Да, я могла бы остаться во дворце, но я знала, что не смогу рожать, когда его нет рядом, я бы вся извелась, думая, что он покалечен или мертв. Такое может произойти. Его ненавидят многие. Он, словно солнце, освещает свой путь, но мрак вокруг него сгущается все сильнее. Вэньи не была настроена выслушивать подобные измышления, как бы романтично они ни звучали.
   Молись, сказала она, чтобы он не вздумал кликнуть тебя в одну из тоскливых холодных ночей. Мужчины слепы, но не настолько, чтобы не заметить очевидного. Он моментально все поймет.
   Этого не случится.
   Да? иронически подняла брови Вэньи. Ты так уверена в этом?
   Этого не произойдет... по крайней мере в ближайшее время. Галия говорила убежденно. Что-то в ее тоне насторожило Вэньи.
   Что ты имеешь в виду? Галия моргнула несколько раз и прищурилась, разглядывая лицо подруги. Она была близорука, но, пожалуй, несколько перебарщивала, имитируя подслеповатость. Или просто чувствами Вэньи сейчас руководила острая неприязнь?
   Ты действительно ни о чем не догадываешься?
   О чем? О чем еще ей нужно догадываться, когда самый главный секрет раскрыт? Неприязнь Вэньи возрастала. Галия заговорила. Медленно, уставив глаза в пол.
   В ночь прощания с нами он был... очень хорош. Весьма хорош, но... без пылкости. Он продемонстрировал высокое искусство любви, но истощился сразу. Точнее, он был уже истощен и... сильно исцарапан. Такое впечатление, что он перед встречей с нами уже с кем-то был...
   Кто же она? Вэньи гордилась собой, своей выдержкой. Она не закричала, не ударила асанианку. Она сидит и разговаривает с ней спокойно и мирно.
   Какая-нибудь служанка из гарема?
   Это не женщина.
   Что? Что она такое несет, эта конопатая дурочка? Не женщина. А кто же? Юл-кошка или сенель? Эсториан никогда не поглядывал в сторону мужчин, даже в те времена, когда правил Умбросом, а нравы этого княжества славятся своей распущенностью даже в стране Девяти Городов. Лучшие певцы королевства на прасно распевали под его окнами любовные серенады... Вэньи замерла.
   Исцарапан? Ты говоришь, он был исцарапан?
   Не слишком сильно, сказала Галия, уточнив с проклятым асанианским спокойствием: Не опасно для жизни. Просто уйма царапин в интимных местах. И qhmjh... Вэньи помертвела. Она была готова к чему угодно, но к этому нет. О, бог и богиня, что происходит?
   Кто же это? Она не осознавала, что кричит. Галия успокаивающе тронула ее за руку.
   Я тоже ничего подобного не ожидала. Однако он все же пошел по этому пути.
   Кто?
   Черный плащ, сказала Галия. Его оленеец. Разве ты не замечала его? Он строен, высок и, думаю, очень хорош под вуалью. И, наверное, молод. Молодость и красота привлекают мужчин. У Вэньи подкосились ноги, она села на край кровати. Она же все видела. И отвергала то, что видит. Ни одна магия не обнаружит того, чего человек не желает обнаружить. Император и его тень. Они стали любовниками. Это не случайная связь лорда с вассалом. Они никогда не разлучаются. Их объединяет страсть. И что-то еще, чему она пока не находит названия.
   Не стоит переживать, это пройдет. Галия потрепала ее по руке, глаза асанианки светились неподдельным сочувствием. Это совсем не опасно. Оленеец отважен и смел. Он присягал трону. Он уже спас однажды ему жизнь, хотя и явился в покои позже, чем погибший южанин. Он сумеет его защитить, когда придет время.
