проставляла на своих стихах неверные даты, что одно дело написать о Мандельштаме правду в тридцатых годах, другое – в конце пятидесятых. Но она не признавалась, когда ее героизм проявлялся: непосредственно в момент события или задним числом для огероичивания себя, героической.
Сейчас всплывают какие-то невразумительные документы, предполагается, что они должны доказать, как деятельна и опасна для строя была Ахматова, а на самом деле не было ничего.
О крови пусть она поговорит со встреченной на улице знакомой Лидии Чуковской – Анной Абрамовной Освенской.
Песни о заезжем иностранце, имевшем с ней однократную беседу на литературные темы и вызвавшем в ней приступ сенильного эротизма, – одни из самых бессовестных строк в русской поэзии.
Солженицын читал главы из романа в Москве, у друзей. И Чуковская читала.
Страшно далека была Анна Андреевна от народа. Хоть и вела она с Солженицыным разговоры о славе (и, похоже, ни о чем другом, кроме как о славе – это единственное взволновало ее в феномене Солженицына), видимо, салонной славы он не захотел, а больше ему не для чего было ей свой новый роман и читать.
Вот ее мнение о своем народе, не только о читателях.
Ахматова знала, для чего нужны поэты и писатели в советской стране, за что им платят деньги, для чего ей надо писать хвалебные стихи Сталину. Лев Николаевич Гумилев, вернувшись из лагеря, передает тюремный фольклор:
Называл ли Солженицын то, что ему удалось донести до людей свой труд, – что он поимел успех?
Судит Твардовского, к чужим политическим взглядам и гражданской смелости она очень требовательна.
Ей тактично подсказывают: «Анна Андреевна, это будет похоже на демонстративный отказ» – и она в 1964 году, перед смертью, не смеет сказать: «Да, пусть будет демонстративный отказ».
Разве можно представить себе Пастернака, подбирающего что-то «поприличнее» из стихов, которые он считал бы позорящими его? Начиная с того, что он таких не писал. Писал о Сталине – но искренне любя или желая его полюбить. Она циничная, расчетливая, а вот ответ Пастернака.
Не дай Бог осуждать кого-то за то, что он делал в середине 20-го века в СССР, чтобы спасти себя от мнимой или реальной опасности.
Хотя Анну Ахматову никто за язык не тянул, когда она писала свои «славы» Сталину.
Мне ее не жалко – это ОНА обманула малых сих, а не я.
Смерть чиновника
Ахматова потому и проставляла на своих стихах неверные даты, что одно дело написать о Мандельштаме правду в тридцатых годах, другое – в конце пятидесятых. Но она не признавалась, когда ее героизм проявлялся: непосредственно в момент события или задним числом для огероичивания себя, героической.
Вероятно, поэтому уже в пятидесятых годах Анна Андреевна приписала к своему стихотворению строфу «А в комнате опального поэта…» и т.д. Я убеждена, что в 1936 году ее не было. Что мешало бы Ахматовой прочесть ее Наде в те годы? Анна Андреевна не могла напечатать ее в сборнике 1940 года по цензурным соображениям, но ближайшие слушатели знали бы трагическое заключение «Воронежа».Герштейн приходится ловить Ахматову, как в детективе. Это не очень достойная игра, особенно на фоне того, что происходило на самом деле. Считаться геройством с Мандельштамом…
В «Беге времени» стихотворение датировано 1936 годом, но о позднем происхождении последней строфы говорит и анализ текста. Еще бы эта фальсификаторша не поставила бы такую возвеличивающую ее дату!
Разве можно писать про живого поэта о надвигающейся на него беспросветной ночи? Ясно, что это написано ретроспективно. Горькая ироническая интонация появилась у Ахматовой в стихах более позднего периода, когда и разговорная ее речь стала уснащаться бытовыми остротами, приближающимися к прибаутке. И резкие ритмические перебои – все это признаки стиля «поздней» Ахматовой.
