Тертлдав Гарри. Флот вторжения (Книга 1)

   Остальные члены экипажа кивками поддержали его. Англичане продолжали двигаться к центру Парижа. Почти обезлюдевшие улицы не были единственной чертой, удивившей Бэгнолла. Когда он был в Париже в прошлый раз, экономическая депрессия еще продолжалась и одним из впечатлений, которых ему никогда не забыть, было зрелище мужчин (многие из них были прилично одеты), которые вдруг наклонялись, чтобы поднять из канавы сигаретный окурок. Правда, прилично одетые мужчины в Лондоне делали тогда то же самое. Но французам каким-то образом удавалось даже попрошайничать с оттенком щегольства.
   - А, вот оно что! - воскликнул Бэгнолл, довольный своим открытием, словно физик, работающий с радием. Товарищи оглянулись и поглядели на него. - Я понял, что изменилось: Париж всегда был символом веселья, веселый "Пари" и все такое. Всегда возникало чувство, что живущие здесь знают лучше тебя, как надо развлекаться. Одному Богу известно, действительно ли это так, но мы так думали. А теперь этого про Париж не скажешь.
   - Трудно веселиться, когда голоден, да еще находишься под оккупантами, проворчал Элф Уайт.
   - Да, оккупанты... - негромко сказал Кен Эмбри. - Кстати, прямо к нам двигаются джерри собственной персоной. Покажем им своим молодецким видом, что мы солдаты?
   На пропагандистских снимках немецкие солдаты больше напоминали механизмы, чем людей, рожденных отцом и матерью. Все линии, углы, все их движения были полностью одинаковы, а тяжелые, лишенные выражения лица под касками, похожими на ведерки для угля, добавляли зрелищу завершающий тягостный штрих. Отряд, что двигался по улице в направлении англичан, здорово не дотягивал до идеала герра Геббельса. Двое из вояк были непомерно толстыми, у одного в усах преобладала седина. У нескольких солдат верхние пуговицы на мундирах были расстегнуты геббельсовский идеальный солдат скорее бы согласился быть расстрелянным, чем вообразил бы подобное. У некоторых вообще не хватало пуговиц; вдобавок сапоги многих нуждались в чистке и починке.
   "Войска из запаса третьего разряда, - догадался Бэгнолл. - Возможно, четвертого". Настоящая немецкая армия в прошлом году увязла в сражениях с русскими либо моталась взад-вперед по Сахаре. Побежденная Франция получала лишь отходы вооруженных сил Германии. "Интересно, - подумал Бэгнолл, - как этим оккупационным войскам перспектива сдерживать атаки ящеров - врага посерьезнее, чем Красная Армия?"
   Он также подумал о вещах более насущных: соблюдается ли шаткое англо-германское перемирие на земле так же, как в воздухе? Немцы, направлявшиеся к ним, были грузными и не первой молодости, но все были вооружены винтовками, по сравнению с которыми револьверы экипажа выглядели игрушечными.
   Фельдфебель, командовавший отрядом, имел такой живот, что можно было подумать, будто его владелец находится на сносях. Немец поднял руку, приказывая своим людям остановиться, затем приблизился к английским летчикам. У него был тройной подбородок и мешки под хитрыми глазами. Бэгнолл предпочел бы не садиться с этим человеком за карточный стол.
   - Sprechen Sie deutsch?<Вы говорите по-немецки? (нем.) - Прим. перев. > спросил немец. Англичане переглянулись. Все отрицательно покачали головами.
   - Кто-нибудь из ваших людей говорит по-английски? - поинтересовался в ответ Кен Эмбри. - Или parlez-vouz francais?<Или говорит по-французски? (франц.) - Прим. перев.>
   Фельдфебель покачал головой; при этом его дряблое тело заколыхалось. Однако, как и подозревал Бэгнолл, он был находчивым малым. Унтер-офицер подошел к отряду и что-то прорычал своим людям. Те устремились в магазинчики на бульваре. Менее чем через минуту один из солдат вернулся с каким-то тощим, перепуганным французом, громадные уши которого, казалось, готовы были унести своего хозяина прочь при малейшем ветре.