   Молись, сказала Вэньи, молись своим желтоглазым богам, чтобы твои слова оказались правдой. Эта маленькая идиотка не понимает ничего. Она думает, что Вэньи снедаема ревностью, чувством, которое асанианским женщинам почти не знакомо. Ревность, конечно, присутствует в ней сейчас, но она лишь скорлупа, под которой разгорается холодное, всепоглощающее пламя страха. Стоп. Ей следует взять себя в руки. Ей следует привести свои чувства и мысли в порядок и попробовать разобраться в том, что произошло. И что происходит сейчас. Итак, что было прежде? С чего это все началось? С нее. С нее и Эсториана. С них обоих. Они любили друг друга, но были слишком глупы. Слишком открыты друг к другу. И били друг друга, больно, наотмашь. Не защищаясь и не сдерживая силу ударов. Оленеец закрыт. И внешне, и внутренне. Он неотступен. Он стережет своего императора... как кот стережет свою жертву. Потеряв ребенка, она поняла, что значит быть полностью опустошенной, но Эсториан продолжал любить ее. Она нисколько не сомневалась в этом, даже прогоняя его прочь. Когда он стал посещать гарем, она чуть не взбесилась от ревности и все же краем сознания понимала, что всех этих желтокожих красоток он тут же бросит, стоит ей только шевельнуть пальцем. Галия носит его ребенка и все же Галия не Вэньи, она уже не сможет стать его первой женщиной, первой любовью. Как и любая другая женщина на свете. Оленеец нес в себе новое качество, и Вэньи боялась его. Но она не могла точно определить причину своего страха. Став любовником Эсториана, черный воин, казалось бы, автоматически выходил из образа холодного, расчетливого убийцы, терпеливо дожидавшегося своего часа, тем более что возможностей совер шить черное дело ему представлялось предостаточно, но он не выказывал готовности воспользоваться ни одной из них. Как член черного братства он присягал на верность императору, а оленейцы не нарушали своих обетов. Он также не мог зачать от объекта своей страсти, равно как и сочетаться с ним браком, чтобы получить право на часть занимаемого им трона, к тому же, поглощая все внимание императора, он оттеснял возможных соперниц Вэньи на второй план. Если вдуматься, ей надо бы радоваться, что все складывается так удачно. Эсториан отнюдь не казался человеком, порабощенным темными силами. Высокий и худощавый, он носился по лагерю, источая волны веселой энергии. Ударил мороз, дорогу сковало гололедицей, приходилось ждать, пока солнце снимет с нее ледяной панцирь. Но холод не отступал, и вынужденный привал затянулся на сутки, потом еще на одни; император коротал время, разгуливая по городку с коротким названием Китаз, возле которого был разбит лагерь. Он, всегда обладавший повышенной чувствительностью, вел себя так, словно не испытывал никакого душевного дискомфорта, и это удивляло Вэньи. Асанианам вовсе не нравилось, что его императорское величество всюду сует свой черный варварский нос. Если ты император, сиди во дворце, затевай войны и взваливай на плечи своих подданных новые непомерные налоги, но не шляйся где попало, не марай ног в сточных канавах, не пей кислое вино и пиво, разбавленное мочой молодых сенелей, не суетись. Его тень следовала за ним. Они не пытались коснуться друг друга, не обменивались взглядами. Они не нуждались в этом. Порой, глядя на него, Вэньи ловила себя на том, что силится различить на его теле следы царапин и синяков, о которых говорила Галия. Идиотизм. Разве может человеческий взгляд проникнуть сквозь слой выделанной кожи и металл доспехов? Он двигался так, словно не чувствовал никакой боли. Она слушала разговоры слуг. Ни о каких особых буйствах в императорских покоях они не судачили. Впрочем, им было известно, что черный король спит не один и, кажется, они одобряли его выбор. По крайней мере не находили в нем ничего странного и противоестественного. Но многие были твердо убеждены, что оленеец не снимает вуали. С человеком, который