Страница:
Здесь, сказал он подъехавшему Эсториану, указывая на руины, здесь столкнулись они. Маги метали в воздух сгустки своей силы, и пораженные их могуществом существа наполняли округу жутким воем. Здесь сошлись две грозные армии...
Но не сразились, не слишком учтиво вмешался в его монолог Эсториан. Мои предки остановили их. Они увели асаниан и варьянцев в безопасное место, под защиту магических стен.
Слишком поздно для города, добавил лорд Душай, вежливо улыбнувшись.
Они сделали все что могли, пожал плечами Эсториан. Это сражение состоялось совсем недавно, в прошлом столетии. Эсториан и сам, собственно говоря, являлся одним из его следствий со своими янтарными глазами льва и лицом уроженца северных мест. Они стояли друг против друга отпрыск древнего асанианского рода и император Керувариона, молча озирая свидетельства борьбы их домов. Впрочем, для каждого из них эти свидетельства имели разную цену. Саревадин. Эсториан произнес это имя про себя как заклинание. Странное имя: не мужское, не женское, оно было дано великим магом и королевой ребенку, порожденному ее чревом, мальчику, каким он являлся тогда, высокому, рыжеволосому, с темной северной кожей, принцу, наделенному мощным маги ческим даром. Женщина, которая выехала из Врат, разделяющих миры, была отягощена наследником двух империй. Маги так и не сумели совладать с ее духом и потому жестоко обошлись с ее плотью. Эсториан соскользнул со спины Умизана и двинулся в глубь развалин. Рослый сенель, недоуменно потряхивая коротко подстриженной гривой, побрел за ним. Лорд Душай, неприметно поморщившись, толкнул коленями жеребца. Следом тронулась изрядно поредевшая свита. Немногие придворные пожелали сопровождать своих властителей в эти скучные, провонявшие гнилью и гарью места. Даже Сидани куда-то запропастилась. Следы крови за долгие годы были замыты дождями, пепел унесен ветром, и все же мерзкий запах разложения и смерти, казалось, еще витал над развалинами. Сила древних чародеев крепко вцепилась в груды обломков и не желала их отпускать. Именно здесь произошло это. Здесь две империи сошлись, сразились, слились в одну. На том месте, где трава долгое время не смела зеленеть, могущественные отцы обратились против своих мятежных детей, не сомневаясь в своем праве поступить так.
Легенды гласят, что они любили друг друга, пробормотал Эсториан, не заботясь, слышит ли его кто-нибудь, и не ожидая отклика.
Только любовью и можно объяснить все это. Он вздрогнул. Камень заговорил с ним голосом Сидани. Она сидела, прижавшись к расколотой вдоль колонне, кутаясь в накидку, потерявшую от времени свой цвет. На этот раз она выглядела откровенно старой
тощее, древнее существо, одуревшее от асанианской жары. Плечи ее тряслись. Возможно, их овевал ветер смерти, который реял здесь десятилетия назад.
Это ты? тупо спросил он. Она ничего не ответила.
Холодно мне, сказала она. Так холодно. Он дотронулся до ее руки. Она была ледяной, и воздух над ней совсем не был обжигающе горячим.
Ты заболела, сказал он. Он сгреб ее в охапку и поднял на руки, она оказалась легкой, словно вязанка хвороста, и такой же хрупкой на ощупь. Она лежала тихо, не понимая, что с ней происходит. Он оступился, зацепившись за камень концом меча.
Милорд, тихо позвал кто-то. Годри. Рядом с ним стоял Алидан. За ним теснились другие гвардейцы и слуги Дутая. Сам лорд молча восседал в седле, невозмутимо поглядывая на происходящее. Император волен делать все, что ему заблагорассудится, было написано на его лице. Эсториан почти полюбил его за это, хотя никогда прежде напыщенный лорд не выглядел большим асанианином, чем сейчас.
Милорд, сказал Годри. Мы отвезем ее. Позвольте... Он игнорировал обращение слуги. Умизан поджидал хозяина, косясь на его необычную ношу, Эсториан заглянул в выпуклый темно-голубой глаз.
Она не умрет, сказал он. Перестань даже думать об этом. Сенель прижал уши к черепу, но не шелохнулся и даже не вздрогнул, когда хозяин усадил тщедушную, трясущуюся фигурку в седло. Колени Скиталицы инстинктивно сжали бока жеребца, темные пальцы вцепились в заплетенную косичками гриву. Сенель медленно двинулся вперед, мягко переставляя копыта, ступая так, словно его наездница была сделана из хрупкого хрусталя.
***
Вскоре, освобожденная от одежд и завернутая в мягкое покрывало, она лежала на императорской постели и мирно спала. К вечеру температура ее тела сравнялась с теплотой ладони Эсториана, дыхание стало глубоким и ровным. Эсториан перевел взгляд на Юлию, которая явилась занять свою половину ложа.
Приглядывай за ней, сказал он. Рысь положила морду на подушку рядом с головой Сидани и зевнула. Сидани, не просыпаясь, бесцеремонно толкнула коленом крутой лоснящийся бок. Кошка, едва шевельнув толстой, словно окорок, ляжкой, обернула ноги Скиталицы хвостом. Эсториан понял, что, даже глядя на вторгшихся в его дом оккупантов, можно почувствовать себя совершенно счастливым. Лорд Душай, утонченный аристократ, пресыщенный удовольствиями и утомленный пошлостью окружающей жизни, старался украсить свой быт элементами новизны, что ему, без сомнения, удавалось: даже пиршество в честь молодого императора он умудрился обставить на зависть другим лордам. Вопреки традициям пиршественный зал в его дворце был . кругл, как диск Ясной Луны, окружен колоннами и увенчан куполом, сотканным, казалось, из солнечных лучей. Гости восседали на чем-то подобном круглым кушеткам, разбросанным кольцеобразно вокруг открытого пространства в центре зала; к этим сооружениям были придвинуты низенькие столы. Эсториан располагался слева от входа, рядом с ним удобно устроился и лорд Душай. Леди Мирейн сидела напротив сына, отделенная от него импровизированной ареной, у ее ног, словно обломок черной скалы, возлежал Айбуран. Они о чем-то тихо переговаривались. Эсториан заметил, как мать вопросительно вскинула бровь, на что верховный жрец Эндроса ответил успокоительной улыбкой. Слуги внесли снедь и напитки. Эсториан почувствовал голод. Он отведал несколько асанианских блюд и нашел их пресными. Тонкие желтые вина асаниан также не утоляли жажды, но приятно холодили пищевод, ибо хранились в снегу, собранном с вершин северных гор и погруженном в глубокие погреба. Он сохранял полную невозмутимость, хотя его наряд, скорее всего, шокировал коренных жителей этой страны. Его короткий килт отливал кремовыми тонами, яркие пятна янтарных накладок перекликались с цветом глаз. По их многомантийным меркам он выглядел просто голым. ибо, кроме килта, нагрудных украшений и японских королевских штанишек, на нем ничего не было, а короткая жреческая косичка, не закрывавшая и пяди спины, конечно же, не могла восприниматься всерьез. В довершение всего его пышная, тщательно вымытая и любовно расчесанная борода тоже производила на асаниан неизгладимое впечатление. Ношение бороды считалось здесь варварством, и потому Эсториан наотрез отказался ее сбрить. Голоногий, простоволосый, он возлежал на предоставленном ему ложе, всем своим видом демонстрируя полнейшее удовлетворение. Слуга, принесший вино, развернул веер и принялся обмахивать его. Асаниане сидели чинно, кутаясь в тяжелые мантии, и не поднимали на императора глаз. Бедные, зажатые в тиски традиций и условностей существа. Он почти жалел их. Коротко стриженные слуги в свободных туниках выглядели гораздо счастливее своих хозяев. Его люди также нимало не заботились о чувствительности своих желтолицых соседей и оделись легко, под стать императору: только леди Мирейн все же решила отдать некоторую дань местным представлениям о приличиях. Она обернула свою стройную фигуру плотной облегающей тканью, подхваченной широким поясом, которая, впрочем, оставляла открытыми руки императрицы и подчеркивала идеальную форму высокой упругой груди, сохранившуюся несмотря на то, что леди Мирейн сама выкормила своего сына. Она отвернулась от Айбурана, чуть развернула плечи и посмотрела на свое чадо. Хорош, без сомнения, хорош. Черен? Да. Но разве это портит мужчину? Строен, прекрасно сложен, высок. Несколько, правда, худ и останется таким, если материнская кровь будет и дальше служить поводырем его развития. Все мужчины в ее роду поджары, как весенние волки. Он рассмеялся. Лорд Душай сказал ему, что его забота кое о ком кое-кого забавляет. Он, конечно же, имел в виду Сиданн. Пусть их забавляются... на свой лад. Мать, кажется, довольна им. А почему бы нет? Он старается быть вежливым даже с червеподобными красотками, правда, еще не дошел до того, чтобы заманить какую-нибудь из них в свою постель. Вместо них он уложил в свою постель Сидани, но мать, кажется, об этом не знает. Не знает об этом и Вэньи, впрочем, и он сам не знает, где она сейчас может находиться. Наверное, где-то среди жрецов или в храме. Она не говорит с ним теперь, не позволяет даже коснуться своей сущности, не откликается на его зов. Не стоит сейчас думать об этом. Он осушил чашу снежно-холодного вина и протянул слуге, чтобы тот вновь ее наполнил. Вкрадчивый шепот, звучавший во всех концах зала, означал, что асаниане разгулялись вовсю. Побронзовевший от b{ohrncn, лорд Душай дошел до такой степени раскрепощения, что позволил себе коснуться пальчиком краешка килта своего царственного соседа.
