Страница:
Я думаю, сказал Корусан, я боюсь... Он умолк. Он не мог ничего объяснить даже Мериду, который был слеп и глух ко всему, чего не желал видеть и слышать.
Шеджизу был двадцать один, когда он наконец достучался до первого сына, а к женщинам он начал ходить с тринадцати лет. Ранняя возмужалость ничего не значит, мой брат.
Да. Корусан поднялся с колен. И все же не будем сдаваться.
Не будем, осклабился с видимым облегчением Мерид. Удачного посева тебе, оленеец!
Хорошей жатвы тебе, брат! отозвался Корусан. Женщина была желанна. Податливая и ласковая, она умела многое, и ее блаженное мурлыканье приятно щекотало его гордость.
Можно навестить тебя еще раз? Она скромно опустила глаза.
Конечно, милорд, и добавила с подкупающей прямотой: Завтра же, если ты пожелаешь. Сердце его учащенно забилось. Женщины Оленея имели право отвергнуть не приглянувшегося им партнера. Он вышел, погладив красавицу по щеке. И вновь впал в мрачное уныние. Гарем, пожалуй, был самым приятным местечком в этом суровом мире. Там витали ароматы чистых тел и одежд, и едкие запахи лекарственных трав смешивались с благоуханием цветов и женских волос. Оленейцы знали толк в простых развлечениях и умели ценить их. Мужчины, покинувшие женские покои, уходили тропой, протоптанной сквозь века, по истертым множеством ног ступеням вдоль галереи, увешанной ветхими гобеленами, от времени они утратили первоначальные очертания и цвет, В конце галереи дорога раздваивалась: одни поднимались в свои квартиры или казарму, другие спускались вниз, во двор, возвращаясь к служебным делам или хозяйственным работам. Хоть было довольно поздно и полуночный колокол давно отзвонил, Корусан спустился вниз и направился к дальним воротам, у которых, как он знал, в этот час не было стражи. Неосмотрительно? Да. Вокруг крепости простирался враждебный мир, из которого члены Ордена, верные Дому Льва, получали по мере надобности продовольствие и другие припасы, но насколько возможно ограничивали свое общение с ним. Засовы поддались легко, ибо были заботливо смазаны маслом. Корусан выскользнул в прохладную предрассветную мглу. Ночью шел дождь, но сейчас тучи рассеялись и луны в Небесах смотрелись просто великолепно. Большая кровавокрасная была полна, Ясная серебристая находилась в ущербе, их qnedhmemm{i свет заливал округу, затмевая сияние звезд. Кто-то сидел возле ворот на груде камней, любуясь пейзажем. В ярком лунном свете одежда сидящего казалась серебряной, но она могла стать серой на солнце, а волосы, словно опушенные инеем, золотистыми, как, впрочем, и было на самом деле. Корусан узнал светлого мага. Она любила прогуливаться в окрестностях крепости. Но он никогда не видел эту женщину без сопровождающей ее тени темного чародея. Сейчас вокруг одинокой фигуры рассыпался веер теней, но они не двигались и не дышали. Все они были образованы лунами. Глаза ее блеснули, когда она повернулась к нему. Женщина не могла видеть, кто открывает ворота за ее спиной, и все же держалась на редкость спокойно.
Это необычно, сказал он, лицезреть светлого мага под ночным небом.
Сейчас светло, почти как днем, просто сказала она.
Почти, но не совсем, заметил Корусан. Он почувствовал ее расположенность к разговору. Оленейцы никогда не обращались к магам вот так, запросто, но Корусан не был оленейцем.
Мы должны изучать свои противоположности, возразила она, иначе они могут поглотить нас.
Значит ли это, что ты поглотила свою противоположность? Она рассмеялась серебристым смехом, совсем не соответствующим ее сану.
Ты имеешь в виду моего темного мага? Он дневное создание. Солнце садится, и он погружается в сон и спит всю ночь напролет, А я никогда не сплю в такие прекрасные ночи. Взгляни на луны. Ты слышишь они поют.
Я не маг, сказал Корусан. Категоричность его тона отнюдь не смутила ее.
Конечно, нет. Но у тебя есть дар. Я видела, как ты бежал через зачарованный лес.
Все кому не лень могли видеть это, буркнул Корусан. Но мне не хотелось бы повторить ту гонку еще раз.
Ты прекрасно держался. Она сидела, сдвинув колени, и явно посмеивалась над ним. Он мог ударить ее, она была беззащитна, и все же ему не хотелось прежде времени ссориться с ней. Она обладала магией и, следовательно, могла быть полезна.
Скажи мне кое о чем. Она выжидательно вскинула брови, посеребренные лунными лучами. Он проверил, не пытается ли она проникнуть в его сущность. Маги делали это, однако сейчас он не чувствовал ничего: ни дурноты, ни боли в позвоночном столбе никаких сигналов о вмешательстве чужой воли.
Могу я иметь потомство? Ее брови поднялись выше.
Ты принимаешь меня за деревенскую колдунью и хочешь, чтобы я погадала тебе на счастье?
Отвечай. Он навис над ней, придвинувшись ближе. Она не отпрянула и ничуть не встревожилась. Магия оберегала ее, и она, без сомнения, была уверена в этом.
Я не гадалка. Ступай на рынок, принц, и поспрошай там. Он сделал еще шаг, и она была вынуждена чуть отклониться, чтобы не упасть.
Взгляни в меня, прорычал он. Скажи обо всем, что там увидишь. Придет ли кто-нибудь после меня? Или я последний в роду?
Не слишком ли ты молод, чтобы беспокоиться об этом? Он ударил ее по щеке несильно, открытой ладонью. Она изумленно уставилась на него. Никто не осмеливался поднять руку на мага. Ни один человек, находящийся в здравом уме.
Ты старше меня, сказал он, но вряд ли умнее.
Я могу испепелить тебя. В ее голосе не было злобы или угрозы, он звучал спокойно, уверенно. Корусан рассмеялся ей в лицо.
Попробуй, и вместе со мной уничтожишь свою силу. Да, я знаю кое-какие секреты твоего ремесла. Или ты из тех, что сражались против своего императора, а потом и против его сына? Предатели.
Мы не предали ничего из того, что принадлежало нам, сказала она попрежнему спокойно, но в ее голосе стали проскальзывать нотки гнева. Об этом злодействе говорят много, но никто толком ничего не знает. Даже жрецы не могут докопаться до правды.
Никто, отозвался Корусан, никто, кроме оленейцев. А мы значим именно то, что значим. Откройся мне, маг. Скажи, кого ты считаешь своим императором? Меня или кого-то другого? Если меня, то ответь, кто придет после? Или я буду последним?
После тебя будет править еще один человек, быстро сказала она.
Кто? Мой сын? Или Мастер твоей Гильдии? Она молчала.
