отчаянно взмахивала крыльями и сидела на туше в такой
неестественной позе, что, казалось, с ней творится что-то
неладное.
Вскоре охотники поняли, в чем дело. Беркут по-прежнему
взмахивал крыльями или, вернее, яростно и беспорядочно хлопал
ими, но было ясно, что он остается на трупе своей жертвы не по
собственному желанию, а делает все, что может, чтобы уйти от
него. Это стало еще очевиднее, когда он начал издавать дикие
крики, не злобные и угрожающие, как раньше, а выражавшие
величайший ужас.
Охотники бросились к нему, полагая, что случилось что-то
из ряда вон выходящее.
Когда они подбежали к птице, которая продолжала биться и
кричать, загадка сразу разъяснилась.
Они увидели, что беркут попал в ловушку: его когти
погрузились в тело козла и увязли так крепко, что, несмотря на
всю мощь своих жилистых лап и упругих крыльев, он не мог
освободиться.
Налетев на падавшего козла, птица глубоко вонзила ему в
мягкое брюхо свои крючковатые когти, но, когда хотела их
вытащить, оказалось, что лапы запутались в густой, свалявшейся
шерсти; и чем больше она билась, пытаясь высвободиться, чем
больше вертелась во все стороны, тем прочнее и туже становилась
веревка, свивавшаяся из этого прославленного материала --
шалевой шерсти Кашмира.
Беркут, конечно, попал в скверное положение, и хотя его
вскоре освободили от шерстяных уз, но лишь для того, чтобы еще
надежнее связать более прочной веревкой, вынутой Оссару из
кармана.
Другой беркут не отлетал от них, словно намереваясь спасти
своего товарища из рук похитителей; издавая громкие крики, он
подлетал то к одному, то к другому, всем поочередно угрожая
длинными, острыми когтями.
Так как все трое были вооружены, им удалось отогнать
разъяренную птицу: но для Фрица, который, в свою очередь, стал
предметом ее яростных атак и у которого не было другого оружия,
кроме зубов, дело могло бы кончиться печально.
Зубы были плохой защитой против орлиных когтей, и Фриц,
вероятно, лишился бы глаза, а то и двух, если бы не стрела,
пущенная Оссару. Пронзенная ею прямо в горло, огромная птица с
глухим стуком рухнула на землю.
Но она была еще жива. Увидя, что она простерта на земле,
пес хотел было схватить ее, но, когда к нему протянулись острые
когти и могучий, крючковатый клюв, он предпочел отступить и
держаться на почтительном расстоянии; покончить с беркутом он
предоставил шикари, который тут же пронзил птицу своим длинным
копьем.
Итак, охотники получили неожиданно богатый запас провизии,
которая в буквальном смысле слова свалилась с неба.
Оставалось только благословлять счастливый случай, а
шикари благодарил своих богов.
Некоторое время они с любопытством разглядывали и козлов и
беркута: их волновала мысль, что еще совсем недавно эти
создания блуждали далеко за пределами горной "тюрьмы" и прибыли
сюда из внешнего мира, куда так рвались охотники. Чего бы они
ни дали, чтобы иметь крылья подобно беркуту! С их помощью они
быстро выбрались бы из этой долины, которая поистине стала для
них долиной слез, за грани окружающих ее снежных гор.
Когда Карл размышлял об этом, в его философском уме
зародилась мысль, от которой лицо у него немного прояснилось.
Правда, эта мысль была далеко не блестящей. Но она что-то
сулила, а так как утопающий хватается и за соломинку, то Карл,
несмотря на странность этой идеи, продолжал упорно размышлять и
через некоторое время поделился своим замыслом с товарищами.
На эту мысль навел его беркут. Это была сильная,
мускулистая птица; как и все орлы, беркут может взлететь вверх,
как стрела. В несколько минут -- даже в несколько секунд -- он
достигнет снежных вершин, возвышающихся вад ними...
-- Что ему помешает, -- неуверенным тоном спросил Карл,
указывая на птицу, -- понести?..
-- ... понести что? -- перебил брата Каспар. -- Ведь не
нас же, Карл? -- добавил он с оттенком легкой иронии. --
Надеюсь, ты не думаешь этого?
-- Разумеется, не нас, -- серьезно ответил Карл, -- а
веревку, которая может нас поднять.
-- А-а! -- воскликнул Каспар, просияв от радости. --
Пожалуй, это идея!
У Оссару тоже вырвалось радостное восклицание.
-- Что ты думаешь об этом, шикари? -- серьезно спросил
его Карл.
Шикари не выразил пылких надежд, но был готов помочь им
советами. Этот план будет нетрудно привести в исполнение. Нужно
только свить длинную веревку из пеньки, которой у них
достаточно, привязать ее к лапе беркута и выпустить птицу на
волю. Можно не сомневаться, куда полетит орел. Ему опостылела
долина, и он, конечно, захочет улететь отсюда при первой же
возможности.
С первого взгляда план казался выполнимым, но, когда его
подвергли подробному обсуждению, встретились два значительных
затруднения, и внезапно вспыхнувшая надежда чуть было не
погасла.
Во-первых, можно было опасаться, что беркут при всей своей
силе не поднимет веревку, достаточно толстую, чтобы выдержать
вес любого из них. Бечевку он легко занесет не только на
вершину утеса, но и гораздо дальше, но простая бечевка будет
бесполезна. Чтобы выдержать вес человека, да еще энергично
карабкающегося на скалы, понадобится очень толстая веревка. Она
должна быть и весьма длинной -- ярдов в двести или больше, -- а
с каждым ярдом возрастает тяжесть, которую должен поднять орел.
Не надо думать, что охотники намеревались подняться по
этой веревке "на руках". Будь скала высотой ярдов в двенадцать
или около того, это им, пожалуй, и удалось бы. Но надо было
подниматься на высоту ста пятидесяти ярдов, и самый ловкий на
свете моряк -- даже сам легендарный Синдбад-мореход -- не
одолел бы и половины такого расстояния. Они предвидели эту
трудность с самого начала, и изобретательный Карл, как мы
увидим дальше, сразу же нашел средство ее избегнуть.
Второй вопрос был такой: если даже беркут сможет поднять
достаточно толстую веревку, удастся ли за что-нибудь зацепить
ее там, наверху?
Разумеется, тут уже они ничего не могли поделать, и можно
было лишь надеяться на счастливый случай. Когда птица будет
перелетать через горы, веревка легко может запутаться среди
утесов или ледяных глыб. Оставалось только сделать попытку, у
которой, конечно, были известные шансы на успех.
