Нет, пятнышко света все-таки есть. Выходит, я сижу не в полной темноте, как раньше думала. Комната не целиком изолирована – ну хотя бы вспомнить про непрекращающийся сквозняк. Липкая повязка на моих глазах стала отходить. Немаловажно и то, что похититель лишь закрыл мне глазные впадины, а не приклеил скотч к векам. У меня есть крохотный шанс движениями мускулов на скулах и носу расширить образовавшийся зазор.
Этим я и занялась в безумной надежде, что скоро смогу видеть хотя бы часть моей камеры смертников. После очередного долгого то ли обморока, то ли сна, я пришла в себя немного посвежевшей. Сопли не текли, зато забили нос напрочь. Пришлось приложить усилия к тому, чтобы расширить расстояние между челюстями. Скотч поддавался, растягиваясь, хотя и медленно. Борьба с ним отнимала много сил. Я дышала через рот, внутри которого лежал сухой распухший язык. Я старалась не думать пока об этой проблеме. В прицеле – повязка.
Прошло еще немного времени, мышцы лица стало водить судорогой, и мне пришлось остановиться. Я дышала через рот, чувствуя, как тяжелый липкий пот еле-еле ползет по шее и груди. Чего я добилась? Чтобы сделать ревизию, пришлось подождать, пока не успокоится сердце. Его стук доводил меня до изнеможения. Ладно, подумала я, в любом случае мои усилия не напрасны.
Я открыла глаза и увидела, что справа скотч отклеился от скулы сильнее, чем слева, образовав зазор треугольной формы. Я начала вглядываться в дырку, затаив дыхание. Кровь долбилась в висках, мешая сосредоточиться, и мне стоило чудовищных усилий направить свое внимание на то, что я вижу.
Долго не удавалось определить, что предстало перед моими глазами. Откуда-то в мою камеру проникал тусклый серый свет, в котором я различала часть кирпичной стены, находящейся примерно в полутора метрах от меня. Когда мозг распознал картинку, я задрожала. Казалось, я не видела перед собой ничего, кроме темноты, уже не один десяток лет. Ощущение по уровню накала было не слабее первой вспышки ужаса, который посетил меня в первые минуты.
Кирпичная стена и под ней полоса стыка, где она смыкается с полом. Я напрягла зрение, стараясь уловить как можно больше деталей. Пол закидан кирпичной крошкой и песком, я даже различила темные катышки пыли, похожие на притаившихся в тени мышей. Мои догадки верны. Я нахожусь в каком-то нежилом, или бывшем жилом помещении, больше всего похожем на подвал. Тут никто ничего не хранит, потому что я не улавливаю запахов, не слышу передвижений крыс, разыскивающих еду. Все это время мне компанию составляла только каплющая вода в соседнем помещении и таракан. Мысль о таракане вдруг взбудоражила меня. Как я не подумала об этом раньше? Тараканы – насекомые, которые не могут долго жить без пищи. Они не поселяются там, где нечем поживиться. Я верно рассуждаю? Безусловно. Иными словами, визит таракана мог означать, что поблизости есть жилье, а может быть, это здание обитаемо.
Если, конечно, это не обыкновенный жук, попавший в подвал из своей подземной норы. Нет, не жук, подумала я, сейчас все насекомые, не живущие в домах, спят. На дворе ноябрь месяц!
Я вздохнула, отмечая, что сердце как будто намеревается покинуть мою грудь и вылететь из горла. Сглотнула чем было, и в горле зашуршало. Там все высохло, превратившись в пыльную мятую бумагу. Язык все увеличивался в размерах. Сопли, забившие нос, не текли, да и их самих было мало. Появился кашель, но он затих спустя полминуты, оставив после себя боль в простуженном горле.
Я отдавала себе отчет в том, что умираю. Очень просто и доходчиво намекал мне на это мой истощенный организм, он устал бороться.
Просто и доходчиво… Было уже не так страшно. Когда-то мне было что терять, когда еще существовала моя личность, а теперь почему я должна бояться? В моем положении смерть – конец всему этому кошмару. В книгах герои часто благодарят смерть зато, что она избавляет их от страданий. Не то, что бы я не верила этому, просто раньше не заостряла внимания. Умираю… Как хорошо! Незаметно для себя я стала думать о смерти так, словно мне скоро предстояла поездка в какое-то потрясающее место, где я отлично проведу время с подругами и не буду забивать себе голову ерундой. Я предвкушала наступление смерти. Это значило, что еще немного и я перейду точку без возврата – и лучше бы побыстрее. Если похититель вернется, он уже ничего мне не сделает.
