Это унижение я стерпела. Ничего не поделаешь – я инвалид по зрению. Единственная вспышка выразилась в том, что я захотела взять свою палку наподобие дубинки и пройтись по всему офису. Разгром бы меня удовлетворил, но я удержалась и даже была рада, что ярость выветрилась так быстро.

– Люда?

– Ну.

– Я почему-то думаю, что виноват. Я настаивал на встрече, но не довел дело до конца. Если бы ты была со мной…

– Думаешь, в тебе дело?

– Ну, если бы…

– Перестань. Причем тут ты? Тот псих нашел бы другой момент. Все равно бы нашел.

Я слышал, как Нюся спрыгнула с дивана.

– И все-таки.

– Тебе еще не хватало заниматься самоедством. Не стоит, Артур. Мы взрослые люди, мы все понимаем.

– Тогда ты меня поймешь. Я хочу тебя увидеть. – Это прозвучало как требование.

– Зачем?

– Как это?

– Вот я и спрашиваю: «как это»?

– То есть, нельзя?

– У тебя есть девушка. Как ее зовут?

– Лена, – сказал Артур, вернее, бросил раздраженно. – Причем тут она?

– Вы еще не разбежались?

– Нет.

– Ей будет неприятно, что ты ходишь к другой женщине. Или это нормально для тебя?

– Мы друзья, и мне хочется пообщаться с тобой. Чем не причина? – спросил Артур.

– Хорошо, это причина. Это веский довод – все равно. Я не знаю, что сказать.

– К тебе никто не приходил? Из старых друзей? Тот же Леша, который…

– Нет.

Я не соврала. Тут я поняла, к чему Артур клонит. На протяжении целого года я не общалась с людьми по-настоящему. Исключительно с Таней, которая всегда под боком, когда не на работе.

– Вот. Тем более, надо начать выходить в мир. Или хотя бы общаться.

Я молчала. Хотела ли я, чтобы Артур меня навестил? Надо ли искать в этом какой-то глубинный философский смысл? Артур, конечно, настырный, но, вероятно, объясняется тем, что он соскучился и беспокоится обо мне. В конце концов, если меня похитил и изуродовал мужчина, я не могу вечно прятаться от мужского пола вообще всю оставшуюся жизнь.

Не знаю, что бы сказала Таня по этому поводу, но мысль показалась мне справедливой.

– Ну так что? – спросил Артур. – Я приду ненадолго. Посидим. Вина принесу, например. Расслабимся немного. У меня есть несколько аудиокниг, могу принести. Слушаешь их?

– Да, Таня покупает.

– Ну вот, это же отличная возможность…

– Я поняла, – сказала я.

Может, Артур и прав. Но вопрос надо поставить по-другому. Необходимо мир впускать в себя, а не рваться навстречу ему, рискуя быть раздавленным. И небольшими порциями, чтобы не переборщить.

За год я действительно отучилась воспринимать окружающее таким, какое оно есть. Большую часть моих мыслей занимают воспоминания о похищении и маньяке, о нем я думаю едва ли не ежеминутно. За все это время желание увидеть его ничуть не ослабело. Даже наоборот.

Если разобраться, это форменная паранойя. Нельзя жить исключительно этим.

– Я не могу ничего решить сама, понимаешь?

– Почему? – спросил Артур.

– Мне надо спросить у Тани. Это ее квартира. Да и вообще.

– Ясно. Я бы хотел завтра. У меня будет время.

– Ну если она разрешит, – сказала я.

– Ага. Когда тебе позвонить?

– Давай через час. Я попробую договориться.

– Идет.

По голосу было ясно, что он доволен. Может, я и сделала ошибку, но Артур прав. Сидеть взаперти и бояться всего на свете – не выход. Я даже почувствовала злость. Артур так легко соблазнил меня, надавив на больное место, и добился своего почти моментально. Неужели я такая внушаемая и слабохарактерная?

