Страница:
— Ну куда же я поеду? — отпирался академик. — У меня ребята, лаборатория, эксперименты идут.
Он гнал от себя эту мысль, хотя все чаще возвращался к этой идее.
Однажды на столе у академика зазвонил телефон.
— Григорий, привет, это Ефим Пусик из Америки, — голос был мягкий и довольно приятный, с легким одесским акцентом. — Слушай, мне тут Жорка про тебя рассказал всякого. Ты имей в виду, я друзьям доверяю больше, чем себе,
— в трубке раздался странный смешок. — Если только захочешь или тебя там прижмут, дай знать. Мне от тебя ничего не нужно, считай, что это филантропия. У меня денег слишком много. Я хочу хорошим людям помочь. Понял? Подумай. Я тебе выделю комнату, занимайся, чем хочешь, отдохнешь, годик поживи, может, чего и получится интересное. Хочешь даже ребят твоих выпишем, одного-двоих. Поживите спокойно, подумайте. Я ведь все понимаю. Ну пока, значит имей в виду, если чего надумаешь — звони.
В трубке раздался длинный гудок. Академик еще с минуту держал ее в руке, прислушиваясь к шуршанию и далеким щелчкам, доносившимся из космических глубин, и только затем повесил ее на место. «А, может, и правда махнуть в Америку на годик, выписать туда пару ребят и поработать спокойно?»
— мелькнула в голове мысль. Он отогнал ее в сторону, открыл тетрадь с записями последних экспериментов и, раздраженно сопя, начал делать расчеты.
Он гнал от себя эту мысль, хотя все чаще возвращался к этой идее.
Однажды на столе у академика зазвонил телефон.
— Григорий, привет, это Ефим Пусик из Америки, — голос был мягкий и довольно приятный, с легким одесским акцентом. — Слушай, мне тут Жорка про тебя рассказал всякого. Ты имей в виду, я друзьям доверяю больше, чем себе,
— в трубке раздался странный смешок. — Если только захочешь или тебя там прижмут, дай знать. Мне от тебя ничего не нужно, считай, что это филантропия. У меня денег слишком много. Я хочу хорошим людям помочь. Понял? Подумай. Я тебе выделю комнату, занимайся, чем хочешь, отдохнешь, годик поживи, может, чего и получится интересное. Хочешь даже ребят твоих выпишем, одного-двоих. Поживите спокойно, подумайте. Я ведь все понимаю. Ну пока, значит имей в виду, если чего надумаешь — звони.
В трубке раздался длинный гудок. Академик еще с минуту держал ее в руке, прислушиваясь к шуршанию и далеким щелчкам, доносившимся из космических глубин, и только затем повесил ее на место. «А, может, и правда махнуть в Америку на годик, выписать туда пару ребят и поработать спокойно?»
— мелькнула в голове мысль. Он отогнал ее в сторону, открыл тетрадь с записями последних экспериментов и, раздраженно сопя, начал делать расчеты.
Глава 14. Эдик.
Те выходные, в которые удавалось избежать ударных трудовых вахт в залах Пусика, были подарками судьбы. Пустынные утренние улицы Литтл-Три были покрыты утренним туманом, наползающим на них с холодного океана, но часам к одиннадцати сквозь серую пелену проступало солнце, разогревавшее еще влажную с ночи землю, и в воздухе поднимались ароматы хвои, свежей травы и цветения. В такие минуты я долго лежал в постели, стараясь не думать о работе и предвкушая спокойный, неторопливый день, когда ты будешь предоставлен сам себе.
В один из таких залитых солнцем, прозрачных осенних дней у меня в квартире раздался телефонный звонок. Телефон звенел как-то особенно энергично и напористо, излучая недобрую космическую энергию. Обычно такие звонки не предвещали ничего хорошего и в лучшем случае заканчивались срочным вызовом на работу для ударного устранения очередных неполадок в системе.
Особенно участились вызовы на работу в последнее время, так как Леонид был крайне раздражен и не давал спуска сотрудникам. Дурное настроение вице-президента было вызвано тем обстоятельством, что недавно Ефим ненавязчиво порекомендовал ему переехать в новый дом. Дом этот, который Ефим лично присмотрел для своего подчиненного, был расположен в «правильном» месте, то есть в пределах пешей досягаемости от центра Литтл-Три. Естественно, что стоимость правильного дома заставляла останавливаться дыхание и леденеть кровь в жилах. Робкие возражения Леонида вызвали яростный гнев президента и, несмотря на отчаянные попытки открутиться, вице-президенту пришлось немедля справлять новоселье. Свой старый дом, в котором Леонид успел прожить всего несколько месяцев, он был вынужден спешно продать, потерпев при этом значительные убытки.
Телефон продолжал звонить. «Брать или не брать?» — подумал я, но моя рука уже потянулась к трубке.
— Привет, — раздался бодрый голос Леонида. — Мне только что звонил Ефим. У него какой-то гость дома, и он хочет, чтобы вы встретились. Срочно езжай к нему домой! — Я облегченно вздохнул. Визит к Ефиму, хотя и мог занять остаток дня, не предвещал особых неприятностей.
Ефим жил в одном из самых дорогих районов Литтл-Три. Его дом находился на вершине небольшой горы, заросшей невысокими деревцами и кустарником. С холма открывался потрясающий вид на окрестности. Вся знаменитая долина, океанский залив, бесконечные белые домики, покрытые красными черепичными крышами и зеленые перелески, горы, университет — все было видно, как на ладони, и этот мирный пейзаж навевал мысли о бренности и микроскопических масштабах человеческой жизни на планете Земля.
Дорога долго крутилась серпантином, мотор ревел, и наконец передо мной открылась зеленая лужайка и застекленная веранда дома, в котором жил Ефим. Около дома стоял невысокого роста мальчик с непропорциональной фигурой, чуть сутулый, в ослепительно белых кроссовках и ярко-голубых джинсах.
Он нерешительно подошел ко мне и заговорил тоненьким, почти что детским голоском, с немного заискивающей улыбкой:
— Здравствуйте, это вы приехали к дяде Ефиму?
— Да, — ответил я, — он хотел, чтобы я с кем-то встретился.
— Это он обо мне говорил, — мальчик протянул мне руку и вдруг я с удивлением заметил, что в его висках пробивается седина. — Меня зовут Эдуард, но все называют меня Эдик.
Голос у Эдика был немного капризным и высоким, какой бывает у закормленных, избалованных детей, окруженных няньками и домохозяйками, семейных тиранов, готовых в истерике броситься на пол и топать ногами, пока им не принесут давно желанную красную заводную пожарную машину.
