Артем Тихомиров
Приход ночи
Часть I. Украденные глаза
Глава первая
Две порции пива наконец-то догнали меня. Это случилось на выходе из подземки. В голове началось верчение, и одновременно с этим накатила волна беспричинной радости.
Я шла вверх по скользким гранитным ступенькам, покрытым наледью, и на середине чуть не упала. Права нога поехала в сторону, и мне пришлось схватиться за Таню. Она что-то сказала, сейчас, не упомнить, и мы захохотали во все горло. Мимо шли люди и смотрели на нас косо, словно на чокнутых. Таня выпила больше меня на пол-литра, и ей идти было тяжелее. Обсуждая свою проблему с координацией, хохоча, мы еле доползли до верха.
Тут нам пришлось штурмовать тугие двери, открывающиеся в обе стороны, что оказалось нелегким делом. Мои ботинки так и разъезжались в стороны. Я напрягла ноги и навалилась на дверь всем телом. Мне стало еще смешней, когда Таня в свою очередь толкнула меня вперед.
– Так, все! Все, спокойно! – сказала она, когда мы оказались снаружи.
Ее округлое лицо разъехалось в нетрезвой улыбке. Я стояла, пошатываясь, и смеялась. От меня было много шума. Чтобы не привлекать внимание, я закрыла рот рукой в вязаной перчатке.
– Перестань, ну! – простонала Таня. – Все! Не то нас сейчас примут и в вытрезвяк…
– А ты была?
– Нет… Не бойся, женского вытрезвителя у нас в городе нет, – добавила она.
– Почему?
– Откуда я знаю?
Она выкатила глаза, и я снова засмеялась. От этого у меня скулы начало сводить судорогой.
Таня вытащила сигарету и стала закуривать, чиркая старой зажигалкой, работавшей на честном слове. Я наблюдала за ней, вдыхая прохладный воздух полной грудью и думая, что это поможет мне немного погасить эффект от выпитого. Так и закончился поход в пиццерию. Таня намеревалась расслабиться по полной программе и соблазнила на это меня. Но все-таки я влила в себя меньше на пол-литра – был повод для гордости.
Температура на улице опустилась до минус пяти – как минимум. Для середины ноября вполне нормально, можно сказать, хорошая погода. Мне было тепло, перед вылазкой в город, я надела джинсы с подкладкой, под них колготки с дырой на левой коленке, а сверху толстый свитер, на который натянула куртку с капюшоном. Так можно было ходить без шапки. Все последние дни была чуть не плюсовая погода, но обещали понижение, так что сегодня я приготовилась встретить холод во всеоружии. Прогноз не обманул. С непривычки пощипывало щеки и кончик носа.
Тане удалось зажечь свою сигарету, а мне было лень добираться до своей пачки. Я решила покурить на остановке, пока жду трамвай, и только эта мысль ушла, как рядом со мной появился бомж. Вырос точно из-под земли. В пальто неопределенного цвета, со спутанной бородой, источающий адское амбре. Его правая рука была занята сумкой, где лежали смятые алюминиевые банки и пивные бутылки, а левая – с длинными грязными пальцами – потянулась в мою сторону.
Я заметила бродягу боковым зрением и успела отскочить. Таня оказалась у меня за спиной, в лицо мне прилетел дым от ее сигареты. Когда я увидела этого бродягу, мое сердце ушло в пятки.
Его рука так и тянулась в мою сторону, напоминая телескопическую трубу, и становилась как будто все длиннее.
– Поможете, чем можно? – спросил он.
Я мгновенно ощутила свойственную подвыпившим женщинам смелость.
– Ну чего надо? А? – спросила я, повысив голос.
– Поможете?.. Сколько не жалко… – пробормотал бродяга сквозь искривленные, когда-то, возможно, порванные губы и выбитые зубы.
Я покосилась на его руку-клешню и ощутила приступ тошноты. Принесла же него нелегкая!