Скорее всего, дело в том, что Артур просто попал в удачное время. Во мне давно зрела необходимость открыть раковину и посмотреть наружу. Это простое совпадение. Я поняла, что если Таня разрешит, я буду ждать прихода Артура с нетерпением. Теперь все во мне трепетало от радости, безотчетной, бездумной…

Положив телефон на колени, я стала нащупывать кнопки. Мне пришлось вызубрить их местоположение, и со временем я навострилась довольно резво тыкать пальцем в резиновые клавиши с нужными цифрами (правда, бывало по три раза попадала не туда, ошибаясь на одну-две).

Тане я звонила не так и часто. Она сказала, что делать это надо лишь в крайнем случае. По-моему, сейчас был крайний.

После третьего сигнала Таня ответила.

– Привет, это я.

– Я поняла.

Позади нее играла музыка и слышались голоса, смех, а вдалеке даже женский визг. Неужели она на вечеринке? Днем? Что там у них происходит?

– Слушай, тут вопрос один.

– Ага.

Звуки «вечеринки» поутихли. Видимо, Таня вышла в другую комнату.

– Звонил Артур, он хочет меня навестить. Завтра. Я сказала, что не могу ничего ответить, пока не спрошу у тебя разрешения.

Кажется, Таня была немного подшофе.

– Я долго ни с кем не виделась, – добавила я, со страхом ожидая, что сейчас Таня накричит на меня и запретит всякие контакты.

– То есть, по мужику соскучилась? – спросила она.

– Что?

– Ну… хочешь с мужиком пообщаться?

– С Артуром… Да погоди, ты чего?

– Да ничего. Я сказала, чтобы ты мне не звонила на работу, кроме экстренных случаев.

– А это разве не экстренный?

– Экстренный – это пожар или наводнение, – сказала Таня. Я почувствовала волну ее раздражения и злости, накатившую на меня через пространство.

– Я ничего не понимаю. Почему ты так со мной говоришь? Что там у тебя случилось?

– Я занята. Работы до черта.

Занята она! Корпоративная вечеринка – ужас, какая тяжелая работа.

От обиды у меня даже не нашлось слов.

– Зачем он тебе нужен? Ну? Вы год не виделись!

– Вот именно! Год. Я забыла, что значит говорить с кем-то, кроме тебя. Я не хочу гнить в четырех стенах. Не надо спекулировать тем, что я живу в твоем доме, – сказала я. – Я не вещь. Один раз меня пытались превратить в предмет!

– Не кричи.

– Хочу и кричу!

– Ладно, ладно, спокойно… Завтра он должен придти?

– Да. Не знаю пока, во сколько.

– И ты успокоишься?

– Может, не надо одолжений?

– Это не одолжение. – Таня отвернулась от трубки на миг, чтобы выругаться. То ли в мой адрес, то ли дала кому-то втык. Какой-то мужчина что-то сказал в отдалении. – Это не одолжение, Люд. Просто я не хочу, чтобы ко мне домой таскались всякие типы.

– Мужики.

– Да, представь себе!

– Тогда я назначу встречу где-нибудь в другом месте.

Я подумала, что это было бы даже полезно. Подышать свежим воздухом, разогнать тягостные мысли. Неужели я не имею на это права?

Таня помолчала.

– Нет, лучше сидите дома.

– Ладно, так и скажу.

Я быстро положила трубку, не став слушать дальнейшее. За этот год мы поссорились несколько раз крупно, до истерики, и постоянно грызлись по пустякам.

