Еще миг -- и Оссару стоял на вершине обелиска. Но он
далеко еще не был уверен, что избежал опасности, так как слон
не потерял надежды добраться до него. Обнаружив свою неудачу,
разъяренное животное презрительно отшвырнуло хоботом оторванный
клок ткани, поднялось на задние ноги и, выпрямившись, уперлось
передними в каменный столб.
Можно было подумать, что слон хочет вскарабкаться на
обелиск; к счастью, он не мог этого сделать. Во всяком случае,
Оссару далеко не был в безопасности: слон стоял на задних
ногах, и его гибкий, вытянутый во всю длину хобот был на
расстоянии каких-нибудь шести дюймов от ног шикари.
Оссару стоял на своем пьедестале, выпрямившись, как
статуя, хотя лицо его, искаженное ужасом, ничуть не напоминало
статую. Весь его вид говорил о крайнем смятении. И
неудивительно: он понимал, что, если слону удастся вытянуть
хобот еще на несколько дюймов, он будет сброшен с обелиска, как
ничтожная муха.
Поэтому он стоял в крайней тревоге, наблюдая, как чувовище
изо всех сил старается до него добраться.
Слон действовал разумно и энергично. Сперва он выпрямился
во весь рост -- можно сказать, встал на цыпочки, -- потом,
найдя, что этого недостаточно, упал на четвереньки и снова
выпрямился, пытаясь вытянуться еще выше.
Он старался достать шикари с различных сторон обелиска,
словно надеясь найти у его подошвы маленькую возвышенность,
которая позволила бы ему подняться еще на несколько дюймов и
схватить свою жертву.
К счастью для Оссару, наибольшей высоты слон достиг, когда
в первый раз поднялся на задние ноги; и хотя он продолжал
бродить вокруг обелиска, ему удавалось коснуться хоботом лишь
края маленькой ровной площадки, на которой стоял шикари.
Оссару был уже доволен и этим; он мог бы считать себя в
безопасности, если бы не одно встревожившее его обстоятельство.
Стоя на крохотной площадке, диаметр которой едва превышал длину
его ступни, он с большим трудом сохранял равновесие. Будь он на
земле, это не представляло бы для него затруднения; но на
высоте двадцати футов дело обстояло иначе, а так как нервы у
него были до крайности напряжены перед лицом грозившей ему
опасности, то он удерживал равновесие с большим трудом.
Хотя Оссару был всего лишь "кротким индусом", он обладал
незаурядной отвагой -- он был уже много лет охотником и привык
рисковать жизнью. Будь Оссару трусом и человеком, не привыкшим
к опасностям, он, вероятно, умер бы от страха и свалился на
спину к безжалостному чудовищу. Однако при всей храбрости он
был в состоянии лишь сохранять равновесие. К несчастью, Оссару
не мог опираться на большое копье, так как бросил его, когда
полез на скалу. Он вытащил из-за пояса охотничий нож, но не для
обороны, а чтобы лучше балансировать. Правда, его подмывало
отхватить кусочек хрящеватого хобота, но он не рисковал
наклониться, опасаясь потерять равновесие.
Ему ничего не оставалось, как сохранять вертикальное
положение; собрав все мужество, он стоял прямо и неподвижно,
как бронзовая статуя.
В таком положении Оссару оставался несколько минут, и все
это время слон пытался дотянуться до него.
Карл и Каспар, сидевшие высоко на дереве, были свидетелями
этой сцены с начала до конца. Положение Оссару могло бы
показаться Каспару забавным, если бы не опасность, какой
подвергался шикари. Она была так очевидна, что Каспар и не
думал смеяться и смотрел на Оссару с тревогой. Карл тоже с
волнением ожидал развязки. Но братья ничем не могли ему помочь,
так как были безоружны -- они побросали свои ружья, когда
полезли на дерево.
Понаблюдав некоторое время за слоном, Каспар убедился, что
животное не может дотянуться до Оссару, пока тот сохраняет
равновесие на вершине скалы. Карл пришел к такому же выводу. И
они стали криками ободрять шикари, чтобы он держался крепче. Но
вскоре Карл обнаружил одно обстоятельство, ускользнувшее от
внимания Каспара, и это открытие заставило его содрогнуться. Он
заметил, что всякий раз, как слон вставал и опирался на
обелиск, тот слегка покачивался. Оссару тоже это заметил и не
на шутку встревожился, потому что ему становилось все труднее
сохранять равновесие. Наконец и Каспар обратил внимание, что
скала покачивается, но это не слишком его обеспокоило -- зная
ловкость шикари, он был уверен, что тот сумеет устоять на
обелиске. Но молодой ботаник не только боялся, что Оссару
упадет со скалы, -- его приводила в отчаяние одна мысль,
которая не приходила в голову менее проницательному брату.
Колебание скалы заставило Карла подумать о весьма опасных
последствиях. Но каких? Нам все объяснят слова, с которыми он в
этот момент обратился к Каспару.
-- Ах, брат! -- воскликнул он, заметив опасность. -- Что,
если скала упадет...
-- Не бойся, -- прервал его Каспар, -- она стоит
достаточно прочно. Правда, она слегка вздрагивает, когда эта
скотина прыгает на нее. Но я думаю, пока нечего опасаться.
-- А по-моему, опасность налицо, -- возразил Карл, и в
голосе его прозвучала тревога. -- Вернее сказать, -- прибавил
он, -- сейчас, пока слон пытается достать Оссару, шикари ничего
не грозит, но слон может изменить тактику. Эти твари
удивительно умны. И если только он заметит, что столб
покачивается от его тяжести, ему в голову придет новая мысль, и
тогда для Оссару все будет кончено!
-- А, я начинаю тебя понимать, -- сказал Каспар,
заражаясь тревогой брата. -- Так вот в чем опасность! Что же
теперь делать? Будь у нас ружья, мы могли бы открыть огонь по
чудовищу. Быть может, мы его и не убили бы, но, во всяком
случае, нам удалось бы отвлечь внимание от Оссару или помешать
зверю додуматься до того, о чем мы сейчас говорили. Нам нужно
спуститься и достать ружья. Что может нам помешать? Слон сейчас
слишком занят своим делом, чтобы заметить нас.
-- Верно, прекрасная мысль, Каспар!
-- Ну, так приведем ее в исполнение. Я спущусь на землю,
ты спускайся за мной -- до нижней ветки, и я передам тебе
ружья... Держись крепко и не бойся, Осси! -- громко крикнул
молодой охотник. -- Мы сейчас его прогоним... пощекочем ему
толстую шкуру -- вкатим унцию-другую свинца!