Кровь испорчена, усмехнулся он. Разве не так? Я все помню, красотка. Я был совсем маленьким и валялся в приступе лихорадки, и ты думала, что я без сознания, но я все слышал. Ты сумела спасти меня, но не спасла моих будущих детей. Я помню.
Не я. Это была не я.
Ты или не ты все едино, горько сказал он. Значит, это правда. У меня никогда не будет сыновей.
Ты молод, возразила она, но вяло, словно по принуждению. Ты не можешь знать... Он повернулся. Луны метнулись в разные стороны над его головой. Он бросил свое тело в проем ворот, не заботясь о том, что произойдет дальше. Двигаться всегда лучше, чем топтаться на месте. Когда он остановился, выбора у него уже не было. Он мог сейчас прошибать стены, но вокруг был только воздух, и комната в неярком свете светильников, и пара глаз, следящая за ним из груды подушек и одеял. Мастер магов почивал в одиночестве, по крайней мере казалось, что это так. Он выглядел вполне прилично в нижнем белье под широкой ночной рубашкой, а редкие волосы его прикрывал аккуратный чепчик. Он походил на купца из провинции, но внешность часто бывает обманчивой.
Вы чем-то недовольны, милорд? вкрадчиво осведомился он. Неужели наша юная прелестница чем-то не угодила вам? Одно движение бровей, и ее сердечко будет трепетать перед вами на серебряном блюде.
Если я соглашусь, ты проделаешь это? Мастер Гильдии улыбнулся. Он источал самодовольство, словно большая сытая кошка.
Безусловно, милорд, если это развеселит вас.
Все для принца. Корусан нахмурился. Все, чего душа пожелает. Кроме наследника.
Я сожалею, сказал Мастер. Возможно, его сожаление было искренним.
Итак, это правда? выдохнул Корусан.
Всегда остается надежда, медленно произнес Мастер. Вы не обыкновенный смертный, и с нашей помощью ваша мужественность может окрепнуть. Шанс невелик, но он есть. Корусан кивнул в ответ на слова утешения, но он знал им цену. Правде надо смотреть в лицо, как бы горька она ни была.
Оленей нуждается в правителе, окруженном наследниками.
Не совсем так, покачал головой верховный маг. Любая тварь производит себе подобных, но много ли в этом проку? Оленею нужен мужчина, способный им управлять.
Что за мужчина без сыновей?
У меня нет сыновей, заметил Мастер. Нет их и у многих магов моего ранга.
Но ты не принц, сказал Корусан. Тебе не придется садиться на трон. Императору нужен наследник.
Не всегда получается так, как хочешь, уклонился от ответа маг.
И что тогда? Голос Корусана стал требовательным. Кто придет после меня?
Вас это беспокоит? Глаза Корусана сверкнули.
Вас действительно беспокоит такой пустяк? Мастер Гильдии позволил себе улыбнуться. Вы живете, чтобы мстить роду Солнца. Когда-нибудь они явятся сюда или, наоборот, вы отыщете их, и в случае поражения вас ждет гибель. Какая вам разница, кто назовет себя властителем мира?
Есть разница, если властителем собирается стать какой-нибудь деятель Гильдии.
Почему? Разве маг хуже кого-либо другого? Во рту Корусана стало кисло от ярости. Словно он лизнул окровавленный клинок.
Значит, так обстоят наши дела? Почему же тогда вы носитесь со мной? Зачем выходили меня, зачем растили, зачем вообще оставили в живых? Не проще ли было заключить союз с поклонниками Солнца, чем вступать с ними в открытую войну? Это наиболее безболезненный выход из ситуации. Даже, добавил он, для такого труса, как ты. Яростные слова сверлили ауру мага, но не сумели проделать в ней брешь.
Возможно, мы просто предпочитаем противостояние конфликту, ответил он. Возможно, от нас требуют этого боги, или судьба, или вращение миров, и, бросив вызов высшим силам, мы вместе с нашими врагами разрушим себя.
А может, вы просто боитесь вступить в схватку с жрецами Солнца, потому что они сильнее и могут побить вас.
Мы сильнее, сказал Мастер Гильдии, мы старше их в нашей магии. Но скрытность сейчас сильнейшее наше оружие. И к тому же у нас есть долг по отношению к оленейцам. Они приняли нас, когда мы были изгнаны из империи Солнцерожденного и нас пытались стереть с лица земли. Наши надежды на лучшее будущее растут вместе с тобой, и мы возведем тебя на трон, который принадлежит тебе по праву.
Бесплодный трон, изрек Корусан. Пустая победа.
Твой трон, щенок Льва, поправил маг. Твоя победа.
Чтобы стать марионеткой в твоих руках?
Ты не марионетка.
Что, если, хищно ощерившись, сказал Корусан, что, если, одержав победу, я пойду против вас? Что станете вы делать тогда?
Мы будем сражаться против тебя. Он улыбнулся. Но этого не произойдет. Мы делаем ставку на твое чувство справедливости и, будь уверен, не проиграем.
Лесть, сказал Корусан, поморщившись, но гнев его уже улетучился. В душе вновь поселились холод и пустота. Его могущественный соперник имел лишь горсточку сомнительных предков, в то время как он сам был отпрыском тысячелетней династии могущественных властителей. Однако самый последний простолюдин, окруженный сопливым потомством, был счастливее его.
Возможно, это утешит тебя, сказал Мастер Гильдии, помедлив. Твой враг зачал ребенка, но материнское лоно извергло его мертвым.
Это твоя заслуга?
Нет, ответил маг с видимым удовольствием. Его собственные жрецы проделали это, наложив заклятие на лоно женщины, которую он полюбил. Глупцы вздумали шутить с кровью Солнцерожденного. У Корусана пресеклось дыхание. Кровь его врага делала то, чего не могла его кровь. И этот жирный купец злорадствует над смертью ребенка. Он пренебрег элементарными правилами вежливости и выбежал из покоев так же стремительно, как и проник в них. Он чувствовал себя безмерно усталым, но утренний колокол уже пробуждал оленейцев от сна и призывал приступить к утренним занятиям. Ему следовало явиться на урок фехтования. Несмотря на боль в каждой клеточке тела и ломоту в костях, он обрадовался. Он сейчас радовался всему, что могло отвлечь его от гложущей сердце тоски.
ГЛАВА 10 Вэньи совсем не хотелось казаться больной или недомогающей. Она вполне способна к передвижению. У нее и прежде бывали мучительные месячные, когда приходилось принимать отвары из трав, чтобы унять боль. Эсториан топтался рядом, спрятав свой норов в карман. Она повернулась к mels спиной, продолжая сборы в дорогу. Тело ее словно онемело от наркотических снадобий. Боль ходила по краю сознания, но уже не являлась частью Вэньи, как и воспоминание о причине, ее вызвавшей, оно было отброшено прочь возле жертвенного алтаря. Она не хотела ни о чем знать. Она могла подарить Эсториану ребенка, но этого не случилось. Под действием наркотика ее внутренности плотно сжались, и все же только присутствие Эсториана заставляло ее держаться прямо. Она слепо огляделась вокруг, поднесла руку к горлу. Сначала возникло изумление, потом кольнул испуг, потом она долго стояла, ничего не соображая. Ее пальцы разомкнулись, высвободив пустоту.
