– Кто?
   – Уордел. Приходит каждый день. Садится у дороги и играет на своей губной гармошке.
   – Да ну? – изумилась я. Даже одеяло сбросила. – Я хочу его видеть.
   – Ты б лучше не вставала, – посоветовал Малыш. – Ба сказала, тебе еще лежать надо.
   Сузелла поправила одеяло.
   – Это так, Кэсси. Умерь свою прыть пока что.
   Я уступила – еще была ослабевшая.
   – Говорил он что-нибудь?
   – Только играл, – ответил Кристофер-Джон.
   Малыш спрыгнул с моей кровати.
   – Я пошел. Приглашу его зайти к нам.
   – Не пойдет он, – сказала я.
   – А мы все равно пригласим его, – твердо сказал Кристофер-Джон. – Мы каждый день его приглашаем. Ба велела. Сказала, воспитанные люди всегда так делают.
   Дав объяснение, оба – Кристофер-Джон и Малыш – выскочили за дверь.
   – Не понимаю я этого… – покачала головой Сузелла. – Не понимаю, зачем он приходит и играет.
   Я-то понимала и улыбнулась:
   – Не переживай. Многие не понимают его.
   Когда Малыш и Кристофер-Джон вернулись, я спросила:
   – Ну, как?
   – Он не войдет, – ответил Малыш.
   Я кивнула разочарованно, хоть знала, что так и будет. Не войдет он.
   Вместо него вошла Ба и поманила моих братьев к себе:
   – Хватит, молодые люди. Я пришла, чтобы выставить вас отсюда. Кэсси нужен покой. Она небось притомилась тут от вас.
   – Нет, нет, Ба, я вовсе не…
   – Не нет, а да. Так что теперь все уходите. Придете после обеда. Сегодня, но попозже.
   Как только Сузелла и мальчики ушли, я провалилась в сон. Когда я проснулась, у самой постели в кресле-качалке сидел папа и читал Библию. Я повернулась к нему, тогда он поднял голову и улыбнулся мне.
   – Что ж, с каждым днем ты выглядишь все лучше, голубка. А как самочувствие?
   – Прекрасно, папа. – Я улыбнулась в ответ. – Просто не понимаю, как это я столько провалялась в постели.
   – Рано тебе вставать. Ты для этого еще не окрепла. Слушайся Ба – и скоро будешь совсем здорова.
   – Да, сэр… Папа?
   – Что, детка?
   – Папа, что же мы будем делать? Надо платить по счетам, а их столько набралось… И налоги… и ты бросил железную дорогу, чтоб искать Стейси… и… Папа, что же нам делать? Однажды ты сказал: никому не отдадим нашу землю.
   – И не отдадим.
   – Да, сэр, – согласилась я, но волноваться не перестала.
   – В чем дело, голубка?
   – Сузелла сказала, мама кучу телеграмм в разные места послала, чтоб разыскать тебя, когда я заболела… Это же сколько денег стоит! Разве нет?
   – Сумма приличная.
   – Мне очень жаль, папа. Очень. На эти деньги столько всего можно было купить… поважней телеграмм.
   Папа откинулся на спинку качалки и улыбнулся:
   – Знаешь, Кэсси, о чем я думал, глядя, как ты мирно спишь? Я вспоминал тот день, когда ты появилась на свет.
   – Да?
   Он кивнул.
   – Мне было тогда двадцать четыре года. Я работал на старой лесопильне под Смеллингс Крик. Хозяйничал на ней сквалыга Джо Морган. Большинству цветных, что вкалывали на него, здорово доставалось. Но меня он почему-то не задевал. Я думаю, вот почему. Я никогда не вступал с ним ни в какие лишние разговоры. Только по делу. А другие и выпивали с ним, и всякое такое. Я вообще считал, что с такими сквалыгами лучше не заводить близких отношений.
   В тот самый день, когда ты родилась, Джо Морган надрался больше, чем обычно, еще днем. Оторвал меня от работы и зовет еще выпить. Я ему: спасибо, мол, не надо, – и обратно за работу. Ну и разозлил я его, отказавшись распить с ним бутылочку! И это после того, как он пригласил меня! Он ушел в свою контору и торчал там всю оставшуюся часть дня. А когда вышел, стало ясно, чем он там занимался: опять пил.