С этими словами Каспар начал быстро спускаться с ветки на
ветку, а Карл следовал за ним на некотором расстоянии. Каспар
добрался уже до нижней ветки, а Карл до предпоследней, как
вдруг раздался оглушительный грохот и пронзительный крик.
Братья в ужасе обернулись. За короткое время, пока они не
смотрели на обелиск, в этой любопытной картине произошла
коренная перемена. Каменный столб высотой в добрых двадцать
футов уже не стоял вертикально, а лежал на земле чуть не
горизонтально, придавив своей вершиной целую кучу древесных
ветвей. Основание обелиска было вывернуто из земли, а возле
него находился слон уже не на двух ногах и даже не на четырех
-- он лежал на спине, дрыгая всеми четырьмя ногами и изо всех
сил старался подняться. Оссару нигде не было видно.
Случилось то, чего опасался Карл. Сообразив, что ему не
достать до шикари хоботом, и почувствовав, что обелиск
пошатывается, слон встал на ноги, уперся в скалу могучей
грудью, навалившись на нее всей своей тяжестью; столб рухнул на
стоявший рядом высокий каштан -- дерево сломалось и с треском
упало. Неуклюжий гигант потерял равновесие и свалился на землю
вслед за обеликом. Словом, все четверо не устояли на месте: ни
дерево, ни животное, ни скала, ни человек, ибо Оссару,
разумеется, упал вместе с обелиском.
Но куда же исчез Оссару? Это было первое, о чем подумали и
Карл и Каспар.
-- Ах, брат, -- простонал Каспар, -- боюсь, что он
погиб!..
Карл промолчал, но все же громко сказанные слова Каспара
не остались без ответа. Едва они слетели с его уст, как из
ветвей рухнувшего каштана послышался знакомый голос, от
которого сердца у братьев радостно забились.
-- Нет, молодой саиб, -- отвечал невидимый Оссару, --
меня не убить, мне не повредить. Только уйти от старый бродяга,
и я здоровый, как всегда. Вот я бежать!..
В тот же миг шикари выскочил из ветвей дерева, в которых
временно был погребен, и со всех ног помчался к дереву, на
котором братья нашли убежище.
Не успел слон подняться на ноги, как Оссару уже занял
безопасную позицию на верхних ветвях высокого дерева, куда
взобрались и Карл с Каспаром, позабыв о своих ружьях.
Все трое сидели высоко в ветвях. Слона уже не приходилось
бояться, и они могли наблюдать за ним, чувствуя себя в полной
безопасности. Опасность угрожала только Фрицу; но псу были уже
хорошо известны злобные повадки гиганта, и он был настолько
умен и бегал так быстро, что всегда мог от него спастись.
Слон же, поднявшись на ноги, несколько мгновений стоял,
хлопая своими громадными ушами, в явном недоумении, словно
ошеломленный неожиданным приключением. Однако он недолго
сохранял эту спокойную позу. Стрела, все еще торчавшая у него в
хоботе, пробудила в нем жажду мщения. Сердито задрав хвост и
издавая пронзительные крики, он кинулся к рухнувшему дереву и
погрузил свой длинный хобот в его ветви. Он перебрал их одну за
другой, словно что-то разыскивая, -- он искал шикари.
Через некоторое время он бросил это занятие и стал
оглядываться с явно озадаченным видом, не понимая, куда девался
человек. Он не видел, как убегал шикари, так как тот успел
скрыться, пока он еще валялся на спине. Но тут ему попался на
глаза Фриц, -- пес притаился под ветвями дерева, на котором
укрылись его хозяева, и явно завидовал их удачной позиции.
Фриц сразу привлек внимание мстительного зверя. Ведь он
первый напал на слона, когда тот брел по чаще, он подвел его
под этот ужасный град пуль и стрел. И как только взгляд слона
упал на собаку, ярость проснулась в гиганте с удвоенной силой:
круто задрав хвост, слон стремглав кинулся на своего заклятого
врага.
Напади на него кабан или даже бык, Фриц ни за что бы не
убежал -- он отскочил бы в сторону, чтобы избегнуть удара и, в
свою очередь, напал бы на врага. Но это четвероногое было
величиной с дом, и Фриц, не будучи уроженцем востока, был мало
знаком с ним. Да и что можно было с ним поделать, когда у этого
великана такое страшное оружие -- язык длиной в несколько футов
и чудовищные клыки? Поэтому неудивительно и ничуть не позорно
для Фрица, что он повернулся и помчался прочь. Бежал он так
быстро, что уже через полминуты не только его хозяева, сидевшие
на дереве, но и гнавшийся за ним слон потеряли его из виду.
Пробежав за ним несколько десятков футов, животное сообразило,
что гонится впустую, и отказалось от дальнейшей погони.
Когда слон погнался за псом, у охотников появилась
надежда, что погоня завлечет опасного зверя подальше и они
успеют спуститься на землю и убежать.
Однако их постигло разочарование, так как, отказавшись
преследовать пса, толстокожий гигант вернулся назад, снова
перешарил хоботом сломанные ветви каштана и принялся бродить
вокруг поверженного обелиска, причем все время описывал
правильные круги, словно готовясь исполнить какой-то цирковой
номер. Больше часа продолжал слон эту круговую прогулку,
изредка останавливаясь и издавая пронзительный вопль, но почти
все время он двигался в угрюмом молчании. Порой он устремлял
взгляд и даже протягивал хобот к ветвям упавшего дерева, словно
все еще подозревая, что там прячется тот, кто пустил ему в
хобот стрелу. Действительно, глядя на его движения, можно было
подумать, что он сторожит это место, чтобы враг не убежал. Он
давно уже вытащил из хобота стрелу, наступив на нее ногой и
вздернув голову.
Между тем Фриц прокрался к опушке леса и залег в кустах,
припав к земле, так что слону не было его видно.
Охотники, засевшие на дереве, были сильно раздосадованы,
что их плен так затянулся, и начали подумывать, как бы им
вырваться отсюда. Было предложено сделать вылазку и подобрать
ружья, но Карлу это показалось слишком опасным. От дерева до
рухнувшего обелиска было не более двадцати ярдов, а слон,
внимательно оглядывавший все вокруг, конечно, заметит, как они
будут спускаться с дерева. Хотя это грузное животное обычно
выступает неспешным, плавным шагом, но оно может бежать почти
со скоростью лошади, несущейся галопом, и если сразу их
приметит, то они едва ли избегнут его цепкого хобота.
Кроме того, если даже им удастся вернуться на дерево, при
виде их слон снова разъярится и тогда уж не уйдет отсюда.