Я приготовил для вас сюрприз, сказал он. Возможно, вам не приходилось видеть такого ранее. У нас это называется, если позволите, соревнованием лжецов. Брови Эсториана поползли вверх. Ему предлагалось новое и, скорее всего, увлекательное зрелище. Он поднес к губам наполненную до краев чашу и приготовился смотреть. Слуги в черных одеяниях устанавливали в центре зала пылающие светильники. Все внешние лампы были уже потушены, ввергая помещение в полумрак. Не следует забывать о бдительности. Он огляделся. Его охрана вела себя безупречно, распо лагаясь вокруг своего господина широким полукольцом. Начинающиеся боли в позвоночнике сигнализировали о том, что маги возводят над ним защитную сферу. Он успокоился, терпеливо ожидая, что произойдет дальше. Светильники в центре зала ровно горели. Слуги, установившие их, поклонились и ушли. Наступила тишина, обычная для асанианских собраний, без возни, покашливаний и вздохов, без комментариев и шепотков. Даже бравые варьянцы притихли, прикусив языки, и отставили кубки с вином. И вдруг тишину расколол громовой раскат. Эсториан дернулся от неожиданности всем телом, словно вспугнутый олень. Затея лорда Душая переставала ему нравиться. Он осторожно покосился на окружающих. Барабаны, флейты, рожки и другие инструменты, названия которых он не знал. Музыканты вступали в освещенный круг, рассаживались на полу без пауз и перебоев. Асанианская музыка звучала, как вой распаленных котов, но в соответствии с порядками Золотой империи даже эта какофония усиливалась гармо нично. Когда появились актеры, он был уже более-менее подготовлен к восприятию представления. Они ввалились, как шайка разбойников с больших керуварионских дорог, но с уст их срывались не ругательства или проклятия, а обрывки мелодий. Они не говорили они пели. Разыгрывалась история Саревадина и Хирела Увериаса, Черного и Золотого принцев. Актер, который играл Хирела, смотрелся прекрасно. Чистокровный асанианин, он сверлил публику свирепым нечеловеческим взглядом льва. Второй актер, игравший Саревадина, поражал воображение. Будучи принцем, он мастерски изображал злого, отвратительного молодчика, но женщина, в которую перевоплотился Саревадин, покинув магический круг, не имела ничего общего с прежней своей ипостасью. Здесь не было магии. Здесь торжествовало искусство. Глядя на действо, Эсториан пытался отыскать в жестах и речах комедиантов признаки скрытой враждебности к собственной персоне и не нашел ничего. Они были превосходными артистами, их игра была благородной игрой. Они вовсе не делали упор на трагедии Солнцерожденного, хотя сама история его жизни подталкивала их к этому. Мир, который Мирейн пытался переустроить на свой лад, воспротивился его воле. Он возмечтал опустить Асаниан до уровня своей пятки. Однако наследник Солнцерожденного предал собственного отца и занял асанианский трон, изменив суть своего существа, ибо не видел другого выхода. В лицедействе нота предательства была тщательно заретуширована. Два принца горячо полюбили друг друга, несмотря на океан разделяющей их вражды. Две империи никак не могли примириться, но настоящая любовь творит чудеса. Выход был найден, и Саревадин решился на чудовищный шаг. Далее все просто. Старый император устранен, Зиад-Илариос гибнет, защищая жизнь императрицы, Мирейн с помощью волшебства заключает себя в Замке. Гильдия Магов вносит в происходящее свои коррективы. Любовники заключают брачный союз прямо на поле битвы. Воины Солнца братаются с солдатами Льва. Молодой император с императрицей делят Золотой трон объединенных империй. Радость воцаряется там, где только что торжествовало горе. Эсториан подавил короткий смешок. Эта история не казалась бы столь счастливо разрешенной, если бы в ней на месте точки была поставлена запятая. Император с императрицей взрослели и старились. Он в конце концов умер прежде нее, да и она стремительно приближалась к гибели и ушла в мир иной не без соб ственной помощи. Асаниан, стиснутый оковами любви и дружбы, постоянно p`gdp`f`kq. Мятежи походили на войны, и в результате сын Хирела и Саревадин погиб, равно как и их внук, отравленный в Золотом дворце. Нет, сейчас нужен кто-то, кто выскочил бы из мрака в пене и мыле и возвестил о грядущих несчастьях, бедах и разрушениях. Тогда всю эту историю можно было бы счесть приближенной к правде. Не о таком ли пророке говорила Вэньи? Актеры меж тем закончили свою игру. Музыканты перестали терзать барабанные перепонки варьянцев и услаждать слух остальных зрителей. Аплодисментов не полагалось. Асаниане молча встали и поклонились. Эсториан не без удовольствия последовал их примеру. Артисты отвесили публике ответный поклон и медленными шажками попятились к выходу. Что-то словно толкнуло Эсториана изнутри. Он легко вскочил на ноги и уже через секунду вступал в пятно светового круга. Артисты перепугались, однако быстро побороли волнение и замерли перед императором в почтительных позах. Он внимательно оглядел их. Саревадин при ближайшем рассмотрении оказался одним из тех, кто ходит по узкой границе, соединяющей оба пола. Черная кожа его была подлинной, красная грива уроженца Гилена нет. Эсториан удержал вопрос, готовый соскочить с кончика языка: что же за сила могла заставить северянина стать евнухом? В конце концов у артистов тоже есть гордость. Они постарались на славу. Не стоит их обижать. Хирел был старше, чем казался. Его глазам придавали блеск и свирепость накладки из цветного шлифованного стекла, из-под золотого парика выбивались пряди коричневых волос. Он держался прямее, чем остальные актеры, возможно, потому, что еще не вполне вышел из образа.
