Тертлдав Гарри. Флот вторжения (Книга 1)

   - У нас имеется больше пищи, - наконец решил губернатор. - Мы дадим вам больше. Возможно, скоро.
   Русси кивнул. Это означало, что в покое его не оставят. Золрааг продолжал:
   - Вы узнаете, кто есть Император евреев относительно немецких пленных, герр Русси. Вы мне скажете, что думаете делать. Не ждать - должны знать.
   - Ваше превосходительство, это будет исполнено, - произнес Русси на языке ящеров.
   Ящеры строили свои жизни по тщательно продуманным образцам повиновения. "Будет исполнено" являлось самым сильным обещанием для ящеров.
   Когда Русси почувствовал, что Золраагу больше нечего сказать, он поднялся, поклонился и приготовился уйти. Но Золрааг его задержал:
   - Пожалуйста, обождите. В Варшаве всегда так... не холодно - как вы говорите - немного холодно?
   - Прохладно? - подсказал Русси.
   - Да, прохладно, именно это слово, благодарю вас. В Варшаве всегда так прохладно?
   - Чем ближе к концу года, тем прохладнее, ваше превосходительство, удивившись, ответил Мойше.
   В Варшаве было лето, нежаркое, но все же лето. Он припомнил прошлую зиму, когда почти не было никаких источников тепла - электричества, угля и даже дров. Он вспомнил, как они всей семьей залезали в постель и укрывались всем, что было, но даже и тогда его зубы стучали, словно кастаньеты. Вспомнился Мойше и бесконечный кашель, раздававшийся из всех углов гетто, и среди этих звуков чуткое ухо отличало негромкое туберкулезное покашливание от кашля, вызванного пневмонией или гриппом. Еще ему вспомнились окоченевшие трупы, лежащие в снегу, и облегчение при мысли о том, что они не начнут разлагаться прежде, чем их уберут.
   Если Золраагу августовский день кажется прохладным, как тогда объяснить ящерам, что значит зима? Это невозможно. С таким же успехом можно попытаться объяснить, что такое Талмуд, пятилетнему ребенку, причем нееврею.
   Золрааг прошипел что-то на своем языке. Русси сумел разобрать несколько слов: "внутри холодильника". Затем ящер снова перешел на немецкий:
   - Благодарю вас, герр Русси, что сказали заранее, что плохого может быть. Всего хорошего, герр Русси.
   - Всего хорошего, ваше превосходительство.
   Русси вновь поклонился. На этот раз Золрааг не стал удерживать его новыми вопросами. В приемной сидел молодой симпатичный католический священник. Его блеклые глаза на мгновение стали ледяными, встретившись с глазами еврея, но он все же кивнул. Русси тоже кивнул в ответ: гражданскую вежливость забывать не стоит. Просить поляков возлюбить евреев равносильно прошению чуда. Попросив об одном чуде и получив его, Мойше не собирался докучать Богу просьбами.
   Резиденция Золраага находилась на юго-западе Варшавы, на Груепкой улице, застроенной двух - и трехэтажными зданиями контор. Несколько домов, были разрушены снарядами, но большинство уцелело, если не считать таких мелочей, как дыры от пуль и выбитые окна. Подобное везение делало квартал почти уникальным. Мойше думал об этом, осторожно пробираясь через осколки стекла.
   Когда немцы вторглись в Польшу и осадили Варшаву, удары нацистской артиллерии и нескончаемые беспрепятственные налеты бомбардировщиков Люфтваффе оставили в городе зияющие раны. Большинство развалин оставались неразобранными и по сей день: пока немцы правили Варшавой, им, наверное, было наплевать, какой облик имеет город. Здания, разрушенные в тридцать девятом, уже примелькались для глаз, словно всегда были частью городского ландшафта. Однако недавно появились свежие развалины с торчащими острыми краями. Немцы сражались словно одержимые, из последних сил стараясь не пустить ящеров в Варшаву. Русси прошел мимо сгоревшего остова нацистского танка. Оттуда все еще несло трупной вонью разложившегося человеческого тела. Качая головой, Русси удивлялся, сколько немцев и здесь/и в других местах проявили столько мужества ради такой недостойной цели. Бог преподал человечеству урок, какого оно не получало, по меньшей мере, со времен ассирийцев, однако смысл этого урока оставался неясным.
   До еврейского квартала нужно было пройти еще километра два. Длинное пальто Русси не было застегнуто, но, следуя мимо развалин стены, которая когда-то огораживала границы бывшего гетто, он почувствовал, что вспотел. "Если Золрааг считает нынешнюю погоду прохладной, дадим ему подождать до января", - подумал Мойше.
