Страница:
– Кэсси Логан!
Я подняла глаза в самый момент, когда от толпы зрителей отделилась мисс Дейзи Крокер и схватила меня за руку. Сынок и Мэйнард беспомощно пожали плечами и отпустили меня. Они сочувственно смотрели мне вслед, пока мисс Крокер вела меня прочь. Напоследок я еще крикнула пару словечек Мэри Лу. Мисс Крокер дернула меня.
– Хватит безобразий! – сказала она.
Она привела меня в свою пустую классную комнату, велела сесть и сидеть, а сама вышла. Пока я ждала ее возвращения, меня трясло от страха и от ярости. От страха не перед ней. Подумаешь, что она там со мной сделает! Нет, меня бил страх от слов Мэри Лу. Уже настала середина ноября. Прошло восемь недель, как Стейси ушел из дома! А от него ни слова. Ни от него, ни от Мо. И с каждым днем во мне нарастал ком страха, убивая слабую надежду, что все обойдется, что со Стейси все будет в порядке.
Через несколько минут вернулась мисс Крокер, с ней была Сузелла.
– Я узнала, Кэсси, что у тебя сейчас большие переживания, – заскрипела мисс Крокер знакомым противным голосом, – Но даже в тяжелые времена мы не должны срывать свое горе на других. Это не по-христиански. Сузелла, я хочу, чтобы сначала ты с ней поговорила, потом я отведу ее к мистеру Уэллеверу. Скорби скорбями, но мы не можем терпеть драки у нас в Грэйт Фейс.
Сузелла без разговоров согласилась, но попросила у мисс Крокер разрешения поговорить со мной наедине. Мисс Крокер посмотрела на нас с подозрением, словно из ее сочувствия, показного конечно, мы собираемся извлечь какую-то выгоду.
– Но только на несколько минут. Занятия начнутся ровно в час, а я хочу, чтобы сам директор мистер Уэллевер поговорил с ней до этого.
Когда она вышла, Сузелла уселась боком на парту перед моим носом и уставилась на меня. Сначала она ничего не говорила. Наконец произнесла:
– Ну скажи, из-за чего вы подрались?
– А она сама тебе не сказала? – Я все еще очень злилась.
– Сказала. Она полагает, что из-за Стейси. Так что?
– Эта чертова Мэри Лу каркала, может, его нет в живых!
Тут уж Сузелла надолго замолчала. Потом встала.
– Пошли.
– Куда?
– Куда-нибудь. Пройдемся.
– Но миз Крокер велела тебе…
– Мисс Крокер я возьму на себя.
– И мистера Уэллевера?
– Его тоже. Пошли.
Она направилась к двери, не дожидаясь меня. Я чуть замешкалась. Поразмыслила и последовала за ней. Сузелла выбрала тропинку, ведущую в лес.
– Знаешь, Кэсси, – сказала она, когда я догнала ее, – можешь так не думать, но в некотором смысле мы с тобой похожи.
Я уставилась на нее;
– В каком это?
– Мы обе умеем любить только глубоко. Очень. Я понимаю, почему ты набросилась на Мэри Лу.
– А ты бы тоже?
Она оглянулась и посмотрела на меня.
– Боюсь, что нет. Может, мне бы очень хотелось, но, наверное, не стала бы, – честно призналась она. – Не по мне это.
Мы шли молча, потом она вновь заговорила:
– Я всегда мечтала быть более решительной, более горячей, что ли… И говорить, что думаю.
– Ну и наживала б себе одни неприятности. Нет уж, лучше будь как есть. Поднимайся по той же лестнице. Вверх, но по той же, – посоветовала я.
Сузелла стопорнула и рассмеялась:
– Только вверх?
– Ты же так и делаешь, разве нет?
– Да не совсем.
– А кажись, так.
– Ну, может быть… иногда, но не всегда.
– Так будет лучше, я думаю.
Она поглядела вдаль, потом опять на меня.
– А может, мне постараться быть как ты? Совсем как ты. – И она улыбнулась.
– Давай попробуй.
И мы углубились в лес. Дошли до поваленного дерева, где состоялся мой последний поединок на мраморных шариках. Как давно это было! Мы уселись, чтобы поговорить главным образом о Стейси.
– Клянусь чем хочешь, Сузелла, когда он вернется домой, лопну, но никогда больше его не разозлю. Пусть уходит без меня куда хочет, слова не скажу. Пусть меняется себе на здоровье, раз уж так положено. Пусть… Ты чего ржешь?
– Да не вытерпишь ты, Кэсси.
– А вот и вытерплю.
Она помотала головой:
– Тогда ты будешь не ты. Да и Стейси предпочтет, чтоб ты оставалась сама собой. Если не будешь уж очень донимать его. – Ее глаза сверкнули. – Будь сама собой, а то он тебя не узнает.
Зазвонил школьный звонок, но мы назад не спешили.
– За нами же нет погони, – сказала Сузелла.
– Тебе попадет, – заметила я.
– Ты что, хочешь вернуться?
– Нет, – решила я. – К тому же взбучка для разнообразия может пойти тебе на пользу.
– Ты считаешь, на пользу? – Она рассмеялась.
После занятий я с Кристофером-Джоном и Малышом, с Крошкой Уилли и другими нашими друзьями сидела у колодца и дожидалась Сузеллу. Она все еще была в школе, объяснялась с мистером Уэллевером и мисс Крокер, как она посмела опоздать на урок. Я уже выслушала суровую лекцию от мистера Уэллевера насчет моей драки с его доченькой Мэри Лу. Но меня отпустили, а Сузеллу все еще держали.
– Ничего нового? Ни звука от… – спросил Крошка Уилли, как спрашивал и вчера, и позавчера, и каждый день. Хотя знал прекрасно: услышали б чего нового, сразу бы ему сказали.
Дон Шортер облокотился о колодец.
– Эх, не взяли меня с собой. А я б с ними пошел.
Кларенс скосил на него глаза:
– Пошел бы?
– А ты думал! И я, и Рон.
– Пусть только вернутся, – запыхтел Крошка Уилли, – я не спущу им. Не сказать мне, что затеяли!
– Ух! – вздохнул Рон. – Небось здоровски они время проводят там.
– Где? На сахарной плантации? Вкалывая с утра до ночи? – Крошка Уилли посмотрел на Рона, как на чокнутого.
– Да не, я не то имел в виду. Новые места увидят. Свобода.
– А-а… – Не похоже было, чтоб Крошку Уилли убедили эти слова.
Все, кто стоял у колодца, замолкли.
Потом, тряхнув головой, он пробормотал:
– Черт возьми! Уж скорей бы они вернулись. Жутко по ним соскучился.
– Но одно хорошо, – заметил Дон.
– Что?
– У них там хотя бы нет Стюарта Уокера. – И он кивнул в сторону машины, въехавшей на школьный двор. – Гляньте-ка!
Черный «гудзон» докатил до самого колодца, из него вышел Стюарт Уокер и поглядел на нас поверх капота машины. Он тянул время, прежде чем заговорить. Видел прекрасно, что приковал к себе наше внимание. Наконец открыл рот:
– Вы, малышня, знаете ниггера Дюбе Кросса?