   Прошел он, стало быть, на лесопильню – и ну языком молоть, что я-де полработы не делаю, что с лесопильни потихоньку раньше времени сматываюсь и все такое. Ну, я вижу, он совершенно пьян, и ни слова ему не говорю, знай, вкалываю. Это его еще пуще разозлило. Он на меня: как я смею ему не отвечать, когда он со мной разговаривает! А я ему: «Я и не знал, что должен что-то отвечать». И бог ты мой, если до того он был зол, то тут уж просто рассвирепел. Заявил, что я не в меру занесся и что он сейчас мне врежет ниже пояса. И схватился за топор.
   У меня дыхание перехватило.
   – Он хотел тебя топором?…
   Папа лукаво улыбнулся:
   – Думаю, именно это хотел.
   – А ты что, папа?
   – Ничего… просто стоял. Постоял, постоял и говорю: «Собираешься врезать ниже пояса, так лучше сразу убей».
   – И все?
   – И все.
   – И что он сделал?
   – Постоял немного, весь красный как рак. Потом повернулся и пошел обратно в контору.
   – А ты что?
   – Закончил работу и пошел домой, не получив за этот день ни гроша. И потом знаешь что было?
   – Что?
   – Пришел домой и думать забыл про Джо Моргана.
   – Сразу забыл?
   Папа кивнул.
   – Почему?
   – Потому что родилась ты. В тот самый вечер.
   Я заулыбалась.
   – Ты была самым прелестным ребенком, какого мне приходилось видеть. И без единого волосочка на круглой головке.
   Я рассмеялась.
   – И я сказал себе: «Да неужто волноваться из-за этих белых? Аль из-за работы? Или из-за денег, что недополучил? Нет, вот эта маленькая девочка – только это и важно. Ничего нет на свете важнее этой маленькой девочки».
   Я почувствовала, как ком подступил у меня к горлу.
   – Папа, – сказала я, – я тебя люблю.
   Он улыбнулся, взял мою руку в свои и сказал:
   – Я тоже люблю тебя, Кэсси, детка. Я тоже люблю тебя.
   Наконец настал день – в тот день папа вновь отправился на поиски Стейси, – когда мне разрешили не только встать на несколько часов с постели, но и нормально одеться в брюки и рубашку. Сперва меня слегка пошатывало, но, едва я оделась, меня тут же как ветром выдуло через переднюю дверь вон из дома, по мягкому зеленому газону к подъездной дороге, туда, где ежедневно дежурил Уордел. Увидев, как я подхожу, он отнял от губ гармошку и улыбнулся. Я ответила тем же и уселась с ним рядом. На его лице я прочла вопрос, так что сразу ответила:
   – Я в порядке.
   К моему изумлению, он заговорил:
   – Я рад.
   – Мне… мне очень правится твоя музыка. Спасибо, что ты каждый день приходил и играл для меня. Было так приятно.
   Уордел опустил глаза на свою губную гармошку.
   – Знаешь, как мне помогла твоя музыка. Такая скука лежать все время в постели, да еще день за днем. А когда жар, и горло болит, и кашель душит, совсем захандришь. Раньше-то я никогда не болела и, скажу тебе честно, больше не хочу. Хотя, наверно, я удачливая, потому как у меня была до того высокая температура, что я ничего не помню, кроме…
   Я остановилась. Передо мной, как призрачные вестники горя, пронеслись сны, какие я боялась вспоминать. Уордел не спускал с меня глаз, я чувствовала, но не в силах была посмотреть ему в лицо.
   – Ничего не помню, кроме снов. Сны я помню… В них все было, как взаправду, и… и даже Стейси. Я видела его во сне, как живого, а иногда… Будто он умер. – Испугавшись собственных слов, я кинула быстрый, пронзительный взгляд на Уордела: – Что значит, Уордел? Когда снятся такие сны? Значит, я что-то предчувствую? Нет, нет, ничего я не предчувствую! Я не переживу, если Стейси умрет! Или Мо…
   – Кэсси! – позвала Ба из дома.
   – Если с ними что случится, я сама умру. Не хочу жить, если их здесь не будет.
   – Кэсси, да где ты там, детка?
