Страница:
Бад передернул плечами и как-то криво улыбнулся:
– Я же сказал, ты осудишь меня.
И снова воцарилась тишина. Потом медленно, но с шумом поднялся дядя Хэммер, окорябав деревянный пол своим стулом. Он уставился на Бада:
– Ну и дурак ты!
– Хэммер… – возмутилась Ба.
– Чтобы ехать в такую даль и гнаться за проклятой белой бабой…
– Хэммер, Бад родственник Мэри, – сказал папа спокойно. – Не вмешивайся.
Дядя Хэммер встретился глазами с папой, потом снова посмотрел на Бада, но тот отвернулся, не произнеся ни слова в ответ. Дядя Хэммер задержал свой полный презрения взгляд на Баде, потом пересек комнату и через боковую дверь вышел из дома.
– Как ты думаешь, почему он так поступил? – спросила я Стейси, когда наутро мы принялись за уборку и прочие домашние дела. – Как же он мог вот так вот взять и жениться на белой?
– Может быть, он влюбился в нее, – высказал предположение Кристофер-Джон.
Стейси так и взвился:
– Ну, парень, выкинь это из головы! Не смей никогда влюбляться в белую! И не пытайся! Надо для этого быть дураком, дядя Хэммер точно сказал.
– Я… я ничего такого не имел в виду, – чуть слышно пробормотал он. – Я только подумал… – Но голос его сник.
– Теперь я знаю точно: дядя Хэммер и в самом деле бешеный. Он так разбушевался, что папа велел ему заткнуться, – вдруг сказал Малыш.
Я живо обернулась к нему:
– Когда он это сказал?
– Сегодня утром, когда они умывались на задней веранде. Папа сказал: «Он родственник Мэри, и ты должен уважать его».
– А что дядя Хэммер ответил?
– Сказал: «Не должен я уважать всякого дурака».
– А папа что?
– Сказал: «Тогда уважай Мэри».
На это дядя Хэммер кивнул и больше ничего не добавил.
Я посмотрела на Стейси:
– Как ты думаешь, они сцепятся, дядя Хэммер и Бад?
Стейси продолжал доить корову.
– Я думаю, Баду лучше на глаза дяде Хэммеру не попадаться, или… – Он потянулся за следующим ведром и не договорил.
– Или что?
Стейси лишь мельком взглянул на меня:
– Или вообще уехать. Так будет лучше всего. Он вообще не должен был приезжать сюда.
Может, и не должен был, но он приехал, и мама старалась, чтобы он почувствовал, что ему рады. За завтраком она толковала с ним про старые времена. О том, что произошло накануне вечером, никто не вспоминал. Папа, Ба и мистер Моррисон тоже включились в разговор, только дядя Хэммер не произнес ни слова. Из-за этого завтрак вышел напряженный, и я была рада, когда он кончился. После завтрака, пока я и Малыш мыли посуду, Бад остался допивать свою последнюю чашку кофе и поговорить с мамой.
– Знаешь, Мэри, может быть, лучше мне двинуть дальше и сегодня же уехать?
– Мне казалось, ты хотел остаться до среды.
– Хотел. Но ты же видишь, Хэммеру не по душе, что я здесь.
– Да не обращай ты внимания на Хэммера.
– Э, нет, я же знаю, отчего он ко мне так относится… Потому и думаю, лучше уж мне уехать.
Мама вздохнула:
– Мы так давно не виделись. Останься хотя бы до завтра.
– Ладно, если ты считаешь, что можно… – Он мягко засмеялся, но смех его прозвучал невесело. – Мне кажется, я никогда не избавлюсь от этого – от такого отношения людей к тому, что я женат на белой женщине. О господи, я сам из-за этого чувствую себя виноватым, словно я всадил кому-то нож в спину. И Лидия тоже. Потому она и уехала, просто не смогла больше вытерпеть. А ведь мы никому ничего плохого не сделали, разве что себе самим да еще нашей дочке.
Он замолчал ненадолго. Мама тоже молчала.
– Ты знаешь, Мэри, ничего плохого в том, что я женат на белой, нет. Плохо только, что другие люди думают и говорят об этом. Если с ними ближе столкнуться, они такие же люди, как мы.
– Нет, Бад, они не такие.
– Мэри, ты всегда была мудрой. Лидия для меня просто женщина. Какой у нее цвет кожи, неважно. Она милая, хорошая женщина. Просто ей было очень тяжело все это. Как и мне.
– Не жди, что я пойму твои отношения с этой женщиной, – сказала мама с раздражением. – Не жди, что я пойму.
– Ну что такого плохого я сделал? Женился на женщине, которую полюбил, вот и все! – в сердцах вырвалось у него.
Но мама на это признание не откликнулась.
– Я ее на самом деле любил, Мэри. И сейчас люблю.
– Но что ты можешь сделать, когда найдешь ее, Бад? Не собираешься же ты просто подойти к ней на улице или к парадному входу в дом ее родных, чтобы попросить ее вернуться. Да они линчуют тебя, не успеешь ты слова вымолвить.
– Я… Я что-нибудь придумаю. Мне необходимо поговорить с ней, вот и все. Если мне удастся, она вернется.
– Ты сказал, у тебя дочка. А что она? Она с Лидией?
– Нет. Я оставил ее у моих друзей. – Было слышно, как он вздохнул. – Как раз об этом я и хотел с тобой поговорить, Мэри. О моей дочке Сузелле. Главным образом из-за нее я сюда и приехал. Ей нелегко, у нее трудное положение. Она могла бы перейти к белым… нет, не совсем так. Она может перейти, и я знаю, что и ей это известно. Но пока она со мной, она не в силах это сделать, хотя мама уговаривает ее. Говорит, так ей будет легче жить.
Бад прочистил горло и помолчал, прежде чем продолжать.
– Но что хуже всего, Мэри, Сузелла стыдится меня. Нет, она меня очень любит, но я чувствую, что стыдится. Винить ее за это я не могу. Девочка просто не знает, к кому же ей приткнуться, и часто мне кажется, она думает, что для нее вообще нет места. Она живет сама по себе, у нее мало друзей, разве только в школе, которую она посещает, – мама устроила ее в католическую школу за пределами нашего округа. Иногда мне кажется, что Сузелла даже избегает общаться со своими цветными сверстниками… и вообще с цветными.
Он остановился, ожидая, что мама что-то скажет. И довольно скоро она оказала ему такую милость:
– Что ж, думаю, этого следовало ожидать.
– Мэри, чего я хочу, так это чтобы она принимала себя, какой она есть. Она цветная и должна принять это. Я могу жениться на белой женщине, но это не значит, что я стараюсь стать белым. Сузелла цветная, потому что у нее отец цветной, и значения не имеет, что она не хочет с этим мириться. Мы оба останемся такими, какими родились, и я не хочу, чтобы она думала иначе. Я не хочу, чтобы она перешла к белым! – Выждав минуту, он сказал: – Мэри, я должен о чем-то тебя попросить.
– О чем, Бад?
