Тертлдав Гарри. Флот вторжения (Книга 1)

   Гольдфарб тоже пригубил из кружки и поморщился:
   - А у меня отбивает охоту это пиво. Проклятая война! Темная кислая жидкость в кружке имела очень отдаленное сходство с ностальгическими воспоминаниями о пиве тех дней, когда не было карточек. Он сделал еще один глоток:
   - Бр-р! Мне иногда кажется, что сюда добавляют кальций, как в закрытых шкалах, чтобы притушить мальчишкам желание.
   - Клянусь тебе - нет! Тот вкус я знаю.
   - Конечно, ты же учился в такой школе.
   - Ну и что? Пока ящеры не раздолбали наш радар, ты управлялся с ним так, как мне и не снилось.
   Чтобы не высказывать своих мыслей, Гольдфарб допил кружку и поднял палец, заказывая новую. Даже скверное пиво постепенно развязывало язык. Джером мог сказать: "Ну и что?" Довольно искренне сказать. Но после того, как кончится война, - если она когда-нибудь кончится - он вернется в Кембридж, чтобы потом сделаться стряпчим, профессором или бизнесменом. Гольдфарб тоже вернется чинить приемники в обшарпанном магазинчике на обшарпанной улочке. Поэтому для него эгалитаризм<Эгалитаризм - философия проповедующая всеобщую уравнитель как принцип организации общественной жизни; приверженцами эгалитаризма были Ж.-Ж. Руссо, якобинцы, Г. Бабеф; характерен для "казарменного коммунизма"> приятеля был пустым звуком.
   Джоунз был весел и не замечал состояния Гольдфарба.
   - Скажу тебе откровенно, Дэвид, если в этом пиве и есть кальций, он ни черта не действует. Я бы не прочь сделать заход прямо сейчас. Но все внимание здесь уделяют лишь придуркам с крылышками на форменных рубашках. Погляди туда, видишь? - Джоунз сделал кивок. - Чувствую себя как последний идиот.
   "Теперь и ты знаешь, что это такое - принадлежать к низшему классу", подумал Гольдфарб. Но нет, Джером этого не знал. Одного лишь зрелища Дафны, устроившейся возле электрического камина на коленях у бортинженера, было недостаточно, чтобы выбить из него врожденное чувство превосходства. Увиденное всего-навсего пробудило в нем ревность.
   Гольдфарб тоже ощутил ревность, когда другая официантка, Сильвия, подсела к столу, где тесным кружком расположилась компания летчиков. Девушка быстро перебралась на колени к одному из них. Гольдфарб вспомнил скабрезную фразу, услышанную им не так давно в каком-то американском фильме: "Им чесанулось дают". В грамматическом отношении бред, но зато немало правды.
   Что касалось его самого, он, похоже, не мог даже добиться, чтобы ему дали новую пинту пива.
   Гольдфарб поднялся, собираясь двинуться к столу, где летный состав монополизировал девчонок. Джером Джоунз ухватил его за руку:
   - Ты что, последний придурок, Давид? Их же там семеро. Они просто вытрут тобой пол.
   - Что? - очумело переспросил Гольдфарб. Потом он сообразил, о чем речь. Слушай, я не собираюсь лезть в драку. Я просто хочу еще кружку пива. Может, они перестанут на время любезничать с девчонками и позволят одной из них принести мне пива.
   - А может, и не перестанут, - сказал Джером. Но Гольдфарб не обратил внимания на его слова и побрел через зал туда, где находились девушки.
   Поначалу никто не обратил на него внимания. Парень, на коленях которого сидела Дафна, рассказывал:
   - ...Самым худшим, что я там видел, по крайней мере самым гадким, было зрелище старика, который шел по улице, а на пиджаке у него была пришита желтая звезда Давида. - Он заметил стоявшего перед ним Гольдфарба. - Вам что-нибудь нужно, дружище?
   Тон его не был ни враждебным, ни любезным: он просто ждал ответа.
