Страница:
—Я виноват, извините, я думал, это моя, — объяснил он.
—Да уж, конечно! Упаси Господи, если бы кто-то из молодых бваев что-нибудь своровал, — продолжала зубоскалить толстуха.
Толпа рассмеялась. Айван был возмущен: женщина явно поняла, что с его стороны это искренняя ошибка. Но, постояв немного, он вскоре сообразил, почему торговки так подозрительны к любому человеку. Молодые люди, навязчиво предлагавшие свои услуги в качестве грузчиков и посредников, подбавляли жару в общее смятение, мускулами пробивая себе путь в середину толпы, где требовали багаж от имени их владельцев.
—Это ваше, леди? Позвольте, я донесу это до рынка.
Они пробивались вперед, не оставляя владельцам никаких шансов отвергнуть их услуги.
В конце концов Айван получил обе свои коробки. Он поставил их в тени дерева и, присев рядом с этим заградительным холмом, попытался обдумать свои дальнейшие действия. Полуденное солнце нещадно накалило жестяные крыши и жаром исходило от тротуаров. Температура уличного воздуха была для него непривычной; белые стены домов отражали свет с болезненной мощью, неизвестной в зеленых горах. Утерев пот с лица и с внутренней стороны шляпы, Айван осмотрелся по сторонам.
Через улицу виднелась громадная жестяная крыша рынка, а рядом с ним — несколько громоздких строений, наподобие гаражей, в которых кипела торговля, возраставшая волнами, как отдаленный рокот моря. Второй, неофициальный рынок, располагался под сенью гигантского дерева и тоже был песь в движении. Как Айван заметил, в Кингстоне каждый что-то покупал или продавал. С запряженной ослом повозки мужчина продавал зеленые кокосы, отрубая их верхушки, чтобы добраться до прохладного молока. Другой мужчина по соседству торговал шариками льда, облитыми сиропом. Женщина жарила на железной жаровне острые мясные патти. Другая доставала из стеклянного контейнера жареную рыбу. По рядам сновали молодые люди с коробками на шеях и торговали орехами, пирожными, сушеными креветками, поп-корном, сырками из гуавы и кондитерскими изделиями. Другие стояли за маленькими столиками с блестящими безделушками: перочинными ножами, цепочками, серьгами, браслетами. Некоторые торговцы вразнос назойливо навязывали свой товар прохожим, другие вовсю расхваливали качество своих изделий, третьи, гордясь своими поэтическими способностями, распевали остроумные стихи в сопровождении оригинальных мелодий на гитаре.
Те, кто ничего не продавал, вносили в общий гам свою громкую ноту, приветствуя через улицу друзей и знакомых. То и дело возникали шумные перебранки. Мужчины делали откровенные выпады в сторону женщин; оскорбленные женщины отвечали иногда непристойностями. С улицы доносились пронзительные сигналы и визг тормозов. Водители ругали велосипедистов. Велосипедисты звенели в звонки и кричали на прохожих. Пешеходы ругали всех подряд и показывали кулаки. Несколько раз Айван был уверен, что, судя по разгоравшимся спорам, вот-вот прольется кровь, что, во всяком случае, физического насилия не избежать. Ослепительный свет, жара, удушливая толпа, теснота добавляли опасный градус во всеобщее раздражение и смятение. Но чувство юмора в сочетании с благоразумием чаще всего сводили острые стычки к остроумной словесной перебранке, и до драки дело не доходило.
Айван почувствовал сильную жажду. Оставив свои коробки на попечение пожилой женщины, торговавшей манго, он отправился купить себе сладкий ледяной шарик. Шарик был холодный и вкусный, но, покончив с ним, Айван понял, что жажды не утолил. Тогда он купил себе кокос; это было гораздо лучше, но тут же понял, что страшно проголодался. Айван купил несколько патти и еще один ледяной шарик. Вкус первой городской еды был ему особенно приятен. Он смаковал кушанье, во все глаза наблюдая разворачивающуюся вокруг него жизнь.
Покончив с едой, Айван решил, что пора идти. Он внимательно выслушал, что ему говорит продавец льда по поводу дальнейшего маршрута, не спуская при этом глаз со своих коробок, как вдруг на улице появились два молодых дреда. Поравнявшись с продавщицей манго, один из них сделал вид, будто споткнулся о коробки Айвана. Он громко выругался, чем привлек к себе внимание продавщицы, а его приятель тем временем быстро сунул руку в ее корзину.
Когда тот, что споткнулся, наконец выпрямился, другой спросил его:
—Все в порядке, Джа?
—Конечно, Джа, Я-ман вечно живой.
—Одна любовь, Джа, — ответил его приятель и протянул ему манго.
Инстинктивно Айван хотел схватить вора, но, поглядев на него, решил этого не делать.
Поймав на себе взгляд Айвана, вор удостоил его коварной, почти заговорщической улыбки и надменно проговорил:
—Мир сей принадлежит Богу, значит, и плоды его.
—Твоя правда, Джа, — согласился приятель и откусил от плода.
Возможно, но Бог не посылал тебя жать их там, где ты не сеял, подумал Айван.
—Чо! — проговорил продавец льда. — По этим ты не можешь судить обо всех. Это не настоящие Раста. Настоящий Раста — это просто человек. Эти грязные криминалы отрастили бороды и патлы, чтобы скрыться от полиции.
Он метнул на парней гневный взгляд и, словно отмахиваясь от них, крикнул:
—Идите отсюда, воры проклятые! У вас и матери, наверное, не было никогда. Побрей голову и иди ищи работу, человек.
Лохматые молодцы пошли прочь, посмеиваясь и поедая манго.
Было в этом случае что-то такое, что вывело Айвана из равновесия. И не в том дело, что плод манго был для женщины такой уж большой потерей. Но высокомерная дерзость этих молодчиков и его неспособность что-либо предпринять привели его в ярость. Странной показалась и сама идея воровать фрукты, которые в его деревне весь сезон доступны каждому. А уж воровать у старой женщины и делать это в открытую, не стесняясь? Да, выбрать в этом городе свой путь будет очень и очень непросто. Город оказался гораздо больше, жарче, пыльнее, шумнее, переполненнее, суматошнее и беспорядочнее, чем он мог себе представить.
Но, хотя и было в нем что-то устрашающее, Кингстон не мог не будоражить: город тайн и безграничных возможностей. Айван заломил шляпу, как это делают любители праздных прогулок, с трудом взвалил на себя поклажу и отправился на поиски мисс Дэйзи. Он двигался медленно из-за громоздких коробок, с трудом вспоминая указанный ему маршрут, такой простой и прямой, когда о нем рассказывали, а теперь вдруг такой запутанный и неопределенный. К тому же на каждом шагу его поджидал новый спектакль и привлекал к себе его внимание.