Первая трудность была, пожалуй, устранима, так как они
легко могли определить толщину и вес веревки. Некоторые данные
можно было получить опытным путем, другие -- путем
соответствующих вычислений. Охотникам было нетрудно определить,
какой толщины потребуется веревка, чтобы выдержать вес любого
из них, а по такой веревке можно будет подняться на утес. Силу
орла также можно было определить довольно точно, и не
приходилось сомневаться, что беркут постарается изо всех сил
вырваться из долины, где с ним так бесцеремонно обошлись.
Вопрос обсуждался с различных сторон, и вскоре они пришли
к заключению, что важнее всего -- приготовить нужную веревку.
Если удастся сделать ее достаточно тонкой, чтобы не перегрузить
беркута, и достаточно прочной, чтобы выдержать вес человека, то
первую трудность они преодолеют. Поэтому веревку необходимо
было сделать с величайшей тщательностью. Волокна должны быть из
самой лучшей конопли, нити скручены совершенно одинаковыми по
толщине и пряди свиты весьма аккуратно. Такую веревку мог
сделать только Оссару. Он умел прясть не хуже манчестерских
прядильщиц, работающих на станках, и у него получалась
безупречная продукция.
В конце концов решено было изготовить веревку. Оссару
будет руководить работой, а остальные -- посильно помогать ему.
Однако, прежде чем приступить к работе, они решили
обезопасить себя от голода, заготовив впрок мясо козлов. Мясо
беркута решили съесть в свежем виде.
Итак, в этот день у них была на завтрак "птица Юноны"6, а
на обед -- "птица Юпитера"7.
Развесив куски козлятины на веревках, чтобы их провялить,
и распялив шкуры для просушивания, охотники занялись
изготовлением веревки, которая должна была им помочь выбраться
из "тюрьмы". К счастью, у них имелся большой запас пеньки. Этот
запас сделал Оссару, когда плел рыболовную сеть, а так как
пенька хранилась в сухой впадинке утеса, то была в прекрасном
состоянии. Имелась также большая веревка, довольно прочная, но,
к сожалению, недостаточно длинная. Это была та самая, которой
они пользовались, перебрасывая через трещину бревенчатый мост;
веревку уже давно сняли с блоков и перенесли в хижину. Она была
как раз нужной толщины: более тонкая едва ли выдержала бы
тяжесть человека. Им предстояло висеть на головокружительной
высоте, и следовало позаботиться о прочности веревки. Они могли
бы сделать прочную, толстую веревку, которая выдержала бы эту
операцию, но в таком случае у орла могло не хватить сил ее
поднять. Если веревка окажется слишком тяжелой для беркута, все
их труды пропадут даром.
-- Почему бы нам не выяснить все это заранее? --
предложил Карл.
-- Но как это сделать? -- возразил Каспар.
-- Я думаю, нам это удастся, -- отвечал ботаник, видимо
занятый какими-то сложными вычислениями.
-- Ничего не могу придумать, -- сказал Каспар,
вопросительно взглянув на брата.
-- Ну, а я, кажется, придумал, -- произнес Карл. -- Что
мешает нам узнать вес веревки и установить, может ли птица ее
поднять?
-- Но как же ты узнаешь вес веревки, когда она еще не
сделана?
-- Очень просто, -- заявил Карл. -- Вовсе не обязательно
закончить веревку, чтобы узнать ее вес. Мы примерно знаем,
какой длины веревка нам нужна, а взвесив тот кусок, который у
нас под руками, сможем вычислить вес для любой ее длины.
-- Ты забываешь, брат, что у нас нет никакого прибора для
взвешивания, даже для самого маленького веса. Ни коромысла, ни
чашек, ни гирь!
-- Пустяки! -- заявил Карл тоном знатока. -- Все это
нетрудно достать. Коромыслом может служить любая ровная
палочка, если ее хорошо уравновесить, а чашки сделать так же
просто, как и коромысло...
-- Но гири? -- прервал его Каспар. -- Как быть с гирями?
Чашки и коромысла будут бесполезны, если не окажется подходящих
гирь. Что мы будем делать без фунтов и унций?
-- Я удивляюсь, Каспар, твоему легкомыслию! Ты не даешь
себе труда как следует подумать. Мне кажется, я могу сделать
набор гирь в любых условиях, лишь бы у меня был нужный
материал, а именно -- дерево и камни.
-- Но как же это, брат? Расскажи нам, пожалуйста.
-- Ну так вот: прежде всего я знаю вес собственного тела.
-- Допустим. Но ведь ты знаешь только общий свой вес. Как
же ты получишь его составные единицы -- фунты и унции?
-- Я сделаю коромысло и уравновешу на нем свое тело с
кучей камней. Затем я разделю камни на две кучки, которые также
уравновешу. Таким образом я получу половину своего веса, то
есть известной мне величины. Разделив эту кучку камней пополам,
я получу еще меньший вес, и так далее, пока не дойду до такого
малого веса, какой мне нужен. Таким способом я могу получить и
фунт, и унцию, и любую весовую единицу.
-- Правильно, брат, -- ответил Каспар, -- и очень
остроумно! Твой план безусловно удался бы, если бы не одно
маленькое обстоятельство, которое ты, наверно, упустил из виду.
-- Какое же именно?
-- Точные ли у тебя данные? -- простодушно спросил
Каспар.
-- Что ты имеешь в виду?
-- Исходную величину, с которой ты хочешь начать и на
которой основываешь все свои расчеты. Я говорю о весе твоего
тела. Ты его знаешь?
-- Конечно, -- отвечал Карл. -- Во мне ровно сто сорок
фунтов.
-- Ах, брат, -- возразил Каспар, грустно покачивая
головой, -- в тебе было сто сорок фунтов в Лондоне, я это знаю,
да и во мне почти столько же; но ты забываешь, что от всех
перенесенных нами испытаний и тревог мы оба похудели. Да,
дорогой брат, я вижу, что ты сильно исхудал с тех пор, как мы
покинули Калькутту, а ты, конечно, замечаешь, такую же перемену
во мне. Разве это не так?
Карл был вынужден признать, что Каспар прав. Его данные
оказались неточными. Вес человеческого тела -- непостоянная
величина, из которой никак нельзя исходить. Им предстояло
произвести весьма ответственные расчеты, требующие величайшей
точности. Карл сразу понял свою ошибку, но это его не
обескуражило.
-- Что же, брат, -- сказал он с улыбкой, взглянув на
Каспара (видимо, его радовала догадливость брата), -- должен
признаться, что на этот раз ты меня переспорил, но это не
заставит меня отказаться от своего плана. Можно определить вес
предмета и другими способами. И если бы я поразмыслил, то,
конечно, придумал бы что-нибудь, но, к счастью, нам не нужно
больше ломать голову над этим вопросом. Если не ошибаюсь,
весовая единица у нас уже есть.