заглянет ему в лицо, говорили они, произойдет нечто ужасное. Она знала, что ведет себя как шпион или ревнивая жена, но не могла ни с кем поделиться своими тревогами. Даже с Айбураном, потому что тот был мужчиной. Даже с Галией, потому что та не понимала ее. Императрица... может быть, одна только императрица и могла посочувствовать ей, но леди Мирейн держалась теперь холодно с дерзкой жрицей, и вообще, о чем, собственно, Вэньи собиралась ей сообщить? О своих неясных подозрениях и страхах? Однажды утром она не удержалась и побежала в Китаз. Она не собиралась следить за Эсторианом, но городок был слишком маленький. Рынок, окруженный сетью переулков и тупичков, главная улица, выводящая на центральную площадь с фонтаном, пара храмов, холм, увенчанный замком местного лорда. Где хозяин? Убыл на заседание Среднего двора, ответил слуга. Прятки, подумала Вэньи, желание поскорее отделаться от странного визитера. Завидев появившихся на другом конце рынка гвардейцев, она шмыгнула в ювелирную лавчонку. Торговец бросил на нее кислый взгляд, его товар был слишком хорош для покупательницы такого сорта. Однако при всей своей неприязни он не мог выставить жрицу за дверь, и Вэньи, щадя его скромность, накинула на лицо шарф. Пока она томилась, перебирая мелкие украшения и с неудовольствием ощупывала свой тощий кошелек, помещение лавки вдруг озарилось светом. Эсториан возник на пороге магазина и, обернувшись к кому-то из следовавших за ним, сказал:
   Видишь? Тут нет никаких убийц. Он всегда любил поддразнивать свою личную охрану. Она сделала все, чтобы обратить на себя внимание и дать ему возможность уйти. Тяжело задышала. Дернулась. Выронила из рук безделушку, с громким стуком упавшую на стекло при лавка. Он скользнул внутрь лавчонки неестественно быстро, как юл-кошка. Вэньи замерла. Не сейчас, думала она в смятении. Не сейчас, потом, когда-нибудь, пусть он уйдет. Его лицо подернулось холодом. И произошло худшее из всего, что могло произойти.
   Леди, сказал он.
   Ваше величество, ответила она. И взглянула на дверь. Она никогда не считала Эсториана крупным мужчиной. Айбуран и некоторые гвардейцы намного превосходили его. Однако здесь, в замкнутом пространстве, он показался ей огромным, как башня из черного камня, его голова упиралась в потолочную балку, плечи словно раздались, заслоняя дверной проем. Он возмужал и уже не выглядел мальчиком-переростком. Лицо посуровело, черты его обозначились резче. Он не был красавцем, но в его движениях сквозила грация ястреба или степного кота. Ее тело тянулось к нему. Глупое, безрассудное тело. Она все еще любила его. Она сказала первое, что пришло в голову.
   Ты хочешь купить что-нибудь для Галин?
   Для ее сестры, сказал он после затянувшегося молчания.
   Думаю, это может тебя заинтересовать. Она вновь взяла с прилавка вещицу, которую только что выронила из рук. Это была подвеска оригинальной формы, изящно сработанная. Мелкий алмаз сиял, как язычок пламени, и золотая оправа при повороте изделия придавала ему цвет янтаря. Эсториан скованно пошевелился. Он не коснулся пальцев Вэньи, когда принимал кулон.
   Это отлично подойдет к цвету ее волос, сказал он.
   Надеюсь, что так. Эсториан взглянул на нее. Глаза ее вспыхнули, как два маленьких солнца.
   Мне говорили, что ты опекаешь Галию?
   Айбуран приказал мне. Он нахмурился, услышав имя жреца.
   Я рад, что малышка находится под надежной охраной.
   Ты не боишься, что я придушу ее во сне?
   Ты собираешься сделать это? Он становился самим собой. Я освобожу тебя от этой обузы, если хочешь. Милорд жрец может найти более достойное занятие для тебя.
   Милорд жрец наложил на меня епитимью во искупление прошлых и будущих грехов, сказала она. Это послушание не тяжелее других. И я вовсе не собираюсь отказываться от него.
   Даже если я прикажу?
   Ты не верховный жрец. Он помрачнел, его челюсти сжались, голос стал ровен и сух.
