Страница:
Ну так разве можно назвать все неудачей? Вот ради чего он и приехал сюда из Голубого Залива столько лет назад. А зачем еще он жил в Молитвенном доме? Только из-за Миста Брауна. Только из-за него… иначе и быть не могло. Весь в поту и запыхавшийся, он въехал во двор, прислонил велосипед к стене и почти бегом направился к главному зданию, едва не столкнувшись с выплывшей из темноты фигурой.
—Айван! Подожди-ка!
—Что? Кто?
—Это я, пастор Рамсай.
—Да сэр?
—Когда ты пришел сюда после смерти своей матери, я взял тебя.
О Иисусе, подумал Айван, я и забыл — сколько уж времени минуло с тех пор, как я стал послушником.
—Правда, Ваше преподобие, — сказал он, — и я благодарен вам, сэр.
—Ты был тогда голодным, грязным и помраченным умом. Нет, я требую тишины. Но твое физическое состояние было не сравнимо с состоянием твоей души. И я взял тебя. Ты говоришь, что благодарен мне, но это все одни слова. Вспомни о своем поведении, ман. Ты принес в мой дом грех и бесчестье. Поэтому тебе лучше покинуть это место. Вот плата за две недели. Я не желаю видеть тебя здесь.
—Ваше преподобие…
—Нет, нет! Ради всего того, чем я занят здесь, тебе лучше поискать другое место. Лучше для всех нас и для Господа Бога. Я буду продолжать молиться, чтобы Бог отвратил тебя от пути нечестивых, на который ты склонен ступить. Но я хочу, чтобы ты покинул это место! Ты понял меня?
—Конечно, Ваше преподобие.
Улыбка Айвана была счастливой, и на лице его играло вдохновение, которое явно озадачило пастора. Этой реакции он совершенно не ожидал. Как видно, парень настолько погряз в грехе, что, кажется, выжил из ума.
—О'кей, сэр. Спасибо вам за все. Я очень вам благодарен. Скажите Эльзе, что она еще услышит обо мне.
С головой у парня точно не все в порядке, подумал пастор. Каков наглец! Эльза еще услышит! Но парень и впрямь кажется довольным. Ладно, счастливого пути — без тебя дела в нашем приходе пойдут куда легче.
Кожу на ее коленях как будто натерли наждаком. В пояснице она ощущала сгусток боли и окоченение. Но ее физические болезни были ничто по сравнению с тем смятением и хаосом, конфликтом между долгом и чувствами, которые се обуревали. Уже два дня она не виделась с Айваном, и девушки говорили, что Его преподобие выгнал его из-за нее. Это несправедливо. Бедный Айван! Куда он пойдет сейчас? Что с ним станет? И все из-за нее, хотя ни он, ни она ничего плохого не сделали.
А в Его преподобии ее что-то серьезно пугало. Он всегда был человеком очень строгим и гневливым. Но сейчас со своей праведностью и воздаянием он словно взбесился. Должно быть, забыл о фарисеях? Он заставляет ее часами стоять на коленях, бредит и молится над ней, пока оба они не падают от изнеможения. Она может перенести эти долгие жаркие ночи увещеваний и раскаяния, горящие огнем колени и боль в спине, повторение одного и того же, пока не начинает кружиться голова, — грешница, грешница, грех, грех, грех. Но так и не повидаться с Айваном? Этого я не перенесу. Этого я не перенесу. В глубине живота у меня как будто что-то переворачивается. Где бы он ни был, я с ним. Я должна его найти. Но как это сделать? Я нигде еще не жила, ничего другого, кроме дома пастора, не знаю. Но… как я могу жить здесь, если Ай-ван где-то далеко? Бог знает что с ним. Но… ведь Его преподобие истинный христианин. Если я очень-очень его попрошу, неужели он не разрешит Айвану вернуться? Не даст ему еще один шанс? Я очень-очень попрошу Его преподобие…
Отыскав такое призрачное успокоение, она попыталась заснуть. Какой-то голос звучит в ее голове, или это кто-то зовет мальчика Самуила, что спит в молельной комнате?
—Эльза, — говорит голос. — Эльза.
—Да, кто это?
—Тсс. Это я, Айван.
О Боже мой, Айван! Айван вернулся. Он здесь, спасибо тебе, Иисусе! Едва ли думая о последствиях, она вскочила с кровати, открыла дверь и прильнула к Айвану.
—Айван, Айван, ты с ума сошел! А если Его преподобие тебя поймает? — Но не отпускала его. Она отступила на шаг и стала изучать его лицо — что запечатлелось на нем от событий последних дней? Кажется, Айван ни в чем не раскаивается и ни о чем не беспокоится. Он смело вошел в комнату, излучая счастье и уверенность в себе. Она никогда не видела его таким счастливым.
—У меня фантастические новости, ошеломляющие, фантастические.
—Где ты был? Я так беспокоилась, Айван, я собиралась просить Его преподобие, чтобы он взял тебя обратно.
—Чо! — он сделал нетерпеливый жест отрицания. — Слушай, я пришел сказать тебе, что все изменилось. Великие новости, малышка.
Он поднял одно плечо чуть выше другого и заскользил по полу в ликующей поступи реггей,
—Какие новости? — прошептала она.
—Миста Хилтон! Человек, которого я давно хотел увидеть. Я виделся с ним.
—И что?
—Он сказал, что в пятницу я буду записываться.
—Оу, Айван, ты врешь! Неужели правда! Боже мой, как здорово! — Она чувствовала, как в нем горит триумф и вдохновение. — Это правда, ты правду говоришь? О, Айван.
—Слушай, Эльза, мне нужна твоя помощь.
—Какая? Что угодно, Айван.
—Понимаешь, мне надо репетировать. Ты должна на время дать мне ключ от церкви.
—Айван, ты с ума сошел! Как я могу это сделать? — Ее глаза наполнились сомнениями. Сникнув, словно из нее выпустили весь воздух, она отступила и уставилась в пол. — Эту музыку нельзя играть в церкви. Его преподобие убьет меня. О, Айван.
—Эльза, пойми, это мой единственный шанс. Он все изменит. За этим я и в город приехал, за этим и на свет родился. Если это будет хит — ты и сама не знаешь, как все обернется для нас. Для меня и для тебя. Ты должна дать мне этот шанс, должна.
—Но если Его преподобие заметит, моя жизнь кончена, — со слезами проговорила она.
—Хей, кончай с ним, начинай со мной.
—Что ты имеешь в виду? — прошептала она, и ее глаза стали большими и лучезарными.
—Ты что, всю жизнь собираешься жить в доме Его преподобия? — проговорил он все тем же шепотом, с возрастающим убеждением и силой, рисуя новую картину их жизни вдвоем. Она собирается замуж за пастора? Нет? Рано или поздно это должно случиться. Но сейчас им указан выход — быть может, самим Богом. Этим надо воспользоваться. Он чувствовал, как она обнимает его и вся дрожит. — Ты уже женщина. Ты должна выбрать между мной и пастором.