   Уордел встал. Я искала его взгляд, чтоб успокоиться. Он поглядел на меня. Нежность в его глазах напомнила мне папу. И положил руку мне на плечо:
   – Мы все умрем, Кэсси, когда-нибудь.
   – Но Стейси…
   – И он умрет, а ты будешь еще жить… Потому что это как солнце – всходит и заходит.
   Он мягко сжал мне плечо, затем отвернулся, поднес гармошку к губам и пошел по дороге. А музыка потекла за ним. Больше он не приходил играть для меня.

12

   За несколько дней до рождества вновь приехал дядя Хэммер. Он взял в ладони мое лицо и спросил:
   – Ну, как ты?
   Только убедившись, что я в порядке, он обвел глазами комнату и с удивлением заметил:
   – А куда вы девали рождество? Нигде его не вижу. Ни сосны, ни рождественских украшений над очагом. Ни запаха вкусной готовки, что разносится по всему дому. Вы что, все от меня спрятали?
   На его подтрунивание Ба ответила слабой улыбкой:
   – Сказать по правде, сын, мы медленно раскачиваемся сей раз. Дэвида дома нет. Всего несколько дней, как забили борова. За фаршированную свиную голову и не брались. И енота еще не раздобыли. Лишь накололи орехов для моего пирога да нашпиговали сладкий картофель. Настроение у нас не рождественское.
   Дядя Хэммер молча выслушал это и обратился к маме:
   – Когда Дэвид собирался вернуться?
   – Сказал, к рождеству. Это зависит от…
   Дядя Хэммер, поняв, кивнул и встал со стула.
   – Сдается мне, еще много чего предстоит переделать. И в первую очередь приготовим-ка свиную голову. Что за Новый год без фаршированной свинки!
   – Но ее всегда готовит папа, – напомнил Малыш.
   И правда, то была папина забота и гордость готовить свиную голову на рождество. Но дядя Хэммер гнул свое:
   – Вы что, не верите, что и я с этим управлюсь?
   – Нет, сэр. – В голосе Малыша ясно прозвучало, что он сомневается.
   Дядя Хэммер захохотал:
   – Ладно, дорогие племяннички и юная племяшка! С вашей помощью, увидите, я прекрасно справлюсь.
   И мы пошли с дядей Хэммером на кухню. Там он скинул пиджак, закатал рукава рубашки и, вымыв руки, энергично взялся за голову. Свиную, конечно. Мне с Малышом и Кристофером-Джоном он предоставил срезать мясо, а сам принялся рубить, что надо для начинки. Перемешав все, посолил, поперчил красным перцем и черным, добавил шалфея и уксуса, чтоб аромат был острее, и наконец воскликнул:
   – Вот теперь голова будет что надо!
   Мы с ним согласились.
   – Пари держу, вы-то думали, никто, только ваш папа способен приготовить свиную голову, а? – И он подмигнул нам.
   Дядя Хэммер заполнил голову фаршем, завернул в салфетку и опустил в ведро. А сверху водрузил кирпич, чтобы лишний жир стекал вниз. Потом мы все пошли к колодцу. Дядя Хэммер привязал к ручке ведра веревку и опустил ведро в колодец. Но так, чтобы оно не достало воды. Там оно должно было провисеть до самого Нового года. Закончив дело, дядя Хэммер хлопнул в ладоши и объявил:
   – А теперь пошли выбирать сосенку!
   И мы вчетвером отправились в лес. Дядя Хэммер нес топор. Кристофер-Джон, Малыш и я – корзины для ветвей омелы и остролиста. К востоку от пруда мы нашли кедровую сосну подходящей высоты. Неподалеку от нее остролист сплелся с диким виноградом.
   Мы взялись за работу. Дядя Хэммер рубил сосну, а мы срезали ветки остролиста. Чуть погодя дядя Хэммер окликнул нас:
   – Как вам вообще-то живется? Я имею в виду, без старшего брата?
   Ответом ему было наше молчание. Он снова взмахнул топором:
   – Он вернется, вот увидите.
   Кристофер-Джон перекинул через плечо плети вьющегося винограда, похожие на длинный зеленый шарф, и, подойдя поближе к дяде, спросил:
   – Дядя Хэммер, а тяжело работать на сахарных плантациях?