   - Реббе Мойше! - Какой-то торговец, кативший тележку с турнепсом, остановился и приподнял матерчатую шапочку.
   - Реббе Мойше! - улыбнулась хорошенькая девочка лет тринадцати. Она была немножко бледной, но огонек голода уже не светился в ее глазах.
   - Реббе Мойше!
   Приветствия нравились Русси и напоминали о том, что он стал здесь важной персоной. Он степенно ответил на каждое из них. "Был бы сейчас жив каждый из поздоровавшихся, - подумал Мойше, - если бы не пришли ящеры? И если да, то сколько бы им еще удалось протянуть? Интересно, а сколько бы я сам смог протянуть? Я решил помочь ящерам, надеясь, что они помогут моему народу. Они помогли, и мы были спасены. И что я получил за это? Только клеймо лжеца, предателя и ренегата?"
   Мойше попытался сказать себе, что ему все равно, ведь признание варшавских евреев, тех, кто знает правду, значит несравненно больше, чем мнение остального мира. Это одновременно было и правильно, и неправильно. Подвернись шанс, и он предпочел бы сотрудничать с любыми людьми - за исключением немцев, - сражаясь против пришельцев из другого мира. Перед лицом нацистов ящеры казались выгодной сделкой. Они действительно были выгодной сделкой. И все же Мойше иногда приходило в голову, что лучше бы он ее не заключал.
   Эти мысли мигом улетучились, когда Русси завернул за угол и увидел Мордехая Анелевича. Молодой командир еврейских бойцов шел в окружении нескольких своих людей. Все они были вооружены и одеты в поношенную смесь военной формы и гражданской одежды, которую Русси доводилось видеть и на других бойцах. У самого Анелевича оружия не было. Хотя он был одет в такую же рвань, как и его соратники, уверенная поступь и дистанция, которую держали вокруг него, говорили о значимости этого человека.
   - Добрый день, реббе Мойше! Как прошла встреча с губернатором ящеров?
   - Довольно неплохо, - ответил Русси. - Правда, он пожаловался, что погода для него слишком прохладная.
   - Неужели? - удивился Анелевич. - Через несколько месяцев он будет жаловаться сильнее, это факт. Что еще он говорил?
   - Похоже, что надеяться на скорое увеличение норм продовольствия нам не приходится. Передо мной у Золраага был Бор-Коморовский. Его не особо радует даже то, сколько продуктов мы получаем теперь.
   - Скверно, - снова произнес Анелевич. - Однако об этом стоило узнать, и удивляться тут нечему. А что Его Ящерово Величество изволило сказать насчет нацистских сволочей, которые не смогли бежать достаточно быстро, когда их вышвыривали отсюда? Он уже решил, что намерен с ними сделать?
   - Он спрашивал меня, что я думаю по этому поводу, - сказал Русси.
   - И каков был ваш ответ?
   Прежде чем ответить, Русси глубоко вздохнул:
   - Я сказал ему, что, если бы решение зависело от меня, я бы обращался с ними как с обычными военнопленными. - Услышав эти слова, почти все бойцы буквально зарычали.
   Не обращая на них внимания, Мойше продолжал: - Это выбило бы козыри из рук немецкой пропаганды. Кроме того, если мы будем обращаться с ними так, как они обращались с нами, чем же мы тогда лучше их?
   - Они мучили и уничтожали нас ради забавы. Когда мы поступим с ними так же, это будет возмездие, - сказал Анелевич с тем преувеличенным терпением, с которым объясняют что-либо четырехлетнему ребенку. - Вы что, реббе Мойше, хотите быть образцовым евреем гетто? Тем, который никогда не дает сдачи, что бы ему ни делали? Каково было мнение Золраага, когда вы сказали ему об этом?
   Русси обнаружил, что стоять перед вооруженными еврейскими головорезами ненамного легче, чем перед немецкими:
   - Если я его правильно понял, он подумал, что я выжил из ума, - признался Русси.
   - Наверное, чертов ящер попал в точку. - Анелевич наградил его далеко не благосклонной улыбкой.
   Глава 9
   Москва! Прошлой зимой немецкие войска из пригородов русской столицы видели шпили Кремля. Ближе никому подойти не удалось, а затем в результате яростного сражения немцев и вовсе отбросили от Москвы. И вот теперь Генрих Егер свободно шел по улицам, на которые так и не удалось ступить вермахту. Шедший рядом с ним Георг Шульц вертел головой по сторонам, что делал каждый день по дороге в Кремль и обратно.