Эльза снова отступила на шаг и посмотрела ему в глаза.
—Я верю в тебя, Айван. — Она пошла за ключом.
—Не беспокойся, — сказал он, когда она вернулась с ключом. — Пастор ни о чем не узнает. Я буду на самой маленькой громкости.
—Да, — сказала она, — иначе он убьет меня.
—Никто этого не сделает. У тебя есть я.
Дрожа всем телом, она вернулась в свою кровать, и мысли ее обгоняли одна другую. На следующее утро она с удивлением обнаружила, как мирно и глубоко она спала.
Он не знал еще что именно и все же чувствовал — что-то не так. Был уверен в этом. Поначалу Эльза выказывала примерное раскаяние — видно было, что ее посетило смятение и страх Божий — но такое поведение от нее и требовалось, оно было в ее духе. Она показала, что не закоснела в грехе. Однако в последние несколько дней она сильно изменилась, выглядит не столь озабоченной и ведет себя с тайным спокойствием, которое его беспокоит. Грешник благополучный — проклятый грешник. Куда девались все ее слезы? Он ее еще не простил. А что, если этот парень шатается где-то поблизости? «Скажите Эльзе, что она еще услышит обо мне». Нет, у него этот номер не пройдет! Длиньше уже велено гнать его отсюда поганой метлой и докладывать о малейшем приближении. Нет, Айвана здесь в эти дни не было. Но даже если бы и был, ему не хватило бы сил убедить Эльзу. Все-таки пройтись по двору будет не лишним. Бдительность! Молись и бди, как говорит Благая Книга.
Пастор увидел спрятанный в кустах велосипед и почувствовал, как его начинает душить ярость, и это вместо того, чтобы все как следует продумать. Вызвать полицию? Парень виноват в злоупотреблении гостеприимством, поскольку его предупредили. Нет, лучше схватить его самому. Но сначала велосипед. Он запер его в мастерской и проверил комнату Эльзы. Она мирно спала. Что ж, парень, кажется, понял, что жить на улице не так-то просто. Проскользнул, наверное, в свою бывшую комнату, чтобы скоротать ночь в безопасности. Надо пойти проверить, парень способен на все.
Но что это за тусклый свет в церкви? Возможно, забыли выключить после занятий хора? Айвана там быть не может, если только не… тут его инстинкт священника был приятно польщен. Аллилуйя, парень понял, что сбился с пути. Дух раскаяния привел его в церковь, чтобы примирить себя с Богом. Вот источник мира в душе Эльзы. Но ведь она должна была ему сказать! В конце концов, радости в Раю больше достанется тем, кто покаялся…
Но когда он приблизился к Молитвенному дому, то услышал вовсе не звуки покаяния, вовсе нет. Оказалось, что гитара подключена к его усилителю, не его, а Бога, конечно, и голос Айвана:
—Что ты здесь делаешь! Поешь эту мерзость в моей церкви! — прокричал он.
Оба они застыли. Айван — с открытым ртом, его сообщник — в страхе и удивлении.
—Ваше преподобие, сэр, у меня только этот шанс…
—Шанс, тебе нужен шанс? Ты найдешь его в тюрьме. Я арестую вас обоих. Ты слышишь, арестую!
—За что, сэр?
Второй парень начал понемногу отступать к двери, но Айвана, казалось, ничто не трогало.
—Мы ничего не взламывали, сэр.
Он полез к себе в карман. За чем? За ножом? Он на все способен. Но в руках он держал ключ.
—У нас есть ключ, сэр, мы ничего не взломали.
—Ключ, где вы взяли ключ? — и он замолчал, начиная понимать…
Так же, как и парень этот…
—Нет, Ваше преподобие, это не… Пастор выхватил ключ и выбежал из церкви.
Айван что-то кричал, но он уже его не слышал.
Заспанная и удивленная, она все-таки созналась. Твердо и без сожалений.
—Да, я дала ему ключ, я должна была.
Должна была? Ни капельки раскаяния. Не сознавая, когда это началось, он тряс ее и бил.
—Что? Что? Что еще ты ему дала?
—Ничего, ничего такого.
С каждым ее отрицанием ярость в нем возрастала. Ее щеки разрумянились, и голова моталась под его ударами туда-сюда. Она упала на кровать. Шлюха! Осквернила его дом и его церковь.
—Лгунья! Лгунья! Ты отдала ему свои губы, свое тело. Ты опорочила себя. Лгунья! Шлюха! Блядь!
—Нет, нет. Ваше преподобие, я ничего ему не давала.
В глазах ее стояли слезы, но голос был твердым и уверенным. Он снова швырнул ее на кровать и оставил лежать там, так и не добившись отнее раскаяния.
—Я — ничего — ему — не — давала.
Он очень беспокоился за Эльзу. Она говорила ему, как странно в последнее время ведет себя пастор Рамсай. Зря Айван бросил ее в последнюю ночь, да и велосипед тоже, но Мак убедил его, что так будет лучше. Он и правда не думал, что пастор будет ее бить. Послезавтра они будут вместе, а если надо, то и сегодня могут уйти отсюда. Но он был сильно напряжен, когда приблизился к ограде Молитвенного дома. Последний раз, подумал он, послезавтра я завяжу с этим чертовым местом.
Длиньша встретил его почти радушно. Он тщательно полировал велосипед Айвана и, оторвавшись, бодро улыбнулся.
С чего это Длиньша полирует его велосипед?
— Эй, я слышал, ты отказался от должности почтальона? Что ты тут делаешь?
—Пришел за велосипедом. — ответил ему Айван.
Улыбка Длиньша стала еще шире.
—За каким-таким велосипедом?
—Чо, Длиньша, не шути со мной. Ты ведь знаешь, за каким велосипедом — за этим самым.
—Это твой велосипед? Где, интересно, ты его купил?
То, с каким невинным удивлением Длиньша притворяется, взбесило Айвана. Он был не в настроении выносить сегодня это дерьмо.
—Не болтай, Длиньша. Ты прекрасно знаешь, что это мой велосипед.
Свинячьи глазки поблескивали в злобном триумфе.
—Это велосипед Его преподобия. Где ты его купил, говоришь?
Так вот что за игра. Нет, Длиньша не может говорить все это серьезно. Всего-навсего обычные провокации.
—Мне ничего не надо доказывать, Длиньша. Ты и сам видел, как я его делал. Как покупал запчасти. Одни колеса обошлись мне в шесть долларов. Не шути со мной. Ты с жизнью своей играешь.
—То же самое я могу сказать и тебе, потому что Его преподобие отдал велосипед мне. Здесь его владения, его добро.