-- Какая же? -- спросил Каспар.
-- Свинцовая пуля твоего ружья. Ты как-то говорил, что у
тебя унцевые пули?
-- Их идет ровно шестнадцать на фунт -- значит, в каждой
ровно унция. Ты прав, Карл, это и есть нужная нам весовая
единица.
Больше обсуждать было нечего, и они немедленно принялись
определять вес веревки длиной в двести ярдов. Вскоре весы были
готовы, и чашки уравновешены так тщательно, словно охотники
собирались взвешивать золотой песок. Моток веревки был
уравновешен камнями, вес которых определили уже при помощи
пуль, и таким образом узнали, сколько в нем содержится фунтов и
унций. Восьмикратный вес соответствовал веревке длиной в сто
шестьдесят ярдов, которую им предстояло сделать.
Необходимо было узнать, сможет ли орел поднять такую ношу
на значительную высоту. Правда, птице не придется поднимать всю
веревку сразу, так как часть ее будет оставаться на земле, но
если беркут поднимется до вершины каменной стены даже в самом
низком месте, то все же на лапе у него будет висеть добрых сто
ярдов веревки, а если он взлетит еще выше, то и значительно
больший груз.
Естественно было предположить, что беркут устремится туда,
где каменная стена ниже всего, особенно если почувствует, что
его полет тормозит странная ноша, привязанная к лапе, а если
случится именно так, то тяжесть будет не очень велика.
Направить беркута к самому низкому месту можно при помощи этой
же веревки, которую они будут держать в руках.
Взвесив все эти обстоятельства, братья слегка
приободрились, так как убедились, что у них есть шансы на
успех.
Теперь предстояло испытать силу орла.
Задача была также весьма ответственной, и они приступили к
ней лишь после долгих размышлений. Они взяли обрубок дерева и
обтесали его так, чтобы вес его равнялся весу веревки длиной в
двадцать ярдов (уже применявшейся ими раньше с другой целью).
Затем привязали эту веревку одним концом к чурбану, а другой
обвязали вокруг лапы орла.
Когда все было готово, птицу освободили от остальных пут и
отошли в сторону, чтобы дать ей свободно расправить крылья.
Вообразив, что он наконец на воле, беркут вскочил с камня,
на который его положили, расправил свои широкие крылья и взмыл
кверху почти по вертикали.
Первые двадцать ярдов он пролетел легко и быстро, и у
зрителей вырвались радостные восклицания.
Увы! Их надежды погибли, едва успев родиться.
Развернувшись во всю длину, веревка сдернула орла на несколько
футов книзу. В то же время чурбан поднялся от земли всего на
несколько дюймов. Птица забила крыльями, ошеломленная этой
неожиданной помехой, затем, найдя равновесие, вновь попыталась
взлететь ввысь.
Веревка снова натянулась, но, как и в первый раз, чурбан
был лишь слегка приподнят над землей, между тем как орел,
словно ожидавший на этот раз толчка, был задержан в полете не
так уж резко.
Но все же он должен был опуститься, пока его якорь не
"коснулся дна". После новой попытки взлететь, столь же
неудачной, он, казалось, убедился, что ему невозможно подняться
кверху, и направил полет горизонтально вдоль линии утесов.
Чурбан потащился по земле, подпрыгивая на бугорках, иногда
взлетая в воздух, но всякий раз лишь на несколько секунд.
Наконец зрители пришли к убеждению, что беркут не в силах
взлететь на вершину утеса с привязанной к лапе веревкой, равной
по весу чурбану.
Словом, план оказался неудачным. Потеряв иадежду на успех,
наши охотники предоставили орлу волочить свой деревянный якорь,
куда ему вздумается.
Трое зрителей, наблюдавших неудачные попытки орла,
некоторое время хранили молчание, какое обычно следует за
разочарованием. Каспар казался менее подавленным, чем
остальные, но никто не спросил его, о чем он думает.
Молчание длилось недолго, как и вызвавшая его досада. Она
была мимолетна, как летняя тучка, которая на миг омрачает небо,
-- скроется тучка, и по-прежнему сияет ясная лазурь.
Этой счастливой перемене настроения охотники были обязаны
Каспару. Юноше пришла в голову мысль -- вернее, новый план, --
и он тотчас же поделился им с товарищами.
Строго говоря, план Каспара нельзя было назвать новым. Он
был только дополнением к тому, который был предложен Карлом, и
беркут, как и раньше, играл в нем главную роль.
Рассчитывая, какой длины потребуется веревка, чтобы
добраться до вершины утеса, Каспар уже подумывал о том, как ее
укоротить, то есть как добиться, чтобы хватило более короткой.
Некоторое время он обдумывал это, но не хотел говорить
товарищам, пока они не испытают силу орла. Теперь, когда беркут
был "взвешен и найден легковесным", можно было предположить,
что им больше не будут интересоваться, -- разве что просто
съедят. Так думали Карл и Оссару, но Каспар думал иначе. Он был
уверен, что птица еще может быть им полезной.
Каспар полагал, и вполне справедливо, что орлу мешает
подняться лишняя тяжесть. Однако она не слишком превышала его
силу. Будь веревка вдвое легче или даже немного меньше, чем
вдвое, беркуту удалось бы поднять ее до края обрыва.
Что, если эту тяжесть уменьшить?
Каспар не считал нужным сделать веревку тоньше. Он знал,
что это невозможно, так как вопрос уже обсуждался и был решен
отрицательно.
Но что будет, если они пустят в ход более короткую
веревку: например, длиной не в сто пятьдесят ярдов, а только в
пятьдесят? Тогда орел, конечно, сможет взлететь так высоко, как
позволит длина веревки.
Никто не возражал Каспару: это была бесспорная истина, но
что из нее следовало?
-- Ну и пусть себе орел заносит веревку хоть на луну, --
сказал Карл, -- да нам-то на что такая короткая веревка? Ведь
если даже беркут поднимет один ее конец на вершину утеса в
самом низком его месте, все равно другой конец будет болтаться
в добрых пятидесяти ярдах над землей.
-- Ни на ярд, брат, ни на фут над землей! Другой конец
будет у нас в руках, -- у нас в руках, говорю тебе!
-- Хорошо, Каспар, -- спокойно возразил его брат. -- Ты
говоришь уверенно, но, по правде сказать, я не вижу, к чему ты
клонишь. Ты же знаешь, что этот проклятый обрыв нигде не бывает
ниже ста ярдов.