   Оказалось, что этот человек в равной степени владеет как французским, так и немецким языками. С его помощью фельдфебель сообщил:
   - В кафе Веплер на площади Клиши у нас находится центр отдыха для солдат. Там же разбираются с английскими летчиками. Прошу следовать за нами.
   - Мы пленники? - спросил Бэгнолл.
   Француз перевел вопрос немцу. Теперь, когда этот человек увидел, что его взяли не в заложники, а как переводчика, он почувствовал себя куда лучше.
   - Нет, вы не пленные, - ответил унтер-офицер. - Вы гости. Но здесь не ваша страна, и вы пойдете с нами. Сказанное не походило на просьбу.
   - Может, напомнить ему, что здесь также и не его страна? - спросил по-английски Эмбри.
   Бэгнолл, как и остальные члены экипажа, прикинул шансы. Немцы превосходили их численностью и оружием. Никто из англичан не сказал ни слова. Пилот вздохнул и перешел на французский:
   - Скажите офицеру, что мы пойдем с ним.
   - Gut, gut, - довольным тоном произнес фельдфебель, поглаживая свой живот, словно ребенка.
   Он приказал французу также идти с ними, чтобы служить переводчиком. Француз бросил тоскливый взгляд на свой магазинчик дорожных принадлежностей, но иного выбора у него не было.
   Идти пришлось далеко. Солдатский центр находился на правом берегу Сены, к северо-востоку от Триумфальной арки. Даже немцы щадили памятники Парижа. Но ящеры понятия не имели о такой щепетильности - из арки был вырван солидный кусок, и впадина напоминала дупло в гниющем зубе. Эйфелева башня пока стояла невредимой, однако Бэгнолл сразу задумался над тем, как долго еще будет она возвышаться над Парижем,
   Немецкие военные указатели - белые деревянные стрелки с остроугольными черными буквами - как грибы, торчали на каждом парижском перекрестке. Наверное, экипажу английского бомбардировщика удалось бы найти путь к переделанному немцами кафе и без сопровождающих. Но Бэгнолл чувствовал, что не стоит винить фельдфебеля за этот поход под конвоем. Если они с немцами больше не враги, то еще и не друзья.
   В центр солдатского отдыха входили и выходили люди в серой форме. Те, кто узнавал форму английских ВВС, останавливались, чтобы поглазеть. Дальше любопытных взглядов дело не шло, за что Бэгнолл был неимоверно признателен.
   У входа фельдфебель отпустил переводчика, не заплатив ему ни гроша. За полтора часа пути сюда этот человек перевел всего около полудюжины фраз, в большинстве своем обыденных. Теперь ему предстоял такой же путь обратно. Но француз ушел, не бросив косого взгляда и ни единым словом не выразив своего недовольства, словно выход из этой ситуации без осложнений был достаточной платой. Возможно, для человека его судьбы так оно и было.
   Неподалеку от входа стоял стол с табличкой, написанной по-немецки и по-английски. Английская надпись гласила:
   ДЛЯ БРИТАНСКИХ ВОЕННОСЛУЖАЩИХ, ЗАИНТЕРЕСОВАННЫХ В РЕПАТРИАЦИИ ИЗ ФРАНЦИИ
   За столом сидел офицер в очках со стальной оправой. Единственная золотая звездочка на его вышитых погонах означала, что он имеет чин подполковника.
   Немецкий унтер-офицер отдал честь и доложил подполковнику. Тот кивнул, задал ряд вопросов, затем отпустил фельдфебеля, сказав ему несколько слов на прощание. Затем он обратился к англичанам:
   - Я - подполковник Максимилиан Хёккер, если от знания моего имени вам станет легче. - Он говорил на правильном английском языке и почти без акцента. - Итак, джентльмены, как вы очутились в Париже?