Мы прошли в дом. Ефим был одет в просторную грязноватую майку и вытертые джинсы. В этом домашнем обличье он казался усталым добрым дедушкой из Жмеринки, который вот-вот начнет пичкать своих внуков домашними пирожками с вишнями.
— Вот, познакомьтесь, — Ефим махнул рукой в сторону Эдика. — Из Кембриджа приехал поговорить. Я когда-то его родителей хорошо знал. Поговори с ним, может быть, возьмем его к нам в компанию. Парень, вроде толковый, — при этих словах Эдик смущенно улыбнулся, — разберется в производстве, сделаем вас с ним начальниками. Да, мне Борис с Леонидом надоели, пора менять команду, нам нужна свежая кровь. Правильно? Я и тебя с этими мыслями пригласил. И не ошибся. Но ты ловкий оказался, из-под Бориса уполз как-то незаметно, на четвереньках и хорошо себя чувствуешь. Знаешь, умные люди не помешают. Мне еще одного академика из Москвы рекомендовали, говорят гениальный человек. Так что создадим свою Академию Наук. — Ефим хихикнул. Холодный белый огонек снова затрепетал у меня в груди, и я почувствовал тревогу. — Ты понимаешь, — он развел руками, — профессоров и доцентов у меня до хрена, а академиков пока еще не было. А то у нас атмосфера какая-то затхлая, люди боятся, Борис как штурмфюрер бегает, командует. Надо, надо менять стиль.
— Я разберусь, дядя Ефим! — снова детским капризным голоском сказал Эдик. — Вы знаете, дядя Ефим помог мне спаять мой первый усилитель. Еще в Москве, когда мне было одиннадцать лет! Он у меня не работал и дядя Ефим мне показал, какие детали надо припаять.
Ефим довольно ухмыльнулся. Мы прошли в соседнюю комнату. Я разглядел Эдика вблизи и понял, что, несмотря на детскую внешность, он был по крайней мере моим ровесником, если не старше меня.
— Эдик, простите, — спросил я, —сколько вам лет?
— Много, — Эдик замялся, поставленный в тупик таким прямым вопросом.
— У меня уже дочка взрослая, в университет поступила. Мне уже сорок три.
Он посмотрел на меня незатуманенным детским взглядом, и мне стало даже как-то неудобно за явную бестактность моего вопроса.
— Дядя Ефим просил меня рассказать вам о моей работе, — начал Эдик. Он достал из портфеля кучу бумаг и аккуратно разложил их на диване, вздохнув и поджав под себя ноги в кроссовках. — Начнем, пожалуй? — он набрал в грудь воздух и начал торопливо говорить голосом нудного школьного отличника, переживающего период полового созревания. При этом Эдик все время суетился, быстрыми движениями языка облизывал губы и периодически складывал их бантиком. — Я еще в шестнадцать лет сдал теоретический минимум Ландау.
Эдик снова торопливо облизнул тонкие губы, и голос его стал совсем тоненьким, так что мне показалось, что он сейчас сорвется. Он посмотрел на меня, явно ожидая увидеть реакцию.
— Когда дядя Ефим приходил домой к папе и маме, я часто с ним играл. Затем я работал в Академии Наук, теоретиком. Я занимался проблемой образования волн в космосе, теоретической гравитацией, теорией поля. Особенно меня привлекала квантовая электродинамика. — Он достал из портфеля еще одну папку. — Это мои статьи на эту тему, опубликованные в Докладах Академии Наук. В этой статье я рассматриваю очень интересную проблему…
—Неожиданно лицо его помрачнело. — Ах, боже мой, что же я наделал! — он с отчаянием посмотрел на меня и снова облизал губы. — Я опаздывал на самолет и, когда улетал к дяде Ефиму, взял с собой не те публикации. Ну ничего, ничего страшного! — Эдик торопливо выбросил из себя эту фразу и снова перешел на ровный капризный тон, — эти статьи, собственно, посвящены той же теме, только рассмотренной с другой точки зрения. Когда мы решали уравнение Пуассона для частицы, движущейся в гравитационном поле…
Я очень любил физику, но почувствовал, что начинаю отключаться и, чтобы не заснуть, был вынужден посмотреть по сторонам. В салоне у Ефима на полу стоял огромный телевизор и шкафчик со множеством видеокассет. Я перевел взгляд на потолок, поддерживавшийся толстыми темными деревянными балками.
— Вы меня не слушаете? — обиженно спросил Эдик. — А дядя Ефим так о вас хорошо отзывался. Что же мне теперь делать? — и на лице его появились испуг и недоумение.
— Эдик, — сказал я. — я верю, что вы сделали много хороших работ. Лучше расскажите о Кембридже, разве вам там не нравится? Учтите, Пусик производит аппаратуру, и квантовая теория поля ему совершенно не нужна.
— В Кембридже я занимался исследованиями. — Эдик сложил губы бантиком. — Нет, нет, там очень интересно и очень хорошо, но зарплата маленькая, и все время штурмовщина, гранты, отчеты. Ведь как получилось, у меня дочка поступила учиться, ей нужны деньги. Я позвонил в Москву маме, пожаловался, а она вспомнила про дядю Ефима и перезвонила ему. Тогда дядя Ефим предложил сделать меня заведующим отделом. Я даже не очень хотел сюда ехать, все-таки другое побережье Америки, но мама сказала: «Эдик, дядя Ефим сам тебе работу предложил, неудобно отказываться». Вот я и приехал в гости посмотреть вашу фирму.
Я с удивлением посмотрел на моего собеседника. Его немного нелепая детская фигура, капризный голосок, груда разложенных статей, испещренных формулами, создавали странное впечатление взрослого ребенка, человека не от мира сего. «А может быть, он гений?» — пронеслось у меня в голове.
— Эдик, — начал я. — На вашем месте я бы серьезно подумал и выяснил бы у Ефима, какой именно работой вы собираетесь заниматься. — Я сам работал в Академии и в университете, но когда попал к Пусику, мне было очень тяжело. Учтите также, что здесь жизнь совсем не легкая и Кембридж может показаться вам раем по сравнением с местными нравами.
— Ну что вы! — Эдик был явно обижен. — Дядя Ефим так со мной хорошо поговорил. Он и маме обещал, что меня не обидит! Да, я же не закончил рассказывать о моих работах. — Эдик подбежал к телевизору и вставил в него кассету. — Это результаты моих расчетов, представленные в виде короткого фильма.
На экране начали мелькать голубые и красные квадратики, и Эдик снова увлеченно залепетал, пытаясь объяснить мне глубокий смысл происходящего. В этот момент в комнату вошел Ефим.