А Дюбе спокойненько сидел на земле, прислонившись спиной к колодцу. У него от изумления аж глаза на лоб полезли. В них вспыхнул страх, и он ничего не сказал. К несчастью, его выдали наши взгляды – они автоматически устремились в его сторону, когда Стюарт произнес имя Дюбе. Стюарт уставился на Дюбе.
– Эй, парень, тебя как звать?
– М-меня, сэр?
Стюарт выжидал, ничего не говоря больше.
Дюбе поднялся с земли:
– Д-Дюбе, м-мистер У-у-уокер, сэр. Дюбе К-кросс.
Стюарт изучал его.
– Я слышал, ты помогал этим людям из союза, когда они приезжали сюда.
Дюбе вздрогнул. На Стюарта он не смел даже поднять глаза и уставился в землю.
– Мне сказали, что видели Морриса Уилера в наших местах, возле Пайн Вуд Ридж. Ты встречался с ним?
Дюбе с мольбой поглядел на Стюарта. Попытался что-то сказать, но присутствие белого словно парализовало его. У него вырвались лишь какие-то нечленораздельные звуки, которые невозможно было перевести на слова.
– Ему трудно говорить, он не может вам ответить, – вмешалась я. Мне не хотелось видеть Дюбе в таком положении.
Взгляд Стюарта скользнул по мне.
– Хм, зато у тебя, похоже, с этим все в порядке. За всех готова говорить, а?
Он осклабился. Мне совсем не понравилось, как он ухмыльнулся. Малыш и Кристофер-Джон загородили меня, и Стюарт расхохотался. Он задержался на мне еще мгновение. Затем вновь все свое внимание обратил на Дюбе:
– Ну, парень, я жду.
Дюбе сделал еще усилие, но без пользы. Не мог говорить, и все. И в отчаянии помотал головой.
– Это правда?
Дюбе кивнул.
Стюарт уставился на Дюбе, Дюбе уставился в землю.
– Что ты слышал от него и от других из этого союза? Мне надо знать, ты понял, парень?
Дюбе кивнул, но головы не поднял.
– То же самое относится ко всем вам. Союзу здесь не бывать, так и передайте вашим родичам. Не бывать.
Он обвел глазами всех нас и полез обратно в машину. Тут он увидел Сузеллу. Она шла от здания школы с мисс Крокер и мистером Уэллевером. Все трое улыбались. Стюарт подождал, пока она отделится от этой парочки, и направился к нам. И когда она наконец его увидела, он холодно улыбнулся, приподнял шляпу и наконец отчалил. Сузелла посмотрела ему вслед и заспешила к нам.
– Про что он спрашивал? – поинтересовалась она.
– Не про тебя, – ответила я и повернулась к Дюбе. Он упал на колени, от страха его била дрожь. – Дюбе, что с тобой? Ты в порядке?
Он раз-другой глотнул воздуха и кивнул.
– Старик, а на самом деле ты видел этих, из союза? – спросил его Крошка Уилли.
Дюбе мотнул головой и, еще раз поглубже глотнув воздуха, с трудом выговорил:
– Н-н-но я н-ничего ему н-не в-в-выдал. Н-н-ничего.
За ужином папа упомянул, что наконец начали нанимать людей на постройку госпиталя.
– Схожу туда, посмотрю, может, и сумею устроиться, – сказал он и попытался перевести разговор на обычные застольные темы.
– Поздновато спохватился, тебе не кажется? Когда надо было, ты же не остался, чтобы найти работу здесь, – сказала мама.
– Мэри, не начинай ужин с меня, пожалуйста.
– Но это правда.
Папа ел молча и встал из-за стола, не доужинав. Мистер Моррисон встал вслед за ним.
– Нельзя же все время обвинять его, Мэри, – укорила Ба, когда оба ушли. – Ты же знаешь, он и так винит себя за все. И это гложет его.
– Меня тоже, – отрезала мама и принялась убирать со стола.
Глаза Кристофера-Джона и Малыша встретились с моими, их взгляд подтвердил то, что чувствовали мы все: все у нас в семье разладилось. С уходом Стейси из дома исчез смех. И теплые отношения между мамой и папой. Мы всегда считали их чем-то само собой разумеющимся. Но и они исчезли с уходом Стейси. Завтрак и ужин проходили в молчании. И хотя оба – и мама, и папа – пытались умерить наш страх и вести жизнь без Стейси как будто по-старому, напряжение в отношениях между ними пугало нас почти так же, как отсутствие Стейси.
После ужина Малыш и Кристофер-Джон пошли искать папу, а я взялась за посуду.
– Мама, – начала я, – мама, ты что, не любишь его больше?
Мама резко бросила свое занятие и нахмурилась.
– Кого?
– Папу. Ты что, не любишь его больше?
– Конечно, люблю… Как тебе пришло в голову спрашивать об этом?
– Ну, ты так говоришь с ним… Мама, не папина вина в том, что случилось со Стейси. Он сам так решил и сделал.
Мама отвернулась и принялась вновь чистить тарелки.
– Не надо обвинять его, мама.
– Вот что, Кэсси, я не собираюсь обсуждать с тобой наши с папой отношения. Это наше дело.
– Но, мама…
– Лучше мой посуду, Кэсси, – сказала она и вышла.
Через несколько минут вернулись Малыш и Кристофер-Джон.
– Папа отослал нас назад, – объяснил Малыш. – Он и мистер Моррисон, они в сарае.
Весь вечер мы ждали папу и мистера Моррисона. Подошло время ложиться спать, а их все не было. Мама велела нам разойтись. Мы было заартачились, но мама пробила твердость, не позволила нам даже пройти через сад к сараю, чтобы пожелать папе спокойной ночи. Я легла, но старалась не спать, все прислушивалась, не вернулся ли папа. Но сон сморил меня. И я так и не узнала, когда он, наконец, вошел в дом.
– Эй, Сынок! Уордела не видел? – окликнула я, выскочив с передней веранды тетушки Ли Энни.
Было утро, я только что кончила ставшее обычным субботнее чтение конституции. Сынок оседлал перила собственной веранды, прислонившись головой к столбу. Не оборачиваясь ко мне, он пожал плечами. Пришлось повторить вопрос:
– Да что с тобой? Отчего ты молчишь?
На этот раз Сынок оторвался от столба и удосужился взглянуть на меня.
– Живот болит.
– Извини, а своей маме ты сказал?
– Еще чего! Чтоб она сунула мне в рот эту гадость касторку, да? И отправила в постель? Нет уж, спасибо. – И он насупился.
Тут уж я пожала плечами:
– Ладно, твое дело. Так скажи, где Уордел?
– Не видел я его, Кэсси. Наверно, в лесу где-нибудь, – ответил он и опять прислонился к столбу.
Я сочувственно похлопала его по плечу:
– Надеюсь, скоро перестанет болеть… А ты уверен, что не стоит говорить маме?
Сынок кивнул.
– Ладно, увидимся потом, – сказала я и помчалась по дорожке, что вела к ручью.