Вы были хороши, сказал им Эсториан. Он не произнес ничего особенного, но актеры вновь переполошились, и некоторые из них пытались поцеловать ему руку, на которой пламенел солнечный знак. Обычное керуварионское проявление почтительности к особе королевских кровей и неслыханная дерзость по асанианским меркам. Здесь такое не позво лялось даже лордам Среднего двора. Общаясь с актерами, он вновь эпатировал асанианскую знать, но нисколько не озаботился этим. Император волен в своих поступках, им следует зарубить это на своих желтых носах. Впрочем, большинство актеров труппы были аборигенами, лишь трое или четверо пришли сюда из Керувариона, подрядившись на сезонные гастроли. Возглавлял эту группу молодой евнух Торуан. Стерев с лица грим и освободившись от женского платья, он с аппетитом поглощал мясо и хлеб, приправляя их асанианскими соусами, которые по мере приближения пиршества к финалу делались все острее. Вино развязало ему язык, он оказался остроумным собеседником, здраво судившим о порядках, царящих в обеих странах. Эсториана поражал его голос, свободно взлетавший от низких мужских тонов к самым верхним женским пискливым ноткам.
Тренировка, пояснил Торуан. Голос можно вырастить. Так же, как это. Он ткнул пальцем в свою грудь, слишком крупную для обычного мужчины. Эсториан внутренне поморщился.
Ты сам выбрал свой путь? помолчав, спросил он. Евнух потянулся к кубку с вином. На мгновение лицо его словно окаменело, затем осветилось улыбкой.
Конечно, нет, сир. Он отхлебнул вина и, заметив, что император молчит, продолжал рассказ.
Мой клан обеднел. Болезни и нищета доконали многих. Потом пали стада. Я с горсткой уцелевших подростков был отправлен в город на заработки. Человек, взявший меня, смыслил кое-что в искусстве пения. Однажды он услышал, как я пою во время работы, и пригласил специалистов. Потом его родственник купил меня и сделал певцом.
Продажа невольников в Керуварионе объявлена вне закона холодно сказал Эсториан.
Они пересекли границу, чтобы проделать это, объяснил Торуан. Они говорили, так будет лучше. Мои братья и сестры были голодны, а мне захотелось увидеть в жизни больше, чем наши охотничьи ружья.
Ты накормил их самое большее на один сезон. И лишился потомства.
Я не знал, к чему это приведет, пробормотал Торуан. Мне сказали, что я буду певцом, и я запрыгал от радости. Затем они опоили меня. Когда я проснулся, все было кончено. Он помолчал. Возможно, мне следовало убить себя. Но у меня не хватило духу. Эсториан раздул ноздри.
Я знал бы, как поступить, медленно произнес он. Торуан с изумлением посмотрел на его кулак, налившийся темным багровым жаром.
Безусловно, ваше величество, сказал он. Кому, как не вам, знать, как поступают в таких случаях? Это было дерзостью. Или лестью. Или и тем и другим вместе. А возможно, ни тем, ни другим. Труппа актеров направлялась в Кундри'дж-Асан, однако Торуан с твердостью отверг предложение Эсториана присоединиться к императорскому каравану.
Это невозможно, сир. Как северянин он спокойно относился к перспективе делить хлеб и беседу с могущественной особой, но вокруг них простирался Асаниан. Лорд Душай, скорее всего, раскаивался в том, что позволил актерам завладеть вниманием императора, но лицо его было скрыто завесой непроницаемой вежливости. Появившиеся невесть откуда женщины проявляли свое недовольство активней. Они стали неумеренно есть и пить, и пальчики тех, что посмелее, уже забирались под его килт. Потом как по сигналу все отвернулись от него. Возможно, это было своеобразным асанианским демаршем, ответом на его оскорбительное поведение. Но он только обрадовался и побрел в свои покои. Юлия спала как убитая, растянувшись поперек кровати, и, заслышав его шаги, соизволила приоткрыть лишь один глаз. Сидани бодрствовала. Она опять выглядела как обычно, играя роль леди без возраста. Взгляд ее был окрашен иронией.
Итак, юноша, проснувшись, я обнаружила себя в твоей постели. Могу я сделать естественное предположение?
Это самое безопасное место из всех, куда можно было тебя приткнуть. И наиболее комфортное. Она усмехнулась.
Они кое-чему научились с той поры, как я гостила у них в последний раз. В этих условиях уже можно спать. Раньше я задыхалась в перинах.
Мои слуги сами готовят мне ложе. Асанианские постели затягивают, как трясина. Я предпочитаю избегать их.
Я не подумала об этом. Она долго лежала в безмолвии. Он стоял в нерешительности, отчего-то волнуясь. Золотое ожерелье тяжело давило на грудь. Он сорвал его и вздохнул с облегчением. Потом присел на край кровати.
Ты в порядке?
Почему ты спрашиваешь? Я разве была больна? Он промолчал. Она казалась искренне удивленной.
Мне было страшно холодно. Это я помню. Что еще?
Ты билась в лихорадке, сказал он. Айбуран пришел взглянуть на тебя. И сказал, что сейчас не о чем волноваться.
Ничто не может излечить старость. Даже Небеса.
Ты не старая.
Дитятко, усмехнулась она, заглохни. Конечно, я старая. Я древняя старуха.
Ты ведь не собираешься помирать?
Разве что так. Она уже не смеялась.
Трудно наблюдать смерть супруга. Неприятно, конечно, но с этим можно смириться. Когда умирают твои дети. становится тяжелее. И уж совсем паскудно делается, когда с могилу один за другим сходят внуки. Потом надвигается без различие. Но заклятие неумолимо. Живи до тех пор, пока не переживешь свой pnd!.. Он воздел свою пылающую ладонь, чтобы светом лучей, исходящих от солнечного знака, прогнать дурные слова.
Не говори таких вещей.
Почему? Потому что кто-то может меня услышать? Богам это безразлично, а люди не могут причинить мне вреда.
Ты просто ужасна. Самодовольная усмешка пробежала по ее лицу. Она любила выигрывать у него и знала, как этого достичь.
Иди спать, детеныш. Или делай то, что у тебя на уме. Щеки его вспыхнули.
Ты старая стерва! сказал он. Она расхохоталась. Годри постелил ему на диванчике в прихожей. Его молчание было красноречивее слов. Ворочаясь на жестком ложе, он ощутил тихую радость. Сидани спала. Мелочь, но почему-то ему было приятно.
ГЛАВА 16 Утро, казалось, изнывало от собственной духоты. Эсториан проснулся в испарине, прислушиваясь к звукам словесной перепалки за тонкой стенкой. Один из голосов принадлежал Годри, другие незнакомые звучали приглушенно и поасаниански ритмично. Кажется, кто-то настойчиво добивался аудиенции. Сильно зевая, он повертел ногами, вытягиваясь во весь рост. Голоса за стенкой не унимались. Он в раздумье поскреб голую грудь. Асаниане до смешного трепетно относились к обнаженной натуре. Даже для любовных игр, возводимых ими в ранг высокого искусства, у них имелось несчетное количество многослойных одежд. Они никогда не раздевались донага, а в купальнях накидывали на глаза специальные повязки. Боже, как это глупо. кутаться в плотные ткани при такой несусветной жаре. Он вышел к нежданным посетителям в чем мать родила. Его встретило ужасающее молчание. Лица асаниан побелели. Они опустили глаза, но стояли с таким видом, словно были готовы принять мученическую смерть.