– Нет. Ничего нет, – сказала я, все еще храбро.
– Мелочь. Только мелочь.
Речь его была неразборчивой, да я и не пыталась понять ее. Бомжи у меня всегда вызывали чувство брезгливости и омерзения. Я ничего не могла с этим поделать.
Пока я смотрела на его руку, мне в голову пришла сцена из романа «Худеющий». Там главного героя встречает старый цыган и касается его пальцем, насылая страшное древнее проклятье. Я ощутила себя героиней книги – до того было глупо. Сцена, казалось бы, рядовая, тривиальная: сказал, что нет ничего, и уходи… Но меня охватил испуг. Я даже колени подогнула, совсем забыв про Таню у себя за спиной.
Танька, она решительная. Выступив из-за меня, она протянула бродяге руку, в которой были зажаты медные десятчики.
– Держи, – сказала она.
Я хотела крикнуть, чтобы она не прикасалась к его руке, но она этого и не сделала. Просто ловко ссыпала мелочь в его ладонь. Я ощутила облегчение, хотя и недолгое.
Бродяга стал засовывать деньги в карман и глядеть на меня так, словно я была прозрачная, стеклянная.
– Ты потеряешь глаза. Тебе будет больно. Ты будешь очень бояться…
Я не могу ошибаться, потому что с этих слов вся моя жизнь покатилась в тартарары. Он сказал именно это, слово в слово, и его речь была ясная, без шепелявости и сопения.
У меня промелькнула мысль, что это точно какая-то дурацкая, кем-то придуманная история. Что он там мелет? Интересно, что я ему сделала?.. Я сунула руку в карман, и мне попались ключи, холодный металл, прикоснувшийся к пальцам, придал мне уверенности и прояснил сознание. Алкоголь в крови уже не делал меня отважной и наглой, способной ответить хлестким словом на любой выпад. Снова я такая, какая есть. Я могу заплакать, если меня оскорбят, могу ненавидеть себя за нерешительность и восхищаться тем, как Таня умеет себя вести. А также завидовать ей.
Она взяла меня за локоть и сжала.
– Все, хватит.
Эти слова были обращены к бродяге. И тут он повторил то, что сказал в первый раз, с той же самой интонацией – с полной отрешенностью, но в то же время будто понимая, как нелепо это звучит:
– Ты потеряешь глаза. Тебе будет больно. Ты будешь очень бояться.
Я открыла рот, чтобы спросить, на полном серьезе, что он имеет в виду, но Таня уже тащила меня прочь от входа метро. Мы шли, скользя, по корке из черного льда и грязи. Таня следила за тем, чтобы я не упала. Ноги мои стали слабыми – до такой степени я перепугалась.
Через десять метров, у пешеходного перехода, я обернулась, но никакого бомжа возле спуска к станции не увидела. Кажется, это правда весьма неумная история из романа-триллера; но запах, сходивший от бродяги, и звук его голоса были настоящими…
Мы с Таней перешли на другую сторону, пропустив рейсовый «Икарус», и я попросила ее остановиться.
– Что?
Я освободила свою руку и отошла чуть в сторону от движущегося в сторону Северного автовокзала человеческого ручья. Я решила закурить, и стала рыться в поисках сигареты. Таня меня опередила и протянула свой «ЭлЭм». Я взяла, зажгла сигарету.
Сумерки сгущались, зажигалось все больше огней, и мороз с каждой минутой становился крепче. Я представила, чтобы как-то отвлечься и успокоиться, столбик термометра и отметку, ползущую все ниже. Куда там – успокоиться? У меня задрожали руки, и Таня это заметила.
– Ты чего? – спросила она.
– Не знаю. Наверное, замерзла.
– Ты из-за него, что ли? Да перестань. Все они ненормальные, дуреют от того, что пьют или нюхают. Нечего им верить. Ты не веришь?