Две женщины с амбициями в одном месте – это слишком. Даже если бы я была Таниной любовницей, вряд ли наши отношения сложились по-другому. Мы привязаны друг к другу, но не желаем подчиняться чужой воле. Вопрос принципиальный для обеих сторон, я бы сказала, болезненный. В моем случае, особенно. Ничего, ее вспышка – просто подсознательная реакция, успокоила я себя. Вечером она и не вспомнит о ней. Таня говорила, что ни в чем не собирается меня ограничивать и ни на что не претендует. Она честно пыталась вести себя в соответствие с этими принципами, однако ее чувства ко мне не давали ей безукоризненно держать высокую планку непредвзятости. Я понимала, что ее любовь была не последним аргументом в пользу того, чтобы перевезти меня сюда. Именно от любви идет ее желание заботиться и помогать. Со своей стороны, я дала понять, что между нами невозможно ничего, кроме дружбы. Таня согласилась, однако самопожертвование имеет свои пределы. Об этом я собиралась ей сказать еще в больнице, но тогда она не хотела ничего слушать. Демократия – это утопия. Нам не быть равноправными. Постоянно вспыхивающие мелкие скандалы были прямым отражением разного отношения к факту нашей совместной жизни. Таня хотела видеть во мне нечто большее, чем подругу. Я же, как в случае с Артуром, делала все, чтобы держать ее на расстоянии. Да, я причиняла ей страдания, но поделать ничего не могла.

Этот груз давил на нас обеих. Таню можно понять. С ее стороны моя просьба выглядит как возмутительный бунт против заведенных в нашем гнездышке порядков. Но мне нужно было настоять. Дело не в Тане и не в Артуре, а моей способности быть лицом к лицу с миром живых людей. И чем плох Артур в качестве отправной точки для того, чтобы начать адаптацию в реальной вселенной? Не исключено, что я буду встречаться с и Лешей.

Находясь на взводе, я подумала, что мне нет причин скрываться. Я не преступница. Мне нет необходимости сидеть в подполье.

Я набрала телефон Артура. Попала сразу. Он ответил, удивленный.

– Это ты? Привет, в чем дело?

– В общем, приходи завтра, я договорилась.

– Так быстро… А, хорошо. Ладно. Здорово, я рад. Очень соскучился.

– Во сколько тебя ждать?

– Зависит от тебя, – сказал он.

– Лучше нам все сделать до прихода Тани. – «Все сделать» – звучит двусмысленно. У меня даже во рту пересохло. В голову полезли странные мысли. – Она вернется примерно в восемь-девять.

– Тогда давай я приеду к часу дня?

– Приезжай.

– Вино брать?

– Брать.

Артур засмеялся, и у меня отлегло от сердца. Неожиданно все изменилось. Полчаса назад я нянчила свою депрессию, а теперь обсуждаю с мужчиной, как проведу день. Полгода назад об этом не могло быть и речи – вот в чем суть.

Пусть Таня ревнует и злится, как ей будет угодно. Я слепая, но не сумасшедшая, у меня целы руки и ноги и хорошо работает голова. Я хочу обыкновенной жизни. Лишь бы меня воспринимали нормально, без слюнявой жалости и философских вздохов по поводу того, в какой ужасном мире мы живем.

– Хорошо. Тогда договорились. Перед самым приходом я позвоню.

– Ладно. Пока.

Помню, я положила трубку и держала на ней руку, поглаживая пластмассовую поверхность.

У меня появилась четкая цель. Я тянулась к ней, к этому хорошо забытому старому образу жизни. Мне захотелось узнать об Артуре все. Чем он жил этот год, как там у него отношения с Леной и все в таком духе. Хотелось посплетничать с ним, как мы делали раньше. Поумничать. Пообсуждать книги и фильмы. Выпить для расслабления.

Я чувствовала, что счастлива. Возможно, в ту минуты была даже слегка в него влюблена.

2

Я пошла на кухню, чтобы сделать себе крепкого чаю с лимоном. Стычка с Таней уже не казалась чем-то серьезным. К вечеру она ни о чем не вспомнит, можно не беспокоиться. Что мне в ней нравилось, так это неспособность держать в себе зло, даже когда речь шла о ее «больных» местах. Думаю, в конце концов, мы сумеем договориться.

