Страница:
— Да, хорошо Ефим. — Леонид замялся. — А куда билеты брать?
—Ну, я не знаю, — Ефим закрутил головой, — сами решайте, все взрослые люди. Можно в Японию или в Европу и назад. Или можно над Америкой полетать. Нет, лучше чтобы внизу была и земля и океан, так что пусть летит в Нью-Йорк вначале, а оттуда в Европу и через Азию в Японию и назад сюда. Так самое лучшее, облетишь вокруг шарика и вернешься. — Пусик развернулся и направился к двери. Около двери он еще остановился. — Так что срочно берите билеты! — он постоял еще секунду и закрыл дверь.
— Ну, ты слышал? — Леонид наигранно-бодрым голосом обращался к Пете.
— Придется тебе немного развеяться, ну это даже ничего, мне нравится эта идея! Завтра же поедешь в аэропорт.
— Мне это кажется по крайней мере странным! — отчеканил Борис. Он недовольно огляделся вокруг и снова уставился в мерцающий экран.
Петя с немного растерянным видом снова ткнул электронный щуп куда-то вглубь коробки и на экране осциллографа побежали голубоватые зайчики.
Сквозь мягкое шуршание кондиционеров с улицы пробивался тяжелый, вибрирующий звук, нарастающий с каждой секундой, и вот уже здание затряслось, и пол слегка заходил под ногами. Я с удивлением выглянул в окно. К зданию компании подъезжал странный автопоезд. За огромным семитрейлером с блестящими хромированными колесами тянулся прицеп, на котором плавно покачивалась огромная, длинная угловатая американская машина, каких в последнее время уже не выпускают. Автомобиль этот напоминал небольшой космический корабль, к которому приделали кучу каких-то блестящих хромированных безделушек и ручек. В последний раз такие машины я видел в фильмах семидесятых годов про доблестных американских полицейских, ведущих борьбу с коммунистическими шпионами или с международной мафией.
Автопоезд медленно подполз к компании, и в какой-то момент мне показалось. что он вот-вот врежется в крыло здания. Я со страхом оценил расстояние до лестницы, ведущей на улицу, так как в случае столкновения с хромированной махиной, от хилой, постройки, рассчитанной на постоянные землетрясения, остались бы только руины. В последний момент грузовик дал задний ход и замер, перегородив стоянку для автомобилей. Дверь автомобильного гиганта открылась, и из нее вылезла детская фигурка Эдика в ярко-голубых джинсах и в ослепительно белых кроссовках. Он с радостной лучезарной улыбкой поглядел на яркое солнце, зеленую траву и, поймав на себе наш взгляд, с энтузиазмом помахал рукой.
— Еще только этого мудака не хватало! — процедил сквозь зубы Леонид и со злостью бросил карандаш на пол. — Вот его и надо послать полетать к чертовой матери. — Он развернулся и ушел в свой кабинет.
Борис молча наблюдал за исторической сценой приезда. Он нахмурился, поджал губы, и на лице у него проступили суровые черты, как у римского воина в наступающей колонне легионеров, предвкушающего схватку с толпой варваров, вооруженных кольями и топорами.
— Здравствуйте дядя Ефим, я приехал! — долетел до нас через открытую дверь тоненький капризный детский голосок. — Мама просила передать Вам привет и папа тоже! Я через всю Америку на грузовике из Кембриджа шел на скорости шестьдесят три с половиной мили в час. Шестьдесят пять это слишком много, может полиция остановить, а на полторы мили меньше уже почти совсем безопасно.
Борис передернулся, как будто через него пропустили электрический ток, а на лице у Андрея появилось какое-то гадкое и иезуитское выражение.
— Вот твои билеты, — Леонид решительной походкой вышел из кабинета и направился к Пете, — только что получил по факсу. Нью Йорк, Мюнхен, Дели, Сингапур, Токио, Сан-Франциско. Займет у тебя трое суток. Билеты получишь завтра в аэропорту.
Я беззвучно рассмеялся, смотря на растерянного Петю. В глазах у Бориса на секунду появилось какое-то веселое выражение, которое мгновенно сменилось на суровый холодный взгляд.
Через несколько минут Эдик появился на пороге, излучая радостную улыбку.
— Здравствуйте, меня зовут Эдик! Меня дядя Ефим из Кембриджа пригласил к вам поработать, вы наверное знаете! Я только что проехал через всю Америку! Я уже дяде Ефиму рассказал, что пришлось идти на шестидесяти трех с половиной милях в час.
— Я бы настоятельно рекомендовал вам немедленно переставить грузовик. Вы блокировали всю стоянку компании, — жестко отчеканил Борис.
— Ах, да, конечно, я сейчас переставлю. Мы ехали над пропастями, но я ни разу не сбавил скорость… — Эдик, продолжая лучезарно улыбаться, вынул из кармана огромную связку ключей и, позвякивая, долго в ней копался, пытаясь вытащить ключ от машины. — Все-таки ключи для грузовиков сильно отличаются от ключей для легковых автомобилей — те делают маленькими, дамскими, а водители грузовиков народ грубый, и ключи для них тоже делают большие и грубые, из плохого металла. Я пока ехал к дяде Ефиму, уже почти стал таким же грубым, большим, коренным американцем. Теперь я могу пойти работать водителем грузовика, так что мне этот ключ уже подходит. — Он наконец извлек нужный ключ. — Я так рад, что дядя Ефим меня позвал к себе работать! В детстве он помог мне спаять мой первый усилитель! — Эдик замялся, словно пытаясь вспомнить что-то очень важное. — Ах да, грузовик!
— он развернулся и вышел на лестницу.
— Трудно в это поверить, — Борис покраснел и сжал кулаки. — Он несет абсолютный бред в то время, как его грузовик блокировал подъезд к зданию! И он даже не подумал об этом!
С улицы донесся скрежет и пол начал вибрировать. Я снова с опаской посмотрел на металлическую громадину. медленно отъезжающую от здания.
— Ученые, — Борис шипел сквозь зубы, — я их насмотрелся в России, теперь еще и здесь на них смотреть! Развели у себя в университетах социализм, как они такого мудака там держали? Все зло в этой стране от вот таких вот идиотов, леваков, кретинов, хиппи, гомосексуалистов. Вся эта мерзость идет из университетов.
— Да, ребята… — Леонид был растерян. — Я чувствую, что у нас возникнут проблемы.
Команда пристально, изучающим взглядом посмотрела на входящего в дверь Ефима.
— Ну что, купили билеты?
— Да, Ефим, все заказано, — засуетился Леонид. — Петя завтра вылетает.