Было и еще одно соображение, заставившее их терпеливо
сидеть на дереве. Охотники захватили с собой порох и пули лишь
в ограниченном количестве, заряды подходили к концу, и
благоразумие требовало их экономить. У Карла осталось всего две
пули и пороху ровно на два выстрела, да и у Каспара в
пороховнице и в сумке было не гуще. Они рискуют истратить весь
запас свинца и все-таки не убить животное, которое может
преспокойно ходить с двумя десятками пуль в толстой коже. Эти
выстрелы могут только разозлить его, и оно ни за что не уйдет.
Это был настоящий "бродяга", как назвал его Оссару, да к
тому же старый клыкач -- поэтому он был крайне опасен. И хотя
они знали, что не будут в безопасности в этой долине, пока не
убьют его, все согласились, что разумнее будет оставить его в
покое, пока не представится более удобный случай покончить с
ним.
Взвесив все эти обстоятельства, они решили смирно сидеть
на дереве и терпеливо ожидать окончания странного бега по
кругу, который все еще выполнял старый клыкач.
Добрый час терпение охотников, угнездившихся на дереве,
подвергалось жестокому испытанию. Бродяга по-прежнему
расхаживал вокруг скалы, пока не вытоптал дорожку, похожую на
цирковую арену после вечернего представления.
Разумеется, для зрителей время тянулось очень медленно, не
говоря уже о Фрице, который, конечно, удовлетворился бы куда
более короткой программой.
Что касается людей, то им пришлось бы пережить весьма
неприятный час, если бы это скучное представление не было
прервано интермедией, весьма их заинтересовавшей, -- особенно
же натуралиста Карла. Увлекшись ею, они даже позабыли о
близости свирепого врага и о том, что находятся в осаде.
Сидя не дереве, они случайно стали свидетелями любопытной
сцены, какую можно подсмотреть лишь в самом уединенном уголке
девственного леса.
Невдалеке от дерева, на котором они сидели, стояло другое
таких же размеров, но иной породы. Даже Каспар, совершенный
профан в ботанике, сразу определил, что это за дерево. Оно
обладало гладкой корой и широко раскинутыми ветвями: это была
смоковница, ничем не отличающаяся от своего европейского
родича.
Это красивое дерево с годами становится дуплистым. Большие
дупла образуются не только у корня, но встречаются в стволе на
значительной высоте и даже в толстых ветвях.
Смоковница стояла в нескольких ярдах от дерева, на котором
сидели Карл, Каспар и Оссару. Она находилась прямо перед ними,
и порой, когда им надоедало следить за однообразными движениями
слона, они бросали взгляд на смоковницу. Сквозь редкую листву
виднелся ствол и отходившие от него в разные стороны толстые
ветви.
Чуть ли не с первого взгляда Каспар обнаружил на дереве
что-то странное. У этого юноши был зоркий взгляд и острая
наблюдательность. На главном стволе смоковницы, футах в шести
над первым разветвлением, он приметил нечто, сразу же
привлекшее его внимание: это было что-то вроде большого козьего
рога; вернее, это можно было сравнить с изогнутым рогом
носорога или с клыком очень молодого слона; рог этот ничуть не
походил на сук.
Раз или два Каспару показалось, что этот предмет движется,
но он еще не был в этом уверен и ничего не сказал товарищам,
боясь, что его поднимут на смех. Карл нередко посмеивался над
братом, уличая его в невежестве.
Странное явление, замеченное Каспаром, заинтересовало его,
и он начал украдкой следить за ним. Вскоре он заметил вокруг
изогнутого рога что-то похожее на диск дюймов восьмидесяти в
диаметре и гораздо темнее коры смоковницы. Сразу же было видно,
что этот диск -- не из дерева: он резко выделялся на фоне
ствола, как и торчавший из него костяной изогнутый предмет.
Если бы Каспара спросили, что ему напоминает вещество этого
диска, он ответил бы: оно удивительно похоже на грязь, из
которой ласточки лепят свои гнезда.
Каспар продолжал наблюдать оба эти любопытных предмета:
рогообразный нарост и темный круг, из которого он торчал; и,
только убедившись, что первый принадлежит живому существу,
решил сообщить об этом своим товарищам. Он пришел к такому
выводу, увидев, что рог внезапно исчез, словно втянутый внутрь
дерева, и на его месте осталось лишь круглое темное отверстие.
Потом желтоватый рог снова появился в отверстии и высунулся
наружу, заполняя его целиком.
Каспар был слишком поражен, чтобы хранить про себя такой
секрет, и немедленно рассказал о своем открытии Карлу и Оссару.
Оба одновременно взглянули в указанном направлении. Карл
был озадачен этим явлением так же, как и Каспар.
Но не Оссару. Едва увидев изогнутый костяной рог и темный
круг, он сказал равнодушным тоном, каким говорят о самых
обычных предметах:
-- Носорог-птица на гнезде.
В этот момент изогнутый нарост исчез в дупле, и осталось
лишь темное отверстие. Карл смотрел в полном недоумении, как и
Каспар за минуту перед тем.
-- Гнездо? -- повторил Каспар, удивленный словами шикари.
-- Птичье гнездо? Ты говоришь о птичьем гнезде, Осси?
-- Да, саиб. Гнездо большой-большой птица. Феринги
называть ее носорог.
-- Да, -- сказал Каспар, который немногое понял из
объяснений шикари, -- это очень любопытно. Мы видели кое-что
вроде рога, торчавшего из дерева, хотя это больше похоже на
кость, чем на рог. Может быть, это птичий клюв. Но скажи,
пожалуйста, где же сама птица и ее гнездо?
Оссару ответил, что гнездо находится в дупле, а птица на
гнезде, где ей и полагается быть, и они видели только ее клюв.
-- Как! Птица сидит в той дыре, откуда торчит эта белая
штука? Да ведь рог заполняет целиком всю дыру, и если птица
действительно там, если этот предмет -- ее клюв, то я могу
сказать, что клюв у нее, должно быть, величиной со все ее тело.
Иначе, как же она пройдет в такую маленькую дыру? Другого
отверстия, кроме этого, нет. А может быть, эта птица -- тукан?
Я слыхал, что тукан пройдет везде, куда просунется его клюв...
Не тукан ли это, Оссару?
Оссару не мог сказать, тукан это или нет, так как никогда
не слыхал о такой птице. Его орнитологические познания не шли
дальше птиц Бенгалии, а тукан живет в Америке. Он повторил, что
эту птицу феринги называют "носорог" или "птица-носорог".
Оссару добавил, что она величиной с гуся и что туловище у нее в
несколько раз толще клюва, хотя клюв кажется очень толстым.
-- И ты говоришь, что гнездо у нее там, в дупле? --
спрашивал Каспар, указывая на маленькое круглое отверстие, едва
ли больше трех дюймов в поперечнике.