— Ну что, поговорили? — спросил он.
— Да, дядя Ефим. — Эдик засуетился. — К сожалению, я забыл в Кембридже часть своих публикаций, но зато я по ошибке привез статьи по схожей тематике, так что мы смогли выйти из положения. А сейчас мы смотрели короткометражный фильм, который я показывал вам вчера вечером, когда прилетел. Он посвящен проблеме возникновения разрывов в четырехмерной структуре пространства-времени. У меня есть еще одна кассета, и я вам обязательно хотел ее показать.
Эдик говорил быстро, суетливо и выглядел нелепо. Ефим брезгливо поморщился.
— Отдохни, приди в себя, — оборвал он его. — Вы в своем Кембридже совсем уже с ума посходили. Пространство… Я в вашем пространстве живу, понимаешь, о чем я говорю? Мне главное, чтобы производство хорошо пошло. Надо Бориса с Леонидом от дел отодвинуть. Разберись с приборами, парень ты толковый. Ведь и пожить красиво хочется, правда? Здесь место хорошее, я маме так и сказал, я тебя не обижу. Расслабься, поживи в свое удовольствие.
— Хорошо, дядя Ефим. — Эдик как нашкодивший ученик наклонил голову.
— Вроде толковый парень, да? — Ефим обращался ко мне. — Немного сумашедший, но это неплохо, я сам такой. В Кембридже работал, там ведь дураков не держат, правильно? Да и родителей я хорошо знаю, возьмем его, правильно? Нам нужны новые люди.
— Спасибо, дядя Ефим, я постараюсь хорошо работать. — Эдик окончательно смутился и покраснел.
— Завтра с утра отвези его в компанию, — Ефим снова поморщился, — пусть посмотрит на производство, познакомится с Леней. Вот ты что-то придумаешь, он может быть тоже придумает, академика из Москвы вызовем. Накалякаете научных статей и напишете «Спасибо дяде Ефиму.» — Ефим засмеялся.
На следующее утро я заехал за Эдиком по дороге на работу.
— Ах, какая у вас машина красивая, — подросток-теоретик из Кембриджа ощупывал обивку и сиденья. — У дяди Ефима хорошо, а мы в Кембридже ездим на таких стареньких развалюхах. Даже у известных профессоров старые машины. Нам там совсем денег не платят и даже наоборот, считают, что получать высокую зарплату неприлично.
— Да, — я был осторожен, — но за все надо платить.
— Ну что вы, — Эдик был явно воодушевлен, — попробуйте прожить на университетскую зарплату, мы каждую копейку считаем. Мне дядя Ефим так и сказал: «Эдинька, поживи вольно, вздохни полной грудью, что ты мучаешься?» Да, мама с папой наверняка будут рады.
Эдик был явно увлечен перспективами повышения зарплаты. «В конце концов, какое мое дело», — подумал я и решил его не расстраивать. Мы уже подъезжали к зданию компании.
— Подумать только! — в изумлении и восторге заверещал Эдик, — какая огромная вывеска «Пусик», а когда-то в Москве папа давал ему взаймы десятки и пятерки! Неужели это здание компании? С ума можно сойти, да у дяди Ефима целая промышленная империя! Обязательно позвоню папе и ему все расскажу! Такое огромное здание. Да сюда весь наш факультет из Кембриджа поместится!
—Эдик увлеченно бегал среди стеллажей с деталями, щупая их руками, и продолжал восторженно удивляться.
— Эдик, я хочу вас еще раз предупредить, что вам придется непросто, — начал я. — В каждом деле необходим профессионализм, а он приходит после многих лет работы. Ведь нельзя же научиться играть на рояле за несколько дней…
— Ну что вы! — Эдик надулся. — Я же в детстве был радиолюбителем. И по программированию занял первое место на всесоюзной олимпиаде школьников, когда еще первые компьютеры только появились. Интересно, где дядя Ефим сделает мне кабинет?
— Вообще-то в компании свой кабинет только у Ефима и у Леонида. Так что я бы не рассчитывал на отдельную комнату, тем более что их у нас практически не существует.
— Ничего, я себе отгорожу закуток. Надо будет выписать научные журналы. У вас сколько библиотечных дней в неделю? Ах, какое солнышко на улице, а в Кембридже в это время уже слякоть, какое дядя Ефим замечательное место выбрал!
Эдик подбежал к терминалу компьютера, за которым сидел один из Пусиковских старожилов, молчаливый китаец Вонг, пухлые белые руки которого как птицы летали над клавиатурой. — Ах, как интересно, а на каком языке программирования вы работаете? А вы используете структуры? Когда я работал в Кембридже, я самостоятельно написал большую программу, выводящую результаты на экран. Вы мне можете рассказать о ваших программах?
Вонг, несколько ошарашенный таким натиском, начал что-то объяснять Эдику.
— Ну что вы, разве так можно организовывать работу? — Эдик явно входил в роль руководителя. — Это же прошлый век! У нас в Кембридже на персональных компьютерах никто не работает!
Борис, сидящий за соседним столом, уже несколько минут неодобрительно присматривался к происходящему, играя желваками. Наконец, терпение его лопнуло, он решительно встал и подошел ко мне.
— Мне надо с тобой поговорить! — он взял меня за руку, отвел в комнатку для совещаний и закрыл за собой дверь.
— Что это за идиот? — зло спросил он по-русски.
— Ефим просил показать ему компанию, он работает в Кембридже.
— Почему он ходит здесь и пристает к людям? Что, Ефим хочет взять его на работу?
— Я не знаю наверняка, — осторожно ответил я. — Спроси у Ефима.
— Почему он пришел в компанию в джинсах? — Борис явно заводился.
— Он здесь вообще проездом, сегодня улетает обратно, да и Ефим ему ничего про местные порядки не объяснил.
— Тогда ты объясни ему, что к чему. Это то, чего я боялся. Ефим берет на работу недоумков и хочет развалить компанию. Кто он такой?
— Сын каких-то старых приятелей Ефима. Он физик-теоретик.
— Еще один русский! У нас уже какая-то русская компания получается. Что он здесь будет делать? Отвлекать людей разговорами? — Борис вышел из комнаты, сжав кулаки.
В воздухе запахло грозой, но Эдик явно ничего не замечал и, увлеченно облизывая тонкие губки, сложенные бантиком, объяснял остолбеневшему Вонгу особенности квантовых переходов. Вонг явно ничего не понимал, но из вежливости покачивал головой, как китайский болванчик.
Около меня появился Андрей с важным и многозначительным лицом.