   Будучи пилотом, Кен Эмбри говорил от имени экипажа. Он весьма подробно рассказал об атаке на базу ящеров, хотя Бэгнолл заметил, что он не назвал аэродрома, с которого вылетел их "ланкастер". Если Хёккер это тоже заметил - а он наверняка заметил, ибо, как любой разведчик, выглядел проницательным, значит, просто не стал допытываться.
   Серые глаза подполковника слегка расширились, когда Эмбри описал вынужденную посадку на французской дороге.
   - Вы оказались очень удачливы, лейтенант, и, несомненно, столь же умелы.
   - Благодарю вас, сэр, - ответил Эмбри.
   Он досказал историю, не назвав имен французов, помогавших им на пути сюда. В общем-то, лишь несколько человек назвали свои имена, но только имена, без фамилий. Тем не менее Эмбри их не сообщил. Хёккер снова не стал допытываться.
   - Затем, сэр, нас обнаружил ваш унтер-офицер и доставил сюда. Если судить по надписи на табличке, вы не намерены держать нас в плену, и потому надеюсь, что мы можем вернуться домой.
   - Мы можем посадить вас на поезд, отправляющийся вечером в Кале. - Удыбка немецкого офицера не вязалась с выражением его глаз: возможно, все дело было в игре света, отражавшегося от стекол очков. - Если Бог и ящеры позволят, завтра утром вы окажетесь на британской земле.
   - Вряд ли все здесь так просто, - вырвалось у Бэгнолла. После трех лет войны с нацистами он не был склонен доверять чему-либо немецкому.
   - Достаточно просто.
   Хёккер взял из пачки, лежащей перед ним на столе, семь экземпляров каких-то бланков и вручил Эмбри, чтобы тот раздал остальным членам экипажа.
   - Вам нужно лишь подписать вот это, и мы отправим вас домой.
   Бланк, спешно напечатанный на самой дешевой бумаге, был озаглавлен: "ОБЕЩАНИЕ". Текст шел в два столбца, один на немецком, другой на английском языках. Английская часть представляла собой витиеватый юридический документ, подпорченный остававшимся кое-где немецким порядком слов. Но смущало не это, а обещание не воевать против Германии до тех пор, пока либо Лондон, либо - нет, не Берлин, но страна, столицей которой он когда-то был, - остаются в состоянии войны с ящерами.
   - А что будет, если мы этого не подпишем? - спросил Бэгнолл.
   Улыбка подполковника Хёккера тотчас улетучилась.
   - Тогда сегодня вечером вы также сядете в поезд, но поедете отнюдь не в Кале.
   - А если мы подпишем, но затем все равно будем воевать против вас, что тогда? - спросил Эмбри.
   - В таком случае я бы настоятельно советовал вам не попадать в плен.
   У Хёккера было слишком круглое и мягкое лицо, и он совсем не соответствовал приевшемуся по фильмам образу немецкого офицера. Он больше походил на баварского крестьянина, чем на прусского аристократа. Но угрозы, содержащейся в его голосе, хватило бы на трех кинематографических Гансов.
   - Получали ли вы какие-либо сообщения от Королевских ВВС или правительства Ее Величества, разрешающие нам подписывать подобный документ? - спросил Эмбри.
   - Нет, не получал, - ответил Хёккер. - Однако даю вам свое честное слово, что я достоверно знаю: подписавшие этот документ не подвергаются наказаниям на родине.
   - Прошу вас, будьте столь любезны и дайте нам подтверждение в письменной форме, чтобы мы могли представить его своему начальству. Если оно окажется ложным, мы будем считать себя свободными от данного обещания, и в случае, если в результате вооруженных действий против вашей страны мы попадем в плен, к нам не будут применены соответствующие санкции.
   - Ловко придумано, Кен! - восторженно прошептал Бэгнолл.
   Хёккер обмакнул перо в чернильницу и стал быстро писать на обратной стороне еще одного бланка с "Обещанием". Закончив писать, он подал бумагу пилоту.