Оказывается, он не шутит. Он собирается с помощью пастора украсть велосипед, на который у Айвана ушло столько сил и времени.
—Так значит… ты мне его не отдашь? — Айван удивился тому, как медленно и спокойно прозвучал его голос.
—Если он твой, забери его, а? — ухмыльнулся Длиньша, осторожно поднял велосипед и поставил перед собой. Потом, сдвинув свои тяжелые плечи, повернулся к Айвану. — Его преподобие сказал, что, если ты придешь сюда, ты злоупотребишь гостеприимством, и я обязан тебя выдворить. Он сказал — любыми подручными средствами. Я тебя так отделаю!
—Я ухожу. Отдай мне велосипед — и я уйду. Айван попытался обойти Длиньшу сбоку, но внезапно оказался на земле. В голове у него звенело, он почувствовал, что у него онемела одна сторона лица.
Длиньша широко улыбался над ним.
—Знаешь, как долго я ждал этого момента? — проговорил он с вызовом. — Вставай, ман, вставай, посмотрим, как ты умеешь держать удар. Козел!
Айван встряхнул головой, чтобы прийти в себя, и сплюнул кровь. За что Длиньша так его ненавидит? Он смотрел на его победную ухмылку и видел, что в ней сконцентрировались все его ежедневные провокации и преследования, все несправедливости и притеснения. Айван пошел на Длиньшу, но следующий удар пришелся ему в челюсть, и он снова покатился, глотая пыль. На этот раз зрение у него помутилось, и глаза застлал красный туман.
Потом вдруг произошла удивительная вещь. Его голова вдруг прояснилась, и он оказался на месте, но где-то не тут. С одной стороны, он ощутил себя отделенным от всего и как бы парящим, с другой — видел, что лежит на земле, а над ним возвышается могучая обезьяноподобная фигура. Он видел, как он быстро перекатился по земле, вскочил на ноги и выхватил свой окапи. Он видел, как Длиньша остановился, тревожно оглянулся, схватил бутылку и разбил ее. Все было так, словно он смотрел эпизод из фильма «Отсюда — и в вечность», где Ланкастер и Боргнин сидят в баре. Он слышал, как тот говорит: «Хочешь убийства, Жирдяй, ты его получишь». С какого-то далекого расстояния он видел себя: вот он балансирует на пальцах ног, согнув колени и перекладывая окапи из руки в руку, как это делал Питер Лорре.
И в то же время он стоял перед Длиньшей, следил за его глазами и руками, вертел своим окапи и угрожающе его направлял. Он слышал, как где-то прозвучал сигнал тревоги, но в себе тревоги не чувствовал. Все замедлилось, словно они оказались в воде, и в его распоряжении для того, чтобы уворачиваться и наносить удары, была уйма времени. Его лицо болело, в нем кипел гнев или, вернее, холодная контролируемая ярость. Казалось, он знал каждое движение Длиньши еще до того, как тот его совершал, увертывался от его нападений и полосовал его ножом. Схватка стала похожей на танец и пошла в зловещем ритме: увернулся — полоснул, увернулся — полоснул. Каждый раз, когда он резал, он чувствовал, как острие ножа пронзает рубашку и натыкается на что-то твердое и все-таки мягкое. Каждый раз Длиньша вскрикивал, но не сдавался, и Айван продолжал танцевать и полосовать ножом, танцевать и полосовать, совершая, как ему казалось, замедленные изящные движения.
Но Длиньша все-таки нашел в себе силы прижать Айвана к скамейке, и, когда зазубренные края бутылки распороли его плоть, он почувствовал, как вспыхнули ребра. Затем он уже сидел на Длиньше, у которого не было больше бутылки и который кричал от страха, стараясь защитить лицо ладонями.
—Не надо — до меня — доебываться, — говорил Айван, акцентируя каждое слово хлестким взмахом ножа, которым делал длинные неглубокие зарубки на щеках и носу врага. Кровь пузырилась на пальцах Длиньши, и он орал, как младенец. Потом чьи-то руки схватили Айвана и оттащили от Длиньши. Он слышал, как кричит пастор:
—Бандиты убивают Длиньшу! Полиция! — И какие-то люди в возбуждении забегали вокруг него, а он стоял на коленях, ухватившись ладонями за свой кровоточащий живот и неистово сблевывал. Ему показалось, что он увидел испуганное лицо Эльзы, которая пробиралась к нему сквозь толпу.
—Эльза, — выдохнул он, — скажи Хилтону…
Все закружилось в безумном водовороте, и он ничего не мог понять, пока не очнулся в полицейском участке с кровавой повязкой на ребрах.
Глава 12. Дорога исправления
Трава была примятой, редкой и коричневатой. Несколько измученных миндалевых деревьев с побеленными стволами предоставляли единственную тень во всем прогулочном дворике. Жозе паря высоко в воздухе, принял мяч на грудь и плавным движением перевел его при приземлении на ногу. Он сделал ложный замах, чтобы обвести Большую Троицу, и, резко уйдя влево, оставил споткнувшегося Троицу позади и погнал мяч по тюремному двору дальше, сверкая голыми пятками.
—Иисусе, видишь, как он шикарно двигается, — не удержался от восхищения один из мужчин.
—Так мы и жили в Тренчтауне, — прихвастнул Диллинжер.
Жозе ударил по мячу, попал в самый центр ворот и, сделав презрительный жест остальным игрокам, прошагал к компании мужчин, которые наблюдали за игрой, устроившись в тени миндалевого дерева.
—Чо, вы не подготовлены для меня, — заважничал Жозе. — Как видите, мастерство есть мастерство. — Его зубы блестели в широкой улыбке. Даже просторная тюремная рубаха и обвисшие шорты не первой свежести не могли скрыть кошачью грацию его движений. Но не успел он добрался до друзей под деревом, как в воздухе прозвучал командный оклик.
—Жозе, иди сюда! — крикнул охранник. Жозе настороженно повернулся в его сторону.
—Иди сюда, Смит, к тебе посетитель.
—Но сейчас разве время для посещений?
—Иди и помалкивай, — сказал охранник. Жозе пожал плечами, предназначив этот жест для друзей, и пошел за охранником, пародируя его исполненную собственной важности походку на чуть согнутых ногах. Мужчины под деревом засмеялись. Охранник подозрительно посмотрел на Жозе.
Жозе улыбнулся и снова пожал плечами.
—Чо, они там дураки все, — сказал он, не обращая внимания на смех.
Охранник свернул на гравиевую дорожку, которая вела вовсе не в приемную для посетителей, а к зданию дирекции. Это было странно — какой-такой посетитель? Впервые за пять лет. Почему в здании дирекции и в неурочный час? Жозе оставалось сидеть всего полгода, и он не хотел никаких проблем.