Кто снял мое ожерелье? спросила она. Ее гортань сузилась подобно лону, разрешающемуся от бремени.
Сидани, ответил Эсториан. Она боялась, что ты задохнешься.
Проклятие! выдохнула Вэньи, Проклятие ей! Он потянулся к возлюбленной. Она ускользнула. Ее пальцы Дрожали, когда она брала ожерелье. Оно было неимоверно тяжелым и холодным. Оно защелкнулсь вокруг ее шеи, словно челюсти дракона. Она заглянула Эсториану в лицо.
Она была жрицей, ты знаешь? Сидани. Вряд ли это ее настоящее имя. Она отступница.
Она сама сказала тебе об этом?
Чтоб я сдохла! Он окаменел от ее грубости. Она могла бы поцеловать его или сказать чтонибудь ласковое, смягчая свои слова, но в сердце не было ласки. Нежность покинула Вэньи в ту длинную ночь. Она набросила на плечи дорожный плащ. Становилось свежо. Эсториан хотел помочь ей, но это вызвало новый прилив раздражения. Она молча пошла прочь.
Ты можешь идти, сказал он ей вслед, а я остаюсь здесь! Она остановилась, но оборачиваться не стала.
Я обещала жрице помолиться с ней. Пропеть кое-что из десятидневной молитвы. Это очень важно.
Когда ты обещала?
А в чем, собственно говоря, дело? Дверной косяк качнулся навстречу ей. Она едва успела за него ухватиться. Эсториан молчал. Она не хотела, чтобы он касался ее.
Оставь меня! Возглас ее прозвучал, как всхлип. Не прикасайся ко мне!
Вэньи...
Оставь меня, ради всего святого! Он отступил с обиженным лицом. Ничего. Обида пройдет. Все в этом мире проходит.
Это хорошо придумано, сказал Айбуран. Вэньи еще глубже закопалась в ворох одеял. Как долго все это продолжалось, утро сейчас или вечер она потеряла счет времени и не тяготилась этим. Люди периодически заходили сюда, они оставляли еду и питье. Некоторые пытались заговорить с ней, но она молчала. Айбуран был не из тех, от кого можно отгородиться одеялом или магической стеной. Его голос проникал всюду.
Да, ты поступила просто некрасиво, сбежав от того, кто хочет исцелить тебя. От того, кто причиняет мне боль , подумала она. Он ее услышал.
Ты порицаешь его? Она высунулась из своего логовища.
Я порицаю только себя. Я должна была знать. Я могла все предотвратить...
Ты могла. Он покачал головой. Значит, ты наказываешь его за свой промах?
Нет! Но я... Она вздрогнула, несмотря на то что воздух в ее убежище был теплым. Она вдохнула его полной грудью и выкрикнула:
Не касайся его! Не смей! Он знал даже меньше, чем я!
Почему ты боишься меня?
В былые времена, сказала она, ты приказал бы нас обоих приковать к железному алтарю и направить на нас пылающее стекло, чтобы Солнце вместе с нашей плотью иссушило наш грех.
Старые времена, старые законы. Солнцерожденный пришел, чтобы освободить нас от них.
Потомок Солнцерожденного так же свободен во всем.
Ты только что сказала, будто он ни о чем не подозревал. Она моргнула. Ее глаза были полны слез. Айбуран стал пятном, расплывчатой тенью.
В чем, собственно, дело? С каждым поворотом Ясной Луны это приходит ко мне, к каждой женщине. Почему я должна плакать из-за влияния лун?
Потому что эти регулы извергли из тебя больше, чем месячную кровь. Луна извергла из тебя вашего ребенка.
Нет, сказала она. Луна не могла сделать этого. Ты сделал это, жрец Солнца. Ты и магия твоих заклятий.
Это сделали жрецы Островов, когда проводили большой обряд посвящения новообращенной жрицы. А мы не учли, что такое может случиться. Мы сняли бы с твоего лона печать и помогли тебе.
Вы не помогли мне.
Ты не должна была понести до конца твоего Странствия. Его голос был мягок, но в нем угадывалась крепость железа. Она приняла вызов.
Это ничего не меняет. Его наследник должен родиться от желтой сучки.
Ты нарушила свои клятвы, напомнил он. Она выпрямилась. Все ее тело изнывало от боли, но сердце болело сильней.
Ты накажешь меня?
Ты сама знаешь, что нет. Это было больше, чем борьба самолюбий. Желудок ее сжался в тугой комок.
В тот момент, она старалась говорить твердо, я думала о нем, я любила его всем сердцем. Я вспомнила, как он касался меня, и мой дух трепетал. Но это не помогло мне. Ты рад?
Девочка, сказал он. Какая ты все еще девочка! Жалость жреца вмиг осушила ее слезы. Ей захотелось его убить.
Не смей так говорить со мной!
Хорошо. Он осторожно опустился на стул, глядя на нее со страдальческой миной, как на больную. Хитрость, расчет. Сердце ее ожесточилось. В его бороду были вплетены золотые бляшки. Он огладил ее привычным движением. Глаза его были неподвижны и словно видели что-то, чего не могла разглядеть она. Жрец совсем не был похож на Эсториана, и все же темный абрис его лица напоминал ей о нем. Орлиный нос, желтые глаза, она любила, она ненавидела их. Она хотела завернуться в свои воспоминания, как в одеяло. Она хотела навсегда вычеркнуть их из своей памяти.
Ты обижена. Голос Айбурана был неколебим, как скалы. Ты отталкиваешь все, что пытается подступиться к тебе. Но время лечит раны. Время и близость к тому, кто любит тебя.
Нет, сказала она. Ты сам все знаешь, я в этом уверена. Так будет лучше для каждого. Он должен жениться в Асаниане. Я инородное тело, ошибка. Непредвиденный случай. Ты поможешь ему в осуществлении его намерений.
Помочь себе может только он сам. Кровь Солнца ходит своими путями. Она не... Он замялся и пожевал губами. Она не умеет любить легко.
Ничего удивительного. Она рассмеялась. Золотое семя весит немало. Но Солнечные стрелы проникают повсюду. Ничто не может противостоять им. Айбуран даже не улыбнулся.
Что ты намерена делать дальше? Отправишься восвояси?
Разве это не лучший выход?
Это причинит ему боль.
Освобождающую боль. Он забудет о ней. Скоро. Как только столкнется с вереницей прекрасных леди. Королевских кровей. Мечтающих стать императрицами.
И ты расстанешься с ним с такой легкостью? Казалось Айбурану жизненно b`fmn было получить ответ. Она заглянула ему в глаза.