Эмма ГЕРШТЕЙН. Мемуары. Стр. 61
Сейчас всплывают какие-то невразумительные документы, предполагается, что они должны доказать, как деятельна и опасна для строя была Ахматова, а на самом деле не было ничего.
1935 год.Слово – красивое словцо – ее оружие в уловлении душ. Над Иосифом Бродским готовится суд за «тунеядство», грозит ссылка.
Докладная записка начальника Ленинградского УНКВД Л.М. Заковского и начальника секретно-политического отдела УНКВД Г.А. Лупекина – А.А. Жданову «Об отрицательных и контрреволюционных проявлениях среди писателей гор. Ленинграда». Упомянуты, в частности, Л.Я. Гинзбург, Г.Е. Горбачев, Г.И. Куклин, В.А. Рождественский, Б.М. Эйхенбаум. А.А. не упомянута.
ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 3. Стр. 13
«Не смыть им будет со своих рук его крови. Они будут запятнаны».Что она знает о крови? Сам Бродский никогда не говорил ни о какой крови. Вот, пожалуйста, молодой журналист, ее знакомый, добровольно почти в такие же условия, как Бродский по суду, попал.
Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 118
Осенью я уехал в Архангельскую область, якобы для сбора литературного материала, а на самом деле – послушать язык. Работал в школе, в районной газете, а вечерами сидел над переводами.Ведь сама же писала: «И мы узнали навсегда, что кровью пахнет только кровь». Стихи – стихами.
Игн. ИВАНОВСКИЙ. Анна Ахматова. Стр. 624
О крови пусть она поговорит со встреченной на улице знакомой Лидии Чуковской – Анной Абрамовной Освенской.
Я давно не встречалась с Анной Абрамовной, но слышала от общих друзей. Что любимый брат ее, арестованный в 1937-м, реабилитирован посмертно. Я думала, расстрелян – жена его была отправлена в лагерь, а это верный знак мужнина расстрела. Он был не расстрелян, а запытан, он умер на Шпалерной под пытками. Он отказывался подписать что бы то ни было – о себе, о других – и обозвал следователя гестаповцем. В разговорах с товарищами по камере он утверждал, что в стране произошел фашистский переворот и вот почему арестовывают неповинных и уж, разумеется, в первую очередь коммунистов. Он был коммунист. Его избивали на каждом допросе. Однажды под утро в камеру втащили и бросили на пол какую-то окровавленную рогожу: «Вот вам ваш Освенский»… Он был еще жив. Шевелил губами. Умер к утру.Ахматова, однако, и Анну Абрамовну забирает к себе в копилку. Для нее важно только одно – ее имидж.
Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 104
«У нее хорошее лицо. Но почему люди так меня боятся? Ведь она слово вымолвить боялась».Свою чванливость, естественно сковывающую стеснительных людей, она считает величием.
Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 104
Песни о заезжем иностранце, имевшем с ней однократную беседу на литературные темы и вызвавшем в ней приступ сенильного эротизма, – одни из самых бессовестных строк в русской поэзии.
Что знала эта женщина о двадцатом веке, если в 1946 году думала смутить его нелепой любовной историей? Она не была блокадницей, хоть и получала за это медали, но глянула она в глаза хоть одному ленинградцу, желая его смутить?
Он не станет мне милым мужем,
Но мы с ним такое заслужим,
Что смутится двадцатый век.
Солженицын читал главы из романа в Москве, у друзей. И Чуковская читала.
«Почему же он мне не дал их, ни словечком не обмолвился? За что же он меня обидел?»Тут в позу встать не получится, Солженицын – сам себе хозяин, каждое четверостишие, как якобы когда-то Пастернак, показывать Ахматовой не побежит.
Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 81
Страшно далека была Анна Андреевна от народа. Хоть и вела она с Солженицыным разговоры о славе (и, похоже, ни о чем другом, кроме как о славе – это единственное взволновало ее в феномене Солженицына), видимо, салонной славы он не захотел, а больше ему не для чего было ей свой новый роман и читать.