– Не верю, конечно, – сказала я и подумала, что сумерки очень кстати. Они не позволяют Тане рассмотреть мое лицо, к которому прилила кровь. Сейчас оно наверняка темно-малинового цвета. Я всегда заливаюсь краской, когда попадаю в неприятную ситуацию или когда мне стыдно. Тут было и то, и другое. Неприятно из-за страха и омерзения при встрече с бродягой, и стыдно, что веду себя как дура… Вот подходящее слово. Дура!
Литр пива сделал из меня размазню, а Таня бодра и уверена в себе – как всегда.
– Пойдем, еще прогуляемся, – сказала она.
– Да не хочу я.
У меня закружилась голова. Я уже предчувствовала, что завтра мне будет дурно от выпитого.
– Все равно пойдешь. Со мной не поспоришь, – сказала Таня, беря меня за руку.
Я немного поупиралась, лопоча о том, что надо бы уже домой, отдыхать, спать, чтобы завтра быть в форме.
– Люда, завтра воскресенье, – возразила Таня, – зачем тебе форма?
Я не ответила, потому что она была права. Надо выкинуть из головы бомжа и его угрозы и посмотреть на все проще. Расслабиться. Если он разозлился на меня за то, что я не подала ему милостыню, значит, у меня были причины не давать. Я вообще этого не делаю. Правило без исключений. Моя мелочь их не спасет, в противном случае выходит, что я вознаграждаю попрошайничество. Таня предпочитает откупаться, так это ее право, а мое – стоять на своем.
Я постаралась забыть инцидент, но еще долго, пока мы не повернули за угол и станция не исчезла из вида, оглядывалась через плечо. Даже капюшон сняла ради такого дела. Казалось, бомж преследует меня и уже наступает на пятки, шепча свою белиберду – что я потеряю глаза…
Причем тут глаза? Какой во всем этом прячется смысл?
Я ничего не могла сообразить, не говоря уже о том, чтобы выдвинуть какую-нибудь версию. Я просто была пьяная. Я ненавидела свое слабоволие и нерешительность. Любой может бросить мне в лицо какую-нибудь гадость, а я не найду в себе сил ответить.
Оказывается, мне нужно так немного, чтобы потерять контроль над собой. Таня вела меня за руку, я тащилась за ней, словно ребенок, не желающий возвращаться с улицы домой. В какой-то момент разозлилась и выдернула пальцы. Остановилась.
– Я сама пойду.
Таня посмотрела на меня, от ее лица отражался свет уличных фонарей.
– Расслабься. Ты чего? Хочешь, я пойду найду этого типуса и дам ему в глаз!
– Вот уж не надо.
Я представила, как Таня осуществляет свою идею. Она и в самом деле способна на такое, я ничуть не сомневаюсь.
– Все так хорошо начиналось, – сказала Таня.
Я улыбнулась и выдохнула дым. Бросила окурок в сторону ближайшей урны, но промазала, и он покатился по ледяной корке на асфальте, светя красным. Подул ветер, гоня окурок прочь.
Начиналось и впрямь хорошо. Я сидела дома и смотрела идиотские субботние программы, пила крепкий чай с лимоном и большим количеством сахара. Попутно читала «Шум прибоя» Юкио Мисимы, но без особого желания, хотя роман мне и нравился. Я надеялась, что у меня появится веская причина выйти на улицу; я не могла заставить себя слезть с дивана и предпринять какие-либо шаги в этом направлении и просто ждала сигнала со стороны. Этим сигналом оказался звонок Тани, моей спасительницы. Она была в приподнятом настроении, и сказала, что собирается совершить поход в пиццерию, либо просто поболтаться по улице. Погода была вполне подходящей для вояжа.