   - С трудом верится, что Москва почти не пострадала. Мы бомбили ее, потом ящеры - а она стоит, - сказал Шульц.
   - Это же большой город, - ответил Егер. - Он может перенести массу налетов, и это не будет особо бросаться в глаза. Большие города трудно разрушить, если только...
   Голос майора дрогнул. Он уже видел снимки уничтоженного Берлина. Лучше бы их не видеть.
   На них с Шульцем были мешковатые гражданские костюмы устаревшего фасона, сшитые из дешевой ткани. В Германии Егер постыдился бы напялить подобное одеяние. Однако здесь эта одежда помогала не выделяться из общей массы, чему он только радовался. В форме танковых войск он едва ли чувствовал бы себя в безопасности. Если на Украине танковые части кое-где встречали как освободителей, в Москве немцы оставались врагами даже после появления ящеров.
   Шульц указал на плакат, приклеенный к кирпичной стене:
   - Герр майор, можете прочитать, что там написано? Егер теперь знал русский лучше, чем прежде, но все же назвать свои знания хорошими не мог. Разбирая одну русскую букву за другой, он по слогам прочел надпись.
   - Одно слово я понял: смерть, - сказал он. - А что значит второе, не знаю. Наверное, что-то связанное с нами.
   - И что-то отвратительное. - согласился Шульц.
   Плакат изображал маленькую девочки с косичками, которая мертвой лежала на полу Рядом валялась кукла. Кровавый след приковывал взгляд к сапогу уходящего солдата, на каблуке которого была изображена фашистская свастика.
   До того как попасть в Москву Егер был убежден до корней волос, если бы не вторжение ящеров, вермахт непременно разбил бы в этом году Красную Армию. Теперь он сомневался, хотя и не высказывал этого вслух Дело было не в том, что Россия по своим размерам намного превосходила Германию: он и раньше знал об этом. Несмотря на упорное сопротивление советских войск, прежде Егер не верил, что русский народ столь же твердо сплочен вокруг Сталина, как немцы - вокруг Гитлера. Ныне он убедился в своей неправоте, и эта мысль тревожила его.
   Его ботинки стучали по брусчатке Красной площади. Немцы планировали провести здесь Парад Победы, приуроченный по времени к годовщине большевистской революции. Парад не состоялся. То есть состоялся, но то был Парад Красной Армии. Часовые по-прежнему расхаживали взад-вперед вдоль кремлевской стены, чеканя шаг.
   Егер и Шульц добрались до ворот, через которые вошли на территорию Кремля. Егер кивнул охранникам: эту группу он видел каждый третий день. Никто из русских не удостоил его ответным кивком. Они никогда этого не делали. Их командир в звании сержанта протянул руку.
   - Документы! - сказал он по-русски.
   Как обычно он тщательно рассмотрел предъявленные немцами документы, сверил фотографии. Егер не сомневался: если бы он однажды забыл документы, сержант не пропустил бы его, хотя и узнал. Русские не очень-то умели ломать рутинные порядки.
   Однако у них с Шульцем все было в порядке. Сержант уже стал отходить в сторону, чтобы пропустить их, как за спиной послышались шаги. К пропускному пункту, пересекая Красную площадь, подходил кто-то еще. Егер обернулся, чтобы посмотреть на спешащего человека. Рот его широко раскрылся.
   - Будь я проклят! - проговорил Шульц, подытоживая увиденное.
   В отличие от танкистов, приближающийся человек был в немецкой форме, точнее - в форме СС. Каждый его шаг словно предупреждал: всякий, кто ему помешает, запомнит это надолго. Человек был высок, широкоплеч и, наверное, мог бы считаться обаятельным, если бы не шрам, глубоко прорезавший его левую щеку.
   Егер ожидал, что этого молодца остановят, но русские охранники лишь заулыбались, словно встретили старого друга.
   - Документы? - вопросительно произнес сержант.
   - В гробу я видел твои документы и тебя тоже! - ответил эсэсовец низким раскатистым голосом. В его немецком чувствовался австрийский акцент.
   Странно, но часовые улыбнулись и не стали настаивать на своем требовании. Возможно, у них были особые инструкции от начальства насчет этого офицера.
   - Почему мы не попробовали ответить так же? - спросил восхищенный Шульц.