-- Знаю, -- ответил Каспар все так же твердо, -- но мы
можем держать веревку в пятьдесят ярдов -- даже вдвое короче --
за один конец, а другой будет над краем обрыва.
Карл был озадачен, но шикари, на этот раз оказавшийся
сообразительнее философа, уловил мысль Каспара.
-- Ха-ха-ха! -- воскликул он. -- Молодой саиб думать
лестницу! Вот что он думать!
-- Совершенно верно! -- сказал Каспар. -- Ты угадал,
Осси. Именно об этом я и думал.
-- Ну, тогда в самом деле можно... -- медленно произнес
Карл и погрузился в раздумье. -- Может быть, ты и прав, брат,
-- добавил он после паузы. -- Во всяком случае, попробовать
нетрудно. Если твой план удастся, нам не придется делать новые
веревки. Той, что у нас имеется, вполне хватит. Давайте сейчас
же попробуем!
-- Где беркут? -- спросил Каспар, оглядываясь по
сторонам.
-- Вон там, саиб, -- ответил Оссару, указывая на утес. --
Вон там он сидеть на камне.
Орел сидел, как-то странно скорчившись, на нижнем уступе
скалы, куда опустился после неудачных попыток взлететь. Он
выглядел измученным, и, казалось, его можно взять голыми
руками. Но когда Оссару приблизился к нему с таким намерением,
птица, вероятно вообразив себя на свободе, снова отважно
взвилась кверху.
И она вновь почувствовала, что веревка тянет ее за лапу
вниз.
Напрасно хлопая крыльями, птица спустилась, притянутая
сперва тяжестью чурбана, а потом сильной рукой шикари.
Чурбан убрали, а вместо него к лапе орла привязали веревку
более пятидесяти ярдов длиной.
Беркута снова отпустили, причем Оссару крепко держал
обеими руками конец веревки; на этот раз великолепная птица
взмыла ввысь так стремительно, словно пределом ее полета была
не вершина утеса, а величавый пик Чомо-лари.
На высоте пятидесяти ярдов ее гордый полет был внезапно
остановлен Оссару, который, потянув за веревку, напомнил орлу,
что он все еще пленник.
Опыт оказался удачным. План Каспара обещал многое, и они
тотчас же стали делать необходимые приготовления.
Прежде всего следовало проверить качество веревки и
испытать ее прочность. Лестницы по-прежнему стояли там, где их
поставили. Проверив веревку, нужно было только привязать ее к
лапе беркута, подняться на последний уступ, до которого
достигали лестницы, и отпустить птицу.
Если беркут поднимется над утесом и веревка за что-нибудь
зацепится, они могут считать себя свободными. Это казалось им
вполне возможным, и при мысли о близком освобождении все трое
заметно повеселели.
Они не надеялись, что им удастся подняться на руках по
веревке длиной почти в пятьдесят ярдов: перед таким подвигом
встал бы в тупик самый ловкий матрос, когда-либо вязавший шкоты
на ноке брам-стеньги. Они и не собирались подниматься по
веревке таким способом, а давно уже придумали и обсудили
другой. Они намеревались -- как только убедятся, что веревка
плотно зацепилась наверху, -- сделать на ней ступеньки,
всовывая между ее прядями на больших промежутках деревянные
палочки, на которые можно будет ставить ногу при подъеме. Как
мы уже сказали, все это было обдумано заранее, и теперь уже
ничто не мешало им заняться испытанием веревки, от прочности
которой будет завасеть их жизнь.
Карл с Каспаром думали, что достаточно будет привязать
веревку к дереву и тянуть ее соединенными усилиями. Но Оссару
был другого мнения. У этого сына Востока родился в голове иной
план, который показался ему лучше, и он начал приводить его в
исполнение, несмотря на возражения товарищей. Захватив один
конец веревки, он взобрался на высокое дерево, прополз по
горизонтальной ветви и на высоте пятидесяти футов над землей
крепко привязал веревку. По его указанию молодые саибы
схватились за веревку, и оба, поджав ноги, на несколько секунд
повисли в воздухе.
На веревке не было обнаружено ни малейшего растяжения или
разрыва, и было очевидно, что она свободно выдерживает тяжесть
двух человек и, во всяком случае, выдержит одного. Убедившись в
этом, шикари спустился с дерева.
Взяв орла под мышку правой руки, а в левую руку сверток
веревки, Оссару направился к тому месту каменной стены, где
были приставлены лестницы. Карл с Каспаром шли за ним по пятам,
а Фриц -- в арьергарде; все четверо двигались молча и как-то
торжественно; видно было, что они заняты важным делом.
Новый опыт, как и испытание силы орла, не отнял много
времени. Если бы он удался, наши охотники потратили бы
несколько часов и в результате с торжеством стояли бы на
вершине утеса, а Фриц весело носился бы по снежному склону,
словно желая загнать какого-нибудь большого архара на
поднебесную вершину Чомо-лари.
Ах, как отличалась от этой картины та, какая представилась
вечером этого богатого событиями дня! Незадолго до захода
солнца можно было видеть, как охотники печально и медленно
возвращаются в свою хижину -- в ту опостылевшую им хижину,
которую они так жаждали навсегда покинуть.
Увы! В длинный список безуспешных попыток им пришлось
внести еще одну неудачу.
Оссару с беркутом под мышкой поднялся по лестницам до
самого верхнего уступа. Отсюда он "запустил" орла, дав ему
взлететь на всю длину веревки. Это был опыт весьма опасный для
шикари и чуть было не оказавшийся последним актом его жизненной
драмы.
Шикари стоял, балансируя на узком уступе, вполне
уверенный, что беркут взлетит прямо кверху, и то, что произошло
в следующий миг, было для него полной неожиданностью: вместо
того чтобы взмыть вверх, орел ринулся по горизонтали и летел
все в том же направлении, пока не вытянул за собою всю свою
привязь; потом, никуда не сворачивая, даже не задержавшись в
полете, но волоча все пятьдесят ярдов веревки, за другой конец
которой Оссару, к счастью, больше не держался, он полетел через
всю долину к утесам на противоположной ее стороне и без труда
достиг их вершины.
Не без досады следили Карл и Каспар за полетом беркута;
некоторое время им казалось, что Оссару не справился с задачей,
которую ему поручили.
Но вскоре они услышали объяснения Оссару и признали их
справедливость. Было очевидно, что, не выпусти он вовремя
веревку, ему бы пришлось сделать такой скачок, после которого
он уже был бы не в состоянии объяснить товарищам, как и почему
улетел орел.
С чувством глубокого, горького разочарования наши искатели
приключений покинули лестницы, которые снова обманули их
надежды, и направились к хижине.