Вероятно, я не смогу освободиться до его прихода. Надо смотреть на вещи здраво, надежда только обманывает. По крайней мере, я умру с удовлетворением от проделанной работы. Никто не скажет, что я не сопротивлялась.
Я посмотрела сквозь зазор под скотчем. Кирпичная стена и часть пола, освещенные тусклым светом, падающим откуда-то сзади и сверху. Свет указывает на то, что сейчас день.
Я только сейчас сообразила, что мои лодыжки находятся на весу, они не касаются пола. Следующие пару минут я потратила на то, чтобы попробовать дотянуться до него. Напрасно. Ножки стула были слишком высокими. Я мысленно в который раз прокляла подонка, который сотворил со мной такое.
Таракан, жук или просто моя галлюцинация – это ничего мне не дает. То, что я вижу кусок стены, тоже ни на что не годная информация, я не сумею никак ее использовать. Пора с этим заканчивать. Лишиться сознания оказалось легко, я почти научилась сама это делать. Во тьме было уютно.
Глава десятая
1
Я не понимала, что вокруг меня происходит. Я упустила что-то важное, нечто, имеющее принципиальное значение для моей жизни.
Мне даже показалось, что загорелся яркий свет, его призрак возник в зазоре между скулой и отклеившимся скотчем.
Он пришел. Он наконец-то здесь. Мой долгожданный похититель.
Он здесь.
Я сидела, напрягшись, и пыталась сообразить, чем он занимается. Связь с телом была плохой, словно сигналы от мозга с трудом пробивали себе дорогу по нервам. Я стала почти что бесплотным духом. В чем дело? Через какое-то время до меня дошло. Человек, сидящий, по-видимому, на корточках сзади и чуть в стороне от стула, убирал засохшее дерьмо. Я слышала, как по полу скребет пластмассовый совок. Не может быть! Первое, чем он занялся – это уборка? Я не могла пошевелиться, в голове крутилось в бешеном ритме все, что я передумала за последнее время, все, что узнала, все мои планы, надежды, неосуществленные и неосуществимые мечты… Похититель никуда не спешил, соскребая с пола мои испражнения и не говоря ни слова. Я тоже молчала, словно мы нарочно договорились и затеяли игру.
Я открыла рот – на те несколько миллиметров, что удалось отвоевать у повязки из скотча – промычала нечто невнятное. Даже не так – изданный мною звук походил просто на хрип. Половина рта была занята распухшим от жажды языком. Губы стали резиновыми. Но все это не имело значения. Я знала, что мне надо как-то к нему обратиться. Это необходимо. Как-то привлечь внимание.
И попросить его отпустить меня домой.
Я перенапряглась, ощущая сильное головокружение. Совок перестал елозить по полу, невидимка поднялся и пошел куда-то. Под его ботинками хрустели кирпичные крошки. Я снова слышала каплющую воду, но звук был гораздо громче. Значит, похититель открыл позади меня дверь.
Я, наконец, сообразила, что успела повторить раз двадцать или тридцать. «Пить!» На самом деле из моего высохшего рта вырывалось только нечто напоминающее «П-п-э-э-э»…
Человек вышел в соседнее помещение. Шаги отдалились. Я напрягла слух, но не могла добиться прежней остроты. В уши словно залили парафина.
– Пить, – снова сказала я, насилуя надсаженное ноющее горло. – Пить дайте…
Где-то грохнула дверь. Порывом ветра до моих ноздрей донесло запах стылой земли, не той, что покрыта снегом, но уже порядком промороженной ноябрьской стужей. Угнездившаяся во мне простуда сразу дала о себе знать. По мышцам побежала рвущая и одновременно сдавливающая боль, потом появились озноб и жуткая тряска. Крик застрял в глотке. Вселенная качнулась, на этот раз по-настоящему, и мне привиделось, что я сижу на детской карусели, которая разогналась с непозволительной скоростью.
Я начала реветь, сопеть, кашлять, чувствуя, что уже не хватает кислорода, и тут же пытаясь побороть страх, мешающий мыслить. Ума не приложу, как можно было заниматься двумя противоположными вещами.