   - Я подошел узнать, не могу ли я на минуточку забрать у вас Дафну? Гольдфарб выразительно продемонстрировал пустую кружку. - Извините, но о чем вы тут только что рассказывали? Надеюсь, я не сую нос в чужие дела, но вы действительно только что вернулись из Франции?
   - Правильно. А кто вы, если не секрет?
   - Дэвид Гальдфарб, оператор радарной установки. То есть был оператором. Сейчас наблюдаю за вашими отлетами в бинокль.
   - Джордж Бэгнолл, бopтинжeнep "ланкастера", - представился летчик.
   Бортинженер успел опередить Тольдфарба на одну-две пинты, но по-прежнему не терял бдительности. Одна из его бровей поднялась.
   - Надеюсь, оператор радарной установки, что я, в свою очередь, тоже не сую нос в чужие дела, но вы случайно не еврейского происхождения?
   - Да, я еврей. - Гольдфарб знал, что у него не слишком-то английская внешность: волосы сильно курчавятся, да еще темные. Вдобавок ни у кого из англосаксов, даже у кельтов, не было таких носов. - Видите ли, у меня родственники в Варшаве, и я подумал, что мне стоит спросить кого-нибудь, кто видел собственными глазами, как живется евреям под игом немцев. Если я помешал вам, прошу меня извинить.
   - Да что вы, все нормально. Присаживайтесь к нам, - сказал бортинженер, переглянувшись с остальными членами экипажа.
   Он выпрямил ногу, отчего Дафна начала сползать вниз. Оказавшись на ногах, девушка недовольно пискнула.
   - Не шуми, милая! - сказал ей Бэпиолл. - Ты ведь принесешь этому парню еще одну пинту, правда?
   Презрительно хмыкнув, Дафна выхватила из рук Гольдфарба пивную кружку и направилась за стойку.
   - Очень любезно с вашей стороны, - произнес Гольдфарб и кивнул в сторону Джерома Джоунза. - Можно и моему другу присоединиться?
   Получив согласие, он махнул Джоунзу.
   - Полагаю, ему тоже понадобится новая порция, - мрачно предположила Дафна, вернувшись с пивом для Гольдфарба. Не ожидая ответа, она забрала кружку Джоунза, чтобы влить туда новую пинту пива.
   Гольдфарб представил летчикам напарника, Бэгнолл назвал имена остальных членов экипажа.
   - Вам нужно запомнить две вещи, Гольдфарб, - сказал Кен Эмбри. - Положение в Варшаве вряд ли хоть в чем-то похоже на Париж. К тому же немцы больше там не хозяева.
   - Я это все понимаю. Но для меня важны любые вести.
   - Тогда слушайте, - ответил ему Джордж Бэгнолл. - Кроме шестиконечных звезд я видел в Париже магазины и даже телефонные будки с надписями вроде: "Евреи не допускаются" и "Обслуживание еврейской клиентуры запрещено". В других магазинах евреям выделено особое вечернее время, поэтому они могут купить лишь то, что осталось к концу дня.
   - Сволочи! - не выдержал Гольдфарб.
   - Кто, джерри? Разумеется, лучше не скажешь. Мы, конечно, не видели снимков, которые ящеры наделали в Варшаве, или еще чего-нибудь такого, о чем болтают люди, которые выступают в радиопрограммах ящеров. Но, ей-богу, если хотя бы десятая часть всего того, что они говорят, - правда, будь я проклят, если стану обвинять этих инопланетных дьяволов за то, что они пошли против нацистов.
   Все остальные члены экипажа поддержали его. Кроме Дугласа Белла: бомбометатель и Сильвия настолько отключились от окружающей действительности, что Гольдфарбу показалось, что их тесные дружеские отношения могут закончиться где-нибудь прямо на столе или на полу. Если Дуглас столь же умело сбрасывал своими руками бомбы, он принес немало пользы своей стране.
   - Взять хотя бы эти снимки, - сказал Эмбри. - Мне с трудом верится, что джерри построили такую бойню для людей, как бы ни называлось то место.
   - То место называется Треблинка, - подсказал Гольдфарб.