С тех пор как уехал Стейси, мы много времени проводили с Уорделом. Частенько, когда мы шли в школу или обратно, он внезапно появлялся из леса и манил нас следовать за ним. Тут же сойдя с дороги, мы давали ему увести себя потайными лесными тропами. Для Уордела лес был домом родным, тут он знал все. Не тратя лишних слов, он показывал нам следы лесных зверей. Иногда приведет прямо к чьей-нибудь норе, сядет перед ней на корточки и наблюдает за зверюшками, не сводя с них глаз, пока те не спрячутся. Или пока мы не напомним, что нам пора домой или в школу.
Несколько дней назад он привел нас к старой ели. На ее нижней ветке сидела птица с перебитым крылом. Но к крылу была заботливо привязана щепочка. Уордел нежно снял птицу с ветки и показал нам. Птичка радостным чириканьем признала нас за своих, и Уордел посадил ее на место.
Теперь, следуя за течением Литта Роз Ли, мы опять пришли к этой самой ели и, как и ожидали, увидели там Уордела.
– Привет, Уордел! – крикнули мы. Но он не ответил.
И тогда у его ног мы увидели мертвую кошку, а в руках у него – убитую птичку.
– Что случилось?
– Эта кошка убила птичку, – просто ответил Уордел, не сводя глаз с птички. – И я убил кошку.
Он положил птичку у подножия ели и начал руками рыхлить твердую землю – рыть могилку. Потом опустил в нее птичку, покрыл ее листьями и землей и пошел прочь, не прибавив больше ни слова.
– Как он мог это сделать? – спросил Кристофер-Джон.
Я не ответила, но кое-что вспомнила. Я вспомнила, как однажды тетушка Ли Энни сказала: уж если Уордел что полюбит, никому не даст в обиду.
Кристофер-Джон настоял, чтоб мы и кошку похоронили, что мы и сделали. А после подождали у елки Уордела – все надеялись, он вернется. Когда же до нас дошло, что он не вернется, по той же тропинке мы побрели к дому.
Еще не дойдя до дома, мы увидели машину мистера Джемисона и припустили бегом. Вдруг мистер Джемисон привез вести от Стейси? С тех пор как он ушел, мистер Джемисон уже дважды побывал у нас дома. Именно он с помощью мамы, папы, Ба и мистера Моррисона составил примерный список земель, куда для работы на плантациях сахарного тростника рекрутировали мужчин и подростков. Список был длинный. И теперь мама почти все свое время тратила на письма – она писала шерифу в каждый город, что находится в обозначенных землях. Просила прислать хоть какую-нибудь информацию о Стейси и Мо. Мистер Джемисон снабжал ее чернилами и конвертами, своими фирменными бланками, а также письмами с запросом от его имени. Основание для этого было веское: деловому письму адвоката любой шериф уделит больше внимания, нежели письму черного семейства, которое молит о новостях про своего детеныша. Но пока эти письма никаких вестей о Стейси не принесли.
Когда мы вошли, папа сказал:
– Мистер Джемисон рассказывал нам, куда отвезли на грузовиках тех, кого набрали в наших местах для уборки сахарного тростника. Это в дельте реки, стало быть, к югу отсюда. – Папа секунду помолчал. – Я съезжу туда, поищу, так я решил.
– И привезешь Стейси домой? – с надеждой спросил Малыш.
– Слишком не надейся, сынок. Но если Стейси там, конечно, я его привезу.
– А тебя долго не будет, пап, а, пап? – хотел узнать точно Кристофер-Джон.
– Ну, неделю. Может, две, зависит от… Мне ж надо проследить путь этих грузовиков. Какой где ссадил людей. Для этого требуется время.
– Не могу понять, почему ребенок до сих пор не написал, – печально покачала головой Ба.
– А что, если он просто не мог, миз Каролайн? – заметил мистер Джемисон. – На сахарных плантациях жизнь тяжелая, это всем известно. Скорей всего, у него не было возможности отправить письмо.
– Молю бога, чтоб только в этом была причина.
– Когда собираетесь в путь? – обратился к папе мистер Моррисон.
Папа попытался поймать мамин взгляд. Но она отвела глаза.
– Как можно скорей. Только соберусь и поеду.
– Остается пожелать вам удачи, Дэвид, – сказал мистер Джемисон. – От всей души.
– Спасибо. За себя говорю и за всю семью.
Пока Кристофер-Джон и Малыш помогали папе собираться, мы с Ба и Сузеллой готовили ему в дорогу еду. А мама ушла из дома и направилась к пастбищу. Она вернулась, уже когда он на задней веранде снимал с гвоздя зеркальце для бритья. Он смотрел, как она пересекает двор. Я наблюдала за ними через кухонное окно.
На ступеньках мама остановилась.
– Ты плохо себя чувствуешь? – спросил папа.
Мама покачала головой.
Он ждал, что мама заговорит, но она молчала. И он стал спускаться с веранды.
– Дэвид.
Папа остановился и поглядел на нее.
– Знаешь, о чем меня на днях спросила Кэсси? – И, не дожидаясь, что он ответит, сказала: – Она спросила, я все еще люблю тебя или нет?
Воцарилось молчание. Наконец папа произнес:
– И что ты ей ответила?
– А ты сам не знаешь?
– Затрудняюсь сказать… в последнее время. – И он коротко улыбнулся.
Мама поднялась на веранду, лишь на миг замешкалась и упала в его протянутые руки.
– Дэвид, – сказала она, а папа крепче прижал ее к себе, – привези Стейси домой. Пожалуйста, дорогой… верни его домой.
На кухне было жарко до обалдения. Всю нескончаемую субботу на плите стояли огромные котлы – два с мелко нарезанными яблоками из нашего сада, два других с кожурой от них и сердцевинками. Это для джема. Варка тянулась весь день, так как Ба приступила к ежегодной заготовке фруктов на зиму, консервированию – так это называлось. Сидя за кухонным столом вместе с мамой, Ба и Сузеллой, я чистила яблоки, но от сильного жара, что шел от плиты, у меня закрутило в животе, стало подташнивать и заболела голова. Я глянула вниз на бушели яблок, груш и персиков, также ожидавших чистки. И внезапно почувствовала усталость. Я встала, выскочила на веранду. Гляжу – ведро с водой пусто. И то, что к балке подвешено, – тоже. Я было подумала сходить к колодцу за водой, но сил не было. Поскуливая, я вернулась и снова уселась за стол.
– Что с тобой? – спросила Ба.
– Не понимаю, как это можно! Сидим, чистим яблоки, груши, персики, закручиваем банки с консервами и джемом – как ни в чем не бывало, будто все у нас прекрасно и Стейси никуда не ушел.
– Не понимаешь? – Мама продолжала чистить фрукты, не глядя на меня. – Несмотря ни на что жизнь идет, Кэсси. Если мы перестанем заниматься повседневными делами, значит, мы сдались. Так чего ты хочешь? Сдаться и больше не верить, что Стейси вернется?