   - У меня для этого яйца не те, - признался Егер. Услышав их голоса, эсэсовец развернулся и подошел к ним. При своих габаритах он легко держался на ногах.
   - Значит, вы - немцы, - сказал он. - Мне так сразу подумалось, но с вашим тряпьем я не мог быть полностью в этом уверен, пока вы не раскрыли рты. Кто же вы, черт подери, такие?
   - Майор Генрих Егер, Шестнадцатая танковая дивизия, - представился Егер. А это - стрелок моего танка, фельдфебель Георг Шульц. А теперь, герр гауптштурмфюрер, мне бы хотелось тот же самый вопрос задать вам.
   Ранг эсэсовца был равнозначен чину капитана, и при всей браваде этого парня Егер считался его начальником. Громко щелкнув каблуками, эсэсовец застыл в дурацкой позе навытяжку и фальцетом доложил:
   - Гауптштурмфюрер СС Отто Скорцени просит вашего позволения отбыть, чтобы доложить о своем прибытии!
   Егер хмыкнул. Шрам на щеке Скорцени лишил левый уголок его рта нормальной подвижности, отчего улыбка походила на гримасу.
   - Что вы здесь делаете, особенно в таком наряде? - спросил у него Егер. Вам повезло, что иваны не добрались до вашего носа и ушей.
   - Чепуха! - фыркнул Скорцени. - Русские знают лишь две вещи: как быть хозяевами и как быть рабами. Если вы убедите их, что вы хозяин, разве им останется иной выход, кроме подчинения?
   - Если... - пробормотал Шульц, но так, чтобы эсэсовец не слышал.
   - Вы, однако, не сказали, почему находитесь здесь, - настаивал Егер.
   - Я действую согласно приказам из... - Скорцени замешкался. Егер предположил, что тот хотел сказать: из Берлина. - ...приказам вышестоящего начальства, - нашелся эсэсовец. - Можете ли вы сказать то же самое?
   Он во все глаза глядел на русский костюм Егера.
   Стоявший позади Егера Шульц сердито переминался с ноги на ногу. "Интересно, - подумал Егер, - видел ли этот выскочка гауптштурмфюрер боевые действия, оставившие пыль на его сияющих сапогах?" Но вопрос разрешился сам собой: между второй и третьей пуговицами на мундире Скорцени Егер увидел нашивку за ранение. Прекрасно: значит, этот парень понюхал пороху. А встречный вопрос Скорцени заставил подумать о том, что сказало бы его собственное начальство по поводу сотрудничества Егера с Красной Армией.
   Егер вкратце рассказал, каким образом очутился в Москве. Возможно, Скорцени и участвовал в сражениях, но может ли он похвастаться тем, что подбил танк ящеров? Не многие могли этим похвалиться, а из тех, кто сумел потрепать пришельцев, в живых осталось еще меньше.
   Когда Егер закончил, эсэсовец кивнул. Теперь его бравада поуменьшилась.
   - Значит, можно сказать, майор, что мы с вами оба находимся в Москве по одной и той же причине, с официального ведома или без такового. Мы оба заинтересованы в том, чтобы научить Иванов, как стать более грозными врагами для ящеров.
   - Да, - согласился Егер.
   Равно как советские власти больше не обращались с немцами, захваченными на советской территории, как с военнопленными (или того хуже), так и уцелевшая часть правительства рейха решила сделать все возможное, чтобы поддержать боеспособность русских.
   Трое немцев вместе зашагали к Кремлю. Сердце Советской России по-прежнему находилось в замаскированном состоянии, которое приобрело с начала войны с немцами. Выпуклые луковицы церковных куполов - архитектура, воспринимаемая глазами Егера как восточная и чуждая, - скрывали свое золото под шатровой краской. Стены были размалеваны полосами черного, оранжевого, желтого и коричневого цветов, что делало их похожими на шкуру прокаженного жирафа. Такой камуфляж должен был сбивать с толку вражескую авиацию. Но подобные ухищрения не сумели уберечь Кремль от повреждений. Привычные ко всему широкоплечие, нелепо одетые женщины в платках разбирали кирпичи и обломки деревянных балок, оставшиеся после недавнего налета. В воздухе еще сохранялось тошнотворно-сладкое зловоние позавчерашнего дня, когда случилась бомбардировка.
   Скорцени что-то проворчал и приложил руку к правой части живота. Егер думал, что эсэсовец испытает такие же чувства, как и он сам, пока не увидел, что лицо Скорцени действительно перекошено от боли.
   - Что такое? - спросил Егер.