– Понимаю: возможно, тебе это будет трудно; но знаешь, о чем я думал? Я бы очень хотел прислать Сузеллу сюда, чтобы она некоторое время пожила с вами.
Мы с Малышом так и присели от изумления.
– Твое влияние, Мэри, будет очень полезно для нее. И твое, и Дэвида, и всей вашей семьи. Вы свои, а она в этом очень нуждается. В близких людях. Ей это даст возможность обрести настоящую семью, чего мы с Лидией не сумели дать ей.
– А как к этому отнесется Лидия?
Бад тяжело вздохнул:
– Она любит Сузеллу. Я думаю, долго она не сможет оставаться без нее. Если бы только мне удалось втолковать ей…
– А если она не захочет, чтобы Сузелла пожила у нас?
– Неважно. Это единственное, что я должен и собираюсь сделать. Я имею в виду для Сузеллы. Если ты не против.
– Я должна буду поговорить с Дэвидом. Если он ничего не будет иметь против Сузеллы, я, конечно, за.
По дороге в школу я и Малыш рассказали Стейси и Кристоферу-Джону про разговор Бада с мамой и про то, что, наверное, к нам приедет его дочка. Кристофер-Джон тут же попытался представить себе, как выглядит его двоюродная сестра-полукровка. А Стейси снова мрачно заметил, что лучше бы племянник Бад вообще у нас не появлялся, чтоб духу его не было. Продолжая обсуждать наши дела, мы миновали первый перекресток и пошли по извилистой дороге мимо плантации Симмзов. Когда дорога выпрямилась, мы увидели две машины, остановившиеся впереди. Дверцы обеих были распахнуты, но внутри никого не было видно. Мы пошли было дальше, но тут Стейси остановился, подождал секунду и повел нас в лес. Укрывшись за деревьями так, что с дороги и не заметишь, мы замерли, с ужасом прислушиваясь к тяжелым ударам по чему-то живому, мучительно разбивавшим утреннюю тишину. Наконец, удары прекратились и появились четверо мужчин. Они сели в одну из машин и укатили. Мы еще подождали, потом крадучись, осторожно проскользнули на дорогу и подошли ко второй, оставшейся машине. Следы крови, испятнавшие дорожную пыль возле машины, повели нас дальше по дороге к узкой ложбине по левую руку от нее. И там мы увидели человека, лежавшего лицом вниз. Мы в страхе переглянулись. Стейси перевернул его. Это оказался мистер Фарнсуорт, окружной агент.
– Он… он умер? – спросил Кристофер-Джон, круглыми глазами разглядывая человека в крови.
После недолгого колебания Стейси опустился на колено и приложил ухо к груди мистера Фарнсуорта.
– Сердце еще бьется.
Он поднялся и снова посмотрел на мистера Фарнсуорта. Мы ждали, что он придумает, как поступить.
– Одно ясно: забрать отсюда мы его не можем, – сказал Стейси, оглядев в обе стороны дорогу. – Белые люди нас увидят и решат, что это цветные так избили его. Еще подумают, что это сделали папа или мистер Моррисон. А он еще умрет, и некому будет сказать, что это не так.
Я перевела взгляд со Стейси на мистера Фарнсуорта.
– Что ж тогда делать? Просто оставить?
– Нет! – воспротивился Кристофер-Джон. – Тогда он умрет.
Стейси оглядел мистер Фарнсуорта, проверил еще раз дорогу, не идет ли кто.
– Знаю. Надо найти Джереми.
– А что он сделает? – спросила я, не видя большого смысла в том, чтобы втягивать его в эту историю.
– Он же белый, он может решить, куда его перенести.
– Ну, а пока не должен кто-нибудь из нас остаться с мистером Фарнсуортом?
– Мы сами, Кэсси, ему все равно не поможем. А вдруг пройдет кто из белых? Лучше, если они нас здесь не увидят. Пойдем все вместе за Джереми.
Оставив мистера Фарнсуорта в ложбине, мы побежали по дороге, потом свернули на крутую тропинку, которая вела к ферме Симмзов. Под конец тропинка пошла опять по ровной земле, и мы увидели свежевспаханное поле. К счастью, Джереми работал на краю поля, у самой тропинки, разбивая мотыгой большие комья земли, и наше появление заметили только его младшие братья, Лерой и Эрнест.
– Что вам, ниггерам, здесь нужно? – закричал Лерой, сам от земли два вершка и моложе меня.
Джереми цыкнул на него, и Лерой заткнулся. Не выпуская мотыгу из рук, Джереми направился через поле к нам, извиняясь на ходу за Лероя.
– Должен бы вместе с Эрнестом сидеть в школе, но папа велел им остаться, чтобы в поле работать.
Стейси посмотрел по сторонам.
– А где твой папа?
– Дома его нет. Сказал, есть одно дело.
Я оглянулась на тропинку, которой мы пришли.
– Ручаюсь, он его уже сделал.
Стейси бросил на меня осуждающий взгляд, потом сказал Джереми:
– Слушай, если хочешь, можешь помочь нам. – Прежде чем продолжать, он помолчал немного. – Там на дороге возле своей машины лежит мистер Фарнсуорт. Его сильно избили, и кто-то должен перевезти его в другое место, где ему окажут помощь.
У Джереми сделались большие глаза:
– Мистер Фарнсуорт?
– Да. Мы подумали, будет лучше, если ты его куда-нибудь перенесешь, а не мы.
Джереми размышлял не долго, потом нахмурился.
– Понимаете, его не очень любит мой папа.
– Нас он тоже не любит, – напомнила я Джереми, – пусть тебя это не беспокоит.
– А куда его лучше перенести?
– Мм… может, ты отвезешь его к дому мистера Грэйнджера?
– Ты… ты хочешь, чтобы я отвез его в его машине?
– Ты же умеешь водить, разве нет?
Джереми покачал головой.
– Нет. Не успел научиться до того, как Эр-Be и Мелвин забрали наш грузовик в Джексон.
Стейси снова оглянулся на тропинку, обдумывая, что же предпринять.
– Есть, придумал, – сказал он наконец. – Дядя Хэммер научил меня водить. – Он снова обратился к Джереми: – Если я довезу его до земли Грэйнджера, ты согласен пойти и позвать кого-нибудь на помощь?
Джереми кивнул:
– Конечно. Но давай отвезем его куда-нибудь, только не к Грэйнджеру. Он будет задавать слишком много вопросов.
– Ну и что? – возразила я. – А ты не будешь отвечать.
Но Джереми такое предложение не понравилось.
– Давайте лучше отвезем его к мистеру Тейту Саттону. Он тоже не очень-то любит мистера Фарнсуорта, но он поможет и кучу вопросов не станет задавать.
Приняв решение, Джереми вернулся, чтобы договориться с Лероем и Эрнестом. Оставив мотыгу рассерженному Лерою, он побежал за нами по тропинке.
– Ты ему сказал про мистера Фарнсуорта? – спросила я.
– Не-ет… Сказал, чтоб они никому не говорили, что я ушел, иначе им достанется от меня, когда вернусь.