Я прошла мимо дивана и, не дойдя до двери из комнаты пары шагов, почувствовала, как пол уходит из-под ног. Точно поскользнулась на мокром трамплине для прыжков в воду. Руки сами собой вытянулись вперед.

Я повалилась на пол ничком, задев правым боком край диванных подушек. От этого мое тело чуть развернуло и приземлилась я на левое плечо. Появилась боль. За ней слабость. Из меня точно разом вынули все кости и связки и сделали мягкой игрушкой, не способной противостоять силе притяжения.

Стало трудно дышать. Разом мне вспомнилось все мое заточение. Внутренним взором я увидела кирпичную стену и руки похитителя, показывающие мне клочки бумаги с сообщениями. Подо мной опять возился совок, собирающий экскременты. Я слышала собственную вонь.

Неужели я вновь в той комнате? Я не могла двинуть ни рукой, ни ногой. Тело сковало параличом. Я в ужасе попробовала крикнуть.

Все повторялось. Моя неспособность двигаться, кричать простуженным горлом, чувство крайнего истощения, страх. Я будто перенеслась во времени, чтобы вселиться в ту себя, женщину, захваченную в плен. Лежа на полу в большой комнате Таниной квартиры, я испытывала чувство раздвоения. С одной стороны, четкое осознание, что я в домашней обстановке, а с другой, потрясающий эффект присутствия, вплоть до мельчайших деталей. Вновь этот проклятый стул и холод, обжигающий лодыжки и бедра.

Наверное, я все-таки кричала. Мне казалось, что невидимка тащит меня обратно в то страшное место. На этот раз он не ограничится глазами. Сейчас он отрежет уши. Или нос. Или аккуратно снимет скальп. Он же отлично понимает в хирургии. Что будет потом? Снова освобождение. До следующего раза.

Невидимка будет похищать меня, пока я не стану туловищем с головой, лишенным всяких выступающих частей.

Я замахала в темноте руками. Видения стали серыми, потеряли цвет. Кирпичная стена исчезла. Потом растворились в пустоте и запахи.

Я лежала на спине, слыша, как Нюся впрыгивает на спинку кресла и вцепляется в обивку когтями. Наверное, мое поведение кажется ей нелепым. Кошка принялась умываться.

В ушах моих гудело, кровь пульсировала внутри головы, и это я хорошо чувствовала. Во мне произошли какие-то изменения. Появились совсем другие желания, совсем другие мысли. Будто что-то долгое время зрело у меня внутри, а сейчас прорвалось сквозь защитную оболочку.

Было жутко от того, что я не знала, что во мне теперь не так. Я села, обхватив себя руками за плечи, и прислонилась спиной к дивану. Сервант, посуда за стеклом, какие-то незатейливые безделушки. Плюшевые медведи, собачки, зайцы и котята смотрели на меня без особенного интереса, хотя прекрасно понимали, кто и я и что здесь делаю. В окружении их взглядов я жила целый год.

– Ну что пялитесь, – прошептала я, дрожа. Нюся подняла голову и понюхала воздух, ее розовый нос шевелился. Язычок показался из пасти, скользнул по губам, и кошка продолжила умываться.

Я всего-навсего споткнулась, и не надо делать из этого трагедию. Со мной такое не раз было, когда я еще не полностью освоилась со своим новым положением. То и дело я налетала на кресло, двери, столы и ударялась пальцами о пороги. Озарение, конечно, было необычным и детали поражали реалистичностью, но это ничего не значит. Я ведь по-прежнему в безопасности, сижу за семью замками. Скорее всего, я перенервничала после разговора с Артуром и Таней. Пора расслабиться. Вероятно, меня выбила из колеи перспектива опять влиться в обыкновенную жизнь и перестать быть отшельницей.

Кажется, я собиралась выпить чаю. Поднявшись на ноги, я вдруг подумала, что было бы неплохо как-нибудь зафиксировать мою историю. Изложить всю последовательность событий, от похищения до освобождения. Нет, даже больше – сначала совершить экскурс в прошлое, постепенно приближаясь к тому черному дню, а потом поведать о той борьбе, что я вела с самой собой в больнице и здесь.