   - Желчный пузырь, - ответил гауптштурмфюрер. - Где-то в начале года я успел поваляться в госпитале. Но врачи сказали, что это не смертельно, а лежать на боку - от скуки сдохнешь. Поэтому я здесь и занимаюсь делом. Тоже хорошее лекарство.
   - На каком фронте вы воевали, герр гауптштурмфюрер? - спросил Георг Шульц.
   - На Восточном, где же еще? - ответил Скорцени.
   Шульц кивнул и больше ничего не сказал. Егер мог догадаться, о чем думает его товарищ. Немало людей, воевавших на Восточном фронте, падали на колени и благодарили Бога за болезнь, которая обеспечивала им возвращение в Германию, к безопасной жизни. Судя по тому как Скорцени говорил обо всем этом, он, скорее, предпочел бы остаться и воевать дальше. И слова его звучали не как пустая бравада.
   Несмотря на воздушные атаки ящеров, жизнь в Кремле бурлила. На фоке разрушенных участков суета военных и чиновников напоминала Егеру копошение муравьев в муравейнике, у которого срезана верхушка.
   Егера нисколько не удивило, что Скорцени направляется к той же двери, что и они с Шульцем: естественно, этот эсэсовец тоже встречался с офицерами из Народного комиссариата обороны. Вход в само здание Кремля, как и вход на прилегающую территорию, тоже охранялся. Лейтенант, возглавляющий наряд охраны, молча протянул руку. Егер и Шульц молча отдали ему свои документы. Так же молча лейтенант просмотрел их и вернул. Скорцени шел за ними. С внутренней стороны, у самого входа, стояли двое русских подполковников. Немцам не разрешали передвигаться внутри святая святых Красной Армии без сопровождающих.
   У одного из русских офицеров знаки различия на петлицах имели черный цвет танковых войск.
   - Доброе утро, майор Егер и фельдфебель Шульц! - сказал он на прекрасном немецком языке.
   - Доброе утро, подполковник Краминов! - ответил Егер, вежливо кивнув.
   Виктора Краминова приставили к ним с Шульпем с момента их прибытия в Москву. Очень вероятно, что год назад они воевали друг против друга, ибо до своего перевода в штаб Краминов находился в составе армии маршала Буденного, действовавшей на юге. У подполковника были глаза мудрого старца и по-детски невинное лицо. Его познания касательно танков оказались больше, чем мог ожидать Егер, судя по собственному опыту сражений с русскими.
   Второго подполковника Егер. прежде не видел.
   - Судя по цвету петлиц, он из НКВД, - прошептал Егер товарищу.
   Шульц вздрогнул. Егер не упрекал его за это. Равно как никто из русских солдат не хотел столкнуться с людьми из гестапо, так и немцы, естественно, нервничали при виде офицера Народного комиссариата внутренних дел. Если бы год назад Егер столкнулся с человеком из НКВД, он застрелил бы его на месте. Немецкие приказы, игнорируя правила ведения войны, предписывали не брать в плен ни кого-либо из тайной полиции русских, ни их политруков.
   Бросив короткий взгляд на двух немцев в штатском, подполковник НКВД оставил их без внимания: он поджидал Отто Скорцени.
   - Рад приветствовать вас, герр гауптштурмфюрер, - сказал он.
   Этот подполковник говорил по-немецки даже лучше, чем Краминов. Он выговаривал слова до отвращения правильно" как это делала половина учителей в гимназии, где в незапамятные времена учился Егер.
   - Привет, Борис, старый ты мой, тощий, сморщенный придурок! - прогремел в ответ Скорцени.
   Егер ждал, что сейчас задрожат и упадут небеса. Но подполковник НКВД, который действительно был старым, тощим и сморщенным, ограничился лишь сдержанным кивком, из чего Егер заключил, что он уже давно работает со Скорцени и решил сделать скидку на экстравагантность последнего.
   Подполковник Борис повернулся к подполковнику Краминову.
   - Наверное, все мы поработаем сегодня вместе, - сказал он. - До вашего прихода, господа, мы тут беседовали с Виктором Данииловичем, и я обнаружил, что, возможно, мы сможем внести свои вклад в одну операцию, которая принесет пользу обоим нашим народам.
   - Я совершенно согласен с подполковником Лидовым, - сказал Краминов. Сотрудничество поможет и Советскому Союзу, и Германии в борьбе против ящеров.