Как и в тот раз, они шли медленно, с понурым видом. Фриц
неестественной позе, что, казалось, с ней творится что-то
неладное.
Вскоре охотники поняли, в чем дело. Беркут по-прежнему
взмахивал крыльями или, вернее, яростно и беспорядочно хлопал
ими, но было ясно, что он остается на трупе своей жертвы не по
собственному желанию, а делает все, что может, чтобы уйти от
него. Это стало еще очевиднее, когда он начал издавать дикие
крики, не злобные и угрожающие, как раньше, а выражавшие
величайший ужас.
Охотники бросились к нему, полагая, что случилось что-то
из ряда вон выходящее.
Когда они подбежали к птице, которая продолжала биться и
кричать, загадка сразу разъяснилась.
Они увидели, что беркут попал в ловушку: его когти
погрузились в тело козла и увязли так крепко, что, несмотря на
всю мощь своих жилистых лап и упругих крыльев, он не мог
освободиться.
Налетев на падавшего козла, птица глубоко вонзила ему в
мягкое брюхо свои крючковатые когти, но, когда хотела их
вытащить, оказалось, что лапы запутались в густой, свалявшейся
шерсти; и чем больше она билась, пытаясь высвободиться, чем
больше вертелась во все стороны, тем прочнее и туже становилась
веревка, свивавшаяся из этого прославленного материала --
шалевой шерсти Кашмира.
Беркут, конечно, попал в скверное положение, и хотя его
вскоре освободили от шерстяных уз, но лишь для того, чтобы еще
надежнее связать более прочной веревкой, вынутой Оссару из
кармана.
Другой беркут не отлетал от них, словно намереваясь спасти
своего товарища из рук похитителей; издавая громкие крики, он
подлетал то к одному, то к другому, всем поочередно угрожая
длинными, острыми когтями.
Так как все трое были вооружены, им удалось отогнать
разъяренную птицу: но для Фрица, который, в свою очередь, стал
предметом ее яростных атак и у которого не было другого оружия,
кроме зубов, дело могло бы кончиться печально.
Зубы были плохой защитой против орлиных когтей, и Фриц,
вероятно, лишился бы глаза, а то и двух, если бы не стрела,
пущенная Оссару. Пронзенная ею прямо в горло, огромная птица с
глухим стуком рухнула на землю.
Но она была еще жива. Увидя, что она простерта на земле,
пес хотел было схватить ее, но, когда к нему протянулись острые
когти и могучий, крючковатый клюв, он предпочел отступить и
держаться на почтительном расстоянии; покончить с беркутом он
предоставил шикари, который тут же пронзил птицу своим длинным
копьем.
Итак, охотники получили неожиданно богатый запас провизии,
которая в буквальном смысле слова свалилась с неба.
Оставалось только благословлять счастливый случай, а
шикари благодарил своих богов.
Некоторое время они с любопытством разглядывали и козлов и
беркута: их волновала мысль, что еще совсем недавно эти
создания блуждали далеко за пределами горной "тюрьмы" и прибыли
сюда из внешнего мира, куда так рвались охотники. Чего бы они
ни дали, чтобы иметь крылья подобно беркуту! С их помощью они
быстро выбрались бы из этой долины, которая поистине стала для
них долиной слез, за грани окружающих ее снежных гор.
Когда Карл размышлял об этом, в его философском уме
зародилась мысль, от которой лицо у него немного прояснилось.
Правда, эта мысль была далеко не блестящей. Но она что-то
сулила, а так как утопающий хватается и за соломинку, то Карл,
несмотря на странность этой идеи, продолжал упорно размышлять и
через некоторое время поделился своим замыслом с товарищами.
На эту мысль навел его беркут. Это была сильная,
мускулистая птица; как и все орлы, беркут может взлететь вверх,
как стрела. В несколько минут -- даже в несколько секунд -- он
достигнет снежных вершин, возвышающихся вад ними...
-- Что ему помешает, -- неуверенным тоном спросил Карл,
указывая на птицу, -- понести?..
-- ... понести что? -- перебил брата Каспар. -- Ведь не
нас же, Карл? -- добавил он с оттенком легкой иронии. --
Надеюсь, ты не думаешь этого?
-- Разумеется, не нас, -- серьезно ответил Карл, -- а
веревку, которая может нас поднять.
-- А-а! -- воскликнул Каспар, просияв от радости. --
Пожалуй, это идея!
У Оссару тоже вырвалось радостное восклицание.
-- Что ты думаешь об этом, шикари? -- серьезно спросил
его Карл.
Шикари не выразил пылких надежд, но был готов помочь им
советами. Этот план будет нетрудно привести в исполнение. Нужно
только свить длинную веревку из пеньки, которой у них
достаточно, привязать ее к лапе беркута и выпустить птицу на
волю. Можно не сомневаться, куда полетит орел. Ему опостылела
долина, и он, конечно, захочет улететь отсюда при первой же
возможности.
С первого взгляда план казался выполнимым, но, когда его
подвергли подробному обсуждению, встретились два значительных
затруднения, и внезапно вспыхнувшая надежда чуть было не
погасла.
Во-первых, можно было опасаться, что беркут при всей своей
силе не поднимет веревку, достаточно толстую, чтобы выдержать
вес любого из них. Бечевку он легко занесет не только на
вершину утеса, но и гораздо дальше, но простая бечевка будет
бесполезна. Чтобы выдержать вес человека, да еще энергично
карабкающегося на скалы, понадобится очень толстая веревка. Она
должна быть и весьма длинной -- ярдов в двести или больше, -- а
с каждым ярдом возрастает тяжесть, которую должен поднять орел.
Не надо думать, что охотники намеревались подняться по
этой веревке "на руках". Будь скала высотой ярдов в двенадцать
или около того, это им, пожалуй, и удалось бы. Но надо было
подниматься на высоту ста пятидесяти ярдов, и самый ловкий на
свете моряк -- даже сам легендарный Синдбад-мореход -- не
одолел бы и половины такого расстояния. Они предвидели эту
трудность с самого начала, и изобретательный Карл, как мы
увидим дальше, сразу же нашел средство ее избегнуть.
Второй вопрос был такой: если даже беркут сможет поднять
достаточно толстую веревку, удастся ли за что-нибудь зацепить
ее там, наверху?
Разумеется, тут уже они ничего не могли поделать, и можно
было лишь надеяться на счастливый случай. Когда птица будет
перелетать через горы, веревка легко может запутаться среди
утесов или ледяных глыб. Оставалось только сделать попытку, у
которой, конечно, были известные шансы на успех.