   Да, я не верховный жрец, но ты как-никак... моя наложница. Гадкая радость шевельнулась в душе Вэньи. Он сердится, он теряет точку опоры. Она изгонит это мелкое чувство прочь, но потом, когда вдоволь им насладится.
   Ты боишься, что я могу дурно повлиять на нее?
   Я думаю, что тебе неприятно общаться с ней.
   Почему? Она вполне милая девочка. А ты, она помедлила, ты больше чем следует мнишь о себе. Она хотела, чтобы он ударил ее. Она видела, как он борется с желанием сделать это. Эсториан потер руками виски и рассмеялся.
   Что ж, я признаю это. Я знаю, что порой бываю несносен. Но разве ты не можешь проявить ко мне хоть капельку милосердия? Она промолчала. Потом посмотрела ему в глаза и спросила:
   Что ты думаешь обо мне?
   Ты сама знаешь.
   Нет, глухо сказала Вэньи, теперь я ничего не знаю. Я полагала, что знаю тебя, когда мы были вместе. Теперь все прошло.
   Мы не должны ссориться, вымолвил он тихо, словно самому себе. Не должны. Все еще только начинается.
   Скорее заканчивается.
   Нет, сказал Эсториан с такой уверенностью, словно его императорская воля могла влиять на ход времен и событий. Он стоял перед ней печальный и беззащитный, как прежде. Она могла прикоснуться к нему, могла положить ладони на его грудь и услышать стук его сердца. Одно слово, и он обнимет ее и уже никогда не отпустит. Она чувствовала, что обладает огромной силой, превосходящей магию и даже ту энергию, которая управляет движением миров. Черная фигура встала за ним. Золотые глаза оглядели ее, львиные глаза, не имеющие лица. В них не было ни упрека, ни ненависти. Они улыбались. Эти глаза знали о ней гораздо больше, чем когда-либо мог знать Эсториан. Они видели ее насквозь, с ее слабостями, грешками, тщеславием и непомерным желанием раздвинуть границы возможностей, отпущенных ей природой. Эсториан шевельнулся. Он был уже не с ней, хотя тело его не переменило позы. Он исчез в тени собственной тени. Странная сила Вэньи пропала. Оленеец пожрал ее. Она прекратила борьбу. Малодушие, мудрость она не искала названия своему nrqrsokemh~. Два ребенка, погибший и тот, что только должен был появиться на свет, связывали ее по рукам и ногам. Оленеец знал все о ней, но ничего об этом. Он владел императором. Она владела гораздо большим. Она держала в своих руках жизнь наследника Эсториана, она несла ответственность за будущее обеих империй.
   ГЛАВА 38
   Когда лед на дороге растаял, императорское войско вновь двинулось в путь. Эсториан чувствовал себя великолепно, его сущность расправилась, сила росла. А главное к нему вернулось ощущение земли. Она болела и горбилась по краям, но сердцевина ее оставалась здоровой. Его шествие не несло ей вреда. Наоборот, она расправлялась и тянулась к нему. Он словно очнулся от долгой и тяжкой болезни. Солнце и воздух вливались в него, изгоняя из легких остатки затхлости, он засмеялся, когда понял, что мурлыкает себе под нос какой-то легкий мотив. Разведчики ускакали вперед, войско тянулось сзади. Он обернулся через плечо. Воины, которых он мог видеть, откликнулись на его улыбку. Истые варьянцы, они были рады дороге, они засиделись в Кундри'джАсане.
   Я все думаю, как мне быть дальше? сказал он Корусану, подъехавшему к нему с фланга. Оленеец последнее время держался на некотором расстоянии от него. Он ехал на Чирае, и Умизан скорее дал бы вырвать из своей ляжки кусок мяса, чем позволил бы серо-коричневому ублюдку соседствовать с ним. Эсториан закинул правую ногу на переднюю луку седла, чтобы немного размяться.