   - Вы имеете в виду, что вам нужна немецкая помощь в каком-то деле, которое, как вам кажется, вы не в состоянии провернуть сами? - сказал Скорцени. - Тогда зачем мы понадобились вам для операции, которая, как я предполагаю, будет проходить на советской территории? - Взгляд его глаз неожиданно сделался острым: - Постойте! Не та ли это территория, которую мы отвоевали у вас в прошлом году, а?
   - Вполне возможно, - ответил Лидов.
   Уклончивый ответ убедил Егера, что Скорцени прав. Мысленно он отметил: этот эсэсовец отнюдь не глуп. Подполковник Краминов тоже понял, что лицемерить дальше - бесполезно. Он вздохнул, как будто с сожалением:
   - Пойдемте.
   В сопровождении русских офицеров немцы двинулись по длинным, с высокими потолками, кремлевским коридорам. Встречавшиеся им русские солдаты отрывались от своих дел, чтобы поглазеть на Скорцени в форме СС, но никто не произнес ни слова. Наверное они понимали, что за несколько прошедших месяцев мир стал очень странным.
   Кабинет, куда вошли Егер и Шульц, был другим, не тем, где их обычно принимал Краминов. Тем не менее, как и в кабинете Краминова, в этом помещении было на удивление много света и воздуха. Из широкого окна открывался вид на сады, расположенные на территории Кремля. Егер почему-то ожидал увидеть в сердце Советской России сырые и мрачные помещения. Узрев совсем противоположное, он сразу же понял нелепость своих мыслей. Даже коммунистам для работы нужен свет.
   Подполковник Лидов указал на самовар.
   - Чаю, товарищи? - спросил он.
   Последнее слово он произнес по-русски. Егер нахмурился: Краминов не называл их с Шульцем "товарищами", будто своих сослуживцев. Но Краминов был танкист, боевой офицер, а не сотрудник НКВД. Дома Егер пил кофе с большим количеством сливок Однако он уже давно не дома. Егер кивнул.
   Лидов всем налил чаю. Дома у Егера не было и привычки пить чай из стакана. Но на фронте ему это довелось: из чужих самоваров в степных городках и колхозах, опустошенных вермахтом. Заваренный Лидовым чай был лучше, чем Егер пил в тех местах.
   Подполковник НКВД поставил свой стакан на стол.
   - Перейдем к делу, - сказал он.
   Егер подался вперед и приготовился внимательно слушать. Георг Шульц остался сидеть там, где сидел. Скорцени развалился на стуле и выглядел скучающим. Если это и раздражало Лидова, тот не подавал виду.
   - К делу - повторил Лидов. - Как предположил гауптштурмфюрер, намечаемая операция будет иметь место на территории, где фашистские захватчики хозяйничали до появления инопланетных империалистических агрессоров, широко известных как ящеры.
   "Неужели Лидов всегда изъясняется так?" - подумал Егер. Скорцени зевнул и спросил:
   - Полагаю, под фашистскими захватчиками вы имеете в виду нас, немцев? - В голосе его ощущалась такая же скука, как и в облике.
   - Да, вас, а также ваших лакеев и прихвостней.
   Возможно, Лидсе действительно всегда так говорит. Тек не менее такой человек не отступит ни на сантиметр, хотя Скорцени мог переломить его через колено, словно валку
   - Вкратце ситуация такова: на означенной территории вместе с отрядами доблестных советских партизан находятся остатки немецких войск. Отсюда зримая выгода совместной советско-германской операция.
   - Где находится означенная территория? - спросил Егер.
   - Вот, - сказал Лидов. - Если желаете, взгляните на карту.
   Он встал и указал на одну из карт, прикрепленных к стене. Надписи на карте были, разумеется, русскими, но Егер все равно узнал Украину. Красными флажками были отмечены советские позиции, синими - уцелевшие немецкие части, а желтыми - ящеры. К неудовольствию Егера, желтых пятен было больше.
   - На означенной территории нас особенно заботит район к северу и западу от Киева, вблизи города Комарнн. Некоторое время назад в результате боевых действий против ящеров немцам удалось огнем тяжелой артиллерии уничтожить здесь два больших корабля нашего общего врага.
   Эти слова заставили Георга Шульца выпрямиться, Егера - тоже: они слышали об этом впервые. Скорцени сказал:
   - Ну и что? Несомненно, это замечательный поступок, но почему он должен нас волновать?
   - На месте катастрофы одного из кораблей и вокруг этого места ящеры, как можно видеть, предпринимают лишь обычные меры по спасению уцелевшего имущества. Но в отношении второго корабля их действия существенно отличаются.