—Эй, капрал, мы идем к зданию дирекции? Ноги в брюках цветах хаки чеканили шаг.
Черные ботинки скрипели по гравию.
—Иди без разговоров. — Охранник не желал признаваться в своей неосведомленности, особенно перед известным своей неуправляемостью Жозе.
Вот дерьмо, выругался про себя Жозе. Уверен, что какой-нибудь пидор открыл свой гнусный ротик перед начальством. Так оно и есть. А у меня полгода осталось, понятно? Буду все отрицать. Знать не знаю, начальник, ведать не ведаю. Вот так, сэр, крупные неприятности, откуда ни возьмись? Уверен, что это тот пидор, девочка-мальчик. Грязный маленький содомит, он это. Ротик его чертов движется так, словно он жопу у ниггера подлизывает. Убью его, жопника чертова. Вот только что — ганджа или лотерея? Все равно ничего они мне не пришьют. Ни в чем не признаюсь, и никто мне срока не добавит. Клянусь всем, пусть я умру, но выберусь отсюда.
Но в конторе его ожидало вовсе не начальство, а какой-то долговязый черный, которого Жозе никогда не видел раньше, с чуть вытянутым умным лицом. Глаза спрятаны за темными очками.
—Хосе Смит, сэр, — сказал капрал, бодро от салютовав и пристукнув каблуком по асфальту.
Человек сидел за столом начальства и просматривал досье.
—Спасибо-капрал-больше-ничего-не-требуется, — не поднимая глаз, протянул он с надменной монотонностью отличника школы.
Так это полиция, подумал Жозе, изучая его костистое лицо и одежду изящного покроя. Наверняка полиция, кто еще? Вид у него что надо, парень твердый. Инстинкт подсказывал Жозе быть крайне осторожным, поэтому он стоял, ничего не говоря, и, притворившись, что пристально смотрит в направлении стены, украдкой изучал мужчину, который наверняка смотрел на него из-за стекол темных очков. У него много времени? У меня тоже много времени — полгода, подумал Жозе. Кто он все-таки? Точно полиция, полицейский Звездный Мальчик. Что ему, интересно, от меня надо?
Единственный звук в комнате исходил от большого кондиционера, с гудением лениво толкавшего своими лопастями застоявшийся воздух.
—Ты знаешь меня? — Внезапный вопрос ошарашил Жозе.
—Нет, — пробормотал он.
—Нет кто?
—Нет, сэр. Нет, СЭР.
—А я тебя знаю. В мои дела входит знать таких, как ты. Джозеф Смит, номер 07116. Мелкий криминал из Западного Кингстона. Чтобы быть совсем точным — из Тренчтауна.
Жозе ничего не ответил. Пусть оскорбляет меня, подумал он. Он посмотрел на мужчину и сладко улыбнулся.
—Сколько ты уже сидишь?
Жозе бросил взгляд на досье и поднял брови, словно говоря: ты что читать не умеешь? Подождал довольно долго, чтобы показаться дерзким, но не переборщить, и ответил скромно:
—Пять лет, сэр, пять лет и пять месяцев.
—За что сидишь?
Жозе промолчал.
—За что сидишь? — повысил голос мужчина, сжав губы.
—Говорят, украл какой-то мотоцикл, сэр.
Мужчина ухмыльнулся.
—Говорят? Тебя взяли в стельку пьяного, когда ты ехал на мотоцикле, так ведь?
Жозе, стараясь быть на высоте, сделал серьезное лицо.
—Неправда?
—Правда, сэр, — пробормотал он, — но…
—В следующий раз, когда будешь воровать мотоцикл, — сказал мужчина голосом, в котором прозвучал смех, — убедись предварительно, что он не принадлежит сыну комиссара полиции, ладно?
—Да, сэр.
—Как закоренелого преступника и возмутителя спокойствия тебя приговорили к шести годам тяжелого труда. Тебя выпустят отсюда ровно через шесть месяцев, не скостив ни одного дня за хорошее поведение, так или нет?
—Так точно, сэр.
Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю, подумал Жозе. Так вот что значит: «Задай мне загадку, задай мне две, дай мне отгадку или же нет».
—Ладно, Жозе, дай-ка я вот о чем тебя спрошу. — Голос мужчины стал доверительным, почти интимным. — Дай-ка я тебя спрошу — чему ты здесь научился, а? Всему?
—Да, сэр, — сказал Жозе, смотря прямо перед собой. — Я научился ремеслу, сэр.
Мужчина чуть улыбнулся и посмотрел на него задумчиво и игриво.
—Ремеслу, говоришь, научился, гм-м? Я скажу, чему ты научился, — ничему, ровным счетом ничему. Через тебя проходит вся торговля ганджой в тюрьме. Ты и твои мальчики занимаются лотереей. Лотерея в тюрьме строгого режима на деньги заключенных? Этому ремеслу ты научился?
—Нет, сэр, — ответил Жозе, испытав немалое потрясение. Он внимательно наблюдал за этим человеком. Что ему от меня нужно? Пока же он понял, что, прежде чем он покинет эту комнату, он оставит здесь что-то очень важное. Он не догадывался еще что именно, но понимал, что что-то потеряет.
—И та и другая деятельность, Смит, находятся в противоречии с законом, в частности — с тюремными правилами и установлениями. Если я не ошибаюсь, Смит, ты просишь, чтобы тебе сократили срок на шесть месяцев за примерное поведение? Что ж, Смит… — Мужчина поднял брови и бросил на Жозе хмурый взгляд поверх темных очков.
Чертов комедиант, подумал Жозе, чего он хочет? Что ему на самом деле надо?
—Сократить срок за примерное поведение? А не правильнее ли набавить тебе еще лет шесть, и тем самым уберечь от тебя общество?
—Нет, сэр, что вы, сэр… — тревожно прозвучал голос Жозе.
—Не перебивай меня, Смит. Как понимаешь, мы прекрасно можем это сделать. Но вместо этого я прибыл сюда для того, чтобы сообщить тебе, что твое ходатайство удовлетворено. Удивительное дело, не правда ли, Смит? Тебе прощают шесть месяцев за примерное поведение. А теперь, скажи-ка мне, почему происходит столь серьезное нарушение закона? Конечно, не потому, что ты сумел обмануть власть, а потому, что ты мне нужен. И нужен на свободе, на улицах, в Тренчтауне, а не здесь, где ты только жиреешь на государственных харчах.
—Айван! Подожди-ка!
—Что? Кто?
—Это я, пастор Рамсай.
—Да сэр?
—Когда ты пришел сюда после смерти своей матери, я взял тебя.
О Иисусе, подумал Айван, я и забыл — сколько уж времени минуло с тех пор, как я стал послушником.
—Правда, Ваше преподобие, — сказал он, — и я благодарен вам, сэр.