   Я понял, что не могу жить в своем собственном дворце. Как мне поступить теперь? Разрушить его до основания и построить на этом месте новый?
   Прежде чем что-то ломать, надо навести порядок в империи, сказал Корусан.
   Благодарю за совет, ухмыльнулся Эсториан. Ты становишься занудой. Он опустил ногу и толкнул Умизана в бок. Черный как смоль жеребец, казалось, только того и ждал. Он подобрался и в три прыжка одолел расстояние до гребня холма, на который они взбирались. Далее дорога бежала вниз, опускаясь в чашу долины. Ни разведчиков, ни каких-либо признаков опасности. Дорога казалась пологой и гладкой. Городок, расположенный на другом конце гигантской выемки, купался в солнечных лучах, поля были распаханы под зимний пар, но людей не было видно. Селяне в зимнее время старались без особой нужды не покидать жилищ, и угроза гражданской войны только укрепляла их в намерении отсидеться за крепкими стенами. Он поскакал вниз под веселые возгласы воинов и ржание сенелей: войско переваливало через бугор. Внезапно Умизан замедлил бег и вскинул рога. Эсториан улыбнулся ветру, жалящему лицо. Небо вновь обещало дождик, а возможно, и снег. Что-то вроде пирамиды, сложенной из камней, смущало жеребца. Он закрутил мордой и отпрянул в сторону, потом вовсе остановился. Эсториан сжал бока Умизана коленями, побуждая его к движению. Сенель крутанулся на месте, фыркнул и опустил рога. Эсториан вонзил в неожиданное препятствие свирепый взгляд.
   Ты собирался слишком долго. Он думал, что никогда уже не услышит этот голос.
   Сидани? Он соскользнул с седла, крепко сжимая поводья. Умизан топнул копытом, словно показывая хозяину, кто из них двоих больший дурак.
   Сидани, повторил радостно Эсториан, во имя всех кругов ада, где ты была так долго?
   В Ансавааре. Она пнула ногой камень, лежащий возле нее. Камень шевельнулся, зевнул и открыл зеленые мерцающие глаза.
   Юлия! Грозное ворчание заставило его остановиться. Он задохнулся от возмущения.
   Юлия! Ты позабыла меня?
   Смельчак, усмехнулась Сидани. Она ткнула пальцем в лоснящийся бок рыси. Юлия медленно, словно бы нехотя, выгнула спину. Три плутоватые мордочки высунулись из-под ее живота. Три пары смышленых блестящих глаз. Три пары чутких, настороженных ушек. Один за другим котята выкарабкались на свободу и покатились по жухлой траве. Двоих зеленоглазых, как мать, Юлия тут же поймала и прижала к земле лапами. Третий золотоглазый атаковал сапог Эсториана. Эсториан подхватил маленького нахала на руки, уворачиваясь от острых коготков. Малыш недовольно заворчал, потом, устроившись поудобней, безмятежно зевнул, выставляя на всеобщее обозрение узкую розовую пасть. Он был темнее остальных, почти черный.
   Да, малыш, я такой же, как ты, сказал Эсториан этому котенку, этому славному котенку, потому что это был именно кот. Он с упоением грыз большой палец своего гигантского двойника и начинал мурлыкать.
   Ну, и как ты все это объяснишь?
   Тут нечего объяснять, коротко бросила Сидани. Скиталица закинула одного из пушистых зверьков себе на плечи, второго усадила верхом на мать, малыш тут же вцепился в густую шерсть всеми четырьмя лапами. Она выглядит все так же, подумал Эсториан. Может быть, чуть похудела. Но лихорадка, трепавшая ее в Индуверране, кажется, бесследно прошла. Он поглядел через плечо. Эскорт приближался.
   Оу-хэй, разгильдяи! крикнул Эсториан. Поглядите-ка, кто иге здесь ждет! Гвардейцы при виде Сидани весело загомонили. Скиталица знала много историй. Встреча с ней обещала хорошие вечера у походных костров. Асаниане недоуменно молчали.