У мамы была привычка подбрасывать такие вопросы, которые заставляли меня задуматься и одновременно почувствовать себя виноватой. Не отвечая, я вновь взялась за свою кастрюлю.
– Здесь ужасно жарко.
На сей раз мама посмотрела на меня.
– Здесь вовсе не жарко.
– Значит, это мне жарко.
Мама перегнулась через стол, обхватила руками мою голову и пригнула к себе мое лицо. Ее руки несли прохладу и облегчение. Она нахмурилась.
– Тебе давно жарко, Кэсси?
– Все утро.
– Что-нибудь болит?
– Да от этого жара живот болит и горло саднит.
– Потрогай ребенку лоб, – позвала она Ба, стоявшую у плиты. При этом лицо мое мама не выпускала из рук.
Шершавые руки Ба сменили мамины. И они тоже несли прохладу.
– Говорит, чувствует себя так все утро, тошнит и горло саднит.
Ба разогнулась и тоже нахмурилась.
– Лучше отправить ее в постель.
При других обстоятельствах я б решительно восстала против постели. Но на сей раз постель просто манила меня.
Мама и Ба суетились вокруг меня все утро, которое тянулось бесконечно. А когда поздно вечером на шее у меня выступила красная сыпь, они вроде как даже испугались. Я слышала, как они толковали между собой, что это у меня скарлатина. Я не знала, что это такое, но слишком ослабела, чтобы спрашивать. А по их шепоту и взволнованному тону поняла: есть чего бояться.
Перед рассветом мистер Моррисон завернул меня в одеяло и унес к себе в лачугу. Он сказал, ухаживать за мной будут Ба да он, чтоб ни Малыш, ни Кристофер-Джон, ни Сузелла, ни мама не заразились. Я кивнула, пытаясь понять. А потом все окуталось туманом…
Однажды, когда я открыла глаза, я увидела Малыша и Кристофера-Джона. Они глядели на меня через стекло, и Малыш кричал:
– Кэсси, не умирай, слышишь! Не умирай!
– Она не умрет, – успокоил его Кристофер-Джон странно хриплым голосом.
Потом надо мной нависла Ба. Я на секунду закрыла глаза, а когда открыла, было темно, и Малыша с Кристофером-Джоном уже не было.
День сменялся ночью, с темнотой подступали сновидения, но отличить одно от другого я не могла. Я засыпала и просыпалась, кочуя из одного сна в другой, но все они были реальными и жуткими. В них Стейси то живой, то в следующий миг холодный и мертвый лежал среди сахарного тростника. Всякий раз, как я видела его таким, я гнала прочь его образ.
Как-то между этими сновидениями мне послышалось, кто-то сказал, что умер Дон Ли. Так мне показалось, уверена я не была. Я ни в чем теперь не была уверена. Может, и Стейси вовсе был дома и только во сне мне приснилось, что он ушел. А когда я, наконец, проснусь, он будет рядом, будет сидеть у моей постели и широко улыбаться. Так оно, может, и будет.
Когда температура упала, Ба сказала, что я больна уже почти неделю и что папа уже вернулся. Я спросила про Стейси. О нем новостей не было.
– О-о-ой, Кэсси, как же ты нас напугала!
Это сказал Малыш. Он сидел на краешке моей постели. Кристофер-Джон расположился на другой стороне, а Сузелла стояла в ногах кровати, опираясь на кроватный столбик. Наконец-то я лежала опять в моей собственной кровати! Это был первый день, когда я почувствовала себя достаточно хорошо, чтобы сесть.
– Еще бы не испугала! – согласился Кристофер-Джон. – Особенно после того, как умер бедняга Дон Ли.
В его глазах встали слезы, а голос предательски задрожал. Он отвернулся к окну и быстренько вытер их.
– Вы ходили на похороны?
– Только мама и мистер Моррисон, – ответил Малыш. – Много народу заболело, и мама не хотела, чтоб мы болтались среди людей. Его хоронили как раз в тот день, когда вернулся папа. – Он подождал, затем добавил совсем тихо: – Кто заболел, те тоже все померли.
Я уже достаточно наслушалась и знала теперь, что скарлатина охватила весь округ, и черных, и белых. Приподнявшись, я спросила:
– Кто именно?
Но Малыш и Кристофер-Джон оба отвернулись.
Сузелла взяла меня за руку:
– Маленький у Уэллеверов. И девчушка где-то возле Смеллингс Крика… Так все горько, Кэсси.
Я кивнула, а про себя удивилась, почему нет у меня чувства утраты ни по Дону Ли, ни по кому другому.
– Интересно, на что это похоже? – заговорил Малыш.
– Что – это? – спросила я.
– Умереть.
– О!
– Просто лежать и не двигаться?
Он растянулся на оленьем коврике – руки по швам, зажмурился, замер.
– Ну и что ты чувствуешь? – Кристофер-Джон не сводил глаз с брата.
Сперва Малыш не отвечал. Но в конце концов решил восстать из мертвых, открыл глаза и вскочил на ноги.
– Умереть – это ужасно, – заключил он. – Нельзя даже пошевелиться. Замри, и все.
– Дурачок, когда ты умер, это уже не имеет значения, – заметила я. – Ты все равно ничего не чувствуешь.
Малыш задумался.
– А если черви в тебя заползут… – Он посмотрел на нас, словно ждал, что мы станем возражать. Но мы молчали, и он продолжал: – Думаете, мне бы понравилось? Черви, черви, всюду черви.
– Чего ты беспокоишься? – сказал Кристофер-Джон. – Какая тебе разница, если ты умер?
– Нет, в землю не хочу. Лучше в гробу.
Кристофер-Джон помотал головой:
– Я спрашивал маму. Она сказала, когда умираешь, твоя душа воспаряет вверх, а тело остается. Ну, все равно как из гусеницы ты превращаешься в бабочку. Сбрасываешь оболочку и улетаешь. На свободу. – Он подумал немного и решил: – Не так уж плохо.
Малыш тоже задумался, но мнения своего не изменил:
– Может, и так. Но я не хочу сбрасывать тело, я его люблю. Не хочу, чтобы червяки его ели, даже если я из него улетел. – Тут взгляд его устремился вдаль, а голос помягчал: – Тебе уже сказали, что папа не нашел Стейси?
– Да… сказали.
– А знаешь, Кэсси, – Кристофер-Джон взялся поменять предмет разговора, – на последней неделе и на предпоследней тоже занятий в школе не было.
– Почему?
– Говорят, чтобы болезнь не распространялась.
– Тьфу, не везет: отменили занятия, а я заболела. – Я очень расстроилась, что пропустила нежданные каникулы.
– Кэсси, а тебе нравятся эти цветы?
Вслед за Кристофером-Джоном я посмотрела на вазу с поздними астрами.
– Я сам срезал их. Хотел принести тебе что-нибудь с воли.
– Сам? – И я подумала, до чего хорошо, что и Кристофер-Джон, и остальные снова со мной, рядом. – Они мне очень нравятся.
– А когда они увянут, я еще принесу и… – Он прервался на полуслове, вскинул голову, соскочил с кровати и бросился к окну. – Снова он здесь!