Когда мы добежали до ложбины, мистер Фарнсуорт лежал все так же неподвижно. Общими усилиями мы со всей осторожностью подняли его и постарались усадить на переднее сиденье машины рядом с водителем. Стейси сел за руль, мы все сзади. Он завел мотор, развернулся и поехал на север. У второго перекрестка повернул на запад, в сторону от Грэйт Фейс, и через несколько минут остановился перед участком Саттона. Стейси окинул взглядом расстояние от подъездной дороги до дома, потом спросил Джереми:
– Ты готов?
– Я думаю, да, но… Знаешь, Стейси, о чем я подумал? Что, если мы осторожно пересадим мистера Фарнсуорта на место водителя, чтобы могли подумать, он сам сумел сюда добраться, а?
Стейси все взвесил.
– Тоже годится, – согласился он, четко понимая, что у Джереми были все основания заботиться о своей безопасности, как и у нас о нашей.
Очень бережно мы передвинули мистера Фарнсуорта на водительское сиденье и сразу бросились бегом к лесу по другую сторону дороги. Как только мы там надежно спрятались, Джереми нажал на кнопку гудка. Не прошло и нескольких секунд, как появились запыхавшиеся мистер и миссис Саттон – узнать, что случилось.
Умело прикидываясь, Джереми рассказал им, что проходил мимо и увидел в машине избитого мистера Фарнсуорта. Как Джереми и предполагал, Саттоны вопросов задавать не стали. Миссис Саттон приподняла веки мистера Фарнсуорта и сказала мужу, что надо срочно отвезти его к доктору Крэндону в Стробери. Мистер Саттон позвал на помощь двоих своих старших сыновей и, еще раз передвинув мистера Фарнсуорта на переднее сиденье для пассажира, сам сел за баранку, а сын поехал за ним следом в пикапе. Миссис Саттон и Джереми какое-то время глядели им вслед, потом миссис Саттон повернулась и пошла к дому, а Джереми вышел на дорогу.
Стейси, Кристофер-Джон, Малыш и я пробирались вдоль опушки леса, пока не убедились, что от дома Саттонов нас не видно, и тогда уже присоединились к Джереми и шли вместе с ним до перекрестка. Там он повернул назад к дому, а мы направились к школе Грэйт Фейс.
Когда вечером мы рассказали о том, что случилось, все встревожились, думая о последствиях, какие возникнут, если мистер Фарнсуорт умрет, и о нашем участии в оказании ему помощи. Мы давно уже ушли делать уроки, а из кухни через закрытую дверь все еще доносились приглушенные голоса взрослых. Наконец мы услышали, как дверь из кухни на веранду открылась и оттуда донесся разговор папы, дяди Хэммера и мистера Моррисона, идущих к сараю. Мы ждали, что сейчас к нам войдут Ба, мама и Бад, но напрасно. И мы постарались сосредоточиться на уроках нашей последней недели в школе.
– Вы только посмотрите, какие у нас старательные ученики! – воскликнул дядя Хэммер, входя к нам через боковую дверь.
Улыбаясь, он прошел мимо нашего стола для занятий, потом наклонился и поднял что-то с пола. Он собрался уже положить находку на стол, как вдруг заметил, что это же фотография Джереми. Он пригляделся, прочитал надпись на обороте и посмотрел на меня в упор.
– Здесь стоит твое имя, – сказал он.
Мне вдруг стало сильно не по себе.
Глаза у него сузились.
– К чему у тебя карточка белого мальчика?
– Мне… мне… – Сердце так и стучало у меня в груди. – Он сам дал мне ее.
– Он сам дал ее тебе? Зачем?
Голос дяди Хэммера звучал тихо, спокойно, но меня охватил страх. Я уже видела его в таком состоянии и знала, какая бешеная ярость скрывается за этим спокойствием. Я всегда боялась его ярости, боялась, что она обрушится когда-нибудь на меня. И сейчас только смотрела на него, не в силах произнести ни слова.
– Просто дал ей, и все. (Я с благодарностью молча посмотрела на Стейси, радуясь, что он спас меня.) Он и мне дал такую же… Хотел проявить к нам дружеские чувства, ничего плохого.
– Ничего плохого? – повторил дядя Хэммер чуть слышно.
Он перевернул карточку Джереми и, не говоря ни слова, уставился на нее. Кристофер-Джон и Малыш перевели взгляд с меня на него, ожидая взрыва.
– И ты позволяешь белому мальчишке дарить своей сестре свою фотографию и спокойно заявляешь тут мне, что ничего плохого в этом нет?
Стейси бросил на меня беспокойный взгляд и уверенно встретился глазами с дядей Хэммером.
– Дядя Хэммер, Джереми, когда только вернулся домой из Джексона, был очень рад встретиться с нами. И с собой у него как раз было несколько его фотографий, вот и все. Он… он не такой, как большинство молодых белых в нашем округе, он…
Дядя Хэммер вскинул правую руку, и Стейси остановился. Я поняла, что этим движением дядя Хэммер попытался как бы взять под контроль свой гнев. И еще я поняла, что, защищая меня и Джереми, Стейси принял главный удар на себя.
Некоторое время дядя Хэммер молчал. Мы ждали. Когда же он снова заговорил, его слова, обращенные к нам, дышали гневом:
– Стейси, тебе скоро стукнет четырнадцать. Это не так уж много, но достаточно, чтобы понимать, как обстоят дела в нашем мире. Если ты этого еще не знаешь, тебе стоит как можно скорее понять, что белым мужчинам нужно от черных женщин. Ты сам наблюдал в эту субботу, как два белых парня увивались вокруг дочки Питерса. Будь она моей дочкой, я бы порол ее до тех пор, пока она не научилась бы думать дважды, прежде чем в другой раз красоваться перед белыми парнями. Если родители ее быстренько не образумят, обязательно начнутся неприятности, никогда такие истории до добра не доводят. Я б лучше увидел Кэсси мертвой, чем позволил ей связаться с одним из этих белых.
Кровь бросилась мне в лицо. Тишина, наступившая в комнате, ударила меня по барабанным перепонкам. Мне стало нехорошо. Я выбежала из комнаты. Однако дядя Хэммер еще не кончил:
– Вы только оглянитесь – и увидите, как они относятся к нашим женщинам и как к своим, белым. Они считают, что всем мужчинам от их женщин нужно только одно. И если цветной мужчина посмеет лишь взглянуть на их женщину, белые тут же начинают разговор о суде Линча. Если у цветного мужчины найдут фотографию белой девушки, вот хотя бы как Кэсси получила от белого мальчишки, ему не долго жить на свете. Приведу вам пример. Когда мне было лет четырнадцать, возле Смеллингс Крика жил цветной парень, которого и я, и ваш папа хорошо знали. Он гулял с белой девушкой. И вот свора белых заявилась как-то ночью к нему домой и избила, искалечила его. – Дядя Хэммер посмотрел каждому из нас прямо в глаза. – Я знаю, тяжело это принять. Жестоко и противно говорить об этом. Но чем скорее вы усвоите, как обстоят дела здесь, у нас, тем легче будет вам жить. Кэсси, ты должна относиться с уважением и к самой себе, и к своей семье, и к своему народу. И вы, мальчики, всегда уважайте наших женщин и берегите свою сестру. Понятно я говорю?