   Охраняйте ее получше, сказал он им. Помните, это моя родственница. Хороша родственница! Корусан хмуро косился на странного вида женщину, выбиравшую себе сенеля. Плоскоголовый вздорный кастрат из обоза, похоже, узнал ее. Он взбрыкнул и рванулся вперед, но рога мерина замерли в дюйме от груди побирушки. Она по-хозяйски похлопала урода по шее и преспокойно уселась в седло, даже не подбирая поводьев. Детеныш юл-кошки обернулся вокруг ее шеи, как дорогой меховой воротник. Второй котенок растянулся на луке императорского седла, с третьим Юлия затеяла игру, описывая вокруг черного голубоглазого жеребца все увеличивающиеся круги. Сенели варьянцев, знакомые с юл-кошками с детства, фыркали, но терпели выходки рыси. Иное дело тонконогие нервные рысаки оленейцев. Игривые наскоки Юлии внесли смятение в их ряды. Они шарахались в стороны, вставали на дыбы, сбрасывая всадников с седел. Вскоре между людьми и взбесившимися животными разыгралось настоящее сражение. Юл-кошка, довольная произведенным эффектом, мирно улеглась в сторонке, одной лапой придерживая детеныша и поглядывая на восхитительный спектакль. Побирушка иронически улыбнулась, ударила своего мерина пяткой и переглянулась с Эсторианом. Тот, улыбнувшись в ответ, пришпорил своего жеребца. Всадники разъехались, обогнули побоище и встретились опять на другой стороне его. Корусан последовал за ними. Чирай, проезжая мимо королевской рыси, нервничал, всхрапывал и потряхивал головой, но Юлия, как настоящая королева, не обратила на него никакого внимания. Оленеец старался сохранять достоинство. Такие кошки живут в керуварионских дворцах, кто ж этого не знает? И все-таки ему было не по себе. Наконец волнение улеглось, напуганные сенели были пойманы, оленейцы сомкнули ряды. Растерянные и униженные, они косились в сторону варьянцев, гордо восседавших на своих широкогрудых скакунах. Вот-вот могла вспыхнуть ссора, уже между людьми. Сидани выехала вперед.
   Эй, храбрецы, закричала она, это всего лишь маленькая хорошенькая кошечка. Не волнуйтесь, она никого из вас не съест. По крайней мере до тех onp, пока вы будете верно служить своему императору. Напряжение спало. Гвардейцы разразились громким и необидным хохотом, оленейцы поняли, какого направления им следует держаться, опускаясь в промытую солнцем долину. Странная парочка возглавляла ее. Высокий мужчина в расшитом золотом походном плаще и худенькая женщина в лохмотьях. Они ехали бок о бок и весело болтали о том о сем. Но на некоторые вопросы Эсториана Сидани умудрялась не отвечать. Где она обреталась до сих пор и как разыскала Юлию, можно было только догадываться. Не зря она слыла великой мастерицей хранить свои секреты. Почти как асанианка, подумал Корусан. Городок не впустил их. Чума, милорд , заявил местный лорд, пряча глаза. Он с удовольствием предоставит его величеству для ночлега свои поля и дюжину жирных баранов. Он лгал. Эсториан был не настолько глуп, чтобы не понять этого, однако советы взять стены города приступом отверг.
   Там нет повстанцев, сказал он, и потом, я предпочитаю открытое небо любой крыше над головой. Не так уж плохо, подумал Корусан. Место, отведенное под лагерь, было чистым, подходы к нему просматривались со всех сторон. Палатки хорошо защищали воинов от холода, а то, что бараны оказались не слишком жирными, никого не волновало. В походе и змея пища. Мрачные предположения Корусана не оправдались: император не стал брать котенка в постель. Тот был слишком мал, чтобы обходиться подолгу без матери. Шатер императора, слава богам, не превратился в зверинец. По крайней мере на эту ночь. Ласки черного короля были горячими, но краткими, спустя мгновение после мучительных содроганий он крепко спал. Корусан оперся на локоть, разглядывая спокойное лицо спящего. Он стал частью его существа этот варвар, глупец, сумасброд. Он положил ладонь на щеку Эсториана. Тот не пошевелился. Пальцы Корусана согнулись наподобие птичьих когтей, погрузились в шелк бороды черного короля, царапнули горло, плечо, грудь, потом сжались в кулак прямо над мерно бьющимся сердцем.