— Почему завтра? — поморщился Ефим. — Можно было найти и на сегодняшний рейс. Ну да ладно. Я думаю, все по очереди будем летать. Видели ученого, мать его? Это же надо, через всю Америку со своим хромированным динозавром на прицепе переть! Он еще перед этим мне весь телефон оборвал, рассказывал, как он поедет. Ну ничего, парень вроде толковый, посмотрим, что получится. Борис пусть его возьмет к себе, обучит.
— Ефим, — решительно начал Борис.
— Листен, Листен, не перебивай меня! Я все понимаю, не хочешь. Я бы и сам не хотел такую штучку иметь. Он вроде такой маленький, тихенький, дядя Ефим, тя-тя-тя-тя, а сам все жилы вытянет! Ну ничего, пусть он помучается, ему полезно. Дашь ему задачку посложнее, может быть, он выплывет и будет толк. Какая тебе разница, верно? Ты сбей с него эту спесь, он видите ли из Кембриджа. И не давай ему уклоняться в сторону, пусть выполняет то, что положено, это ему не университеты. Вернее, это жизненные университеты,
— Ефим усмехнулся. — Если Эдик что себе позволит, сразу иди ко мне, я ему врежу так, что все мозги вылетят!
По команде пробежал какой-то еле заметный ветерок облегчения, а на лице у Бориса появилась довольная хищная улыбка. Я с удивлением вспомнил свою первую встречу с Эдиком и понял, что искать какой-либо смысл в словах Ефима занятие опасное и неблагодарное.
Подопытный Эдик, напоминающий живца на рыбалке, уже отогнал машину на безопасное расстояние от компании. Он был явно воодушевлен и, как всегда, ничего не подозревал.
— Ах, как будто вчера я был у дяди Ефима в гостях, — Эдик мечтательно посмотрел на зал. — А здесь ничего не изменилось. У нас в Кембридже все так завидовали, что я ухожу работать в промышленность. У нас как раз подоспело время сдавать очередной отчет и пришлось не спать ночами, но я-то уже знал, что скоро уеду к дяде Ефиму, и мне только от одного этого чувства было намного легче. Я говорил себе: ничего, Эдик, скоро к дяде Ефиму поедем… Дядя Ефим обещал назначить меня руководителем программистов. Он так и сказал «Эдуард, вначале поучись, а потом поставлю тебя руководить». Как у вас тут интересно! Я пока к вам вел грузовик, очень изменился. У меня даже речь другой стала, и манеры настоящего американца появились, даже руки загорели, стали большими и грубыми. Я теперь себя чувствую настоящим американским пионером, первопроходцем, уехавшим на дикий Запад. Между прочим, здесь даже музыка по радио совсем не такая, как в Кембридже. И автомобили другие! В Кембридже люди относятся к автомобилям как к железякам и ездят на старых, ржавых американских автомобилях, а у вас здесь одни новенькие японские машины. И дороги совершенно другие. Когда-то моя вторая машина в Америке заглохла в самом центре Нью-Йорка, и тогда я купил старенький Бьюик, его занесло, и на поручне одного из мостов Нью-Йорка осталась глубокая вмятина. А с Бьюиком даже ничего не случилось. Вы только представьте, глубокая вмятина на железном рельсе…
Мне ужасно хотелось исчезнуть где-нибудь в коридоре, но красноречие Эдика не знало границ. Он продолжал рассказывать мне о своем богатом опыте жизни в Америке, и я вдруг заметил, что к нам, чуть наклонив голову вперед, приближается Борис с едва заметной кривоватой ухмылкой. Он напоминал акулу, уверенными движениями рассекающую холодную океанскую воду и приближающуюся из темных глубин к своей мягкотелой, теплокровной жертве, бултыхающейся на поверхности воды.
— Извините, — громовым, металлическим басом прервал он Эдика. — Ефим просил немедленно подключить вас к работе. Буквально час назад мы обнаружили ошибки в измерениях, и вам необходимо срочно найти причину неисправностей в программах, я думаю это займет не более десяти минут.
Эдик явно не ожидал такого напора. Его детские глаза начали часто моргать, затем широко раскрылись, и он покорно пошел вслед за Борисом, как двоечник за строгой учительницей. Я с интересом следовал за ними.
— Программа довольно простая, — решительно объяснял Борис, — сама измерительная часть занимает не более пятисот строк, но она встроена в большой комплекс из примерно двухсот тысяч операторов. — На экране с огромной скоростью сменялись какие-то буковки и цифры. — Ну все, я объяснил все, что знал, теперь за дело! — Лицо его приобрело одновременно злорадное и довольное выражение, он порывисто встал и оставил Эдика одного.
Бывший сотрудник из Кэмбриджа побелел и хватал воздух, как глубоководная рыба, вытащенная на поверхность. Он тупо посмотрел на экран, затем перевел взгляд на меня.
— Борис сказал, что эту задачу можно сделать за десять минут? — в недоумении спросил он. — В Кембридже у меня бы ушло на такую работу не менее двух недель. Я ведь даже не знаю, о чем идет речь, и все это вижу впервые. Я пожалуюсь дяде Ефиму!
— Эдик, я бы не советовал вам начинать свою работу на новом месте с жалоб. Постарайтесь лучше разобраться в этой программе, быть может, это действительно не так уж и сложно.
Борис вдруг стремительно вышел из-за угла и подошел к нам. «Точно как хищник», — подумал я. — «Вначале укусил жертву, потом отплыл в сторону, а сейчас зажмет в челюстях и будет трепать из стороны в сторону».
— Готово? — Борис строго посмотрел на Эдика. — Нет? А проблема между прочим чрезвычайно проста. — Он подсел к экрану, и руки его залетали над клавишами. — Само значение наверняка поступает в это место, иначе и быть не может. Правильно. Затем оно передается для вычислений в управляющую программу, так вот оно. Ну конечно, округление произведено неверно! — Он быстро щелкнул по клавиатуре. — Готово! У меня это заняло меньше минуты, Вам я дал десять, учитывая, что вы здесь впервые. Скажу честно, я несколько разочарован, и Ефим непременно узнает это мое мнение.
«Надкусил», — подумал я.
— Хорошо, у меня есть и другое задание, в общем-то тоже минут на десять работы, но я разрешаю им заниматься до завтрашнего вечера. Собственно вся проблема изложена вот на этом листочке, — и он вручил оторопевшему Эдику лист бумаги, густо испещренный заметками.
— Такой подход невозможен! Никто не в состоянии починить сложную систему, не зная ее составных частей! Я бы хотел ознакомиться с документацией, общим описанием. У нас в Кембридже … — Эдик явно приготовился начать философствовать.