—Ты был тогда голодным, грязным и помраченным умом. Нет, я требую тишины. Но твое физическое состояние было не сравнимо с состоянием твоей души. И я взял тебя. Ты говоришь, что благодарен мне, но это все одни слова. Вспомни о своем поведении, ман. Ты принес в мой дом грех и бесчестье. Поэтому тебе лучше покинуть это место. Вот плата за две недели. Я не желаю видеть тебя здесь.
—Ваше преподобие…
—Нет, нет! Ради всего того, чем я занят здесь, тебе лучше поискать другое место. Лучше для всех нас и для Господа Бога. Я буду продолжать молиться, чтобы Бог отвратил тебя от пути нечестивых, на который ты склонен ступить. Но я хочу, чтобы ты покинул это место! Ты понял меня?
—Конечно, Ваше преподобие.
Улыбка Айвана была счастливой, и на лице его играло вдохновение, которое явно озадачило пастора. Этой реакции он совершенно не ожидал. Как видно, парень настолько погряз в грехе, что, кажется, выжил из ума.
—О'кей, сэр. Спасибо вам за все. Я очень вам благодарен. Скажите Эльзе, что она еще услышит обо мне.
С головой у парня точно не все в порядке, подумал пастор. Каков наглец! Эльза еще услышит! Но парень и впрямь кажется довольным. Ладно, счастливого пути — без тебя дела в нашем приходе пойдут куда легче.
ВЕРСИЯ ЭЛЬЗЫ
Кожу на ее коленях как будто натерли наждаком. В пояснице она ощущала сгусток боли и окоченение. Но ее физические болезни были ничто по сравнению с тем смятением и хаосом, конфликтом между долгом и чувствами, которые се обуревали. Уже два дня она не виделась с Айваном, и девушки говорили, что Его преподобие выгнал его из-за нее. Это несправедливо. Бедный Айван! Куда он пойдет сейчас? Что с ним станет? И все из-за нее, хотя ни он, ни она ничего плохого не сделали.
А в Его преподобии ее что-то серьезно пугало. Он всегда был человеком очень строгим и гневливым. Но сейчас со своей праведностью и воздаянием он словно взбесился. Должно быть, забыл о фарисеях? Он заставляет ее часами стоять на коленях, бредит и молится над ней, пока оба они не падают от изнеможения. Она может перенести эти долгие жаркие ночи увещеваний и раскаяния, горящие огнем колени и боль в спине, повторение одного и того же, пока не начинает кружиться голова, — грешница, грешница, грех, грех, грех. Но так и не повидаться с Айваном? Этого я не перенесу. Этого я не перенесу. В глубине живота у меня как будто что-то переворачивается. Где бы он ни был, я с ним. Я должна его найти. Но как это сделать? Я нигде еще не жила, ничего другого, кроме дома пастора, не знаю. Но… как я могу жить здесь, если Ай-ван где-то далеко? Бог знает что с ним. Но… ведь Его преподобие истинный христианин. Если я очень-очень его попрошу, неужели он не разрешит Айвану вернуться? Не даст ему еще один шанс? Я очень-очень попрошу Его преподобие…
Отыскав такое призрачное успокоение, она попыталась заснуть. Какой-то голос звучит в ее голове, или это кто-то зовет мальчика Самуила, что спит в молельной комнате?
—Эльза, — говорит голос. — Эльза.
—Да, кто это?
—Тсс. Это я, Айван.
О Боже мой, Айван! Айван вернулся. Он здесь, спасибо тебе, Иисусе! Едва ли думая о последствиях, она вскочила с кровати, открыла дверь и прильнула к Айвану.
—Айван, Айван, ты с ума сошел! А если Его преподобие тебя поймает? — Но не отпускала его. Она отступила на шаг и стала изучать его лицо — что запечатлелось на нем от событий последних дней? Кажется, Айван ни в чем не раскаивается и ни о чем не беспокоится. Он смело вошел в комнату, излучая счастье и уверенность в себе. Она никогда не видела его таким счастливым.
—У меня фантастические новости, ошеломляющие, фантастические.
—Где ты был? Я так беспокоилась, Айван, я собиралась просить Его преподобие, чтобы он взял тебя обратно.
—Чо! — он сделал нетерпеливый жест отрицания. — Слушай, я пришел сказать тебе, что все изменилось. Великие новости, малышка.
Он поднял одно плечо чуть выше другого и заскользил по полу в ликующей поступи реггей,
—Какие новости? — прошептала она.
—Миста Хилтон! Человек, которого я давно хотел увидеть. Я виделся с ним.
—И что?
—Он сказал, что в пятницу я буду записываться.
—Оу, Айван, ты врешь! Неужели правда! Боже мой, как здорово! — Она чувствовала, как в нем горит триумф и вдохновение. — Это правда, ты правду говоришь? О, Айван.
—Слушай, Эльза, мне нужна твоя помощь.
—Какая? Что угодно, Айван.
—Понимаешь, мне надо репетировать. Ты должна на время дать мне ключ от церкви.
—Айван, ты с ума сошел! Как я могу это сделать? — Ее глаза наполнились сомнениями. Сникнув, словно из нее выпустили весь воздух, она отступила и уставилась в пол. — Эту музыку нельзя играть в церкви. Его преподобие убьет меня. О, Айван.
—Эльза, пойми, это мой единственный шанс. Он все изменит. За этим я и в город приехал, за этим и на свет родился. Если это будет хит — ты и сама не знаешь, как все обернется для нас. Для меня и для тебя. Ты должна дать мне этот шанс, должна.
—Но если Его преподобие заметит, моя жизнь кончена, — со слезами проговорила она.
—Хей, кончай с ним, начинай со мной.
—Что ты имеешь в виду? — прошептала она, и ее глаза стали большими и лучезарными.
—Ты что, всю жизнь собираешься жить в доме Его преподобия? — проговорил он все тем же шепотом, с возрастающим убеждением и силой, рисуя новую картину их жизни вдвоем. Она собирается замуж за пастора? Нет? Рано или поздно это должно случиться. Но сейчас им указан выход — быть может, самим Богом. Этим надо воспользоваться. Он чувствовал, как она обнимает его и вся дрожит. — Ты уже женщина. Ты должна выбрать между мной и пастором.
Эльза снова отступила на шаг и посмотрела ему в глаза.
—Я верю в тебя, Айван. — Она пошла за ключом.
—Не беспокойся, — сказал он, когда она вернулась с ключом. — Пастор ни о чем не узнает. Я буду на самой маленькой громкости.
—Да, — сказала она, — иначе он убьет меня.
—Никто этого не сделает. У тебя есть я.
Дрожа всем телом, она вернулась в свою кровать, и мысли ее обгоняли одна другую. На следующее утро она с удивлением обнаружила, как мирно и глубоко она спала.