— Это тот самый сын друзей Ефима? — спросил он начальственным тоном.
— Боря мне только что на него пожаловался. Между прочим, он отвлекает Вонга от работы, а каждая минута его труда стоит компании денег. Немедленно уведи его, это непорядок!
Я отметил про себя, что меня уже отождествляли с Эдиком.
— Эдвард, — вежливо позвал я визитера, — нам необходимо срочно поговорить.
Эдик недоуменно посмотрел на меня.
— Мне понадобится еще ровно четыре минуты, — поджав губы ответил он.
— После этого я в вашем распоряжении. — Он улыбнулся и нежным взглядом посмотрел на оторопевшего Вонга, почему-то намертво застывшего в неестественной напряженной позе, тупо глядящего перед собой остекленевшим взглядом и изредка помаргивающего сквозь выпуклые стекла очков своими раскосыми глазами. Эдик снова сложил губы трубочкой, взгляд у него как-то посветлел, прояснился, и он немного наклонил голову набок, как петух, плотоядно подкрадывающийся к курице. — Это очень про-о-осто, — тянучим тоненьким голоском продолжал он, — в проектировании программ соблюдается своеобразный закон сохранения эне-е-ергии…
Вонг продолжал моргать, застыв в той же позе. Мне неожиданно стало смешно, я отошел за угол и затрясся от беззвучного хохота. За мной за угол зашел Андрей, который был основательно взбешен.
— Что ты смеешься, — прошипел он, и лицо его побагровело, — немедленно прекрати это безобразие! Этот тип парализовал нам работу. Посчитай сам: Борис вынужден идти объясняться с Ефимом, я тут с тобой время теряю, ты не на рабочем месте, да еще Вонга загипнотизировали. Ты на него посмотри, он же в сомнамбулизм впал!
При этих словах на меня напал новый взрыв истерического хохота, я скорчился, но вынужден был тут же распрямиться, так как в комнату вошел Ефим.
— Листен, Листен, — он с ненавистью смотрел на Андрея. — Что происходит, не успел человек появиться, как мне на него идут жаловаться. Борис пришел, ты тут как тут. У тебя есть свое дело или нет? Есть?
— Есть, Ефим. — Андрей мгновенно утратил величие.
— Ну и иди работать! Борис, как комиссар, пришел мне жаловаться! Ну и что из того, что он к людям пристает, это даже хорошо! Вы здесь засиделись, варитесь в своем соку! Он толковый парень, у него идеи какие-то в голове крутятся, ты понял, о чем я говорю? — Ефим в раздражении покачал головой.
— Пойдем, надо поговорить, — он пригласил меня выйти в коридор.
— Ты понимаешь, они накинулись, говорят, Эдик отвлекает людей. Нет, может быть я глупость делаю, но я хочу здесь что-то изменить. Ты понял? Все-таки другой человек, может быть он херню несет, но нам нужна какая-то встряска. Вот он с Вонгом поговорил, а Вонг, может быть, от экрана отвлечется, посмотрит в окно, скажет: «Да пошел этот Ефим к такой-то матери» и уедет в горы на лыжах кататься. Ты понимаешь? Ну нет, я ничего против Лени и Бориса не имею, но скучно как-то, затхло. Нам нужна свежая кровь, представление. Ты понял? Хрен с ним, если он даже ничего не сделает, пусть он круглый идиот, все равно, люди уже зашевелились, забегали. Ты на Бориса посмотри, челюстями двигает, как будто запах мяса почуял. И Андрей на запах прибежал. Как гиены или волки. Это нормально, у них даже румянец на лице появился, здоровые, хищные реакции! Пусть побесятся. Вот я Эдика начальником над Борисом поставлю, тогда начнется игра! Я тебя хотел подставить, но ты не захотел воевать, умнее оказался. А этот дурак хочет, понял в чем дело?
— Ефим, — я пришел в ужас от далеко идущих планов президента, — подумайте о деле. Эдик, конечно, парень умный, но для того, чтобы войти в курс дела ему понадобится по меньшей мере полгода, да и склад у него совсем не такой, чтобы заниматься производством.
— Листен, Листен! — Ефим начал раздражаться. — Это херня полная. Да любой идиот сможет все сделать. Ты думаешь, Борис такой уникальный? Он идиот, и Леонид мудак, Эдик, конечно, тоже мудак, я же все вижу. Полный идиот, но своеобразный, ты обратил внимание, как он губки вытягивает? Голову наклонил и как бульдог вцепился, челюсти не разведешь! Может быть, я глупость делаю, но ты мне помоги, понял? Мне нужна твоя помощь!
Разговор с Ефимом меня окончательно запутал. Ничего не подозревающий Эдик, раскрасневшийся от только что прочтенной лекции, спешил поделиться со мной впечатлениями:
— Все-таки у дяди Ефима далеко не все продумано. Надо же, я даже удивляюсь, такое производство, и люди ничего не слышали о теории сложных систем!
— Эдуард, мой вам совет, оставайтесь в Кембридже, — я попытался сказать это как нельзя более жестко. — У вас там хорошая репутация, здесь же придется тяжело, это грубое производство, и поменять существующие порядки будет сложно. И еще, я советую быть поосторожнее с людьми, здесь сложились свои порядки…
— Это только кажется, — Эдик обиженно вытянул губы. — Когда дядя Ефим назначит меня руководителем отдела, я обязательно все изменю. Как же я могу остаться в Кембридже, когда мама обещала дяде Ефиму, что я соглашусь? Нет, сегодня же улетаю обратно и начинаю собирать вещи!
Я глубоко вздохнул. Жизнь в компании дяди Пусика обещала быть бурной и интересной.
В один из таких залитых солнцем, прозрачных осенних дней у меня в квартире раздался телефонный звонок. Телефон звенел как-то особенно энергично и напористо, излучая недобрую космическую энергию. Обычно такие звонки не предвещали ничего хорошего и в лучшем случае заканчивались срочным вызовом на работу для ударного устранения очередных неполадок в системе.
Особенно участились вызовы на работу в последнее время, так как Леонид был крайне раздражен и не давал спуска сотрудникам. Дурное настроение вице-президента было вызвано тем обстоятельством, что недавно Ефим ненавязчиво порекомендовал ему переехать в новый дом. Дом этот, который Ефим лично присмотрел для своего подчиненного, был расположен в «правильном» месте, то есть в пределах пешей досягаемости от центра Литтл-Три. Естественно, что стоимость правильного дома заставляла останавливаться дыхание и леденеть кровь в жилах. Робкие возражения Леонида вызвали яростный гнев президента и, несмотря на отчаянные попытки открутиться, вице-президенту пришлось немедля справлять новоселье. Свой старый дом, в котором Леонид успел прожить всего несколько месяцев, он был вынужден спешно продать, потерпев при этом значительные убытки.