— У нас никакой документации и описаний не существует. Такова жизнь, это производство, и все меняется буквально каждый день. Придется разбираться на ходу, так что извиняюсь. До завтра, — Борис снова исчез.
«Теперь отплывет в сторонку и будет наблюдать за агонией,» — пришло мне в голову. Неожиданно для меня самого модель хищника и жертвы получала весьма правдоподобное практическое подтверждение.
— Ах, Боже мой, если мама с папой узнают об этом, то они очень расстроятся. — Эдик был обескуражен. Ничего, ничего, я обязательно во всем разберусь. Я ведь в Кембридже решал очень сложные задачи, их никто не мог решить. Ведь дядя Ефим меня совсем не для этого сюда приглашал, здесь что-то не так. Я с ним обязательно поговорю! — Губы его плаксиво скривились, и мне показалось, что Эдик вот-вот разрыдается. Он с отчаянием посмотрел на листочек с очередным заданием, грустно вздохнул и непонимающим взглядом посмотрел на экран. — Да здесь десятки тысяч программ, кто же может в этом разобраться безо всякого описания? — Он с ожиданием поддержки посмотрел на меня.
— Работаешь? — Ефим как всегда появился бесшумно. — Молодец, так и надо.
— Дядя Ефим, — Эдик вскочил и с надеждой посмотрел на него, — Борис, видимо, что-то неправильно понял, он дает мне невыполнимые задания…
— Листен, Листен! — Ефим повысил голос. — Сиди и делай то, что он тебе говорит. У него есть чему поучиться. Да, я тебе обещал, ты выучись, войди в курс дела и я тебя поставлю начальником. Да, может быть вице-президентом сделаю. Но пока сиди тихо, понял? Нет, если что не так, конечно, можешь мне напрямую жаловаться, да и Борису не спускай хамства. Он парень крутой, я его знаю. Понял меня?
— Да, дядя Ефим, все понял. — Эдик немного успокоился. Он вытянул губы трубочкой. — Я все сделаю обязательно, вы даже не знаете, какие сложные программы я писал в Кембридже, — он склонился над столом и с потерянным взглядом начал изучать листочек с заданием. Я вышел из комнаты. Ефим следовал за мной.
— Не знаю, может я и глупость делаю, но мне надо людей расшевелить, ты понимаешь? Вот я Петю послал полетать, и тебя тоже пошлю. А что, прокатись. Они на этого, как его зовут? Ну да, на идиота этого накинутся, это как зарядка, физическое упражнение. А может быть он их съест, или огрызаться будет. Ведь это как организм, понял? Кровь по жилам побежит быстрей. Да в общем-то он вроде бы неглупый парень. И родителей я его знаю хорошо. Ничего, ничего, это ему будет полезно, пусть ему Борис как следует врежет, а то у него там в Кембридже совсем мозги набекрень поехали. Ты понял? Борис уже ко мне приходил, говорит Эдик ни хера не соображает, что он тупица. Врет, что-то он наверняка соображает. Выучится, а не выучится черт с ним, уедет обратно в Кембридж. Ну, а может и не уедет, уйдет к конкурентам и хрен с ним. Мама его звонила, жаловалась, что ему там мало денег платили. Ну хорошо, хотел больше денег, я ему прибавлю пять тысяч в год, но за это пусть отрабатывает. У нас даром ничего не бывает. Так что это всем полезно, это я точно чувствую, у меня всегда чутье на эти вещи. Тут еще из Москвы один академик звонил, на работу просился, я тебе говорил. Ну, тот, говорят, большая величина, я его приглашу, пусть поработает.
При этих последних словах Ефима мне стало не по себе и как-то тоскливо царапнуло внутри, и белый холодный огонек снова разгорелся ярким леденящим пламенем.
На следующий день Эдик с грустным видом сидел, тыкая пальцами по клавиатуре. К середине дня, проходя мимо, я неожиданно увидел, что лицо его обрело вдохновенное выражение, губы сложены бантиком и голова слегка наклонена набок. Вскоре я обнаружил у себя на столе меморандум. Он был написан Эдиком и начинался довольно патетически:
«Многолетний опыт человечества давно показал, что для поддержания нормального функционирования сложных систем, начиная с государственных и заканчивая сложными программно-аппаратными комплексами, необходима сложная и хорошо отработанная система координации усилий отдельных индивидумов. В случае компании „Пусик“ это означает, что разработка новых продуктов и исправление ошибок в старых продуктах возможно только при поддержании подробной документации и отчетности. Например, такая документация необходима в случае отсутствия или смерти ее разработчиков, например, моей смерти….»
Прочтя эти слова, я начал хихикать и с трудом мог заставить себя читать дальше.
Борис был взбешен. Он носился по компании, судорожно сжимая листок с меморандумом в кулаках, и, скрипя зубами, играл желваками на покрасневших скулах.
— Эту задачу можно сделать за десять минут безо всякой документации!
— закричал он, подойдя к Эдику.
Эдик сложил губы трубочкой, слегка наклонил голову и своим тоненьким капризным голоском произнес фразу, вошедшую в историю:
— Давайте поспорим. Я готов заплатить вам тысячу долларов, если Вы действительно исправите эту систему за десять минут. Боря, зачем вам отказываться, это легкий способ заработать деньги. У меня замечательные часы с секундомером.
Борис неожиданно стушевался. — Ну хорошо, не за десять минут, но за полчаса максимум! — недовольно прорычал он и ретировался. Взгляд у Эдика просветлел, он аккуратно сложил стопку листочков и начал что-то на них записывать.
Во время обеденного перерыва я налетел на Ефима, совершавшего обход своих владений.
— Какой молодец, врезал Борису! — Ефим, узнавший об этой истории от побелевшего от ярости Леонида, не мог скрыть удовольствия. — Ты не думай, он не так прост и безобиден, как кажется. Это он только на первый взгляд такая сюся, дядя Ефим, мама, папа… — Ефим довольно рассмеялся. — Он как бульдог, его и в Кембридже все ненавидели, он же садист, вцепится и не оттащишь, придется челюсти разжимать. Вот теперь они забегают, постараются его на куски разорвать. Ничего, ничего, это им полезно, в хорошей форме будут, как стая волков. А Эдик — мой Кембриджский олененок!
— Ефим, Ефим! — подбежавший Леонид был крайне возбужден.
— Что случилось?
— Петя… — Леонид начал заикаться и никак не мог выдавить из себя окончание фразы. Мне вдруг стало жутко. Я представил себе, как самолет, совершавший межконтинентальный рейс, упал в холодный серый океан…
— Что? Что? — испуганно переспросил Ефим.