Я покочевряжилась для вида, сказав, что у меня куча дел и надо заниматься стиркой, но Таня отмахнулась от моего комариного писка. Она назначила встречу на нашем давнем месте, возле газетного киоска на Площади Пятого года. Я сказала, что немедленно выезжаю, и кинулась одеваться как сумасшедшая. Таня часто угадывает мое настроение, угадала и в этот раз. Собралась я быстро, окрыленная неопределенно-радужными перспективами провести часок другой с давней подружкой. Сбегая по лестницам со своего шестого этажа, я напевала что-то, как школьница, не подозревая, что скоро в моей жизни хорошие вести станут большой редкостью. Я добралась до места встречи на трамвае и вышла в прохладу ноябрьского дня. Была половина четвертого.
Возле газетного киоска многие ждали многих – как всегда. Таня прохаживалась возле угла здания, недавно переделанного под магазин, и курила. Она курит много. Я стараюсь вести максимально здоровый образ жизни, но это не очень получается. У меня не хватает воли признать, что я не могу удержаться от вина или пива и от сигарет, зато прекрасно научилась еще со студенческих времен обманывать себя.
Таня поцеловала меня в щеку, пожурив за десятиминутное опоздание. Я спросила, куда пойдем. Она ответила: куда угодно – ей лично все равно. И мы пошли по нашим старым маршрутам. Сначала выпили по банке энергетического напитка, после чего заглянули в пиццерию неподалеку от Плотинки. Когда-то мы там бывали чуть не каждую неделю по два раза, но с тех пор прошло много лет (так мне казалось). Было приятно посидеть и поностальгировать. И пусть это казалось глупым. Ум здесь не при чем. Мы с Таней учились в одном университете, хотя и на разных факультетах, и сохранили наши отношения почти в первозданном виде. Конечно, мы стали ближе и в жизни нашей кое-что поменялось, но в отличие от других знакомых, большинство из которых кануло в лету, мы по-прежнему не теряли друг друга из вида. Была ли между нами любовь? Вряд ли. И сейчас я могу сказать тоже самое. Таню не интересовали особи мужского пола, а я была «обычной натуралкой» (ее выражение). Если мы не переходили установленные границы, нам было комфортно и легко друг с другом. Я предпочитала именно ее общество в семи случаях из десяти.
После нашего старого заведения, где мы съели по маленькой пицце, Таня повела меня в бистро. Там мы выпили по бутылке пива. И дальше… Странная была прогулка, но я ни о чем не думала, и мы болтали не переставая и смеялись над каждой ерундой.
Простое и незатейливое времяпрепровождение – и все было бы великолепно, не появись этот бродяга. Его приход и нелепые слова – очень несправедливые, от которых хотелось кричать и возмущаться – подействовали на меня как хороший удар по голове. Я злилась и была растеряна. Я не находила себе места, не зная, что дальше делать. То пиво, что я выпила, кажется, начало постепенно рассасываться.
Я поняла, что трезветь мне не хочется…
– И что ты думаешь? – спросила Таня, которая умела быть терпеливой и педагогичной. Ну еще бы, мы же обе заканчивали соответствующий университет. Она – факультет психологии, а я получила специальность историка.
Что я думала?
– Пошли – продолжим.
– Да? Ты ведь не хотела.
– Не буди во мне зверя, – улыбнулась я.
– Ой-ой… А я не боюсь хомячков! – Таня взяла меня за руку, и я не возражала. Мы пошли вдоль высоких темно-оранжевых домов, построенных еще в тридцатых годах двадцатого века. Улица была широкая и светлая. Фонари горели в полный накал, светились рекламные светоблоки и неоновые вывески, свет лился на улицу сквозь двойные стекла витрин.
Через пять минут я уже выбросила бомжа из головы, нет, не забыла его «пророческую» ахинею, а просто отодвинула ее подальше…
– Какое пиво хочешь? – спросила меня Таня, когда мы вошли в ближайший павильон.
– Никакого, – сказала я.
Она вопросительно приподняла бровь.
– Купим лучше вина, пойдем в магазин. Белого, полусладкого.
– Пойдем.