-- Ну да, молодой саиб, -- был ответ Оссару.
-- Разумеется, там должно находиться какое-то живое
существо, раз мы видели, что этот рог двигается; а если эта
птица величиной с гуся, то не объяснишь ли ты нам, как она
входит в дупло и выходит оттуда? Вероятно, с другой стороны
ствола есть второе отверстие, побольше?
-- Нет, саиб! -- твердо возразил Оссару. -- То, что вы
видать перед собой, -- один вход в гнездо носорога.
-- Вот это здорово, Осси! Ты хочешь сказать, что птица
величиной с гуся может входить и выходить через эту дыру? Да в
нее воробей с трудом протиснется!
-- Птица-носорог не входить, не выходить. Он остаться
там, пока птенцы готовы уйти из гнездо.
-- Будет тебе, Осси! -- насмешливо сказал Каспар. -- Эта
сказка хороша для маленьких детей. Неужели ты думаешь, что мы
этому поверим? Разве птица может оставаться в гнезде, пока
птенцы не вырастут? А тогда что? Разве птенцы помогут матери
выбраться оттуда? И как они выберутся сами? Ведь я полагаю, они
не уйдут из гнезда, пока не вырастут... Слушай, добрый шикари,
довольно с нас загадок, и расскажи нам все как есть!
Тут шикари рассказал все, что знал об этой удивительной
птице. Готовясь выводить птенцов, сказал он, птица-носорог
выбирает в дереве дупло как раз такого размера, чтобы там могли
поместиться она сама и гнездо, которое она строит. Когда гнездо
построено и яйца снесены, самка садится на них и остается в
дупле не только до тех пор, пока выведутся птенцы, но и долгое
время спустя -- пока птенцы не оперятся и не смогут жить
самостоятельно. Чтобы защитить ее на это время от нападения
куниц-лакати, мангуст и прочей "нечисти", самец, едва только
самка сядет на яйца, принимается за работу каменщика. Пользуясь
своим большим клювом сперва как ведерком, потом как лопаткой,
он замуровывает вход в гнездо, оставляя лишь небольшое
отверстие, которое целиком заполняет клюв самки. Материалом
служит ему глина, добываемая из ближайшего ручья или болота и
напоминающая тот материал, из какого сооружает свое
удивительное гнездо обыкновенная ласточка. Высохнув, глина
становится такой твердой, что может выдержать нападение любой
птицы или зверя. А когда огромный клюв самки торчит наружу,
целиком заполняя отверстие, в дупло не может пробраться даже
скользкая древесная змея. Находясь таким образом в полной
безопасности, самка спокойно высиживает птенцов.
Тут Каспар прервал Оссару вопросом.
-- Как? -- сказал он. -- Она просиживает на гнезде целые
недели, ни разу не выходя наружу? Чем же она кормится?
Не успел Оссару ответить на этот вопрос, как они услыхали
страшный шум, доносившийся сверху, словно с неба. Этот шум мог
бы испугать человека, слышащего его в первый раз и не знающего,
в чем дело. Это был какой-то хлопающий, щелкающий звук, вернее
-- ряд звуков, похожих на лесной шум во время бури.
Оссару сразу же узнал этот звук. Не отвечая на вопрос
Каспара, он сказал:
-- Погоди, саиб. Старый носорог приходить. Он показать,
как кормить самку.
Не успел он договорить, как его товарищи поняли, что
вызвало странный шум. Это была большая птица, которая, сильно
хлопая крыльями, пролетела мимо дерева, где они сидели, к тому,
где находилось гнездо.
Через миг они обнаружили, что птица сидит на остром суку,
непосредственно под дуплом, и Оссару мог уже не объяснять
товарищам, что это самец птицы-носорога. Большой клюв с
отростком, похожим на рог, как и у того клюва, что высовывался
из отверстия, был увенчан чем-то вроде огромного шлема,
поднимавшегося над головой и прикрывавшего клюв сверху, так что
его можно было принять за второй клюв; такой странный "головной
убор" мог принадлежать только самцу птицы-носорога.
Правда, Карлу еще не приходилось видеть живых
птиц-носорогов, но он видел их чучела в музее, и ему нетрудно
было узнать птицу. Он даже мог определить, к какому виду она
принадлежит, так как существует несколько разновидностей
носорогов. Перед ними сейчас находился топау, или рогатая
индийская ворона, ибо по внешности и по повадкам она напоминает
эту примелькавшуюся нам птицу.
Оссару не преувеличил размер этой птицы, сравнив ее с
гусем. Напротив -- он скорее приуменьшил, так как самец был
гораздо крупнее гуся. Он был более трех футов длиной, считая от
кончика хвоста до конца изогнутого клюва, который сам был почти
в фут длиной. Оперение у самца было сверху черное, а брюшко
бледно-желтое; на хвосте перья ярко-белые, пересеченные
посередине черной полосой. Клюв, как и у самки, был
бледно-желтый, красноватый у основания, а "шлем" -- пестрый,
черный с белым.
Оссару пришлось рассказать все, что он знал об этой
любопытной птице. Правда, в Индии живет несколько
разновидностей птицы-носорога, но встречаются они там не так
часто.
Карл знал гораздо больше шикари об этой породе птиц, о ее
характерных особенностях и повадках, и, конечно, рассказал бы
товарищам, не будь они поглощены другим. В самом деле,
разъяренный слон держал их в осаде, они лишь ненадолго
отвлеклись, наблюдая за птицей, и у Карла не было никакой охоты
читать лекцию по орнитологии. Он мог бы рассказать, как долго
спорили орнитологи относительно классификации птицы-носорога:
одни причисляли его к туканам, другие полагали, что его нужно
отнести к семейству ворон. Его сближает с туканом не только
огромный клюв. Как и тукан, он подбрасывает добычу кверху,
подхватывая и проглатывая ее на лету. Но, в противоположность
тукану, эта птица не может лазить по деревьям, так что ее
нельзя отнести к лазающим. Ее считают всеядной, но, как мы уже
сказали, есть немало разновидностей птицы-носорога, и
большинство авторов, вероятно, смешивают повадки различных
видов, сильно отличающихся друг от друга. Существуют
африканские виды, индийские и индонезийские, один или два
своеобразных вида можно встретить на Новой Гвинее. Все эти виды
различаются между собой не только по размерам, цвету, форме
клюва и нароста над ним, но и по употребляемой ими пище.
Например, африканская птица-носорог и некоторые азиатские виды
являются плотоядными, а иные даже питаются падалью. Это
отвратительные птицы, у которых мясо и оперение издают резкую
вонь, как у коршунов. С другой стороны, в Индонезии, особенно
на Молуккских островах, обитает разновидность, питающаяся
только мускатными орехами, благодаря чему ее мясо отличается
далеко еще не был уверен, что избежал опасности, так как слон
не потерял надежды добраться до него. Обнаружив свою неудачу,
разъяренное животное презрительно отшвырнуло хоботом оторванный
клок ткани, поднялось на задние ноги и, выпрямившись, уперлось
передними в каменный столб.