Айван готов был уже признаться, что безнадежно заблудился и ему придется снова расспрашивать о маршруте, когда он вышел на угол, где стояла, дружески общаясь, группа парней. Ему показалось, что при его приближении разговоры стихли. Айван подумал, что глаза прожженых городских парней и крутых знатоков улицы критически его изучают. Он ускорил шаги, чтобы показаться человеком, который спешит по своим делам. Затем, чувствуя, что это не срабатывает, напротив, замедлил их, желая продемонстрировать, что идет налегке. С величайшим усилием Айван заставил себя повернуться в их сторону, когда проходил мимо, ведь куда естественнее было бы не просто тупо уставиться перед собой, а бросить взгляд на них. Но когда с заранее отрепетированной беззаботностью он оглянулся, оказалось, что на него никто не смотрит. Парни улыбались друг другу и смотрели в разные стороны, не обращая на него никакого внимания. Айван отвернулся и пошел быстрее, чувствуя, как пылают его уши и щеки. Подозревая всех и вся, он чувствовал себя не в своей тарелке, как будто стал вдруг обладателем какого-то бросающегося в глаза дефекта. Позади раздался взрыв смеха, и ему послышалось, как кто-то из парней протянул с деланным изумлением:
—Бог мой — деревня-едет-в-город!
Пусть они смеются, ман. Они думают, что я дурачок такой, ничего, скоро они убедятся, что я не просто паренек-из-деревни. Наступит день, когда все эти городские узнают, кто я такой, и благословят меня. Я покажу им всем, кого зовут Риган, черт возьми. На мгновение Айвана ослепил гнев, и он перестал понимать, где находится. Он уже стал великим певцом, знаменитым, шикарным, утонченным и обожаемым теми самыми парнями, чей смех до сих пор звучал в его ушах.
БИП! БИП! Айван готов уже был уступить дорогу проезжающей машине, когда услышал насмешливый повелительный голос:
—Эй, деревня, давай в сторону, ман, двигайся!
Опять это слово. Айван в бешенстве обернулся и к своему удивлению увидел перед собой вовсе не автомобиль своей мечты, а всего-навсего самодельную ручную тележку в виде грузовичка, с вращающимся рулем и сигналом. Тележку толкал коренастый круглолицый паренек его возраста.
—Подожди, — протянул Айван, — с каких это пор городская дорога стала твоей?
—Чо. Ты должен видеть, где идешь, ман, — сказал парень более мягко.
Айвана поразило, насколько его фигура напоминает фигуру Дадуса, и ярость оставила его.
—Эй! Не знаешь ли, как проехать на Милк Лэйн?
—Может, знаю, а может, и нет. Ты спрашиваешь, чтобы спросить? Или нанимаешь транспорт? — спросил он, разглядывая коробки Айвана. — Есть у тебя деньги? Деньги есть — можешь ехать куда угодно, а если нет — ты попал. Сиди тогда дома.
Хвастливый маленький говнюк, подумал Айван. Говорит о деньгах! Можно подумать, что он знает, сколько у меня денег. Он с трудом удержался от того, чтобы не продемонстрировать всю свою пачку, и вместо этого спросил уклончиво:
—Ладно, сколько стоит?
—Пятьдесят центов и помочь мне толкать.
Айван прикинул. Если Милк Лэйн близко, парень загнул цену. А если далеко, цена, кажется, правильная. С другой стороны, коробки тяжелые и неудобные, а с таким проводником он сумеет избежать двойного унижения — не заблудится и не будет спрашивать дорогу у незнакомых людей.
—Решай быстрее, ман, говори! — потребовал парень с видом человека, опаздывающего на важную встречу.
Айван рассмеялся:
—Не горячись, молодой бвай, ты уже в деле,
—Решили, ман, — согласился парень.
Айван с облегчением вздохнул, когда его коробки погрузили на тележку. Парень оказался блестящим проводником, хотя и вел себя несколько заносчиво. Он пространно разглагольствовал о попадающихся на их пути местах и людях. Кажется, он принял Айвана за своего и сыпал предостережениями и советами: как обойти ловушки города и, прежде всего, как отшить от себя проходимцев. Айван внимательно прислушивался к нему, ничего не говорил, а только мычал время от времени в знак согласия.
—Что за дела? Давай-ка остановимся, ман! — внезапно крикнул парень и всем своим весом остановил тележку возле автобусной остановки. — Ты, что ли, не видишь красный свет, ман? Красный свет — значит, надо остановиться, понимаешь? Кто только что из деревни приехал, потому и попадает под колеса, что этого не знает. — И действительно, по улице перед ними в несколько рядов поехали автомобили.
—Что происходит, Винстон? — парень крикнул другому парню, который сидел в тележке на той стороне улицы. «Винстон» ничего не ответил, и спутник Айвана заговорил оживленнее.
—О чем я тебе и говорил, ман, — сказал он Айвану. — Никому здесь нельзя верить, понял. Знаешь как давно этот сукин сын не отдает мне долг? Но сегодня он меня не проведет, понял. — Парень становился все более разгоряченным. — Эй, мне нужны мои деньги сегодня! Ты слышишь? — грозно прокричал он и направился к парню, оставив тележку с Айваном посреди улицы. Потом остановился и застыл в недоумении, совершенно сбитый с толку.
— Эй, — проговорил он Айвану, словно его постигло внезапное озарение. — Я все понял. К нему, ман, надо идти тебе. Пять долларов у него есть, давай иди, — настаивал он.
Это внезапное доверие польстило Айвану. Он почувствовал, что готов ринуться и доказать, кто он такой, продемонстрировать свой ум и силу этому проходимцу «Винстону».
— Не волнуйся, ман. Ты их получишь, — заверил он парня.
Заломив края шляпы и напустив на себя важность, он с немалым трудом перебрался через улицу. Но с приближением к «Винстону» его уверенность стала таять. Поначалу он думал, что парень захочет удрать от него, чтобы избежать столкновения, но «Винстон» как ни в чем не бывало развалился на своей тележке, удовлетворенно пожевывал стебель сахарного тростника и на приближение Айвана никак не реагировал.
—Эй, Винстон! — крикнул Айван. Парень смотрел в другую сторону, словно и не слышал.
—Эй, ман, я с тобой говорю, — настаивал Айван.
«Винстон» удивленно посмотрел на него.
—Со мной?
Вдруг Айван, смутившись, сообразил, что не знает даже имени своего нового друга.
—Да, ты, ман… один мой друг… — парень вон там… — Он показал рукой через улицу, — послал меня забрать его деньги, ман. Да, ман, он сказал, что у тебя его деньги. — Тон Айвана становился все настойчивее, но «Винстон» глядел на него в полном непонимании. Парень казался тормознутым — дурак-дураком — по крайней мере, вел себя так, «играл в дурачка, чтобы обдурить умного», как говорил Маас Натти. Внезапно Айван пришел в ярость. Какие насмешники! Эти презрительные манеры городских пижонов — если он из деревни, это еще не значит, что он дурак. «Винстон» сейчас узнает.