Годри, вопросил он, кто эти люди? Глаза Годри искрились весельем.
Сир, сказал он, переводя дух, это слуги регента Асаниана. Он только что прибыл в Индуверран и ожидает свидания с вами. Умытым, элегантно одетым и причесанным. Вот почему они здесь.
Так. И что дальше?
У них имеются безопасные бритвы, мантии и флаконы пухов. Эсториан изобразил недоумение.
Они также информировали меня, милорд, что ваше величество больше не нуждается в моих услугах. Вы теперь асанианин, и прислуживать вам должны асаниане.
Вот как? продолжал удивляться Эсториан. И что же ты думаешь по этому поводу? Годри молчал.
Значит, мне нужно надеть десятислойную мантию? И парик? И маску? И сидеть, словно мумия, на троне? И изъясняться с придворными через посредника?
Да.
Очень жаль, сказал Эсториан. Действительно, очень жаль, но как раз ничего из этого мне не хочется делать. Он повернулся к посланцам регента.
Итак, господа. Слушайте своего императора. Ванну я, пожалуй, приму. Но никаких бритв. Никаких духов или иных притираний. Мою мантию вам выдаст мой человек. Если она почему-то не понравится регенту, я никогда не утешусь. Была в манерах асаниан одна неплохая черта. Они не вступали в споры. Особенно с вышестоящими особами. Император сказал. Они должны делать то, что им сказано. Они выкупали его в приятной прохладной воде. Они не стали угрожать ему aphrbni и доставать парфюмерию. Но к юбочке, принесенной Годри, никто из них не притронулся.
Это нельзя, сказал главный распорядитель.
Это можно, возразил Эсториан. Глупцы! Это был королевский килт, расшитый по краям золотом. Пояс к нему, вырезанный из куска плотной тисненой кожи, позванивал золотыми пластинками, выполненными в форме дубовых листьев. Кроме этой красоты, Годри принес ему полный набор золотых украшений: перстни, браслеты, кольца и серьги и вплел в бороду господина несколько золотых нитей.
Ну, сказал Эсториан. Разве я не хорош?
Никто этого не оценит, заверил Годри.
Как это грустно, вздохнул Эсториан. Каменные стены церемониального зала все еще хранили ночную прохладу, и двое слуг, помахивая позолоченными веерами, создавали некое подобие ветерка. Кресло, в котором он сидел, было удобнее, чем он ожидал. Асаниане знали толк в подушках. Эсториан вздохнул и поставил ноги на живую подставку для ног: Юлия решила, что нужна ему больше, чем Сидани. Он не мог да и не хотел возражать. В данных обстоятельствах у него практически не было выхода. Его собственный эскорт был представлен сегодня плохо. Большинство его придворных отсыпались после утомительного пути, остальные развлекались, как развлекаются люди, попадая в чужие края. Императорскую гвардию сначала располовинили, а потом четвертовали для несения разнообразных дежурств. Лишь матушка, как всегда, находилась при нем, да Айбуран, да два-три мага, среди которых, конечно же, не было Вэньи. Легкий холодок проскользнул между лопаток. Как много здесь желтых лиц. Как много сущностей, повернутых к нему, и ни единой пары спокойных, приветливых глаз. Это его империя. Это его люди. Им не надо, чтобы он любил их. Им надо, чтобы он ими управлял. Защитное поле вокруг него было толстым и крепким, и все же голова чуть побаливала. Он знал, откуда дует ветер. Мать была недовольна его поведением, его пренебрежительным отношением к обычаям этой страны. Она настолько увлеклась западной модой, что сбила с пути истинного даже Айбурана, заставив его перетянуть бороду шнурком и прикрыть килт плотным плащом. Взъерошенный и угрюмый, он был похож на медведя в ливрее, обычное добродушие сейчас почемуто покинуло его. Может быть, асаниане не чувствуют жары, как другие люди. Они не потеют, не чешутся, не падают в обморок. Они часами могут стоять без движения, не отрывая глаз от пола. Час-другой ожидания для них вообще не срок. Они стоят и, кажется, получают от этого удовольствие. Вот и регент не слишком торопится предстать пред очи своего господина. Он ведь должен поначалу смыть с себя дорожную грязь, затем облачиться в полагающиеся по этикету мантии, потом заручиться поддержкой лорда Душая, потом... Эсториан снова вздохнул и полуприкрыл глаза. В Керуварионе, по крайней мере вокруг дворца, всегда отирались толпы просителей, которые и минуты не давали молодому императору проскучать в одиночестве, если тому вдруг приходила фантазия посетить зал для аудиенций. Здесь же ему оставалось только сидеть сложа руки и пенять на собственную оплошность. Он свалял дурака, явившись сюда первым. А они, как видно, решили его доконать. Минуты тянулись медленно и тоскливо. Впрочем, есть способы скоротать их. Можно, например, свести глаза в одну точку на каком-нибудь из придворных, пока тот не превратится в расплывчатое пятно, и прочесть мысленно молитву обо всем Преходящем, сначала обращение, затем прославление, затем почтительное прошение и, наконец, заключительная песнь. Когда он пришел в себя и вынырнул из уплотненного времени, в зале произошли перемены. Краешек его килта шевелил сквозняк. Вдоль стен передвигались быстрые фигуры. Эсториан вгляделся в вошедших. Он узнал форму гвардейцев регента, их бронированные панцыри, увешанные побрякушками, отливали серебром, рукава боевых рубах пламенели. Он узнал их господина (память царапнула сущность, как нож), принца семи мантий, малиновое на красном, на розовом, на багряном и вновь в той же последователь ности. Он помнил его несмотря на перемены, произошедшие в нем за эти долгие годы. Других он не знал да и не мог узнать. Они маячили демонами в его кошмарах. Молва именовала их братьями. Черные плащи, черные капюшоны, черные вуали, закрывавшие лица. Парные мечи, опоясывающие чресла, средний рост. Ни один не выше другого. Их было немного, но даже от этой малости веяло холодком смерти. Асаниан выковал эту когорту тысячелетие или больше назад в горниле сражений за будущее западной цивилизации. Черные воины, поддерживающие незыблемость Золотого трона, воспитывались в такой тайне, что даже лица их были скрыты от посторонних глаз. Псы династии, преданные рабы, неустрашимые воины, они наводили страх даже на своих хозяев. Их мощь подпитывалась не только боевой выучкой, но и хитросплетениями древнего как мир колдовства. Эсториан до сих пор не встречал их на дорогах желтой страны. Местные лорды здесь, как и в Керуварионе, набирали свои дружины из свободных людей скорее для поддержания своего престижа, чем для ведения боевых действий, которые ограничивались разгоном бандитских шаек, порой заводившихся на обочинах больших дорог. Асаниан не воевал. Он не нуждался в оленейцах. Эсториан приложил все усилия, чтобы оторвать взгляд от черных фигур и придать своему лицу выражение спокойствия. Регент между тем выполнял обряд девяти подходов с поклонами к стопам венценосной особы. Присутствующие повторяли его манипуляции, мантии колыхались, придворные перемещались вдоль стен в молчаливом согласном танце. Все, кроме оленейцев. Их черные силуэты были неподвижны. Резкая боль в висках почти ослепила его. Происходящее сделалось мозаичным, словно он глядел сквозь кусочки разбитого стекла.