ВЕРСИЯ ПАСТЫРЯ
Он не знал еще что именно и все же чувствовал — что-то не так. Был уверен в этом. Поначалу Эльза выказывала примерное раскаяние — видно было, что ее посетило смятение и страх Божий — но такое поведение от нее и требовалось, оно было в ее духе. Она показала, что не закоснела в грехе. Однако в последние несколько дней она сильно изменилась, выглядит не столь озабоченной и ведет себя с тайным спокойствием, которое его беспокоит. Грешник благополучный — проклятый грешник. Куда девались все ее слезы? Он ее еще не простил. А что, если этот парень шатается где-то поблизости? «Скажите Эльзе, что она еще услышит обо мне». Нет, у него этот номер не пройдет! Длиньше уже велено гнать его отсюда поганой метлой и докладывать о малейшем приближении. Нет, Айвана здесь в эти дни не было. Но даже если бы и был, ему не хватило бы сил убедить Эльзу. Все-таки пройтись по двору будет не лишним. Бдительность! Молись и бди, как говорит Благая Книга.
Пастор увидел спрятанный в кустах велосипед и почувствовал, как его начинает душить ярость, и это вместо того, чтобы все как следует продумать. Вызвать полицию? Парень виноват в злоупотреблении гостеприимством, поскольку его предупредили. Нет, лучше схватить его самому. Но сначала велосипед. Он запер его в мастерской и проверил комнату Эльзы. Она мирно спала. Что ж, парень, кажется, понял, что жить на улице не так-то просто. Проскользнул, наверное, в свою бывшую комнату, чтобы скоротать ночь в безопасности. Надо пойти проверить, парень способен на все.
Но что это за тусклый свет в церкви? Возможно, забыли выключить после занятий хора? Айвана там быть не может, если только не… тут его инстинкт священника был приятно польщен. Аллилуйя, парень понял, что сбился с пути. Дух раскаяния привел его в церковь, чтобы примирить себя с Богом. Вот источник мира в душе Эльзы. Но ведь она должна была ему сказать! В конце концов, радости в Раю больше достанется тем, кто покаялся…
Но когда он приблизился к Молитвенному дому, то услышал вовсе не звуки покаяния, вовсе нет. Оказалось, что гитара подключена к его усилителю, не его, а Бога, конечно, и голос Айвана:
Вместо того чтобы стоять на коленях перед престолом Господним, этот негодяй-еретик танцует под музыку борделей и баров — и это все в его церкви! Подобной мерзости от этого парня он не ожидал. Пастор вспыхнул праведным гневом. Впервые за последние недели он обрел в себе источник ярости, чистый, далекий от личных амбиций, не омраченный неуверенностью. Он подождал несколько секунд, чувствуя, как в нем поднимаются ярость и жажда мщения. Нет, парень явно не в своем уме. Но теперь он в его руках. Никто, ни Эльза, ни кто другой не защитит его. Это злоупотребление, взлом и осквернение святого места. Его святого места! Второй подросток, по виду еще больший подонок, играет на гитаре, а Айван поет:
И меч их
Да внидет в сердца их.
Всех и вся,
Всех и вся…
Пастор видел и слышал уже достаточно. Более чем достаточно! Освободительный праведный гнев!
Угнетатель, он хотел меня сломать,
Дурачком заставить жить-поживать.
И когда он понял — битву выиграл он,
Бог, прости его, ведь что творил не ведал он.
Потому что меч их
Да внидет в сердца их…
—Что ты здесь делаешь! Поешь эту мерзость в моей церкви! — прокричал он.
Оба они застыли. Айван — с открытым ртом, его сообщник — в страхе и удивлении.
—Ваше преподобие, сэр, у меня только этот шанс…
—Шанс, тебе нужен шанс? Ты найдешь его в тюрьме. Я арестую вас обоих. Ты слышишь, арестую!
—За что, сэр?
Второй парень начал понемногу отступать к двери, но Айвана, казалось, ничто не трогало.
—Мы ничего не взламывали, сэр.
Он полез к себе в карман. За чем? За ножом? Он на все способен. Но в руках он держал ключ.
—У нас есть ключ, сэр, мы ничего не взломали.
—Ключ, где вы взяли ключ? — и он замолчал, начиная понимать…
Так же, как и парень этот…
—Нет, Ваше преподобие, это не… Пастор выхватил ключ и выбежал из церкви.
Айван что-то кричал, но он уже его не слышал.
Заспанная и удивленная, она все-таки созналась. Твердо и без сожалений.
—Да, я дала ему ключ, я должна была.
Должна была? Ни капельки раскаяния. Не сознавая, когда это началось, он тряс ее и бил.
—Что? Что? Что еще ты ему дала?
—Ничего, ничего такого.
С каждым ее отрицанием ярость в нем возрастала. Ее щеки разрумянились, и голова моталась под его ударами туда-сюда. Она упала на кровать. Шлюха! Осквернила его дом и его церковь.
—Лгунья! Лгунья! Ты отдала ему свои губы, свое тело. Ты опорочила себя. Лгунья! Шлюха! Блядь!
—Нет, нет. Ваше преподобие, я ничего ему не давала.
В глазах ее стояли слезы, но голос был твердым и уверенным. Он снова швырнул ее на кровать и оставил лежать там, так и не добившись отнее раскаяния.
—Я — ничего — ему — не — давала.
ВЕРСИЯ РИГАНА
Он очень беспокоился за Эльзу. Она говорила ему, как странно в последнее время ведет себя пастор Рамсай. Зря Айван бросил ее в последнюю ночь, да и велосипед тоже, но Мак убедил его, что так будет лучше. Он и правда не думал, что пастор будет ее бить. Послезавтра они будут вместе, а если надо, то и сегодня могут уйти отсюда. Но он был сильно напряжен, когда приблизился к ограде Молитвенного дома. Последний раз, подумал он, послезавтра я завяжу с этим чертовым местом.
Длиньша встретил его почти радушно. Он тщательно полировал велосипед Айвана и, оторвавшись, бодро улыбнулся.
С чего это Длиньша полирует его велосипед?
— Эй, я слышал, ты отказался от должности почтальона? Что ты тут делаешь?
—Пришел за велосипедом. — ответил ему Айван.
Улыбка Длиньша стала еще шире.
—За каким-таким велосипедом?
—Чо, Длиньша, не шути со мной. Ты ведь знаешь, за каким велосипедом — за этим самым.
—Это твой велосипед? Где, интересно, ты его купил?
То, с каким невинным удивлением Длиньша притворяется, взбесило Айвана. Он был не в настроении выносить сегодня это дерьмо.
—Не болтай, Длиньша. Ты прекрасно знаешь, что это мой велосипед.
Свинячьи глазки поблескивали в злобном триумфе.
—Это велосипед Его преподобия. Где ты его купил, говоришь?