Я подняла глаза в самый момент, когда от толпы зрителей отделилась мисс Дейзи Крокер и схватила меня за руку. Сынок и Мэйнард беспомощно пожали плечами и отпустили меня. Они сочувственно смотрели мне вслед, пока мисс Крокер вела меня прочь. Напоследок я еще крикнула пару словечек Мэри Лу. Мисс Крокер дернула меня.
– Хватит безобразий! – сказала она.
Она привела меня в свою пустую классную комнату, велела сесть и сидеть, а сама вышла. Пока я ждала ее возвращения, меня трясло от страха и от ярости. От страха не перед ней. Подумаешь, что она там со мной сделает! Нет, меня бил страх от слов Мэри Лу. Уже настала середина ноября. Прошло восемь недель, как Стейси ушел из дома! А от него ни слова. Ни от него, ни от Мо. И с каждым днем во мне нарастал ком страха, убивая слабую надежду, что все обойдется, что со Стейси все будет в порядке.
Через несколько минут вернулась мисс Крокер, с ней была Сузелла.
– Я узнала, Кэсси, что у тебя сейчас большие переживания, – заскрипела мисс Крокер знакомым противным голосом, – Но даже в тяжелые времена мы не должны срывать свое горе на других. Это не по-христиански. Сузелла, я хочу, чтобы сначала ты с ней поговорила, потом я отведу ее к мистеру Уэллеверу. Скорби скорбями, но мы не можем терпеть драки у нас в Грэйт Фейс.
Сузелла без разговоров согласилась, но попросила у мисс Крокер разрешения поговорить со мной наедине. Мисс Крокер посмотрела на нас с подозрением, словно из ее сочувствия, показного конечно, мы собираемся извлечь какую-то выгоду.
– Но только на несколько минут. Занятия начнутся ровно в час, а я хочу, чтобы сам директор мистер Уэллевер поговорил с ней до этого.
Когда она вышла, Сузелла уселась боком на парту перед моим носом и уставилась на меня. Сначала она ничего не говорила. Наконец произнесла:
– Ну скажи, из-за чего вы подрались?
– А она сама тебе не сказала? – Я все еще очень злилась.
– Сказала. Она полагает, что из-за Стейси. Так что?
– Эта чертова Мэри Лу каркала, может, его нет в живых!
Тут уж Сузелла надолго замолчала. Потом встала.
– Пошли.
– Куда?
– Куда-нибудь. Пройдемся.
– Но миз Крокер велела тебе…
– Мисс Крокер я возьму на себя.
– И мистера Уэллевера?
– Его тоже. Пошли.
Она направилась к двери, не дожидаясь меня. Я чуть замешкалась. Поразмыслила и последовала за ней. Сузелла выбрала тропинку, ведущую в лес.
– Знаешь, Кэсси, – сказала она, когда я догнала ее, – можешь так не думать, но в некотором смысле мы с тобой похожи.
Я уставилась на нее;
– В каком это?
– Мы обе умеем любить только глубоко. Очень. Я понимаю, почему ты набросилась на Мэри Лу.
– А ты бы тоже?
Она оглянулась и посмотрела на меня.
– Боюсь, что нет. Может, мне бы очень хотелось, но, наверное, не стала бы, – честно призналась она. – Не по мне это.
Мы шли молча, потом она вновь заговорила:
– Я всегда мечтала быть более решительной, более горячей, что ли… И говорить, что думаю.
– Ну и наживала б себе одни неприятности. Нет уж, лучше будь как есть. Поднимайся по той же лестнице. Вверх, но по той же, – посоветовала я.
Сузелла стопорнула и рассмеялась:
– Только вверх?
– Ты же так и делаешь, разве нет?
– Да не совсем.
– А кажись, так.
– Ну, может быть… иногда, но не всегда.
– Так будет лучше, я думаю.
Она поглядела вдаль, потом опять на меня.
– А может, мне постараться быть как ты? Совсем как ты. – И она улыбнулась.
– Давай попробуй.
И мы углубились в лес. Дошли до поваленного дерева, где состоялся мой последний поединок на мраморных шариках. Как давно это было! Мы уселись, чтобы поговорить главным образом о Стейси.
– Клянусь чем хочешь, Сузелла, когда он вернется домой, лопну, но никогда больше его не разозлю. Пусть уходит без меня куда хочет, слова не скажу. Пусть меняется себе на здоровье, раз уж так положено. Пусть… Ты чего ржешь?
– Да не вытерпишь ты, Кэсси.
– А вот и вытерплю.
Она помотала головой:
– Тогда ты будешь не ты. Да и Стейси предпочтет, чтоб ты оставалась сама собой. Если не будешь уж очень донимать его. – Ее глаза сверкнули. – Будь сама собой, а то он тебя не узнает.
Зазвонил школьный звонок, но мы назад не спешили.
– За нами же нет погони, – сказала Сузелла.
– Тебе попадет, – заметила я.
– Ты что, хочешь вернуться?
– Нет, – решила я. – К тому же взбучка для разнообразия может пойти тебе на пользу.
– Ты считаешь, на пользу? – Она рассмеялась.
После занятий я с Кристофером-Джоном и Малышом, с Крошкой Уилли и другими нашими друзьями сидела у колодца и дожидалась Сузеллу. Она все еще была в школе, объяснялась с мистером Уэллевером и мисс Крокер, как она посмела опоздать на урок. Я уже выслушала суровую лекцию от мистера Уэллевера насчет моей драки с его доченькой Мэри Лу. Но меня отпустили, а Сузеллу все еще держали.
– Ничего нового? Ни звука от… – спросил Крошка Уилли, как спрашивал и вчера, и позавчера, и каждый день. Хотя знал прекрасно: услышали б чего нового, сразу бы ему сказали.
Дон Шортер облокотился о колодец.
– Эх, не взяли меня с собой. А я б с ними пошел.
Кларенс скосил на него глаза:
– Пошел бы?
– А ты думал! И я, и Рон.
– Пусть только вернутся, – запыхтел Крошка Уилли, – я не спущу им. Не сказать мне, что затеяли!
– Ух! – вздохнул Рон. – Небось здоровски они время проводят там.
– Где? На сахарной плантации? Вкалывая с утра до ночи? – Крошка Уилли посмотрел на Рона, как на чокнутого.
– Да не, я не то имел в виду. Новые места увидят. Свобода.
– А-а… – Не похоже было, чтоб Крошку Уилли убедили эти слова.
Все, кто стоял у колодца, замолкли.
Потом, тряхнув головой, он пробормотал:
– Черт возьми! Уж скорей бы они вернулись. Жутко по ним соскучился.
– Но одно хорошо, – заметил Дон.
– Что?
– У них там хотя бы нет Стюарта Уокера. – И он кивнул в сторону машины, въехавшей на школьный двор. – Гляньте-ка!
Черный «гудзон» докатил до самого колодца, из него вышел Стюарт Уокер и поглядел на нас поверх капота машины. Он тянул время, прежде чем заговорить. Видел прекрасно, что приковал к себе наше внимание. Наконец открыл рот:
– Вы, малышня, знаете ниггера Дюбе Кросса?