Анна Андреевна познакомилась с одним молодым человеком, физиком, который сказал ей: «Когда вышло постановление, мы считали, что насчет Зощенко неверно, а насчет вас все логично и убедительно». – «Вы подумайте – ОНИ считали!»Анне Андреевне, как известно, хочется вымыться после встреч с читателями, а тут, видите ли, вы подумайте – они еще и что-то считают! Поэтому Солженицын и не хотел перед ней красоваться.
Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 228
Вот ее мнение о своем народе, не только о читателях.
Если бы строй поддерживала только продажная челядь! А у нас были «верующие»… Чистые души. Анна Андреевна сердито повела плечами: «Я таких не встречала». – «А я – в изобилии».То есть Ахматова, прожив со «своим народом» более семидесяти лет, не встретила ни разу в жизни искренне верующего в какие-то светлые социальные идеалы человека? Встречала только продажных и циничных?
Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 28
«Ах, не понимали? – закричала она. – Ложь. Вздор. Не хотели понимать – другое дело».Как каждый человек, Ахматова мерит по себе. Приспособленка – она видит продажность в каждом.
Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 103
Я с ней не согласилась. На своем пути мне довелось встречать людей чистых, искренних, бескорыстных, которые и мысли не допускали, что их обманывают. Пастернак и Мандельштам пережили ИСКРЕННЮЮ любовь к Сталину. «Неправда! – закричала Анна Андреевна с такой энергией гнева, что я испугалась за ее сердце. – Ложь! Они притворялись. Им выгодно было притворяться перед другими и самими собой. Вы еще тогда понимали все до конца – не давайте же обманывать себя теперь».Однако не каждый, кто понимал или не понимал, писал тем не менее стихи Сталину.
Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 98
Ахматова знала, для чего нужны поэты и писатели в советской стране, за что им платят деньги, для чего ей надо писать хвалебные стихи Сталину. Лев Николаевич Гумилев, вернувшись из лагеря, передает тюремный фольклор:
Строки эти я запомнил с его голоса, сразу и на всю оставшуюся жизнь:Она считает, что у нее больше оснований гордиться своим сыном, чем у матери зэка Освенского? Гордиться тем, что в стране невинно мучимых один из мучеников по причине большей молодости и состояния здоровья попал под более выгодный параграф: солдат, пайки, пенсия для матери в случае чего. Наверное, про пенсию я сказала лишнее, но я не хочу, чтобы она своим гордым взглядом гусыни смотрела бы на мать убитого зэка, брата Анны Абрамовны, если б им пришлось встретиться. Здесь нечем гордиться.
Чтобы нас охранять,
Надо многих нанять,
Это мало —
Чекистов, карателей,
Стукачей,
Палачей,
Надзирателей…
Чтобы нас охранять,
Надо многих нанять,
И прежде всего —
Писателей…
Михаил АРДОВ. Монография о графомане. Стр. 98
Она горда тем, что к концу войны подходит матерью не безвестного зэка, а солдата, бравшего Берлин.
Н. ГОНЧАРОВА. «Фаты либелей» Анны Ахматовой. Стр. 47
Заговорили о «Реквиеме». Я рассказала о бесконечных хвалах, которые слышу отовсюду. «Да, я и не ожидала такого успеха. Плачут бесперебойно», – подтвердила Анна Андреевна.К которой из ее добродетелей отнести такой цинизм?
Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 25
Называл ли Солженицын то, что ему удалось донести до людей свой труд, – что он поимел успех?
Судит Твардовского, к чужим политическим взглядам и гражданской смелости она очень требовательна.
«Прогресс, Лидия Корнеевна, явный прогресс, – повторяла Анна Андреевна. – Товарищ растет».Нам этот слог разъяснять не надо – помним, что это значит. Ахматова, будучи приглашенной этим почтенным обществом для вручения премии, считала и заставляла всех считать это всемирной славой. Бродского и ленинградских мальчиков, ее окружение, «волшебный хор» – удалось. Тогда не хотели верить пропаганде, что существует коммунистическая заграница. Все, что на Западе – было западным, и вот – живая Ахматова дотянулась, она, собственно, там была и раньше, она как бы оттуда не уезжала – и она рядом с ними. Как все близко. Они не могли не верить. Они не заметили даже, что «заграницу» ей бросили как кость – чтобы не рассчитала, что ей выгоднее заступиться за судимого Бродского. Не заступилась.
Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 381
Европейское сообщество писателей является единственной общеевропейской организацией, в которую входят писатели как социалистических, так и капиталистических стран. Входящие в него писатели обязаны «всемерно содействовать развитию духа дружбы и сотрудничества между народами».
Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 381
1 июня 1956 года.А 15 мая (того же года, две недели назад) вернулся из лагерей сын Лева, а 4 марта был разговор о подонках, которые притворялись, потому что им выгодно было. И вот сейчас Ахматова празднует свой большой праздник – сорокалетие Советской власти. Вот она выбирает стихи, почитайте их.
На столике и на постели разбросаны тетради, блокноты, листки. Чемоданчик открыт. К празднику сорокалетия Советской власти Слуцкий и Винокуров берут у Ахматовой стихи для какой-то антологии: 400 строк. Чемоданчик в действии – Анна Андреевна перебирает, обдумывает, выбирает, возбужденная и веселая.
Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 206
Какой-то наивный провинциальный обком в 38-м, кажется, году, запросил Сталина, допустимо ли в советских следственных органах «применение физических методов воздействия». Сталин ответил, что да, допустимо, безусловно, и мы были бы плохие марксисты, если бы избегали их. «Для вас это ново? Что он был прям? Для меня нисколько! – сказала Анна Андреевна. – Мне даже кажется, что я эту телеграмму собственными глазами читала. Быть может, читала во сне. Жаль, в те годы мы не записывали своих снов. Это был бы богатейший материал для истории».Полновесные ахматовские бредни.
Я подумала, что мы и явь-то описали едва-едва, одну миллионную.Это происходит 1964 году. За два года до смерти. Бесстрашие и героизм Ахматовой.
Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 198
Сурков просил вставить в новую книгу непременно что-нибудь из цикла «Слава миру». «Не о Сталине, конечно, Анна Андреевна, но чтобы не было с вашей стороны демонстративного отказа от этого цикла». Теперь она просит выбрать из этой стряпни «стихи поприличней».
Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 167
Ей тактично подсказывают: «Анна Андреевна, это будет похоже на демонстративный отказ» – и она в 1964 году, перед смертью, не смеет сказать: «Да, пусть будет демонстративный отказ».
Разве можно представить себе Пастернака, подбирающего что-то «поприличнее» из стихов, которые он считал бы позорящими его? Начиная с того, что он таких не писал. Писал о Сталине – но искренне любя или желая его полюбить. Она циничная, расчетливая, а вот ответ Пастернака.
История о скандале Пастернака и Вишневского на новоселье у Федина в начале 50-х годов: «Пью за будущего советского поэта Пастернака». И Борис Леонидович спокойно: «Идите Вы в п…» Общий ужас. Б.Л. повторяет. В<ишневский> быстро уходит: потом истерика Федина.А что? Анна Андреевна считала элегантным эпатажем употребление «словечек». Ну, это – может, и слишком, а выбирать между «Где Сталин, там свобода» и «Но чуток слух и зорок глаз / Советских моряков» – не слишком?
Александр ГЛАДКОВ. Дневник. Стр. 276—277
[Анна Ахматова] о стихах, где он [Пастернак] хвалит Сталина: «Я теперь понимаю, что это была болезнь».Но не расчет. Он мог заблуждаться, как в любви.
Аманда ХЕЙТ. Анна Ахматова. Стр. 290
Не дай Бог осуждать кого-то за то, что он делал в середине 20-го века в СССР, чтобы спасти себя от мнимой или реальной опасности.
Хотя Анну Ахматову никто за язык не тянул, когда она писала свои «славы» Сталину.