   – Разве вы отца об этом не спрашивали?
   – Только мистера Моррисона. Он говорит, это тяжелый труд.
   – Каторжный.
   – Еще он говорил, что обычно декабрь – последний месяц работы на этих плантациях.
   Дядя Хэммер кивнул.
   – Тогда, может быть, – с надеждой сказал Малыш, – может быть, к рождеству Стейси будет дома.
   Я быстро перевела взгляд на заросли остролиста, но дядя Хэммер успел поймать в моих глазах сомнение.
   – На это трудно рассчитывать, сынок. Трудно рассчитывать, что он вернется именно к рождеству. Но у меня есть чувство, что вы скоро получите подарок, он сам придет к вам в дом, и не обязательно к рождеству.
   Настал вечер. У окна красовалась рождественская сосна. Каминную доску украшали сосновые ветки, увитые омелой и остролистом. Дядя Хэммер и мистер Моррисон вспоминали рассказы про охоту на енота. Словом, все текло как обычно в канун рождества. Своими рассказами они так рассмешили нас, что мало-помалу увели наши мысли от Стейси. Вечер пролетел незаметно. Пришла пора ложиться спать, и тогда мама неожиданно подошла к дяде Хэммеру и, крепко обняв его, сказала:
   – Спасибо тебе, Хэммер.
   Папа вернулся накануне рождества. Снова один. И наша рождественская мечта погасла. Без Стейси в доме вновь поселилась пустота.
   – Наверное, Стейси одному в рождество особенно тоскливо, да, мама? – сказал Кристофер-Джон.
   – Ну, он не совсем один. Ты забыл, с ним Мо, – напомнил папа.
   Вернувшись после долгих поисков, папа выглядел совсем измученным.
   Кристофер-Джон кивнул и отвернулся.
   – Когда же, наконец, он будет дома? – печально вздохнул Малыш. – Мы уже заждались его.
   По его щеке скатилась слеза, и папа притянул Малыша к себе.
   – Скоро, сынок, – сказал папа. – Надеюсь, этот день не за горами.
   Мы встали в предутренних потемках. Пожелали друг другу счастливого рождества, но слова спорили с чувством и замерзали у нас на губах. Как и положено в рождественское утро, мы собрались всей семьей перед очагом и запели «Пусть этот круг не разорвется». То была семейная песнь, песнь любви и потерь. Ее мы глубоко прочувствовали. Затем мы опустились на колени и, сложив руки, помолились за благополучное возвращение Стейси и Мо. Ба не удержалась и под конец заплакала, а мама, папа, дядя Хэммер и мистер Моррисон старались бодриться.
   – Порядок, – сказал папа, когда кончили молиться. – Теперь поглядим, что нам принес Санта-Клаус!
   После завтрака мы оделись и направились в церковь. Подъезжая к ней, мы услышали веселый перезвон колоколов. В рождественское утро они звенели громче и дольше, чем обычно, – минуты торжества для звонаря Джо. Прихожане группами собирались у входа, пользуясь счастливым случаем показать свои обновки, гордо прохаживались по церковному двору. Мы вышли из машины и двинулись к церкви, как вдруг дядя Хэммер задержался, поглядел назад и сказал:
   – Никак, это Рассел Томас!
   Рассел стоял к нам спиной в кругу молодых людей. Он обернулся и расплылся в улыбке:
   – Мистер Хэммер! Как поживаете?
   Они пожали друг другу руки, потом Рассел поздоровался с нами со всеми. На Сузелле его взгляд задержался. Он дружески улыбнулся:
   – Приятно видеть тебя все еще здесь.
   – Благодарю, – коротко ответила она.
   – Я слышал, ты вступил в армию, – сказал дядя Хэммер. – Как назло, всякий раз, когда ты заглядываешь домой, меня здесь нет, и мы не видимся. Рад, что на этот раз свиделись. Поговорим.
   – Непременно. Мне самому не терпится. А отпуск у меня целых две недели, так что…
   – Хэммер Логан, дружок, хорошо выглядишь! – К нам спешила миссис Ли Энни.
   Тетушка Ли Энни! – обрадовался дядя Хэммер. – До чего я счастлив вас видеть.