Мы были слишком потрясены, чтобы сразу ответить.
– Что вы сказали?
– Да, сэр, – ответил Стейси.
И все тут же повторили за ним, хотя Кристофер-Джон и Малыш мало что поняли, разве то, что дядя Хэммер сильно сердит.
Дядя Хэммер кивнул и пошел через комнату. Как раз в это время из кухни к нам вошла мама, а за ней племянник Бад.
– Хэммер, я услышала твой голос здесь, – сказала она. – Видишь ли, у меня к тебе есть просьба… – Тут она остановилась, заметив нас. – Что здесь происходит?
Дядя Хэммер махнул рукой в сторону Бада:
– Бог ты мой, что б ты ни надумал делать, только не будь дураком, не лей слез по какой-то там белой…
– Хэммер!
– Все в порядке, все в порядке, Мэри, – сказал Бад. – Я… – Он запнулся. – Господи, он прав. Поверь, я тоже считаю, что он прав. – И, встретив жесткий взгляд дяди Хэммера, Бад, как побитый, вернулся на кухню.
– Ты не должен был так говорить, Хэммер, – упрекнула его мама, в ее голосе звучало откровенное недовольство. – Бад – член нашей семьи.
Дядя Хэммер оглянулся на дверь, ведущую в столовую.
– Пусть будет так, член семьи, но, Мэри, это еще не значит, что он не может свалять дурака.
Он отвернулся от нее, прошел через всю комнату к очагу и без колебаний бросил карточку Джереми в огонь. Я и мальчики смотрели, как она горит.
7
– Я же сказал, ты осудишь меня.
И снова воцарилась тишина. Потом медленно, но с шумом поднялся дядя Хэммер, окорябав деревянный пол своим стулом. Он уставился на Бада:
– Ну и дурак ты!
– Хэммер… – возмутилась Ба.
– Чтобы ехать в такую даль и гнаться за проклятой белой бабой…
– Хэммер, Бад родственник Мэри, – сказал папа спокойно. – Не вмешивайся.
Дядя Хэммер встретился глазами с папой, потом снова посмотрел на Бада, но тот отвернулся, не произнеся ни слова в ответ. Дядя Хэммер задержал свой полный презрения взгляд на Баде, потом пересек комнату и через боковую дверь вышел из дома.
– Как ты думаешь, почему он так поступил? – спросила я Стейси, когда наутро мы принялись за уборку и прочие домашние дела. – Как же он мог вот так вот взять и жениться на белой?
– Может быть, он влюбился в нее, – высказал предположение Кристофер-Джон.
Стейси так и взвился:
– Ну, парень, выкинь это из головы! Не смей никогда влюбляться в белую! И не пытайся! Надо для этого быть дураком, дядя Хэммер точно сказал.
– Я… я ничего такого не имел в виду, – чуть слышно пробормотал он. – Я только подумал… – Но голос его сник.
– Теперь я знаю точно: дядя Хэммер и в самом деле бешеный. Он так разбушевался, что папа велел ему заткнуться, – вдруг сказал Малыш.
Я живо обернулась к нему:
– Когда он это сказал?
– Сегодня утром, когда они умывались на задней веранде. Папа сказал: «Он родственник Мэри, и ты должен уважать его».
– А что дядя Хэммер ответил?
– Сказал: «Не должен я уважать всякого дурака».
– А папа что?
– Сказал: «Тогда уважай Мэри».
На это дядя Хэммер кивнул и больше ничего не добавил.
Я посмотрела на Стейси:
– Как ты думаешь, они сцепятся, дядя Хэммер и Бад?
Стейси продолжал доить корову.
– Я думаю, Баду лучше на глаза дяде Хэммеру не попадаться, или… – Он потянулся за следующим ведром и не договорил.
– Или что?
Стейси лишь мельком взглянул на меня:
– Или вообще уехать. Так будет лучше всего. Он вообще не должен был приезжать сюда.
Может, и не должен был, но он приехал, и мама старалась, чтобы он почувствовал, что ему рады. За завтраком она толковала с ним про старые времена. О том, что произошло накануне вечером, никто не вспоминал. Папа, Ба и мистер Моррисон тоже включились в разговор, только дядя Хэммер не произнес ни слова. Из-за этого завтрак вышел напряженный, и я была рада, когда он кончился. После завтрака, пока я и Малыш мыли посуду, Бад остался допивать свою последнюю чашку кофе и поговорить с мамой.
– Знаешь, Мэри, может быть, лучше мне двинуть дальше и сегодня же уехать?
– Мне казалось, ты хотел остаться до среды.
– Хотел. Но ты же видишь, Хэммеру не по душе, что я здесь.
– Да не обращай ты внимания на Хэммера.
– Э, нет, я же знаю, отчего он ко мне так относится… Потому и думаю, лучше уж мне уехать.
Мама вздохнула:
– Мы так давно не виделись. Останься хотя бы до завтра.
– Ладно, если ты считаешь, что можно… – Он мягко засмеялся, но смех его прозвучал невесело. – Мне кажется, я никогда не избавлюсь от этого – от такого отношения людей к тому, что я женат на белой женщине. О господи, я сам из-за этого чувствую себя виноватым, словно я всадил кому-то нож в спину. И Лидия тоже. Потому она и уехала, просто не смогла больше вытерпеть. А ведь мы никому ничего плохого не сделали, разве что себе самим да еще нашей дочке.
Он замолчал ненадолго. Мама тоже молчала.
– Ты знаешь, Мэри, ничего плохого в том, что я женат на белой, нет. Плохо только, что другие люди думают и говорят об этом. Если с ними ближе столкнуться, они такие же люди, как мы.
– Нет, Бад, они не такие.
– Мэри, ты всегда была мудрой. Лидия для меня просто женщина. Какой у нее цвет кожи, неважно. Она милая, хорошая женщина. Просто ей было очень тяжело все это. Как и мне.
– Не жди, что я пойму твои отношения с этой женщиной, – сказала мама с раздражением. – Не жди, что я пойму.
– Ну что такого плохого я сделал? Женился на женщине, которую полюбил, вот и все! – в сердцах вырвалось у него.
Но мама на это признание не откликнулась.
– Я ее на самом деле любил, Мэри. И сейчас люблю.
– Но что ты можешь сделать, когда найдешь ее, Бад? Не собираешься же ты просто подойти к ней на улице или к парадному входу в дом ее родных, чтобы попросить ее вернуться. Да они линчуют тебя, не успеешь ты слова вымолвить.
– Я… Я что-нибудь придумаю. Мне необходимо поговорить с ней, вот и все. Если мне удастся, она вернется.
– Ты сказал, у тебя дочка. А что она? Она с Лидией?