—Эй, Винстон-ман. Человек послал меня за деньгами, — сказал он и протянул руку.
—Но меня зовут не Винстон, ман. Где он сам? Человек, что послал тебя? — Парень в недоумении посмотрел через улицу.
—Он там, ман, — Айван указал через плечо и, следуя за пустым взглядом парня, сам обернулся посмотреть туда, где стояла тележка с его коробками. Высматривая ее во все глаза — возможно, ее перевезли на другую сторону или за перекресток, — он никак не мог поверить в случившееся, все еще надеялся увидеть маленький ручной грузовик.
—Эй! Ну-ка назад с моими вещами. Стой! Вернись! — Айван попытался перебежать через улицу, но оживленное движение не позволило ему это сделать.
—В чем дело? Ты спятил, что ли? — раздался гневный голос из кабины едва не сбившего его грузовика.
—Не надо так рисковать, ман. — Парень, который не был Винстоном, положил ему руку на плечо. — Что случилось?
Айван в отчаянии рвался перебежать улицу и даже не мог рассказать «Винстону», как его одурачили.
—Все в порядке, ман, просто мне надо кое-кого найти, — объяснил он.
Когда зажегся зеленый, он помчался через улицу. "Я найду этого чертова парня… Все до единой мои вещи в его тележке. Как я мог допустить, чтобы меня так обманули? По какой дороге он поехал — по той? Или по этой? Иисусе, все мои вещи до единой. И деньги для матери. Я найду этого сукина сына. Должен найти. Кровь ему пущу.
Он беспомощно бегал по людным тротуарам, заглядывал в пустые переулки, переходил широкие улицы, и с каждой минутой отчаяние его росло. Наконец он остановился. «Подожди-ка. Полиция… надо искать полицию». Он стал высматривать полицейского и, сделав несколько кругов, привлек к себе внимание людей.
—Что с тобой, сынок? Что-то случилось? — с материнским участием спросила женщина, стоявшая у лотка.
—Полиция… я ищу полицию. У меня вещи украли, — сказал Айван.
В ее глазах мелькнуло сочувствие.
—Бедняжка, — сказала она, — ты, наверное, только что из деревни приехал, да? Эта полиция только одно и знает — мешать людям и требовать эти дурацкие лицензии; а когда что-нибудь плохое случается, их никогда нет на месте, — засуетилась она и огляделась по сторонам. Не заметив нигде полицейского, она вдруг истошно завопила:
—На помощь! Убивают! Полиция! — Крик прозвучал так внезапно и громко, что Айван в изумлении отшатнулся. — Ни черта они не придут, — сказала женщина уверенно, после чего обратилась к Айвану голосом, располагающим к беседе:
—Расскажи-ка мне теперь, что случилось? Пока он рассказывал свою историю, вокруг стала собираться любопытствующая толпа.
—Что случилось, мэм?
—Да не со мной, а вот с этим бедным пареньком, — сказала собеседница Айвана и показала в его сторону. — Какой-то вор-негодяй облапошил бедного мальчишку.
—Вот досада-то какая, да и паренек такой пригожий.
Смущенный до глубины души, Айван стал объектом всеобщего сострадания: женщины возмущались, мужчины качали головами и негромко переговаривались.
—На помощь! Убивают! Полиция! — снова завопила пожилая женщина, заглушив голоса сочувствия.
—Имей сердце, молодой бвай, все, что ни случается, — к лучшему.
—Чо, вор никогда не преуспеет, знай это.
—Что за жизнь такая? — размышлял другой. — И как только люди могут воровать так?
Айван был удивлен тем, с какой быстротой собралась толпа и превратила его из одинокого незнакомца в центральную фигуру общественного внимания. Непосредственность реакции женщины, ее теплота и озабоченность согрели Айвана, хотя такие слова, как «бедный мальчишка» и «пригожий паренек», смутили его до глубины души и даже наполнили запретным чувством жалости к самому себе. Он наверняка бы уступил не подобающим настоящему мужчине слезам, если бы не констебль, который придал делу практический ход.
Выслушав историю и тщательно записав приметы вора и описание его тележки-грузовика, констебль, прихватив с собой Айвана, отправился по известным ему стоянкам тележек. К великому удивлению Айвана, их сопровождала немалая толпа: люди не нашли лучше способа скоротать этот день, чем узнать конец этой истории. Они говорили о нечистоплотности «всех этих парней-возчиков» и увлеклись игрой в «если б я был судьей»: кто придумает самое оригинальное и болезненное наказание для вора и ему подобных. С Айваном и констеблем во главе процессии они посетили парк, рынок, железнодорожный вокзал, торговые центры, где возчики со своими тележками ожидали заказов. Но среди них не оказалось ни проходимца, ни его тележки.
Уже почти стемнело, когда Айван, голодный, падая с ног от усталости, натерший мозоли и приунывший духом, дотащился до Милк Лэйн. Он увидел узкую пыльную тропинку, с обеих сторон ограниченную высокими железными оградами, за которыми располагались дворики и арендуемые комнаты, жилье городской бедноты, которой повезло чуть больше других. Переулок был слабо освещен. Из-за оград доносился гул разговоров, звуки музыки в радиоприемниках, запахи еды — время близилось к ужину. Расположившись за столом под одним-единственным уличным фонарем, компания молодежи громко играла за столиком в домино.
Бвай! Я поверить не могу, что еще утром был во дворе у бабушки. Не может быть, чтобы столько случилось за один день. Маас Натти, Дадус, Мирриам — они уже так далеко, словно в другой стране. Все это уже история. Ммм, кто-то жарит рыбу — как вкусно пахнет! Бвай, если бы я был в деревне, бабушка приготовила бы уже ужин, — где же ты, бвай? Дураком прикидываешься, словно не знаешь, что бабушка умерла... И жизни той больше нет, конец ей пришел…
Кажется, это и есть нужное место… Точно, оно самое. Интересно, мама сейчас здесь? Так вот где, оказывается, она живет. У нее, должно быть, найдется что-нибудь поесть. Бвай, как я устал! Сколько миль я протопал сегодня, а? Крута дорожка и горяча, Господи. Ботинки к тому же жмут, аж ноги обжигают. Но это точно здесь — спрошу-ка у этих бваев.
Айван, на которого игроки не обращали внимания, едва волоча ноги, направился в их сторону. Парни чуть старше его чувствовали себя легко и непринужденно, громко кричали и смеялись. Их поведение и остроты, сама аура принадлежности к городскому вечеру поставили Айвана в тупик. Особенно высокий черный парень, который в своих черных очках казался еще чернее. Это явно был вожак; с бородкой и в лихом черном берете, с золотой серьгой в ухе, он оказывался центром всех разговоров, своим громким повелительным голосом и броским стилем игры выделяясь среди остальных. На Айвана он произвел сильное впечатление. Я и не думал, что мужчины могут носить кольца в ушах и никому нет до этого дела! Без сомнения, это может быть только плохой человек. Крышка стола так и подпрыгивала, когда парень в залихватской манере выставлял костяшки.