   Если бы в этом мире не существовало тебя, сказал он, я бы умер от отчаяния. Его рот искривился в горькой гримасе. Я хотел поймать тебя, но попался в ловушку сам. Да, безусловно, это произошло. Когда? Неизвестно. Возможно, тогда, когда Корусан пробудился один в постели черного лорда, а возможно, еще раньше, когда он впервые увидел лицо врага, которого поклялся уничтожить. Любовь черного короля не может сравниться с тем, что испытывает к нему Корусан. Сердце Солнечного лорда открыто, возле него греются миры. А Корусан подобен искре, летящей в ночи, он мал и недолговечен. В нем может уместиться только одна-единственная любовь... и единственная ненависть. И человек, к которому обращены эти чувства, спокойно спит рядом с ним, словно ребенок или святой. Корусан медленно встал. Черный король продолжал спать. Его пылающая рука свесилась с края постели. Корусан отвернулся. Одетый, вооруженный, укрытый вуалью, он выскользнул из шатра. Лагерь спал, заливаемый светом двух лун, все костры были погашены. Но в центре бивачной площадки тлели угольки, там сидела странная женщина, встретившаяся им на дороге. Ясная Луна стояла высоко, на ее лик то и дело набегали быстро несу щиеся тучи. Большая Луна висела над восточной линией горизонта, словно огромный кровавый глаз. Двойной свет падал на волосы незнакомки, и они попеременно казались то опушенными инеем, то обведенными красно-бордовой каймой. Она шевельнулась и посмотрела на подошедшего. Ее голос был тих и неясен, словно она говорила сквозь сон.
   Хирел? Корусан замер. Ему показалось, что он ослышался. Незнакомка плотнее закуталась в свой плащ.
   Хирел Увериас?
   Он умер. Собственные слова показались ему плоскими и тяжелыми. Скиталица улыбнулась.
   Ты явился, как обещал. Но я не думала, что ты придешь в том же обличье. Как, во имя ада, она может разобрать, кто стоит перед ней, если не видит лица? Он вдруг почувствовал себя беззащитным при всех своих мечах и вуали.
   Мадам, мягко сказал он, понимая, что говорит с сумасшедшей. Вы ошибаетесь. Я оленеец. Золотая империя умерла.
   Откуда какому-то оленейцу взять такие глаза? Он чувствовал жар, исходящий от ее тела, слышал тяжелое дыхание чужеземки. Свет лун косо падал на ее лицо. Она, наверно, была хороша в юности, достаточно хороша, чтобы вертеть хвостом, разбивая сердца мужчин. Сидеть по ночам у костра вполне в ее стиле. Она, должно быть, неплохо поет и, говорят, знает массу всяких историй. Скиталица вскинула руку. Он отшатнулся, но она опередила его. Холодный ночной воздух обжег его щеки. Он схватился за меч, но так и не вынул клинок из ножен. Взгляд чужеземки словно лишил его сил. Огромные черные глаза проникали в глубину существа.
   Я забыла, сказала она, как ты прекрасен.
   Ты должна умереть, выкрикнул он, задыхаясь, ты увидела мое лицо. Она засмеялась.
   Я и так уже мертва, дитятко. Много лет как мертва. Взгляни сюда. Она вновь вытянула руку, повернув ее вверх ладонью. Золото. Золото, перемазанное пеплом, покрытое серыми шрамами. Он узнал очертания. Он только что целовал этот знак, и прижимал к своему обнаженному телу, и пугался, что небесный огонь опалит его, а черный король смеялся и гладил Корусана пылающей словно солнце рукой.