– Нет. Я оставил ее у моих друзей. – Было слышно, как он вздохнул. – Как раз об этом я и хотел с тобой поговорить, Мэри. О моей дочке Сузелле. Главным образом из-за нее я сюда и приехал. Ей нелегко, у нее трудное положение. Она могла бы перейти к белым… нет, не совсем так. Она может перейти, и я знаю, что и ей это известно. Но пока она со мной, она не в силах это сделать, хотя мама уговаривает ее. Говорит, так ей будет легче жить.
Бад прочистил горло и помолчал, прежде чем продолжать.
– Но что хуже всего, Мэри, Сузелла стыдится меня. Нет, она меня очень любит, но я чувствую, что стыдится. Винить ее за это я не могу. Девочка просто не знает, к кому же ей приткнуться, и часто мне кажется, она думает, что для нее вообще нет места. Она живет сама по себе, у нее мало друзей, разве только в школе, которую она посещает, – мама устроила ее в католическую школу за пределами нашего округа. Иногда мне кажется, что Сузелла даже избегает общаться со своими цветными сверстниками… и вообще с цветными.
Он остановился, ожидая, что мама что-то скажет. И довольно скоро она оказала ему такую милость:
– Что ж, думаю, этого следовало ожидать.
– Мэри, чего я хочу, так это чтобы она принимала себя, какой она есть. Она цветная и должна принять это. Я могу жениться на белой женщине, но это не значит, что я стараюсь стать белым. Сузелла цветная, потому что у нее отец цветной, и значения не имеет, что она не хочет с этим мириться. Мы оба останемся такими, какими родились, и я не хочу, чтобы она думала иначе. Я не хочу, чтобы она перешла к белым! – Выждав минуту, он сказал: – Мэри, я должен о чем-то тебя попросить.
– О чем, Бад?
– Понимаю: возможно, тебе это будет трудно; но знаешь, о чем я думал? Я бы очень хотел прислать Сузеллу сюда, чтобы она некоторое время пожила с вами.
Мы с Малышом так и присели от изумления.
– Твое влияние, Мэри, будет очень полезно для нее. И твое, и Дэвида, и всей вашей семьи. Вы свои, а она в этом очень нуждается. В близких людях. Ей это даст возможность обрести настоящую семью, чего мы с Лидией не сумели дать ей.
– А как к этому отнесется Лидия?
Бад тяжело вздохнул:
– Она любит Сузеллу. Я думаю, долго она не сможет оставаться без нее. Если бы только мне удалось втолковать ей…
– А если она не захочет, чтобы Сузелла пожила у нас?
– Неважно. Это единственное, что я должен и собираюсь сделать. Я имею в виду для Сузеллы. Если ты не против.
– Я должна буду поговорить с Дэвидом. Если он ничего не будет иметь против Сузеллы, я, конечно, за.
По дороге в школу я и Малыш рассказали Стейси и Кристоферу-Джону про разговор Бада с мамой и про то, что, наверное, к нам приедет его дочка. Кристофер-Джон тут же попытался представить себе, как выглядит его двоюродная сестра-полукровка. А Стейси снова мрачно заметил, что лучше бы племянник Бад вообще у нас не появлялся, чтоб духу его не было. Продолжая обсуждать наши дела, мы миновали первый перекресток и пошли по извилистой дороге мимо плантации Симмзов. Когда дорога выпрямилась, мы увидели две машины, остановившиеся впереди. Дверцы обеих были распахнуты, но внутри никого не было видно. Мы пошли было дальше, но тут Стейси остановился, подождал секунду и повел нас в лес. Укрывшись за деревьями так, что с дороги и не заметишь, мы замерли, с ужасом прислушиваясь к тяжелым ударам по чему-то живому, мучительно разбивавшим утреннюю тишину. Наконец, удары прекратились и появились четверо мужчин. Они сели в одну из машин и укатили. Мы еще подождали, потом крадучись, осторожно проскользнули на дорогу и подошли ко второй, оставшейся машине. Следы крови, испятнавшие дорожную пыль возле машины, повели нас дальше по дороге к узкой ложбине по левую руку от нее. И там мы увидели человека, лежавшего лицом вниз. Мы в страхе переглянулись. Стейси перевернул его. Это оказался мистер Фарнсуорт, окружной агент.
– Он… он умер? – спросил Кристофер-Джон, круглыми глазами разглядывая человека в крови.
После недолгого колебания Стейси опустился на колено и приложил ухо к груди мистера Фарнсуорта.
– Сердце еще бьется.
Он поднялся и снова посмотрел на мистера Фарнсуорта. Мы ждали, что он придумает, как поступить.
– Одно ясно: забрать отсюда мы его не можем, – сказал Стейси, оглядев в обе стороны дорогу. – Белые люди нас увидят и решат, что это цветные так избили его. Еще подумают, что это сделали папа или мистер Моррисон. А он еще умрет, и некому будет сказать, что это не так.
Я перевела взгляд со Стейси на мистера Фарнсуорта.
– Что ж тогда делать? Просто оставить?
– Нет! – воспротивился Кристофер-Джон. – Тогда он умрет.
Стейси оглядел мистер Фарнсуорта, проверил еще раз дорогу, не идет ли кто.
– Знаю. Надо найти Джереми.
– А что он сделает? – спросила я, не видя большого смысла в том, чтобы втягивать его в эту историю.
– Он же белый, он может решить, куда его перенести.
– Ну, а пока не должен кто-нибудь из нас остаться с мистером Фарнсуортом?
– Мы сами, Кэсси, ему все равно не поможем. А вдруг пройдет кто из белых? Лучше, если они нас здесь не увидят. Пойдем все вместе за Джереми.
Оставив мистера Фарнсуорта в ложбине, мы побежали по дороге, потом свернули на крутую тропинку, которая вела к ферме Симмзов. Под конец тропинка пошла опять по ровной земле, и мы увидели свежевспаханное поле. К счастью, Джереми работал на краю поля, у самой тропинки, разбивая мотыгой большие комья земли, и наше появление заметили только его младшие братья, Лерой и Эрнест.
– Что вам, ниггерам, здесь нужно? – закричал Лерой, сам от земли два вершка и моложе меня.
Джереми цыкнул на него, и Лерой заткнулся. Не выпуская мотыгу из рук, Джереми направился через поле к нам, извиняясь на ходу за Лероя.
– Должен бы вместе с Эрнестом сидеть в школе, но папа велел им остаться, чтобы в поле работать.
Стейси посмотрел по сторонам.
– А где твой папа?
– Дома его нет. Сказал, есть одно дело.
Я оглянулась на тропинку, которой мы пришли.
– Ручаюсь, он его уже сделал.
Стейси бросил на меня осуждающий взгляд, потом сказал Джереми:
– Слушай, если хочешь, можешь помочь нам. – Прежде чем продолжать, он помолчал немного. – Там на дороге возле своей машины лежит мистер Фарнсуорт. Его сильно избили, и кто-то должен перевезти его в другое место, где ему окажут помощь.
У Джереми сделались большие глаза:
– Мистер Фарнсуорт?
– Да. Мы подумали, будет лучше, если ты его куда-нибудь перенесешь, а не мы.