Удивлена вашим вопросом, милорд. Взгляните, кто я такая. Когда я сказала своему отцу, что собираюсь уйти в храм, он поколотил меня. Одержимый, как вы понимаете, отцовской любовью, он решил спасти меня от самой себя. Я должна была выйти замуж в Сеюне за одного из молодчиков, пялящих на меня глаза, нарожать ему кучу детей, тянуть вместе с ним из воды сети и штопать их после бури. Храм он для других, для жрецов, порожденных жрецами. Все это чары, сказал отец, это от матери. Море унесло ее, сказала я, а меня унесет другое море. Что еще я могла ему сказать? И я ушла, со скандалом, потирая ушибы, и когда я надела ожерелье, он перестал меня замечать. Что он мне скажет, когда я вернусь, я даже боюсь подумать. Айбуран промолчал. Красноречиво, подумала она, вкрадчиво.
Вы не поймете, продолжала Вэньи, вы все лорды и принцы. Вы даже не можете представить себе, что можно жить, не зная наперечет собственных предков. Отец мой был рыбак. А кто был дед? Это уже тайна, покрытая мраком. Вы не знаете, что значит голодать в неурожайную зиму и задыхаться от рыбной вони в жаркую пору. И ходить босиком, потому что у тебя нет обуви. И носить весь год мерзкое рубище, не имея Другой одежды. Вы никогда, никогда этого не поймете!..
Эсториан понимает тебя.
Эсториан лучший из всех людей, что когда-либо жили на этой земле. Но он так же далек от меня, как солнце. Он привык удовлетворять свои похоти, а не думать. Сейчас он опрометчиво полагает, что любит меня.
Он любит.
Глупец! воскликнула она. Это говорю я. Здесь. На этом вот самом месте. Я ухожу. Я отпускаю его на свободу.
Если ты уйдешь, сказал Айбуран, он последует за тобой. Он любит тебя, девочка. Всей силой своего большого сердца. Слезы опять подкатили к глазам Вэньи, но она удержала их.
Я могу излечить его от этой любви. Хотите, я это сделаю?
Вряд ли тебе это удастся, пробормотал Айбуран.
О, это легко, усмехнулась она. Одна пощечина, и он мигом отринет все нежные чувства. Он тут же захочет вышвырнуть меня вон, а он всегда делает то, что захочет. Даже путешествие в Асаниан задумано и спланировано именно им, хотя сам он воображает, что это матушка вынудила его собраться в дорогу. Он хорошо знает, чего ему надо. И заставляет других плясать под свою дудку.
Но ты? Что будет с тобой?
О чем вы, милорд? Кто я такая, когда решаются дела государственной важности? Айбуран промолчал. В глазах его блеснуло сочувствие. Ложь и ловушка, подумала она.
Не беспокойтесь обо мне, я уйду сама. Я сама накину на себя сети. Я так же легко угадываю волю Небес, как и вы, милорд. И вижу, что не нужна императору.
А я вижу, сказал Айбуран, что ты нуждаешься в отдыхе. Дух твой утомлен, тело ослабло. Слуги принесут тебе вина. Выпей его, я сам смешаю нужные травы. Не бойся, в нем не будет ничего опаснее сна.
Может быть, мне лучше принять собственное снадобье?
Оно слишком крепкое для тебя. Ты возбуждаешься и начинаешь болтать глупости. Полежи тихо, поплачь, если хочешь. Это поможет, я знаю.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
КУНДРИ ДЖ-АСАН
ГЛАВА 11
Когда караван пересек границу Асаниана, Эсториан сразу почувствовал это. Вовсе не потому, что дикие равнины сменились возделанными полями и лесные тропы превратились в благоустроенные дороги, а в черные и бронзовые лица встречных замешалась желтая краска. Это было как стук в висках, отвечающий на мощные удары сердца. Какая-то часть его существа узнала эту землю, этот bngdsu, эту страну, где прошел кусочек его жизни. В середине дня он спешился и, преклонив колени, приложил свои ладони к земле. Она не слишком отличалась от почвы, оставленной позади, влажные жирные комья пахли дождем, выпавшим поутру. И все же ему показалось, что она задрожала. Она узнала его. Спутники молодого императора, сгрудившись, окружили его полукольцом, словно опасаясь, что их господин взвизгнет от страха и стремглав помчится обратно в Керуварион. Он выпрямился. Правая ладонь его пылала, пульсируя. Земля, прилипшая к ней, не скрывала золотого диска, испускавшего огненные лучи. Эсториан прыгнул в седло. Вперед и только вперед! мысленно произнес он, понукая сенеля. Земля узнала его. Она распростерлась перед ним, разграфленная, разровненная, возделанная руками живущих на ней людей. Тут не было пустырей и заброшенных уголков. Тут было сочтено каждое дерево в лесах, каждое животное, рыщущее под их сенью. Реки тут струились неспешно, обрамленные набережными и перетянутые мостами. Холмы на их берегах словно клонились к равнинам под тяжестью городов. Хуже всего была тишина. Люди толпились вдоль дороги, по которой он проезжал, их запыленные одежды явственно говорили о том, что они проделали долгий путь, дабы встретить императорский поезд, но как только царственная особа приближалась к ним, они падали ниц и в молчании замирали, потупив взоры. Все, что я вижу, это их задницы, подумал он. Их задницы и затылки. Как я могу познакомиться с ними поближе? Тут не было привольных мест, чтобы раскинуть лагерь под звездами, и первую свою ночь на асанианской земле ему предстояло провести в небольшом городке Шонай, в замке, принадлежавшем управляющему этой провинцией лорду. Пожилой не возмутимый асанианин проводил молодого императора в отведенные ему покои и, поклонившись, ушел. Он совсем не казался смущенным или обескураженным великой честью, выпавшей на его долю.
Он не смотрит мне в лицо, произнес Эсториан, когда тяжелые двери спальни закрылись. Чего они все боятся? Что я напущу на них порчу?
Такова их вежливость, сказала Сидани. Что Скиталица делает в его опочивальне, Эсториан не знал. Она свободно ходила везде, где ей хотелось, и стража, по-видимому, мало что значила для нее. Равно как и деликатная боязнь нарушить чье-либо уединение. Впрочем, Эсториан был рад ее видеть. Он испытывал потребность выговориться, а придворные, лоснящиеся от раболепия, были плохими собеседниками для своего господина. Годри ушел проверить сенелей, Вэньи... Вэньи он нигде не мог отыскать, она где-то пряталась, ей абсолютно наплевать, хорошо ему сейчас или плохо. Потеряв ребенка, она стала просто невыносимой: молчала, не давала ему прикоснуться к себе, не принимала ничего из его рук и откровенно тяготилась его присутствием. Сидани выглядела так же, как и всегда. Она сидела на скамеечке возле пышного кресла, обхватив колени руками. Эсториан остановился напротив нее, тяжело дыша. Не от ярости или гнева. Просто воздух здесь был каким-то странным. Порой он чувствовал симптомы удушья и под открытым небом.