Мне ее не жалко – это ОНА обманула малых сих, а не я.
Смерть чиновника
Эта глава может называться «Звездный час» – она о Постановлении 1946 года.
В довольно-таки широких кругах так и считается, что знаменитое Постановление 1946 года об Ахматовой и Зощенко (на самом деле не о них, конечно, но уж оставим, как принято в литературном обиходе) – это ей подарок судьбы.
Не такой роскошный, правда, подарок, о каком догадывался ее сын Лев Николаевич Гумилев, но все-таки вполне весомый.
На самом деле Постановление было:
– не о ней персонально;
– реальных санкций не вызвало (житейских, бытовых, избави Боже – пенитенциарных); получала все свои привилегированные пайки, путевки, квартиры, дачи, даже медали;
– на литературную деятельность запрета не налагало: переводы сыпались как из рога изобилия, приходилось даже нанимать подмастерьев; стихотворение «Я к розам хочу…», правда, газета «Правда» отклонила: печатать не стала и гонорара не заплатила. И сборники дореволюционных стихов переиздавать не хотели, так же как и незаконченный «Реквием» и любовные стихи к английскому шпиону Исайе Берлину. Но это ведь не ее особенная злая судьба, верно? Постановление ведь здесь ни при чем?
– единственное ущемление прав, воспоследовавшее реально, – это изменение ее официального статуса в иерархии Союза советских писателей. Но если бы она не дорожила так всеми этими тонкостями чиновничьих литературных игр, была бы хоть чуть-чуть более свободна и ценила бы творчество как таковое, эта трагедия – СМЕРТЬ ЧИНОВНИКА – осталась бы попросту незамеченной.
Свою славу перед Постановлением она помнит твердо. Творческого взлета не было никакого, но было другое, гораздо более значимое для нее. Через двадцать лет она продолжает по-хлестаковски хвалиться, как ее носили на руках.
Тут же она непоследовательно – но ведь иностранцы могли и вскричать: а где же эти издания сборников на всех языках? или планы Гослита по обыкновению не отражали реального интереса издаваемых авторов для читателей всех стран? – говорит:
В Постановлении об Ахматовой сказано всего четыре слова: о том, что журнал «Звезда» предоставил свои страницы для… (сначала идет не про Ахматову) и для 1) пустых 2) и аполитичных 3) стихотворений 4) Ахматовой. Убирая №№ 3 и 4 как заведомо неругательные, а априорно являющиеся мерилом всего прекрасного в литературе, видим, что самая жестокая реальная (поскольку она сама не сидела, мужей не хоронила, о сыне особенно не переживала, военных тягот счастливо избежала, от непечатания страдала только по причине неписанья, замуж не брали – особенно молодые, удачливые и богатые – это действительно) трагедия в жизни Ахматовой заключалась в том, что в ее адрес были произнесены слова «пустой» и «аполитичный». Теперь посмотрим, как она инвестировала этот политический капитал.
Бедная Л.К. Чуковская почему-то считает себя обязанной нести околесицу:
Например, семейство Чуковских. Вот какие СЛОВА ГОВОРИЛИ расстрелянному мужу Лидии Корнеевны, Матвею, «Мите» Бронштейну.
Ахматова с юных лет усвоила, что литература – это прежде всего карьера, успех, а не творчество.
Литературную дрязгу она называет трагедией. «Последняя трагедия Анненского» – ее статья: о главном событии в литературной биографии Иннокентия Анненского.
Анна Ахматова вешает на Черубину (предварительно растоптав, конечно, как личность в других мемуарах) и вину за смерть Анненского.
В случае Зощенко и Ахматовой все обстояло гораздо более конкретно. Вне зависимости от меры таланта они были официальными статусными советскими писателями. И вот потеря этого положения – в этом была их трагедия. Отстранение от читателя? – не смешите меня! – Ахматова не заметила ни отлучения Корнея Чуковского от детской аудитории, ни Пастернака: его зло одернула (он, правда, не нуждался – писал стихи): «Почему же он не черпает силы в гонениях?» А вот лишение номенклатурных привилегий – это действительная трагедия. Смерть чиновника.