Таня больше любила сухое, но никогда не возражала, если я выбирала выпивку во время наших встреч. Вспомнив о том, что завтра воскресенье, я решила, что сегодня надерусь до зеленых соплей, а там хоть трава не расти… К понедельнику очухаюсь. Не хотелось думать, что дело в этом бродяге и его болтовне. (Могу я расслабиться по собственной воле?..) Сама по себе неприятна мысль о том, что такая мелочь способна выбить меня из колеи. Я взрослая женщина, мне двадцать шесть лет, и почему моя жизнь должна зависеть от всяких психов? С этой мыслью я вошла вместе с Таней в магазин, чтобы купить вино.
Когда она предложила поехать к ней домой и там остаться до утра, я согласилась.
Глава вторая
1
Я ночевала в большой комнате на диване, который казался мне грубым деревянным топчаном. Или «постелью» для йогов, утыканной гвоздями… или пыточным столом…
Плохо… Самое мягкое определение… Во рту было кисло, а голова гудела и отзывалась болью при каждом движении. Невыносимо ужасное состояние. Я спала в одежде – сил раздеться, видимо, уже не нашлось. Плечи и спина были словно резиновые. Мышцы потеряли эластичность и болели.
Я откинула от себя плед. Я помню, что в ту минуту дала себе новое обещание если не бросить пить совсем, то по крайней мере жестко себя в этом ограничить. Похмелье я ненавижу.
Мне что-то снилось в пьяном бреду, что бывает редко, однако я ничего не помнила. Оставалось надеяться, что вчера ночью, вернее, сегодня, я вела себя прилично. Осмотр комнаты, где я спала, выявил отсутствие какие-либо разрушений, а это уже хорошо. Таня, видимо, еще спала, а на часах, висящих в простенке, была половина одиннадцатого.
Моя волосы превратились в копну перепутавшихся веревок, я «расчесала» их пятерней, стараясь пригладить. Эффект был незначительным. Я покрутила головой, преодолевая боль в мышцах, и застонала. Сейчас мне вряд ли помог бы и массаж, страдания могла облегчить только горячая ванна.
Встав с дивана, который не раз давал мне приют, я по привычке свернула красно-зеленый плед и сложила его квадратиком, пристроив на краю. Поправила диванные подушки, на которые тут же вскочила Танина серая пушистая кошка. Нюся посмотрела на меня так, словно напоминала, что это ее любимое место и лучше бы мне не злоупотреблять гостеприимством. Я погладила кошку, и та улеглась на подушке, свернувшись калачиком.
В квартире Тани было две комнаты, почти одинаковые по размеру. Также большая кухня и раздельный санузел. Таня жила в одиночестве, я ни разу не видела при ней постоянной подруги. За годы, что мы знакомы, девушки у нее менялись часто, но никогда не было долговременных связей. Я не понимала такой жизни и не пыталась вникнуть в ее специфику, зная, что все равно ничего не выйдет. Таня любила мягкие игрушки, ими были заставлены все горизонтальные поверхности в обеих комнатах. Игрушки появлялись у нее от подружек в качестве обычных презентов и подарков на день рождения; одна я подарила Тане около дюжины кошек и обезьянок. Самое интересное – и это часто наводило меня на определенные мысли, – что мои подарки сидели на почетном месте – на книжной полке над Таниной кроватью. На той же полке были и ее самые любимые книги. Много раз мне хотелось спросить, почему она ставит подаренных мной мягких существ именно туда, но боялась услышать ответ. Мы были близкими подругами, но мне становилось не по себе от мысли, что Таня может любить меня совсем в ином смысле. Я тщательно избегала обсуждения этой проблемы. Может, вы понимаете, о чем я говорю… для меня это было проблемой…
Я оглядела большую комнату. Сервант там же, где всегда, и стекла в нем целые. Обстановка не претерпела изменений с того момента, когда в последний раз бывала у Тани в гостях. В углу старенький письменный стол, на котором стоит компьютер, за который подруга еще не расплатилась. Ей осталось сделать два взноса. Телевизор на низком журнальном столике допотопной советской конструкции, удобный только тем, что он широкий и прочный. Возле балконной двери высился платяной шкаф, где, я помнила, было треснутое пополам стекло на внутренней стороне дверцы.