Можно было подумать, что слон хочет вскарабкаться на
обелиск; к счастью, он не мог этого сделать. Во всяком случае,
Оссару далеко не был в безопасности: слон стоял на задних
ногах, и его гибкий, вытянутый во всю длину хобот был на
расстоянии каких-нибудь шести дюймов от ног шикари.
Оссару стоял на своем пьедестале, выпрямившись, как
статуя, хотя лицо его, искаженное ужасом, ничуть не напоминало
статую. Весь его вид говорил о крайнем смятении. И
неудивительно: он понимал, что, если слону удастся вытянуть
хобот еще на несколько дюймов, он будет сброшен с обелиска, как
ничтожная муха.
Поэтому он стоял в крайней тревоге, наблюдая, как чувовище
изо всех сил старается до него добраться.
Слон действовал разумно и энергично. Сперва он выпрямился
во весь рост -- можно сказать, встал на цыпочки, -- потом,
найдя, что этого недостаточно, упал на четвереньки и снова
выпрямился, пытаясь вытянуться еще выше.
Он старался достать шикари с различных сторон обелиска,
словно надеясь найти у его подошвы маленькую возвышенность,
которая позволила бы ему подняться еще на несколько дюймов и
схватить свою жертву.
К счастью для Оссару, наибольшей высоты слон достиг, когда
в первый раз поднялся на задние ноги; и хотя он продолжал
бродить вокруг обелиска, ему удавалось коснуться хоботом лишь
края маленькой ровной площадки, на которой стоял шикари.
Оссару был уже доволен и этим; он мог бы считать себя в
безопасности, если бы не одно встревожившее его обстоятельство.
Стоя на крохотной площадке, диаметр которой едва превышал длину
его ступни, он с большим трудом сохранял равновесие. Будь он на
земле, это не представляло бы для него затруднения; но на
высоте двадцати футов дело обстояло иначе, а так как нервы у
него были до крайности напряжены перед лицом грозившей ему
опасности, то он удерживал равновесие с большим трудом.
Хотя Оссару был всего лишь "кротким индусом", он обладал
незаурядной отвагой -- он был уже много лет охотником и привык
рисковать жизнью. Будь Оссару трусом и человеком, не привыкшим
к опасностям, он, вероятно, умер бы от страха и свалился на
спину к безжалостному чудовищу. Однако при всей храбрости он
был в состоянии лишь сохранять равновесие. К несчастью, Оссару
не мог опираться на большое копье, так как бросил его, когда
полез на скалу. Он вытащил из-за пояса охотничий нож, но не для
обороны, а чтобы лучше балансировать. Правда, его подмывало
отхватить кусочек хрящеватого хобота, но он не рисковал
наклониться, опасаясь потерять равновесие.
Ему ничего не оставалось, как сохранять вертикальное
положение; собрав все мужество, он стоял прямо и неподвижно,
как бронзовая статуя.
В таком положении Оссару оставался несколько минут, и все
это время слон пытался дотянуться до него.
Карл и Каспар, сидевшие высоко на дереве, были свидетелями
этой сцены с начала до конца. Положение Оссару могло бы
показаться Каспару забавным, если бы не опасность, какой
подвергался шикари. Она была так очевидна, что Каспар и не
думал смеяться и смотрел на Оссару с тревогой. Карл тоже с
волнением ожидал развязки. Но братья ничем не могли ему помочь,
так как были безоружны -- они побросали свои ружья, когда
полезли на дерево.
Понаблюдав некоторое время за слоном, Каспар убедился, что
животное не может дотянуться до Оссару, пока тот сохраняет
равновесие на вершине скалы. Карл пришел к такому же выводу. И
они стали криками ободрять шикари, чтобы он держался крепче. Но
вскоре Карл обнаружил одно обстоятельство, ускользнувшее от
внимания Каспара, и это открытие заставило его содрогнуться. Он
заметил, что всякий раз, как слон вставал и опирался на
обелиск, тот слегка покачивался. Оссару тоже это заметил и не
на шутку встревожился, потому что ему становилось все труднее
сохранять равновесие. Наконец и Каспар обратил внимание, что
скала покачивается, но это не слишком его обеспокоило -- зная
ловкость шикари, он был уверен, что тот сумеет устоять на
обелиске. Но молодой ботаник не только боялся, что Оссару
упадет со скалы, -- его приводила в отчаяние одна мысль,
которая не приходила в голову менее проницательному брату.
Колебание скалы заставило Карла подумать о весьма опасных
последствиях. Но каких? Нам все объяснят слова, с которыми он в
этот момент обратился к Каспару.
-- Ах, брат! -- воскликнул он, заметив опасность. -- Что,
если скала упадет...
-- Не бойся, -- прервал его Каспар, -- она стоит
достаточно прочно. Правда, она слегка вздрагивает, когда эта
скотина прыгает на нее. Но я думаю, пока нечего опасаться.
-- А по-моему, опасность налицо, -- возразил Карл, и в
голосе его прозвучала тревога. -- Вернее сказать, -- прибавил
он, -- сейчас, пока слон пытается достать Оссару, шикари ничего
не грозит, но слон может изменить тактику. Эти твари
удивительно умны. И если только он заметит, что столб
покачивается от его тяжести, ему в голову придет новая мысль, и
тогда для Оссару все будет кончено!
-- А, я начинаю тебя понимать, -- сказал Каспар,
заражаясь тревогой брата. -- Так вот в чем опасность! Что же
теперь делать? Будь у нас ружья, мы могли бы открыть огонь по
чудовищу. Быть может, мы его и не убили бы, но, во всяком
случае, нам удалось бы отвлечь внимание от Оссару или помешать
зверю додуматься до того, о чем мы сейчас говорили. Нам нужно
спуститься и достать ружья. Что может нам помешать? Слон сейчас
слишком занят своим делом, чтобы заметить нас.
-- Верно, прекрасная мысль, Каспар!
-- Ну, так приведем ее в исполнение. Я спущусь на землю,
ты спускайся за мной -- до нижней ветки, и я передам тебе
ружья... Держись крепко и не бойся, Осси! -- громко крикнул
молодой охотник. -- Мы сейчас его прогоним... пощекочем ему
толстую шкуру -- вкатим унцию-другую свинца!