В довольно-таки широких кругах так и считается, что знаменитое Постановление 1946 года об Ахматовой и Зощенко (на самом деле не о них, конечно, но уж оставим, как принято в литературном обиходе) – это ей подарок судьбы.
Не такой роскошный, правда, подарок, о каком догадывался ее сын Лев Николаевич Гумилев, но все-таки вполне весомый.
На самом деле Постановление было:
– не о ней персонально;
– реальных санкций не вызвало (житейских, бытовых, избави Боже – пенитенциарных); получала все свои привилегированные пайки, путевки, квартиры, дачи, даже медали;
– на литературную деятельность запрета не налагало: переводы сыпались как из рога изобилия, приходилось даже нанимать подмастерьев; стихотворение «Я к розам хочу…», правда, газета «Правда» отклонила: печатать не стала и гонорара не заплатила. И сборники дореволюционных стихов переиздавать не хотели, так же как и незаконченный «Реквием» и любовные стихи к английскому шпиону Исайе Берлину. Но это ведь не ее особенная злая судьба, верно? Постановление ведь здесь ни при чем?
– единственное ущемление прав, воспоследовавшее реально, – это изменение ее официального статуса в иерархии Союза советских писателей. Но если бы она не дорожила так всеми этими тонкостями чиновничьих литературных игр, была бы хоть чуть-чуть более свободна и ценила бы творчество как таковое, эта трагедия – СМЕРТЬ ЧИНОВНИКА – осталась бы попросту незамеченной.
Свою славу перед Постановлением она помнит твердо. Творческого взлета не было никакого, но было другое, гораздо более значимое для нее. Через двадцать лет она продолжает по-хлестаковски хвалиться, как ее носили на руках.
Мои выступления (их было 3 в Ленинграде) просто вымогали. Мне уже показывали планы издания моих сборников на всех языках. Мне даже выдали (почти бесплатно) посылку с носильными вещами и кусками материи (помню, я называла это – «последний дар моей Изоры»).Правда, видно, что она пишет это для иностранцев?
Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 192
Тут же она непоследовательно – но ведь иностранцы могли и вскричать: а где же эти издания сборников на всех языках? или планы Гослита по обыкновению не отражали реального интереса издаваемых авторов для читателей всех стран? – говорит:
Для заграницы дело обстояло иначе. Ввиду полной непереводимости моих стихов.Но это детали. Главное – Постановление 1946 года грянуло как гром.
Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 192
В Постановлении об Ахматовой сказано всего четыре слова: о том, что журнал «Звезда» предоставил свои страницы для… (сначала идет не про Ахматову) и для 1) пустых 2) и аполитичных 3) стихотворений 4) Ахматовой. Убирая №№ 3 и 4 как заведомо неругательные, а априорно являющиеся мерилом всего прекрасного в литературе, видим, что самая жестокая реальная (поскольку она сама не сидела, мужей не хоронила, о сыне особенно не переживала, военных тягот счастливо избежала, от непечатания страдала только по причине неписанья, замуж не брали – особенно молодые, удачливые и богатые – это действительно) трагедия в жизни Ахматовой заключалась в том, что в ее адрес были произнесены слова «пустой» и «аполитичный». Теперь посмотрим, как она инвестировала этот политический капитал.
Бедная Л.К. Чуковская почему-то считает себя обязанной нести околесицу:
Судя по слогу, автором постановления (разумеется, опирающимся – разумеется, он оперся – на референтов) был Генералиссимус – сам. (Ради такого случая – падения Луны на Землю – конечно, он написал САМ.) Вот и доказательства: На странице – толчея одних и тех же, одних и тех же, одних и тех же слов. Какие же это слова? «Безыдейные», «аполитичные», «отравляющие», «пустая», «чуждая».Продлив ахматовские года, Господь дал ей силу заставить людей верить в ее судьбу такой, какой она хотела показать ее. Поистине шекспировская мощь: она говорила «Буря!» – все видели бурю. Роскошь платья на голой королеве видели даже те, кто жизнь провел в портняжных мастерских.
Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 9
Например, семейство Чуковских. Вот какие СЛОВА ГОВОРИЛИ расстрелянному мужу Лидии Корнеевны, Матвею, «Мите» Бронштейну.
Еще в 1931 году в «Успехах физических наук», этом рассаднике идеализма в физике, исподволь насаждавшегося врагами народа, пробиравшимися к руководству некоторых научных журналов, разоблаченный ныне контрреволюционер М. Бронштейн, рекламируя «космологическую» стряпню Леметра, утверждал, что вселенная есть «замкнутая система». Можно было бы удивляться маскировке, с помощью которой советскому читателю навязывалось здесь обветшалое поповское учение. Можно было бы удивляться этому, если бы подобные приемы не входили в общую тактику вредительской банды, засылаемой вражеским окружением на разные участки нашего культурного, научного и хозяйственного фронта. Известно, что разгромленная агентура воинствующего обскурантизма внутри СССР занималась отнюдь не только вредительством в области «чистой» теории, – она ставила вполне определенный упор и на проникновение в научно-популярную (в том числе детскую) литературу. С помощью головотяпов и гнилых либералов из издательства ОНТИ, советский книжный рынок оказался в течение определенного времени наводненным бронштейновской «популяризацией», сопровождавшейся, между прочим, восторженными комментариями иных досужих рецензентов. Экспозитура поповско-фашистского идеологического штаба была вполне достойна своих зарубежных мэтров. И те, и другие, как мы не раз увидим дальше, состязались во вредительском подкопе под основы материалистического естествознания.Корнея Ивановича, слава Богу, не расстреляли. А вот СЛОВА – говорили – и тоже покрепче, чем Ахматовой. Из газеты «Правда» от того же 1946 года.
А. РАЗУМОВ. Памяти юности Лидии Чуковской. Стр. 211—212
Крушинский пишет: «Нельзя допускать, чтобы под видом сказки в детский журнал досужие сочинители тащили явный бред. С подобным бредом под видом сказки выступает в детском журнале «Мурзилка» писатель Корней Чуковский… Нелепые и вздорные происшествия следуют одно за другим… Дурная проза чередуется с дурными стихами. Натурализм, примитивизм. В «сказке» нет фантазии, а есть одни только выкрутасы…»Почему никто не говорит о Катастрофе?
К.И. ЧУКОВСКИЙ. Дневник. 1930—1969. Стр. 490
Значит, опять мне на старости голодный год. Я не вижу никаких просветов в моей стариковской жизни. В сущности, я всю жизнь провел за бумагой – и единственный у меня был душевный отдых: дети. Теперь меня ошельмовали перед детьми, а все, что я знаю, никому не нужно…
К.И. ЧУКОВСКИЙ. Дневник. 1930—1969. Стр. 174
Но он настал, тот день, когда в газетах было напечатано знаменитое постановление об Ахматовой и Зощенко. Мы были в это время в Ленинграде, и увидеть ее не пришлось. Она лежала за закрытой дверью. Лежала неподвижно, глядя в потолок, безмолвная. Как бы лишившись речи. Так было долго-долго.Вот уж расцвет чаяний! И не видели вовсе, и лежала за закрытыми дверями – а знают, и как лежала, и куда она глядела, и была ли безмолвная, или молвила что.
Г.Л. КОЗЛОВСКАЯ. «Мангалочий дворик…» Стр. 396
Зощенко и Ахматова были исключены из Союза писателей. То есть обречены на голод.Это Ахматова диктовала Аманде Хейт. Никаких реальных неудобств, однако, это исключение ей не создало.