   - Полагаю, это вас устроит, лейтенант? - Слово "лейтенант" он произнес именно так, как его привыкли произносить англичане.
   Эмбри прочитал написанное. Прежде чем ответить, он передал бумагу Бэгноллу. В отличие от речи, почерк Хёккера был типично немецким, и бортинженеру пришлось расшифровывать слово за словом. Но, похоже, написанное соответствовало требованиям Эмбри. Бэгнолл передал бланк Элфу Уайту.
   Немецкий подполковник терпеливо ждал, пока весь экипаж "ланкастера" прочтет документ.
   - Итак, джентльмены? - спросил он, когда лист вернулся к Эмбри.
   Пилот быстро посмотрел на каждого из своих товарищей. Никто не произнес ни слова. Эмбри вздохнул и вновь повернулся к Хёккеру
   - Дайте мне перо. - Он размашисто подписал свое обещание. - Вот.
   Хёккер поднял бровь:
   - Вы недовольны этим соглашением?
   - Да, недоволен, - честно признался Эмбри. - Если бы не ящеры, мы бы воевали друг с другом. Но они здесь, поэтому, что мне остается делать?
   - Поверьте, лейтенант, я испытываю точно такие же чувства, - ответил немец. - Но у меня в Берлине была сестра и две племянницы. Поэтому я должен отложить на время воину с вами. Возможно, мы возобновим ее в более подходящий момент.
   - Ковентри, - произнес Эмбри.
   - По сравнению с Берлином, господа англичане, - вздохнул подполковник, Ковентри кажется царапиной на коленке уличного шалуна.
   Бэгнолл взял перо и написал свое имя на бланке.
   - Каждому врагу - свое время, - сказал он. Остальные члены экипажа тоже подписали соглашение.
   Отряд пришельцев маршировал по главной улице концлагеря. Как и всякий, кто их видел, Лю Хань низко поклонилась им. Никто не знал, что может случиться, если пленные вдруг не окажут маленьким чешуйчатым дьяволам внешних знаков уважения. Никто и не хотел узнать об этом, а уж меньше всех - Лю Хань.
   Когда отряд удалился, к Лю Хань подошел какой-то мужчина и что-то произнес. Она покачала головой:
   - Извините, но я не понимаю вашего диалекта. Должно быть, и он не понял ее слов, ибо лишь улыбнулся, развел руками и пошел дальше.
   Женщина вздохнула. Здесь почти никто не говорил на ее диалекте, за исключением нескольких односельчан Лю, взятых вместе с нею. Чешуйчатые дьяволы побросали в свои лагеря людей со всего Китая: они либо не знали о различиях между китайцами, либо не желали их знать. Для немногих образованных людей, умеющих читать и писать, отсутствие общего диалекта не имело значения. Они разговаривали друг с другом с помощью бумаги и кисти, поскольку пользовались одинаковыми иероглифами.
   Невежество дьяволов было столь огромным, что они даже поместили в лагерь нескольких японцев. Сейчас их не осталось ни одного. Некоторые покончили жизнь самоубийством, как и положено истинным самураям, другие были убиты китайцами.
   Через две улицы от той, которую дьяволы патрулировали наиболее регулярно, появился рынок. Люди прибывали в лагерь лишь с тем, что было у них в руках, но вскоре они начали этим торговать. И почему бы мужчине, у которого есть золотое кольцо, или женщине с сумочкой, полной монет, не воспользоваться этим рынком? За считанные дни на рынке появились цыплята и даже поросята - неплохая добавка к рису, который скупо выдавали дьяволы.
   На земле сидел лысый мужчина с тонкими усами. Напротив него лежала перевернутая соломенная шляпа. Внутри уютно устроились три небольших яйца. Увидев, что Лю Хань глядит на них, мужчина кивнул и заговорил с ней. Когда он увидел, что она не понимает, то попробовал другой диалект, затем третий. Наконец он дошел до диалекта, понятного Лю.
   - Что дашь за них?
   - Простите, но у меня ничего нет, - сказала Лю Хань.