Смерть не приходила, решив дать мне отсрочку согласно каким-то своим планам. Пока что я ни жива, ни мертва, а болтаюсь где-то между двумя мирами, словно призрак. Ясно одно – какое-то время я буду общаться с похитителем, испытывая на себе его власть. Мне нужен контакт с ним, контакт любой ценой… Что я могла сделать, чтобы заставить его слушать меня. Я сидела и думала, что он никогда больше не придет, но ошиблась. Вновь отворилась невидимая дверь, и человек направился ко мне. В промежности у меня возникла боль, я хрипло застонала, но вряд ли он услышал. По его движениям и неторопливости можно было понять, что мои страдания и жалкие попытки привлечь к себе внимание ни к чему не приводят.
Он поставил на пол нечто металлическое, и я поняла по звуку, что это емкость с водой. Наконец-то! Я буду пить, даже если от первого же глотка умру. Пить. Пить.
Снова проклятая тьма.
2
Он опять что-то делал, на этот раз непосредственно со мной. Думай, сказала я себе. Это сугубо телесное ощущение, тут не надо особенно напрягаться. Просто определить.
Я определила. Человек обмывал меня снизу губкой, используя круглое отверстие в сиденье стула. Там я была грязной, воняла мочой и дерьмом, и он решил убрать это. Будь я в силах, я бы расхохоталась – от удовольствия. Не в силах принять этот факт сознанием, я отдалась на волю обыкновенных телесных ощущений. Губка опускалась в теплую воду, впитывала влагу и продолжала работу, прикасаясь ко мне, оживляя и избавляя от скверны мою плоть. Никакого стыда или страха. Мне было хорошо. Я плакала всухую, совершенно не понимая почему. Наверное, в какой-то миг я любила этого человека безотчетной любовью животного, о котором иногда заботится жестокий хозяин. Рука невидимки двигалась медленно, тщательно вымывая, растворяя отложения кала, а вода с губки капала на пол. Я сидела не шевелясь, боясь спугнуть прекрасный мираж. Губка достигла моей промежности, и рука похитителя снизу проникла в отверстие в стуле. Я ощутила прикосновение к своему самому чувствительному месту. По всему телу пробежала горячая электрическая судорога. Там, кажется, обнажился каждый нерв. Тихое надавливание губки вызвало нечто вроде оргазма. Я забилась в судорогах, мечтая, чтобы это не прекращалось никогда.
Губка исчезла, а я сидела в трансе, переживая случившееся, и не понимала, на каком я свете. Видимо, до сих пор жива, раз могу испытывать подобное. Боль в теле и горле для меня на время потеряла актуальность.
На место губки пришло мягкое полотенце, я застонала как могла. Ждала, что похититель скажет хоть слово, но меня снова обманули. Ничего не было. Никаких комментариев, никакого разговора. Он держался все время вне моего поля зрения, словно догадывался, что теперь я могу хотя бы одним глазком взглянуть на него.
Нет, мне нельзя на него смотреть. Так мои шансы выжить сократятся… Значит, я снова стала думать о жизни! Желание умереть как можно быстрее пропало, и, наверное, скоро я об этом пожалею.
– Пить, – снова сказала я, немного придя в себя после судорог. – Дайте пить… Понимаете?..
Вряд ли он понял. Пока я говорила, он все еще обтирал меня. Я чувствовала его руки и продуманные движения. Видимо, он флегматик и никогда не спешит там, где этого не требуется. Плохо. Такого человека трудно расшевелить, нужно приложить вдвое больше усилий, чтобы пробить защиту и достичь его внутреннего мира. Если же учесть, кем он является, то можно ожидать серьезного психического расстройства. Например, шизофрения. Шизоиды не способны понимать страдания других и любят причинять боль.
Я сделал вывод, что похититель меня все-таки услышал. Когда я в следующий раз произнесла: «Пить! Воды!» – он приостановился на секунду или две. Потом поднялся. Губки больше не было, не было и полотенца. Я стала примерно на одну треть чище.
После этих мыслей у меня случилась истерика. Не знаю, как это выглядело со стороны, но мне казалось, что я подпрыгиваю вместе со стулом и хохочу во все горло.
Невидимый мне человек вернулся, постоял позади моего стула. Я долго не могла успокоиться, беспорядочные импульсы, бегущие от мозга к телу, заставляли меня дергаться, словно через тело пропускали ток. Я ожидала, что невидимка прикоснется ко мне, ударит, начнет орать, беситься от ярости, однако ничего этого не случилось. Он повернулся и вышел. Я смеялась, но все-таки мне достало сил сообразить, что он недалеко. Вновь удар в дверь. Новый порыв ветра, и запахи. Ничего похожего на автомобильные выхлопы, например, или дым, или табак.