   – Взаимно, – сказала она, обнимаясь с ним. – А я уж подумала, может, ты хочешь опять ускользнуть потихоньку, не повидавшись со мной, как намедни.
   – Ой, тетушка Ли Энни, неужто вы мне никогда этого не забудете?
   – Никогда, – пригрозила она, смеясь. Потом стала оглядываться по сторонам, словно сбитая с толку. – А где ж она?
   – Кто она? Твоя жена.
   – Ах, тетушка Ли Энни, уж будто вы не знаете, что я не женат!
   – Вот это и плохо. Когда ж ты женишься, парень? Такой красивый, а все гуляешь в одиночку. Прямо стыд.
   – Что делать, тетушка Ли Энни? Сами знаете, я был влюблен в вас еще мальчишкой. С тех пор ни в кого никогда.
   Тетушка Ли Энни снова рассмеялась и легонько его стукнула:
   – Ступай лучше отсюда, Хэммер Логан!
   Колокол замолк на несколько минут, потом зазвонил с новой силой, призывая всех к службе. Впереди я тут же углядела Сынка. Он сидел с Генри и Мейнардом. И пока шла служба отца Гэбсона, я все кидала на него взгляды. Без Дона Ли Сынок чувствовал себя сиротливо. Когда я впервые услышала, что Дон Ли умер, я как-то ничего не поняла. Эта новость показалась мне пустыми словами. Только в воскресной школе до меня дошло, что его нет. Нет на занятиях в школе. Нет его зажигательного смеха после занятий. Меня как громом ударило: ведь я никогда больше его не увижу! И я заплакала. Не по Дону Ли. Я заплакала по себе. Мне без него было плохо, больно. И горько сознавать, что он лежит где-то на кладбище, холодный, и никогда ничего больше не почувствует. Хуже того, мне стало стыдно, что я такая эгоистка, такая грешница, еще пыталась утешать Сынка и радовалась, что, коли суждено было кому-то умереть, хорошо, что это был чей-то брат, а не мой.
   После общей молитвы и благословения все были отпущены по домам – по своим или соседским – на рождественский обед. Эйвери, родители и дети, поехали с нами, а после полудня прибыли и мистер Том Би, Лэньеры, Эллисы и тетушка Ли Энни с Расселом, чтобы провести этот день вместе. Все расселись перед очагом, и взрослые, как всегда, рассказывали свои истории. Они смеялись. Шутили. Но за этим весельем у всех в голове стучало одно: Стейси и Мо нет среди нас. То и дело срывалось слово-другое о них, и общее настроение резко менялось.
   – Уж мы-то знаем, каково у вас на душе, сами понимаете, – сказал мистер Эйвери. – Скорбно терять ребенка, да…
   – Но мы вовсе не думаем, что потеряли Стейси, – возразила мама.
   – Конечно, конечно, я не совсем то хотел сказать, – посмотрел на нее мистер Эйвери. – Вы-то не должны терять надежды.
   – Да, я вам скажу, – начала Ба, – иной раз наши ребята выделывают такое, что трудно выдержать.
   – Что правда, то правда, – согласилась миссис Эллис, прикладывая платок к глазам.
   – Но бог, он знает, зачем они ушли, – с глубокой верой продолжала Ба. – Пусть нам неведомо, но Он знает.
   Миссис Эйвери отвернулась к огню, продолжая раскачиваться. Ее муж поглядел на нее:
   – Да, скорбно терять ребенка, да уж…
   Общее молчание означало согласие. Вдруг тетушка Ли Энни шлепнула себя по коленям и объявила:
   – У меня новость.
   Все взоры обратились к ней. Мама улыбнулась:
   – Какая же, тетушка Ли Энни?
   – Второго января у меня день рождения. Шестьдесят пять стукнет.
   – Примите наши поздравления, миз Ли Энни! – торжественно произнес дядя Хэммер.
   – Спасибо, Хэммер. Да, шестьдесят пять. И я решила сделать себе подарок. – Она обвела взглядом наши лица, выражавшие нетерпение. – Пойду и зарегистрируюсь, чтобы голосовать, вот!
   Все остолбенели от неожиданности. Воцарилось долгое молчание. Потом мистер Пейдж Эллис громко переспросил:
   – Что сделаешь?