Телефон продолжал звонить. «Брать или не брать?» — подумал я, но моя рука уже потянулась к трубке.
— Привет, — раздался бодрый голос Леонида. — Мне только что звонил Ефим. У него какой-то гость дома, и он хочет, чтобы вы встретились. Срочно езжай к нему домой! — Я облегченно вздохнул. Визит к Ефиму, хотя и мог занять остаток дня, не предвещал особых неприятностей.
Ефим жил в одном из самых дорогих районов Литтл-Три. Его дом находился на вершине небольшой горы, заросшей невысокими деревцами и кустарником. С холма открывался потрясающий вид на окрестности. Вся знаменитая долина, океанский залив, бесконечные белые домики, покрытые красными черепичными крышами и зеленые перелески, горы, университет — все было видно, как на ладони, и этот мирный пейзаж навевал мысли о бренности и микроскопических масштабах человеческой жизни на планете Земля.
Дорога долго крутилась серпантином, мотор ревел, и наконец передо мной открылась зеленая лужайка и застекленная веранда дома, в котором жил Ефим. Около дома стоял невысокого роста мальчик с непропорциональной фигурой, чуть сутулый, в ослепительно белых кроссовках и ярко-голубых джинсах.
Он нерешительно подошел ко мне и заговорил тоненьким, почти что детским голоском, с немного заискивающей улыбкой:
— Здравствуйте, это вы приехали к дяде Ефиму?
— Да, — ответил я, — он хотел, чтобы я с кем-то встретился.
— Это он обо мне говорил, — мальчик протянул мне руку и вдруг я с удивлением заметил, что в его висках пробивается седина. — Меня зовут Эдуард, но все называют меня Эдик.
Голос у Эдика был немного капризным и высоким, какой бывает у закормленных, избалованных детей, окруженных няньками и домохозяйками, семейных тиранов, готовых в истерике броситься на пол и топать ногами, пока им не принесут давно желанную красную заводную пожарную машину.
Мы прошли в дом. Ефим был одет в просторную грязноватую майку и вытертые джинсы. В этом домашнем обличье он казался усталым добрым дедушкой из Жмеринки, который вот-вот начнет пичкать своих внуков домашними пирожками с вишнями.
— Вот, познакомьтесь, — Ефим махнул рукой в сторону Эдика. — Из Кембриджа приехал поговорить. Я когда-то его родителей хорошо знал. Поговори с ним, может быть, возьмем его к нам в компанию. Парень, вроде толковый, — при этих словах Эдик смущенно улыбнулся, — разберется в производстве, сделаем вас с ним начальниками. Да, мне Борис с Леонидом надоели, пора менять команду, нам нужна свежая кровь. Правильно? Я и тебя с этими мыслями пригласил. И не ошибся. Но ты ловкий оказался, из-под Бориса уполз как-то незаметно, на четвереньках и хорошо себя чувствуешь. Знаешь, умные люди не помешают. Мне еще одного академика из Москвы рекомендовали, говорят гениальный человек. Так что создадим свою Академию Наук. — Ефим хихикнул. Холодный белый огонек снова затрепетал у меня в груди, и я почувствовал тревогу. — Ты понимаешь, — он развел руками, — профессоров и доцентов у меня до хрена, а академиков пока еще не было. А то у нас атмосфера какая-то затхлая, люди боятся, Борис как штурмфюрер бегает, командует. Надо, надо менять стиль.
— Я разберусь, дядя Ефим! — снова детским капризным голоском сказал Эдик. — Вы знаете, дядя Ефим помог мне спаять мой первый усилитель. Еще в Москве, когда мне было одиннадцать лет! Он у меня не работал и дядя Ефим мне показал, какие детали надо припаять.
Ефим довольно ухмыльнулся. Мы прошли в соседнюю комнату. Я разглядел Эдика вблизи и понял, что, несмотря на детскую внешность, он был по крайней мере моим ровесником, если не старше меня.
— Эдик, простите, — спросил я, —сколько вам лет?
— Много, — Эдик замялся, поставленный в тупик таким прямым вопросом.
— У меня уже дочка взрослая, в университет поступила. Мне уже сорок три.
Он посмотрел на меня незатуманенным детским взглядом, и мне стало даже как-то неудобно за явную бестактность моего вопроса.
— Дядя Ефим просил меня рассказать вам о моей работе, — начал Эдик. Он достал из портфеля кучу бумаг и аккуратно разложил их на диване, вздохнув и поджав под себя ноги в кроссовках. — Начнем, пожалуй? — он набрал в грудь воздух и начал торопливо говорить голосом нудного школьного отличника, переживающего период полового созревания. При этом Эдик все время суетился, быстрыми движениями языка облизывал губы и периодически складывал их бантиком. — Я еще в шестнадцать лет сдал теоретический минимум Ландау.
Эдик снова торопливо облизнул тонкие губы, и голос его стал совсем тоненьким, так что мне показалось, что он сейчас сорвется. Он посмотрел на меня, явно ожидая увидеть реакцию.
— Когда дядя Ефим приходил домой к папе и маме, я часто с ним играл. Затем я работал в Академии Наук, теоретиком. Я занимался проблемой образования волн в космосе, теоретической гравитацией, теорией поля. Особенно меня привлекала квантовая электродинамика. — Он достал из портфеля еще одну папку. — Это мои статьи на эту тему, опубликованные в Докладах Академии Наук. В этой статье я рассматриваю очень интересную проблему…
—Неожиданно лицо его помрачнело. — Ах, боже мой, что же я наделал! — он с отчаянием посмотрел на меня и снова облизал губы. — Я опаздывал на самолет и, когда улетал к дяде Ефиму, взял с собой не те публикации. Ну ничего, ничего страшного! — Эдик торопливо выбросил из себя эту фразу и снова перешел на ровный капризный тон, — эти статьи, собственно, посвящены той же теме, только рассмотренной с другой точки зрения. Когда мы решали уравнение Пуассона для частицы, движущейся в гравитационном поле…
Я очень любил физику, но почувствовал, что начинаю отключаться и, чтобы не заснуть, был вынужден посмотреть по сторонам. В салоне у Ефима на полу стоял огромный телевизор и шкафчик со множеством видеокассет. Я перевел взгляд на потолок, поддерживавшийся толстыми темными деревянными балками.
— Вы меня не слушаете? — обиженно спросил Эдик. — А дядя Ефим так о вас хорошо отзывался. Что же мне теперь делать? — и на лице его появились испуг и недоумение.