Чем не книга? Бестселлер, написанный человеком, побывавшим в камере пыток и вернувшимся живым. Да ладно, дело даже не в этом. Если изложение на бумаге или на компьютере поможет мне выдавить еще толику яда, отложившегося внутри, уже хорошо. Я стану только здоровее. Психиатр говорил мне устраивать для себя трудотерапию, придумывать постоянно какие-то занятия, чтобы не думать о плохом, но я не могла с утра до ночи намывать полы и полировать пластиковый стол на кухне. Это глупо. Пожалуй, процесс письма вполне сойдет за терапию. Труд и очищение одновременно.

Я повернулась к компьютеру, стоящему на письменном столе в углу. Мой системник и монитор были в кладовке. До лучших времен, которые никогда не наступят.

Много раз я прикасалась к Таниному компьютеру, испытывая дикое желание просто посидеть перед включенным экраном. Но я за целый год я ни разу не включила его сама. Зачем? Я ничего не увижу, даже не сумею запустить медиаплейер, чтобы послушать музыку. Всегда приходилось ждать, когда за меня это сделает Таня. Иногда мне было просто невыносимо думать, что во многом я стала беспомощной, ни на что не годной личностью.

Я подошла к компьютеру, не осознавая того, что со мной происходит. Сейчас помню только некое ощущение, что весь мир вокруг меня стал серым, не черным, как я привыкла, а серым, как пепел. Руки, которые я протянула к компьютеру, ничего не весили. Тело тоже будто лишилось веса или тяготение перестало на меня воздействовать. Совсем как несколько минут назад, только теперь мои ноги прочно упирались в пол.

Правая рука коснулась кнопки включения компьютера, надавила на нее. Вспыхнули желтым два сигнальных диода. Негромко зашумел кулер в системном блоке. Сердце так и рвалось из груди. Я ничего не понимала. Было чувство, что мной кто-то руководит.

О том случае осталось очень мало воспоминаний. Сидя за компьютером, на экране которого светилось окно текстового редактора Word, я писала. Стучала по клавишам с сумасшедшей скоростью. Чистый виртуальный лист покрывался текстом, строчки бежали одна за другой. Завершилась первая страница, и курсор соскочил на вторую. Мне нельзя было останавливаться, не хотелось этого делать. В жизни я не испытывала ничего подобного этому безумному вдохновению. Я была далека от мыслей, что становлюсь писателем, что создаю некий шедевр или побиваю какой-то рекорд. Работая в лихорадке, я выплескивала все накопившееся во мне за многие годы. Выяснилось, что складывать мысли во фразы и присоединять их одна к другой, было делом, хоть и трудным, но очень привлекательным. Окунувшись в этот процесс с головой, я ничего вокруг не замечала. Нюся помяукала на кухне, требуя, чтобы я подсыпала ей еды в миску, но это осталось без внимания. Прозвонил почти минуту телефон, но я не обернулась. Даже если бы в это мгновение пришло извести о пожаре в доме, даже в квартире, я бы не отреагировала. Мое сознание двинулось в долгое и не всегда безопасное путешествие по прошлому. Я плакала и смеялась, отстукивая слово за словом.

Погрузившись в письмо с головой, я забыла, что я ничего не вижу. Что я слепая.

Глава двадцатая

1

В конце концов, видимо, я потеряла сознание. Боль в спине заставила меня вынырнуть из темно-серой массы. Я сообразила, что сижу на полу, в углу между краем дивана и письменным столом, а стул отодвинут к батарее.

Я упала и сползла на пол – вот что произошло. А что было до этого? Я села, слушая, как гудит в голове кровь, и ничего не понимая. Посмотрела на экран монитора. Очередное предложение закончилось на полуфразе, а дальше тянулась линия из случайных символов. Видимо, я нажала на клавиши головой или руками, когда бухнулась в обморок.