   – Пойду зарегистрироваться. Думаю, я готова. Мне кажется, я все знаю, что написано в этой конституции. Могу отвечать на все вопросы регистратора. – Она поглядела на маму: – Как ты-то считаешь, Мэри, я готова?
   Казалось, мама не знает, что и сказать: она ж видела, как испугались мистер и миссис Эллис. Наконец она заговорила неохотно:
   – Право у вас есть. Отказать вам не откажут, но стоит ли так спешить? Я думала, вы собираетесь это сделать через год-другой.
   Тетушка Ли Энни тряхнула головой:
   – Ну, нет, мэм. Никаких год-два я ждать не собираюсь. Уж коли я счас знаю конституцию, счас и пойду регистрироваться. Беспременно сделаю это.
   – С ума сошла! – закричал мистер Эллис на свою тетушку. – И всегда-то я считал это глупостью. Да надеялся, ты образумишься. Как ты не понимаешь: даже если они допустят тебя до ихних тестов – хотя и это-то вряд ли, – ну, пусть, но пройти их тебе все одно не дадут.
   – А я из принципа…
   – Из твоего принципа тебе будет крышка. Ты хоть меня послушай, тетушка Ли Энни, не делай ты этого! – И он в отчаянии повернулся к Расселу: – А тебе нечего сказать по этому поводу?
   Рассел поглядел на свою бабушку:
   – Может, лучше и не надо, но, если она это сделает, я первый ее поддержу.
   – Вы оба спятили!
   Миссис Эллис перегнулась через мужа, чтобы дотянуться до тетушки:
   – Он прав, миссис Ли Энни. Нельзя это делать. Уж больно опасно. И что подумает мистер Грэйнджер?
   Тетушка Ли Энни молча выслушала их, а потом сказала:
   – Все равно я это сделаю. Знаю, вам это не по душе. Что ж, тем хуже. Что из этого получится, я догадываюсь, но уж так тому и быть. Хоть раз в жизни распрямлю спину. – Она помолчала, обвела всех глазами. Взгляд ее остановился на маме: – Мэри, хочу просить тебя об одолжении. Можешь пойти со мной? Ежли нет, я не обижусь. Понимаю. Не обижусь, ежли никто не пойдет со мной. Но пусть мне одной придется ехать в Стробери, второго января я все одно пойду регистрироваться.
   Мистер Эллис аж со стула вскочил:
   – Вот глупая старуха! Ты всех нас по миру пустишь! Вот увидишь. – И, рассердившись, он выскочил из дома.
   Миссис Эллис, словно перепуганная птичка, беспокойно оглядела присутствующих, вспорхнула и тоже вылетела из нашего дома вслед за мужем.
   В комнате надолго воцарилась тишина. Наконец мама спросила:
   – Тетушка Ли Энни, ты не хочешь отказаться от своего намерения?
   – Нет, мэм.
   – А что будет с Пейджем и Леорой?
   Тут тетушка Ли Энни выказала волнение:
   – Их-то обвинять ни у кого нет причин. – Затем, словно чтобы увериться в своей правоте, она тряхнула головой и решительно добавила: – Им мистер Грэйнджер ничего не сделает.
   – А тебе?
   Плечи у тетушки Ли Энни поникли:
   – Мне… Со мной все будет в порядке… Я готова, так что пойду и зарегистрируюсь. А что…
   Мистер Том Би мотнул головой:
   – Дурость! Полная дурость! Я еще помню времена, когда черные вот так же решили пройти тест. Так что сделал регистратор? Взял горшок с бобами и спрашивает, мол, сколько в нем бобов? Вот вам и тест… Полная дурость.
   – А то еще не так давно, – вставил слово мистер Моррисон, – своими глазами видел, как одного негра за это линчевали…
   – Совсем сдурела старуха, – пробормотал мистер Том Би. – Совсем сдурела.
   Все наперебой пытались отговорить тетушку Ли Энни идти на регистрацию. Чего только не вспоминали: и кого как обидели да унизили, какие случались трагедии, кто аж жизнью поплатился. Но тетушка Ли Энни на уговоры не поддавалась. Уж коли приняла решение, сказала она, так тому и быть.