   Ему тоже верилось с трудом. "Но с меньшим трудом, чем Эмбри", - подумал он. Для молодого англичанина, который, судя по речи, происходил из обеспеченных слоев, организованное истребление людей в концлагерях действительно могло казаться немыслимым. Для Гольдфарба, чей отец бежал от менее организованного, но не менее явного преследования евреев, упоминание о месте, подобном Треблинке, отдавало ужасом.
   - Кстати, а что хорошего происходило здесь? - спросил Бэгнолл, решив сменить тему. В конце концов, они пришли сюда отдыхать от ужасов войны, а не обсуждать их. - Пока мы не грохнулись во Франции и джерри не препроводили нас до Кале, мы обычно почти все время находились в воздухе, приземляясь, лишь чтобы поесть и выспаться.
   Гольдфарб и Джоунз переглянулись.
   - Ящеры быстро отучили нас "нажимать кнопки", как бывало во время блицкрига, - наконец сказал Гольдфарб. - Ящеры сообразительнее, чем джерри. Они быстро размолотили наш радар и шлепали по нам ракетами всякий раз, когда мы пытались его восстановить. Пришлось, как в давние дни, ограничиться полевыми биноклями и телефонами.
   Дафна вернулась с новой кружкой пива для Джерома Джоунза. Тот облизал девушку глазами.
   - Дэвид постоянно глазеет в свой бинокль на твое окно, - сообщил он, кивнув на приятеля.
   - В самом деле? - равнодушно спросила Дафна, ставя на стол пиво. - А я-то все время думала, что это ты.
   Бледное лицо Джоунза залилось краской, видимой даже в тусклых отблесках камина. Гольдфарб и экипаж бомбардировщика покатились со смеху. Даже Дуглас Белл оторвался от Сильвии на достаточное время, чтобы сказать:
   - Ей-богу, превосходный удар!
   Джоунз, не найдя достойного ответа, занялся своим пивом.
   - Я тут слышал, что одна штука неплохо сработала против ящеров. Знаете, что именно? - Гольдфарб мужественно пытался вернуться к вопросу Джорджа Бэгнолла. - Заградительные аэростаты стоили ящерам нескольких самолётов. Ящеры летят так низко и настолько быстро, что им никак не увернуться, если на их пути оказывается трос аэростата.
   - Приятно узнать хоть что-то хорошее, - отозвался Бэг-нолл. - Я не совсем это имел в виду. Я спрашивал про хорошее не о воине. Просто о жизни.
   - У операторов нет жизни, - хмыкнул Джоунз. - Это противоречит военным уставам Ее Величества или еще чему-нибудь в этом роде. - Он резко пододвинул свою вновь опустевшую кружку к Дафне. - Дорогая, постарайся в этот раз не сыпать сюда слишком много мышьяка.
   - Отчего же так? Я всегда была уверена, что ты просто цветешь на нем.
   Она взяла его пустую кружку и направилась к бару.
   - Приятная девочка эта Дафна! Я уже это понял, - сказал Бэгнолл.
   - Да, только вот тебе-то удалось усадить ее к себе на колени, - мрачно проговорил Гольдфарб. - Знаешь, сколько месяцев подряд мы с Джеромом пытаемся это сделать?
   - Судя по твоему кислому лицу, немало. А что, разве в Дувре нет других женщин?
   - Наверное, есть. Джером, мы их искали?
   - Под любым камнем лежат, - ответил Джером. Он наблюдал за Дугласом и Сильвией. Если бы у него был блокнот, наверное, он делал бы там записи.
   - Эту кружку, дорогуша, я вылью тебе на голову, - сказала ему Дафна.
   - Говорят, от этого здорово растут волосы, - пробормотал Джоунз и поспешно добавил, чтобы официантка не исполнила свою угрозу: - Но я пока не склонен экспериментировать.
   Гольдфарб допил вторую пинту пива, но не в пример другу не торопился заказывать третью. Все, что экипаж "ланкастера" рассказал ему о жизни евреев во Франции, заставило его с тревогой задуматься о том, что может происходить с ними в Варшаве. Как-то там, в Польше, живется сейчас его дядьям, теткам, двоюродным братьям и сестрам? Думая о передачах контролируемой ящерами коротковолновой станции, которая вещала на немецком и на идиш, он размышлял о том, сколько его родственников по-прежнему живы.