Шеджизу был двадцать один, когда он наконец достучался до первого сына, а к женщинам он начал ходить с тринадцати лет. Ранняя возмужалость ничего не значит, мой брат.
Да. Корусан поднялся с колен. И все же не будем сдаваться.
Не будем, осклабился с видимым облегчением Мерид. Удачного посева тебе, оленеец!
Хорошей жатвы тебе, брат! отозвался Корусан. Женщина была желанна. Податливая и ласковая, она умела многое, и ее блаженное мурлыканье приятно щекотало его гордость.
Можно навестить тебя еще раз? Она скромно опустила глаза.
Конечно, милорд, и добавила с подкупающей прямотой: Завтра же, если ты пожелаешь. Сердце его учащенно забилось. Женщины Оленея имели право отвергнуть не приглянувшегося им партнера. Он вышел, погладив красавицу по щеке. И вновь впал в мрачное уныние. Гарем, пожалуй, был самым приятным местечком в этом суровом мире. Там витали ароматы чистых тел и одежд, и едкие запахи лекарственных трав смешивались с благоуханием цветов и женских волос. Оленейцы знали толк в простых развлечениях и умели ценить их. Мужчины, покинувшие женские покои, уходили тропой, протоптанной сквозь века, по истертым множеством ног ступеням вдоль галереи, увешанной ветхими гобеленами, от времени они утратили первоначальные очертания и цвет, В конце галереи дорога раздваивалась: одни поднимались в свои квартиры или казарму, другие спускались вниз, во двор, возвращаясь к служебным делам или хозяйственным работам. Хоть было довольно поздно и полуночный колокол давно отзвонил, Корусан спустился вниз и направился к дальним воротам, у которых, как он знал, в этот час не было стражи. Неосмотрительно? Да. Вокруг крепости простирался враждебный мир, из которого члены Ордена, верные Дому Льва, получали по мере надобности продовольствие и другие припасы, но насколько возможно ограничивали свое общение с ним. Засовы поддались легко, ибо были заботливо смазаны маслом. Корусан выскользнул в прохладную предрассветную мглу. Ночью шел дождь, но сейчас тучи рассеялись и луны в Небесах смотрелись просто великолепно. Большая кровавокрасная была полна, Ясная серебристая находилась в ущербе, их qnedhmemm{i свет заливал округу, затмевая сияние звезд. Кто-то сидел возле ворот на груде камней, любуясь пейзажем. В ярком лунном свете одежда сидящего казалась серебряной, но она могла стать серой на солнце, а волосы, словно опушенные инеем, золотистыми, как, впрочем, и было на самом деле. Корусан узнал светлого мага. Она любила прогуливаться в окрестностях крепости. Но он никогда не видел эту женщину без сопровождающей ее тени темного чародея. Сейчас вокруг одинокой фигуры рассыпался веер теней, но они не двигались и не дышали. Все они были образованы лунами. Глаза ее блеснули, когда она повернулась к нему. Женщина не могла видеть, кто открывает ворота за ее спиной, и все же держалась на редкость спокойно.
Это необычно, сказал он, лицезреть светлого мага под ночным небом.
Сейчас светло, почти как днем, просто сказала она.
Почти, но не совсем, заметил Корусан. Он почувствовал ее расположенность к разговору. Оленейцы никогда не обращались к магам вот так, запросто, но Корусан не был оленейцем.
Мы должны изучать свои противоположности, возразила она, иначе они могут поглотить нас.
Значит ли это, что ты поглотила свою противоположность? Она рассмеялась серебристым смехом, совсем не соответствующим ее сану.
Ты имеешь в виду моего темного мага? Он дневное создание. Солнце садится, и он погружается в сон и спит всю ночь напролет, А я никогда не сплю в такие прекрасные ночи. Взгляни на луны. Ты слышишь они поют.
Я не маг, сказал Корусан. Категоричность его тона отнюдь не смутила ее.
Конечно, нет. Но у тебя есть дар. Я видела, как ты бежал через зачарованный лес.
Все кому не лень могли видеть это, буркнул Корусан. Но мне не хотелось бы повторить ту гонку еще раз.
Ты прекрасно держался. Она сидела, сдвинув колени, и явно посмеивалась над ним. Он мог ударить ее, она была беззащитна, и все же ему не хотелось прежде времени ссориться с ней. Она обладала магией и, следовательно, могла быть полезна.
Скажи мне кое о чем. Она выжидательно вскинула брови, посеребренные лунными лучами. Он проверил, не пытается ли она проникнуть в его сущность. Маги делали это, однако сейчас он не чувствовал ничего: ни дурноты, ни боли в позвоночном столбе никаких сигналов о вмешательстве чужой воли.
Могу я иметь потомство? Ее брови поднялись выше.
Ты принимаешь меня за деревенскую колдунью и хочешь, чтобы я погадала тебе на счастье?
Отвечай. Он навис над ней, придвинувшись ближе. Она не отпрянула и ничуть не встревожилась. Магия оберегала ее, и она, без сомнения, была уверена в этом.
Я не гадалка. Ступай на рынок, принц, и поспрошай там. Он сделал еще шаг, и она была вынуждена чуть отклониться, чтобы не упасть.
Взгляни в меня, прорычал он. Скажи обо всем, что там увидишь. Придет ли кто-нибудь после меня? Или я последний в роду?
Не слишком ли ты молод, чтобы беспокоиться об этом? Он ударил ее по щеке несильно, открытой ладонью. Она изумленно уставилась на него. Никто не осмеливался поднять руку на мага. Ни один человек, находящийся в здравом уме.
Ты старше меня, сказал он, но вряд ли умнее.
Я могу испепелить тебя. В ее голосе не было злобы или угрозы, он звучал спокойно, уверенно. Корусан рассмеялся ей в лицо.
Попробуй, и вместе со мной уничтожишь свою силу. Да, я знаю кое-какие секреты твоего ремесла. Или ты из тех, что сражались против своего императора, а потом и против его сына? Предатели.
Мы не предали ничего из того, что принадлежало нам, сказала она попрежнему спокойно, но в ее голосе стали проскальзывать нотки гнева. Об этом злодействе говорят много, но никто толком ничего не знает. Даже жрецы не могут докопаться до правды.
Никто, отозвался Корусан, никто, кроме оленейцев. А мы значим именно то, что значим. Откройся мне, маг. Скажи, кого ты считаешь своим императором? Меня или кого-то другого? Если меня, то ответь, кто придет после? Или я буду последним?
После тебя будет править еще один человек, быстро сказала она.
Кто? Мой сын? Или Мастер твоей Гильдии? Она молчала.
Кровь испорчена, усмехнулся он. Разве не так? Я все помню, красотка. Я был совсем маленьким и валялся в приступе лихорадки, и ты думала, что я без сознания, но я все слышал. Ты сумела спасти меня, но не спасла моих будущих детей. Я помню.