—Хэй! Ты такую игру когда-нибудь видел? — хвастался он. — Сколько у тебя осталось?
—Две штуки.
—Две? Правда? А у твоего партнера? Вижу-вижу, но я не проиграю, не проиграю, черт побери! — Он держал все костяшки в одной ладони, а другую ладонь угрожающе занес над головой, словно уже знал свой следующий ход. Медленно поворачивая голову, он изучал расклад костяшек на столе, «читая и считывая» с явной озабоченностью.
—Эй, не знаете, здесь ли живет эта женщина? — робко спросил Айван, протягивая бумажку с адресом мисс Дэйзи.
Высокий парень быстро бросил взгляд на бумажку и, не отрывая глаз от костяшек, с видом крайне занятого человека указал в сторону цинковой ограды напротив.
—Через этот двор, туда. — От Айвана он отделался одним коротким жестом. — Мой ход, да? Все, я вышел. Ях! Ях! Ях! — С намеренной драматичностью и с триумфальным возгласом перед каждым ходом он выставил одну за другой все три оставшиеся у него костяшки.
Айван пошел своей дорогой. Так, значит, он все-таки нашел маму, которая, если верить этому парню, живет за цинковой оградой. В последние годы он редко ее видел. Узнает ли она его? Воспоминания Айвана о матери были отрывочными и расплывчатыми. По мере того как момент встречи приближался, он все больше переживал, какой прием его ожидает, и его одолевала тревога. А как рассказать ей о пропаже денег и «сувениров» от жителей нашей округи? Пройдя через ворота, он вошел в длинный двор, в центре которого стоял полуразвалившийся дом, который, казалось, строили как-то стихийно, несогласованно, без предварительного плана, по частям, насколько позволяли материалы и случай. Средняя часть, деревянная, выглядела совсем старой. Другая, тоже деревянная, была поновее. С обеих сторон их стискивали пристройки из бетонных блоков, несомненно, самые последние по времени.
Во дворе с сухой утрамбованной землей росли только два больших дерева манго, чьи кроны отбрасывали на дом тень. Айван смотрел на ряд дверей, к каждой из которых вели деревянные ступеньки. Некоторые двери были открыты, и свет из них падал во двор. В дверных проемах, а то и прямо на ступеньках сидели женщины, наблюдая, как на угольных печках, установленных прямо на земле, готовится вечерняя еда. Они молча поднимали глаза, пока он приближался.
Я ищу женщину по имени мисс Дэйзи.
—Мисс Дэйзи? А чего ты от нее хочешь? — спросила одна из них подозрительно.
—Это моя мама, мэм, — ответил Айван.
Отношение женщины немедленно изменилось.
«Так ты сын Дэйзи? А я и не знала. Она будет рада тебя увидеть. Вон туда». Женщина указала на закрытую дверь, откуда сквозь щель слабо пробивался свет.
Мисс Дэйзи лежала на кровати, занимавшей почти всю комнату. Глядя на свисавшую с потолка лампочку без абажура, она ощущала, как ее тело прогибает пружины. Она чувствовала в теле свинцовую тяжесть, окоченение, словно уже утратила все чувства и не могла больше двигаться. Сегодня четверг, день очищения, ей пришлось готовить еду и обслуживать семейный ужин.
Ползая на коленях по грубому дощатому полу, отчищая и отмывая его кокосовой щеткой, она заработала обжигающую боль в коленках, которые стали теперь грубым бесцветным пятном из крепкой мозолистой кожи. Ее спина и плечи сгорбились. Спина была как окостеневшая, и никакие лекарства не могли избавить от боли надолго. Она ворочалась и извивалась на кровати, тщетно стараясь найти такое положение, при котором боль хоть немного утихла бы. Внезапно ей прострелило спину так, что прервалось дыхание. Как жарко! Быть может, приоткрыть дверь и впустить немного свежего воздуха? Нет, слишком много там злобы. И с каждым новым днем, который посылает нам Божья доброта, становится все хуже и хуже. Пусть дверь будет закрыта.
Она потянулась за мокрой тряпкой, чтобы обтереть потное лицо. Тряпка была теплой. Она взглянула на большой образ Иисуса на стене. Какой все-таки красивый! Священник привез из Америки. Честное слово, какая красота! Ярко-голубые глаза словно мерцают в глубине, и золотистые волосы сияют аурой света и святости. В одной руке Он держит крест, в другой — длинный посох. Иисус Добрый Пастырь. Лицо Его наполняли несказанное сострадание, любовь и печаль. Печаль эта — от боли. Сердце Его было зримым: ярко-алое, оно утыкано острыми шипами. Он понимает, что такое страдание. Внезапно ее сердце переполнилось болью сочувствия, и она, сама того не сознавая, запела в медленном печальном ритме:
Король любви сей Пастырь мой, Его любовью я увенчана. Сама я кто, когда б не Он, А Он со мной навечно.
Она расслабилась и закрыла глаза. Пусть дверь останется закрытой. Слишком много злобы и греха в этом Кингстоне. Покрепче закрывайте двери. Масса Иисус — вот ее лучший друг.
Она, должно быть, голодная, она должна быть голодной. Ее разбитое тело слишком устало и не чувствует голода, но она обязана поесть. Найдется ли в комнате что-нибудь съестное? Банка сардин. Да-да, она уверена, что банка эта лежит в коробке под кроватью. Банка сардин и крем-содовое печенье. Надо еще немного полежать, а потом подняться и поесть. Но сначала унять боль в спине. Только представьте себе эту женщину, а? Она еще смеет говорить, что она христианка, рожденная, крещеная и спасенная во Христе, и никогда ни у кого не ворует. Послушайте ее только, она говорит, что видела, будто бы Дэйзи ворует ее еду, хотя она платит ей на два доллара больше, и, значит, Дэйзи может сама купить себе еды. Что за гнусная женщина, а? И как только она может говорить, что платит ей на два доллара больше? Ведь если бы я и вправду воровала еду, у меня бы тут стояла полная тарелка риса, и бобы, и мясная отбивная с подливкой, все, что остается после ее обедов. Ворую еду! Представьте только себе, что я, Дэйзи Мартин, ворую еду? Она, наверное, в нашей деревне побывала и видела, что творится у моей мамы на дворе. Почему же она такая гнусная? В последние дни вся еда у меня в горле застревает. Азии, но ведь правду говорят: «Что для бедного грех, то для черного преступление». Оскорбленная гордость наполнила ее яростью и унесла мысли прочь от больной спины.