   Гольдфарб уставился в свою пустую кружку. Поможет ли новая порция забыть его страхи или, наоборот, еще сильнее вытолкнет их на поверхность? Скорее всего последнее. Но он все же подал Дафне кружку:
   - Раз, дорогая, ты пока на ногах, не принесешь ли мне еще одну?
   Залить в себя новую дозу пива, и он перестанет беспокоиться обо всем на свете. Не хватит этой кружки, добавит еще две, три... сколько потребуется.
   - Ребята, а что теперь будет с вами? - спросил Джером у экипажа.
   - Думаю, - ответил Кен Эмбри, - что через день-другой мы снова поднимемся в воздух. Говорят, опытные экипажи на земле лысеют.
   - Проклятие! - воскликнул Джоунэ. - Как вы можете так спокойно к этому относиться? Летать против немцев - это было одно, но против ящеров...
   - А что еще остается каждому, - пожал плечами Эмбри, - кроме как делать то, что должен, делать это наилучшим образом и до тех пор, пока может?
   Гольдфарб внимательно рассматривал пилота и его товарищей. Эти парни много раз глядели в лицо собственной смерти, и шансы повстречаться с ней в ближайшее время были у них очень высоки. Гольдфарб перевел взгляд на Сильвию, которая, кажется, пыталась вконец замучить Дугласа Белла. И вдруг он понял, почему она и Дафна спали с летным составом и никогда не уступали "наземным" мужчинам. Его удрученное состояние не прошло, но ревность исчезла.
   Когда Дафна вернулась с его пивом, Гольдфарб встал, порылся в кармане и вытащил оттуда горсть монет:
   - Прошу тебя, принеси этим ребятам по кружке. Джером Джоунз уставился на него:
   - Какая щедрость! У тебя, быть может, богатый дедушка сыграл в ящик или ты забыл, что ты еврей?
   Впечатление было такое, что Гольдфарб вот-вот вцепится кое-кому в глотку. Бэгнолл и несколько остальных членов экипажа отодвинулись, готовые, если понадобится, схватить его. Но вместо этого Гольдфарб усмехнулся:
   - Черт возьми, Дафна, я покупаю пиво и для этого большеротого кретина тоже!
   Экипаж бомбардировщика облегченно вздохнул. У Джоунза глаза сделались еще больше.
   - Если бы знал, что, обругав, можно раскрутить тебя на пиво, я бы давно пользовался этим.
   - Geh kak afen yam, - ответил на идиш Гольдфарб и, ко всеобщему неудовольствию, отказался перевести.
   Мойше Русси чувствовал, как сердце колотится в груди. Встречи с губернатором ящеров, чьи силы выбили нацистов из Варшавы, всегда пугали его, хотя Золрааг обходился с ним довольно приветливо. Куда приветливее, чем обошелся бы с ним немецкий генерал-губернатор Ганс Франк. Мойше не знал, мертв ли Франк или сбежал. Надеяться, что мертв, было грешно. Но Мойше все равно желал этого.
   Из кабинета Золраага вышел Тадеуш Бор-Кемеровский, генерал Армии Крайовы. Вид у него был не особо счастливым. Увидев Русси, он еще более нахмурился.
   - Ну, еврей, что ты намерен выцыганить у него на этот раз?! - прорычал генерал. - Похоже, они дадут тебе все, что пожелаешь.
   - Это совсем не так, - ответил Русси.
   Бор-Коморовский также пугал его. Да, этот человек ненавидел немцев, но и евреев он тоже ненавидел. Теперь немцев не стало... Ругаясь сквозь зубы, Бор-Коморовский двинулся дальше, каблуки его сапог со звоном ударяли по мраморному полу. Русси поспешил в кабинет Золраага: защитника его народа лучше не заставлять ждать.
   - Здравствуйте, ваше превосходительство! - произнес по-немецки Мойше.