Не я. Это была не я.
Ты или не ты все едино, горько сказал он. Значит, это правда. У меня никогда не будет сыновей.
Ты молод, возразила она, но вяло, словно по принуждению. Ты не можешь знать... Он повернулся. Луны метнулись в разные стороны над его головой. Он бросил свое тело в проем ворот, не заботясь о том, что произойдет дальше. Двигаться всегда лучше, чем топтаться на месте. Когда он остановился, выбора у него уже не было. Он мог сейчас прошибать стены, но вокруг был только воздух, и комната в неярком свете светильников, и пара глаз, следящая за ним из груды подушек и одеял. Мастер магов почивал в одиночестве, по крайней мере казалось, что это так. Он выглядел вполне прилично в нижнем белье под широкой ночной рубашкой, а редкие волосы его прикрывал аккуратный чепчик. Он походил на купца из провинции, но внешность часто бывает обманчивой.
Вы чем-то недовольны, милорд? вкрадчиво осведомился он. Неужели наша юная прелестница чем-то не угодила вам? Одно движение бровей, и ее сердечко будет трепетать перед вами на серебряном блюде.
Если я соглашусь, ты проделаешь это? Мастер Гильдии улыбнулся. Он источал самодовольство, словно большая сытая кошка.
Безусловно, милорд, если это развеселит вас.
Все для принца. Корусан нахмурился. Все, чего душа пожелает. Кроме наследника.
Я сожалею, сказал Мастер. Возможно, его сожаление было искренним.
Итак, это правда? выдохнул Корусан.
Всегда остается надежда, медленно произнес Мастер. Вы не обыкновенный смертный, и с нашей помощью ваша мужественность может окрепнуть. Шанс невелик, но он есть. Корусан кивнул в ответ на слова утешения, но он знал им цену. Правде надо смотреть в лицо, как бы горька она ни была.
Оленей нуждается в правителе, окруженном наследниками.
Не совсем так, покачал головой верховный маг. Любая тварь производит себе подобных, но много ли в этом проку? Оленею нужен мужчина, способный им управлять.
Что за мужчина без сыновей?
У меня нет сыновей, заметил Мастер. Нет их и у многих магов моего ранга.
Но ты не принц, сказал Корусан. Тебе не придется садиться на трон. Императору нужен наследник.
Не всегда получается так, как хочешь, уклонился от ответа маг.
И что тогда? Голос Корусана стал требовательным. Кто придет после меня?
Вас это беспокоит? Глаза Корусана сверкнули.
Вас действительно беспокоит такой пустяк? Мастер Гильдии позволил себе улыбнуться. Вы живете, чтобы мстить роду Солнца. Когда-нибудь они явятся сюда или, наоборот, вы отыщете их, и в случае поражения вас ждет гибель. Какая вам разница, кто назовет себя властителем мира?
Есть разница, если властителем собирается стать какой-нибудь деятель Гильдии.
Почему? Разве маг хуже кого-либо другого? Во рту Корусана стало кисло от ярости. Словно он лизнул окровавленный клинок.
Значит, так обстоят наши дела? Почему же тогда вы носитесь со мной? Зачем выходили меня, зачем растили, зачем вообще оставили в живых? Не проще ли было заключить союз с поклонниками Солнца, чем вступать с ними в открытую войну? Это наиболее безболезненный выход из ситуации. Даже, добавил он, для такого труса, как ты. Яростные слова сверлили ауру мага, но не сумели проделать в ней брешь.
Возможно, мы просто предпочитаем противостояние конфликту, ответил он. Возможно, от нас требуют этого боги, или судьба, или вращение миров, и, бросив вызов высшим силам, мы вместе с нашими врагами разрушим себя.
А может, вы просто боитесь вступить в схватку с жрецами Солнца, потому что они сильнее и могут побить вас.
Мы сильнее, сказал Мастер Гильдии, мы старше их в нашей магии. Но скрытность сейчас сильнейшее наше оружие. И к тому же у нас есть долг по отношению к оленейцам. Они приняли нас, когда мы были изгнаны из империи Солнцерожденного и нас пытались стереть с лица земли. Наши надежды на лучшее будущее растут вместе с тобой, и мы возведем тебя на трон, который принадлежит тебе по праву.
Бесплодный трон, изрек Корусан. Пустая победа.
Твой трон, щенок Льва, поправил маг. Твоя победа.
Чтобы стать марионеткой в твоих руках?
Ты не марионетка.
Что, если, хищно ощерившись, сказал Корусан, что, если, одержав победу, я пойду против вас? Что станете вы делать тогда?
Мы будем сражаться против тебя. Он улыбнулся. Но этого не произойдет. Мы делаем ставку на твое чувство справедливости и, будь уверен, не проиграем.
Лесть, сказал Корусан, поморщившись, но гнев его уже улетучился. В душе вновь поселились холод и пустота. Его могущественный соперник имел лишь горсточку сомнительных предков, в то время как он сам был отпрыском тысячелетней династии могущественных властителей. Однако самый последний простолюдин, окруженный сопливым потомством, был счастливее его.
Возможно, это утешит тебя, сказал Мастер Гильдии, помедлив. Твой враг зачал ребенка, но материнское лоно извергло его мертвым.
Это твоя заслуга?
Нет, ответил маг с видимым удовольствием. Его собственные жрецы проделали это, наложив заклятие на лоно женщины, которую он полюбил. Глупцы вздумали шутить с кровью Солнцерожденного. У Корусана пресеклось дыхание. Кровь его врага делала то, чего не могла его кровь. И этот жирный купец злорадствует над смертью ребенка. Он пренебрег элементарными правилами вежливости и выбежал из покоев так же стремительно, как и проник в них. Он чувствовал себя безмерно усталым, но утренний колокол уже пробуждал оленейцев от сна и призывал приступить к утренним занятиям. Ему следовало явиться на урок фехтования. Несмотря на боль в каждой клеточке тела и ломоту в костях, он обрадовался. Он сейчас радовался всему, что могло отвлечь его от гложущей сердце тоски.
ГЛАВА 10 Вэньи совсем не хотелось казаться больной или недомогающей. Она вполне способна к передвижению. У нее и прежде бывали мучительные месячные, когда приходилось принимать отвары из трав, чтобы унять боль. Эсториан топтался рядом, спрятав свой норов в карман. Она повернулась к mels спиной, продолжая сборы в дорогу. Тело ее словно онемело от наркотических снадобий. Боль ходила по краю сознания, но уже не являлась частью Вэньи, как и воспоминание о причине, ее вызвавшей, оно было отброшено прочь возле жертвенного алтаря. Она не хотела ни о чем знать. Она могла подарить Эсториану ребенка, но этого не случилось. Под действием наркотика ее внутренности плотно сжались, и все же только присутствие Эсториана заставляло ее держаться прямо. Она слепо огляделась вокруг, поднесла руку к горлу. Сначала возникло изумление, потом кольнул испуг, потом она долго стояла, ничего не соображая. Ее пальцы разомкнулись, высвободив пустоту.