Джереми размышлял не долго, потом нахмурился.
– Понимаете, его не очень любит мой папа.
– Нас он тоже не любит, – напомнила я Джереми, – пусть тебя это не беспокоит.
– А куда его лучше перенести?
– Мм… может, ты отвезешь его к дому мистера Грэйнджера?
– Ты… ты хочешь, чтобы я отвез его в его машине?
– Ты же умеешь водить, разве нет?
Джереми покачал головой.
– Нет. Не успел научиться до того, как Эр-Be и Мелвин забрали наш грузовик в Джексон.
Стейси снова оглянулся на тропинку, обдумывая, что же предпринять.
– Есть, придумал, – сказал он наконец. – Дядя Хэммер научил меня водить. – Он снова обратился к Джереми: – Если я довезу его до земли Грэйнджера, ты согласен пойти и позвать кого-нибудь на помощь?
Джереми кивнул:
– Конечно. Но давай отвезем его куда-нибудь, только не к Грэйнджеру. Он будет задавать слишком много вопросов.
– Ну и что? – возразила я. – А ты не будешь отвечать.
Но Джереми такое предложение не понравилось.
– Давайте лучше отвезем его к мистеру Тейту Саттону. Он тоже не очень-то любит мистера Фарнсуорта, но он поможет и кучу вопросов не станет задавать.
Приняв решение, Джереми вернулся, чтобы договориться с Лероем и Эрнестом. Оставив мотыгу рассерженному Лерою, он побежал за нами по тропинке.
– Ты ему сказал про мистера Фарнсуорта? – спросила я.
– Не-ет… Сказал, чтоб они никому не говорили, что я ушел, иначе им достанется от меня, когда вернусь.
Когда мы добежали до ложбины, мистер Фарнсуорт лежал все так же неподвижно. Общими усилиями мы со всей осторожностью подняли его и постарались усадить на переднее сиденье машины рядом с водителем. Стейси сел за руль, мы все сзади. Он завел мотор, развернулся и поехал на север. У второго перекрестка повернул на запад, в сторону от Грэйт Фейс, и через несколько минут остановился перед участком Саттона. Стейси окинул взглядом расстояние от подъездной дороги до дома, потом спросил Джереми:
– Ты готов?
– Я думаю, да, но… Знаешь, Стейси, о чем я подумал? Что, если мы осторожно пересадим мистера Фарнсуорта на место водителя, чтобы могли подумать, он сам сумел сюда добраться, а?
Стейси все взвесил.
– Тоже годится, – согласился он, четко понимая, что у Джереми были все основания заботиться о своей безопасности, как и у нас о нашей.
Очень бережно мы передвинули мистера Фарнсуорта на водительское сиденье и сразу бросились бегом к лесу по другую сторону дороги. Как только мы там надежно спрятались, Джереми нажал на кнопку гудка. Не прошло и нескольких секунд, как появились запыхавшиеся мистер и миссис Саттон – узнать, что случилось.
Умело прикидываясь, Джереми рассказал им, что проходил мимо и увидел в машине избитого мистера Фарнсуорта. Как Джереми и предполагал, Саттоны вопросов задавать не стали. Миссис Саттон приподняла веки мистера Фарнсуорта и сказала мужу, что надо срочно отвезти его к доктору Крэндону в Стробери. Мистер Саттон позвал на помощь двоих своих старших сыновей и, еще раз передвинув мистера Фарнсуорта на переднее сиденье для пассажира, сам сел за баранку, а сын поехал за ним следом в пикапе. Миссис Саттон и Джереми какое-то время глядели им вслед, потом миссис Саттон повернулась и пошла к дому, а Джереми вышел на дорогу.
Стейси, Кристофер-Джон, Малыш и я пробирались вдоль опушки леса, пока не убедились, что от дома Саттонов нас не видно, и тогда уже присоединились к Джереми и шли вместе с ним до перекрестка. Там он повернул назад к дому, а мы направились к школе Грэйт Фейс.
Когда вечером мы рассказали о том, что случилось, все встревожились, думая о последствиях, какие возникнут, если мистер Фарнсуорт умрет, и о нашем участии в оказании ему помощи. Мы давно уже ушли делать уроки, а из кухни через закрытую дверь все еще доносились приглушенные голоса взрослых. Наконец мы услышали, как дверь из кухни на веранду открылась и оттуда донесся разговор папы, дяди Хэммера и мистера Моррисона, идущих к сараю. Мы ждали, что сейчас к нам войдут Ба, мама и Бад, но напрасно. И мы постарались сосредоточиться на уроках нашей последней недели в школе.
– Вы только посмотрите, какие у нас старательные ученики! – воскликнул дядя Хэммер, входя к нам через боковую дверь.
Улыбаясь, он прошел мимо нашего стола для занятий, потом наклонился и поднял что-то с пола. Он собрался уже положить находку на стол, как вдруг заметил, что это же фотография Джереми. Он пригляделся, прочитал надпись на обороте и посмотрел на меня в упор.
– Здесь стоит твое имя, – сказал он.
Мне вдруг стало сильно не по себе.
Глаза у него сузились.
– К чему у тебя карточка белого мальчика?
– Мне… мне… – Сердце так и стучало у меня в груди. – Он сам дал мне ее.
– Он сам дал ее тебе? Зачем?
Голос дяди Хэммера звучал тихо, спокойно, но меня охватил страх. Я уже видела его в таком состоянии и знала, какая бешеная ярость скрывается за этим спокойствием. Я всегда боялась его ярости, боялась, что она обрушится когда-нибудь на меня. И сейчас только смотрела на него, не в силах произнести ни слова.
– Просто дал ей, и все. (Я с благодарностью молча посмотрела на Стейси, радуясь, что он спас меня.) Он и мне дал такую же… Хотел проявить к нам дружеские чувства, ничего плохого.
– Ничего плохого? – повторил дядя Хэммер чуть слышно.
Он перевернул карточку Джереми и, не говоря ни слова, уставился на нее. Кристофер-Джон и Малыш перевели взгляд с меня на него, ожидая взрыва.
– И ты позволяешь белому мальчишке дарить своей сестре свою фотографию и спокойно заявляешь тут мне, что ничего плохого в этом нет?
Стейси бросил на меня беспокойный взгляд и уверенно встретился глазами с дядей Хэммером.
– Дядя Хэммер, Джереми, когда только вернулся домой из Джексона, был очень рад встретиться с нами. И с собой у него как раз было несколько его фотографий, вот и все. Он… он не такой, как большинство молодых белых в нашем округе, он…
Дядя Хэммер вскинул правую руку, и Стейси остановился. Я поняла, что этим движением дядя Хэммер попытался как бы взять под контроль свой гнев. И еще я поняла, что, защищая меня и Джереми, Стейси принял главный удар на себя.