—Да уж, конечно! Упаси Господи, если бы кто-то из молодых бваев что-нибудь своровал, — продолжала зубоскалить толстуха.
Толпа рассмеялась. Айван был возмущен: женщина явно поняла, что с его стороны это искренняя ошибка. Но, постояв немного, он вскоре сообразил, почему торговки так подозрительны к любому человеку. Молодые люди, навязчиво предлагавшие свои услуги в качестве грузчиков и посредников, подбавляли жару в общее смятение, мускулами пробивая себе путь в середину толпы, где требовали багаж от имени их владельцев.
—Это ваше, леди? Позвольте, я донесу это до рынка.
Они пробивались вперед, не оставляя владельцам никаких шансов отвергнуть их услуги.
В конце концов Айван получил обе свои коробки. Он поставил их в тени дерева и, присев рядом с этим заградительным холмом, попытался обдумать свои дальнейшие действия. Полуденное солнце нещадно накалило жестяные крыши и жаром исходило от тротуаров. Температура уличного воздуха была для него непривычной; белые стены домов отражали свет с болезненной мощью, неизвестной в зеленых горах. Утерев пот с лица и с внутренней стороны шляпы, Айван осмотрелся по сторонам.
Через улицу виднелась громадная жестяная крыша рынка, а рядом с ним — несколько громоздких строений, наподобие гаражей, в которых кипела торговля, возраставшая волнами, как отдаленный рокот моря. Второй, неофициальный рынок, располагался под сенью гигантского дерева и тоже был песь в движении. Как Айван заметил, в Кингстоне каждый что-то покупал или продавал. С запряженной ослом повозки мужчина продавал зеленые кокосы, отрубая их верхушки, чтобы добраться до прохладного молока. Другой мужчина по соседству торговал шариками льда, облитыми сиропом. Женщина жарила на железной жаровне острые мясные патти. Другая доставала из стеклянного контейнера жареную рыбу. По рядам сновали молодые люди с коробками на шеях и торговали орехами, пирожными, сушеными креветками, поп-корном, сырками из гуавы и кондитерскими изделиями. Другие стояли за маленькими столиками с блестящими безделушками: перочинными ножами, цепочками, серьгами, браслетами. Некоторые торговцы вразнос назойливо навязывали свой товар прохожим, другие вовсю расхваливали качество своих изделий, третьи, гордясь своими поэтическими способностями, распевали остроумные стихи в сопровождении оригинальных мелодий на гитаре.
Те, кто ничего не продавал, вносили в общий гам свою громкую ноту, приветствуя через улицу друзей и знакомых. То и дело возникали шумные перебранки. Мужчины делали откровенные выпады в сторону женщин; оскорбленные женщины отвечали иногда непристойностями. С улицы доносились пронзительные сигналы и визг тормозов. Водители ругали велосипедистов. Велосипедисты звенели в звонки и кричали на прохожих. Пешеходы ругали всех подряд и показывали кулаки. Несколько раз Айван был уверен, что, судя по разгоравшимся спорам, вот-вот прольется кровь, что, во всяком случае, физического насилия не избежать. Ослепительный свет, жара, удушливая толпа, теснота добавляли опасный градус во всеобщее раздражение и смятение. Но чувство юмора в сочетании с благоразумием чаще всего сводили острые стычки к остроумной словесной перебранке, и до драки дело не доходило.
Айван почувствовал сильную жажду. Оставив свои коробки на попечение пожилой женщины, торговавшей манго, он отправился купить себе сладкий ледяной шарик. Шарик был холодный и вкусный, но, покончив с ним, Айван понял, что жажды не утолил. Тогда он купил себе кокос; это было гораздо лучше, но тут же понял, что страшно проголодался. Айван купил несколько патти и еще один ледяной шарик. Вкус первой городской еды был ему особенно приятен. Он смаковал кушанье, во все глаза наблюдая разворачивающуюся вокруг него жизнь.
Покончив с едой, Айван решил, что пора идти. Он внимательно выслушал, что ему говорит продавец льда по поводу дальнейшего маршрута, не спуская при этом глаз со своих коробок, как вдруг на улице появились два молодых дреда. Поравнявшись с продавщицей манго, один из них сделал вид, будто споткнулся о коробки Айвана. Он громко выругался, чем привлек к себе внимание продавщицы, а его приятель тем временем быстро сунул руку в ее корзину.
Когда тот, что споткнулся, наконец выпрямился, другой спросил его:
—Все в порядке, Джа?
—Конечно, Джа, Я-ман вечно живой.
—Одна любовь, Джа, — ответил его приятель и протянул ему манго.
Инстинктивно Айван хотел схватить вора, но, поглядев на него, решил этого не делать.
Поймав на себе взгляд Айвана, вор удостоил его коварной, почти заговорщической улыбки и надменно проговорил:
—Мир сей принадлежит Богу, значит, и плоды его.
—Твоя правда, Джа, — согласился приятель и откусил от плода.
Возможно, но Бог не посылал тебя жать их там, где ты не сеял, подумал Айван.
—Чо! — проговорил продавец льда. — По этим ты не можешь судить обо всех. Это не настоящие Раста. Настоящий Раста — это просто человек. Эти грязные криминалы отрастили бороды и патлы, чтобы скрыться от полиции.
Он метнул на парней гневный взгляд и, словно отмахиваясь от них, крикнул:
—Идите отсюда, воры проклятые! У вас и матери, наверное, не было никогда. Побрей голову и иди ищи работу, человек.
Лохматые молодцы пошли прочь, посмеиваясь и поедая манго.
Было в этом случае что-то такое, что вывело Айвана из равновесия. И не в том дело, что плод манго был для женщины такой уж большой потерей. Но высокомерная дерзость этих молодчиков и его неспособность что-либо предпринять привели его в ярость. Странной показалась и сама идея воровать фрукты, которые в его деревне весь сезон доступны каждому. А уж воровать у старой женщины и делать это в открытую, не стесняясь? Да, выбрать в этом городе свой путь будет очень и очень непросто. Город оказался гораздо больше, жарче, пыльнее, шумнее, переполненнее, суматошнее и беспорядочнее, чем он мог себе представить.
Но, хотя и было в нем что-то устрашающее, Кингстон не мог не будоражить: город тайн и безграничных возможностей. Айван заломил шляпу, как это делают любители праздных прогулок, с трудом взвалил на себя поклажу и отправился на поиски мисс Дэйзи. Он двигался медленно из-за громоздких коробок, с трудом вспоминая указанный ему маршрут, такой простой и прямой, когда о нем рассказывали, а теперь вдруг такой запутанный и неопределенный. К тому же на каждом шагу его поджидал новый спектакль и привлекал к себе его внимание.