Кто снял мое ожерелье? спросила она. Ее гортань сузилась подобно лону, разрешающемуся от бремени.
Сидани, ответил Эсториан. Она боялась, что ты задохнешься.
Проклятие! выдохнула Вэньи, Проклятие ей! Он потянулся к возлюбленной. Она ускользнула. Ее пальцы Дрожали, когда она брала ожерелье. Оно было неимоверно тяжелым и холодным. Оно защелкнулсь вокруг ее шеи, словно челюсти дракона. Она заглянула Эсториану в лицо.
Она была жрицей, ты знаешь? Сидани. Вряд ли это ее настоящее имя. Она отступница.
Она сама сказала тебе об этом?
Чтоб я сдохла! Он окаменел от ее грубости. Она могла бы поцеловать его или сказать чтонибудь ласковое, смягчая свои слова, но в сердце не было ласки. Нежность покинула Вэньи в ту длинную ночь. Она набросила на плечи дорожный плащ. Становилось свежо. Эсториан хотел помочь ей, но это вызвало новый прилив раздражения. Она молча пошла прочь.
Ты можешь идти, сказал он ей вслед, а я остаюсь здесь! Она остановилась, но оборачиваться не стала.
Я обещала жрице помолиться с ней. Пропеть кое-что из десятидневной молитвы. Это очень важно.
Когда ты обещала?
А в чем, собственно говоря, дело? Дверной косяк качнулся навстречу ей. Она едва успела за него ухватиться. Эсториан молчал. Она не хотела, чтобы он касался ее.
Оставь меня! Возглас ее прозвучал, как всхлип. Не прикасайся ко мне!
Вэньи...
Оставь меня, ради всего святого! Он отступил с обиженным лицом. Ничего. Обида пройдет. Все в этом мире проходит.
Это хорошо придумано, сказал Айбуран. Вэньи еще глубже закопалась в ворох одеял. Как долго все это продолжалось, утро сейчас или вечер она потеряла счет времени и не тяготилась этим. Люди периодически заходили сюда, они оставляли еду и питье. Некоторые пытались заговорить с ней, но она молчала. Айбуран был не из тех, от кого можно отгородиться одеялом или магической стеной. Его голос проникал всюду.
Да, ты поступила просто некрасиво, сбежав от того, кто хочет исцелить тебя. От того, кто причиняет мне боль , подумала она. Он ее услышал.
Ты порицаешь его? Она высунулась из своего логовища.
Я порицаю только себя. Я должна была знать. Я могла все предотвратить...
Ты могла. Он покачал головой. Значит, ты наказываешь его за свой промах?
Нет! Но я... Она вздрогнула, несмотря на то что воздух в ее убежище был теплым. Она вдохнула его полной грудью и выкрикнула:
Не касайся его! Не смей! Он знал даже меньше, чем я!
Почему ты боишься меня?
В былые времена, сказала она, ты приказал бы нас обоих приковать к железному алтарю и направить на нас пылающее стекло, чтобы Солнце вместе с нашей плотью иссушило наш грех.
Старые времена, старые законы. Солнцерожденный пришел, чтобы освободить нас от них.
Потомок Солнцерожденного так же свободен во всем.
Ты только что сказала, будто он ни о чем не подозревал. Она моргнула. Ее глаза были полны слез. Айбуран стал пятном, расплывчатой тенью.
В чем, собственно, дело? С каждым поворотом Ясной Луны это приходит ко мне, к каждой женщине. Почему я должна плакать из-за влияния лун?
Потому что эти регулы извергли из тебя больше, чем месячную кровь. Луна извергла из тебя вашего ребенка.
Нет, сказала она. Луна не могла сделать этого. Ты сделал это, жрец Солнца. Ты и магия твоих заклятий.
Это сделали жрецы Островов, когда проводили большой обряд посвящения новообращенной жрицы. А мы не учли, что такое может случиться. Мы сняли бы с твоего лона печать и помогли тебе.
Вы не помогли мне.
Ты не должна была понести до конца твоего Странствия. Его голос был мягок, но в нем угадывалась крепость железа. Она приняла вызов.
Это ничего не меняет. Его наследник должен родиться от желтой сучки.
Ты нарушила свои клятвы, напомнил он. Она выпрямилась. Все ее тело изнывало от боли, но сердце болело сильней.
Ты накажешь меня?
Ты сама знаешь, что нет. Это было больше, чем борьба самолюбий. Желудок ее сжался в тугой комок.
В тот момент, она старалась говорить твердо, я думала о нем, я любила его всем сердцем. Я вспомнила, как он касался меня, и мой дух трепетал. Но это не помогло мне. Ты рад?
Девочка, сказал он. Какая ты все еще девочка! Жалость жреца вмиг осушила ее слезы. Ей захотелось его убить.
Не смей так говорить со мной!
Хорошо. Он осторожно опустился на стул, глядя на нее со страдальческой миной, как на больную. Хитрость, расчет. Сердце ее ожесточилось. В его бороду были вплетены золотые бляшки. Он огладил ее привычным движением. Глаза его были неподвижны и словно видели что-то, чего не могла разглядеть она. Жрец совсем не был похож на Эсториана, и все же темный абрис его лица напоминал ей о нем. Орлиный нос, желтые глаза, она любила, она ненавидела их. Она хотела завернуться в свои воспоминания, как в одеяло. Она хотела навсегда вычеркнуть их из своей памяти.
Ты обижена. Голос Айбурана был неколебим, как скалы. Ты отталкиваешь все, что пытается подступиться к тебе. Но время лечит раны. Время и близость к тому, кто любит тебя.
Нет, сказала она. Ты сам все знаешь, я в этом уверена. Так будет лучше для каждого. Он должен жениться в Асаниане. Я инородное тело, ошибка. Непредвиденный случай. Ты поможешь ему в осуществлении его намерений.
Помочь себе может только он сам. Кровь Солнца ходит своими путями. Она не... Он замялся и пожевал губами. Она не умеет любить легко.
Ничего удивительного. Она рассмеялась. Золотое семя весит немало. Но Солнечные стрелы проникают повсюду. Ничто не может противостоять им. Айбуран даже не улыбнулся.
Что ты намерена делать дальше? Отправишься восвояси?
Разве это не лучший выход?
Это причинит ему боль.
Освобождающую боль. Он забудет о ней. Скоро. Как только столкнется с вереницей прекрасных леди. Королевских кровей. Мечтающих стать императрицами.
И ты расстанешься с ним с такой легкостью? Казалось Айбурану жизненно b`fmn было получить ответ. Она заглянула ему в глаза.