Кажется, мне повезло не набить себе шишек и не повредить лицо. Нажав указательным пальцем на backspace, я убрала ненужные буквы и закончила фразу. Ее смысл от меня ускользнул, но сейчас он был неважен. Работая в угаре, я набила шесть страниц текста двенадцатым шрифтом. И неплохого текста, очень неплохого для человека, который никогда не писал даже стихов – и в юности, когда, казалось бы, всем положено это делать. Вполне удобоваримое чтиво. Шесть страниц за раз – неплохо. Может, во мне всегда дремал писательский талант.

Я сохранила текст под названием terapia.doc и закрыла текстовой редактор.

Снова странное чувство, будто я что-то забыла. Вот оно, лежит на поверхности, а я скольжу мимом не го взглядом. Взглядом…

И тут я закричала, поднесла руки к очкам, сорвала их и отбросила на стол. Правда дошла до меня только что, еще более убийственная, чем назойливые мысли о том, что я изуродована на всю жизнь и так и умру слепой.

Я видела! Когда я поняла это, внутри меня, казалось, взорвалась ядерная бомба. Внутренности скрутило от боли, световая волна ударила в мозг, вызвав ослепительную вспышку. Сколько я кричала, я не знаю. Опять погрузилась в знакомый уже транс, где все было размыто и плавало в сером тумане. Я видела, хотя глаз у меня не было! Все что я делала после своего падения, я делала с использованием зрения. Я писала, используя компьютер, и не отдавала себе в том отчета.

Я подняла обе руки и поглядела на них, поворачивая то ладонями, то тыльной стороной. Мои руки, которые я хорошо помню. Ногти на них неровные, потому что ко мне вернулась детская привычка грызть их, но в целом ничего не изменилось. Руки сжались в кулаки. Значит, я вижу. Не отчетливо – периферическое зрение очень смазанное – но достаточно для того, чтобы сравнить себя с нормальным человеком. Неважно, что видение мое страдает отсутствием некоторых цветов. Сам факт был удивительным, почти сверхъестественным. Я заплакала, не зная, как к этому надо относиться. У меня нет глаз, однако я вижу.

Не в силах справиться с внезапно охватившим меня ужасом, я закусила указательный палец, до боли, сжала зубы так, что, в конце концов, подумала, что переломлю фалангу. Но это помогло сбавить накал паники. В следующий момент я поняла, что моргаю. Веки совершали те самые рефлекторы движения, призванные смазывать роговицу, и я замечала это своим новым внутренним зрением.

Закрыла глаза. Для этого было достаточно смежить веки – и появилась темнота. Раскрыла – и вновь то же. Все предметы имеют сероватый ореол, но он мне ничуть не препятствовал понимать, что я вижу. Компьютер, стол, стена, шторы. Я повернулась, чтобы обследовать комнату. Нюся сидит в дальнем углу и взирает в мою сторону с подозрением. Вот диван, на котором я сплю. На расстоянии тридцати сантиметров от меня. Вот телевизор, вот видео. Непостижимо.

Я схватилась за край столешницы, опасаясь, что опять грохнусь в обморок. Пыталась мыслить логически, но получалось плохо. Все крутилось в голове. То, что я принимала за факты, оказывалось только иллюзорными осколками моих представлений. Цельной картины не получалось, мозаика разваливалась, как только я начинала анализировать причины происшедшего.