Первая трудность была, пожалуй, устранима, так как они
легко могли определить толщину и вес веревки. Некоторые данные
можно было получить опытным путем, другие -- путем
соответствующих вычислений. Охотникам было нетрудно определить,
какой толщины потребуется веревка, чтобы выдержать вес любого
из них, а по такой веревке можно будет подняться на утес. Силу
орла также можно было определить довольно точно, и не
приходилось сомневаться, что беркут постарается изо всех сил
вырваться из долины, где с ним так бесцеремонно обошлись.
Вопрос обсуждался с различных сторон, и вскоре они пришли
к заключению, что важнее всего -- приготовить нужную веревку.
Если удастся сделать ее достаточно тонкой, чтобы не перегрузить
беркута, и достаточно прочной, чтобы выдержать вес человека, то
первую трудность они преодолеют. Поэтому веревку необходимо
было сделать с величайшей тщательностью. Волокна должны быть из
самой лучшей конопли, нити скручены совершенно одинаковыми по
толщине и пряди свиты весьма аккуратно. Такую веревку мог
сделать только Оссару. Он умел прясть не хуже манчестерских
прядильщиц, работающих на станках, и у него получалась
безупречная продукция.
В конце концов решено было изготовить веревку. Оссару
будет руководить работой, а остальные -- посильно помогать ему.
Однако, прежде чем приступить к работе, они решили
обезопасить себя от голода, заготовив впрок мясо козлов. Мясо
беркута решили съесть в свежем виде.
Итак, в этот день у них была на завтрак "птица Юноны"6, а
на обед -- "птица Юпитера"7.
Развесив куски козлятины на веревках, чтобы их провялить,
и распялив шкуры для просушивания, охотники занялись
изготовлением веревки, которая должна была им помочь выбраться
из "тюрьмы". К счастью, у них имелся большой запас пеньки. Этот
запас сделал Оссару, когда плел рыболовную сеть, а так как
пенька хранилась в сухой впадинке утеса, то была в прекрасном
состоянии. Имелась также большая веревка, довольно прочная, но,
к сожалению, недостаточно длинная. Это была та самая, которой
они пользовались, перебрасывая через трещину бревенчатый мост;
веревку уже давно сняли с блоков и перенесли в хижину. Она была
как раз нужной толщины: более тонкая едва ли выдержала бы
тяжесть человека. Им предстояло висеть на головокружительной
высоте, и следовало позаботиться о прочности веревки. Они могли
бы сделать прочную, толстую веревку, которая выдержала бы эту
операцию, но в таком случае у орла могло не хватить сил ее
поднять. Если веревка окажется слишком тяжелой для беркута, все
их труды пропадут даром.
-- Почему бы нам не выяснить все это заранее? --
предложил Карл.
-- Но как это сделать? -- возразил Каспар.
-- Я думаю, нам это удастся, -- отвечал ботаник, видимо
занятый какими-то сложными вычислениями.
-- Ничего не могу придумать, -- сказал Каспар,
вопросительно взглянув на брата.
-- Ну, а я, кажется, придумал, -- произнес Карл. -- Что
мешает нам узнать вес веревки и установить, может ли птица ее
поднять?
-- Но как же ты узнаешь вес веревки, когда она еще не
сделана?
-- Очень просто, -- заявил Карл. -- Вовсе не обязательно
закончить веревку, чтобы узнать ее вес. Мы примерно знаем,
какой длины веревка нам нужна, а взвесив тот кусок, который у
нас под руками, сможем вычислить вес для любой ее длины.
-- Ты забываешь, брат, что у нас нет никакого прибора для
взвешивания, даже для самого маленького веса. Ни коромысла, ни
чашек, ни гирь!
-- Пустяки! -- заявил Карл тоном знатока. -- Все это
нетрудно достать. Коромыслом может служить любая ровная
палочка, если ее хорошо уравновесить, а чашки сделать так же
просто, как и коромысло...
-- Но гири? -- прервал его Каспар. -- Как быть с гирями?
Чашки и коромысла будут бесполезны, если не окажется подходящих
гирь. Что мы будем делать без фунтов и унций?
-- Я удивляюсь, Каспар, твоему легкомыслию! Ты не даешь
себе труда как следует подумать. Мне кажется, я могу сделать
набор гирь в любых условиях, лишь бы у меня был нужный
материал, а именно -- дерево и камни.
-- Но как же это, брат? Расскажи нам, пожалуйста.
-- Ну так вот: прежде всего я знаю вес собственного тела.
-- Допустим. Но ведь ты знаешь только общий свой вес. Как
же ты получишь его составные единицы -- фунты и унции?
-- Я сделаю коромысло и уравновешу на нем свое тело с
кучей камней. Затем я разделю камни на две кучки, которые также
уравновешу. Таким образом я получу половину своего веса, то
есть известной мне величины. Разделив эту кучку камней пополам,
я получу еще меньший вес, и так далее, пока не дойду до такого
малого веса, какой мне нужен. Таким способом я могу получить и
фунт, и унцию, и любую весовую единицу.
-- Правильно, брат, -- ответил Каспар, -- и очень
остроумно! Твой план безусловно удался бы, если бы не одно
маленькое обстоятельство, которое ты, наверно, упустил из виду.
-- Какое же именно?
-- Точные ли у тебя данные? -- простодушно спросил
Каспар.
-- Что ты имеешь в виду?
-- Исходную величину, с которой ты хочешь начать и на
которой основываешь все свои расчеты. Я говорю о весе твоего
тела. Ты его знаешь?
-- Конечно, -- отвечал Карл. -- Во мне ровно сто сорок
фунтов.
-- Ах, брат, -- возразил Каспар, грустно покачивая
головой, -- в тебе было сто сорок фунтов в Лондоне, я это знаю,
да и во мне почти столько же; но ты забываешь, что от всех
перенесенных нами испытаний и тревог мы оба похудели. Да,
дорогой брат, я вижу, что ты сильно исхудал с тех пор, как мы
покинули Калькутту, а ты, конечно, замечаешь, такую же перемену
во мне. Разве это не так?
Карл был вынужден признать, что Каспар прав. Его данные
оказались неточными. Вес человеческого тела -- непостоянная
величина, из которой никак нельзя исходить. Им предстояло
произвести весьма ответственные расчеты, требующие величайшей
точности. Карл сразу понял свою ошибку, но это его не
обескуражило.
-- Что же, брат, -- сказал он с улыбкой, взглянув на
Каспара (видимо, его радовала догадливость брата), -- должен
признаться, что на этот раз ты меня переспорил, но это не
заставит меня отказаться от своего плана. Можно определить вес
предмета и другими способами. И если бы я поразмыслил, то,
конечно, придумал бы что-нибудь, но, к счастью, нам не нужно
больше ломать голову над этим вопросом. Если не ошибаюсь,
весовая единица у нас уже есть.