Айван готов был уже признаться, что безнадежно заблудился и ему придется снова расспрашивать о маршруте, когда он вышел на угол, где стояла, дружески общаясь, группа парней. Ему показалось, что при его приближении разговоры стихли. Айван подумал, что глаза прожженых городских парней и крутых знатоков улицы критически его изучают. Он ускорил шаги, чтобы показаться человеком, который спешит по своим делам. Затем, чувствуя, что это не срабатывает, напротив, замедлил их, желая продемонстрировать, что идет налегке. С величайшим усилием Айван заставил себя повернуться в их сторону, когда проходил мимо, ведь куда естественнее было бы не просто тупо уставиться перед собой, а бросить взгляд на них. Но когда с заранее отрепетированной беззаботностью он оглянулся, оказалось, что на него никто не смотрит. Парни улыбались друг другу и смотрели в разные стороны, не обращая на него никакого внимания. Айван отвернулся и пошел быстрее, чувствуя, как пылают его уши и щеки. Подозревая всех и вся, он чувствовал себя не в своей тарелке, как будто стал вдруг обладателем какого-то бросающегося в глаза дефекта. Позади раздался взрыв смеха, и ему послышалось, как кто-то из парней протянул с деланным изумлением:
—Бог мой — деревня-едет-в-город!
Пусть они смеются, ман. Они думают, что я дурачок такой, ничего, скоро они убедятся, что я не просто паренек-из-деревни. Наступит день, когда все эти городские узнают, кто я такой, и благословят меня. Я покажу им всем, кого зовут Риган, черт возьми. На мгновение Айвана ослепил гнев, и он перестал понимать, где находится. Он уже стал великим певцом, знаменитым, шикарным, утонченным и обожаемым теми самыми парнями, чей смех до сих пор звучал в его ушах.
БИП! БИП! Айван готов уже был уступить дорогу проезжающей машине, когда услышал насмешливый повелительный голос:
—Эй, деревня, давай в сторону, ман, двигайся!
Опять это слово. Айван в бешенстве обернулся и к своему удивлению увидел перед собой вовсе не автомобиль своей мечты, а всего-навсего самодельную ручную тележку в виде грузовичка, с вращающимся рулем и сигналом. Тележку толкал коренастый круглолицый паренек его возраста.
—Подожди, — протянул Айван, — с каких это пор городская дорога стала твоей?
—Чо. Ты должен видеть, где идешь, ман, — сказал парень более мягко.
Айвана поразило, насколько его фигура напоминает фигуру Дадуса, и ярость оставила его.
—Эй! Не знаешь ли, как проехать на Милк Лэйн?
—Может, знаю, а может, и нет. Ты спрашиваешь, чтобы спросить? Или нанимаешь транспорт? — спросил он, разглядывая коробки Айвана. — Есть у тебя деньги? Деньги есть — можешь ехать куда угодно, а если нет — ты попал. Сиди тогда дома.
Хвастливый маленький говнюк, подумал Айван. Говорит о деньгах! Можно подумать, что он знает, сколько у меня денег. Он с трудом удержался от того, чтобы не продемонстрировать всю свою пачку, и вместо этого спросил уклончиво:
—Ладно, сколько стоит?
—Пятьдесят центов и помочь мне толкать.
Айван прикинул. Если Милк Лэйн близко, парень загнул цену. А если далеко, цена, кажется, правильная. С другой стороны, коробки тяжелые и неудобные, а с таким проводником он сумеет избежать двойного унижения — не заблудится и не будет спрашивать дорогу у незнакомых людей.
—Решай быстрее, ман, говори! — потребовал парень с видом человека, опаздывающего на важную встречу.
Айван рассмеялся:
—Не горячись, молодой бвай, ты уже в деле,
—Решили, ман, — согласился парень.
Айван с облегчением вздохнул, когда его коробки погрузили на тележку. Парень оказался блестящим проводником, хотя и вел себя несколько заносчиво. Он пространно разглагольствовал о попадающихся на их пути местах и людях. Кажется, он принял Айвана за своего и сыпал предостережениями и советами: как обойти ловушки города и, прежде всего, как отшить от себя проходимцев. Айван внимательно прислушивался к нему, ничего не говорил, а только мычал время от времени в знак согласия.
—Что за дела? Давай-ка остановимся, ман! — внезапно крикнул парень и всем своим весом остановил тележку возле автобусной остановки. — Ты, что ли, не видишь красный свет, ман? Красный свет — значит, надо остановиться, понимаешь? Кто только что из деревни приехал, потому и попадает под колеса, что этого не знает. — И действительно, по улице перед ними в несколько рядов поехали автомобили.
—Что происходит, Винстон? — парень крикнул другому парню, который сидел в тележке на той стороне улицы. «Винстон» ничего не ответил, и спутник Айвана заговорил оживленнее.
—О чем я тебе и говорил, ман, — сказал он Айвану. — Никому здесь нельзя верить, понял. Знаешь как давно этот сукин сын не отдает мне долг? Но сегодня он меня не проведет, понял. — Парень становился все более разгоряченным. — Эй, мне нужны мои деньги сегодня! Ты слышишь? — грозно прокричал он и направился к парню, оставив тележку с Айваном посреди улицы. Потом остановился и застыл в недоумении, совершенно сбитый с толку.
— Эй, — проговорил он Айвану, словно его постигло внезапное озарение. — Я все понял. К нему, ман, надо идти тебе. Пять долларов у него есть, давай иди, — настаивал он.
Это внезапное доверие польстило Айвану. Он почувствовал, что готов ринуться и доказать, кто он такой, продемонстрировать свой ум и силу этому проходимцу «Винстону».
— Не волнуйся, ман. Ты их получишь, — заверил он парня.
Заломив края шляпы и напустив на себя важность, он с немалым трудом перебрался через улицу. Но с приближением к «Винстону» его уверенность стала таять. Поначалу он думал, что парень захочет удрать от него, чтобы избежать столкновения, но «Винстон» как ни в чем не бывало развалился на своей тележке, удовлетворенно пожевывал стебель сахарного тростника и на приближение Айвана никак не реагировал.
—Эй, Винстон! — крикнул Айван. Парень смотрел в другую сторону, словно и не слышал.
—Эй, ман, я с тобой говорю, — настаивал Айван.
«Винстон» удивленно посмотрел на него.
—Со мной?
Вдруг Айван, смутившись, сообразил, что не знает даже имени своего нового друга.
—Да, ты, ман… один мой друг… — парень вон там… — Он показал рукой через улицу, — послал меня забрать его деньги, ман. Да, ман, он сказал, что у тебя его деньги. — Тон Айвана становился все настойчивее, но «Винстон» глядел на него в полном непонимании. Парень казался тормознутым — дурак-дураком — по крайней мере, вел себя так, «играл в дурачка, чтобы обдурить умного», как говорил Маас Натти. Внезапно Айван пришел в ярость. Какие насмешники! Эти презрительные манеры городских пижонов — если он из деревни, это еще не значит, что он дурак. «Винстон» сейчас узнает.