Бросив эти бессмысленные попытки, я встала и пересекла комнату. Отметила про себя, что иду, не просто зная направление, а руководствуясь зрением. Слезы бежали по щекам, их путь сопровождался неприятным щекотанием, однако я настолько была захвачена происходящим, что мне было все равно. Подобравшись к книжному шкафу, я открыла стеклянные дверцы настежь и стала брать с полок книги. Я хватала их одну за другой, просматривала некоторые страницы, вчитывалась в предложения, стараясь видеть каждую букву и каждый знак препинания, а потом откладывала. Мои руки дрожали. Я разглядывала обложки, читала, шевеля губами, имена авторов и названия книг и чувствовала, что нахожусь на грани полного помешательства. Да и кто бы остался в здравом уме на моем месте? Мне повезло, что я до сих пор ничего не сделала с собой, хотя могла – в равной степени и от восторга, и от ужаса. Два эти чувства владели тогда мной. Только два эти. Они изменили всякое понятие о времени. Я не заметила, как провела возле книжного шкафа сорок с лишним минут.

Вернув последнюю книгу на полку, я села в кресло. Ноги гудели от долгого стояния. Иногда и по сию пору мне трудно долго находиться в стоячем положении – память о времени, проведенном на стуле, когда связки находились без работы и их эластичность сокращалась из-за отсутствия практики. Я оглядела комнату, никак не желавшую стоять на месте. Она крутилась по часовой стрелке и захватывала меня с собой. От этого медленного вращения меня даже мутило. В таком сумеречном состоянии я просидела еще пятнадцать минут, прислушиваясь к тому, что делается у меня внутри. Не хотелось ни о чем думать. Я знала, что успокаиваться рано. Способность видеть мозгом, а это, несомненно, имеет к нему прямое отношение, может исчезнуть в любой момент. Я даже не знаю, что спровоцировало это прозрение и что явилось катализатором для открытия «третьего глаза».

Но так ли это важно? Что произойдет, если я узнаю, как во мне проявилась способность видеть без глаз? Вероятно, не об этом надо думать, а о том, что будет дальше. Просто так подобные вещи не происходят и могут быть следствием каких-нибудь нехороших изменений. Либо это вообще ложное зрение – результат самовнушения и параноидального желания видеть.

Я боялась главным образом потому, что не знала, как надо к этому относиться. Поглядела на часы – поглядела! – прикидывая, сколько еще времени ждать, пока не вернется Таня. Слишком долго. Что мне делать?

Взяв пульт, я включила телевизор. Стала перескакивать с канала на канал, и сочные цвета, игра бессмысленных, но четких образов помогли мне расслабиться. Даже серый флер, через который я видела окружающее, не мог заглушить краски, о существовании которых я уже забыла.

В неком полукоматозном состоянии я провела не меньше полутора часов. Я смотрела телевизор с таким восторгом, какой бывает у ребенка, впервые открывшего для себя иной мир. Все это время подспудно меня мучила мысль: как долго я смогу так видеть? Не скрою, мне хотелось, чтобы «внутренние глаза» не закрывались никогда. Неужели у меня нет ни единого шанса сохранить эту способность?

Несмотря ни на что, я была реалисткой. Случилось то, что случилось. Я приготовилась заранее и поэтому смогла сдержать себя в руках. Примерно за сорок минут до прихода Тани в моей голове точно кто-то повернул рубильник, и наступила тьма.

Меня трудно даже сравнить со слепым кротом. У того хотя бы есть глаза. Не пустые орбиты, которые невыносимо чешутся иной раз по ночам и болят.

2

– Вдохни поглубже и говори, – сказала Таня.

– Стараюсь.

– Истерикой не поможешь.

– Я знаю.

Пережить это оказалось тяжелей, чем я думала. Когда вернулась Таня, я не удержалась и рассказала все, что помнила.

От Тани пахло спиртным, и она курила без конца. Я попросила сигарету и расплакалась, когда дошла до момента исчезновения «внутреннего зрения».

– Я купила вина, – сказала Таня. – Хочешь? Тебя трясет.

– Давай.

Она сходила на кухню, вынула из пакета две бутылки, проставила одну в холодильник. Вторую принесла в комнату, захватив штопор.

– Но это точно было, – сказала я.

– Что?

– Зрение.

– Ну…

– Не веришь?

– Ты сама сказала, что это самовнушение. Или там что-то с мозгом. Бывает такое.

– У меня есть доказательства.