С этими словами Каспар начал быстро спускаться с ветки на
ветку, а Карл следовал за ним на некотором расстоянии. Каспар
добрался уже до нижней ветки, а Карл до предпоследней, как
вдруг раздался оглушительный грохот и пронзительный крик.
Братья в ужасе обернулись. За короткое время, пока они не
смотрели на обелиск, в этой любопытной картине произошла
коренная перемена. Каменный столб высотой в добрых двадцать
футов уже не стоял вертикально, а лежал на земле чуть не
горизонтально, придавив своей вершиной целую кучу древесных
ветвей. Основание обелиска было вывернуто из земли, а возле
него находился слон уже не на двух ногах и даже не на четырех
-- он лежал на спине, дрыгая всеми четырьмя ногами и изо всех
сил старался подняться. Оссару нигде не было видно.
Случилось то, чего опасался Карл. Сообразив, что ему не
достать до шикари хоботом, и почувствовав, что обелиск
пошатывается, слон встал на ноги, уперся в скалу могучей
грудью, навалившись на нее всей своей тяжестью; столб рухнул на
стоявший рядом высокий каштан -- дерево сломалось и с треском
упало. Неуклюжий гигант потерял равновесие и свалился на землю
вслед за обеликом. Словом, все четверо не устояли на месте: ни
дерево, ни животное, ни скала, ни человек, ибо Оссару,
разумеется, упал вместе с обелиском.
Но куда же исчез Оссару? Это было первое, о чем подумали и
Карл и Каспар.
-- Ах, брат, -- простонал Каспар, -- боюсь, что он
погиб!..
Карл промолчал, но все же громко сказанные слова Каспара
не остались без ответа. Едва они слетели с его уст, как из
ветвей рухнувшего каштана послышался знакомый голос, от
которого сердца у братьев радостно забились.
-- Нет, молодой саиб, -- отвечал невидимый Оссару, --
меня не убить, мне не повредить. Только уйти от старый бродяга,
и я здоровый, как всегда. Вот я бежать!..
В тот же миг шикари выскочил из ветвей дерева, в которых
временно был погребен, и со всех ног помчался к дереву, на
котором братья нашли убежище.
Не успел слон подняться на ноги, как Оссару уже занял
безопасную позицию на верхних ветвях высокого дерева, куда
взобрались и Карл с Каспаром, позабыв о своих ружьях.
Все трое сидели высоко в ветвях. Слона уже не приходилось
бояться, и они могли наблюдать за ним, чувствуя себя в полной
безопасности. Опасность угрожала только Фрицу; но псу были уже
хорошо известны злобные повадки гиганта, и он был настолько
умен и бегал так быстро, что всегда мог от него спастись.
Слон же, поднявшись на ноги, несколько мгновений стоял,
хлопая своими громадными ушами, в явном недоумении, словно
ошеломленный неожиданным приключением. Однако он недолго
сохранял эту спокойную позу. Стрела, все еще торчавшая у него в
хоботе, пробудила в нем жажду мщения. Сердито задрав хвост и
издавая пронзительные крики, он кинулся к рухнувшему дереву и
погрузил свой длинный хобот в его ветви. Он перебрал их одну за
другой, словно что-то разыскивая, -- он искал шикари.
Через некоторое время он бросил это занятие и стал
оглядываться с явно озадаченным видом, не понимая, куда девался
человек. Он не видел, как убегал шикари, так как тот успел
скрыться, пока он еще валялся на спине. Но тут ему попался на
глаза Фриц, -- пес притаился под ветвями дерева, на котором
укрылись его хозяева, и явно завидовал их удачной позиции.
Фриц сразу привлек внимание мстительного зверя. Ведь он
первый напал на слона, когда тот брел по чаще, он подвел его
под этот ужасный град пуль и стрел. И как только взгляд слона
упал на собаку, ярость проснулась в гиганте с удвоенной силой:
круто задрав хвост, слон стремглав кинулся на своего заклятого
врага.
Напади на него кабан или даже бык, Фриц ни за что бы не
убежал -- он отскочил бы в сторону, чтобы избегнуть удара и, в
свою очередь, напал бы на врага. Но это четвероногое было
величиной с дом, и Фриц, не будучи уроженцем востока, был мало
знаком с ним. Да и что можно было с ним поделать, когда у этого
великана такое страшное оружие -- язык длиной в несколько футов
и чудовищные клыки? Поэтому неудивительно и ничуть не позорно
для Фрица, что он повернулся и помчался прочь. Бежал он так
быстро, что уже через полминуты не только его хозяева, сидевшие
на дереве, но и гнавшийся за ним слон потеряли его из виду.
Пробежав за ним несколько десятков футов, животное сообразило,
что гонится впустую, и отказалось от дальнейшей погони.
Когда слон погнался за псом, у охотников появилась
надежда, что погоня завлечет опасного зверя подальше и они
успеют спуститься на землю и убежать.
Однако их постигло разочарование, так как, отказавшись
преследовать пса, толстокожий гигант вернулся назад, снова
перешарил хоботом сломанные ветви каштана и принялся бродить
вокруг поверженного обелиска, причем все время описывал
правильные круги, словно готовясь исполнить какой-то цирковой
номер. Больше часа продолжал слон эту круговую прогулку,
изредка останавливаясь и издавая пронзительный вопль, но почти
все время он двигался в угрюмом молчании. Порой он устремлял
взгляд и даже протягивал хобот к ветвям упавшего дерева, словно
все еще подозревая, что там прячется тот, кто пустил ему в
хобот стрелу. Действительно, глядя на его движения, можно было
подумать, что он сторожит это место, чтобы враг не убежал. Он
давно уже вытащил из хобота стрелу, наступив на нее ногой и
вздернув голову.
Между тем Фриц прокрался к опушке леса и залег в кустах,
припав к земле, так что слону не было его видно.
Охотники, засевшие на дереве, были сильно раздосадованы,
что их плен так затянулся, и начали подумывать, как бы им
вырваться отсюда. Было предложено сделать вылазку и подобрать
ружья, но Карлу это показалось слишком опасным. От дерева до
рухнувшего обелиска было не более двадцати ярдов, а слон,
внимательно оглядывавший все вокруг, конечно, заметит, как они
будут спускаться с дерева. Хотя это грузное животное обычно
выступает неспешным, плавным шагом, но оно может бежать почти
со скоростью лошади, несущейся галопом, и если сразу их
приметит, то они едва ли избегнут его цепкого хобота.
Кроме того, если даже им удастся вернуться на дерево, при
виде их слон снова разъярится и тогда уж не уйдет отсюда.