   В ее родной деревне с этих слов обычно начинали торговаться, и за таким занятием могла пройти большая часть утра. Здесь же, подумала Лю, эти слова чистая правда. Ее муж и сын погибли от рук японцев. Ее деревня, разрушенная сначала восточными варварами, а затем маленькими дьяволами, исчезла навсегда.
   Продавец яиц наклонил голову и улыбнулся вежливой улыбкой торговца:
   - У хорошенькой женщины всегда есть кое-что, что она может дать. Тебе нужны яйца. Возможно, за них ты позволишь мне поглядеть на твое тело, а?
   - Нет, - отрезала Лю Хань и зашагала прочь.
   Лысый засмеялся ей вслед. Он был не первым на рынке, кто предлагал ей такое.
   Она вернулась в палатку, в которой жила вместе с Юи Минем. Лекарь становился важной персоной в концлагере. Маленькие чешуйчатые дьяволы часто навещали его, чтобы научиться письменному китайскому языку и диалектам, на которых он говорил. Иногда он советовал им, как правильно поступить в том или ином случае. Часто дьяволы к нему прислушивались - именно это и делало его важной персоной. Если ей захочется яиц, у него достаточно влияния, чтобы достать их.
   Лю Хань все равно жалела, что не поселилась с другими пленными из их деревни или вообще с незнакомыми людьми. Но они с Юи Минем вместе прилетели сюда во чреве удивительного летательного аппарата, доктор был частицей привычного мира в огромном непонятном океане жизни - и она согласилась. Прося ее об этом, лекарь краснел и бледнел. Теперь Юи Минь ее не стеснялся.
   Лю откинула полог палатки. Ее приветствовало удивленное шипение.
   - Извиняюсь, господин дьявол. Я не хотела вас потревожить, - быстро проговорила она.
   Дьявол повернулся к Юи Миню, от урока которого его отвлекло появление женщины.
   - Она говорить - что? - спросил он по-китайски с чудовищным акцентом.
   - Она извиняется и говорит, что сожалеет о том, что побеспокоила вас.
   Юи Минь был вынужден произнести это несколько раз, прежде чем маленький дьявол понял. Затем лекарь издал звук, напоминающий звук кипящей кастрюли.
   - На вашем языке это надо говорить так? - спросил он, вновь переходя на китайский.
   Чешуйчатый дьявол что-то прошипел в ответ. Урок языка продолжался еще некоторое время. Юи Минь и дьявол не обращали на Лю Хань ни малейшего внимания, словно она была спальной циновкой. Наконец маленький дьявол булькнул нечто, что должно было означать слова прощания, ибо он поднялся на свои когтистые лапы и выскользнул из палатки.
   Юи Минь хлопнул ладонью по циновке. Лю Хань весьма неохотно уселась рядом с ним на то место, где только что сидел маленький чешуйчатый дьявол. Оно все еще было теплым, почти горячим: эти дьяволы оправдывали свое название, будучи более огненными существами, чем люди.
   Юи Минь находился в приподнятом настроении.
   - Я разбогатею! - торжествующе смеялся он. - Раса...
   - Что? - переспросила Лю Хань.
   - Раса. Так себя называют эти дьяволы. Они нуждаются в людях, которые бы им служили и были бы их наместниками. Им нужны те, кто бы смог научить их разговаривать так, как люди, и сам научиться их гадкому языку. Это трудно, но Ссофег - тот дьявол, что только что был здесь, - говорит, что я воспринимаю их язык быстрее, чем кто-либо в лагере. Я буду учиться и помогать дьяволам, отчего стану большим человеком. Ты оказалась мудрой, Лю Хань, что согласилась жить со мной, поистине мудрой.
   Он повернулся и поцеловал ее. Женщина не ответила, но лекарь вряд ли это заметил. Лю попыталась высвободиться. Юи Минь навалился на нее всем телом, придавив к циновке. Его пальцы уже возились с ее кофтой. Лю вздохнула и покорилась, глядя на серую ткань палаточного потолка и надеясь, что это не затянется надолго.