А Дюбе спокойненько сидел на земле, прислонившись спиной к колодцу. У него от изумления аж глаза на лоб полезли. В них вспыхнул страх, и он ничего не сказал. К несчастью, его выдали наши взгляды – они автоматически устремились в его сторону, когда Стюарт произнес имя Дюбе. Стюарт уставился на Дюбе.
– Эй, парень, тебя как звать?
– М-меня, сэр?
Стюарт выжидал, ничего не говоря больше.
Дюбе поднялся с земли:
– Д-Дюбе, м-мистер У-у-уокер, сэр. Дюбе К-кросс.
Стюарт изучал его.
– Я слышал, ты помогал этим людям из союза, когда они приезжали сюда.
Дюбе вздрогнул. На Стюарта он не смел даже поднять глаза и уставился в землю.
– Мне сказали, что видели Морриса Уилера в наших местах, возле Пайн Вуд Ридж. Ты встречался с ним?
Дюбе с мольбой поглядел на Стюарта. Попытался что-то сказать, но присутствие белого словно парализовало его. У него вырвались лишь какие-то нечленораздельные звуки, которые невозможно было перевести на слова.
– Ему трудно говорить, он не может вам ответить, – вмешалась я. Мне не хотелось видеть Дюбе в таком положении.
Взгляд Стюарта скользнул по мне.
– Хм, зато у тебя, похоже, с этим все в порядке. За всех готова говорить, а?
Он осклабился. Мне совсем не понравилось, как он ухмыльнулся. Малыш и Кристофер-Джон загородили меня, и Стюарт расхохотался. Он задержался на мне еще мгновение. Затем вновь все свое внимание обратил на Дюбе:
– Ну, парень, я жду.
Дюбе сделал еще усилие, но без пользы. Не мог говорить, и все. И в отчаянии помотал головой.
– Это правда?
Дюбе кивнул.
Стюарт уставился на Дюбе, Дюбе уставился в землю.
– Что ты слышал от него и от других из этого союза? Мне надо знать, ты понял, парень?
Дюбе кивнул, но головы не поднял.
– То же самое относится ко всем вам. Союзу здесь не бывать, так и передайте вашим родичам. Не бывать.
Он обвел глазами всех нас и полез обратно в машину. Тут он увидел Сузеллу. Она шла от здания школы с мисс Крокер и мистером Уэллевером. Все трое улыбались. Стюарт подождал, пока она отделится от этой парочки, и направился к нам. И когда она наконец его увидела, он холодно улыбнулся, приподнял шляпу и наконец отчалил. Сузелла посмотрела ему вслед и заспешила к нам.
– Про что он спрашивал? – поинтересовалась она.
– Не про тебя, – ответила я и повернулась к Дюбе. Он упал на колени, от страха его била дрожь. – Дюбе, что с тобой? Ты в порядке?
Он раз-другой глотнул воздуха и кивнул.
– Старик, а на самом деле ты видел этих, из союза? – спросил его Крошка Уилли.
Дюбе мотнул головой и, еще раз поглубже глотнув воздуха, с трудом выговорил:
– Н-н-но я н-ничего ему н-не в-в-выдал. Н-н-ничего.
За ужином папа упомянул, что наконец начали нанимать людей на постройку госпиталя.
– Схожу туда, посмотрю, может, и сумею устроиться, – сказал он и попытался перевести разговор на обычные застольные темы.
– Поздновато спохватился, тебе не кажется? Когда надо было, ты же не остался, чтобы найти работу здесь, – сказала мама.
– Мэри, не начинай ужин с меня, пожалуйста.
– Но это правда.
Папа ел молча и встал из-за стола, не доужинав. Мистер Моррисон встал вслед за ним.
– Нельзя же все время обвинять его, Мэри, – укорила Ба, когда оба ушли. – Ты же знаешь, он и так винит себя за все. И это гложет его.
– Меня тоже, – отрезала мама и принялась убирать со стола.
Глаза Кристофера-Джона и Малыша встретились с моими, их взгляд подтвердил то, что чувствовали мы все: все у нас в семье разладилось. С уходом Стейси из дома исчез смех. И теплые отношения между мамой и папой. Мы всегда считали их чем-то само собой разумеющимся. Но и они исчезли с уходом Стейси. Завтрак и ужин проходили в молчании. И хотя оба – и мама, и папа – пытались умерить наш страх и вести жизнь без Стейси как будто по-старому, напряжение в отношениях между ними пугало нас почти так же, как отсутствие Стейси.
После ужина Малыш и Кристофер-Джон пошли искать папу, а я взялась за посуду.
– Мама, – начала я, – мама, ты что, не любишь его больше?
Мама резко бросила свое занятие и нахмурилась.
– Кого?
– Папу. Ты что, не любишь его больше?
– Конечно, люблю… Как тебе пришло в голову спрашивать об этом?
– Ну, ты так говоришь с ним… Мама, не папина вина в том, что случилось со Стейси. Он сам так решил и сделал.
Мама отвернулась и принялась вновь чистить тарелки.
– Не надо обвинять его, мама.
– Вот что, Кэсси, я не собираюсь обсуждать с тобой наши с папой отношения. Это наше дело.
– Но, мама…
– Лучше мой посуду, Кэсси, – сказала она и вышла.
Через несколько минут вернулись Малыш и Кристофер-Джон.
– Папа отослал нас назад, – объяснил Малыш. – Он и мистер Моррисон, они в сарае.
Весь вечер мы ждали папу и мистера Моррисона. Подошло время ложиться спать, а их все не было. Мама велела нам разойтись. Мы было заартачились, но мама пробила твердость, не позволила нам даже пройти через сад к сараю, чтобы пожелать папе спокойной ночи. Я легла, но старалась не спать, все прислушивалась, не вернулся ли папа. Но сон сморил меня. И я так и не узнала, когда он, наконец, вошел в дом.
– Эй, Сынок! Уордела не видел? – окликнула я, выскочив с передней веранды тетушки Ли Энни.
Было утро, я только что кончила ставшее обычным субботнее чтение конституции. Сынок оседлал перила собственной веранды, прислонившись головой к столбу. Не оборачиваясь ко мне, он пожал плечами. Пришлось повторить вопрос:
– Да что с тобой? Отчего ты молчишь?
На этот раз Сынок оторвался от столба и удосужился взглянуть на меня.
– Живот болит.
– Извини, а своей маме ты сказал?
– Еще чего! Чтоб она сунула мне в рот эту гадость касторку, да? И отправила в постель? Нет уж, спасибо. – И он насупился.
Тут уж я пожала плечами:
– Ладно, твое дело. Так скажи, где Уордел?
– Не видел я его, Кэсси. Наверно, в лесу где-нибудь, – ответил он и опять прислонился к столбу.
Я сочувственно похлопала его по плечу:
– Надеюсь, скоро перестанет болеть… А ты уверен, что не стоит говорить маме?
Сынок кивнул.
– Ладно, увидимся потом, – сказала я и помчалась по дорожке, что вела к ручью.