Так вот что за игра. Нет, Длиньша не может говорить все это серьезно. Всего-навсего обычные провокации.
—Мне ничего не надо доказывать, Длиньша. Ты и сам видел, как я его делал. Как покупал запчасти. Одни колеса обошлись мне в шесть долларов. Не шути со мной. Ты с жизнью своей играешь.
—То же самое я могу сказать и тебе, потому что Его преподобие отдал велосипед мне. Здесь его владения, его добро.
Оказывается, он не шутит. Он собирается с помощью пастора украсть велосипед, на который у Айвана ушло столько сил и времени.
—Так значит… ты мне его не отдашь? — Айван удивился тому, как медленно и спокойно прозвучал его голос.
—Если он твой, забери его, а? — ухмыльнулся Длиньша, осторожно поднял велосипед и поставил перед собой. Потом, сдвинув свои тяжелые плечи, повернулся к Айвану. — Его преподобие сказал, что, если ты придешь сюда, ты злоупотребишь гостеприимством, и я обязан тебя выдворить. Он сказал — любыми подручными средствами. Я тебя так отделаю!
—Я ухожу. Отдай мне велосипед — и я уйду. Айван попытался обойти Длиньшу сбоку, но внезапно оказался на земле. В голове у него звенело, он почувствовал, что у него онемела одна сторона лица.
Длиньша широко улыбался над ним.
—Знаешь, как долго я ждал этого момента? — проговорил он с вызовом. — Вставай, ман, вставай, посмотрим, как ты умеешь держать удар. Козел!
Айван встряхнул головой, чтобы прийти в себя, и сплюнул кровь. За что Длиньша так его ненавидит? Он смотрел на его победную ухмылку и видел, что в ней сконцентрировались все его ежедневные провокации и преследования, все несправедливости и притеснения. Айван пошел на Длиньшу, но следующий удар пришелся ему в челюсть, и он снова покатился, глотая пыль. На этот раз зрение у него помутилось, и глаза застлал красный туман.
Потом вдруг произошла удивительная вещь. Его голова вдруг прояснилась, и он оказался на месте, но где-то не тут. С одной стороны, он ощутил себя отделенным от всего и как бы парящим, с другой — видел, что лежит на земле, а над ним возвышается могучая обезьяноподобная фигура. Он видел, как он быстро перекатился по земле, вскочил на ноги и выхватил свой окапи. Он видел, как Длиньша остановился, тревожно оглянулся, схватил бутылку и разбил ее. Все было так, словно он смотрел эпизод из фильма «Отсюда — и в вечность», где Ланкастер и Боргнин сидят в баре. Он слышал, как тот говорит: «Хочешь убийства, Жирдяй, ты его получишь». С какого-то далекого расстояния он видел себя: вот он балансирует на пальцах ног, согнув колени и перекладывая окапи из руки в руку, как это делал Питер Лорре.
И в то же время он стоял перед Длиньшей, следил за его глазами и руками, вертел своим окапи и угрожающе его направлял. Он слышал, как где-то прозвучал сигнал тревоги, но в себе тревоги не чувствовал. Все замедлилось, словно они оказались в воде, и в его распоряжении для того, чтобы уворачиваться и наносить удары, была уйма времени. Его лицо болело, в нем кипел гнев или, вернее, холодная контролируемая ярость. Казалось, он знал каждое движение Длиньши еще до того, как тот его совершал, увертывался от его нападений и полосовал его ножом. Схватка стала похожей на танец и пошла в зловещем ритме: увернулся — полоснул, увернулся — полоснул. Каждый раз, когда он резал, он чувствовал, как острие ножа пронзает рубашку и натыкается на что-то твердое и все-таки мягкое. Каждый раз Длиньша вскрикивал, но не сдавался, и Айван продолжал танцевать и полосовать ножом, танцевать и полосовать, совершая, как ему казалось, замедленные изящные движения.
Но Длиньша все-таки нашел в себе силы прижать Айвана к скамейке, и, когда зазубренные края бутылки распороли его плоть, он почувствовал, как вспыхнули ребра. Затем он уже сидел на Длиньше, у которого не было больше бутылки и который кричал от страха, стараясь защитить лицо ладонями.
—Не надо — до меня — доебываться, — говорил Айван, акцентируя каждое слово хлестким взмахом ножа, которым делал длинные неглубокие зарубки на щеках и носу врага. Кровь пузырилась на пальцах Длиньши, и он орал, как младенец. Потом чьи-то руки схватили Айвана и оттащили от Длиньши. Он слышал, как кричит пастор:
—Бандиты убивают Длиньшу! Полиция! — И какие-то люди в возбуждении забегали вокруг него, а он стоял на коленях, ухватившись ладонями за свой кровоточащий живот и неистово сблевывал. Ему показалось, что он увидел испуганное лицо Эльзы, которая пробиралась к нему сквозь толпу.
—Эльза, — выдохнул он, — скажи Хилтону…
Все закружилось в безумном водовороте, и он ничего не мог понять, пока не очнулся в полицейском участке с кровавой повязкой на ребрах.
Глава 12. Дорога исправления
ВЕРСИЯ ЖОЗЕ
Трава была примятой, редкой и коричневатой. Несколько измученных миндалевых деревьев с побеленными стволами предоставляли единственную тень во всем прогулочном дворике. Жозе паря высоко в воздухе, принял мяч на грудь и плавным движением перевел его при приземлении на ногу. Он сделал ложный замах, чтобы обвести Большую Троицу, и, резко уйдя влево, оставил споткнувшегося Троицу позади и погнал мяч по тюремному двору дальше, сверкая голыми пятками.
—Иисусе, видишь, как он шикарно двигается, — не удержался от восхищения один из мужчин.
—Так мы и жили в Тренчтауне, — прихвастнул Диллинжер.
Жозе ударил по мячу, попал в самый центр ворот и, сделав презрительный жест остальным игрокам, прошагал к компании мужчин, которые наблюдали за игрой, устроившись в тени миндалевого дерева.
—Чо, вы не подготовлены для меня, — заважничал Жозе. — Как видите, мастерство есть мастерство. — Его зубы блестели в широкой улыбке. Даже просторная тюремная рубаха и обвисшие шорты не первой свежести не могли скрыть кошачью грацию его движений. Но не успел он добрался до друзей под деревом, как в воздухе прозвучал командный оклик.
—Жозе, иди сюда! — крикнул охранник. Жозе настороженно повернулся в его сторону.
—Иди сюда, Смит, к тебе посетитель.
—Но сейчас разве время для посещений?
—Иди и помалкивай, — сказал охранник. Жозе пожал плечами, предназначив этот жест для друзей, и пошел за охранником, пародируя его исполненную собственной важности походку на чуть согнутых ногах. Мужчины под деревом засмеялись. Охранник подозрительно посмотрел на Жозе.
Жозе улыбнулся и снова пожал плечами.