Я потеряла счет шагам моего похитителя, не понимая, почему он входит и выходит не переставая. Впрочем, это скорее галлюцинация. Все смешалось.
3
Он вылил на меня ведро воды. Полное. В это время я еще посмеивалась, извиваясь в своих путах, а когда сверху обрушилась вода, все во мне оборвалось. Сердце остановилось на несколько мгновений, воздух исчез из легких, весь, за один миг. Инстинктивно я сжалась, ощутив попутно легкую судорогу в правой икре и разинув рот, чтобы вдохнуть. В челюстях хрустнуло, но скотч поддался и чуть не лопнул. У меня появилась свобода. Я могла открывать и закрывать рот.
Я вдохнула после целой вечности. Горло взорвалось, точно его разрывали каленым железом, голосовые связки съежились. Воздух прошел мне в легкие, задержался там на какое-то время, а потом рванулся наружу. Я завизжала. Мне было все равно, сорву я голос или нет. Я кричала, словно новорожденный. Мне было жутко, больно и страшно. По мне текли потоки воды – холодные, приносящий невыносимые страдания, но в то же время живительные. Они омывали мою кожу, волосы, подстегивали к жизни усталые истощенные клетки.
Сколько времени прошло, не имею понятия, но я визжала, набирала новые порции воздуха и начинала вновь, даже не пытаясь таким образом привлечь внимания. В моем крике было выражение всего, что я чувствовала. Плевать я хотела и на маньяка и на весь мир. Никто меня не защитил и не пришел на помощь, все забыли о моем существовании. Пускай этот человек покончит со мной. Не будем отнимать друг у друга время – и пусть всем другим будет стыдно, что они так себя вели.
Сознание немного прояснилось, когда мой заложенный нос уловил сильный запах спирта. Я поняла, что сижу с открытым ртом и выпученными в темноту глазами, не понимая, кажется мне или нет. И все-таки – пахло спиртом. Мой похититель стоял позади меня. Через секунду на бетонный пол что-то упало с пластмассовым звуком, упало и покатилось в сторону. Я себе отчетливо представила колпачок, который закрывает иглу на шприце.
Он собирается ставить мне укол. Наверное, смертельную инъекцию. Сильнейшую дозу героина, например. Или воды с пузырьками воздуха. Или набрал в шприц моющего средства с хлоркой. Я принюхалась. Одна ноздря у меня слышала хорошо, поэтому я могла точно сказать, что пахло только лекарством и спиртом, ничем опасным.
К левому плечу прикоснулась вата, протирающая кожу на месте, куда человек нацелил иглу. Пауза между исчезновением ватного тампона и уколом, казалось, была растянута на годы. Хотела ли я умереть тогда? Пожалуй, да. Я соблазнилась перспективой спокойной тихой смерти без боли и страха. О да, это весьма соблазнительно.
Похититель ввел шприц в мою руку, а я даже боли не почувствовала. То место словно отмерло. Игла вышла. Я ждала, а невидимка стоял неподвижно позади меня и молчал. Я открыла рот, чтобы спросить, что он мне поставил, но ничего произнести не смогла. Возможно, подействовал препарат, или же я просто настолько вымоталась, что такое усилие уже не могла себе позволить.
Препарат выключил меня надолго.
Глава одиннадцатая
1
Мое пребывание в плену вошло в новую фазу. Я отлично помню, что первым ощущением был свет, проникающий сквозь веки. Свет! На глазах больше нет повязки – это следующее, о чем я подумала. Следом появилась даже отчаянная мысль, что все закончилось и я нахожусь дома, в собственной постели. Закончилось согласно какому-то невероятному научно-фантастическому сценарию.
Попытка пошевелиться закончилась неудачей – и на меня навалилось все сразу. Я быстро осознала, что по-прежнему неизвестно где и неизвестно у кого в руках. Воспоминания о тех днях, когда у меня на глазах была повязка, смазались в нечто единое, бесформенное, где каждая минута и каждый час походили друг на друга. А разве не так? Я считала, что до смерти мне оставалось совсем немного, когда пришел неизвестный человек. Но он привел меня в чувство, поставил успокоительный укол.
Я заснула, чтобы без помех перейти в новый цикл ужаса.