—Эй, Винстон-ман. Человек послал меня за деньгами, — сказал он и протянул руку.
—Но меня зовут не Винстон, ман. Где он сам? Человек, что послал тебя? — Парень в недоумении посмотрел через улицу.
—Он там, ман, — Айван указал через плечо и, следуя за пустым взглядом парня, сам обернулся посмотреть туда, где стояла тележка с его коробками. Высматривая ее во все глаза — возможно, ее перевезли на другую сторону или за перекресток, — он никак не мог поверить в случившееся, все еще надеялся увидеть маленький ручной грузовик.
—Эй! Ну-ка назад с моими вещами. Стой! Вернись! — Айван попытался перебежать через улицу, но оживленное движение не позволило ему это сделать.
—В чем дело? Ты спятил, что ли? — раздался гневный голос из кабины едва не сбившего его грузовика.
—Не надо так рисковать, ман. — Парень, который не был Винстоном, положил ему руку на плечо. — Что случилось?
Айван в отчаянии рвался перебежать улицу и даже не мог рассказать «Винстону», как его одурачили.
—Все в порядке, ман, просто мне надо кое-кого найти, — объяснил он.
Когда зажегся зеленый, он помчался через улицу. "Я найду этого чертова парня… Все до единой мои вещи в его тележке. Как я мог допустить, чтобы меня так обманули? По какой дороге он поехал — по той? Или по этой? Иисусе, все мои вещи до единой. И деньги для матери. Я найду этого сукина сына. Должен найти. Кровь ему пущу.
Он беспомощно бегал по людным тротуарам, заглядывал в пустые переулки, переходил широкие улицы, и с каждой минутой отчаяние его росло. Наконец он остановился. «Подожди-ка. Полиция… надо искать полицию». Он стал высматривать полицейского и, сделав несколько кругов, привлек к себе внимание людей.
—Что с тобой, сынок? Что-то случилось? — с материнским участием спросила женщина, стоявшая у лотка.
—Полиция… я ищу полицию. У меня вещи украли, — сказал Айван.
В ее глазах мелькнуло сочувствие.
—Бедняжка, — сказала она, — ты, наверное, только что из деревни приехал, да? Эта полиция только одно и знает — мешать людям и требовать эти дурацкие лицензии; а когда что-нибудь плохое случается, их никогда нет на месте, — засуетилась она и огляделась по сторонам. Не заметив нигде полицейского, она вдруг истошно завопила:
—На помощь! Убивают! Полиция! — Крик прозвучал так внезапно и громко, что Айван в изумлении отшатнулся. — Ни черта они не придут, — сказала женщина уверенно, после чего обратилась к Айвану голосом, располагающим к беседе:
—Расскажи-ка мне теперь, что случилось? Пока он рассказывал свою историю, вокруг стала собираться любопытствующая толпа.
—Что случилось, мэм?
—Да не со мной, а вот с этим бедным пареньком, — сказала собеседница Айвана и показала в его сторону. — Какой-то вор-негодяй облапошил бедного мальчишку.
—Вот досада-то какая, да и паренек такой пригожий.
Смущенный до глубины души, Айван стал объектом всеобщего сострадания: женщины возмущались, мужчины качали головами и негромко переговаривались.
—На помощь! Убивают! Полиция! — снова завопила пожилая женщина, заглушив голоса сочувствия.
—Имей сердце, молодой бвай, все, что ни случается, — к лучшему.
—Чо, вор никогда не преуспеет, знай это.
—Что за жизнь такая? — размышлял другой. — И как только люди могут воровать так?
Айван был удивлен тем, с какой быстротой собралась толпа и превратила его из одинокого незнакомца в центральную фигуру общественного внимания. Непосредственность реакции женщины, ее теплота и озабоченность согрели Айвана, хотя такие слова, как «бедный мальчишка» и «пригожий паренек», смутили его до глубины души и даже наполнили запретным чувством жалости к самому себе. Он наверняка бы уступил не подобающим настоящему мужчине слезам, если бы не констебль, который придал делу практический ход.
Выслушав историю и тщательно записав приметы вора и описание его тележки-грузовика, констебль, прихватив с собой Айвана, отправился по известным ему стоянкам тележек. К великому удивлению Айвана, их сопровождала немалая толпа: люди не нашли лучше способа скоротать этот день, чем узнать конец этой истории. Они говорили о нечистоплотности «всех этих парней-возчиков» и увлеклись игрой в «если б я был судьей»: кто придумает самое оригинальное и болезненное наказание для вора и ему подобных. С Айваном и констеблем во главе процессии они посетили парк, рынок, железнодорожный вокзал, торговые центры, где возчики со своими тележками ожидали заказов. Но среди них не оказалось ни проходимца, ни его тележки.
Уже почти стемнело, когда Айван, голодный, падая с ног от усталости, натерший мозоли и приунывший духом, дотащился до Милк Лэйн. Он увидел узкую пыльную тропинку, с обеих сторон ограниченную высокими железными оградами, за которыми располагались дворики и арендуемые комнаты, жилье городской бедноты, которой повезло чуть больше других. Переулок был слабо освещен. Из-за оград доносился гул разговоров, звуки музыки в радиоприемниках, запахи еды — время близилось к ужину. Расположившись за столом под одним-единственным уличным фонарем, компания молодежи громко играла за столиком в домино.
Бвай! Я поверить не могу, что еще утром был во дворе у бабушки. Не может быть, чтобы столько случилось за один день. Маас Натти, Дадус, Мирриам — они уже так далеко, словно в другой стране. Все это уже история. Ммм, кто-то жарит рыбу — как вкусно пахнет! Бвай, если бы я был в деревне, бабушка приготовила бы уже ужин, — где же ты, бвай? Дураком прикидываешься, словно не знаешь, что бабушка умерла... И жизни той больше нет, конец ей пришел…
Кажется, это и есть нужное место… Точно, оно самое. Интересно, мама сейчас здесь? Так вот где, оказывается, она живет. У нее, должно быть, найдется что-нибудь поесть. Бвай, как я устал! Сколько миль я протопал сегодня, а? Крута дорожка и горяча, Господи. Ботинки к тому же жмут, аж ноги обжигают. Но это точно здесь — спрошу-ка у этих бваев.
Айван, на которого игроки не обращали внимания, едва волоча ноги, направился в их сторону. Парни чуть старше его чувствовали себя легко и непринужденно, громко кричали и смеялись. Их поведение и остроты, сама аура принадлежности к городскому вечеру поставили Айвана в тупик. Особенно высокий черный парень, который в своих черных очках казался еще чернее. Это явно был вожак; с бородкой и в лихом черном берете, с золотой серьгой в ухе, он оказывался центром всех разговоров, своим громким повелительным голосом и броским стилем игры выделяясь среди остальных. На Айвана он произвел сильное впечатление. Я и не думал, что мужчины могут носить кольца в ушах и никому нет до этого дела! Без сомнения, это может быть только плохой человек. Крышка стола так и подпрыгивала, когда парень в залихватской манере выставлял костяшки.