Было и еще одно соображение, заставившее их терпеливо
сидеть на дереве. Охотники захватили с собой порох и пули лишь
в ограниченном количестве, заряды подходили к концу, и
благоразумие требовало их экономить. У Карла осталось всего две
пули и пороху ровно на два выстрела, да и у Каспара в
пороховнице и в сумке было не гуще. Они рискуют истратить весь
запас свинца и все-таки не убить животное, которое может
преспокойно ходить с двумя десятками пуль в толстой коже. Эти
выстрелы могут только разозлить его, и оно ни за что не уйдет.
Это был настоящий "бродяга", как назвал его Оссару, да к
тому же старый клыкач -- поэтому он был крайне опасен. И хотя
они знали, что не будут в безопасности в этой долине, пока не
убьют его, все согласились, что разумнее будет оставить его в
покое, пока не представится более удобный случай покончить с
ним.
Взвесив все эти обстоятельства, они решили смирно сидеть
на дереве и терпеливо ожидать окончания странного бега по
кругу, который все еще выполнял старый клыкач.
Добрый час терпение охотников, угнездившихся на дереве,
подвергалось жестокому испытанию. Бродяга по-прежнему
расхаживал вокруг скалы, пока не вытоптал дорожку, похожую на
цирковую арену после вечернего представления.
Разумеется, для зрителей время тянулось очень медленно, не
говоря уже о Фрице, который, конечно, удовлетворился бы куда
более короткой программой.
Что касается людей, то им пришлось бы пережить весьма
неприятный час, если бы это скучное представление не было
прервано интермедией, весьма их заинтересовавшей, -- особенно
же натуралиста Карла. Увлекшись ею, они даже позабыли о
близости свирепого врага и о том, что находятся в осаде.
Сидя не дереве, они случайно стали свидетелями любопытной
сцены, какую можно подсмотреть лишь в самом уединенном уголке
девственного леса.
Невдалеке от дерева, на котором они сидели, стояло другое
таких же размеров, но иной породы. Даже Каспар, совершенный
профан в ботанике, сразу определил, что это за дерево. Оно
обладало гладкой корой и широко раскинутыми ветвями: это была
смоковница, ничем не отличающаяся от своего европейского
родича.
Это красивое дерево с годами становится дуплистым. Большие
дупла образуются не только у корня, но встречаются в стволе на
значительной высоте и даже в толстых ветвях.
Смоковница стояла в нескольких ярдах от дерева, на котором
сидели Карл, Каспар и Оссару. Она находилась прямо перед ними,
и порой, когда им надоедало следить за однообразными движениями
слона, они бросали взгляд на смоковницу. Сквозь редкую листву
виднелся ствол и отходившие от него в разные стороны толстые
ветви.
Чуть ли не с первого взгляда Каспар обнаружил на дереве
что-то странное. У этого юноши был зоркий взгляд и острая
наблюдательность. На главном стволе смоковницы, футах в шести
над первым разветвлением, он приметил нечто, сразу же
привлекшее его внимание: это было что-то вроде большого козьего
рога; вернее, это можно было сравнить с изогнутым рогом
носорога или с клыком очень молодого слона; рог этот ничуть не
походил на сук.
Раз или два Каспару показалось, что этот предмет движется,
но он еще не был в этом уверен и ничего не сказал товарищам,
боясь, что его поднимут на смех. Карл нередко посмеивался над
братом, уличая его в невежестве.
Странное явление, замеченное Каспаром, заинтересовало его,
и он начал украдкой следить за ним. Вскоре он заметил вокруг
изогнутого рога что-то похожее на диск дюймов восьмидесяти в
диаметре и гораздо темнее коры смоковницы. Сразу же было видно,
что этот диск -- не из дерева: он резко выделялся на фоне
ствола, как и торчавший из него костяной изогнутый предмет.
Если бы Каспара спросили, что ему напоминает вещество этого
диска, он ответил бы: оно удивительно похоже на грязь, из
которой ласточки лепят свои гнезда.
Каспар продолжал наблюдать оба эти любопытных предмета:
рогообразный нарост и темный круг, из которого он торчал; и,
только убедившись, что первый принадлежит живому существу,
решил сообщить об этом своим товарищам. Он пришел к такому
выводу, увидев, что рог внезапно исчез, словно втянутый внутрь
дерева, и на его месте осталось лишь круглое темное отверстие.
Потом желтоватый рог снова появился в отверстии и высунулся
наружу, заполняя его целиком.
Каспар был слишком поражен, чтобы хранить про себя такой
секрет, и немедленно рассказал о своем открытии Карлу и Оссару.
Оба одновременно взглянули в указанном направлении. Карл
был озадачен этим явлением так же, как и Каспар.
Но не Оссару. Едва увидев изогнутый костяной рог и темный
круг, он сказал равнодушным тоном, каким говорят о самых
обычных предметах:
-- Носорог-птица на гнезде.
В этот момент изогнутый нарост исчез в дупле, и осталось
лишь темное отверстие. Карл смотрел в полном недоумении, как и
Каспар за минуту перед тем.
-- Гнездо? -- повторил Каспар, удивленный словами шикари.
-- Птичье гнездо? Ты говоришь о птичьем гнезде, Осси?
-- Да, саиб. Гнездо большой-большой птица. Феринги
называть ее носорог.
-- Да, -- сказал Каспар, который немногое понял из
объяснений шикари, -- это очень любопытно. Мы видели кое-что
вроде рога, торчавшего из дерева, хотя это больше похоже на
кость, чем на рог. Может быть, это птичий клюв. Но скажи,
пожалуйста, где же сама птица и ее гнездо?
Оссару ответил, что гнездо находится в дупле, а птица на
гнезде, где ей и полагается быть, и они видели только ее клюв.
-- Как! Птица сидит в той дыре, откуда торчит эта белая
штука? Да ведь рог заполняет целиком всю дыру, и если птица
действительно там, если этот предмет -- ее клюв, то я могу
сказать, что клюв у нее, должно быть, величиной со все ее тело.
Иначе, как же она пройдет в такую маленькую дыру? Другого
отверстия, кроме этого, нет. А может быть, эта птица -- тукан?
Я слыхал, что тукан пройдет везде, куда просунется его клюв...
Не тукан ли это, Оссару?
Оссару не мог сказать, тукан это или нет, так как никогда
не слыхал о такой птице. Его орнитологические познания не шли
дальше птиц Бенгалии, а тукан живет в Америке. Он повторил, что
эту птицу феринги называют "носорог" или "птица-носорог".
Оссару добавил, что она величиной с гуся и что туловище у нее в
несколько раз толще клюва, хотя клюв кажется очень толстым.
-- И ты говоришь, что гнездо у нее там, в дупле? --
спрашивал Каспар, указывая на маленькое круглое отверстие, едва
ли больше трех дюймов в поперечнике.
-- Ну да, молодой саиб, -- был ответ Оссару.