Аманда ХЕЙТ. Анна Ахматова. Стр. 243
29-ого позвонили и велели прийти за ахматовской карточкой. Дали рабочую карточку за весь прошедший месяц.Это было в сентябре. Постановление – в августе. Всего реального наказания было – ЗАДЕРЖКА с привилегированной карточкой на две недели. Ну а ее к этому времени уже завалили карточками почитатели, кормили знакомые.
И.Н. ПУНИНА. Сорок шестой год. Стр. 470
Хотя книги Ахматовой, вопреки постановлению, печатались несколько десятилетий многотысячными тиражами…Однако надо и красиво сказать:
Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 668
22 сентября 1946 года.
С.К. Островская: Пьем у Ахматовой. <…> А. держится прекрасно и, пожалуй, даже бесстыдно. «На мне ничто не отражается».
ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 4. Стр. 45
Подведя меня к газете, прикрепленной к доске, сказала: «Сегодня хорошая газета, меня не ругают». «Скажите, Фаина, зачем понадобилось всем танкам проехать по грудной клетке старой женщины?»Гонений реальных, кроме тех, что известны – а всего-то и было, что объявлено: стихотворения Анны Ахматовой не являются зовущим вперед образцом коммунистического поэтического задора – А ОНА СЧИТАЛА НАОБОРОТ? – никаких не воспоследовало.
Ф.Г. РАНЕВСКАЯ. Дневник. Стр. 48
4 сентября 1946 года А.А. Ахматова и М.М. Зощенко были исключены из Союза писателей. Однако с голоду умереть им не дали. «По высочайшему», очевидно, повелению – обоим разрешили заниматься литературными переводами.А может, и без «высочайшего» повеления.
Михаил АРДОВ. Возвращение на Ордынку. Стр. 134
Б. Пастернак – письмо жене:Хотя это вообще-то поклонники Ахматовой считают Голгофой – переводы. Она скорбела, что «Правда» отклонила ее стихотворение «Я к розам хочу…».
Я добился того, что Анне Андреевне дадут работу во всех издательствах.
ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 4. Стр. 57
Февраль 1948 года.На этом можно закончить о гонениях?
Л.В. Шапорина:
«Московский Литфонд предложил ей санаторию и 3000 рублей. Я очень советовала ей воспользоваться этим предложением и поехать».
ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 4. Стр. 54
3 апреля 1948 года. А.В. Любимова посетила А.А. А.А. показала ей альбом своих фотографий. «Она получила медаль «За доблестный труд».
ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 4. Стр. 56
Ахматова с юных лет усвоила, что литература – это прежде всего карьера, успех, а не творчество.
Литературную дрязгу она называет трагедией. «Последняя трагедия Анненского» – ее статья: о главном событии в литературной биографии Иннокентия Анненского.
Суть статьи в смерти немолодого поэта, пережившего потрясение, когда его первую большую публикацию в «Аполлоне» легкомысленно сняли, заменив подборкой стихов Черубины де Габриак, то есть Е. Дмитриевой и М. Волошина. «Анненский был ошеломлен и несчастен. И через несколько дней он упал и умер на царскосельском вокзале».Может, впрочем, это она возводит напраслину на заслуженного поэта: как-никак Черубина де Габриак – ее соперница в романе с Гумилевым. На Черубине хотел Гумилев жениться, стрелялся – и вынужден был утешиться Анной Горенко.
Н. ГОНЧАРОВА. «Фаты либелей» Анны Ахматовой. Стр. 294
Анна Ахматова вешает на Черубину (предварительно растоптав, конечно, как личность в других мемуарах) и вину за смерть Анненского.
В случае Зощенко и Ахматовой все обстояло гораздо более конкретно. Вне зависимости от меры таланта они были официальными статусными советскими писателями. И вот потеря этого положения – в этом была их трагедия. Отстранение от читателя? – не смешите меня! – Ахматова не заметила ни отлучения Корнея Чуковского от детской аудитории, ни Пастернака: его зло одернула (он, правда, не нуждался – писал стихи): «Почему же он не черпает силы в гонениях?» А вот лишение номенклатурных привилегий – это действительная трагедия. Смерть чиновника.