—Хэй! Ты такую игру когда-нибудь видел? — хвастался он. — Сколько у тебя осталось?
—Две штуки.
—Две? Правда? А у твоего партнера? Вижу-вижу, но я не проиграю, не проиграю, черт побери! — Он держал все костяшки в одной ладони, а другую ладонь угрожающе занес над головой, словно уже знал свой следующий ход. Медленно поворачивая голову, он изучал расклад костяшек на столе, «читая и считывая» с явной озабоченностью.
—Эй, не знаете, здесь ли живет эта женщина? — робко спросил Айван, протягивая бумажку с адресом мисс Дэйзи.
Высокий парень быстро бросил взгляд на бумажку и, не отрывая глаз от костяшек, с видом крайне занятого человека указал в сторону цинковой ограды напротив.
—Через этот двор, туда. — От Айвана он отделался одним коротким жестом. — Мой ход, да? Все, я вышел. Ях! Ях! Ях! — С намеренной драматичностью и с триумфальным возгласом перед каждым ходом он выставил одну за другой все три оставшиеся у него костяшки.
Айван пошел своей дорогой. Так, значит, он все-таки нашел маму, которая, если верить этому парню, живет за цинковой оградой. В последние годы он редко ее видел. Узнает ли она его? Воспоминания Айвана о матери были отрывочными и расплывчатыми. По мере того как момент встречи приближался, он все больше переживал, какой прием его ожидает, и его одолевала тревога. А как рассказать ей о пропаже денег и «сувениров» от жителей нашей округи? Пройдя через ворота, он вошел в длинный двор, в центре которого стоял полуразвалившийся дом, который, казалось, строили как-то стихийно, несогласованно, без предварительного плана, по частям, насколько позволяли материалы и случай. Средняя часть, деревянная, выглядела совсем старой. Другая, тоже деревянная, была поновее. С обеих сторон их стискивали пристройки из бетонных блоков, несомненно, самые последние по времени.
Во дворе с сухой утрамбованной землей росли только два больших дерева манго, чьи кроны отбрасывали на дом тень. Айван смотрел на ряд дверей, к каждой из которых вели деревянные ступеньки. Некоторые двери были открыты, и свет из них падал во двор. В дверных проемах, а то и прямо на ступеньках сидели женщины, наблюдая, как на угольных печках, установленных прямо на земле, готовится вечерняя еда. Они молча поднимали глаза, пока он приближался.
Я ищу женщину по имени мисс Дэйзи.
—Мисс Дэйзи? А чего ты от нее хочешь? — спросила одна из них подозрительно.
—Это моя мама, мэм, — ответил Айван.
Отношение женщины немедленно изменилось.
«Так ты сын Дэйзи? А я и не знала. Она будет рада тебя увидеть. Вон туда». Женщина указала на закрытую дверь, откуда сквозь щель слабо пробивался свет.
Мисс Дэйзи лежала на кровати, занимавшей почти всю комнату. Глядя на свисавшую с потолка лампочку без абажура, она ощущала, как ее тело прогибает пружины. Она чувствовала в теле свинцовую тяжесть, окоченение, словно уже утратила все чувства и не могла больше двигаться. Сегодня четверг, день очищения, ей пришлось готовить еду и обслуживать семейный ужин.
Ползая на коленях по грубому дощатому полу, отчищая и отмывая его кокосовой щеткой, она заработала обжигающую боль в коленках, которые стали теперь грубым бесцветным пятном из крепкой мозолистой кожи. Ее спина и плечи сгорбились. Спина была как окостеневшая, и никакие лекарства не могли избавить от боли надолго. Она ворочалась и извивалась на кровати, тщетно стараясь найти такое положение, при котором боль хоть немного утихла бы. Внезапно ей прострелило спину так, что прервалось дыхание. Как жарко! Быть может, приоткрыть дверь и впустить немного свежего воздуха? Нет, слишком много там злобы. И с каждым новым днем, который посылает нам Божья доброта, становится все хуже и хуже. Пусть дверь будет закрыта.
Она потянулась за мокрой тряпкой, чтобы обтереть потное лицо. Тряпка была теплой. Она взглянула на большой образ Иисуса на стене. Какой все-таки красивый! Священник привез из Америки. Честное слово, какая красота! Ярко-голубые глаза словно мерцают в глубине, и золотистые волосы сияют аурой света и святости. В одной руке Он держит крест, в другой — длинный посох. Иисус Добрый Пастырь. Лицо Его наполняли несказанное сострадание, любовь и печаль. Печаль эта — от боли. Сердце Его было зримым: ярко-алое, оно утыкано острыми шипами. Он понимает, что такое страдание. Внезапно ее сердце переполнилось болью сочувствия, и она, сама того не сознавая, запела в медленном печальном ритме:
Король любви сей Пастырь мой, Его любовью я увенчана. Сама я кто, когда б не Он, А Он со мной навечно.
Она расслабилась и закрыла глаза. Пусть дверь останется закрытой. Слишком много злобы и греха в этом Кингстоне. Покрепче закрывайте двери. Масса Иисус — вот ее лучший друг.
Она, должно быть, голодная, она должна быть голодной. Ее разбитое тело слишком устало и не чувствует голода, но она обязана поесть. Найдется ли в комнате что-нибудь съестное? Банка сардин. Да-да, она уверена, что банка эта лежит в коробке под кроватью. Банка сардин и крем-содовое печенье. Надо еще немного полежать, а потом подняться и поесть. Но сначала унять боль в спине. Только представьте себе эту женщину, а? Она еще смеет говорить, что она христианка, рожденная, крещеная и спасенная во Христе, и никогда ни у кого не ворует. Послушайте ее только, она говорит, что видела, будто бы Дэйзи ворует ее еду, хотя она платит ей на два доллара больше, и, значит, Дэйзи может сама купить себе еды. Что за гнусная женщина, а? И как только она может говорить, что платит ей на два доллара больше? Ведь если бы я и вправду воровала еду, у меня бы тут стояла полная тарелка риса, и бобы, и мясная отбивная с подливкой, все, что остается после ее обедов. Ворую еду! Представьте только себе, что я, Дэйзи Мартин, ворую еду? Она, наверное, в нашей деревне побывала и видела, что творится у моей мамы на дворе. Почему же она такая гнусная? В последние дни вся еда у меня в горле застревает. Азии, но ведь правду говорят: «Что для бедного грех, то для черного преступление». Оскорбленная гордость наполнила ее яростью и унесла мысли прочь от больной спины.