Некоторое время дядя Хэммер молчал. Мы ждали. Когда же он снова заговорил, его слова, обращенные к нам, дышали гневом:
– Стейси, тебе скоро стукнет четырнадцать. Это не так уж много, но достаточно, чтобы понимать, как обстоят дела в нашем мире. Если ты этого еще не знаешь, тебе стоит как можно скорее понять, что белым мужчинам нужно от черных женщин. Ты сам наблюдал в эту субботу, как два белых парня увивались вокруг дочки Питерса. Будь она моей дочкой, я бы порол ее до тех пор, пока она не научилась бы думать дважды, прежде чем в другой раз красоваться перед белыми парнями. Если родители ее быстренько не образумят, обязательно начнутся неприятности, никогда такие истории до добра не доводят. Я б лучше увидел Кэсси мертвой, чем позволил ей связаться с одним из этих белых.
Кровь бросилась мне в лицо. Тишина, наступившая в комнате, ударила меня по барабанным перепонкам. Мне стало нехорошо. Я выбежала из комнаты. Однако дядя Хэммер еще не кончил:
– Вы только оглянитесь – и увидите, как они относятся к нашим женщинам и как к своим, белым. Они считают, что всем мужчинам от их женщин нужно только одно. И если цветной мужчина посмеет лишь взглянуть на их женщину, белые тут же начинают разговор о суде Линча. Если у цветного мужчины найдут фотографию белой девушки, вот хотя бы как Кэсси получила от белого мальчишки, ему не долго жить на свете. Приведу вам пример. Когда мне было лет четырнадцать, возле Смеллингс Крика жил цветной парень, которого и я, и ваш папа хорошо знали. Он гулял с белой девушкой. И вот свора белых заявилась как-то ночью к нему домой и избила, искалечила его. – Дядя Хэммер посмотрел каждому из нас прямо в глаза. – Я знаю, тяжело это принять. Жестоко и противно говорить об этом. Но чем скорее вы усвоите, как обстоят дела здесь, у нас, тем легче будет вам жить. Кэсси, ты должна относиться с уважением и к самой себе, и к своей семье, и к своему народу. И вы, мальчики, всегда уважайте наших женщин и берегите свою сестру. Понятно я говорю?
Мы были слишком потрясены, чтобы сразу ответить.
– Что вы сказали?
– Да, сэр, – ответил Стейси.
И все тут же повторили за ним, хотя Кристофер-Джон и Малыш мало что поняли, разве то, что дядя Хэммер сильно сердит.
Дядя Хэммер кивнул и пошел через комнату. Как раз в это время из кухни к нам вошла мама, а за ней племянник Бад.
– Хэммер, я услышала твой голос здесь, – сказала она. – Видишь ли, у меня к тебе есть просьба… – Тут она остановилась, заметив нас. – Что здесь происходит?
Дядя Хэммер махнул рукой в сторону Бада:
– Бог ты мой, что б ты ни надумал делать, только не будь дураком, не лей слез по какой-то там белой…
– Хэммер!
– Все в порядке, все в порядке, Мэри, – сказал Бад. – Я… – Он запнулся. – Господи, он прав. Поверь, я тоже считаю, что он прав. – И, встретив жесткий взгляд дяди Хэммера, Бад, как побитый, вернулся на кухню.
– Ты не должен был так говорить, Хэммер, – упрекнула его мама, в ее голосе звучало откровенное недовольство. – Бад – член нашей семьи.
Дядя Хэммер оглянулся на дверь, ведущую в столовую.
– Пусть будет так, член семьи, но, Мэри, это еще не значит, что он не может свалять дурака.
Он отвернулся от нее, прошел через всю комнату к очагу и без колебаний бросил карточку Джереми в огонь. Я и мальчики смотрели, как она горит.
7
– Дождь как будто кончился.
Я обернулась к папе, он поднялся по ступенькам на веранду, подошел к качелям и сел рядом со мной. Но сначала поправил у качелей цепи, чтобы меньше скрипели. Потом поглядел на меня.
– Кажется, вы с дядей Хэммером крупно поговорили?
– Нет, сэр, я с ним не говорила… он один говорил.
Папа молча разглядывал зеленеющий газон.
– Ты поняла, о чем он толковал?
Я ответила уклончиво:
– Ну, мне кажется… в основном да. Но только знаешь, папа, дядя Хэммер не должен был сжигать карточку Джереми. Он не должен был. Он не понимает, какой Джереми.
– Все он правильно понимает. Джереми белый. Его фотография не имеет к тебе никакого отношения.
Голос у папы стал строгим, и я с удивлением посмотрела на него. Обычно он понимал то, что было недоступно пониманию дяди Хэммера.
– Ты считаешь, я несправедлив в отношении Джереми?
Я опустила глаза, не осмеливаясь ответить.
– Нет, ничуть. Джереми действительно производит впечатление хорошего, славного мальчика. Возможно, когда он вырастет, он таким и останется – хорошим и славным человеком. Но тебе никогда не следует забывать, что он белый, а ты черная. А если забудешь, тут же поплатишься за это. – Он помолчал. – Помнишь, я вам всем рассказывал про дедушку, про то, почему ему пришлось покинуть Джорджию и переехать сюда, в штат Миссисипи?
Я прекрасно помнила. Дедушка Логан родился рабом на плантации в Джорджии. Ему было всего два года, когда пришло освобождение из рабства.
– Да, сэр. У него умерла мама, и он не хотел больше оставаться там.
– А про его отца я тебе рассказывал?
Я нахмурилась, стараясь вспомнить.
– Он, кажется, был плантатором?
– Кто тебе такое сказал?
– Нет?
– Кто тебе это сказал про отца дедушки?
Я подумала о большом портрете дедушки, который висел над очагом. Прямые волосы и светлый цвет кожи явно указывали на его происхождение: он был мулатом, черная кровь в нем смешалась с белой, половинка на половинку.
– Наш прадедушка… ведь он был белый, да? – сказал я.
Папа кивнул:
– Да, белый рабовладелец… Он владел рабами, как мы скотом – коровой или свиньей. Женщины-рабыни должны были во всем ему повиноваться… Так вот и родился твой дедушка. Твоя прабабушка не могла этому воспротивиться. У нее не было никаких прав. Белые мужчины что хотели, то и делали с цветными женщинами. И так продолжалось сто лет, двести. Да и сейчас так… Поверь мне, это очень больно… очень больно, поэтому в данном случае я чувствую то же, что и дядя Хэммер. Всякий раз, когда я вижу цветную женщину с белым мужчиной, цветную женщину, которая сама решила быть с этим белым, мне хочется плакать, потому что, значит, эта женщина нисколько себя не уважает и ее не заботит, как относится к ней и к ее народу белый мужчина. Теперь ты поняла?
– Да, сэр.
Папа глубоко вздохнул, снова поглядел на газон, потом на меня. В глазах его больше не было той строгости.
– Кэсси, скоро… слишком скоро для твоего старика отца мальчики начнут ухаживать за тобой…
– Да ну, папа.
Я уже и от Ба слышала это, и мне это портило настроение. Не то чтобы я не любила мальчиков, я очень даже хорошо относилась к ним. И в самом деле, на поверку они оказывались гораздо лучшими друзьями, чем девочки, которых я знала. Но мне вовсе не светило, что из-за каких-то там дурацких перемен во мне вдруг разрушится эта прекрасная дружба, которая родилась не в один год.