—Чо, они там дураки все, — сказал он, не обращая внимания на смех.
Охранник свернул на гравиевую дорожку, которая вела вовсе не в приемную для посетителей, а к зданию дирекции. Это было странно — какой-такой посетитель? Впервые за пять лет. Почему в здании дирекции и в неурочный час? Жозе оставалось сидеть всего полгода, и он не хотел никаких проблем.
—Эй, капрал, мы идем к зданию дирекции? Ноги в брюках цветах хаки чеканили шаг.
Черные ботинки скрипели по гравию.
—Иди без разговоров. — Охранник не желал признаваться в своей неосведомленности, особенно перед известным своей неуправляемостью Жозе.
Вот дерьмо, выругался про себя Жозе. Уверен, что какой-нибудь пидор открыл свой гнусный ротик перед начальством. Так оно и есть. А у меня полгода осталось, понятно? Буду все отрицать. Знать не знаю, начальник, ведать не ведаю. Вот так, сэр, крупные неприятности, откуда ни возьмись? Уверен, что это тот пидор, девочка-мальчик. Грязный маленький содомит, он это. Ротик его чертов движется так, словно он жопу у ниггера подлизывает. Убью его, жопника чертова. Вот только что — ганджа или лотерея? Все равно ничего они мне не пришьют. Ни в чем не признаюсь, и никто мне срока не добавит. Клянусь всем, пусть я умру, но выберусь отсюда.
Но в конторе его ожидало вовсе не начальство, а какой-то долговязый черный, которого Жозе никогда не видел раньше, с чуть вытянутым умным лицом. Глаза спрятаны за темными очками.
—Хосе Смит, сэр, — сказал капрал, бодро от салютовав и пристукнув каблуком по асфальту.
Человек сидел за столом начальства и просматривал досье.
—Спасибо-капрал-больше-ничего-не-требуется, — не поднимая глаз, протянул он с надменной монотонностью отличника школы.
Так это полиция, подумал Жозе, изучая его костистое лицо и одежду изящного покроя. Наверняка полиция, кто еще? Вид у него что надо, парень твердый. Инстинкт подсказывал Жозе быть крайне осторожным, поэтому он стоял, ничего не говоря, и, притворившись, что пристально смотрит в направлении стены, украдкой изучал мужчину, который наверняка смотрел на него из-за стекол темных очков. У него много времени? У меня тоже много времени — полгода, подумал Жозе. Кто он все-таки? Точно полиция, полицейский Звездный Мальчик. Что ему, интересно, от меня надо?
Единственный звук в комнате исходил от большого кондиционера, с гудением лениво толкавшего своими лопастями застоявшийся воздух.
—Ты знаешь меня? — Внезапный вопрос ошарашил Жозе.
—Нет, — пробормотал он.
—Нет кто?
—Нет, сэр. Нет, СЭР.
—А я тебя знаю. В мои дела входит знать таких, как ты. Джозеф Смит, номер 07116. Мелкий криминал из Западного Кингстона. Чтобы быть совсем точным — из Тренчтауна.
Жозе ничего не ответил. Пусть оскорбляет меня, подумал он. Он посмотрел на мужчину и сладко улыбнулся.
—Сколько ты уже сидишь?
Жозе бросил взгляд на досье и поднял брови, словно говоря: ты что читать не умеешь? Подождал довольно долго, чтобы показаться дерзким, но не переборщить, и ответил скромно:
—Пять лет, сэр, пять лет и пять месяцев.
—За что сидишь?
Жозе промолчал.
—За что сидишь? — повысил голос мужчина, сжав губы.
—Говорят, украл какой-то мотоцикл, сэр.
Мужчина ухмыльнулся.
—Говорят? Тебя взяли в стельку пьяного, когда ты ехал на мотоцикле, так ведь?
Жозе, стараясь быть на высоте, сделал серьезное лицо.
—Неправда?
—Правда, сэр, — пробормотал он, — но…
—В следующий раз, когда будешь воровать мотоцикл, — сказал мужчина голосом, в котором прозвучал смех, — убедись предварительно, что он не принадлежит сыну комиссара полиции, ладно?
—Да, сэр.
—Как закоренелого преступника и возмутителя спокойствия тебя приговорили к шести годам тяжелого труда. Тебя выпустят отсюда ровно через шесть месяцев, не скостив ни одного дня за хорошее поведение, так или нет?
—Так точно, сэр.
Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю, подумал Жозе. Так вот что значит: «Задай мне загадку, задай мне две, дай мне отгадку или же нет».
—Ладно, Жозе, дай-ка я вот о чем тебя спрошу. — Голос мужчины стал доверительным, почти интимным. — Дай-ка я тебя спрошу — чему ты здесь научился, а? Всему?
—Да, сэр, — сказал Жозе, смотря прямо перед собой. — Я научился ремеслу, сэр.
Мужчина чуть улыбнулся и посмотрел на него задумчиво и игриво.
—Ремеслу, говоришь, научился, гм-м? Я скажу, чему ты научился, — ничему, ровным счетом ничему. Через тебя проходит вся торговля ганджой в тюрьме. Ты и твои мальчики занимаются лотереей. Лотерея в тюрьме строгого режима на деньги заключенных? Этому ремеслу ты научился?
—Нет, сэр, — ответил Жозе, испытав немалое потрясение. Он внимательно наблюдал за этим человеком. Что ему от меня нужно? Пока же он понял, что, прежде чем он покинет эту комнату, он оставит здесь что-то очень важное. Он не догадывался еще что именно, но понимал, что что-то потеряет.
—И та и другая деятельность, Смит, находятся в противоречии с законом, в частности — с тюремными правилами и установлениями. Если я не ошибаюсь, Смит, ты просишь, чтобы тебе сократили срок на шесть месяцев за примерное поведение? Что ж, Смит… — Мужчина поднял брови и бросил на Жозе хмурый взгляд поверх темных очков.
Чертов комедиант, подумал Жозе, чего он хочет? Что ему на самом деле надо?
—Сократить срок за примерное поведение? А не правильнее ли набавить тебе еще лет шесть, и тем самым уберечь от тебя общество?
—Нет, сэр, что вы, сэр… — тревожно прозвучал голос Жозе.
—Не перебивай меня, Смит. Как понимаешь, мы прекрасно можем это сделать. Но вместо этого я прибыл сюда для того, чтобы сообщить тебе, что твое ходатайство удовлетворено. Удивительное дело, не правда ли, Смит? Тебе прощают шесть месяцев за примерное поведение. А теперь, скажи-ка мне, почему происходит столь серьезное нарушение закона? Конечно, не потому, что ты сумел обмануть власть, а потому, что ты мне нужен. И нужен на свободе, на улицах, в Тренчтауне, а не здесь, где ты только жиреешь на государственных харчах.