Но не сразились, не слишком учтиво вмешался в его монолог Эсториан. Мои предки остановили их. Они увели асаниан и варьянцев в безопасное место, под защиту магических стен.
Слишком поздно для города, добавил лорд Душай, вежливо улыбнувшись.
Они сделали все что могли, пожал плечами Эсториан. Это сражение состоялось совсем недавно, в прошлом столетии. Эсториан и сам, собственно говоря, являлся одним из его следствий со своими янтарными глазами льва и лицом уроженца северных мест. Они стояли друг против друга отпрыск древнего асанианского рода и император Керувариона, молча озирая свидетельства борьбы их домов. Впрочем, для каждого из них эти свидетельства имели разную цену. Саревадин. Эсториан произнес это имя про себя как заклинание. Странное имя: не мужское, не женское, оно было дано великим магом и королевой ребенку, порожденному ее чревом, мальчику, каким он являлся тогда, высокому, рыжеволосому, с темной северной кожей, принцу, наделенному мощным маги ческим даром. Женщина, которая выехала из Врат, разделяющих миры, была отягощена наследником двух империй. Маги так и не сумели совладать с ее духом и потому жестоко обошлись с ее плотью. Эсториан соскользнул со спины Умизана и двинулся в глубь развалин. Рослый сенель, недоуменно потряхивая коротко подстриженной гривой, побрел за ним. Лорд Душай, неприметно поморщившись, толкнул коленями жеребца. Следом тронулась изрядно поредевшая свита. Немногие придворные пожелали сопровождать своих властителей в эти скучные, провонявшие гнилью и гарью места. Даже Сидани куда-то запропастилась. Следы крови за долгие годы были замыты дождями, пепел унесен ветром, и все же мерзкий запах разложения и смерти, казалось, еще витал над развалинами. Сила древних чародеев крепко вцепилась в груды обломков и не желала их отпускать. Именно здесь произошло это. Здесь две империи сошлись, сразились, слились в одну. На том месте, где трава долгое время не смела зеленеть, могущественные отцы обратились против своих мятежных детей, не сомневаясь в своем праве поступить так.
Легенды гласят, что они любили друг друга, пробормотал Эсториан, не заботясь, слышит ли его кто-нибудь, и не ожидая отклика.
Только любовью и можно объяснить все это. Он вздрогнул. Камень заговорил с ним голосом Сидани. Она сидела, прижавшись к расколотой вдоль колонне, кутаясь в накидку, потерявшую от времени свой цвет. На этот раз она выглядела откровенно старой
тощее, древнее существо, одуревшее от асанианской жары. Плечи ее тряслись. Возможно, их овевал ветер смерти, который реял здесь десятилетия назад.
Это ты? тупо спросил он. Она ничего не ответила.
Холодно мне, сказала она. Так холодно. Он дотронулся до ее руки. Она была ледяной, и воздух над ней совсем не был обжигающе горячим.
Ты заболела, сказал он. Он сгреб ее в охапку и поднял на руки, она оказалась легкой, словно вязанка хвороста, и такой же хрупкой на ощупь. Она лежала тихо, не понимая, что с ней происходит. Он оступился, зацепившись за камень концом меча.
Милорд, тихо позвал кто-то. Годри. Рядом с ним стоял Алидан. За ним теснились другие гвардейцы и слуги Дутая. Сам лорд молча восседал в седле, невозмутимо поглядывая на происходящее. Император волен делать все, что ему заблагорассудится, было написано на его лице. Эсториан почти полюбил его за это, хотя никогда прежде напыщенный лорд не выглядел большим асанианином, чем сейчас.
Милорд, сказал Годри. Мы отвезем ее. Позвольте... Он игнорировал обращение слуги. Умизан поджидал хозяина, косясь на его необычную ношу, Эсториан заглянул в выпуклый темно-голубой глаз.
Она не умрет, сказал он. Перестань даже думать об этом. Сенель прижал уши к черепу, но не шелохнулся и даже не вздрогнул, когда хозяин усадил тщедушную, трясущуюся фигурку в седло. Колени Скиталицы инстинктивно сжали бока жеребца, темные пальцы вцепились в заплетенную косичками гриву. Сенель медленно двинулся вперед, мягко переставляя копыта, ступая так, словно его наездница была сделана из хрупкого хрусталя.
***
Вскоре, освобожденная от одежд и завернутая в мягкое покрывало, она лежала на императорской постели и мирно спала. К вечеру температура ее тела сравнялась с теплотой ладони Эсториана, дыхание стало глубоким и ровным. Эсториан перевел взгляд на Юлию, которая явилась занять свою половину ложа.
Приглядывай за ней, сказал он. Рысь положила морду на подушку рядом с головой Сидани и зевнула. Сидани, не просыпаясь, бесцеремонно толкнула коленом крутой лоснящийся бок. Кошка, едва шевельнув толстой, словно окорок, ляжкой, обернула ноги Скиталицы хвостом. Эсториан понял, что, даже глядя на вторгшихся в его дом оккупантов, можно почувствовать себя совершенно счастливым. Лорд Душай, утонченный аристократ, пресыщенный удовольствиями и утомленный пошлостью окружающей жизни, старался украсить свой быт элементами новизны, что ему, без сомнения, удавалось: даже пиршество в честь молодого императора он умудрился обставить на зависть другим лордам. Вопреки традициям пиршественный зал в его дворце был . кругл, как диск Ясной Луны, окружен колоннами и увенчан куполом, сотканным, казалось, из солнечных лучей. Гости восседали на чем-то подобном круглым кушеткам, разбросанным кольцеобразно вокруг открытого пространства в центре зала; к этим сооружениям были придвинуты низенькие столы. Эсториан располагался слева от входа, рядом с ним удобно устроился и лорд Душай. Леди Мирейн сидела напротив сына, отделенная от него импровизированной ареной, у ее ног, словно обломок черной скалы, возлежал Айбуран. Они о чем-то тихо переговаривались. Эсториан заметил, как мать вопросительно вскинула бровь, на что верховный жрец Эндроса ответил успокоительной улыбкой. Слуги внесли снедь и напитки. Эсториан почувствовал голод. Он отведал несколько асанианских блюд и нашел их пресными. Тонкие желтые вина асаниан также не утоляли жажды, но приятно холодили пищевод, ибо хранились в снегу, собранном с вершин северных гор и погруженном в глубокие погреба. Он сохранял полную невозмутимость, хотя его наряд, скорее всего, шокировал коренных жителей этой страны. Его короткий килт отливал кремовыми тонами, яркие пятна янтарных накладок перекликались с цветом глаз. По их многомантийным меркам он выглядел просто голым. ибо, кроме килта, нагрудных украшений и японских королевских штанишек, на нем ничего не было, а короткая жреческая косичка, не закрывавшая и пяди спины, конечно же, не могла восприниматься всерьез. В довершение всего его пышная, тщательно вымытая и любовно расчесанная борода тоже производила на асаниан неизгладимое впечатление. Ношение бороды считалось здесь варварством, и потому Эсториан наотрез отказался ее сбрить. Голоногий, простоволосый, он возлежал на предоставленном ему ложе, всем своим видом демонстрируя полнейшее удовлетворение. Слуга, принесший вино, развернул веер и принялся обмахивать его. Асаниане сидели чинно, кутаясь в тяжелые мантии, и не поднимали на императора глаз. Бедные, зажатые в тиски традиций и условностей существа. Он почти жалел их. Коротко стриженные слуги в свободных туниках выглядели гораздо счастливее своих хозяев. Его люди также нимало не заботились о чувствительности своих желтолицых соседей и оделись легко, под стать императору: только леди Мирейн все же решила отдать некоторую дань местным представлениям о приличиях. Она обернула свою стройную фигуру плотной облегающей тканью, подхваченной широким поясом, которая, впрочем, оставляла открытыми руки императрицы и подчеркивала идеальную форму высокой упругой груди, сохранившуюся несмотря на то, что леди Мирейн сама выкормила своего сына. Она отвернулась от Айбурана, чуть развернула плечи и посмотрела на свое чадо. Хорош, без сомнения, хорош. Черен? Да. Но разве это портит мужчину? Строен, прекрасно сложен, высок. Несколько, правда, худ и останется таким, если материнская кровь будет и дальше служить поводырем его развития. Все мужчины в ее роду поджары, как весенние волки. Он рассмеялся. Лорд Душай сказал ему, что его забота кое о ком кое-кого забавляет. Он, конечно же, имел в виду Сиданн. Пусть их забавляются... на свой лад. Мать, кажется, довольна им. А почему бы нет? Он старается быть вежливым даже с червеподобными красотками, правда, еще не дошел до того, чтобы заманить какую-нибудь из них в свою постель. Вместо них он уложил в свою постель Сидани, но мать, кажется, об этом не знает. Не знает об этом и Вэньи, впрочем, и он сам не знает, где она сейчас может находиться. Наверное, где-то среди жрецов или в храме. Она не говорит с ним теперь, не позволяет даже коснуться своей сущности, не откликается на его зов. Не стоит сейчас думать об этом. Он осушил чашу снежно-холодного вина и протянул слуге, чтобы тот вновь ее наполнил. Вкрадчивый шепот, звучавший во всех концах зала, означал, что асаниане разгулялись вовсю. Побронзовевший от b{ohrncn, лорд Душай дошел до такой степени раскрепощения, что позволил себе коснуться пальчиком краешка килта своего царственного соседа.