Открывать глаза было страшно. Мне на ум приходят слова бомжа у метро… о глазах. О том, что я их потеряю. И еще о страхе и боли. Кажется, так… Наверное, тот бродяга провидец, экстрасенс. Я готова поверить в любое объяснение. Его слова прозвучали как пророчество, а я не хотела верить и отбросила осторожность, положившись целиком на себя. Вот где моя ошибка. Раньше я этого не понимала. Я была неосторожна, за что теперь расплачиваюсь. Глупость наказуема – мне теперь хорошо известно.
Я рисовала в памяти лицо бомжа, которое казалось мне родным, давно знакомым. Встреть я его сейчас, то бросила бы к нему в объятия, не думая ни о чем. Даже этот грязный страшный человек вызывал во мне теплые чувства, не человек, а символ моей прошлой жизни, где я была в безопасности.
Однако открыть глаза все равно придется… Давай же, сказала я себе.
Нет, я еще немного подумаю о том дне, той субботе. Я анализировала свои воспоминания, но ничего нового отыскать в них не могла, никаких зацепок. Да и для чего мне были нужны зацепки? Ничего не вернется, пленка не прокрутится назад. Я сама во всем виновата.
Я вспомнила и момент своего похищения. Если бы только я успела крикнуть, прежде чем потерять сознание! Леша пришел бы ко мне на помощь, меня бы спасли, а этот психопат уже загорал бы на нарах.
Сердце мое заколотилось, во всем теле была слабость, но каким-то образом я еще жила. Простуда практически сошла на нет. Я все так же сидела на знакомом стуле, зафиксированная в прежнем положении, но на этот раз без повязки на глазах. И еще важное обстоятельство – челюсти тоже не были стянуты скотчем. Ощущение свободы казалось нереальным. Ну и пусть. В моем положении надо учиться радоваться любому послаблению.
Прежде чем открыть глаза, я пошевелила у себя во рту языком. Пока язык напоминал кусок разбухшего мяса, но прежней сухости уже не было. Видимо, невидимка смачивал мне рот водой, пока я спала, возможно, протирал губкой, как делают в больницах. Губы саднили, но в них вернулась жизнь, что уже неплохо.
Наверное, это значит, что пока убивать меня никто не собирается. Похититель предпринял все эти меры в целях моего спасения… но, разумеется, не для того, чтобы отпустить с миром, а чтобы продлить мучения. Он подвел меня к самой роковой черте, затем явился и выдернул обратно в мир, где есть боль и ужас. Что же дальше?
Я открыла глаза, для чего мне понадобилась вся сила духа, все мужество. Передо мной была та же кирпичная стена, прямоугольники, проложенные серыми полосками цемента. Почему-то я именно так представляла себе место, куда маньяк отвозит своих жертв, чтобы издеваться над ними.
Я читала много книг и смотрела фильмов на тему похищений. Ужасы, триллеры, детективы про сумасшедших убийц – мне нравилось щекотать нервишки, сидя на диване, и знать, что никакой опасности нет. Наблюдать за страданиями персонажей всегда приятно, когда ты по другую сторону экрана или просто смотришь в книгу. Но я никогда не думала, что могу оказаться наравне с героинями таких сюжетов. Казалось, эти истории не имеют отношения к реальной жизни, в них сконцентрировано слишком много фантастичного, а в иных случаях фантазии авторов переходят все границы. Оказывается, я ошибалась. И я, и мой похититель повторяем из раза в раз описываемые в деталях ситуации, словно кто-то нас заставляет вести себя так, принимать на себя определенные роли: жертва и охотник, раб и господин. Что же на самом деле происходит? В чем причина? Я пыталась взять вину на себя, но в этом не было смысла. В чем же виновата я?.. Думать и задавать вопросы было мучительно больно.
Я попыталась погасить эту волну вопросов, и мне удалось. Я сосредоточилась на том, что вижу перед собой. Нелегкая, однако, задача – суметь сориентироваться. Слишком долго у меня была повязка на глазах. Тусклый свет, горевший под потолком над моей спиной, был почти ослепляющим, хотя лампочка наверняка не больше сорока ватт. Ладно, глаза привыкнут. Что это?
2
Я смотрела на стену, не соображая, что там на ней. Какой-то прямоугольный предмет, укрепленный на трех деревянный стойках. Я прикрыла веки, досчитала до пяти, а потом разомкнула снова. Теперь картина прояснилась. Нечто было не на стене, а прямо перед ней. Картонка с надписью. Лист белой бумаги, прикрепленный кнопками с четырех углов. Надпись… Надпись? Словно объявление на подъезде.