С тех пор как уехал Стейси, мы много времени проводили с Уорделом. Частенько, когда мы шли в школу или обратно, он внезапно появлялся из леса и манил нас следовать за ним. Тут же сойдя с дороги, мы давали ему увести себя потайными лесными тропами. Для Уордела лес был домом родным, тут он знал все. Не тратя лишних слов, он показывал нам следы лесных зверей. Иногда приведет прямо к чьей-нибудь норе, сядет перед ней на корточки и наблюдает за зверюшками, не сводя с них глаз, пока те не спрячутся. Или пока мы не напомним, что нам пора домой или в школу.
Несколько дней назад он привел нас к старой ели. На ее нижней ветке сидела птица с перебитым крылом. Но к крылу была заботливо привязана щепочка. Уордел нежно снял птицу с ветки и показал нам. Птичка радостным чириканьем признала нас за своих, и Уордел посадил ее на место.
Теперь, следуя за течением Литта Роз Ли, мы опять пришли к этой самой ели и, как и ожидали, увидели там Уордела.
– Привет, Уордел! – крикнули мы. Но он не ответил.
И тогда у его ног мы увидели мертвую кошку, а в руках у него – убитую птичку.
– Что случилось?
– Эта кошка убила птичку, – просто ответил Уордел, не сводя глаз с птички. – И я убил кошку.
Он положил птичку у подножия ели и начал руками рыхлить твердую землю – рыть могилку. Потом опустил в нее птичку, покрыл ее листьями и землей и пошел прочь, не прибавив больше ни слова.
– Как он мог это сделать? – спросил Кристофер-Джон.
Я не ответила, но кое-что вспомнила. Я вспомнила, как однажды тетушка Ли Энни сказала: уж если Уордел что полюбит, никому не даст в обиду.
Кристофер-Джон настоял, чтоб мы и кошку похоронили, что мы и сделали. А после подождали у елки Уордела – все надеялись, он вернется. Когда же до нас дошло, что он не вернется, по той же тропинке мы побрели к дому.
Еще не дойдя до дома, мы увидели машину мистера Джемисона и припустили бегом. Вдруг мистер Джемисон привез вести от Стейси? С тех пор как он ушел, мистер Джемисон уже дважды побывал у нас дома. Именно он с помощью мамы, папы, Ба и мистера Моррисона составил примерный список земель, куда для работы на плантациях сахарного тростника рекрутировали мужчин и подростков. Список был длинный. И теперь мама почти все свое время тратила на письма – она писала шерифу в каждый город, что находится в обозначенных землях. Просила прислать хоть какую-нибудь информацию о Стейси и Мо. Мистер Джемисон снабжал ее чернилами и конвертами, своими фирменными бланками, а также письмами с запросом от его имени. Основание для этого было веское: деловому письму адвоката любой шериф уделит больше внимания, нежели письму черного семейства, которое молит о новостях про своего детеныша. Но пока эти письма никаких вестей о Стейси не принесли.
Когда мы вошли, папа сказал:
– Мистер Джемисон рассказывал нам, куда отвезли на грузовиках тех, кого набрали в наших местах для уборки сахарного тростника. Это в дельте реки, стало быть, к югу отсюда. – Папа секунду помолчал. – Я съезжу туда, поищу, так я решил.
– И привезешь Стейси домой? – с надеждой спросил Малыш.
– Слишком не надейся, сынок. Но если Стейси там, конечно, я его привезу.
– А тебя долго не будет, пап, а, пап? – хотел узнать точно Кристофер-Джон.
– Ну, неделю. Может, две, зависит от… Мне ж надо проследить путь этих грузовиков. Какой где ссадил людей. Для этого требуется время.
– Не могу понять, почему ребенок до сих пор не написал, – печально покачала головой Ба.
– А что, если он просто не мог, миз Каролайн? – заметил мистер Джемисон. – На сахарных плантациях жизнь тяжелая, это всем известно. Скорей всего, у него не было возможности отправить письмо.
– Молю бога, чтоб только в этом была причина.
– Когда собираетесь в путь? – обратился к папе мистер Моррисон.
Папа попытался поймать мамин взгляд. Но она отвела глаза.
– Как можно скорей. Только соберусь и поеду.
– Остается пожелать вам удачи, Дэвид, – сказал мистер Джемисон. – От всей души.
– Спасибо. За себя говорю и за всю семью.
Пока Кристофер-Джон и Малыш помогали папе собираться, мы с Ба и Сузеллой готовили ему в дорогу еду. А мама ушла из дома и направилась к пастбищу. Она вернулась, уже когда он на задней веранде снимал с гвоздя зеркальце для бритья. Он смотрел, как она пересекает двор. Я наблюдала за ними через кухонное окно.
На ступеньках мама остановилась.
– Ты плохо себя чувствуешь? – спросил папа.
Мама покачала головой.
Он ждал, что мама заговорит, но она молчала. И он стал спускаться с веранды.
– Дэвид.
Папа остановился и поглядел на нее.
– Знаешь, о чем меня на днях спросила Кэсси? – И, не дожидаясь, что он ответит, сказала: – Она спросила, я все еще люблю тебя или нет?
Воцарилось молчание. Наконец папа произнес:
– И что ты ей ответила?
– А ты сам не знаешь?
– Затрудняюсь сказать… в последнее время. – И он коротко улыбнулся.
Мама поднялась на веранду, лишь на миг замешкалась и упала в его протянутые руки.
– Дэвид, – сказала она, а папа крепче прижал ее к себе, – привези Стейси домой. Пожалуйста, дорогой… верни его домой.
На кухне было жарко до обалдения. Всю нескончаемую субботу на плите стояли огромные котлы – два с мелко нарезанными яблоками из нашего сада, два других с кожурой от них и сердцевинками. Это для джема. Варка тянулась весь день, так как Ба приступила к ежегодной заготовке фруктов на зиму, консервированию – так это называлось. Сидя за кухонным столом вместе с мамой, Ба и Сузеллой, я чистила яблоки, но от сильного жара, что шел от плиты, у меня закрутило в животе, стало подташнивать и заболела голова. Я глянула вниз на бушели яблок, груш и персиков, также ожидавших чистки. И внезапно почувствовала усталость. Я встала, выскочила на веранду. Гляжу – ведро с водой пусто. И то, что к балке подвешено, – тоже. Я было подумала сходить к колодцу за водой, но сил не было. Поскуливая, я вернулась и снова уселась за стол.
– Что с тобой? – спросила Ба.
– Не понимаю, как это можно! Сидим, чистим яблоки, груши, персики, закручиваем банки с консервами и джемом – как ни в чем не бывало, будто все у нас прекрасно и Стейси никуда не ушел.
– Не понимаешь? – Мама продолжала чистить фрукты, не глядя на меня. – Несмотря ни на что жизнь идет, Кэсси. Если мы перестанем заниматься повседневными делами, значит, мы сдались. Так чего ты хочешь? Сдаться и больше не верить, что Стейси вернется?