Я приготовил для вас сюрприз, сказал он. Возможно, вам не приходилось видеть такого ранее. У нас это называется, если позволите, соревнованием лжецов. Брови Эсториана поползли вверх. Ему предлагалось новое и, скорее всего, увлекательное зрелище. Он поднес к губам наполненную до краев чашу и приготовился смотреть. Слуги в черных одеяниях устанавливали в центре зала пылающие светильники. Все внешние лампы были уже потушены, ввергая помещение в полумрак. Не следует забывать о бдительности. Он огляделся. Его охрана вела себя безупречно, распо лагаясь вокруг своего господина широким полукольцом. Начинающиеся боли в позвоночнике сигнализировали о том, что маги возводят над ним защитную сферу. Он успокоился, терпеливо ожидая, что произойдет дальше. Светильники в центре зала ровно горели. Слуги, установившие их, поклонились и ушли. Наступила тишина, обычная для асанианских собраний, без возни, покашливаний и вздохов, без комментариев и шепотков. Даже бравые варьянцы притихли, прикусив языки, и отставили кубки с вином. И вдруг тишину расколол громовой раскат. Эсториан дернулся от неожиданности всем телом, словно вспугнутый олень. Затея лорда Душая переставала ему нравиться. Он осторожно покосился на окружающих. Барабаны, флейты, рожки и другие инструменты, названия которых он не знал. Музыканты вступали в освещенный круг, рассаживались на полу без пауз и перебоев. Асанианская музыка звучала, как вой распаленных котов, но в соответствии с порядками Золотой империи даже эта какофония усиливалась гармо нично. Когда появились актеры, он был уже более-менее подготовлен к восприятию представления. Они ввалились, как шайка разбойников с больших керуварионских дорог, но с уст их срывались не ругательства или проклятия, а обрывки мелодий. Они не говорили они пели. Разыгрывалась история Саревадина и Хирела Увериаса, Черного и Золотого принцев. Актер, который играл Хирела, смотрелся прекрасно. Чистокровный асанианин, он сверлил публику свирепым нечеловеческим взглядом льва. Второй актер, игравший Саревадина, поражал воображение. Будучи принцем, он мастерски изображал злого, отвратительного молодчика, но женщина, в которую перевоплотился Саревадин, покинув магический круг, не имела ничего общего с прежней своей ипостасью. Здесь не было магии. Здесь торжествовало искусство. Глядя на действо, Эсториан пытался отыскать в жестах и речах комедиантов признаки скрытой враждебности к собственной персоне и не нашел ничего. Они были превосходными артистами, их игра была благородной игрой. Они вовсе не делали упор на трагедии Солнцерожденного, хотя сама история его жизни подталкивала их к этому. Мир, который Мирейн пытался переустроить на свой лад, воспротивился его воле. Он возмечтал опустить Асаниан до уровня своей пятки. Однако наследник Солнцерожденного предал собственного отца и занял асанианский трон, изменив суть своего существа, ибо не видел другого выхода. В лицедействе нота предательства была тщательно заретуширована. Два принца горячо полюбили друг друга, несмотря на океан разделяющей их вражды. Две империи никак не могли примириться, но настоящая любовь творит чудеса. Выход был найден, и Саревадин решился на чудовищный шаг. Далее все просто. Старый император устранен, Зиад-Илариос гибнет, защищая жизнь императрицы, Мирейн с помощью волшебства заключает себя в Замке. Гильдия Магов вносит в происходящее свои коррективы. Любовники заключают брачный союз прямо на поле битвы. Воины Солнца братаются с солдатами Льва. Молодой император с императрицей делят Золотой трон объединенных империй. Радость воцаряется там, где только что торжествовало горе. Эсториан подавил короткий смешок. Эта история не казалась бы столь счастливо разрешенной, если бы в ней на месте точки была поставлена запятая. Император с императрицей взрослели и старились. Он в конце концов умер прежде нее, да и она стремительно приближалась к гибели и ушла в мир иной не без соб ственной помощи. Асаниан, стиснутый оковами любви и дружбы, постоянно p`gdp`f`kq. Мятежи походили на войны, и в результате сын Хирела и Саревадин погиб, равно как и их внук, отравленный в Золотом дворце. Нет, сейчас нужен кто-то, кто выскочил бы из мрака в пене и мыле и возвестил о грядущих несчастьях, бедах и разрушениях. Тогда всю эту историю можно было бы счесть приближенной к правде. Не о таком ли пророке говорила Вэньи? Актеры меж тем закончили свою игру. Музыканты перестали терзать барабанные перепонки варьянцев и услаждать слух остальных зрителей. Аплодисментов не полагалось. Асаниане молча встали и поклонились. Эсториан не без удовольствия последовал их примеру. Артисты отвесили публике ответный поклон и медленными шажками попятились к выходу. Что-то словно толкнуло Эсториана изнутри. Он легко вскочил на ноги и уже через секунду вступал в пятно светового круга. Артисты перепугались, однако быстро побороли волнение и замерли перед императором в почтительных позах. Он внимательно оглядел их. Саревадин при ближайшем рассмотрении оказался одним из тех, кто ходит по узкой границе, соединяющей оба пола. Черная кожа его была подлинной, красная грива уроженца Гилена нет. Эсториан удержал вопрос, готовый соскочить с кончика языка: что же за сила могла заставить северянина стать евнухом? В конце концов у артистов тоже есть гордость. Они постарались на славу. Не стоит их обижать. Хирел был старше, чем казался. Его глазам придавали блеск и свирепость накладки из цветного шлифованного стекла, из-под золотого парика выбивались пряди коричневых волос. Он держался прямее, чем остальные актеры, возможно, потому, что еще не вполне вышел из образа.