«Ты просидела здесь пять дней. Я вводил тебе витамины и антибиотики, чтобы ты не умерла».
Никакой подписи и каких-либо комментариев, только голые факты. Я перечитала сообщение несколько раз, выискивая дополнительный смысл в этих фразах. Написаны слова были черные маркером, печатными буквами, наклоненными влево. Безликий почерк – скорее всего, нарочно измененный, чтобы я не смогла понять, кто автор. Но как я пойму, если не знаю этого человека? Или это означает, что меня отпустят?
Я затаила дыхание, застигнутая это мыслью, и во мне опять проснулась надежда. Он написал «чтобы ты не умерла»… Пока ему моя смерть ни к чему – это ясно. Я устало закрыла глаза, приказывая себе думать. Появилась новая информация, которая так была мне нужна раньше. Для чего ему проявлять такую заботу? В голову настойчиво лезло только одно: гораздо приятней измываться над жертвой, когда она способна испытывать страх, боль и отчаяние, чем если она уже просто бесчувственный кусок мяса. Это соображение перебивалось надеждой, что похититель все-таки освободит меня. Я по-прежнему не хотела умирать, я твердо знала – где-то внутри еще теплится живой огонек, оставшийся от моей прежней личности. Видимо, это он до сих пор сопротивлялся очевидной истине и поддерживал во мне силы.
По щекам побежали слезы. Как прежде. Я смотрела на надпись. «Пять дней». Удивительно, что я так долго протянула без воды. Без пищи – не так страшно, срок невелик. Без воды сложнее. Впрочем, когда пришел мой похититель, я уже приблизилась к последней грани.
Нужно спокойней воспринимать происходящее, потому что паника лишает сил. Паника провоцирует отчаяние. На сегодня мне ничего не угрожает – я надеялась. Этот человек вылечил меня, он колол мне витамины и какие-то препараты. Очень может быть, что он знаком с медициной, хотя бы на уровне оказания первой помощи. Кто же мой надзиратель? Безмолвный, скрытный, расчетливый, жестокий. Вдруг я его знаю? Эта мысль мне не приходила в голову, и была страшной.
Совершенно ясно, что он не хочет раскрывать свою личность. Это может быть часть игры, часть плана. Может быть элементарным страхом – тогда он определенно психопат, боящийся, что под маской увидят его истинное лицо.
Я вспомнила, как меня мыли губкой. Что он в тот момент испытывал? Медленные и продуманные движения могли указывать на его полное самообладание, либо на безразличие. Я считал, что психопат-садист должен был возбудиться от такого прикосновения к беззащитной женщине, но что я могла знать по-настоящему? Я пришла к очевидному выводу: все мои попытки докопаться до истины, вся эта таинственность, даже ритуальность какая-то – часть стратегии. Его плана, в чем бы ни была его суть.
Мне приходится принимать правила игры. Да, я принимаю. Иного выхода у меня нет.
Я снова прочитала надпись, вглядываясь в черные буквы. Скоро буду знать ее наизусть, если это чертово объявление проторчит перед глазами еще хотя бы час.
Прямоугольный кусок картона, к которому крепился лист, стоял на каком-то подобии штатива с тремя ножками и полочкой. Конструкция была сколочена аккуратно, явно не тем, кто спешит и нервничает. До меня, наверное, эту штуку видели многие женщины, давно мертвые и закопанные где-нибудь в глухом месте… или в подвале вроде этого. Закатаны под слой бетона, к примеру.
Я сидела с закрытыми глазами, пока не услышала, что сзади открывается дверь.
3
Он был тут, за спиной. Меня сковало параличом, я не могла ни слова вымолвить, хотя за несколько секунд в моем мозгу родилась целая речь.
Я поняла, что не сумею ее произнести. Не смогу быть жесткой, требовательной, исполненной гордости и человеческого достоинства.
Я поняла, что я нахожусь в полной его власти.
Он принялся подметать пол. Деловито, со знанием дела. Я слышала, как щетка сметает пыль, кирпичные и бетонные осколки. Захотелось рассмеяться. Будто перед ним не сидит заложница, приговоренная к смерти, а давняя знакомая, читающая газету и потягивающая кофе.
Что же это такое?
Удивление сменилось гневом. Я набрала полную грудь воздуха и произнесла:
– Эй, может, поговорим?