Квартира досталась Тане от отца, который умер семь лет назад, ее единственный родитель. Тут мы были с Таней похожи, я тоже росла в неполной семье, только меня воспитывала мать, скончавшаяся от тромба, попавшего в сердце, пять лет назад. У нас обеих больше не было родственников и, вероятно, еще и поэтому мы тянулись друг к другу.
Так, значит, я не устроила разгром. Отлично. Хоть какие-то хорошие новости. Ненавижу, когда память закрывает от меня подробности гулянки, что была накануне.
2
Кровать Тани была заправлена, а в спальне ни малейшего следа хозяйки. Я стояла в дверном проеме, не понимая, в чем дело.
Вид пустой кровати и порядка, наведенного в комнате после ночных посиделок, пугал меня и путал мысли в голове, которой и так пришлось нелегко.
Я держалась за косяк левой рукой, а правой теребила ворот свитера. Мне было жарко. От испуга кровь быстрее побежал по телу, и свитер стал невыносимо тяжелым. Я заставила себя подумать как следует над тем, что вижу. Половина одиннадцатого утра, Таня вполне могла пойти в магазин, и решила не будить меня до своего возвращения. Очень логично.
Вчера мы сидели на полу в этой комнате и пили вино из коробки. Мы купили шесть литров, но вдвоем едва осилили одну упаковку. Мы курили и разговаривали, подливая себе вина из пластмассового краника. Мне вспоминались студенческие дни, глупая ностальгия смешила, и когда Таня спросила, почему я смеюсь, я обратила все в шутку, анекдот.
Я подняла глаза на открытую форточку и вдохнула воздух. В нем почти не было запаха табака, да и винный перегар уже успел улетучиться.
Таня пошла в магазин, сказала я себе. Думая, что это поможет мне немного придти в себя, я ущипнула предплечье с внутренней стороны, где кожа тоньше. Боль была, но не сказать, что голова прояснилась. С этой констатацией я поплелась на кухню и там нашла подтверждение своей гипотезе.
На столе, прижатая перечницей, лежала записка на кусочке бумаги в клеточку. В ней Таня извещала меня, что отправилась купить что-нибудь перекусить. Будет примерно через полчаса. «Если хочешь пить, в холодильнике есть еще неплохое молоко», – добавила Таня внизу. Ей было известно, что к молоку я отношусь с маниакальной щепетильностью. Если оно чуть подкисло или даже заимело этот запах, а на вкус нормальное, я не стану его пить. Это предубеждение во мне укоренилось с детства, и истоков его я не знала. Я достала из сушилки кружку с толстыми стенками и забралась в холодильник. Молоко было в пластмассовой темно-синей канистре. Я открыла ее и сунула туда нос. Кажется, и правда нормальное.
Я стянула свитер, оставшись в красной футболке, и сразу почувствовала, что мне легче. И молоко было ледяным. Я налила полную кружку и стала пить. Выдув одним махом половину, перевела дыхание.
Мною овладело спокойствие, я чувствовала умиротворение. Так бывает только с похмелья, когда тело находится в состоянии, близком к анабиозу, и тебе удается принять надлежащую позу, чтобы не беспокоить его. Я сидела на табуретке, обтянутой тканью, и опиралась спиной о стену, выложенную кафелем.
Вот оно! Я совсем забыла про бродягу и ту памятную встречу у метро…
«Ты потеряешь глаза. Тебе будет больно. Ты будешь очень бояться». Я запомнила его слова, они отпечатались в моем сознании словно тавро. Ощущение омерзительное. У меня перед глазами опять была рука этого бомжа и спутанные волосы нечесаной бороды.