Вы были хороши, сказал им Эсториан. Он не произнес ничего особенного, но актеры вновь переполошились, и некоторые из них пытались поцеловать ему руку, на которой пламенел солнечный знак. Обычное керуварионское проявление почтительности к особе королевских кровей и неслыханная дерзость по асанианским меркам. Здесь такое не позво лялось даже лордам Среднего двора. Общаясь с актерами, он вновь эпатировал асанианскую знать, но нисколько не озаботился этим. Император волен в своих поступках, им следует зарубить это на своих желтых носах. Впрочем, большинство актеров труппы были аборигенами, лишь трое или четверо пришли сюда из Керувариона, подрядившись на сезонные гастроли. Возглавлял эту группу молодой евнух Торуан. Стерев с лица грим и освободившись от женского платья, он с аппетитом поглощал мясо и хлеб, приправляя их асанианскими соусами, которые по мере приближения пиршества к финалу делались все острее. Вино развязало ему язык, он оказался остроумным собеседником, здраво судившим о порядках, царящих в обеих странах. Эсториана поражал его голос, свободно взлетавший от низких мужских тонов к самым верхним женским пискливым ноткам.
Тренировка, пояснил Торуан. Голос можно вырастить. Так же, как это. Он ткнул пальцем в свою грудь, слишком крупную для обычного мужчины. Эсториан внутренне поморщился.
Ты сам выбрал свой путь? помолчав, спросил он. Евнух потянулся к кубку с вином. На мгновение лицо его словно окаменело, затем осветилось улыбкой.
Конечно, нет, сир. Он отхлебнул вина и, заметив, что император молчит, продолжал рассказ.
Мой клан обеднел. Болезни и нищета доконали многих. Потом пали стада. Я с горсткой уцелевших подростков был отправлен в город на заработки. Человек, взявший меня, смыслил кое-что в искусстве пения. Однажды он услышал, как я пою во время работы, и пригласил специалистов. Потом его родственник купил меня и сделал певцом.
Продажа невольников в Керуварионе объявлена вне закона холодно сказал Эсториан.
Они пересекли границу, чтобы проделать это, объяснил Торуан. Они говорили, так будет лучше. Мои братья и сестры были голодны, а мне захотелось увидеть в жизни больше, чем наши охотничьи ружья.
Ты накормил их самое большее на один сезон. И лишился потомства.
Я не знал, к чему это приведет, пробормотал Торуан. Мне сказали, что я буду певцом, и я запрыгал от радости. Затем они опоили меня. Когда я проснулся, все было кончено. Он помолчал. Возможно, мне следовало убить себя. Но у меня не хватило духу. Эсториан раздул ноздри.
Я знал бы, как поступить, медленно произнес он. Торуан с изумлением посмотрел на его кулак, налившийся темным багровым жаром.
Безусловно, ваше величество, сказал он. Кому, как не вам, знать, как поступают в таких случаях? Это было дерзостью. Или лестью. Или и тем и другим вместе. А возможно, ни тем, ни другим. Труппа актеров направлялась в Кундри'дж-Асан, однако Торуан с твердостью отверг предложение Эсториана присоединиться к императорскому каравану.
Это невозможно, сир. Как северянин он спокойно относился к перспективе делить хлеб и беседу с могущественной особой, но вокруг них простирался Асаниан. Лорд Душай, скорее всего, раскаивался в том, что позволил актерам завладеть вниманием императора, но лицо его было скрыто завесой непроницаемой вежливости. Появившиеся невесть откуда женщины проявляли свое недовольство активней. Они стали неумеренно есть и пить, и пальчики тех, что посмелее, уже забирались под его килт. Потом как по сигналу все отвернулись от него. Возможно, это было своеобразным асанианским демаршем, ответом на его оскорбительное поведение. Но он только обрадовался и побрел в свои покои. Юлия спала как убитая, растянувшись поперек кровати, и, заслышав его шаги, соизволила приоткрыть лишь один глаз. Сидани бодрствовала. Она опять выглядела как обычно, играя роль леди без возраста. Взгляд ее был окрашен иронией.
Итак, юноша, проснувшись, я обнаружила себя в твоей постели. Могу я сделать естественное предположение?
Это самое безопасное место из всех, куда можно было тебя приткнуть. И наиболее комфортное. Она усмехнулась.
Они кое-чему научились с той поры, как я гостила у них в последний раз. В этих условиях уже можно спать. Раньше я задыхалась в перинах.
Мои слуги сами готовят мне ложе. Асанианские постели затягивают, как трясина. Я предпочитаю избегать их.
Я не подумала об этом. Она долго лежала в безмолвии. Он стоял в нерешительности, отчего-то волнуясь. Золотое ожерелье тяжело давило на грудь. Он сорвал его и вздохнул с облегчением. Потом присел на край кровати.
Ты в порядке?
Почему ты спрашиваешь? Я разве была больна? Он промолчал. Она казалась искренне удивленной.
Мне было страшно холодно. Это я помню. Что еще?
Ты билась в лихорадке, сказал он. Айбуран пришел взглянуть на тебя. И сказал, что сейчас не о чем волноваться.
Ничто не может излечить старость. Даже Небеса.
Ты не старая.
Дитятко, усмехнулась она, заглохни. Конечно, я старая. Я древняя старуха.
Ты ведь не собираешься помирать?
Разве что так. Она уже не смеялась.
Трудно наблюдать смерть супруга. Неприятно, конечно, но с этим можно смириться. Когда умирают твои дети. становится тяжелее. И уж совсем паскудно делается, когда с могилу один за другим сходят внуки. Потом надвигается без различие. Но заклятие неумолимо. Живи до тех пор, пока не переживешь свой pnd!.. Он воздел свою пылающую ладонь, чтобы светом лучей, исходящих от солнечного знака, прогнать дурные слова.
Не говори таких вещей.
Почему? Потому что кто-то может меня услышать? Богам это безразлично, а люди не могут причинить мне вреда.
Ты просто ужасна. Самодовольная усмешка пробежала по ее лицу. Она любила выигрывать у него и знала, как этого достичь.
Иди спать, детеныш. Или делай то, что у тебя на уме. Щеки его вспыхнули.
Ты старая стерва! сказал он. Она расхохоталась. Годри постелил ему на диванчике в прихожей. Его молчание было красноречивее слов. Ворочаясь на жестком ложе, он ощутил тихую радость. Сидани спала. Мелочь, но почему-то ему было приятно.
ГЛАВА 16 Утро, казалось, изнывало от собственной духоты. Эсториан проснулся в испарине, прислушиваясь к звукам словесной перепалки за тонкой стенкой. Один из голосов принадлежал Годри, другие незнакомые звучали приглушенно и поасаниански ритмично. Кажется, кто-то настойчиво добивался аудиенции. Сильно зевая, он повертел ногами, вытягиваясь во весь рост. Голоса за стенкой не унимались. Он в раздумье поскреб голую грудь. Асаниане до смешного трепетно относились к обнаженной натуре. Даже для любовных игр, возводимых ими в ранг высокого искусства, у них имелось несчетное количество многослойных одежд. Они никогда не раздевались донага, а в купальнях накидывали на глаза специальные повязки. Боже, как это глупо. кутаться в плотные ткани при такой несусветной жаре. Он вышел к нежданным посетителям в чем мать родила. Его встретило ужасающее молчание. Лица асаниан побелели. Они опустили глаза, но стояли с таким видом, словно были готовы принять мученическую смерть.