— Его задержали. В Мюнхене. У Интерпола его маршрут вызвал подозрения, и его приняли за курьера мафии. Мы только что получили запросы из Германии и из ФБР. Что делать?
— Немедленно пошли им факс, что они идиоты и что мы будем их судить. Мерзавцы. Сняли парнишку с рейса, не дали полетать. Хотя, это тоже неплохо, развлечение. Побыть в полицейской камере в Мюнхене, да… А то бы летел как боров в кресле и жрал бы обеды один за другим. Еще бы разжирел… Пошли им факс. Ну, что я могу еще сделать?
Ефим развел руками. Грубые силы борьбы с международной преступностью явно вошли в противоречие с интересами частного бизнеса.
—Ну, я не знаю, — Ефим закрутил головой, — сами решайте, все взрослые люди. Можно в Японию или в Европу и назад. Или можно над Америкой полетать. Нет, лучше чтобы внизу была и земля и океан, так что пусть летит в Нью-Йорк вначале, а оттуда в Европу и через Азию в Японию и назад сюда. Так самое лучшее, облетишь вокруг шарика и вернешься. — Пусик развернулся и направился к двери. Около двери он еще остановился. — Так что срочно берите билеты! — он постоял еще секунду и закрыл дверь.
— Ну, ты слышал? — Леонид наигранно-бодрым голосом обращался к Пете.
— Придется тебе немного развеяться, ну это даже ничего, мне нравится эта идея! Завтра же поедешь в аэропорт.
— Мне это кажется по крайней мере странным! — отчеканил Борис. Он недовольно огляделся вокруг и снова уставился в мерцающий экран.
Петя с немного растерянным видом снова ткнул электронный щуп куда-то вглубь коробки и на экране осциллографа побежали голубоватые зайчики.
Сквозь мягкое шуршание кондиционеров с улицы пробивался тяжелый, вибрирующий звук, нарастающий с каждой секундой, и вот уже здание затряслось, и пол слегка заходил под ногами. Я с удивлением выглянул в окно. К зданию компании подъезжал странный автопоезд. За огромным семитрейлером с блестящими хромированными колесами тянулся прицеп, на котором плавно покачивалась огромная, длинная угловатая американская машина, каких в последнее время уже не выпускают. Автомобиль этот напоминал небольшой космический корабль, к которому приделали кучу каких-то блестящих хромированных безделушек и ручек. В последний раз такие машины я видел в фильмах семидесятых годов про доблестных американских полицейских, ведущих борьбу с коммунистическими шпионами или с международной мафией.
Автопоезд медленно подполз к компании, и в какой-то момент мне показалось. что он вот-вот врежется в крыло здания. Я со страхом оценил расстояние до лестницы, ведущей на улицу, так как в случае столкновения с хромированной махиной, от хилой, постройки, рассчитанной на постоянные землетрясения, остались бы только руины. В последний момент грузовик дал задний ход и замер, перегородив стоянку для автомобилей. Дверь автомобильного гиганта открылась, и из нее вылезла детская фигурка Эдика в ярко-голубых джинсах и в ослепительно белых кроссовках. Он с радостной лучезарной улыбкой поглядел на яркое солнце, зеленую траву и, поймав на себе наш взгляд, с энтузиазмом помахал рукой.
— Еще только этого мудака не хватало! — процедил сквозь зубы Леонид и со злостью бросил карандаш на пол. — Вот его и надо послать полетать к чертовой матери. — Он развернулся и ушел в свой кабинет.
Борис молча наблюдал за исторической сценой приезда. Он нахмурился, поджал губы, и на лице у него проступили суровые черты, как у римского воина в наступающей колонне легионеров, предвкушающего схватку с толпой варваров, вооруженных кольями и топорами.
— Здравствуйте дядя Ефим, я приехал! — долетел до нас через открытую дверь тоненький капризный детский голосок. — Мама просила передать Вам привет и папа тоже! Я через всю Америку на грузовике из Кембриджа шел на скорости шестьдесят три с половиной мили в час. Шестьдесят пять это слишком много, может полиция остановить, а на полторы мили меньше уже почти совсем безопасно.
Борис передернулся, как будто через него пропустили электрический ток, а на лице у Андрея появилось какое-то гадкое и иезуитское выражение.
— Вот твои билеты, — Леонид решительной походкой вышел из кабинета и направился к Пете, — только что получил по факсу. Нью Йорк, Мюнхен, Дели, Сингапур, Токио, Сан-Франциско. Займет у тебя трое суток. Билеты получишь завтра в аэропорту.
Я беззвучно рассмеялся, смотря на растерянного Петю. В глазах у Бориса на секунду появилось какое-то веселое выражение, которое мгновенно сменилось на суровый холодный взгляд.
Через несколько минут Эдик появился на пороге, излучая радостную улыбку.
— Здравствуйте, меня зовут Эдик! Меня дядя Ефим из Кембриджа пригласил к вам поработать, вы наверное знаете! Я только что проехал через всю Америку! Я уже дяде Ефиму рассказал, что пришлось идти на шестидесяти трех с половиной милях в час.
— Я бы настоятельно рекомендовал вам немедленно переставить грузовик. Вы блокировали всю стоянку компании, — жестко отчеканил Борис.
— Ах, да, конечно, я сейчас переставлю. Мы ехали над пропастями, но я ни разу не сбавил скорость… — Эдик, продолжая лучезарно улыбаться, вынул из кармана огромную связку ключей и, позвякивая, долго в ней копался, пытаясь вытащить ключ от машины. — Все-таки ключи для грузовиков сильно отличаются от ключей для легковых автомобилей — те делают маленькими, дамскими, а водители грузовиков народ грубый, и ключи для них тоже делают большие и грубые, из плохого металла. Я пока ехал к дяде Ефиму, уже почти стал таким же грубым, большим, коренным американцем. Теперь я могу пойти работать водителем грузовика, так что мне этот ключ уже подходит. — Он наконец извлек нужный ключ. — Я так рад, что дядя Ефим меня позвал к себе работать! В детстве он помог мне спаять мой первый усилитель! — Эдик замялся, словно пытаясь вспомнить что-то очень важное. — Ах да, грузовик!
— он развернулся и вышел на лестницу.
— Трудно в это поверить, — Борис покраснел и сжал кулаки. — Он несет абсолютный бред в то время, как его грузовик блокировал подъезд к зданию! И он даже не подумал об этом!
С улицы донесся скрежет и пол начал вибрировать. Я снова с опаской посмотрел на металлическую громадину. медленно отъезжающую от здания.