— Эдик, — сказал я. — я верю, что вы сделали много хороших работ. Лучше расскажите о Кембридже, разве вам там не нравится? Учтите, Пусик производит аппаратуру, и квантовая теория поля ему совершенно не нужна.
— В Кембридже я занимался исследованиями. — Эдик сложил губы бантиком. — Нет, нет, там очень интересно и очень хорошо, но зарплата маленькая, и все время штурмовщина, гранты, отчеты. Ведь как получилось, у меня дочка поступила учиться, ей нужны деньги. Я позвонил в Москву маме, пожаловался, а она вспомнила про дядю Ефима и перезвонила ему. Тогда дядя Ефим предложил сделать меня заведующим отделом. Я даже не очень хотел сюда ехать, все-таки другое побережье Америки, но мама сказала: «Эдик, дядя Ефим сам тебе работу предложил, неудобно отказываться». Вот я и приехал в гости посмотреть вашу фирму.
Я с удивлением посмотрел на моего собеседника. Его немного нелепая детская фигура, капризный голосок, груда разложенных статей, испещренных формулами, создавали странное впечатление взрослого ребенка, человека не от мира сего. «А может быть, он гений?» — пронеслось у меня в голове.
— Эдик, — начал я. — На вашем месте я бы серьезно подумал и выяснил бы у Ефима, какой именно работой вы собираетесь заниматься. — Я сам работал в Академии и в университете, но когда попал к Пусику, мне было очень тяжело. Учтите также, что здесь жизнь совсем не легкая и Кембридж может показаться вам раем по сравнением с местными нравами.
— Ну что вы! — Эдик был явно обижен. — Дядя Ефим так со мной хорошо поговорил. Он и маме обещал, что меня не обидит! Да, я же не закончил рассказывать о моих работах. — Эдик подбежал к телевизору и вставил в него кассету. — Это результаты моих расчетов, представленные в виде короткого фильма.
На экране начали мелькать голубые и красные квадратики, и Эдик снова увлеченно залепетал, пытаясь объяснить мне глубокий смысл происходящего. В этот момент в комнату вошел Ефим.
— Ну что, поговорили? — спросил он.
— Да, дядя Ефим. — Эдик засуетился. — К сожалению, я забыл в Кембридже часть своих публикаций, но зато я по ошибке привез статьи по схожей тематике, так что мы смогли выйти из положения. А сейчас мы смотрели короткометражный фильм, который я показывал вам вчера вечером, когда прилетел. Он посвящен проблеме возникновения разрывов в четырехмерной структуре пространства-времени. У меня есть еще одна кассета, и я вам обязательно хотел ее показать.
Эдик говорил быстро, суетливо и выглядел нелепо. Ефим брезгливо поморщился.
— Отдохни, приди в себя, — оборвал он его. — Вы в своем Кембридже совсем уже с ума посходили. Пространство… Я в вашем пространстве живу, понимаешь, о чем я говорю? Мне главное, чтобы производство хорошо пошло. Надо Бориса с Леонидом от дел отодвинуть. Разберись с приборами, парень ты толковый. Ведь и пожить красиво хочется, правда? Здесь место хорошее, я маме так и сказал, я тебя не обижу. Расслабься, поживи в свое удовольствие.
— Хорошо, дядя Ефим. — Эдик как нашкодивший ученик наклонил голову.
— Вроде толковый парень, да? — Ефим обращался ко мне. — Немного сумашедший, но это неплохо, я сам такой. В Кембридже работал, там ведь дураков не держат, правильно? Да и родителей я хорошо знаю, возьмем его, правильно? Нам нужны новые люди.
— Спасибо, дядя Ефим, я постараюсь хорошо работать. — Эдик окончательно смутился и покраснел.
— Завтра с утра отвези его в компанию, — Ефим снова поморщился, — пусть посмотрит на производство, познакомится с Леней. Вот ты что-то придумаешь, он может быть тоже придумает, академика из Москвы вызовем. Накалякаете научных статей и напишете «Спасибо дяде Ефиму.» — Ефим засмеялся.
На следующее утро я заехал за Эдиком по дороге на работу.
— Ах, какая у вас машина красивая, — подросток-теоретик из Кембриджа ощупывал обивку и сиденья. — У дяди Ефима хорошо, а мы в Кембридже ездим на таких стареньких развалюхах. Даже у известных профессоров старые машины. Нам там совсем денег не платят и даже наоборот, считают, что получать высокую зарплату неприлично.
— Да, — я был осторожен, — но за все надо платить.
— Ну что вы, — Эдик был явно воодушевлен, — попробуйте прожить на университетскую зарплату, мы каждую копейку считаем. Мне дядя Ефим так и сказал: «Эдинька, поживи вольно, вздохни полной грудью, что ты мучаешься?» Да, мама с папой наверняка будут рады.
Эдик был явно увлечен перспективами повышения зарплаты. «В конце концов, какое мое дело», — подумал я и решил его не расстраивать. Мы уже подъезжали к зданию компании.
— Подумать только! — в изумлении и восторге заверещал Эдик, — какая огромная вывеска «Пусик», а когда-то в Москве папа давал ему взаймы десятки и пятерки! Неужели это здание компании? С ума можно сойти, да у дяди Ефима целая промышленная империя! Обязательно позвоню папе и ему все расскажу! Такое огромное здание. Да сюда весь наш факультет из Кембриджа поместится!
—Эдик увлеченно бегал среди стеллажей с деталями, щупая их руками, и продолжал восторженно удивляться.
— Эдик, я хочу вас еще раз предупредить, что вам придется непросто, — начал я. — В каждом деле необходим профессионализм, а он приходит после многих лет работы. Ведь нельзя же научиться играть на рояле за несколько дней…
— Ну что вы! — Эдик надулся. — Я же в детстве был радиолюбителем. И по программированию занял первое место на всесоюзной олимпиаде школьников, когда еще первые компьютеры только появились. Интересно, где дядя Ефим сделает мне кабинет?
— Вообще-то в компании свой кабинет только у Ефима и у Леонида. Так что я бы не рассчитывал на отдельную комнату, тем более что их у нас практически не существует.
— Ничего, я себе отгорожу закуток. Надо будет выписать научные журналы. У вас сколько библиотечных дней в неделю? Ах, какое солнышко на улице, а в Кембридже в это время уже слякоть, какое дядя Ефим замечательное место выбрал!