У мамы была привычка подбрасывать такие вопросы, которые заставляли меня задуматься и одновременно почувствовать себя виноватой. Не отвечая, я вновь взялась за свою кастрюлю.
– Здесь ужасно жарко.
На сей раз мама посмотрела на меня.
– Здесь вовсе не жарко.
– Значит, это мне жарко.
Мама перегнулась через стол, обхватила руками мою голову и пригнула к себе мое лицо. Ее руки несли прохладу и облегчение. Она нахмурилась.
– Тебе давно жарко, Кэсси?
– Все утро.
– Что-нибудь болит?
– Да от этого жара живот болит и горло саднит.
– Потрогай ребенку лоб, – позвала она Ба, стоявшую у плиты. При этом лицо мое мама не выпускала из рук.
Шершавые руки Ба сменили мамины. И они тоже несли прохладу.
– Говорит, чувствует себя так все утро, тошнит и горло саднит.
Ба разогнулась и тоже нахмурилась.
– Лучше отправить ее в постель.
При других обстоятельствах я б решительно восстала против постели. Но на сей раз постель просто манила меня.
Мама и Ба суетились вокруг меня все утро, которое тянулось бесконечно. А когда поздно вечером на шее у меня выступила красная сыпь, они вроде как даже испугались. Я слышала, как они толковали между собой, что это у меня скарлатина. Я не знала, что это такое, но слишком ослабела, чтобы спрашивать. А по их шепоту и взволнованному тону поняла: есть чего бояться.
Перед рассветом мистер Моррисон завернул меня в одеяло и унес к себе в лачугу. Он сказал, ухаживать за мной будут Ба да он, чтоб ни Малыш, ни Кристофер-Джон, ни Сузелла, ни мама не заразились. Я кивнула, пытаясь понять. А потом все окуталось туманом…
Однажды, когда я открыла глаза, я увидела Малыша и Кристофера-Джона. Они глядели на меня через стекло, и Малыш кричал:
– Кэсси, не умирай, слышишь! Не умирай!
– Она не умрет, – успокоил его Кристофер-Джон странно хриплым голосом.
Потом надо мной нависла Ба. Я на секунду закрыла глаза, а когда открыла, было темно, и Малыша с Кристофером-Джоном уже не было.
День сменялся ночью, с темнотой подступали сновидения, но отличить одно от другого я не могла. Я засыпала и просыпалась, кочуя из одного сна в другой, но все они были реальными и жуткими. В них Стейси то живой, то в следующий миг холодный и мертвый лежал среди сахарного тростника. Всякий раз, как я видела его таким, я гнала прочь его образ.
Как-то между этими сновидениями мне послышалось, кто-то сказал, что умер Дон Ли. Так мне показалось, уверена я не была. Я ни в чем теперь не была уверена. Может, и Стейси вовсе был дома и только во сне мне приснилось, что он ушел. А когда я, наконец, проснусь, он будет рядом, будет сидеть у моей постели и широко улыбаться. Так оно, может, и будет.
Когда температура упала, Ба сказала, что я больна уже почти неделю и что папа уже вернулся. Я спросила про Стейси. О нем новостей не было.
– О-о-ой, Кэсси, как же ты нас напугала!
Это сказал Малыш. Он сидел на краешке моей постели. Кристофер-Джон расположился на другой стороне, а Сузелла стояла в ногах кровати, опираясь на кроватный столбик. Наконец-то я лежала опять в моей собственной кровати! Это был первый день, когда я почувствовала себя достаточно хорошо, чтобы сесть.
– Еще бы не испугала! – согласился Кристофер-Джон. – Особенно после того, как умер бедняга Дон Ли.
В его глазах встали слезы, а голос предательски задрожал. Он отвернулся к окну и быстренько вытер их.
– Вы ходили на похороны?
– Только мама и мистер Моррисон, – ответил Малыш. – Много народу заболело, и мама не хотела, чтоб мы болтались среди людей. Его хоронили как раз в тот день, когда вернулся папа. – Он подождал, затем добавил совсем тихо: – Кто заболел, те тоже все померли.
Я уже достаточно наслушалась и знала теперь, что скарлатина охватила весь округ, и черных, и белых. Приподнявшись, я спросила:
– Кто именно?
Но Малыш и Кристофер-Джон оба отвернулись.
Сузелла взяла меня за руку:
– Маленький у Уэллеверов. И девчушка где-то возле Смеллингс Крика… Так все горько, Кэсси.
Я кивнула, а про себя удивилась, почему нет у меня чувства утраты ни по Дону Ли, ни по кому другому.
– Интересно, на что это похоже? – заговорил Малыш.
– Что – это? – спросила я.
– Умереть.
– О!
– Просто лежать и не двигаться?
Он растянулся на оленьем коврике – руки по швам, зажмурился, замер.
– Ну и что ты чувствуешь? – Кристофер-Джон не сводил глаз с брата.
Сперва Малыш не отвечал. Но в конце концов решил восстать из мертвых, открыл глаза и вскочил на ноги.
– Умереть – это ужасно, – заключил он. – Нельзя даже пошевелиться. Замри, и все.
– Дурачок, когда ты умер, это уже не имеет значения, – заметила я. – Ты все равно ничего не чувствуешь.
Малыш задумался.
– А если черви в тебя заползут… – Он посмотрел на нас, словно ждал, что мы станем возражать. Но мы молчали, и он продолжал: – Думаете, мне бы понравилось? Черви, черви, всюду черви.
– Чего ты беспокоишься? – сказал Кристофер-Джон. – Какая тебе разница, если ты умер?
– Нет, в землю не хочу. Лучше в гробу.
Кристофер-Джон помотал головой:
– Я спрашивал маму. Она сказала, когда умираешь, твоя душа воспаряет вверх, а тело остается. Ну, все равно как из гусеницы ты превращаешься в бабочку. Сбрасываешь оболочку и улетаешь. На свободу. – Он подумал немного и решил: – Не так уж плохо.
Малыш тоже задумался, но мнения своего не изменил:
– Может, и так. Но я не хочу сбрасывать тело, я его люблю. Не хочу, чтобы червяки его ели, даже если я из него улетел. – Тут взгляд его устремился вдаль, а голос помягчал: – Тебе уже сказали, что папа не нашел Стейси?
– Да… сказали.
– А знаешь, Кэсси, – Кристофер-Джон взялся поменять предмет разговора, – на последней неделе и на предпоследней тоже занятий в школе не было.
– Почему?
– Говорят, чтобы болезнь не распространялась.
– Тьфу, не везет: отменили занятия, а я заболела. – Я очень расстроилась, что пропустила нежданные каникулы.
– Кэсси, а тебе нравятся эти цветы?
Вслед за Кристофером-Джоном я посмотрела на вазу с поздними астрами.
– Я сам срезал их. Хотел принести тебе что-нибудь с воли.
– Сам? – И я подумала, до чего хорошо, что и Кристофер-Джон, и остальные снова со мной, рядом. – Они мне очень нравятся.
– А когда они увянут, я еще принесу и… – Он прервался на полуслове, вскинул голову, соскочил с кровати и бросился к окну. – Снова он здесь!