— Ученые, — Борис шипел сквозь зубы, — я их насмотрелся в России, теперь еще и здесь на них смотреть! Развели у себя в университетах социализм, как они такого мудака там держали? Все зло в этой стране от вот таких вот идиотов, леваков, кретинов, хиппи, гомосексуалистов. Вся эта мерзость идет из университетов.
— Да, ребята… — Леонид был растерян. — Я чувствую, что у нас возникнут проблемы.
Команда пристально, изучающим взглядом посмотрела на входящего в дверь Ефима.
— Ну что, купили билеты?
— Да, Ефим, все заказано, — засуетился Леонид. — Петя завтра вылетает.
— Почему завтра? — поморщился Ефим. — Можно было найти и на сегодняшний рейс. Ну да ладно. Я думаю, все по очереди будем летать. Видели ученого, мать его? Это же надо, через всю Америку со своим хромированным динозавром на прицепе переть! Он еще перед этим мне весь телефон оборвал, рассказывал, как он поедет. Ну ничего, парень вроде толковый, посмотрим, что получится. Борис пусть его возьмет к себе, обучит.
— Ефим, — решительно начал Борис.
— Листен, Листен, не перебивай меня! Я все понимаю, не хочешь. Я бы и сам не хотел такую штучку иметь. Он вроде такой маленький, тихенький, дядя Ефим, тя-тя-тя-тя, а сам все жилы вытянет! Ну ничего, пусть он помучается, ему полезно. Дашь ему задачку посложнее, может быть, он выплывет и будет толк. Какая тебе разница, верно? Ты сбей с него эту спесь, он видите ли из Кембриджа. И не давай ему уклоняться в сторону, пусть выполняет то, что положено, это ему не университеты. Вернее, это жизненные университеты,
— Ефим усмехнулся. — Если Эдик что себе позволит, сразу иди ко мне, я ему врежу так, что все мозги вылетят!
По команде пробежал какой-то еле заметный ветерок облегчения, а на лице у Бориса появилась довольная хищная улыбка. Я с удивлением вспомнил свою первую встречу с Эдиком и понял, что искать какой-либо смысл в словах Ефима занятие опасное и неблагодарное.
Подопытный Эдик, напоминающий живца на рыбалке, уже отогнал машину на безопасное расстояние от компании. Он был явно воодушевлен и, как всегда, ничего не подозревал.
— Ах, как будто вчера я был у дяди Ефима в гостях, — Эдик мечтательно посмотрел на зал. — А здесь ничего не изменилось. У нас в Кембридже все так завидовали, что я ухожу работать в промышленность. У нас как раз подоспело время сдавать очередной отчет и пришлось не спать ночами, но я-то уже знал, что скоро уеду к дяде Ефиму, и мне только от одного этого чувства было намного легче. Я говорил себе: ничего, Эдик, скоро к дяде Ефиму поедем… Дядя Ефим обещал назначить меня руководителем программистов. Он так и сказал «Эдуард, вначале поучись, а потом поставлю тебя руководить». Как у вас тут интересно! Я пока к вам вел грузовик, очень изменился. У меня даже речь другой стала, и манеры настоящего американца появились, даже руки загорели, стали большими и грубыми. Я теперь себя чувствую настоящим американским пионером, первопроходцем, уехавшим на дикий Запад. Между прочим, здесь даже музыка по радио совсем не такая, как в Кембридже. И автомобили другие! В Кембридже люди относятся к автомобилям как к железякам и ездят на старых, ржавых американских автомобилях, а у вас здесь одни новенькие японские машины. И дороги совершенно другие. Когда-то моя вторая машина в Америке заглохла в самом центре Нью-Йорка, и тогда я купил старенький Бьюик, его занесло, и на поручне одного из мостов Нью-Йорка осталась глубокая вмятина. А с Бьюиком даже ничего не случилось. Вы только представьте, глубокая вмятина на железном рельсе…
Мне ужасно хотелось исчезнуть где-нибудь в коридоре, но красноречие Эдика не знало границ. Он продолжал рассказывать мне о своем богатом опыте жизни в Америке, и я вдруг заметил, что к нам, чуть наклонив голову вперед, приближается Борис с едва заметной кривоватой ухмылкой. Он напоминал акулу, уверенными движениями рассекающую холодную океанскую воду и приближающуюся из темных глубин к своей мягкотелой, теплокровной жертве, бултыхающейся на поверхности воды.
— Извините, — громовым, металлическим басом прервал он Эдика. — Ефим просил немедленно подключить вас к работе. Буквально час назад мы обнаружили ошибки в измерениях, и вам необходимо срочно найти причину неисправностей в программах, я думаю это займет не более десяти минут.
Эдик явно не ожидал такого напора. Его детские глаза начали часто моргать, затем широко раскрылись, и он покорно пошел вслед за Борисом, как двоечник за строгой учительницей. Я с интересом следовал за ними.
— Программа довольно простая, — решительно объяснял Борис, — сама измерительная часть занимает не более пятисот строк, но она встроена в большой комплекс из примерно двухсот тысяч операторов. — На экране с огромной скоростью сменялись какие-то буковки и цифры. — Ну все, я объяснил все, что знал, теперь за дело! — Лицо его приобрело одновременно злорадное и довольное выражение, он порывисто встал и оставил Эдика одного.
Бывший сотрудник из Кэмбриджа побелел и хватал воздух, как глубоководная рыба, вытащенная на поверхность. Он тупо посмотрел на экран, затем перевел взгляд на меня.
— Борис сказал, что эту задачу можно сделать за десять минут? — в недоумении спросил он. — В Кембридже у меня бы ушло на такую работу не менее двух недель. Я ведь даже не знаю, о чем идет речь, и все это вижу впервые. Я пожалуюсь дяде Ефиму!
— Эдик, я бы не советовал вам начинать свою работу на новом месте с жалоб. Постарайтесь лучше разобраться в этой программе, быть может, это действительно не так уж и сложно.
Борис вдруг стремительно вышел из-за угла и подошел к нам. «Точно как хищник», — подумал я. — «Вначале укусил жертву, потом отплыл в сторону, а сейчас зажмет в челюстях и будет трепать из стороны в сторону».
— Готово? — Борис строго посмотрел на Эдика. — Нет? А проблема между прочим чрезвычайно проста. — Он подсел к экрану, и руки его залетали над клавишами. — Само значение наверняка поступает в это место, иначе и быть не может. Правильно. Затем оно передается для вычислений в управляющую программу, так вот оно. Ну конечно, округление произведено неверно! — Он быстро щелкнул по клавиатуре. — Готово! У меня это заняло меньше минуты, Вам я дал десять, учитывая, что вы здесь впервые. Скажу честно, я несколько разочарован, и Ефим непременно узнает это мое мнение.