Удивлена вашим вопросом, милорд. Взгляните, кто я такая. Когда я сказала своему отцу, что собираюсь уйти в храм, он поколотил меня. Одержимый, как вы понимаете, отцовской любовью, он решил спасти меня от самой себя. Я должна была выйти замуж в Сеюне за одного из молодчиков, пялящих на меня глаза, нарожать ему кучу детей, тянуть вместе с ним из воды сети и штопать их после бури. Храм он для других, для жрецов, порожденных жрецами. Все это чары, сказал отец, это от матери. Море унесло ее, сказала я, а меня унесет другое море. Что еще я могла ему сказать? И я ушла, со скандалом, потирая ушибы, и когда я надела ожерелье, он перестал меня замечать. Что он мне скажет, когда я вернусь, я даже боюсь подумать. Айбуран промолчал. Красноречиво, подумала она, вкрадчиво.
Вы не поймете, продолжала Вэньи, вы все лорды и принцы. Вы даже не можете представить себе, что можно жить, не зная наперечет собственных предков. Отец мой был рыбак. А кто был дед? Это уже тайна, покрытая мраком. Вы не знаете, что значит голодать в неурожайную зиму и задыхаться от рыбной вони в жаркую пору. И ходить босиком, потому что у тебя нет обуви. И носить весь год мерзкое рубище, не имея Другой одежды. Вы никогда, никогда этого не поймете!..
Эсториан понимает тебя.
Эсториан лучший из всех людей, что когда-либо жили на этой земле. Но он так же далек от меня, как солнце. Он привык удовлетворять свои похоти, а не думать. Сейчас он опрометчиво полагает, что любит меня.
Он любит.
Глупец! воскликнула она. Это говорю я. Здесь. На этом вот самом месте. Я ухожу. Я отпускаю его на свободу.
Если ты уйдешь, сказал Айбуран, он последует за тобой. Он любит тебя, девочка. Всей силой своего большого сердца. Слезы опять подкатили к глазам Вэньи, но она удержала их.
Я могу излечить его от этой любви. Хотите, я это сделаю?
Вряд ли тебе это удастся, пробормотал Айбуран.
О, это легко, усмехнулась она. Одна пощечина, и он мигом отринет все нежные чувства. Он тут же захочет вышвырнуть меня вон, а он всегда делает то, что захочет. Даже путешествие в Асаниан задумано и спланировано именно им, хотя сам он воображает, что это матушка вынудила его собраться в дорогу. Он хорошо знает, чего ему надо. И заставляет других плясать под свою дудку.
Но ты? Что будет с тобой?
О чем вы, милорд? Кто я такая, когда решаются дела государственной важности? Айбуран промолчал. В глазах его блеснуло сочувствие. Ложь и ловушка, подумала она.
Не беспокойтесь обо мне, я уйду сама. Я сама накину на себя сети. Я так же легко угадываю волю Небес, как и вы, милорд. И вижу, что не нужна императору.
А я вижу, сказал Айбуран, что ты нуждаешься в отдыхе. Дух твой утомлен, тело ослабло. Слуги принесут тебе вина. Выпей его, я сам смешаю нужные травы. Не бойся, в нем не будет ничего опаснее сна.
Может быть, мне лучше принять собственное снадобье?
Оно слишком крепкое для тебя. Ты возбуждаешься и начинаешь болтать глупости. Полежи тихо, поплачь, если хочешь. Это поможет, я знаю.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
КУНДРИ ДЖ-АСАН
ГЛАВА 11
Когда караван пересек границу Асаниана, Эсториан сразу почувствовал это. Вовсе не потому, что дикие равнины сменились возделанными полями и лесные тропы превратились в благоустроенные дороги, а в черные и бронзовые лица встречных замешалась желтая краска. Это было как стук в висках, отвечающий на мощные удары сердца. Какая-то часть его существа узнала эту землю, этот bngdsu, эту страну, где прошел кусочек его жизни. В середине дня он спешился и, преклонив колени, приложил свои ладони к земле. Она не слишком отличалась от почвы, оставленной позади, влажные жирные комья пахли дождем, выпавшим поутру. И все же ему показалось, что она задрожала. Она узнала его. Спутники молодого императора, сгрудившись, окружили его полукольцом, словно опасаясь, что их господин взвизгнет от страха и стремглав помчится обратно в Керуварион. Он выпрямился. Правая ладонь его пылала, пульсируя. Земля, прилипшая к ней, не скрывала золотого диска, испускавшего огненные лучи. Эсториан прыгнул в седло. Вперед и только вперед! мысленно произнес он, понукая сенеля. Земля узнала его. Она распростерлась перед ним, разграфленная, разровненная, возделанная руками живущих на ней людей. Тут не было пустырей и заброшенных уголков. Тут было сочтено каждое дерево в лесах, каждое животное, рыщущее под их сенью. Реки тут струились неспешно, обрамленные набережными и перетянутые мостами. Холмы на их берегах словно клонились к равнинам под тяжестью городов. Хуже всего была тишина. Люди толпились вдоль дороги, по которой он проезжал, их запыленные одежды явственно говорили о том, что они проделали долгий путь, дабы встретить императорский поезд, но как только царственная особа приближалась к ним, они падали ниц и в молчании замирали, потупив взоры. Все, что я вижу, это их задницы, подумал он. Их задницы и затылки. Как я могу познакомиться с ними поближе? Тут не было привольных мест, чтобы раскинуть лагерь под звездами, и первую свою ночь на асанианской земле ему предстояло провести в небольшом городке Шонай, в замке, принадлежавшем управляющему этой провинцией лорду. Пожилой не возмутимый асанианин проводил молодого императора в отведенные ему покои и, поклонившись, ушел. Он совсем не казался смущенным или обескураженным великой честью, выпавшей на его долю.
Он не смотрит мне в лицо, произнес Эсториан, когда тяжелые двери спальни закрылись. Чего они все боятся? Что я напущу на них порчу?
Такова их вежливость, сказала Сидани. Что Скиталица делает в его опочивальне, Эсториан не знал. Она свободно ходила везде, где ей хотелось, и стража, по-видимому, мало что значила для нее. Равно как и деликатная боязнь нарушить чье-либо уединение. Впрочем, Эсториан был рад ее видеть. Он испытывал потребность выговориться, а придворные, лоснящиеся от раболепия, были плохими собеседниками для своего господина. Годри ушел проверить сенелей, Вэньи... Вэньи он нигде не мог отыскать, она где-то пряталась, ей абсолютно наплевать, хорошо ему сейчас или плохо. Потеряв ребенка, она стала просто невыносимой: молчала, не давала ему прикоснуться к себе, не принимала ничего из его рук и откровенно тяготилась его присутствием. Сидани выглядела так же, как и всегда. Она сидела на скамеечке возле пышного кресла, обхватив колени руками. Эсториан остановился напротив нее, тяжело дыша. Не от ярости или гнева. Просто воздух здесь был каким-то странным. Порой он чувствовал симптомы удушья и под открытым небом.