   Теперь он мог разговаривать с ящерами достаточно легко. Несколько недель назад, когда нацисты бежали, одновременно теснимые изнутри и атакуемые извне, первые из этих маленьких снующих существ показались ему демонами. Мойше никогда бы не подумал, что выберет себе столь странных союзников. Однако частые встречи с Золраагом помогли ему начать привыкать к их странностям. У Мойше появилось подозрение, что для ящеров он в частности и все человечество в целом казались, по меньшей мере, столь же диковинными, как и ему самому губернатор.
   - Герр Русси, - медленно произнес Золрааг. Его акцент почти проглотил букву "р", превратив средний слог фамилии Мойше в протяжное шипение. Надеюсь, вы хорошо поживаете?
   - Да, ваше превосходительство, благодарю вас.
   Русси тоже прошипел и издал булькающий звук, ибо научился говорить "благодарю вас" на языке Золраага. Он изо всех сил старался запоминать слова речи ящеров, а поскольку уже свободно владел идиш, ивритом, немецким и польским языками, изучение нового наречия не представляло для него чрезмерной сложности. Мойше понял, что для Золраага существование на Земле множества языков столь же диковинно, как и все остальное на этой планете.
   Тем не менее новый губернатор Варшавы усердно овладевал немецким языком. И хотя у него сохранялся акцент (Русси считал, что отчасти это было обусловлено формой языка Золраага), всякий раз, .говоря с ним, инопланетный правитель запоминал новые слова. Грамматика Золраага хотя и не была хорошей, но становилась все лучше.
   - Немецкие заключенные, герр Русси... Как вы считаете, что нам с ними делать? - спросил после приветствия Золрааг.
   - Они - заключенные, ваше превосходительство, и с ними следует обращаться, как с любыми другими военнопленными.
   Однажды Русси побывал в лагере, устроенном в развалинах района Раковец. Он пошел туда, просто чтобы поглядеть на немцев, находящихся за оградой из острых, словно лезвия, тонких металлических полосок, которыми ящеры пользовались вместо колючей проволоки. Впоследствии он не раз жалел, что отправился туда. Вид грязных, избитых, голодных людей ярко напомнил ему любую из улиц гетто совсем в недавнем прошлом.
   - Не все ваши люди так думают, герр Русси. Кто здесь у вас Император?
   - Вы имеете в виду, наш правитель?
   - Ваш Император - тот, кто решает за вас, - ответил Золрааг.
   Наверное, он думает, что это очень просто. Может, у ящеров это и просто. Дела в населенной людьми Варшаве, и особенно внутри еврейского квартала, обстояли намного сложнее. Старая администрация гетто, назначенная еще немцами, продолжала работать по заведенному порядку, распределяя по карточкам продовольствие. Только теперь оно поступало не от нацистов, а от ящеров. Сам Русси пользовался моральным авторитетом, которому был обязан событиям той ночи, когда появились ящеры. Но понимание его авторитета менялось день ото дня, а иногда - с каждой новой минутой. Другой авторитетной фигурой в гетто был Мордехай Анелевич. И хотя во время восстания против немцев пуля пробила ему левую руку, это не остудило его пыл. Наоборот, толстая белая перевязь, похоже, придавала ему вид героя. Его люди гордо расхаживали по улицам еврейского квартала с трофейным немецким оружием в руках. Не менее дерзко держались они и в остальной части Варшавы. В случае чего за них отомстят, и люди Анелевича это знали. Для евреев это чувство было захватывающим и ударяющим в голову, словно хмель молодого вина. Армия, Крайовы ненавидела их. Большая часть находящегося в руках еврейского ополчения оружия досталась им от ящеров. Польской внутренней армии новые завоеватели дали гораздо меньше. Разумеется, в начале восстания поляки были намного лучше вооружены, чем евреи. Возможно, ящеры стремились уравновесить две этих группы на вновь завоеванной территории. Русси допускал и такую мысль.