«Надкусил», — подумал я.
— Хорошо, у меня есть и другое задание, в общем-то тоже минут на десять работы, но я разрешаю им заниматься до завтрашнего вечера. Собственно вся проблема изложена вот на этом листочке, — и он вручил оторопевшему Эдику лист бумаги, густо испещренный заметками.
— Такой подход невозможен! Никто не в состоянии починить сложную систему, не зная ее составных частей! Я бы хотел ознакомиться с документацией, общим описанием. У нас в Кембридже … — Эдик явно приготовился начать философствовать.
— У нас никакой документации и описаний не существует. Такова жизнь, это производство, и все меняется буквально каждый день. Придется разбираться на ходу, так что извиняюсь. До завтра, — Борис снова исчез.
«Теперь отплывет в сторонку и будет наблюдать за агонией,» — пришло мне в голову. Неожиданно для меня самого модель хищника и жертвы получала весьма правдоподобное практическое подтверждение.
— Ах, Боже мой, если мама с папой узнают об этом, то они очень расстроятся. — Эдик был обескуражен. Ничего, ничего, я обязательно во всем разберусь. Я ведь в Кембридже решал очень сложные задачи, их никто не мог решить. Ведь дядя Ефим меня совсем не для этого сюда приглашал, здесь что-то не так. Я с ним обязательно поговорю! — Губы его плаксиво скривились, и мне показалось, что Эдик вот-вот разрыдается. Он с отчаянием посмотрел на листочек с очередным заданием, грустно вздохнул и непонимающим взглядом посмотрел на экран. — Да здесь десятки тысяч программ, кто же может в этом разобраться безо всякого описания? — Он с ожиданием поддержки посмотрел на меня.
— Работаешь? — Ефим как всегда появился бесшумно. — Молодец, так и надо.
— Дядя Ефим, — Эдик вскочил и с надеждой посмотрел на него, — Борис, видимо, что-то неправильно понял, он дает мне невыполнимые задания…
— Листен, Листен! — Ефим повысил голос. — Сиди и делай то, что он тебе говорит. У него есть чему поучиться. Да, я тебе обещал, ты выучись, войди в курс дела и я тебя поставлю начальником. Да, может быть вице-президентом сделаю. Но пока сиди тихо, понял? Нет, если что не так, конечно, можешь мне напрямую жаловаться, да и Борису не спускай хамства. Он парень крутой, я его знаю. Понял меня?
— Да, дядя Ефим, все понял. — Эдик немного успокоился. Он вытянул губы трубочкой. — Я все сделаю обязательно, вы даже не знаете, какие сложные программы я писал в Кембридже, — он склонился над столом и с потерянным взглядом начал изучать листочек с заданием. Я вышел из комнаты. Ефим следовал за мной.
— Не знаю, может я и глупость делаю, но мне надо людей расшевелить, ты понимаешь? Вот я Петю послал полетать, и тебя тоже пошлю. А что, прокатись. Они на этого, как его зовут? Ну да, на идиота этого накинутся, это как зарядка, физическое упражнение. А может быть он их съест, или огрызаться будет. Ведь это как организм, понял? Кровь по жилам побежит быстрей. Да в общем-то он вроде бы неглупый парень. И родителей я его знаю хорошо. Ничего, ничего, это ему будет полезно, пусть ему Борис как следует врежет, а то у него там в Кембридже совсем мозги набекрень поехали. Ты понял? Борис уже ко мне приходил, говорит Эдик ни хера не соображает, что он тупица. Врет, что-то он наверняка соображает. Выучится, а не выучится черт с ним, уедет обратно в Кембридж. Ну, а может и не уедет, уйдет к конкурентам и хрен с ним. Мама его звонила, жаловалась, что ему там мало денег платили. Ну хорошо, хотел больше денег, я ему прибавлю пять тысяч в год, но за это пусть отрабатывает. У нас даром ничего не бывает. Так что это всем полезно, это я точно чувствую, у меня всегда чутье на эти вещи. Тут еще из Москвы один академик звонил, на работу просился, я тебе говорил. Ну, тот, говорят, большая величина, я его приглашу, пусть поработает.
При этих последних словах Ефима мне стало не по себе и как-то тоскливо царапнуло внутри, и белый холодный огонек снова разгорелся ярким леденящим пламенем.
На следующий день Эдик с грустным видом сидел, тыкая пальцами по клавиатуре. К середине дня, проходя мимо, я неожиданно увидел, что лицо его обрело вдохновенное выражение, губы сложены бантиком и голова слегка наклонена набок. Вскоре я обнаружил у себя на столе меморандум. Он был написан Эдиком и начинался довольно патетически:
«Многолетний опыт человечества давно показал, что для поддержания нормального функционирования сложных систем, начиная с государственных и заканчивая сложными программно-аппаратными комплексами, необходима сложная и хорошо отработанная система координации усилий отдельных индивидумов. В случае компании „Пусик“ это означает, что разработка новых продуктов и исправление ошибок в старых продуктах возможно только при поддержании подробной документации и отчетности. Например, такая документация необходима в случае отсутствия или смерти ее разработчиков, например, моей смерти….»
Прочтя эти слова, я начал хихикать и с трудом мог заставить себя читать дальше.
Борис был взбешен. Он носился по компании, судорожно сжимая листок с меморандумом в кулаках, и, скрипя зубами, играл желваками на покрасневших скулах.
— Эту задачу можно сделать за десять минут безо всякой документации!
— закричал он, подойдя к Эдику.
Эдик сложил губы трубочкой, слегка наклонил голову и своим тоненьким капризным голоском произнес фразу, вошедшую в историю:
— Давайте поспорим. Я готов заплатить вам тысячу долларов, если Вы действительно исправите эту систему за десять минут. Боря, зачем вам отказываться, это легкий способ заработать деньги. У меня замечательные часы с секундомером.
Борис неожиданно стушевался. — Ну хорошо, не за десять минут, но за полчаса максимум! — недовольно прорычал он и ретировался. Взгляд у Эдика просветлел, он аккуратно сложил стопку листочков и начал что-то на них записывать.
Во время обеденного перерыва я налетел на Ефима, совершавшего обход своих владений.