   Лекарь считал себя хорошим любовником. Он делал все, что надлежало делать хорошему любовнику, но Лю Хань не хотелось ни его самого, ни его ласк, поэтому они ее не возбуждали. Однако Юи Минь был настолько поглощен собственными желаниями, что до него вряд ли дошел бы ее ответ или отсутствие такового. Лю не сомневалась: не окажись она сейчас рядом, он просто воспользовался бы рукой.
   - Давай-ка попробуем сегодня "порхающих бабочек", - сказал Юи Минь.
   Это означало: ему хотелось, чтобы она была сверху. Лю снова вздохнула. Он даже не мог позволить ей просто лежать как мешок. Лю Хань вновь пожалела, что чешуйчатые дьяволы не загнали ее в самолет с кем-нибудь другим. Она сама не знала, почему уступила, когда Юи Минь в первый раз навалился на нее. Возможно, лишь потому, что он был последним связующим звеном с той исчезнувшей жизнью, к которой она привыкла. А уступив в первый раз, сказать "нет" во все последующие разы было просто глупо.
   Глядя куда угодно, только не на раскрасневшееся, сальное лицо Юи Миня, Лю Хань покорилась и взобралась на него, широко расставив ноги. Он вошел в нее, но это было ее единственным ощущением - никакого сравнения с тем наслаждением, которое она получала от мужа. Она стала энергично двигаться, чтобы побыстрее его удовлетворить.
   Юи Минь бился под нею, как задетый острогой карп, когда полог палатки вдруг отодвинулся. Лю глотнула воздуха и схватила свои хлопчатобумажные брюки в тот самый момент, когда Юи Минь, как всегда, забыв обо всем, кроме собственной персоны, застонал от оргазма.
   Лю Хань захотелось умереть. Как теперь она осмелится показаться в лагере, когда посторонние увидели ее обнаженное тело?
   Она была готова убить Юи Миня за то, что он навлек такой позор на ее голову. Возможно, этим же вечером, когда он уснет...
   Шипение у входа вернуло Лю из мрачной фантазии в реальность. Ее стыд видел не человек, а маленький чешуйчатый дьявол. Пока она скатывалась с Юи Миня и кое-как влезала в брюки и блузку, Лю соображала: лучше это или хуже? Ей показалось, что лучше: человек определенно начнет сплетничать, а чешуйчатый дьявол - вряд ли.
   Дьявол что-то прошипел и проверещал на своем языке, а затем попытался спросить по-китайски:
   - Что вы делать?
   - Мы наслаждались моментом "облаков и дождя", могущественный господин, дьявол Ссофег, - ответил Юи Минь, причем с таким спокойствием, словно говорил: "Мы пили зеленый чай". - Я не ожидал, что вы так скоро вернетесь.
   Намного медленнее, чем Лю Хань, он стал натягивать одежду.
   - "Облака и дождь"? Не понимать, - сказал маленький дьявол по имени Ссофег.
   Лю Хань едва разобрала произносимые им китайские слова.
   - А также мы желали "запереть луну в зеркале", так, кажется, этоНазывается в поэзии? - тихо и быстро добавил Юи Минь в сторону Лю Хань. Потом вновь повернулся к Ссофе-гу. - Я очень извиняюсь, могущественный господин дьявол. Нужно объяснить все простыми словами. Мы занимались любовью, делая то, от чего рождаются дети: совокуплялись, спаривались, сношались, трахались. Вам понятно какое-либо из этих слов?
   - Делать ребенок? - переспросил Ссофег.
   - Да, именно так, - с воодушевлением согласился Юи Минь. Он улыбнулся широкой, фальшивой улыбкой и сделал замысловатый жест, чтобы показать, как он доволен.