Годри, вопросил он, кто эти люди? Глаза Годри искрились весельем.
Сир, сказал он, переводя дух, это слуги регента Асаниана. Он только что прибыл в Индуверран и ожидает свидания с вами. Умытым, элегантно одетым и причесанным. Вот почему они здесь.
Так. И что дальше?
У них имеются безопасные бритвы, мантии и флаконы пухов. Эсториан изобразил недоумение.
Они также информировали меня, милорд, что ваше величество больше не нуждается в моих услугах. Вы теперь асанианин, и прислуживать вам должны асаниане.
Вот как? продолжал удивляться Эсториан. И что же ты думаешь по этому поводу? Годри молчал.
Значит, мне нужно надеть десятислойную мантию? И парик? И маску? И сидеть, словно мумия, на троне? И изъясняться с придворными через посредника?
Да.
Очень жаль, сказал Эсториан. Действительно, очень жаль, но как раз ничего из этого мне не хочется делать. Он повернулся к посланцам регента.
Итак, господа. Слушайте своего императора. Ванну я, пожалуй, приму. Но никаких бритв. Никаких духов или иных притираний. Мою мантию вам выдаст мой человек. Если она почему-то не понравится регенту, я никогда не утешусь. Была в манерах асаниан одна неплохая черта. Они не вступали в споры. Особенно с вышестоящими особами. Император сказал. Они должны делать то, что им сказано. Они выкупали его в приятной прохладной воде. Они не стали угрожать ему aphrbni и доставать парфюмерию. Но к юбочке, принесенной Годри, никто из них не притронулся.
Это нельзя, сказал главный распорядитель.
Это можно, возразил Эсториан. Глупцы! Это был королевский килт, расшитый по краям золотом. Пояс к нему, вырезанный из куска плотной тисненой кожи, позванивал золотыми пластинками, выполненными в форме дубовых листьев. Кроме этой красоты, Годри принес ему полный набор золотых украшений: перстни, браслеты, кольца и серьги и вплел в бороду господина несколько золотых нитей.
Ну, сказал Эсториан. Разве я не хорош?
Никто этого не оценит, заверил Годри.
Как это грустно, вздохнул Эсториан. Каменные стены церемониального зала все еще хранили ночную прохладу, и двое слуг, помахивая позолоченными веерами, создавали некое подобие ветерка. Кресло, в котором он сидел, было удобнее, чем он ожидал. Асаниане знали толк в подушках. Эсториан вздохнул и поставил ноги на живую подставку для ног: Юлия решила, что нужна ему больше, чем Сидани. Он не мог да и не хотел возражать. В данных обстоятельствах у него практически не было выхода. Его собственный эскорт был представлен сегодня плохо. Большинство его придворных отсыпались после утомительного пути, остальные развлекались, как развлекаются люди, попадая в чужие края. Императорскую гвардию сначала располовинили, а потом четвертовали для несения разнообразных дежурств. Лишь матушка, как всегда, находилась при нем, да Айбуран, да два-три мага, среди которых, конечно же, не было Вэньи. Легкий холодок проскользнул между лопаток. Как много здесь желтых лиц. Как много сущностей, повернутых к нему, и ни единой пары спокойных, приветливых глаз. Это его империя. Это его люди. Им не надо, чтобы он любил их. Им надо, чтобы он ими управлял. Защитное поле вокруг него было толстым и крепким, и все же голова чуть побаливала. Он знал, откуда дует ветер. Мать была недовольна его поведением, его пренебрежительным отношением к обычаям этой страны. Она настолько увлеклась западной модой, что сбила с пути истинного даже Айбурана, заставив его перетянуть бороду шнурком и прикрыть килт плотным плащом. Взъерошенный и угрюмый, он был похож на медведя в ливрее, обычное добродушие сейчас почемуто покинуло его. Может быть, асаниане не чувствуют жары, как другие люди. Они не потеют, не чешутся, не падают в обморок. Они часами могут стоять без движения, не отрывая глаз от пола. Час-другой ожидания для них вообще не срок. Они стоят и, кажется, получают от этого удовольствие. Вот и регент не слишком торопится предстать пред очи своего господина. Он ведь должен поначалу смыть с себя дорожную грязь, затем облачиться в полагающиеся по этикету мантии, потом заручиться поддержкой лорда Душая, потом... Эсториан снова вздохнул и полуприкрыл глаза. В Керуварионе, по крайней мере вокруг дворца, всегда отирались толпы просителей, которые и минуты не давали молодому императору проскучать в одиночестве, если тому вдруг приходила фантазия посетить зал для аудиенций. Здесь же ему оставалось только сидеть сложа руки и пенять на собственную оплошность. Он свалял дурака, явившись сюда первым. А они, как видно, решили его доконать. Минуты тянулись медленно и тоскливо. Впрочем, есть способы скоротать их. Можно, например, свести глаза в одну точку на каком-нибудь из придворных, пока тот не превратится в расплывчатое пятно, и прочесть мысленно молитву обо всем Преходящем, сначала обращение, затем прославление, затем почтительное прошение и, наконец, заключительная песнь. Когда он пришел в себя и вынырнул из уплотненного времени, в зале произошли перемены. Краешек его килта шевелил сквозняк. Вдоль стен передвигались быстрые фигуры. Эсториан вгляделся в вошедших. Он узнал форму гвардейцев регента, их бронированные панцыри, увешанные побрякушками, отливали серебром, рукава боевых рубах пламенели. Он узнал их господина (память царапнула сущность, как нож), принца семи мантий, малиновое на красном, на розовом, на багряном и вновь в той же последователь ности. Он помнил его несмотря на перемены, произошедшие в нем за эти долгие годы. Других он не знал да и не мог узнать. Они маячили демонами в его кошмарах. Молва именовала их братьями. Черные плащи, черные капюшоны, черные вуали, закрывавшие лица. Парные мечи, опоясывающие чресла, средний рост. Ни один не выше другого. Их было немного, но даже от этой малости веяло холодком смерти. Асаниан выковал эту когорту тысячелетие или больше назад в горниле сражений за будущее западной цивилизации. Черные воины, поддерживающие незыблемость Золотого трона, воспитывались в такой тайне, что даже лица их были скрыты от посторонних глаз. Псы династии, преданные рабы, неустрашимые воины, они наводили страх даже на своих хозяев. Их мощь подпитывалась не только боевой выучкой, но и хитросплетениями древнего как мир колдовства. Эсториан до сих пор не встречал их на дорогах желтой страны. Местные лорды здесь, как и в Керуварионе, набирали свои дружины из свободных людей скорее для поддержания своего престижа, чем для ведения боевых действий, которые ограничивались разгоном бандитских шаек, порой заводившихся на обочинах больших дорог. Асаниан не воевал. Он не нуждался в оленейцах. Эсториан приложил все усилия, чтобы оторвать взгляд от черных фигур и придать своему лицу выражение спокойствия. Регент между тем выполнял обряд девяти подходов с поклонами к стопам венценосной особы. Присутствующие повторяли его манипуляции, мантии колыхались, придворные перемещались вдоль стен в молчаливом согласном танце. Все, кроме оленейцев. Их черные силуэты были неподвижны. Резкая боль в висках почти ослепила его. Происходящее сделалось мозаичным, словно он глядел сквозь кусочки разбитого стекла.