Папа улыбнулся:
– Угадываю, о чем ты думаешь, голубка. Но так все равно будет, и, когда это произойдет, ты будешь очень довольна. – Тут папина улыбка увяла. – Но беда в том, что и белые мальчики будут заглядываться на тебя – не к добру, но будут все равно. Я не хочу, чтобы ты отвечала им.
Я подняла глаза на папу, потом отвернулась снова к полю. Я хотела спросить папу про Бада, как же тогда он взял да женился на белой, но не была уверена, стоит ли. Папа наблюдал за мной.
– Ты хочешь меня о чем-то спросить?
– Да… А как же Бад? Я не понимаю, как же он взял и женился на белой?
Папа вздохнул и покрутил усы.
– Ну, скажу тебе только одно… я бы так никогда не сделал, а впрочем, кто знает? Может быть, придет день, и это будет считаться вполне естественным. Я вообще думаю, что у всех людей более или менее смешанная кровь. И белая, и черная, и красная. А когда мы умрем, для нас это не будет иметь никакого значения, только для тех, кто остался жить после нас. И возможно, через пятьдесят или через сто лет люди даже не будут задумываться, черный ты или белый. Пока на это не похоже, но возможно… Да, а пока это еще имеет большое значение. И разница в нашем положении очень большая, отворачиваться от нее мы не имеем права. Существуют цветные, и существуют белые. Они с нами не хотят иметь дела и только принимают то, что мы можем сделать для них. И клянусь, я тоже не хочу иметь с ними дела. Пусть они нас оставят в покое. И мы оставим их в покое. Я могу хоть год не видеть никого из них, мне все равно.
Я обернулась к папе, он поднялся по ступенькам на веранду, подошел к качелям и сел рядом со мной. Но сначала поправил у качелей цепи, чтобы меньше скрипели. Потом поглядел на меня.
– Кажется, вы с дядей Хэммером крупно поговорили?
– Нет, сэр, я с ним не говорила… он один говорил.
Папа молча разглядывал зеленеющий газон.
– Ты поняла, о чем он толковал?
Я ответила уклончиво:
– Ну, мне кажется… в основном да. Но только знаешь, папа, дядя Хэммер не должен был сжигать карточку Джереми. Он не должен был. Он не понимает, какой Джереми.
– Все он правильно понимает. Джереми белый. Его фотография не имеет к тебе никакого отношения.
Голос у папы стал строгим, и я с удивлением посмотрела на него. Обычно он понимал то, что было недоступно пониманию дяди Хэммера.
– Ты считаешь, я несправедлив в отношении Джереми?
Я опустила глаза, не осмеливаясь ответить.
– Нет, ничуть. Джереми действительно производит впечатление хорошего, славного мальчика. Возможно, когда он вырастет, он таким и останется – хорошим и славным человеком. Но тебе никогда не следует забывать, что он белый, а ты черная. А если забудешь, тут же поплатишься за это. – Он помолчал. – Помнишь, я вам всем рассказывал про дедушку, про то, почему ему пришлось покинуть Джорджию и переехать сюда, в штат Миссисипи?
Я прекрасно помнила. Дедушка Логан родился рабом на плантации в Джорджии. Ему было всего два года, когда пришло освобождение из рабства.
– Да, сэр. У него умерла мама, и он не хотел больше оставаться там.
– А про его отца я тебе рассказывал?
Я нахмурилась, стараясь вспомнить.
– Он, кажется, был плантатором?
– Кто тебе такое сказал?
– Нет?
– Кто тебе это сказал про отца дедушки?
Я подумала о большом портрете дедушки, который висел над очагом. Прямые волосы и светлый цвет кожи явно указывали на его происхождение: он был мулатом, черная кровь в нем смешалась с белой, половинка на половинку.
– Наш прадедушка… ведь он был белый, да? – сказал я.
Папа кивнул:
– Да, белый рабовладелец… Он владел рабами, как мы скотом – коровой или свиньей. Женщины-рабыни должны были во всем ему повиноваться… Так вот и родился твой дедушка. Твоя прабабушка не могла этому воспротивиться. У нее не было никаких прав. Белые мужчины что хотели, то и делали с цветными женщинами. И так продолжалось сто лет, двести. Да и сейчас так… Поверь мне, это очень больно… очень больно, поэтому в данном случае я чувствую то же, что и дядя Хэммер. Всякий раз, когда я вижу цветную женщину с белым мужчиной, цветную женщину, которая сама решила быть с этим белым, мне хочется плакать, потому что, значит, эта женщина нисколько себя не уважает и ее не заботит, как относится к ней и к ее народу белый мужчина. Теперь ты поняла?
– Да, сэр.
Папа глубоко вздохнул, снова поглядел на газон, потом на меня. В глазах его больше не было той строгости.
– Кэсси, скоро… слишком скоро для твоего старика отца мальчики начнут ухаживать за тобой…
– Да ну, папа.
Я уже и от Ба слышала это, и мне это портило настроение. Не то чтобы я не любила мальчиков, я очень даже хорошо относилась к ним. И в самом деле, на поверку они оказывались гораздо лучшими друзьями, чем девочки, которых я знала. Но мне вовсе не светило, что из-за каких-то там дурацких перемен во мне вдруг разрушится эта прекрасная дружба, которая родилась не в один год.
Папа улыбнулся:
– Угадываю, о чем ты думаешь, голубка. Но так все равно будет, и, когда это произойдет, ты будешь очень довольна. – Тут папина улыбка увяла. – Но беда в том, что и белые мальчики будут заглядываться на тебя – не к добру, но будут все равно. Я не хочу, чтобы ты отвечала им.
Я подняла глаза на папу, потом отвернулась снова к полю. Я хотела спросить папу про Бада, как же тогда он взял да женился на белой, но не была уверена, стоит ли. Папа наблюдал за мной.
– Ты хочешь меня о чем-то спросить?
– Да… А как же Бад? Я не понимаю, как же он взял и женился на белой?
Папа вздохнул и покрутил усы.
– Ну, скажу тебе только одно… я бы так никогда не сделал, а впрочем, кто знает? Может быть, придет день, и это будет считаться вполне естественным. Я вообще думаю, что у всех людей более или менее смешанная кровь. И белая, и черная, и красная. А когда мы умрем, для нас это не будет иметь никакого значения, только для тех, кто остался жить после нас. И возможно, через пятьдесят или через сто лет люди даже не будут задумываться, черный ты или белый. Пока на это не похоже, но возможно… Да, а пока это еще имеет большое значение. И разница в нашем положении очень большая, отворачиваться от нее мы не имеем права. Существуют цветные, и существуют белые. Они с нами не хотят иметь дела и только принимают то, что мы можем сделать для них. И клянусь, я тоже не хочу иметь с ними дела. Пусть они нас оставят в покое. И мы оставим их в покое. Я могу хоть год не видеть никого из них, мне все равно.