— Какой молодец, врезал Борису! — Ефим, узнавший об этой истории от побелевшего от ярости Леонида, не мог скрыть удовольствия. — Ты не думай, он не так прост и безобиден, как кажется. Это он только на первый взгляд такая сюся, дядя Ефим, мама, папа… — Ефим довольно рассмеялся. — Он как бульдог, его и в Кембридже все ненавидели, он же садист, вцепится и не оттащишь, придется челюсти разжимать. Вот теперь они забегают, постараются его на куски разорвать. Ничего, ничего, это им полезно, в хорошей форме будут, как стая волков. А Эдик — мой Кембриджский олененок!
— Ефим, Ефим! — подбежавший Леонид был крайне возбужден.
— Что случилось?
— Петя… — Леонид начал заикаться и никак не мог выдавить из себя окончание фразы. Мне вдруг стало жутко. Я представил себе, как самолет, совершавший межконтинентальный рейс, упал в холодный серый океан…
— Что? Что? — испуганно переспросил Ефим.
— Его задержали. В Мюнхене. У Интерпола его маршрут вызвал подозрения, и его приняли за курьера мафии. Мы только что получили запросы из Германии и из ФБР. Что делать?
— Немедленно пошли им факс, что они идиоты и что мы будем их судить. Мерзавцы. Сняли парнишку с рейса, не дали полетать. Хотя, это тоже неплохо, развлечение. Побыть в полицейской камере в Мюнхене, да… А то бы летел как боров в кресле и жрал бы обеды один за другим. Еще бы разжирел… Пошли им факс. Ну, что я могу еще сделать?
Ефим развел руками. Грубые силы борьбы с международной преступностью явно вошли в противоречие с интересами частного бизнеса.
Глава 17. Академия Пусика.
Серебристое тело самолета с надписью «Аэрофлот» наконец подкатило к зданию аэропорта, слегка потряхивая на бетонных плитах свое человеческое наполнение, и академик с досадой потрогал начинавшие становиться колючими щеки. Перелет был долгим и мучительным. Вначале в Москве почти пять часов ждали двух противного вида раскормленных мужиков в добротных серых костюмах, с наглыми, красными лицами. Академик долго гадал над тем, были ли они высокопоставленными правительственными чиновниками или просто мафиози, скупившими на корню службы аэропорта, но так и не смог придти к какому-либо определенному заключению. Потом самолет трясся почти двенадцать часов в воздухе, садился на Аляске, снова взмывал в воздух и, казалось, этому ревущему движению не будет конца.
Взлетное поле за окном было точно таким же, как и в Москве, жухлая трава, подтеки мазута и выбоины, серое цементное здание диспетчерской службы вдалеке. Только зеленые горы на горизонте, снующие по территории аэродрома микроавтобусы и служебные машины, да здоровенный негр, разгружавший чемоданы, позволяли понять, что надсадно ревущий самолет все-таки не смог облететь весь земной шарик и плюхнулся на землю где-то посередине своего витка.
Академик с досадой поморщился. Он не любил опаздывать, даже в тех случаях, когда от него ничего не зависело. Опоздание было особенно досадным еще и потому, что Ефим обещал прислать одного из своих сотрудников в аэропорт для того, чтобы отвезти академика к себе домой.
Все имущество академика состояло из старенького, потертого кожаного чемодана, в котором лежал костюм, несколько рубашек, пара книг и пухлые папки с бумагами и статьями. Он с трудом поднял чемодан с черной, плывущей ленты транспортера и обнаружил, что кожа вспорота. Чемоданчик явно потрошили в Шереметьево. «Боже мой, не дай бог пропали статьи!» — подумал он и трясущимися руками начал отстегивать ремни. К счастью, бумаги были на месте, исчезли только карманный диктофон, купленный в Англии год назад, и фотоаппарат. «Мерзавцы чертовы!» — выругался академик, но делать было уже нечего.
За дверями таможни стоял высокий, рыжеватый парень интеллигентного вида со строгим выражением лица. Его острые, цепкие глаза пристально глядели из-за выпуклых линз очков. Парень держал в руках листок бумаги с именем академика.
— Здравствуйте, — басистым мужественным голосом сказал он. — Меня зовут Борис. Добро пожаловать в Америку.
— Спасибо Боречка, извините за опоздание ради Бога.
— Никаких проблем! — академику показалось, что Борис даже немного смутился, и он почувствовал к нему симпатию.
— Боречка, вы представляете, каковы мерзавцы, у меня чемодан в Москве распотрошили!
— Не расстраивайтесь, быдло есть, было и будет быдлом. А чемодан все равно себе новый купите, с таким неприлично ездить. — Борис брезгливо поморщился.
— Да, конечно, Боря, я все понимаю, но все равно обидно, чувствуешь себя как будто изгаженным.
— Россия-матушка, что поделаешь. С народом надо быть жестким, в кулаке держать! — лицо Бориса мгновенно ожесточилось и приобрело суровость. — Смотрите, что происходит: чуть коммунистам стоило вожжи отпустить, и все покатилось. И царь-батюшка слишком милосерден был, развел всякой нечисти, а гадость эту надо было до основания каленым железом изводить. — Он разволновался, даже покраснел и, тяжело дыша, строгим, испытывающим взглядом посмотрел на академика сквозь выпуклые стекла очков.
— Ну, Борис, в чем-то вы, конечно, правы, — академику стало слегка не по себе от той неистовой убежденности, которая сквозила в голосе Бориса, — но нельзя же всех под одну гребенку. Тут дело еще и в психологии народа. Столько лет угнетения, крепостного права, когда мужика могли засечь насмерть…
— Вы мне эту демагогию из учебников для красных комиссаров бросьте! — Борис основательно рассердился и мгновенно покраснел как рак. — Нельзя с этой чернью по другому! Иначе она мировой пожар раздует и своим благодетелям глотку перережет! Уроки истории надо запоминать, вот что я вам скажу.
— Боря, вы в чем-то правы, но нельзя бесконечно действовать насилием, необходима же и доброта и гуманизм!
— Вы бросьте свой слащавый гуманизм! Это мы уже проходили. — Борис как-то по-иезуитски оскалился и пристально посмотрел на академика. — Такие вот псевдогуманисты, вылезшие из еврейских местечек, пораспускали сладкие слюни, а потом устраивали красный террор и концлагеря!
Казалось, эта фраза была обращена непосредственно к академику. Ему стало неприятно, и он замолчал. Борис, к которому он в первую минуту почувствовал симпатию, целеустремленно шел вперед, поджав губы и толкая перед собой тележку со вспоротым чемоданом.
— Вы в Академии работали? — Борис неожиданно прервал молчание и заговорил уже спокойным голосом, в котором время от времени проскальзывали стальные интонации, теперь уже гораздо лучше узнаваемые, чем раньше. — Случайно не знали профессора Горькина?