-- Разумеется, там должно находиться какое-то живое
существо, раз мы видели, что этот рог двигается; а если эта
птица величиной с гуся, то не объяснишь ли ты нам, как она
входит в дупло и выходит оттуда? Вероятно, с другой стороны
ствола есть второе отверстие, побольше?
-- Нет, саиб! -- твердо возразил Оссару. -- То, что вы
видать перед собой, -- один вход в гнездо носорога.
-- Вот это здорово, Осси! Ты хочешь сказать, что птица
величиной с гуся может входить и выходить через эту дыру? Да в
нее воробей с трудом протиснется!
-- Птица-носорог не входить, не выходить. Он остаться
там, пока птенцы готовы уйти из гнездо.
-- Будет тебе, Осси! -- насмешливо сказал Каспар. -- Эта
сказка хороша для маленьких детей. Неужели ты думаешь, что мы
этому поверим? Разве птица может оставаться в гнезде, пока
птенцы не вырастут? А тогда что? Разве птенцы помогут матери
выбраться оттуда? И как они выберутся сами? Ведь я полагаю, они
не уйдут из гнезда, пока не вырастут... Слушай, добрый шикари,
довольно с нас загадок, и расскажи нам все как есть!
Тут шикари рассказал все, что знал об этой удивительной
птице. Готовясь выводить птенцов, сказал он, птица-носорог
выбирает в дереве дупло как раз такого размера, чтобы там могли
поместиться она сама и гнездо, которое она строит. Когда гнездо
построено и яйца снесены, самка садится на них и остается в
дупле не только до тех пор, пока выведутся птенцы, но и долгое
время спустя -- пока птенцы не оперятся и не смогут жить
самостоятельно. Чтобы защитить ее на это время от нападения
куниц-лакати, мангуст и прочей "нечисти", самец, едва только
самка сядет на яйца, принимается за работу каменщика. Пользуясь
своим большим клювом сперва как ведерком, потом как лопаткой,
он замуровывает вход в гнездо, оставляя лишь небольшое
отверстие, которое целиком заполняет клюв самки. Материалом
служит ему глина, добываемая из ближайшего ручья или болота и
напоминающая тот материал, из какого сооружает свое
удивительное гнездо обыкновенная ласточка. Высохнув, глина
становится такой твердой, что может выдержать нападение любой
птицы или зверя. А когда огромный клюв самки торчит наружу,
целиком заполняя отверстие, в дупло не может пробраться даже
скользкая древесная змея. Находясь таким образом в полной
безопасности, самка спокойно высиживает птенцов.
Тут Каспар прервал Оссару вопросом.
-- Как? -- сказал он. -- Она просиживает на гнезде целые
недели, ни разу не выходя наружу? Чем же она кормится?
Не успел Оссару ответить на этот вопрос, как они услыхали
страшный шум, доносившийся сверху, словно с неба. Этот шум мог
бы испугать человека, слышащего его в первый раз и не знающего,
в чем дело. Это был какой-то хлопающий, щелкающий звук, вернее
-- ряд звуков, похожих на лесной шум во время бури.
Оссару сразу же узнал этот звук. Не отвечая на вопрос
Каспара, он сказал:
-- Погоди, саиб. Старый носорог приходить. Он показать,
как кормить самку.
Не успел он договорить, как его товарищи поняли, что
вызвало странный шум. Это была большая птица, которая, сильно
хлопая крыльями, пролетела мимо дерева, где они сидели, к тому,
где находилось гнездо.
Через миг они обнаружили, что птица сидит на остром суку,
непосредственно под дуплом, и Оссару мог уже не объяснять
товарищам, что это самец птицы-носорога. Большой клюв с
отростком, похожим на рог, как и у того клюва, что высовывался
из отверстия, был увенчан чем-то вроде огромного шлема,
поднимавшегося над головой и прикрывавшего клюв сверху, так что
его можно было принять за второй клюв; такой странный "головной
убор" мог принадлежать только самцу птицы-носорога.
Правда, Карлу еще не приходилось видеть живых
птиц-носорогов, но он видел их чучела в музее, и ему нетрудно
было узнать птицу. Он даже мог определить, к какому виду она
принадлежит, так как существует несколько разновидностей
носорогов. Перед ними сейчас находился топау, или рогатая
индийская ворона, ибо по внешности и по повадкам она напоминает
эту примелькавшуюся нам птицу.
Оссару не преувеличил размер этой птицы, сравнив ее с
гусем. Напротив -- он скорее приуменьшил, так как самец был
гораздо крупнее гуся. Он был более трех футов длиной, считая от
кончика хвоста до конца изогнутого клюва, который сам был почти
в фут длиной. Оперение у самца было сверху черное, а брюшко
бледно-желтое; на хвосте перья ярко-белые, пересеченные
посередине черной полосой. Клюв, как и у самки, был
бледно-желтый, красноватый у основания, а "шлем" -- пестрый,
черный с белым.
Оссару пришлось рассказать все, что он знал об этой
любопытной птице. Правда, в Индии живет несколько
разновидностей птицы-носорога, но встречаются они там не так
часто.
Карл знал гораздо больше шикари об этой породе птиц, о ее
характерных особенностях и повадках, и, конечно, рассказал бы
товарищам, не будь они поглощены другим. В самом деле,
разъяренный слон держал их в осаде, они лишь ненадолго
отвлеклись, наблюдая за птицей, и у Карла не было никакой охоты
читать лекцию по орнитологии. Он мог бы рассказать, как долго
спорили орнитологи относительно классификации птицы-носорога:
одни причисляли его к туканам, другие полагали, что его нужно
отнести к семейству ворон. Его сближает с туканом не только
огромный клюв. Как и тукан, он подбрасывает добычу кверху,
подхватывая и проглатывая ее на лету. Но, в противоположность
тукану, эта птица не может лазить по деревьям, так что ее
нельзя отнести к лазающим. Ее считают всеядной, но, как мы уже
сказали, есть немало разновидностей птицы-носорога, и
большинство авторов, вероятно, смешивают повадки различных
видов, сильно отличающихся друг от друга. Существуют
африканские виды, индийские и индонезийские, один или два
своеобразных вида можно встретить на Новой Гвинее. Все эти виды
различаются между собой не только по размерам, цвету, форме
клюва и нароста над ним, но и по употребляемой ими пище.
Например, африканская птица-носорог и некоторые азиатские виды
являются плотоядными, а иные даже питаются падалью. Это
отвратительные птицы, у которых мясо и оперение издают резкую
вонь, как у коршунов. С другой стороны, в Индонезии, особенно
на Молуккских островах, обитает разновидность, питающаяся
только мускатными орехами, благодаря чему ее мясо отличается