Эдик подбежал к терминалу компьютера, за которым сидел один из Пусиковских старожилов, молчаливый китаец Вонг, пухлые белые руки которого как птицы летали над клавиатурой. — Ах, как интересно, а на каком языке программирования вы работаете? А вы используете структуры? Когда я работал в Кембридже, я самостоятельно написал большую программу, выводящую результаты на экран. Вы мне можете рассказать о ваших программах?
Вонг, несколько ошарашенный таким натиском, начал что-то объяснять Эдику.
— Ну что вы, разве так можно организовывать работу? — Эдик явно входил в роль руководителя. — Это же прошлый век! У нас в Кембридже на персональных компьютерах никто не работает!
Борис, сидящий за соседним столом, уже несколько минут неодобрительно присматривался к происходящему, играя желваками. Наконец, терпение его лопнуло, он решительно встал и подошел ко мне.
— Мне надо с тобой поговорить! — он взял меня за руку, отвел в комнатку для совещаний и закрыл за собой дверь.
— Что это за идиот? — зло спросил он по-русски.
— Ефим просил показать ему компанию, он работает в Кембридже.
— Почему он ходит здесь и пристает к людям? Что, Ефим хочет взять его на работу?
— Я не знаю наверняка, — осторожно ответил я. — Спроси у Ефима.
— Почему он пришел в компанию в джинсах? — Борис явно заводился.
— Он здесь вообще проездом, сегодня улетает обратно, да и Ефим ему ничего про местные порядки не объяснил.
— Тогда ты объясни ему, что к чему. Это то, чего я боялся. Ефим берет на работу недоумков и хочет развалить компанию. Кто он такой?
— Сын каких-то старых приятелей Ефима. Он физик-теоретик.
— Еще один русский! У нас уже какая-то русская компания получается. Что он здесь будет делать? Отвлекать людей разговорами? — Борис вышел из комнаты, сжав кулаки.
В воздухе запахло грозой, но Эдик явно ничего не замечал и, увлеченно облизывая тонкие губки, сложенные бантиком, объяснял остолбеневшему Вонгу особенности квантовых переходов. Вонг явно ничего не понимал, но из вежливости покачивал головой, как китайский болванчик.
Около меня появился Андрей с важным и многозначительным лицом.
— Это тот самый сын друзей Ефима? — спросил он начальственным тоном.
— Боря мне только что на него пожаловался. Между прочим, он отвлекает Вонга от работы, а каждая минута его труда стоит компании денег. Немедленно уведи его, это непорядок!
Я отметил про себя, что меня уже отождествляли с Эдиком.
— Эдвард, — вежливо позвал я визитера, — нам необходимо срочно поговорить.
Эдик недоуменно посмотрел на меня.
— Мне понадобится еще ровно четыре минуты, — поджав губы ответил он.
— После этого я в вашем распоряжении. — Он улыбнулся и нежным взглядом посмотрел на оторопевшего Вонга, почему-то намертво застывшего в неестественной напряженной позе, тупо глядящего перед собой остекленевшим взглядом и изредка помаргивающего сквозь выпуклые стекла очков своими раскосыми глазами. Эдик снова сложил губы трубочкой, взгляд у него как-то посветлел, прояснился, и он немного наклонил голову набок, как петух, плотоядно подкрадывающийся к курице. — Это очень про-о-осто, — тянучим тоненьким голоском продолжал он, — в проектировании программ соблюдается своеобразный закон сохранения эне-е-ергии…
Вонг продолжал моргать, застыв в той же позе. Мне неожиданно стало смешно, я отошел за угол и затрясся от беззвучного хохота. За мной за угол зашел Андрей, который был основательно взбешен.
— Что ты смеешься, — прошипел он, и лицо его побагровело, — немедленно прекрати это безобразие! Этот тип парализовал нам работу. Посчитай сам: Борис вынужден идти объясняться с Ефимом, я тут с тобой время теряю, ты не на рабочем месте, да еще Вонга загипнотизировали. Ты на него посмотри, он же в сомнамбулизм впал!
При этих словах на меня напал новый взрыв истерического хохота, я скорчился, но вынужден был тут же распрямиться, так как в комнату вошел Ефим.
— Листен, Листен, — он с ненавистью смотрел на Андрея. — Что происходит, не успел человек появиться, как мне на него идут жаловаться. Борис пришел, ты тут как тут. У тебя есть свое дело или нет? Есть?
— Есть, Ефим. — Андрей мгновенно утратил величие.
— Ну и иди работать! Борис, как комиссар, пришел мне жаловаться! Ну и что из того, что он к людям пристает, это даже хорошо! Вы здесь засиделись, варитесь в своем соку! Он толковый парень, у него идеи какие-то в голове крутятся, ты понял, о чем я говорю? — Ефим в раздражении покачал головой.
— Пойдем, надо поговорить, — он пригласил меня выйти в коридор.
— Ты понимаешь, они накинулись, говорят, Эдик отвлекает людей. Нет, может быть я глупость делаю, но я хочу здесь что-то изменить. Ты понял? Все-таки другой человек, может быть он херню несет, но нам нужна какая-то встряска. Вот он с Вонгом поговорил, а Вонг, может быть, от экрана отвлечется, посмотрит в окно, скажет: «Да пошел этот Ефим к такой-то матери» и уедет в горы на лыжах кататься. Ты понимаешь? Ну нет, я ничего против Лени и Бориса не имею, но скучно как-то, затхло. Нам нужна свежая кровь, представление. Ты понял? Хрен с ним, если он даже ничего не сделает, пусть он круглый идиот, все равно, люди уже зашевелились, забегали. Ты на Бориса посмотри, челюстями двигает, как будто запах мяса почуял. И Андрей на запах прибежал. Как гиены или волки. Это нормально, у них даже румянец на лице появился, здоровые, хищные реакции! Пусть побесятся. Вот я Эдика начальником над Борисом поставлю, тогда начнется игра! Я тебя хотел подставить, но ты не захотел воевать, умнее оказался. А этот дурак хочет, понял в чем дело?
— Ефим, — я пришел в ужас от далеко идущих планов президента, — подумайте о деле. Эдик, конечно, парень умный, но для того, чтобы войти в курс дела ему понадобится по меньшей мере полгода, да и склад у него совсем не такой, чтобы заниматься производством.
— Листен, Листен! — Ефим начал раздражаться. — Это херня полная. Да любой идиот сможет все сделать. Ты думаешь, Борис такой уникальный? Он идиот, и Леонид мудак, Эдик, конечно, тоже мудак, я же все вижу. Полный идиот, но своеобразный, ты обратил внимание, как он губки вытягивает? Голову наклонил и как бульдог вцепился, челюсти не разведешь! Может быть, я глупость делаю, но ты мне помоги, понял? Мне нужна твоя помощь!