-- Какая же? -- спросил Каспар.
-- Свинцовая пуля твоего ружья. Ты как-то говорил, что у
тебя унцевые пули?
-- Их идет ровно шестнадцать на фунт -- значит, в каждой
ровно унция. Ты прав, Карл, это и есть нужная нам весовая
единица.
Больше обсуждать было нечего, и они немедленно принялись
определять вес веревки длиной в двести ярдов. Вскоре весы были
готовы, и чашки уравновешены так тщательно, словно охотники
собирались взвешивать золотой песок. Моток веревки был
уравновешен камнями, вес которых определили уже при помощи
пуль, и таким образом узнали, сколько в нем содержится фунтов и
унций. Восьмикратный вес соответствовал веревке длиной в сто
шестьдесят ярдов, которую им предстояло сделать.
Необходимо было узнать, сможет ли орел поднять такую ношу
на значительную высоту. Правда, птице не придется поднимать всю
веревку сразу, так как часть ее будет оставаться на земле, но
если беркут поднимется до вершины каменной стены даже в самом
низком месте, то все же на лапе у него будет висеть добрых сто
ярдов веревки, а если он взлетит еще выше, то и значительно
больший груз.
Естественно было предположить, что беркут устремится туда,
где каменная стена ниже всего, особенно если почувствует, что
его полет тормозит странная ноша, привязанная к лапе, а если
случится именно так, то тяжесть будет не очень велика.
Направить беркута к самому низкому месту можно при помощи этой
же веревки, которую они будут держать в руках.
Взвесив все эти обстоятельства, братья слегка
приободрились, так как убедились, что у них есть шансы на
успех.
Теперь предстояло испытать силу орла.
Задача была также весьма ответственной, и они приступили к
ней лишь после долгих размышлений. Они взяли обрубок дерева и
обтесали его так, чтобы вес его равнялся весу веревки длиной в
двадцать ярдов (уже применявшейся ими раньше с другой целью).
Затем привязали эту веревку одним концом к чурбану, а другой
обвязали вокруг лапы орла.
Когда все было готово, птицу освободили от остальных пут и
отошли в сторону, чтобы дать ей свободно расправить крылья.
Вообразив, что он наконец на воле, беркут вскочил с камня,
на который его положили, расправил свои широкие крылья и взмыл
кверху почти по вертикали.
Первые двадцать ярдов он пролетел легко и быстро, и у
зрителей вырвались радостные восклицания.
Увы! Их надежды погибли, едва успев родиться.
Развернувшись во всю длину, веревка сдернула орла на несколько
футов книзу. В то же время чурбан поднялся от земли всего на
несколько дюймов. Птица забила крыльями, ошеломленная этой
неожиданной помехой, затем, найдя равновесие, вновь попыталась
взлететь ввысь.
Веревка снова натянулась, но, как и в первый раз, чурбан
был лишь слегка приподнят над землей, между тем как орел,
словно ожидавший на этот раз толчка, был задержан в полете не
так уж резко.
Но все же он должен был опуститься, пока его якорь не
"коснулся дна". После новой попытки взлететь, столь же
неудачной, он, казалось, убедился, что ему невозможно подняться
кверху, и направил полет горизонтально вдоль линии утесов.
Чурбан потащился по земле, подпрыгивая на бугорках, иногда
взлетая в воздух, но всякий раз лишь на несколько секунд.
Наконец зрители пришли к убеждению, что беркут не в силах
взлететь на вершину утеса с привязанной к лапе веревкой, равной
по весу чурбану.
Словом, план оказался неудачным. Потеряв иадежду на успех,
наши охотники предоставили орлу волочить свой деревянный якорь,
куда ему вздумается.
Трое зрителей, наблюдавших неудачные попытки орла,
некоторое время хранили молчание, какое обычно следует за
разочарованием. Каспар казался менее подавленным, чем
остальные, но никто не спросил его, о чем он думает.
Молчание длилось недолго, как и вызвавшая его досада. Она
была мимолетна, как летняя тучка, которая на миг омрачает небо,
-- скроется тучка, и по-прежнему сияет ясная лазурь.
Этой счастливой перемене настроения охотники были обязаны
Каспару. Юноше пришла в голову мысль -- вернее, новый план, --
и он тотчас же поделился им с товарищами.
Строго говоря, план Каспара нельзя было назвать новым. Он
был только дополнением к тому, который был предложен Карлом, и
беркут, как и раньше, играл в нем главную роль.
Рассчитывая, какой длины потребуется веревка, чтобы
добраться до вершины утеса, Каспар уже подумывал о том, как ее
укоротить, то есть как добиться, чтобы хватило более короткой.
Некоторое время он обдумывал это, но не хотел говорить
товарищам, пока они не испытают силу орла. Теперь, когда беркут
был "взвешен и найден легковесным", можно было предположить,
что им больше не будут интересоваться, -- разве что просто
съедят. Так думали Карл и Оссару, но Каспар думал иначе. Он был
уверен, что птица еще может быть им полезной.
Каспар полагал, и вполне справедливо, что орлу мешает
подняться лишняя тяжесть. Однако она не слишком превышала его
силу. Будь веревка вдвое легче или даже немного меньше, чем
вдвое, беркуту удалось бы поднять ее до края обрыва.
Что, если эту тяжесть уменьшить?
Каспар не считал нужным сделать веревку тоньше. Он знал,
что это невозможно, так как вопрос уже обсуждался и был решен
отрицательно.
Но что будет, если они пустят в ход более короткую
веревку: например, длиной не в сто пятьдесят ярдов, а только в
пятьдесят? Тогда орел, конечно, сможет взлететь так высоко, как
позволит длина веревки.
Никто не возражал Каспару: это была бесспорная истина, но
что из нее следовало?
-- Ну и пусть себе орел заносит веревку хоть на луну, --
сказал Карл, -- да нам-то на что такая короткая веревка? Ведь
если даже беркут поднимет один ее конец на вершину утеса в
самом низком его месте, все равно другой конец будет болтаться
в добрых пятидесяти ярдах над землей.
-- Ни на ярд, брат, ни на фут над землей! Другой конец
будет у нас в руках, -- у нас в руках, говорю тебе!
-- Хорошо, Каспар, -- спокойно возразил его брат. -- Ты
говоришь уверенно, но, по правде сказать, я не вижу, к чему ты
клонишь. Ты же знаешь, что этот проклятый обрыв нигде не бывает
ниже ста ярдов.
-- Знаю, -- ответил Каспар все так же твердо, -- но мы
можем держать веревку в пятьдесят ярдов -- даже вдвое короче --
за один конец, а другой будет над краем обрыва.