   Возможно, Золрааг и остальные ящеры использовали евреев и их страдания при нацистском режиме в качестве орудия против остального человечества. Мойше слушал радио на коротких волнах, равно как и сам выступал на созданной ящерами станции. И хотя он говорил не более чем правду, слушавшие его люди отмахивались от этих сообщений как от очевидной пропаганды. Даже жутким картинам жизни гетто верили мало.
   Учитывая все это, Русси сказал:
   - Ваше превосходительство, вы лишь повредите себе, если будете обращаться с немцами иначе, чем с кем-либо из других военнопленных. Люди лишь скажут, что вы жестоки и безжалостны.
   - И это говорите вы, герр Русси? - Один глаз Золраага беспокойно глядел на Мойше, другой сосредоточился на бумагах, разложенных по столу. - Вы ведь еврей! Как вы говорите: страдалец, нет, жертва тех немцев? Не относиться к ним как к убийцам? Они и есть убийцы.
   - Вы спросили меня, что бы я хотел видеть, ваше превосходительство, ответил Русси. - Вот я вам и сказал. Месть - это такое блюдо, которое лучше есть горячим, чем холодным.
   Мойше пришлось несколько минут объяснять Золраагу смысл сказанного. Он поклялся себе никогда больше не пользоваться в разговоре с ящерами образным языком.
   Золрааг повернул к человеку оба своих глаза. От этого Мойше сделалось почти так же неуютно, как от взгляда одного глаза губернатора, поскольку у ящеров взгляд был пристальнее, чем у любого человека.
   - Раз вы так говорите, вы - Император для вашего народа? Вы решаете? ,
   - Нет, я это говорю от себя, - объяснил Русси. Мойше знал: если он солжет, то Золрааг сообразно своей натуре примет его ложь за правду. Но если он начнет лгать, чем все закончится? Мойше не хотел доискиваться ответа. За несколько прошедших лет он обнаружил слишком много ужасного как в самом себе, так и в окружающем мире.
   - Я искренне уверен, что могу вести за собой людей, - добавил Мойше. Это была не ложь, скорее - преувеличение.
   Губернатор еще какое-то время внимательно глядел на него, затем отвел глаза и стал смотреть сразу в двух направлениях.
   - Возможно, вы это делаете, герр Русси. Возможно, вы ведете за собой людей. И возможно, это будет хорошо. Возможно, мы скажем так: посмотрите на евреев, посмотрите, что с ними сделали немцы. И посмотрите, что евреи не хотят - как это вы говорили? - мести, да, мести. Добрые евреи, благородные евреи, они лучше немцев. Так?
   - Так, - бесцветным голосом сказал Русси. Яснее, чем когда-либо, он увидел, что Золрааг совершенно не заботится о евреях как о евреях, они мало интересуют его сами по себе, лишь как жертвы нацистов. Он, Мойше, остается для ящеров такой же вещью, какой был для Ганса Франка. Единственное различие заключалось в том, что для Золраага он был скорее полезной, нежели отвратительной, вещью. Несомненно, это знаменовало некоторое улучшение. Если бы Русси побыл еще немного под правлением немецкого генерал-губернатора, он был бы сейчас мертвой вещью. Эта мысль все равно имела горький привкус, как полынь-трава.
   - Возможно, - сказал Золрааг, - мы сделаем снимок: еврей дает пищу немецкому узнику. Возможно, мы сделаем это, правда, герр Русси? Снимок заставит людей думать.
   - Любого еврея, кто согласится на подобный снимок, остальные евреи возненавидят, - ответил Русси.
   Его мысли пронзило отчаяние: "Пропаганда, мы нужны им лишь для этого. Они спасали нас ради своих собственных целей, а не из благородных побуждений. Даже не из жалости".
   Губернатор тут же подтвердил его опасения:
   - Мы помогли вам тогда, герр Русси. Вы помогаете нам сейчас. Вы должны как это слово? - долг, да. Вы должны вернуть нам долг.
   - Я знаю, но после того, через что мы прошли, нам трудно выплатить долг.
   - А на что вы, евреи, годитесь для нас сейчас, герр Русси? Русси вздрогнул, словно от удара. Никогда еще Золрааг не был столь грубо откровенен с ним. "Прежде чем углубляться, немного измени тему", - подумал он. Эта уловка хорошо служила ему в медицинском институте, позволяя использовать сильные стороны.