Разговор с Ефимом меня окончательно запутал. Ничего не подозревающий Эдик, раскрасневшийся от только что прочтенной лекции, спешил поделиться со мной впечатлениями:
— Все-таки у дяди Ефима далеко не все продумано. Надо же, я даже удивляюсь, такое производство, и люди ничего не слышали о теории сложных систем!
— Эдуард, мой вам совет, оставайтесь в Кембридже, — я попытался сказать это как нельзя более жестко. — У вас там хорошая репутация, здесь же придется тяжело, это грубое производство, и поменять существующие порядки будет сложно. И еще, я советую быть поосторожнее с людьми, здесь сложились свои порядки…
— Это только кажется, — Эдик обиженно вытянул губы. — Когда дядя Ефим назначит меня руководителем отдела, я обязательно все изменю. Как же я могу остаться в Кембридже, когда мама обещала дяде Ефиму, что я соглашусь? Нет, сегодня же улетаю обратно и начинаю собирать вещи!
Я глубоко вздохнул. Жизнь в компании дяди Пусика обещала быть бурной и интересной.
Глава 15. Совет.
Утро выдалось хмурым и прохладным. Академик встал рано, посмотрел на привычные ряды серых многоэтажных домов с глазницами окон и бельем, болтающимся на узких балкончиках, потом долго плескался в ванной, тщательно выбрился и умылся холодной водой. Кожа на щеках покраснела, одеколон пощипывал лицо, и он почуствовал, что выспался и достаточно бодр, чтобы встретить предстоящие испытания.
Академик подошел к старому дубовому шкафу и достал из него черный, официальный костюм, который одевал лишь по особо важным случаям. В лацкане пиджака поблескивал профиль Ломоносова, выдающий принадлежность обладателя к научной элите огромной, подергивающейся в конвульсиях страны. «Великая, могучая… Эх, как бы она не дернулась в своих схватках слишком сильно, так что всех подомнет под себя,» — подумал академик. Он затянул галстук на белоснежной накрахмаленной рубашке и оценивающе посмотрел на себя в зеркало. «Сойдет, — решил он, — для моего возраста я еще прилично выгляжу».
День предстоял омерзительный. Сегодняшнее заседание Ученого Совета института решало многое. На академика уже давно катили бочку. Друзья не раз передавали ему, что в дирекции накопились письма с обвинениями, доносами и жалобами на него. В чем только его не обвиняли! И в нарушении этики, и в разбазаривании ресурсов, и в укрытии от коллектива института каких-то средств и приборов, и даже в прямом воровстве институтского имущества, включая лабораторный спирт. В последнее время дело приняло еще более серьезный оборот, так как бывший профорг, а ныне замдиректора был близким другом и собутыльником новоиспеченного представителя недавно преобразованных Органов. Как намекали доверенные лица, недавние обвинения напрямую связывали имя академика с незаконной продажей секретных технологий на Запад за иностранную валюту.
«Господи, опять все повторяется», — подумал академик. Он только посмеивался над нелепыми обвинениями, но в последние недели делу был придан серьезный оборот. Академика вызывали к директору, в Президиум Академии Наук, с ним беседовал следователь, откормленный мужик в штатском, явно соскучившийся по работе.
До поры до времени директор сдерживал своих подчиненных. В конце концов, практически вся наука в Институте делалась академиком и его учениками. Что-то изменилось в последние месяцы, видимо директор сам попал в какую-то непонятную постороннему наблюдателю зависимость от своих серых и черных кардиналов.
«Что-то за этим стоит, — думал академик, — не может быть, чтобы он так просто уступил им. Нет, они чем-то повязаны вместе.» — Он с тоской подумал о том, что многие из тех сотрудников, от которых можно было ожидать какой-либо поддержки, давно разбросаны по различным университетам и компаниям Европы и Америки, находясь в бессрочных отпусках. Они, быть может, раз в году наезжали в Москву на пару недель проведать родных и знакомых. В опустевшем институте остались всего несколько полубезумных бессеребренников, увлеченно копающихся в книгах и в своих установках.
Академик подошел к старому дубовому шкафу и достал из него черный, официальный костюм, который одевал лишь по особо важным случаям. В лацкане пиджака поблескивал профиль Ломоносова, выдающий принадлежность обладателя к научной элите огромной, подергивающейся в конвульсиях страны. «Великая, могучая… Эх, как бы она не дернулась в своих схватках слишком сильно, так что всех подомнет под себя,» — подумал академик. Он затянул галстук на белоснежной накрахмаленной рубашке и оценивающе посмотрел на себя в зеркало. «Сойдет, — решил он, — для моего возраста я еще прилично выгляжу».
День предстоял омерзительный. Сегодняшнее заседание Ученого Совета института решало многое. На академика уже давно катили бочку. Друзья не раз передавали ему, что в дирекции накопились письма с обвинениями, доносами и жалобами на него. В чем только его не обвиняли! И в нарушении этики, и в разбазаривании ресурсов, и в укрытии от коллектива института каких-то средств и приборов, и даже в прямом воровстве институтского имущества, включая лабораторный спирт. В последнее время дело приняло еще более серьезный оборот, так как бывший профорг, а ныне замдиректора был близким другом и собутыльником новоиспеченного представителя недавно преобразованных Органов. Как намекали доверенные лица, недавние обвинения напрямую связывали имя академика с незаконной продажей секретных технологий на Запад за иностранную валюту.
«Господи, опять все повторяется», — подумал академик. Он только посмеивался над нелепыми обвинениями, но в последние недели делу был придан серьезный оборот. Академика вызывали к директору, в Президиум Академии Наук, с ним беседовал следователь, откормленный мужик в штатском, явно соскучившийся по работе.
До поры до времени директор сдерживал своих подчиненных. В конце концов, практически вся наука в Институте делалась академиком и его учениками. Что-то изменилось в последние месяцы, видимо директор сам попал в какую-то непонятную постороннему наблюдателю зависимость от своих серых и черных кардиналов.
«Что-то за этим стоит, — думал академик, — не может быть, чтобы он так просто уступил им. Нет, они чем-то повязаны вместе.» — Он с тоской подумал о том, что многие из тех сотрудников, от которых можно было ожидать какой-либо поддержки, давно разбросаны по различным университетам и компаниям Европы и Америки, находясь в бессрочных отпусках. Они, быть может, раз в году наезжали в Москву на пару недель проведать родных и знакомых. В опустевшем институте остались всего несколько полубезумных бессеребренников, увлеченно копающихся в книгах и в своих установках.