— Василия Станиславовича? Как же, прекрасно знал. Мы с ним когда-то еще в шестидесятые годы занимались расчетами.
— Это один из моих учителей, — Борис немного расслабился, — читал мне лекции в Университете. Один из немногих людей, которых я уважаю. Он никогда не вешал лапшу на уши.
— Да, надо же как замечательно!
— Вы уже знаете, чем будете заниматься у Ефима?
— В общих чертах, Боря, вы знаете, Ефим меня пригласил, так сказать, не оговаривая конкретных функций, предложил продолжать научные исследования, которые я вел в России. Нет, я безусловно готов и хочу помочь компании…
— В России вообще никакой науки не было! — Борис произнес эту фразу с холодной и яростной убежденностью. — Я насмотрелся в Университете на всех этих ученых, сплошная мафия. Так что для вашей же пользы советую поскорее включиться в работу компании.
— Да нет, Боря, вы меня не поняли. Я очень благодарен Ефиму за его предложение и с удовольствием приму участие в работе. Но насчет науки вы неправы. Дорогой мой, откройте любой Американский физический журнал и вы увидите, столько ссылок на советских ученых…
Взлетное поле за окном было точно таким же, как и в Москве, жухлая трава, подтеки мазута и выбоины, серое цементное здание диспетчерской службы вдалеке. Только зеленые горы на горизонте, снующие по территории аэродрома микроавтобусы и служебные машины, да здоровенный негр, разгружавший чемоданы, позволяли понять, что надсадно ревущий самолет все-таки не смог облететь весь земной шарик и плюхнулся на землю где-то посередине своего витка.
Академик с досадой поморщился. Он не любил опаздывать, даже в тех случаях, когда от него ничего не зависело. Опоздание было особенно досадным еще и потому, что Ефим обещал прислать одного из своих сотрудников в аэропорт для того, чтобы отвезти академика к себе домой.
Все имущество академика состояло из старенького, потертого кожаного чемодана, в котором лежал костюм, несколько рубашек, пара книг и пухлые папки с бумагами и статьями. Он с трудом поднял чемодан с черной, плывущей ленты транспортера и обнаружил, что кожа вспорота. Чемоданчик явно потрошили в Шереметьево. «Боже мой, не дай бог пропали статьи!» — подумал он и трясущимися руками начал отстегивать ремни. К счастью, бумаги были на месте, исчезли только карманный диктофон, купленный в Англии год назад, и фотоаппарат. «Мерзавцы чертовы!» — выругался академик, но делать было уже нечего.
За дверями таможни стоял высокий, рыжеватый парень интеллигентного вида со строгим выражением лица. Его острые, цепкие глаза пристально глядели из-за выпуклых линз очков. Парень держал в руках листок бумаги с именем академика.
— Здравствуйте, — басистым мужественным голосом сказал он. — Меня зовут Борис. Добро пожаловать в Америку.
— Спасибо Боречка, извините за опоздание ради Бога.
— Никаких проблем! — академику показалось, что Борис даже немного смутился, и он почувствовал к нему симпатию.
— Боречка, вы представляете, каковы мерзавцы, у меня чемодан в Москве распотрошили!
— Не расстраивайтесь, быдло есть, было и будет быдлом. А чемодан все равно себе новый купите, с таким неприлично ездить. — Борис брезгливо поморщился.
— Да, конечно, Боря, я все понимаю, но все равно обидно, чувствуешь себя как будто изгаженным.
— Россия-матушка, что поделаешь. С народом надо быть жестким, в кулаке держать! — лицо Бориса мгновенно ожесточилось и приобрело суровость. — Смотрите, что происходит: чуть коммунистам стоило вожжи отпустить, и все покатилось. И царь-батюшка слишком милосерден был, развел всякой нечисти, а гадость эту надо было до основания каленым железом изводить. — Он разволновался, даже покраснел и, тяжело дыша, строгим, испытывающим взглядом посмотрел на академика сквозь выпуклые стекла очков.
— Ну, Борис, в чем-то вы, конечно, правы, — академику стало слегка не по себе от той неистовой убежденности, которая сквозила в голосе Бориса, — но нельзя же всех под одну гребенку. Тут дело еще и в психологии народа. Столько лет угнетения, крепостного права, когда мужика могли засечь насмерть…
— Вы мне эту демагогию из учебников для красных комиссаров бросьте! — Борис основательно рассердился и мгновенно покраснел как рак. — Нельзя с этой чернью по другому! Иначе она мировой пожар раздует и своим благодетелям глотку перережет! Уроки истории надо запоминать, вот что я вам скажу.
— Боря, вы в чем-то правы, но нельзя бесконечно действовать насилием, необходима же и доброта и гуманизм!
— Вы бросьте свой слащавый гуманизм! Это мы уже проходили. — Борис как-то по-иезуитски оскалился и пристально посмотрел на академика. — Такие вот псевдогуманисты, вылезшие из еврейских местечек, пораспускали сладкие слюни, а потом устраивали красный террор и концлагеря!
Казалось, эта фраза была обращена непосредственно к академику. Ему стало неприятно, и он замолчал. Борис, к которому он в первую минуту почувствовал симпатию, целеустремленно шел вперед, поджав губы и толкая перед собой тележку со вспоротым чемоданом.
— Вы в Академии работали? — Борис неожиданно прервал молчание и заговорил уже спокойным голосом, в котором время от времени проскальзывали стальные интонации, теперь уже гораздо лучше узнаваемые, чем раньше. — Случайно не знали профессора Горькина?
— Василия Станиславовича? Как же, прекрасно знал. Мы с ним когда-то еще в шестидесятые годы занимались расчетами.
— Это один из моих учителей, — Борис немного расслабился, — читал мне лекции в Университете. Один из немногих людей, которых я уважаю. Он никогда не вешал лапшу на уши.
— Да, надо же как замечательно!
— Вы уже знаете, чем будете заниматься у Ефима?
— В общих чертах, Боря, вы знаете, Ефим меня пригласил, так сказать, не оговаривая конкретных функций, предложил продолжать научные исследования, которые я вел в России. Нет, я безусловно готов и хочу помочь компании…
— В России вообще никакой науки не было! — Борис произнес эту фразу с холодной и яростной убежденностью. — Я насмотрелся в Университете на всех этих ученых, сплошная мафия. Так что для вашей же пользы советую поскорее включиться в работу компании.
— Да нет, Боря, вы меня не поняли. Я очень благодарен Ефиму за его предложение и с удовольствием приму участие в работе. Но насчет науки вы неправы. Дорогой мой, откройте любой Американский физический журнал и вы увидите, столько ссылок на советских ученых…