   - Ваше превосходительство, как евреи могут думать о том, чтобы дать пищу немцам, когда нам по-прежнему не хватает самого необходимого?
   - Вы получаете столько, сколько сейчас получают все, - ответил Золрааг.
   - Да, но до этого мы голодали. Даже то, что мы имеем теперь, - вряд ли нам всего хватает.
   Поляки с ненавистью восприняли урезание своих продовольственных норм, чтобы помочь накормить евреев. Евреи злились на поляков за непонимание. Равные нормы означали, что каждый получает слишком мало.
   - При той власти, которой вы наделены, ваше превосходительство, не могли бы вы распорядиться о поставке в Варшаву большего количества продовольствия для всех? Тогда бы нас меньше беспокоила перспектива делиться пищей с немцами.
   - Откуда мы возьмем пищу, герр Русси? Здесь нет пищи, возле Варшавы ее взять негде. Там, где идут сражения, нет сельского хозяйства. Сражения уничтожают сельское хозяйство. Скажите мне, где есть пища, и я распоряжусь ее доставить. В ином случае... - Золрааг весьма по-человечески развел когтистыми лапами.
   Мойше знал, что только Бог всемогущ. Однако ящеры помимо того, что послужили проявлением Его воли, когда выбили немцев из Варшавы и спасли евреев от явного уничтожения, - помимо этого, они с такой легкостью справлялись со всеми трудностями, что Мойше предполагал, что они обладают безграничными возможностями для решения всех практических вопросов. Оказалось, что нет, и это открытие шокировало его. Мойше нерешительно спросил:
   - А нельзя ли, скажем, доставить продовольствие из других частей мира, где вы не ведете тяжелых боев?
   Золрааг широко раскрыл пасть. Русси с неприязнью посмотрел на ряды маленьких остроконечных зубов и на беспокойный, похожий на змеиный язык. Он знал, что губернатор смеется над ним.
   - Мы сможем это сделать, когда вы, люди, прекратите вашу глупую войну и присоединитесь к Империи. Сейчас нет. Мы сами нуждаемся во всем, что имеем, чтобы сражаться. Тосев-3 - этот мир - большое место. Все, что мы имеем, нам нужно.
   - Понимаю, - медленно сказал Русси.
   Эту новость нужно будет передать Анелевичу. Возможно, боевой командир сумеет лучше прочувствовать ее смысл, чем он сам. Судя по словам Золраага, ящерам приходится тяжелее, чем они рассчитывали.
   Действительно, мир был большим местом. Пока не началась война, Мойше практически не волновали события за пределами Польши. Оглушительный триумф немцев показал ему глупость такой позиции. После этого упования Мойше на отпор немцам вначале касались Англии, а затем находящихся еще дальше Соединенных Штатов. Но когда Золрааг говорил об "этом мире", он подразумевал существование и других миров. Это очевидно: ящеры явно происходили не с Земли. Сколько же миров известно пришельцам и есть ли, кроме Земли и их родной планеты, еще миры, населенные разумными существами?
   Получив светское образование, необходимое для медика, Русси верил в учение Дарвина и наряду с ним верил в Книгу Бытия. Они нелегко уживались в его мозгу: Дарвин доминировал, когда Мойше думал, а Библия - когда чувствовал. В гетто к Богу обращались гораздо чаще, ибо казалось, что молитва имеет больше шансов сотворить добро, нежели нечто чисто рациональное. И появление ящеров было воспринято как ответ на молитву.
   Тут Русси вдруг подумал о том, какую роль сыграл Бог в сотворении ящеров и как могут выглядеть иные мыслящие виды. Если Бог сотворил их всех, то кем же является человек, которого Он выделил особо? Если же ящеры и другие мыслящие существа не были творениями Бога, то какое место Он занимает во Вселенной? И есть ли у Него какое-то место во Вселенной? Задавать вопросы таким образом было даже страшнее, чем ходить на встречи с Золраагом.