   Маленький чешуйчатый дьявол попытался и дальше говорить по-китайски, но слова не давались ему. Он перешел на свой язык. Теперь уже Юи Минь оказался вынужденным ловить смысл произносимых слов. Ссофег тоже обладал терпением, говорил медленно, простыми фразами, как то делал до этого лекарь. В какой-то момент он указал когтистым пальцем на Лю Хань. Та тревожно дернулась, но, похоже, чешуйчатый дьявол просто задал вопрос.
   Через некоторое время Юи Минь тоже задал один-два вопроса. Ссофег ответил несколькими простыми словами. Неожиданно Юи Минь покатился со смеху.
   - Знаешь, о чем думает эта глупая черепаха? - спросил он, едва успевая говорить между приступами хохота. - Даже за тысячу лет не догадаешься.
   - Тогда скажи сам, - ответила Лю Хань, опасаясь, что шутка касается ее.
   - Маленький чешуйчатый дьявол хотел узнать, не наступил ли у тебя сезон размножения и не находишься ли ты в состоянии течки, как овца или лисица. Если я его правильно понимаю, у их самок все происходит именно так, и когда у них нет течки, он сам не в состоянии испытывать желание. - Лекарь вновь засмеялся, еще громче: - Бедный, бедный дьявол!
   - Да, странно, - согласилась Лю Хань. Она никогда не задумывалась о любовной жизни маленьких чешуйчатых дьяволов. Они были настолько уродливыми, что она вообще не думала, будто у них есть нечто подобное. Сейчас она не смогла сдержать улыбки: - Бедные дьяволы!
   Юи Минь вновь вернулся к разговору с Ссофегом. На смеси китайского языка и языка дьяволов он попытался объяснить, что самки людей способны к размножению в любое время. Ссофег шипел и пронзительно пищал, Юи Минь - тоже. Затем лекарь добавил по-китайски:
   - Клянусь вам, господин дьявол, что я говорю вам истинную правду
   - Действительно, все женщина? Не только, - он ткнул в сторону Лю Хань, этот женщина?
   - Да, действительно, все женщины, - серьезно подтвердил Юи Минь, хотя Лю Хань по-прежнему видела смешинку в его глазах. Чтобы не ронять перед дьяволом достоинства собственного пола, он добавил: - Так же верно, как и то, что мужчины - человеческие самцы - тоже не имеют определенного сезона спаривания, они способны заниматься любовью с женщинами в любое время года.
   Эти слова заставили Ссофега вновь забулькать. Вместо того чтобы задавать новые глупые вопросы, маленький дьявол стремительно повернулся и выбежал из палатки. Лю Хань слышала, как стучат на бегу его когтистые ноги.
   - Я рада, что он ушел, - сказала Лю Хань.
   - Я тоже, - ответил Юи Минь. - Теперь можно подумать, как обратить в свою пользу эту странную особенность чешуйчатых дьяволов. Если бы они были земными мужчинами, я бы мог продавать им подходящие лекарства, делающие их вялые колбаски тугими. Но если я правильно понимаю Ссофега, без своих самок он и его собратья имеют все шансы сделаться евнухами. Правда, говорят, даже у евнухов есть желания. Г-м...
   Обычно не проходило и пяти минут после смешения внутри Лю Хань его жидкости ян с ее инь, как лекарь совершенно забывал о присутствии женщины в палатке. Для Юи Миня значение имел только Юи Минь; всему остальному, неодушевленному или одушевленному, нужно было подстраиваться под прихоти его комфортного существования.
   Сейчас лекарь сидел на циновке, скрестив ноги. Глаза его были почти закрыты, и он лихорадочно соображал, как извлечь пользу из слабости дьяволов. Вдруг Юи Минь громко вскрикнул.
   - Придумал! - прокричал он. - Я...
   Лю Хань так и не узнала, в чем же заключался новейший план Юи Миня. Прежде чем он смог об этом рассказать, в палатку спешно возвратился Ссофег. За ним виднелись еще трое маленьких чешуйчатых дьяволов, все с оружием. У Лю Хань внутри словно что-то оборвалось. Теперь Юи Минь заблеял как овца, завидевшая нож мясника.