Карл был озадачен, но шикари, на этот раз оказавшийся
сообразительнее философа, уловил мысль Каспара.
-- Ха-ха-ха! -- воскликул он. -- Молодой саиб думать
лестницу! Вот что он думать!
-- Совершенно верно! -- сказал Каспар. -- Ты угадал,
Осси. Именно об этом я и думал.
-- Ну, тогда в самом деле можно... -- медленно произнес
Карл и погрузился в раздумье. -- Может быть, ты и прав, брат,
-- добавил он после паузы. -- Во всяком случае, попробовать
нетрудно. Если твой план удастся, нам не придется делать новые
веревки. Той, что у нас имеется, вполне хватит. Давайте сейчас
же попробуем!
-- Где беркут? -- спросил Каспар, оглядываясь по
сторонам.
-- Вон там, саиб, -- ответил Оссару, указывая на утес. --
Вон там он сидеть на камне.
Орел сидел, как-то странно скорчившись, на нижнем уступе
скалы, куда опустился после неудачных попыток взлететь. Он
выглядел измученным, и, казалось, его можно взять голыми
руками. Но когда Оссару приблизился к нему с таким намерением,
птица, вероятно вообразив себя на свободе, снова отважно
взвилась кверху.
И она вновь почувствовала, что веревка тянет ее за лапу
вниз.
Напрасно хлопая крыльями, птица спустилась, притянутая
сперва тяжестью чурбана, а потом сильной рукой шикари.
Чурбан убрали, а вместо него к лапе орла привязали веревку
более пятидесяти ярдов длиной.
Беркута снова отпустили, причем Оссару крепко держал
обеими руками конец веревки; на этот раз великолепная птица
взмыла ввысь так стремительно, словно пределом ее полета была
не вершина утеса, а величавый пик Чомо-лари.
На высоте пятидесяти ярдов ее гордый полет был внезапно
остановлен Оссару, который, потянув за веревку, напомнил орлу,
что он все еще пленник.
Опыт оказался удачным. План Каспара обещал многое, и они
тотчас же стали делать необходимые приготовления.
Прежде всего следовало проверить качество веревки и
испытать ее прочность. Лестницы по-прежнему стояли там, где их
поставили. Проверив веревку, нужно было только привязать ее к
лапе беркута, подняться на последний уступ, до которого
достигали лестницы, и отпустить птицу.
Если беркут поднимется над утесом и веревка за что-нибудь
зацепится, они могут считать себя свободными. Это казалось им
вполне возможным, и при мысли о близком освобождении все трое
заметно повеселели.
Они не надеялись, что им удастся подняться на руках по
веревке длиной почти в пятьдесят ярдов: перед таким подвигом
встал бы в тупик самый ловкий матрос, когда-либо вязавший шкоты
на ноке брам-стеньги. Они и не собирались подниматься по
веревке таким способом, а давно уже придумали и обсудили
другой. Они намеревались -- как только убедятся, что веревка
плотно зацепилась наверху, -- сделать на ней ступеньки,
всовывая между ее прядями на больших промежутках деревянные
палочки, на которые можно будет ставить ногу при подъеме. Как
мы уже сказали, все это было обдумано заранее, и теперь уже
ничто не мешало им заняться испытанием веревки, от прочности
которой будет завасеть их жизнь.
Карл с Каспаром думали, что достаточно будет привязать
веревку к дереву и тянуть ее соединенными усилиями. Но Оссару
был другого мнения. У этого сына Востока родился в голове иной
план, который показался ему лучше, и он начал приводить его в
исполнение, несмотря на возражения товарищей. Захватив один
конец веревки, он взобрался на высокое дерево, прополз по
горизонтальной ветви и на высоте пятидесяти футов над землей
крепко привязал веревку. По его указанию молодые саибы
схватились за веревку, и оба, поджав ноги, на несколько секунд
повисли в воздухе.
На веревке не было обнаружено ни малейшего растяжения или
разрыва, и было очевидно, что она свободно выдерживает тяжесть
двух человек и, во всяком случае, выдержит одного. Убедившись в
этом, шикари спустился с дерева.
Взяв орла под мышку правой руки, а в левую руку сверток
веревки, Оссару направился к тому месту каменной стены, где
были приставлены лестницы. Карл с Каспаром шли за ним по пятам,
а Фриц -- в арьергарде; все четверо двигались молча и как-то
торжественно; видно было, что они заняты важным делом.
Новый опыт, как и испытание силы орла, не отнял много
времени. Если бы он удался, наши охотники потратили бы
несколько часов и в результате с торжеством стояли бы на
вершине утеса, а Фриц весело носился бы по снежному склону,
словно желая загнать какого-нибудь большого архара на
поднебесную вершину Чомо-лари.
Ах, как отличалась от этой картины та, какая представилась
вечером этого богатого событиями дня! Незадолго до захода
солнца можно было видеть, как охотники печально и медленно
возвращаются в свою хижину -- в ту опостылевшую им хижину,
которую они так жаждали навсегда покинуть.
Увы! В длинный список безуспешных попыток им пришлось
внести еще одну неудачу.
Оссару с беркутом под мышкой поднялся по лестницам до
самого верхнего уступа. Отсюда он "запустил" орла, дав ему
взлететь на всю длину веревки. Это был опыт весьма опасный для
шикари и чуть было не оказавшийся последним актом его жизненной
драмы.
Шикари стоял, балансируя на узком уступе, вполне
уверенный, что беркут взлетит прямо кверху, и то, что произошло
в следующий миг, было для него полной неожиданностью: вместо
того чтобы взмыть вверх, орел ринулся по горизонтали и летел
все в том же направлении, пока не вытянул за собою всю свою
привязь; потом, никуда не сворачивая, даже не задержавшись в
полете, но волоча все пятьдесят ярдов веревки, за другой конец
которой Оссару, к счастью, больше не держался, он полетел через
всю долину к утесам на противоположной ее стороне и без труда
достиг их вершины.
Не без досады следили Карл и Каспар за полетом беркута;
некоторое время им казалось, что Оссару не справился с задачей,
которую ему поручили.
Но вскоре они услышали объяснения Оссару и признали их
справедливость. Было очевидно, что, не выпусти он вовремя
веревку, ему бы пришлось сделать такой скачок, после которого
он уже был бы не в состоянии объяснить товарищам, как и почему
улетел орел.
С чувством глубокого, горького разочарования наши искатели
приключений покинули лестницы, которые снова обманули их
надежды, и направились к хижине.
Как и в тот раз, они шли медленно, с понурым видом. Фриц