Я сжала зубы и отставила кружку с молоком, но тут же взяла ее вновь, назло. Я выпила остатки, думая, что чего бы ни добивался бродяга своим бредом, он сумел-таки вселить в меня тревогу и неуверенность. И снилось мне, похоже, нечто на эту тему. Хорошо, что я не помню. Мне это не нужно.
Итак, у меня куча дел: принять ванну, привести себя в порядок, помочь Тане с завтраком и поехать домой более-менее пришедшей в норму… Есть чем заняться и не думать о идиотских высказываниях «бывшего интеллигентного человека». Я встала со всей решимость, на которую была способна, и пошла в ванную.
3
У Тани имелся для меня аварийный набор, состоящий из большущего полотенца, тюбика пасты, щетки, упаковки тампонов и салфеток, а также кусок мыла и шампунь. Я могла воспользоваться всем этим на случай, если остаюсь ночевать. Как сейчас, например. Таня всегда была предусмотрительная. Она не позволяла мне обновлять шампунь, пасту и мыло и делал это сама, невзирая на мои протесты. Я решила, что раз Тане доставляет удовольствие проявлять обо мне такую заботу, я не могу ей запретить, даже если мне неприятно.
Я достала свой стратегический набор из шкафчика над раковиной и включила горячую воду. Раньше я находила в ванной комнате следы, оставленные Таниными подружками, молчаливые и забавные артефакты ее мимолетных увлечений. Иногда попадались трусики, иногда щетки для волос, станки для бритья ног, заколки, духи, карандаши помады, сережки, колготки, непарные носки, бюстгальтеры. Один раз была маленькая блестящая штуковина, похожая на гантельку. Я долго рассматривала ее, пока не поняла, что это предназначено для пирсинга. Кто-то вытащил гантельку из пупка или брови и, уходя, забыл вернуть на место. Таня почти ничего не рассказывала мне о своих любовницах, но у меня сложилось впечатление, что все они настоящие растеряхи. Я за своими вещами слежу тщательно и просто сгорела бы от стыда, если бы позабыла где-нибудь плавки. Мама приучила меня ничего не оставлять. Забытая вещь – это мелочь, а из мелочей складывается облик человека, говорила она. Истинная правда – по мелочам узнается человек. Сама Таня похожа на меня с моим стремлением быть аккуратной.
На этот раз я не заметила никаких следов другой женщины. Появилось даже легкое разочарование. Таня себе так никого и не нашла.
Ванна почти наполнилась, я попробовала, как вода, подбавила чуть холодной, сбросила одежду и забралась по самое горлышко. Обычно это помогает избавиться от похмелья. Я закрыла глаза, позволяя телу расслабиться. По коже побежали мурашки, и от удовольствия я чуть не застонала.
Струйка воды продолжала стекать в ванну. Я не любила, когда слишком тихо, мне требовался какой-никакой фон, а без него я ощущала себя неуютно. Хорошо. Я постаралась отрешиться ото всех мыслей о вчерашнем. Я не помнила наших с Таней разговоров за вином, да это было и не важно. Еще сто раз будут повторяться эти посиделки, и сценарий их будет тем же самым: сначала мы плавно переходили из одной темы в другую, потом, когда градус опьянения повысился, стали перескакивать и забывать про начатое. Никаких открытий, ничего нового, но все-таки приятно. Если бы наутро не пришлось платить за удовольствие по полной программе, то было бы совсем хорошо.
4
Прошло несколько минут, и я поймала себя на том, что вспоминаю свое столкновение с бомжем возле метро. Картинка предстала передо мной яркая и детальная…
Я разозлилась настолько, что открыла глаза и села. Будто и сейчас я чувствовала вонь от бродяги, доносимую до моих ноздрей стылым ноябрьским ветерком.
– Что такое-то, в самом деле? – спросила я тихо, не удержавшись.