   День меж тем клонился к вечеру, стемнело, и все стали расходиться по домам. Каждый пожелал ей всего наилучшего, хотя не переставал дивиться на ее упрямство.
   А потом пришел Джейк Уиллис.
   – Всем веселого рождества! – громко произнес он с порога.
   – И вам веселого рождества, – сказал папа и пригласил его к столу.
   – Спасибо, сэр, может, не стоит. – Он улыбнулся во весь рот, показывая свой золотой зуб. – Слишком почетно это место для такого ниггера, как я. – И, захохотав, он кивнул дяде Хэммеру. – Мистер Хэммер Логан, как поживаете, сэр?
   Не выказав дружеских чувств ни глазами, ни голосом, дядя Хэммер сухо ответил:
   – Прекрасно, мистер Уиллис. А вы?
   – Рад слышать. Я тоже прекрасно. – Потом обратился к маме: – Что-нибудь слышно о вашем сыне, миз Логан?
   – Пока еще нет.
   – Печально. – Он покачал головой. – В такой славный денек печально, коли нет сына дома, да мало того, еще не известно, жив он вообще или нет. Прискорбно!
   – Так вы не хотите присесть, мистер Уиллис? – переспросила мама, показывая этим, что его слова ее не трогают.
   – Нет, благодарю, мэм. Я зашел только, чтоб передать небольшой презент мисс Сузелле.
   Он расплылся в улыбке, не сводя влюбленных глаз с Сузеллы, нисколько не смущаясь, что в комнате полно народу. Я перехватила взгляд Рассела, перескочивший с Джейка Уиллиса на Сузеллу, и кое о чем догадалась.
   – Это так, пустячок. Немножко сладостей… шоколад в такой красивенькой обертке. Увидел в Стробери. Небось подарочек ждал, чтоб какой-нибудь белый купил его для своей обожаемой… А я решил: возьму-ка я его для мисс Сузеллы. – И он протянул Сузелле сверток в магазинной упаковке, но она не шевельнулась, чтобы взять его.
   Папа сначала посмотрел на Сузеллу, которая, зарделась от неловкости, потом обратился к Джейку Уиллису:
   – Благодарим вас, мистер Уиллис, за внимание, но моя племянница еще не в том возрасте, ей рано принимать подарки и ухаживания взрослого джентльмена.
   На какой-то миг усмешка сбежала с лица Джейка Уиллиса, а глаза стали подлыми. Правда, улыбочка быстро вернулась на свое место. Но эта смена не ускользнула от дяди Хэммера. Он вскочил со стула и склонился над очагом.
   – А по-моему, возраст, самый подходящий, – сказал Джейк Уиллис.
   – Нет, сэр, ей только еще пятнадцать, – прочувственно возразил папа. – Вы ведь недавно в наших краях и потому, наверно, не знаете, что у нас за девушкой не принято ухаживать, пока ей не стукнет шестнадцать. Тогда ей и замуж можно выходить.
   Джейк Уиллис облизал губы. Улыбка с них не сходила.
   – Ну что ж, раз уж я потратился, могу я хотя бы отдать ей эти сласти или нет?
   Папа посмотрел ему прямо в глаза:
   – Я вам уже объяснил, мистер Уиллис, что когда за девушкой рано ухаживать, ей и подарки от мужчины рано принимать.
   – Э-э, знаем мы, в чем собака зарыта. Будь даже не рано ухаживать, вы б все равно не допустили, ведь так? Вы ж считаете, что ваша белокожая племянница слишком хороша для такого чернокожего ниггера, как я. Вот она, правда-то, или нет?
   Папа никогда не позволял себе впадать в ярость – он вздохнул поглубже, выждал немного и спокойно сказал:
   – Правда, мистер Уиллис, та, что Сузелла действительно не в том возрасте, когда ухаживают, но даже будь она достаточно взрослая, не думаю, что вам бы пристало ухаживать за ней, учитывая, что вы на двадцать лет старше ее.
   – А может, она сама про это решит, а?
   – Дело в том, что она на моем попечении, и я уж как-никак позабочусь об ее интересах. А насчет возраста я уж говорил вам, за ней еще рано ухаживать. И своего мнения на этот счет я не изменю.